Тертлдав Гарри. Дело о свалке токсичных заклинаний

   Птица приближалась невероятно быстро. Два-три взмаха – и она уже зависла над свалкой. Конечно, ей не нужно было работать крыльями, как обычной птице из плоти, – как-никак она воплощение бога Вишну. Как говорил Мэтт Арнольд из «Локи», будь она материальной, она не смогла бы не только летать, но и существовать. Когда Птица нависла над нами, ее крылья закрыли всю территорию свалки, а землю окутал мрак, почти как ночью.
   Птица очень походила на изображение в кабинете Арнольда – невероятные крылья, тело с огромной грудью, которое вовсе не показалось мне птичьим. Голова тоже не как у настоящей птицы, кроме разве что изогнутого клюва. Остальное, особенно глаза, казалось почти человеческим, а перья на макушке были не переливающимися, как у павлина, как на теле и крыльях, а черные и тонкие, словно волосы.
   Еще один взмах крыльев, прямо у нас над головами. Ветер, поднявшийся от такого взмаха, вполне мог бы снести стены, а нас, как пыль, сдуть в соседнее княжество. Но этого не случилось. Через мгновение я понял, почему: раз Птицу несли магические чары, а не крылья, взмах был лишь символическим движением, а не настоящим. И слава Богу; я как-то не подумал об этом, когда звонил Мэтту Арнольду.
   Птица Гаруда повернула свою антропоморфную голову и издала рев, который прозвучал так, словно сумасшедший великан, никогда не бравший уроков музыки, вздумал дунуть в трубу размером с квартал. Для сравнения скажу, что вопли какодемонов сразу показались мне тихими и мелодичными.
   Если у этой Птицы что и было орнитоморфным (что за прелесть этот греческий!) – так это когти. Поистине это была самая когтистая птица на свете: ее гигантские сверкающие когти, наверное, могли бы проткнуть самого Змея Мидгарда. Я бы отвалил кучу крон за возможность посмотреть такой поединок – только с безопасного расстояния, скажем, с Луны.
   Теперь, когда птица повисла над свалкой, ее левая лапа сомкнулась на Ничто. Маги-спасатели бросились врассыпную. Я затаил дыхание. Я забыл спросить об одном обстоятельстве, когда говорил с Арнольдом: достаточно ли могущественна магия Птицы, чтобы проткнуть скорлупу, которой окружили себя чумашские Силы? Если нет… ну, если и нет, то с Птицей ничуть не хуже, чем без нее.
   Когда когти птицы Гаруды вонзились в Ничто, полетели искры, но оболочка не поддавалась. Я молился и изрыгал проклятия – словом, переживал от всей души. Птица опять взревела, на сей раз от ярости. Я пошатнулся, гадая, не слетит ли моя голова и смогу ли я еще когда-нибудь слышать.
   Мускулы на лапах чудовищной птицы напряглись. Я видел это совершенно отчетливо, хоть и знал, что зримые усилия Птицы – всего лишь иллюзия, как и хлопающие крылья. Это значило, что Гаруда собирает все свои магические силы.
   Ее когти снова вцепились в Ничто. И вновь посыпались искры. Она опять закричала, но опять когти не прорвали оболочку. Я решил, что мы обречены. И тут острые, как иглы, кончики когтей медленно, очень медленно начали погружаться в скорлупу чумашских Сил.
   Рот Тони был широко раскрыт. И у нас с Михаэлем, и у Иоланды тоже. Мы кричали, что было мочи, но не слышали ни себя, ни друг друга.
   Лапы Птицы исчезли в Ничто. Их уже не было видно. Они просто… пропали. Я перестал кричать. Сердце подступило к самому горлу. Птица Гаруда не принадлежала к тем Силам, которые должны прятаться, чтобы не умереть, ее поддерживала вера миллионов людей. Я знал, что и в самом ужаснейшем кошмаре не увидеть того, что произойдет, если Птица, разрушив оболочку чумашских Сил, не сможет их одолеть.
