Тертлдав Гарри. Император для легиона (Видесский цикл, Хроники пропавшего легиона - 2)

   - Хитрый парень! - воскликнул Виридовикс восхищенно. - Это должно было заставить их уважать его.
   - Вовсе нет! Один из недовольных, по имени Мутуген, вонзил нож в Куюка. А потом все вожди знатных родов окружили его и оросили труп.
   "Золото есть золото, - сказал Мутуген, - независимо от формы, в которую оно отлито, а безродный ублюдок останется безродным ублюдком, даже если на голове у него корона". Сын Мутугена, Тутукан, стал вождем клана Черного Барана - люди не пошли за безродным псом.
   - Это правда, ваша знать не пойдет, - согласился Марк. - Ну, а как насчет остальных людей клана? Жалели они о смерти Куюка?
   - Кто знает? Да и какое это имеет значение? - спокойно ответил Ариг.
   Виридовикс хлопнул его по спине в знак одобрения. Горгидас, растерявшись, развел руками. И все же ему легче было присоединиться к Скаурусу, чем к кельту и кочевнику.
   - Не давай им овладеть твоей душой и убедить тебя, римлянин, - сказал он. - У них не было опыта демократии, и они понимают ее примерно так же, как слепец понимает живопись.
   Виридовикс победоносно улыбнулся:
   - Ариг, не пойти ли нам в хорошую аристократическую таверну, где можно выпить кувшинчик-другой знатного виноградного вина?
   Рослый кельт и маленький кочевник плечом к плечу отправились в город.
   Заметки, которые делал Горгидас во время рассказа Арига, визит к Алипии Гавре - все это напоминало Марку о другом увлечении грека.
   - Как продвигается твоя историческая книга?
   - Потихоньку, Скаурус, медленно, но продвигается.
   - Можно взглянуть на нее? - спросил римлянин. - Мои познания в греческом языке невелики, но я хотел бы освежить их, если ты не возражаешь.
   - У меня только один экземпляр. - Горгидас заколебался, но в Империи был лишь один человек, способный прочитать его труд в оригинале и оценить по достоинству. Грек понимал, что видессианский перевод, даже если он когда-нибудь и появится, не будет таким точным и подробным.
   - Хорошо, я дам тебе рукопись, но будь с ней осторожен и смотри, чтобы твой пацаненок не вздумал попробовать на ней свои острые зубки.
   - Разумеется, я присмотрю за этим, - успокоил его Скаурус.
   - Ну что ж, ладно. Я дам тебе ее на время. По крайней мере, те части, которые закончены. Нет, оставайся здесь, я сам принесу.
   Грек вернулся с двумя свитками и с некоторым вызовом протянул их Марку.
   - Спасибо, - сказал трибун, но Горгидас только отмахнулся. Марк знал, что лучше не приставать к нему с добрыми словами - врач был человеком великодушным, но не желал признаваться в этом даже самому себе.
   Скаурус принес свитки в свою комнату, зажег лампу и уселся на кровать. По мере того как сгущалась темнота, ему становилось все труднее разбирать написанное. Он вспомнил о жреце Апсимаре в Имбросе, о сиянии, исходившем от его рук, которое он вызывал одним словом. Иногда магия бывает очень кстати, хотя Апсимар наверняка обвинил бы Марка в колдовстве, если бы тот попросил жреца послужить ему лампой...
   Трибун сосредоточился на рукописи, и вскоре все эти мысли куда-то исчезли. Сначала дело шло медленно - Скаурус не читал греческие тексты уже несколько лет и с грустью констатировал, что многое успел позабыть. Однако чем дальше он углублялся в историю, тем больше понимал, что создал Горгидас. Как говорил Фукидид: ктэма эс аэи - "вещь на все времена". К счастью, стиль Горгидаса был очень доступным, он писал на гладком греческом койне, лишь изредка употребляя слова из своего родного дорийского диалекта. Его "История" не только описывала увиденное.
   Горгидас, а это было куда более существенно, стремился проникнуть за внешнюю сторону событий, свидетелем которых он стал. Вероятно, во многом его взгляд на вещи определялся врачебной практикой, ибо врач всегда стремится узнать причины болезни, а не просто лечить уже созревший нарыв.
