Тертлдав Гарри. Император для легиона (Видесский цикл, Хроники пропавшего легиона - 2)

   Горгидас отлично понимал это, но его выбор был таким же:
   - Я покинул Элладу и променял ее на Рим много лет назад, потому что знал моя родина уходит в прошлое, а Рим движется вперед. Неужели я изменю этому принципу сейчас? Думаю, нет. Здесь мое место, и здесь я останусь жить. Я хотел бы научиться тут очень многому, тому, чего народ Княжества. еще не знает.
   Что касается Виридовикса и Глабрио, то они ответили не так быстро.
   - М-да, ты задал нам нелегкий выбор, милый Скаурус, да к тому же двое из нас против, - сказал кельт. - Я всегда легче лажу с намдалени, чем с этими скользкими заносчивыми имперцами. Никогда не знаешь, что у них в голове, и, боюсь, в один прекрасный день я могу обнаружить у себя между ребер кинжал наемного бандита только потому, что буду одет не по моде.
   Пожалуй, я за островитян.
   Остался Квинт Глабрио, и судя по выражению страдания, появившемуся на его лице, выбор ему сделать было труднее всех.
   - Я тоже иду в Намдален, - сказал он наконец.
   Горгидас судорожно втянул ноздрями воздух. Лицо Глабрио стало еще более несчастным, и он продолжал:
   - Я делаю это только ради земли. Я пошел на службу в легион только потому, что это давало мне единственную надежду когда-нибудь получить землю. Это шанс стать самим собой, а не батрачить всю жизнь за гроши на хозяина. Без земли у тебя нет ничего, земля - это главное.
   - Земля сделает тебя еще большим рабом, чем хозяин, - возразил Гай Филипп. - Я присоединился к орлам, чтобы не умереть с голоду на несчастном клочке, где я родился. И ты хочешь ходить за задницей быка от рассвета до заката, парень? Ты, должно быть, спятил.
   Но Глабрио упрямо качнул головой: земля была его мечтой - и мечта эта оказалась более сильной, чем нить, соединяющая его с Горгидасом. Грек в эту минуту был похож на солдата, который силится скрыть боль, причиняемую ему раной. Он ни словом не возразил своему товарищу, хотя глаза у него и сделались умоляющими. И снова Марк восхитился греком, подумав о его страхах и сомнениях, о том, как они повлияют на принятое им решение.
   Центурионы были слишком дисциплинированны, а Горгидас слишком вежлив, чтобы задать явно напрашивающийся вопрос, но Виридовикс спросил, как всегда, прямо:
   - А что же собираешься делать ты, дорогой друг?
   Скаурус надеялся, что в ответах его друзей будет какое-то единодушие, но они оказались такими же противоречивыми, как и его душа. Он долго молчал, чувствуя, что склоняется то на одну, то на другую сторону, и наконец сказал:
   - После того как штурм закончился неудачей, я не думаю, что у Гавраса есть реальная возможность захватить город, а без столицы он проиграет войну с Ортайясом. Скорее всего, я отправляюсь в Намдален. Под властью Сфранцезов Империя рухнет. Но я в любом случае не буду им служить. Даже казды, по-моему, лучше, потому что не прячут своего лица под маской.
   Приняв такое решение, трибун был далеко не уверен в своей правоте и потом, заканчивая свою речь, сказал:
   - Я не буду никому приказывать. Пусть каждый решает этот вопрос сам.
   Гай, мой друг, мой учитель, я знаю, что ты будешь поступать честно и по-человечески с теми солдатами, которые последуют за тобой.
   Они крепко обнялись, и Марк поразился, увидев слезы на глазах ветерана.
   - Мужчина поступает так, как считает нужным, - сказал Гай Филипп. Много лет назад, когда я был совсем молодым, я воевал на стороне Мария, в то время как мой ближайший друг сражался за Суллу. Пока длилась гражданская война, я готов был убить его, если бы смог. Но спустя несколько лет после окончания войны мы случайно встретились в таверне и, как прежде, пили вино до упаду. Пусть так будет и у нас с тобой когда-нибудь.