   В следующем крике Птицы послышалась боль. Она снова взмахнула крыльями – на сей раз это был почти настоящий взмах, потому что пыль тучей взметнулась с иссушенной почвы. Сквозь пыль я увидел, что показалась часть гигантской лапы.
   – Она выходит! – кашляя, завопил я.
   Еще взмах крыльев, новые тучи пыли, и новый взмах. Потом в моей голове раздался хлопок – словно пробка выскочила из бутылки, – и лапы Птицы показались целиком. В их когтях извивалась Ящерица.
   Иоланда схватила меня за плечи и поцеловала в щеку. Это было весьма кстати, потому что Тони Судакис в восторге двинул меня по спине, и не держи меня девушка, я слетел бы с защищенной дорожки.
   Как ни радовался Михаэль Манштейн, он не вытворял подобных глупостей. Он только прокричал:
   – Великолепная мысль, Дэвид! Сходство между ящерицами и змеями достаточно велико, чтобы пробудить инстинктивную ненависть птицы Гаруды!
   – Да, – только и сказал я. Мне недосуг было восхищаться столь пышной похвалой. Я был слишком поглощен схваткой, которая разворачивалась над моей головой, чтобы выжать из себя больше одного слова.
   Чумашская Ящерица сильно смахивала на аллигатора размером с самую здоровенную анаконду в мире. Если вы живете в Энджел-Сити, вам знакомы ящерицы этого вида – здесь они встречаются чаще всего. Настоящая ящерица может быть более фута длиной, с желтоватым брюхом и грязно-бурой спиной с черными полосками. Для твари такого размера у нее неожиданно крупные и острые зубы. У чумашской Ящерицы пасть была сплошь усажена двухдюймовыми зубами.
   У аллигаторов, как известно, короткие лапы, отчего они выглядят еще более змееподобными, чем большинство ящериц (они в родстве со стеклянными змеями, которые вовсе не змеи, а безногие ящерицы). Я догадывался – то есть надеялся, – что от этого сходства птица Гаруда разозлится еще пуще.
   Ящерица жутко шипела и кусала Птицу за лапы. Как бы велика и злобна она ни была, у нее было не больше шансов одолеть Птицу, чем у обыкновенной ящерицы – орла, вознамерившегося ею позавтракать.
   ХРУМ! С таким звуком, какой мог бы издать чудовищный мясницкий нож, вспарывающий мясо, птица Гаруда оторвала голову Ящерицы вместе с третью ее туловища. Ихор брызнул во все стороны, орошая свалку. К счастью, на нас он не попал – не то никакие спасатели уже не помогли бы.
   Тело чумашской Ящерицы задергалось и замолотило хвостом еще яростнее. Даже настоящую ящерицу нелегко убить, а уж ящерицу, которая является Силой… Но как бы она ни извивалась, Гаруда проглотила ее целиком.
   Михаэль похлопал меня по плечу.
   – Теперь уж ты со всей определенностью можешь сказать, что одна из чумашских Сил вымерла, – прокричал он.
   – А знаешь что? – закричал я в ответ. – Мне ее ни чуточки не жаль. Ужасно, когда такое говорит азосовец, правда?
   – Сейчас это удивляет меня куда меньше, чем при любых других обстоятельствах, – сказал Михаэль.
   С новым душераздирающим воплем птица Гаруда попыталась просунуть свою когтистую лапу в Ничто. И опять ей понадобилось потрудиться. Но теперь ей не пришлось отступать и делать вторую попытку: медленно, но верно когти, пальцы и лапы погрузились в невидимую скорлупу и исчезли.
   Птица снова взревела от боли – как в тот раз, когда она схватила Ящерицу, – и захлопала нематериальными крыльями, чтобы выбраться из Ничто. Лапы, пальцы и когти вновь появились на свет, и с очередным хлопком птица Гаруда освободилась.