   Так, описывая намдаленские погромы в Видессосе, он между прочим заметил:
   "Городская толпа любит беспорядки, это у нее в крови, причем гражданское неповиновение может быть более опасным, чем чужеземное нашествие". Это было абсолютной правдой и относилось не к одной только Империи.
   Обрывая нить размышлений Марка, в комнату вошла Хелвис. На руках она держала Дости, а рядом шел Мальрик. Вырвавшись от матери, он подскочил к Скаурусу.
   - Мы гуляли на крепостной стене у самого залива, - начал рассказывать он с энтузиазмом пятилетнего мальчика, - а потом мама купила мне колбаску и мы смотрели, как корабли отплывают из порта.
   Марк вопросительно поднял бровь.
   - Бурафос, - пояснила Хелвис.
   Трибун кивнул. Давно пора было уже послать помощь Питиосу, оборонявшемуся от каздов, а дрангариос флота мог добраться до любого видессианского порта куда быстрее, чем полководец, ведущий армию по суше.
   Мальрик продолжал весело болтать; Скаурус слушал его вполуха. Хелвис осторожно опустила Дости на пол. Он попытался встать, упал и пополз к отцу. Вспомнив наполовину шутливое предупреждение Горгидаса, Марк подхватил пергамент с пола. Лицо ребенка, подбиравшегося к свитку, сморщилось от обиды, но Марк несколько раз подбросил малыша в воздух, и тот снова заулыбался.
   - И меня тоже, - потребовал Мальрик, дергая трибуна за рукав.
   Скаурус старался не делать различия между Дости и своим приемным сыном.
   - Хорошо, герой, но ты стал тяжеловат и мне придется встать.
   Он спрыгнул с постели, отдал малыша Хелвис и несколько раз подбросил Мальрика в воздух.
   - Хватит, - остановила его Хелвис. - Иначе он не удержит колбаску, которую съел днем. - И добавила, обращаясь к сыну - Хватит, молодой человек. Тебе пора в постель.
   После обычных протестов Мальрик снял штанишки и рубашку и юркнул под одеяло. Через минуту он уже сладко спал.
   - Что это ты спас из его лапок? - спросила Хелвис, укачивая Дости. Неужели ты читаешь налоговые документы даже в постели?
   - Боги мои, нет! - воскликнул Марк - такое извращение не пришло бы в голову даже Варданесу Сфранцезу. Трибун показал Хелвис рукопись Горгидаса, и странные буквы заставили ее нахмуриться. Она не умела читать по-видессиански, но могла различать буквы и удивилась, увидев, что совершенно другой по начертанию алфавит мог создавать слова. Что-то похожее на страх прозвучало в ее голосе, когда она сказала:
   - Иногда я забываю, что ты прибыл из далеких краев, а затем что-то опять напоминает мне об этом. Ты читаешь свою латынь?
   - Не совсем, - ответил трибун и попытался объяснить, но это вызвало у Хелвис недоумение. Она также не понимала его интереса к прошлому.
   - Это ушло, и ушло навсегда. Что может быть бесполезнее?
   - Но как ты можешь надеяться понять то, что случится потом, если не знаешь того, что случилось прежде?
   - Что случится, то случится, независимо от того, понимаю я это или нет. Настоящего для меня вполне достаточно.
   Марк покачал головой.
   - Боюсь, что в тебе все еще сидит маленький варвар, - сказал он весело.
   - Ну и что, если так? - Она вызывающе посмотрела на него и уложила Дости в постель. Марк обнял ее.
   - Я же не говорю, что это мне не нравится.
   ***
   Скауруса забавляли преподаватели и студенты Видессианской Академии они всегда оборачивались и провожали его взглядами. Кто угодно мог оказаться в этом святилище науки - жрец или аристократ, седобородый ученый или одаренный сын крестьянина, но всех их вид идущего по коридору Академии капитана наемников заставлял с любопытством глазеть на него. Он был рад, что Нейпос обычно встает рано; если повезет, маленький жрец сможет помочь ему найти пропавший документ еще до того часа, на который назначено свидание с Алипией Гаврой.
   Сначала трибуну показалось, что сделать это будет нетрудно. Нейпос встал даже раньше, чем он ожидал. Когда Марк заглянул в рефекторию, сонный студент сказал ему:
   - Да, он был здесь, но уже ушел читать лекцию. Куда он пошел? Думаю, в одну из аудиторий на третьем этаже. К сожалению, не знаю, в какую именно.