   - Пусть будет так, - шепнул Марк, чувствуя слезы на своем лице.
   Виридовикс тоже обнял Гая Филиппа:
   - Пусть меня съедят вороны, если я не буду скучать без тебя, толстокожий суслик!
   - Мне тоже будет не хватать тебя, большой дикарь!
   Привыкшие держать все чувства при себе, Горгидас и Квинт Глабрио обменялись взглядами, тяжело вздохнули, но не сказали ни слова.
   - Нет смысла говорить о нашем решении солдатам, иначе весь лагерь загудит, как потревоженный улей, - решил Марк. - Утром, после завтрака, они все узнают. Это хорошее время для раздумий, пусть они делают свой выбор, а мы до тех пор помолчим.
   Все четверо согласно кивнули.
   Они медленно возвратились в лагерь, каждый знал, что скоро расстанется надолго с друзьями, и был погружен в свою думу. Дикие крики, доносившиеся из-за городских стен, вторгались в их мысли. Вопли в городе производят такое впечатление, что за стенами кипит бунт, а не празднество, горько подумал трибун и мысленно проклял Сфранцезов за то решение, которое вынужден был принять.
   Часовые провожали своих офицеров взглядами, солдаты таращились на них, когда те проходили мимо.
   - Черт бы тебя побрал! - рявкнул на одного из них Виридовикс. - У меня еще не отросла вторая голова и красных перьев на роже не появилось, так что нечего пялиться, как на чудище!
   Вспышка кельта оказалась в этот раз весьма кстати - легионеры вернулись к ужину, разговорам и игре в кости.
   - Я вас покину, мне нужно еще помочь раненым, хотя методы мои грубы и несовершенны, - сказал Горгидас.
   К большому своему неудовольствию, он все еще лечил раны и болезни настойками и мазями, шинами для переломов и повязками. Нейпос уверял, что у грека есть все необходимые качества, чтобы выучиться видессианскому искусству исцеления, но пока что усилия врача были бесплодны. Скаурус подозревал, что это было одной из причин, побудившей его остаться в Видессосе.
   Квинт Глабрио последовал за врачом и сказал ему что-то так тихо, что Скаурус не смог расслышать слов, но увидел, как грек утвердительно склонил голову.
   Кто-то вытащил бурдюк с вином. Виридовикс потянул носом и двинулся вперед, притянутый пряным запахом так же верно, как железный гвоздь магнитом.
   Хелвис спала, когда трибун скользнул в палатку. Он коснулся ее щеки, жена шевельнулась, потом медленно, чтобы не разбудить Мальрика и Дости, поднялась с постели.
   - Уже поздно, - сказала она, протирая глаза. - Что тебе нужно, Марк?
   Скаурус коротко рассказал Хелвис о плане ее брата. Она не произнесла ни слова, пока трибун говорил о встрече с намдалени, и, только когда он закончил, спросила:
   - Что ты будешь делать?
   Вопрос был задан безразличным голосом, но за сдержанностью Хелвис трибун легко угадал напряжение, с которым она ждала ответа.
   - Я пойду с ними, - сказал Марк. Причины его поступка не имели сейчас значения. Даже в темноте он увидел, как широко раскрылись ее глаза.
   - Ты пойдешь? Мы пойдем? - Хелвис неловко улыбнулась. Она ожидала отрицательного ответа и готова была взорваться. Затем, забыв о спящих детях, громко и счастливо рассмеялась, обвила руками шею Скауруса и поцеловала его в губы.
   Радость ее не улучшила настроения Марка. Он все еще был подавлен принятым решением, и ее счастье только усилило сомнения, одолевавшие его.
   Сияющая Хелвис не замечала сумрачного настроения трибуна.