   И опять она выбралась из Ничто не с пустыми лапами. В когтях она сжимала Существо, которое чумаши называли Великим Орлом. Согласен, золотой орел размером с уссурийского тигра действительно велик – при других обстоятельствах, как выразился Михаэль Манштейн. Но рядом с птицей Гарудой чумашский Орел казался воробышком.
   Орел в отличие от Ящерицы и не пытался драться. Он трепыхался до тех пор, пока не вырвался и не взмыл в небо. Я испугался, что он удерет; в воздухе он выглядел намного проворнее неповоротливой Птицы. Но в сущности, сражались не птица против птицы, а магия против магии. Гаруда же обладала не только своей природной индийской мощью, но и всем тем, чем укрепляли ее магические системы «Локи». Она не просто летала – она предназначалась для космоса. Птица Гаруда метнулась за орлом быстрее, чем мог уследить взгляд.
   Высоко в небе Орел попытался увернуться, надеясь если не обогнать, то перехитрить Птицу. Как бы не так! Громадная лапа сомкнулась на нем, и на сей раз пощады не было. Я услышал, как стихает вопль отчаяния. Паря над свалкой, Птица пожирала свою добычу. Два золотых пера опустились на землю – все, что осталось от чумашского Орла.
   – Нужно будет провести дезактивацию, – заметила Иоланда.
   – Как только вы сделаете это, в нашем княжестве перестанет существовать еще одна чумашская Сила, – сказал я. Я сожалел об этом – как инспектор АЗОС; но как человек, не знающий, будет ли он жив через несколько минут, я решил отложить скорбь о гибели Великого Орла на потом – если это «потом» все же наступит.
   За краткий миг до того, как когти Птицы вновь вонзились в Ничто, в моем мозгу прозвучал еще один хлопок, на сей раз громче, чем два предыдущих, вместе взятых. Когти сомкнулись на пустом месте – Ничто исчезло. Каким-то образом – да магическим, конечно, не спрашивайте меня о секретах «Локи», – но Птица остановилась в воздухе, не коснувшись земли.
   Я посмотрел на дальнюю стену свалки, и она оказалась именно там, где ей полагалось быть. Ощущение чего-то грозного, невыразимо ужасного, собирающегося превратиться в кошмар, тоже исчезло. Я перевел взгляд на Тони Судакиса.
   – По-моему, пора приказать какодемонам заткнуться, – прокричал я.
   Он от души хлопнул меня по плечу и помчался в свою крепость. Когда он убежал, птица Гаруда поднялась ввысь (без единого взмаха крыльев) и полетела на восток, в Бербанк. Это сняло еще часть груза с моей души: Птица наверняка осталась бы, будь здесь что-то неладно.
   Я подошел к тому месту, где впервые увидел Ничто – мне показалось, что это произошло миллион лет назад. Не успел я добраться туда, как какодемоны заткнулись. Внезапная тишина поразила меня так же, как начало тревожной какофонии.
   Теперь я точно знал, где было это место. Я посмотрел на заросшую сорняками, пыльную землю, туда, где было Ничто, и увидел… да в том-то и дело, что я ничего не увидел.
   – По-моему, они ушли, – сказал я, и эти слова показались мне такими же важными, как то «я люблю тебя», которое я когда-то впервые сказал Джуди.
   – Полагаю, ты прав, – согласился Михаэль. – Видимо, чумашские Силы прервали всякую связь с Нашим миром, чтобы не дать птице Гаруде проникать в свое убежище и поочередно вытаскивать их оттуда и уничтожать. Дальнейший магический анализ, конечно, необходим, но пока это довольно крепкая рабочая гипотеза.
   – Совершенно с вами согласна, – сказала Иоланда. – Если они ушли таким образом, то уже не вернутся. – Она вытерла лоб рукавом. Похоже, она не успела оценить ущерб, нанесенный ее отряду. Но все спасатели сражались, как львы.
   – Перкунас и Девять Солнц, надеюсь, что так оно и будет! – Тони Судакис сжимал здоровенной ручищей свой янтарный амулет.