   Юноша вернулся к утренней трапезе - перловой каше, приправленной медом, а трибун поднялся по лестнице, заглянул в одну из открытых дверей и наконец нашел того, кого искал. Марк сел в кресло в дальнем конце аудитории. Нейпос широко улыбнулся ему, но продолжал читать лекцию. Около дюжины студентов быстро записывали его слова на листах пергамента. Время от времени кто-то задавал вопрос, Нейпос отвечал, в конце пояснения непременно спрашивая: "Теперь ты понимаешь?" На это Скаурус мог бы ответить только одно: "Нет". Похоже, жрец говорил о предмете, стоящем на грани между теологией и магией, и для римлянина все сказанное им было, разумеется, темным лесом. Тем не менее жрец произвел на него впечатление великолепного оратора, весьма образованного и очень логичного.
   - Пожалуй, на сегодня хватит, - сказал Нейпос, заметив, что Марк начал нетерпеливо ерзать на стуле. Большинство слушателей покинули аудиторию сразу; несколько человек остались, чтобы задать вопросы. Они тоже с любопытством поглядывали на Скауруса. Наконец ушли все, кроме Нейпоса и Марка.
   - Так, так, - сказал он, пожимая руку трибуна. - Что же привело тебя сюда? Конечно же, не проснувшийся вдруг интерес к тому, что соединяет силы величия Фоса и правильное толкование закона соприкосновения?
   - Нет, - подтвердил Скаурус. Однако, когда он объяснил свое дело Нейпосу, тот так развеселился, что толстые щеки его покрылись румянцем.
   Трибун не видел в своем деле ничего смешного, о чем сообщил жрецу.
   - Прости. У меня были две причины для смеха. - Нейпос щелкнул пальцами. Во-первых, для такой легкой задачи тебе вряд ли нужна помощь профессора Академии, любой уличный чародей найдет твой потерянный свиток за две серебряных монетки.
   - Ох. - Марк почувствовал, что краснеет до корней волос. - Но я не знаю никого из уличных чародеев, зато знаю тебя.
   - Да, да, абсолютно верно. Пойми меня правильно, я с удовольствием помогу тебе. Но маг моих знаний и силы нужен тут не более, чем молот кузнеца, чтобы забить маленький гвоздик. И это забавно.
   - Но я же не говорю, что разбираюсь в магии. А что же еще заставляет тебя смеяться? - трибун нахмурился, пытаясь скрыть свое замешательство.
   - Только то, что сегодняшняя тема лекции оказалась связанной с твоим делом. Благодаря всеобъемлющему добру Фоса, все вещи связаны друг с другом и связь эту можно уловить. У тебя есть налоговый документ из города, расположенного поблизости от Кибистры?
   - Да, я работал с бумагами из Доксона, - сказал Скаурус, подумав. - Я не очень хорошо знаком с этой частью Империи, но, судя по карте, эти два города находятся на расстоянии дня пути.
   - Великолепно! Мы используем этот свиток для того, чтобы найти другой, и тем усилим заклинание. У меня нет никаких планов до полудня, и все это не займет много времени, обещаю тебе.
   Шагая через дворцовый комплекс, жрец рассказывал о студентах, о погоде, о слухах, распространяемых в Академии и совершенно ничего не говорящих Скаурусу, и вообще обо всем, что приходило ему в голову. Нейпос любил поговорить, а римлянин был гораздо более интересным собеседником, чем большинство видессиан, предпочитавших слушать самих себя. Марк подумал о том, что они с Нейпосом составляют странную пару - такую же странную, как Виридовикс и Ариг толстый выбритый жрец с курчавой черной бородой и высокий светловолосый наемник, превратившийся в надзирателя за чиновниками.
   - Ну и как, эта работа нравится тебе больше, чем полевые занятия? спросил Нейпос, когда трибун привел его в свой кабинет.
   Увидев голубой плащ жреца, Пандхелис вскочил со стула и очертил знак солнца на груди. Нейпос ответил ему тем же знаком.
   - Трудно сказать. Результатов этой работы пока еще не видно, Скаурус не хотел говорить больше, чем сказал, потому что его мог услышать Пандхелис, и вернулся к делу, из-за которого и обратился к жрецу. Документ из Доксона был там же, где он его и оставил, - на краю стола.
   - Нужно ли тебе что-нибудь особенное для твоего заклинания?