   - Когда мы двинемся в путь? - спросила она, тут же со свойственной ей практичностью переходя к делу.
   - Я полагаю, дня через три, - неохотно ответил Марк. Названный им срок делал грядущее событие болезненно реальным.
   Мальрик проснулся и сердито сказал:
   - Вы слишком много говорите. Я хочу спать.
   Хелвис подхватила его и прижала к себе.
   - Мы много говорим, потому что счастливы. Мы скоро поедем домой.
   Слова ее ничего не сказали малышу, родившемуся в Видессосе и не представлявшему жизни вне походного лагеря.
   - Как мы можем вернуться "домой"? - спросил он. - Ведь мы уже дома.
   - Интересно, как ты объяснишь ему это противоречие? - улыбнулся трибун.
   - Цыц, - сказала Хелвис, качая на руках сонного малыша. Благодарение Фосу, он скоро узнает, что значит это слово на самом деле. И спасибо тебе, милый, за то, что ты дашь ему эту возможность. Я так люблю тебя за это.
   Скаурус кивнул. Даже приняв решение, он все еще боролся с собой, и похвала показалась ему незаслуженной.
   ***
   Рано утром трибуна разбудил шум. Он с трудом раскрыл слипающиеся глаза, выругался и резко вскочил с постели. Первой ему в голову пришла мысль, что солдаты узнали о его решении уходить в Намдален. Он быстро накинул плащ и вышел из палатки. Хаос в лагере легко мог превратиться в мятеж.
   Вместо того чтобы стоять, как обычно, на утренней поверке перед своими палатками, легионеры, оживленно переговариваясь, сгрудились у западных ворот лагеря, вглядываясь вдаль и указывая куда-то вверх, за палисад. Солдаты стояли стеной, и трибуну понадобилось несколько минут, чтобы пробиться в передние ряды. Но даже оказавшись там, он все же не понял, что произошло, что так взбудоражило римлян. Кажется, ничего особенного не видно...
   Кто-то тронул его за плечо. Глаза легионера светились от радости, а крепкое скуластое лицо расплылось в улыбке:
   - Вот это зрелище! А? Любо-дорого поглядеть!
   Марк прищурил глаза, пытаясь понять, что же он проглядел. Впереди высилась насыпь Туризина, за ней были видны фортификационные укрепления города, мощные и молчаливые, как всегда.
   Молчаливые... Безлюдные! - сообразил наконец трибун. На удивление тихими и заброшенными казались высокие двойные стены города в первых лучах рассвета на них не было ни одного защитника. Марк чувствовал, что лицо его расплывается в глупой улыбке, но поделать с этим ничего не мог. Ему показалось, что он глотнул хорошего вина.
   - Всем в сторону! Дайте дорогу! - крикнул Скаурус, пробираясь к самому палисаду. Обычно он старался не злоупотреблять своими командирскими правами, но сейчас был особый случай. Прямо перед ним высились Серебряные ворота, укрепления, о которые разбивались все атаки его солдат. Теперь они были распахнуты настежь, а зашедшие под арку три человека с факелами в руках приплясывали от радости и возбуждения, махали руками, подзывая к себе легионеров. Их крики далеко разносились в свежем утреннем воздухе:
   - Да здравствует Туризин Гаврас, Император Видессоса!
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   МЯТЕЖ
   Глава 8
   Факельщики и обступившие их горожане казались трибуну самой пестрой толпой из всех, какие он когда-либо видел. Люди, одетые в длинные туники с широкими рукавами и плотно облегающие штаны, окрашенные во все цвета радуги, облепили ровные ряды римлян, взмахивая в знак приветствия дубинами, кинжалами и короткими мечами и завывал при этом во все горло:
   - Гаврас - император! Выкопаем кости Ортайяса! Головы Сфранцезов - на колья Паламаса! Долой вшивых поклонников Скотоса!