   – Можно мне еще позвонить? – спросил я. – Обрадую профессора Бланка из КУЭС; он проводил для меня исследование, выяснял, вправду ли вымерли Силы чумашей. Думаю, мы с чистой совестью можем сказать, что две из них точно вымерли. Профессор будет молодцом, если оценит, сколько осталось от прочих.
   – Телефон к твоим услугам. – Судакис махнул в сторону своей «твердыни». Она не слишком помогла бы нам против того, что чуть было не взорвалось на свалке, но теперь вдруг опять показалась крепкой и безопасной.
   Я застал Бланка на месте. Он так и сидел в своем кабинете, очевидно, прикидывая, когда на него рухнут стены. Когда я поведал ему, что случилось на свалке, он испустил такой мощный вздох облегчения, что даже телефонные бесы не смогли его испортить, потом пообещал немедленно выслать исследовательскую группу КУЭС в Чатсуорт. Поскольку солнце уже клонилось к западу, я сомневался, что это произойдет сегодня, но спешка больше и не требовалась.
   Потом я позвонил легату Кавагучи – узнать, каковы успехи полиции на «Шоколадной ласке». Кавагучи я не застал, и какой-то другой констебль заревел мне в ухо:
   – Кто бы ты ни был, старина, но с ним поговорить не сможешь. Легат на поле боя, и я тоже туда лечу. – И он швырнул трубку с жутким грохотом, который, конечно же, передали услужливые бесы.
   От этого известия я, как ошпаренный, выскочил из кабинета Тони. Я быстро передал ему слова Бланка, а потом обратился к Михаэлю.
   – По-моему, это может означать только одно: все они на «Шоколадной ласке», – заключил я. – Нам нужно добраться туда как можно скорее.
   – Согласен, – ответствовал Михаэль. Иоланда – ее фамилия, как я успел разглядеть на значке, была Симмонс – спросила:
   – А где эта «Шоколадная ласка»? Похоже, наша команда тоже может там пригодиться.
   – Пожалуйста, следуйте за моим ковром, – предложил Михаэль. – Но перенесет ли еще одно приключение ваш пострадавший коллега?
   – Да я в порядке, – заявил упомянутый коллега и сел, чтобы доказать это утверждение. Выглядел он все еще неважно, но был уже готов действовать. – Просто вся эта гадость на свалке на мгновение подавила мою защитную систему.
   – На «Шоколадной ласке» может быть даже хуже, – предупредил я, но парень покачал головой – видимо, сомневался, что такое вообще возможно. Я позавидовал его неискушенности.
   Охранник установил мостик, и мы все промаршировали по нему. Потом парень вдруг стащил свою форменную фуражку и поклонился нам, отчего мне сразу стало веселее. Пусть он и не знал, кто спас город, но птица Гаруда – это нечто такое, на что нельзя не обратить внимания.
   Из-за тревоги, поднятой какодемонами, движение в окрестностях свалки стало невероятно бурным. Поэтому мы сообщили адрес «Шоколадной ласки» спасателям и полетели следом за их коврами, а не наоборот – полицейские светильники-мигалки кое-как разгоняли толпу.
   На полпути к «Шоколадной ласке» мы столкнулись с потоком беженцев, мчавшихся в противоположном направлении. Я чуть не поперхнулся, вспомнив слова «поле боя». Может, тот полицейский вовсе и не преувеличивал?
   Констебль в полном боевом снаряжении, как материальном, так и магическом, заворачивал транспорт, идущий в сторону «Шоколадной ласки». Мигалки спасателей помогли им пролететь прямо, а крики Иоланды и наши удостоверения АЗОС сослужили нам добрую службу.
   – Знаешь, Михаэль, – сказал я, – опять мне почему-то хочется лететь от места бедствия, а не наоборот.
   – Мне определенно нравится подобная точка зрения, – сообщил Михаэль. – Однако…
   – Ну да, – оборвал его я. – Когда долг зовет, надо идти. Однако исполнять свой долг – одно, а уж любить – совсем другое.