   - Нет, не надо ничего. Только несколько щепоток пыли, которые послужат символическим звеном между тем, что потеряно, и тем, что поможет найти пропажу. Пыль, мне кажется, достать в этом здании совсем нетрудно.
   Жрец хмыкнул. Марк тоже усмехнулся. И даже Пандхелис, прирожденный чиновник, позволил себе улыбнуться. Нейпос взял щепотку пыли с подоконника и осторожно положил ее на середину пергамента.
   - Для заклинания используются разные методы, - объяснил он Скаурусу.
   - Если потерянный предмет рядом, пыль превратится в стрелку, указывающую направление, где лежит пропажа. Если же расстояние большое, пыль сложится в слово и назовет место, где находится твоя вещь.
   В Риме трибун подумал бы, что все это чушь и бессовестное надувательство, но здесь он уже не раз был свидетелем могущества магии...
   Нейпос начал нараспев читать заклинание на архаическом, теперь уже редком старовидессианском диалекте. Он держал свиток из Доксона в правой руке, а полные пальцы левой быстро и уверенно делали в воздухе странные движения. На лице жреца расцвела улыбка удовольствия - Марк подумал о виртуозе-музыканте, который забавляется, играя для ребенка простую мелодию, Нейпос произнес последнее слово заклинания с особенным ударением, как бы повелевая, и ткнул указательным пальцем в пыль. Палец стал быстро крутиться в пыли, во ни стрелки, ни букв на пергаменте не появилось.
   Нейпос фыркнул, как это сделал бы созданный воображением Скауруса виртуоз, случайно дав фальшивую ноту. Почесав подбородок, Нейпос взглянул на римлянина в некотором смущении.
   - Прими мои извинения. Думаю, я где-то ошибся, хотя и не знаю, где именно. Попробую еще раз.
   Вторая попытка оказалась не более удачной, чем первая. Пыль шевельнулась и снова замерла без движения. Жрец внимательно осмотрел свои пальцы, явно недоумевая, почему они предали его во второй раз.
   - Как интересно, - пробормотал он. - Твоя рукопись не уничтожена, в этом я уверен, иначе пыль бы не шелохнулась. Но теперь у меня к тебе новый вопрос. Ты уверен, что свиток находится в городе?
   - Где же ему еще быть? - удивился Скаурус, не в силах представить, что кто-нибудь может украсть такой никому не нужный документ.
   - Это я как раз и попытаюсь узнать, - сказал Нейпос.
   "Попытаюсь" - это было преувеличением, Нейпос уже проверял свою котомку в поисках предметов, необходимых для заклинания. Вытащив маленькую стеклянную бутылочку, сделанную в виде цветочного семени, он открыл флакон и вылил несколько капель густой жидкости на ладонь, потом попробовал ее на язык, скорчив при этом ужасную гримасу, - на вкус капли были омерзительными.
   - А вот это знает далеко не каждый волшебник, так что, в конце концов, ты сделал правильно, что обратился ко мне. Это снадобье освобождает и очищает мысли от всего лишнего и усиливает заклинание, давая возможность видеть гораздо дальше.
   - Что это? - спросил Скаурус.
   Нейпос поколебался - ему не хотелось открывать секреты своего мастерства, но зелье уже действовало.
   - Сок мака и белладонны, - ответил он вяло. Зрачки его сузились и стали размером с острие булавки, но голос и движения рук, отработанные годами практики, оставались твердыми. Палец снова коснулся горсти пыли.
   Марк широко раскрыл глаза, видя, что пыль начала извиваться, как клубок змей, и вдруг распалась на буквы, формируя какое-то слово. Нейпос вышел победителем из этого поединка.
   - Как интересно, - сказал жрец, хотя снадобье оглушало и притупляло все чувства, в том числе и любопытство. - Никогда бы не подумал, что твоя пропажа окажется в Гарсавре.
   - Великолепно, мне бы такая мысль тоже не пришла в голову. - Скаурус почесал в затылке, удивляясь случившемуся. Факт поразительный, но, в конце концов, Ономагулос всегда может отослать документ назад, в столицу.
   ***
   Трибун попросил Пандхелиса проводить Нейпоса до римских казарм и уложить в постель. Жрец не сопротивлялся. Зелье, которое он принял, очень утомило его. Он шел на ватных ногах и был на редкость молчалив.