   Посмотрев вдоль стены, трибун увидел армию Туризина, взводами и ротами входившую в открытые ворота. Намдалени тоже снялись с лагеря и присоединились к остальным. Если Гаврас в конце концов оказался победителем, то отступать сейчас было бы глупо.
   - Временная передышка, - сказал Гай Филипп, и Марк кивнул, чувствуя облегчение, омывшее его душу, как волна прохладного воздуха. Он возблагодарил свои смятенные чувства за то, что они не позволили ему объявить солдатам о своем решении сразу же: Никогда еще он не приходил к решению с такой неохотой и никогда не был так рад увидеть, что события перевернули все с ног на голову. Хелвис будет разочарована, но победа оплатила все долги. Она забудет об обещанном, сказал он сам себе.
   Новости и слухи распространялись по городу с каждым шагом солдат и были самыми невероятными и фантастическими. Трибун услышал, например, что Ортайяс отказался от трона, укрылся в Великом Храме, удрал из города, был сброшен с престола восставшими, убит, разорван в клочья, так что даже дух его не найдет теперь покоя. Восстание оказалось удачным из-за. голодных бунтов, предательства среди соратников Сфранцеза, гнева горожан, вызванного грабежами и насилиями, чинимыми Отисом Ршавасом и его бандитами, великим бароном Драксом и каморами. Вождями восстания называли Ршаваса, Метрикеса Зигабеноса, которого Марк смутно помнил как помощника Нефона Комноса, принцессу Алипию, патриарха Бальзамона и вообще никого.
   - Они знают о происходящем не больше, чем мы, - сказал Гай Филипп, в десятый раз выслушивая информацию, начисто опровергающую все предшествующие сведения, причем все сообщения делались с одинаково горячей верой в их истинность. - Уж лучше заткнуть уши шерстью и ничего не слышать.
   Однако это было не совсем так. По крайней мере, в одном слухи сходились: хотя в основном Видессос вырвался из рук Сфранцезов, дворцовый комплекс все еще находился в их власти и там стояли преданные Варданесу части. В отличие от всего остального, услышанного Марком, это сообщение имело смысл. Многие дворцы и здания сами по себе были фортами и маленькими крепостями - отличное место для укрытия тех, кто потерпел поражение в других местах. Это и определило решение Скауруса.
   Серебряные ворота открывали путь на Среднюю улицу, главную торговую магистраль столицы, которая вела прямо к дворцовому комплексу. Трибун приказал букинаторам:
   - Трубите сигнал к быстрому маршу! - И, перекрывая звуки рогов и труб, крикнул:
   - Ну, а теперь - вперед, ребята! Мы достаточно долго ждали этого момента!
   Легионеры радостно закричали, вступая на полированные каменные плиты мостовой. Они шли так быстро, что скоро оставили позади многих запыхавшихся бродяг, встречавших их у ворот. Трибун вспомнил, как в первый день прибытия римлян в столицу легионеры парадом проходили по Средней улице. Тогда они двигались медленно, а впереди шел герольд и кричал:
   "Дорогу храбрым римлянам, мужественным защитникам Империи!" Улица очищалась, как по волшебству. Сегодня же пешеходов никто не предупреждал, разве что стук подбитых гвоздями сапог - калига - по камням, и если Фос был с ними, они соображали, что нужно дать дорогу. С замешкавшимися не церемонились - солдаты были предоставлены сами себе, и не один прохожий уже был сбит с ног или отброшен в сторону.
   Как и в первый день, тротуары были полны зевак, некоторые хотели хоть одним глазом посмотреть на солдат; для пресыщенных и избалованных горожан даже гражданская война была спектаклем. Крестьяне и торговцы, жрецы, студенты, уличные женщины и воры, толстые купцы и просящие подаяние нищие - все они высыпали на улицу, чтобы поглазеть на очередное представление.