   Когда Иоланда спросила другого констебля, куда точно нужно прибыть, он указал ей на командный пункт на углу Нордхоффа и Сото. Почему он располагался именно там, я понял, когда мы подлетели поближе: командный пункт был устроен на таком расстоянии от «Шоколадной ласки», на котором можно было находиться, не опасаясь неминуемой и кошмарной гибели.
   Конечно же, там оказался и легат Кавагучи – в шлеме и в военной форме, но не в том стандартном мундире, какой обычно носят офицеры полиции, а в боевом самурайском облачении. К шлему был прикреплен знак его клана для защиты от злобной магии.
   Он вовсе не удивился, увидев меня.
   – Здравствуйте, инспектор Фишер. Должен признать, вы не ошиблись, определив, что происходит в этом здании. – Он указал на восток.
   Я посмотрел туда же. Тонкий столб дыма поднимался из трубы «Шоколадной ласки».
   – Скажите мне, что это не то, чего я опасаюсь, – попросил я.
   – Хотел бы, да не могу, – ответил Кавагучи. – Они вырывают сердца своих жертв и разводят огонь в их груди. Мы столкнулись не только с Уицилопочтли, но и с Шиутекутли, богом огня.
   – В настоящем ацтекском ритуале такое практикуется только по завершении пятидесятидвухлетнего цикла, – сообщил Михаэль, словно возмущаясь не самим кровопролитием, а тем, что оно производится в неурочное время.
   Порой мне кажется, что наш чародей способен довести до белого каления даже ангела.
   – Может быть, они изменили ритуал, чтобы привести Силы в полную боеготовность на вражеской территории? – предположил Кавагучи, на что Михаэль недовольно проворчал:
   – Да, полагаю, что подобные действия могут вызвать такой эффект. И все равно это неправильно. Теперь вы понимаете, что я имел в виду?
   – Где они добыли жертвы? – спросил я. Для меня это было гораздо важнее, чем то, правильно ли они выполняют свои обряды. Я подумал о тех двоих из магазинчика «Хозяйственные заклинания», которые позволили мне взять детектор. Я представил их лежащими на жертвеннике со вспоротыми грудными клетками, и меня чуть не вырвало.
   – Сопротивление, подкрепленное ритуальной магией высокой мощности, началось сразу же, как наши первые отряды опустились на стоянку, – сказал Кавагучи. – Возможно, поначалу некоторые рабочие добровольно решили принести себя в жертву, чтобы вызвать своих богов. – Да, вполне возможно, – согласился Михаэль. Я тоже кивнул. Любопытно, что Кавагучи умудрялся подбирать совершенно нейтральные выражения для описания самых кровожадных жертвоприношений. Наверное, констеблям необходимо хоть как-то защищать свой рассудок от реалий нелегкой службы. В конце концов, у слов тоже есть Сила.
   Потом мне на ум пришло кое-что еще.
   – Вы сказали, что эти жертвы были вначале. А что потом?
   – К сожалению, в число жертв попали и другие люди, и много, хотя точных данных пока нет, – сказал Кавагучи. – Могущество Сил, вызванных на «Шоколадной ласке», несколько раз вынуждало нас отступать. Преступники воспользовались этим и совершили набег на ближайшие учреждения и жилые дома. Мы не знаем, в каком состоянии находятся все пленники, но некоторые, несомненно, стали приманкой для Уицилопочтли и Шиутекутли.
   И я представил какого-то несчастного, чей желудок вздумал забурчать, когда он летел по Нордхоффу. Он заметил «Золотой шпиль», заскочил туда, купил бутерброд… и все кончилось тем, что его трепещущее сердце было вырвано у него из груди, и все из-за того, что он оказался в неподходящем месте в неподходящее время. Надо быть твердолобым кальвинистом, чтобы усмотреть в такой участи хоть каплю божественного предопределения.