   Кто-то радостно приветствовал солдат, другие посылали проклятия Сфранцезам, но большинство просто стояли и молча наблюдали за легионерами, радуясь новому развлечению, которое подарило им утро.
   Марк увидел, как какая-то старуха пальцем указала на легионеров и хрипло завизжала:
   - Это "игроки", они пришли грабить Видессос!
   Она говорила на городском сленге: "игроками" в Видессосе называли намдалени - даже ругаясь, видессиане не забывали о боге. Черт бы побрал глупую бабу, подумал Скаурус. Но главарь уличных шаек, широкоплечий, похожий на медведя Арсабер, все еще бежал рядом с легионерами. Он пришел к ним на выручку.
   - Заткнись, старая сука! - заревел он. - Это не "игроки", это наши старые друзья - ринляне, так что не трогай их, слышишь?
   Он повернулся к трибуну и оскалился в улыбке, показав все свои гнилые зубы.
   - Вы, ринляне, хорошие парни. Я помню, как прошлым летом вы усмиряли бунт и, похоже, не слишком наслаждались своей властью.
   Он говорил о грабежах и бунтах со знанием дела, как эксперт, обсуждающий букет нового сорта вина. Благодаря идиоту-герольду, который не правильно произнес название новой воинской части, почти все в городе все еще называли их "РИНЛЯНЕ". Но Марк полагал, что сейчас не время исправлять ошибку Арсабера.
   - Спасибо за помощь, - коротко сказал он.
   Площадь Ставракиоса - район ремесленников, где уже громко стучали молотки и зубила, площадь Быка, где в зданиях из красного гранита находились архивы и располагалась тюрьма, больше десятка храмов Фоса - все это промелькнуло перед глазами легионеров, бегущих ко дворцу. Затем Средняя улица влилась в форум Паламас, самую большую площадь города.
   Скаурус бросил беглый взгляд на Майлстоун, колонну из красного гранита, такого же, какой был использован и при строительстве императорских покоев.
   У ее основания торчали десять кольев, на которых, словно жуткие плоды, красовались человеческие головы. Почти все они были отрублены недавно, но производимого ими ужаса оказалось недостаточно для того, чтобы удержать Сфранцезов на престоле.
   Лотки на рыночной площади были открыты, но блокада Туризина нанесла торговцам большой урон. Булочникам, продавцам вина, масла и мяса нечего было предложить своим покупателям - все, что еще оставалось, было собрано и упрятано на склады чиновниками Ортайяса. Зато, по иронии судьбы, в городе во время осады процветала торговля дорогими товарами, золотыми и серебряными украшениями. Драгоценные камни, редкие лекарства, амулеты, шелк и шитая золотом ткань легко находили покупателей. Внезапное появление на площади Паламас тысячи вооруженных солдат испугало торговцев, и они, торопливо рассовав добро по карманам, бросились бежать, в панике опрокидывая лотки.
   - Нет, вы только посмотрите, сколько добра уплывает! - с завистью сказал Виридовикс.
   - Заткнись! - рявкнул Гай Филипп. - У моих парней и без того каша в голове! Не добавляй туда свои идеи!
   Виноградная трость центуриона треснула по плечу легионера, который ступил было в сторону.
   - Ты куда это собрался, Патеркул? Нам совсем в другую сторону! И кроме того, дурак, во дворце добычи куда больше!
   Эти слова заставили солдат загудеть в предвкушении трофеев.
   Они прошли мимо громадного овального амфитеатра, расположенного в южной части площади Паламас, и очутились в дворцовом квартале. Изящные строения утопали в зелени чудесных садов и парков. Красиво подстриженные газоны и клумбы ярких цветов были насажены перед каждым дворцом.
   Внезапно один из легионеров выругался и, выронив щит, схватился за плечо. Высоко на кипарисе сидел лучник. С довольной ухмылкой он положил на тетиву новую стрелу, однако торжество его длилось недолго. Двойной топор Зеприна Красного был создан для того, чтобы крушить головы, а не деревья, но могучий халога доказал, что при случае может быть неплохим дровосеком.
   Топор вгрызался в древесину, щепки летели под мощными ударами во все стороны. Кипарис, качнувшись, повалился на землю. Лучник в ужасе закричал и тут же умолк, придавленный рухнувшим деревом.
   - Садовники разозлятся, - заметил Зеприн Красный. Старый ветеран императорской гвардии считал дворец своим домом и искренне сожалел о разрушении, которое причинил. Жалости к погибшему врагу он не испытывал.
   - Даже и не думай об этом, милый мой халога, - отозвался Виридовикс.
   - Им будет не до этого.
   Он махнул рукой, указывая на сломанные скамьи, бревна и флагштоки, составлявшие баррикаду, которая преграждала им путь. За баррикадой виднелись шлемы солдат, а перед ней, отмечая самую дальнюю точку, до которой докатилось восстание, лежали тела горожан. Наскоро сделанное укрепление было достаточно надежным, чтобы удержать мятежную толпу, но не солдат Скауруса. К тому же, внимательно оглядев баррикаду, Марк отметил, что защитников не так уж много.
   - Становись в цепь! - скомандовал он.
   Солдаты рассеялись по газону, разрывая подбитыми гвоздями калига мягкий дерн. Марк встретился глазами с Гаем Филиппом, и они кивнули друг другу.
   - Вперед! - крикнул трибун, и римляне затопили баррикаду.
   Навстречу им было выпущено несколько стрел, но это не могло остановить атакующих. С криками: "Гаврас!", "Туризин!" они перемахнули через укрепление высотой по грудь человека. Некоторые противники римлян остались оборонять обломки баррикады, но большинство защитников, видя, что численный перевес на стороне легионеров, бежали с поля боя.
   - Не подходите к ним слишком близко! Пусть себе бегут! - заорал Гай Филипп по-латыни. чтобы враги не могли его понять. - Они покажут нам, где прячутся их друзья!
   Это была настоящая проверка дисциплинированности римлян, так как враги кричали не только "Сфранцезы!" и "Ортайяс!", но также и "Ршавас!".
   Старший центурион старался удержать солдат от мести, которую подогревали пыл боя и это ненавистное имя.
   Точный и вовремя отданный приказ Гая Филиппа принес свои плоды незамедлительно. Враг отступил не в казармы, куда, как ожидал Скаурус, побегут люди Сфранцеза, а через церемониальные здания дворцового комплекса к Палате Девятнадцати Диванов, в Тронный Зал, который располагался рядом с Великим Храмом, самым великолепным храмом Фоса в городе.
   В Палате Девятнадцати Диванов стены были облицованы зеленым мрамором, а двери обиты позолоченной бронзой и могли выдержать даже удар тарана.
   Однако использовать Палату в качестве форта не имело смысла - в него легко было проникнуть через дюжину низких широких окон.
   Марку оставалось лишь пожалеть, что то же самое нельзя сказать о Тронном зале. Не слишком большое помещение это взять штурмом было непросто. Два выступающих крыла здания делали его почти квадратным. На остроконечном шпиле засели лучники, другие стрелки застыли в поисках удобной мишени возле окон. Узкие и немногочисленные окна эти, прорезанные в толстых стенах, сложенных из золотистого песчаника, помещались высоко над землей и свидетельствовали о том, что, создавая здание, архитектор не исключал возможности использовать его как цитадель.
   - Зеприн! - позвал Скаурус, и халога с огромным топором в сильных руках тут же возник около трибуна. - Ты уже неплохо поработал дровосеком.
   Не вырубишь ли мне теперь пару деревьев для тарана?
   - Тараны для Великих ворот? - В голосе Зеприна Красного прозвучал ужас.