   Потом мне в голову пришла мысль еще более страшная. Намного более страшная. Ведь я действовал, предполагая, что люди с «Шоколадной ласки» как-то причастны к похищению Джуди. Если ее прятали где-то в здании, то, когда прибыла полиция…
   – Боже сохрани, – прошептал я. Я пытался не думать об этом, пытался убедить себя, что это невозможно, но я слишком хорошо понимал, что это не так.
   И вдруг крыша «Шоколадной ласки» вспыхнула. Это было не простое пламя, это даже не был огонь саламандры, вызываемый из Иной Реальности, но видимый в Нашем мире. Это пламя не столько виделось, сколько ощущалось той самой частью человеческой сущности, откуда исходят молитвы. Я закрыл глаза, но это не помогло. Моя душа заныла, как обожженная.
   – Шиутекутли! – хором выдохнули Михаэль с легатом. Михаэль тихо добавил: – Следовательно, число жертв внутри здания достигло критической массы, и это позволило богу огня полностью проявиться в Энджел-Сити.
   – Интересно, долго ли нам придется ждать Уицилопочтли? – тупо пробормотал я.
   – Он более могущественная Сила, и нужно больше жертвоприношений, чтобы привести его в Наш мир, – ответил Михаэль. – Однако появление Шиутекутли ускорит его переход из обители ацтекских богов в Наш мир.
   – Спасибо, успокоил, – огрызнулся я. Михаэль посмотрел на меня с удивлением, потом уловил иронию и кивнул.
   Пламя на крыше взвилось еще выше. Вскоре повалил густой дым, и настоящее пламя соединилось с призрачным. Я не понимал, как люди могут находиться внутри здания. Может быть, Шиутекутли оберегает их от пламени, чтобы они могли продолжать жертвоприношения? Или, может быть, они будут делать свое дело, пока не угорят до смерти? Всегда находятся мученики, готовые пойти на смерть во славу тех Сил, которым они поклоняются.
   Но лучше бы ацтеки проявляли свою набожность как-нибудь иначе.
   Кавагучи прокричал что-то в полицейский эфирнет. В этих моделях сидят два разных бесенка, которые могут как принимать, так и передавать сообщения. Легат посмотрел на горящее здание, потом на нас с Михаэлем.
   – Джентльмены, вам, случайно, не знаком хитайский иероглиф для обозначения слова «кризис»?
   – Мне знаком, – сказал Михаэль. Я бы удивился, ответь он иначе. Он продолжал: – Он состоит из иероглифов «опасность» и «возможность».
   Кавагучи, похоже, был удивлен и даже несколько разочарован тем, что какой-то бледнолицый так хорошо разбирается в восточных тонкостях.
   – Именно так. А сейчас события как раз достигли критической точки. Если через несколько минут Уицилопочтли воплотится в той же мере, что Шиутекутли…
   Да, тогда начнется настоящая потеха. Если это случится, Энджел-Сити попадет в такую беду, какой тут еще никогда не бывало. К сожалению, я не видел ни малейшего признака «возможности» – только «опасность».
   – Я связался с архиепископатом Энджел-Сити, – сказал Кавагучи. – Они сделают все возможное.
   – Очень разумный шаг, – Михаэль одобрительно кивнул. – Рим уже победил теночтитланских богов пятьсот лет назад. Если повезет, это произойдет еще раз.
   Но меня такие соображения не убедили и не обнадежили. Испанцы, насаждавшие христианство в Ацтекии, были настоящими фанатиками, да они и не могли не быть таковыми, иначе у них не возникло бы подобного замысла. Ни за пять веков Церковь разжирела и обленилась. Теперь настоящие фанатики засели в «Шоколадной ласке», делая все возможное, чтобы воскресить старых ацтекских богов. «Баланс Сил», – подумал я и содрогнулся.
   – Чего мы ждем? – спросил я у Кавагучи. – Что приедут заклинатели духов и прогонят Уицилопочтли обратно в Иную Реальность, пока он еще не вполне проявился?
   Вы уже знаете, что Кавагучи – матерый и суровый волчище. А тут он удивил меня, засияв радостной улыбкой.
   – А вот кардинал отнесся к моим словам не столь равнодушно!
   Я решил, что слово «равнодушно» не слишком хорошо подходит, чтобы описать ощущения, возникающие, когда в Энджел-Сити призывают Уицилопочтли и Шиутекутли. Но кардинал, этот твердолобый ирландец! Ведь я счел его настоящим фанатиком, когда он отказал обожженному монаху из монастыря святого Фомы в косметической магии. Я всегда считал, что фанатизму не место в современном обществе.
   И вот теперь этому фанатику предстоит спасти нашу жизнь, а может быть, даже души.
   Кавагучи, не отрываясь, наблюдал за небом. Если бы здесь попытался воплотиться Кецалькоатль, я снова связался бы с Бербанком, чтобы посмотреть, сможет ли птица Гаруда справиться с Пернатым Змеем. Но пока что даже птица была бесполезна.
   Я не мог понять, чего ждет Кавагучи. Кого бы он ни вызвал, я надеялся, что это будет нечто доброе и очень могущественное. Какая-то гадость – я хочу сказать, какая-то новая гадость – в любую минуту могла появиться в здании. Я чувствовал, как она приближается, чувствовал той же самой частью души, которая ощутила огненный жар Шиутекутли.
   Вдруг Кавагучи вытянул руку. Я заметил ковер, летящий напрямик, через все летные пути. Может быть, он обладал правами полицейского, которые подавляли все дорожные заклинания… или же подчинялся куда более могущественной Силе.
   Когда ковер приблизился, я увидел, что это большой, тяжелогруженый грузовик. Он был золотым с белым крестом – как ватиканский флаг. Я знал, что на ватиканском ковре также должна быть выткана белая надпись: «IN HOC SIGNO VINCES» <"Сим победиши" – под этим знаменем победишь (лат.).>, но ковер был слишком высоко и далеко, чтобы разглядеть ее.
   Ковер направлялся прямиком к «Шоколадной ласке». Магическое пламя ацтекского божества взметнулось выше, навстречу ему. Я испугался, что огонь сожжет и ковер, и тех, кто на Нем. В католичестве мне нравится лишь одно – строгое разделение обязанностей у святых, отвечающих за самые разнообразные стороны жизни (наверное, им приходится еще труднее, чем чиновникам АЗОС). Так, святой Флориан обязан присматривать за теми, кто возится с огнем. Не знаю, как он мог одолеть засевшего в здании Шиутекутли, но, видимо, благодаря его заступничеству ковер не загорался.
   Один из монахов, управлявших ковром (я видел, как его лысая голова сверкнула в лучах заходящего солнца), сбросил на крышу «Шоколадной ласки» большой глиняный горшок, потом еще один и еще. Он действовал с методичностью ковролетчика-бомбардира времен Второй Магической войны.
   Горшки были тяжелыми – издалека было слышно, как они громыхали по крыше, возможно, пробивая ее насквозь. А их содержимое оказалось чрезвычайно эффективным. Неугасимый огонь Шиутекутли, опалявший мою душу, вдруг угас, словно я окунулся в прозрачный поток. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, – промелькнуло у меня в голове.
   Я повернулся к Кавагучи и Михаэлю:
   – Что они сбрасывают?
   Оба уставились на меня, как на законченного идиота. Потом Михаэль сказал:
   – Ах, ну да, ты же иудей, – словно только теперь вспомнил! Очень мягко, по-отечески, он объяснил: – Это святая вода, Дэвид.
   – А! – Все верно, я действительно идиот. На самом деле я был даже дважды идиотом; это средство не только обладает чудотворной силой, но и идеально в символическом смысле – что может лучше противостоять огню, чем вода?
   Как только все горшки с ковра были сброшены на «Шоколадную ласку», Кавагучи достал свисток и протяжно, переливчато свистнул. Отряды ОМОНовцев, спасателей Иоланды и АЗОС ринулись на штурм вражеского здания. Простые полицейские в почти незащищенных мундирах и с обычным, не магическим оружием замыкали строй.