   - Я знаю, эти ворота сами по себе - сокровище, - терпеливо сказал Марк. Но ты ведь не думаешь, что ублюдки Сфранцезов выйдут отсюда по доброй воле?
   Халога поколебался с минуту, а потом вздохнул и пожал плечами.
   - Ты прав. Иногда приходится делать вещи, которые тебе совсем не по душе.
   Бугристые мышцы его напряглись под кольчугой, и он атаковал толстые ели с такой злостью, что всем и каждому было ясно - вся эта затея ему совершенно не нравится. Как только деревья упали, римляне стали обрубать сучья и ветки, готовя тараны.
   - Отлично, а теперь - вперед! - скомандовал Гай Филипп.
   Солдаты поволокли свою тяжелую ношу к Великим воротам. Самодельные тараны не имели, конечно, никаких защитных устройств, и Марк мог надеяться только на то, что у врагов, пойманных в ловушку и засевших в Тронном зале, не было времени принести на крышу ничего более существенного, чем луки и стрелы.
   Команда с таранами подошла к самим воротам, прикрываемая лишь поднятыми щитами своих товарищей. Ворота застонали от удара, словно были живыми. Бревна скользнули в руках римлян. Отскочив в сторону, чтобы тараны не придавили их, люди попадали на землю. Неловко поднялись на ноги, опять взялись за тараны и приготовились ко второму удару. Между тем легионеры, не вошедшие в команды таранов, прикончили несколько дюжин врагов, не успевших удрать в глубину Тронного зала. Во дворе здания остались одни римляне. Ярость легионеров была столь велика, что никто из людей Ршаваса не просил пощады.
   Уголком глаза Марк заметил, что верхние этажи дворца послов переполнены людьми, внимательно наблюдающими за боем. У трибуна было несколько друзей среди иноземных послов, и он надеялся, что сейчас они в безопасности, хотя и получили возможность наблюдать за развитием видессианской политики с расстояния куда более близкого, чем им бы того хотелось.
   Лучники Ршаваса по-прежнему посылали в легионеров стрелу за стрелой, причем один из них - наиболее меткий - стрелял не переставая. Вдруг он вздрогнул, скользнул по огненно-красной черепице и рухнул на землю, с большой высоты пронзенный стрелой. Расстояние и угол, под которым была пущена в него стрела, делали этот выстрел почти невероятным..
   - Великолепный выстрел! - крикнул Марк, оглядываясь по сторонам и пытаясь отыскать глазами удивительного стрелка. Он заметил, что Виридовикс одобрительно хлопает по спине худого, похожего на подростка, мужчину. Это был Ариг, сын Аргуна, посол Аршаума при дворе Императора видессиан. Его кочевники предки жили в степях к западу от Камора, и он всегда носил с собой короткий, укрепленный гнутым рогом лук. Горький опыт боев с каздами научил Скауруса бояться этого оружия. Он знал, как далеко и точно могут посылать свои стрелы эти луки. Мертвый бандит служил тому еще одним подтверждением.
   - Разве не славный малыш? - весело крикнул Виридовикс, радостно хлопая Арига по плечам. Могучий краснощекий кельт и невысокий кочевник с тонким лицом и черными волосами составляли странную пару, но во время пребывания римлян в столице они постоянно проводили время вместе. Каждый из них смотрел на жизнь простым и яростным взглядом варвара, и это особенно нравилось им друг в друге, когда вокруг плелись интриги и кипела, бурлила многосложная столичная жизнь.
   Раздумье трибуна было прервано диким криком, донесшимся из-за дверей Тронного зала. Кричала женщина, и кричала не просто от боли. В ее крике было столько ужаса, что волосы на голове у Марка встали дыбом.
   На миг римляне и их отчаянно сопротивлявшиеся противники остановились как замороженные. Первой мыслью Марка после того, как он пришел в себя, была мысль об Алипии Гавре - она вполне могла находиться в осажденном здании. И если это кричала она...