   - Не беспокойся обо мне. Скоро действие лекарства иссякнет, - заверил Нейпос Скауруса, пытаясь подавить зевок. Он высвободился из рук Пандхелиса, который поддерживал его за локоть.
   Марк выглянул в окно и быстро сбежал вниз по лестнице следом за секретарем и жрецом. Приближался полдень, и он не хотел заставлять Алипию Гавру ждать его слишком долго.
   Он обнаружил ее стоящей у Великих ворот, однако она не выглядела рассерженной или огорченной, поскольку была погружена в беседу с четырьмя римскими часовыми, охраняющими ее дядю Императора.
   - Это правда, ваш бог велик, - говорил Муниций. - Но мне все же очень не хватает орла нашего легиона. Старая птица не раз выручала нас из беды.
   Товарищи легионера кивнули в знак согласия. Алипия сделала то же самое, словно пытаясь запомнить замечание Муниция. Марк не смог удержаться от улыбки: он слишком часто видел это выражение на лице Горгидаса историк за работой. Заметив командира, Муниций вытянулся, поставив свое копье прямо. Легионеры приветствовали Скауруса римским салютом, выброшенным на уровне груди сжатым кулаком.
   - Как видите, здесь есть человек, стоящий выше меня по званию, сказал он солдатам и поклонился Алипии.
   - Не позволяйте мне становиться между вами и вашими легионерами, сказала она.
   - Нет, нет, все в порядке.
   В армии Цезаря даже самое небольшое нарушение дисциплины сильно бы расстроило трибуна. Но вот уже два с половиной года он был наемником, и это научило его видеть различие между тем, что он действительно должен делать, и тем, что требовали от него служебные обязанности. Римляне начали хорошо различать внешний лоск и настоящую дисциплину, необходимую для того, чтобы выжить.
   - Ваше Высочество, где же ваши сопровождающие? - спросил дворецкий, стоявший у Великих ворот.
   - Ушли по своим делам, я полагаю. Мне они абсолютно ни к чему, вежливо ответила принцесса, делая вид, что не замечает негодования дворецкого.
   Скаурус уловил нотку раздражения в голосе Алипии: ее врожденное стремление к независимости и одиночеству могло быть только усилено пленом у Варданеса Сфранцеза. Дворецкий пожал плечами, но поклонился и пропустил их.
   Пока они шли через Тронный зал, трибун обратил внимание на то, что разрушения, произведенные прошлым летом во время боя, были уже ликвидированы. Новые ковры и гобелены висели на стенах, а трещины и сколы колонн били залечены камнем соответствующего цвета. Впрочем, чуть позже Скаурус убедился, что восстановить удалось не все и одна из яшмовых плит прекрасно отполированного пола отличалась от других тем, что была более темной и матовой. Должно быть, здесь, подумал он, прошлым летом Авшар разжег свой дьявольский костер. Интересно, куда же забросило князя на этот раз его колдовство? Уже миновала зима, но об Авшаре ничего не было слышно, он как сквозь землю провалился.
   Глаза Алипии ничего не выражали, но чем ближе они подходили к трону и к маленькой двери с лестницей, расположенной позади него, тем бледнее становилось ее лицо, тем сильнее закусывала она губу.
   Навстречу им в сопровождении еще одного дворецкого шел после аудиенции у Императора Катаколон Кекаменос. Посол из Агдера сухо улыбнулся Скаурусу и сдержанно поклонился Алипии Гавре. Как только они отошли достаточно далеко, она прошептала:
   - Можно подумать, ему приходится платить за каждое сказанное им слово!
   Провожатый их распростерся на полу перед троном и, все еще лежа перед владыкой, провозгласил:
   - Ее Высочество принцесса Алипия Гавра! Эпаптэс и командир ринлян Скаурус!
   Марк подавил жгучее желание дать ему пинка под зад. Неужели видессиане никогда не научатся произносить это слово правильно?..
   - О, дурень, во имя света Фоса, я знаю, кто они такие! - прорычал Император, все еще не привыкший к дворецкому этикету.
   Дворецкий поднялся и широко разинул рот, увидев, что трибун все еще стоит на ногах. Алипия была из императорской семьи, и в ее жилах текла та же кровь, что и у Гавраса, но почему этот чужеземец удостоен такой привилегии?
   - Не обращай внимания, Кабасилиас, - обратился к нему Туризин. - Мой брат разрешал ему это, и я тоже разрешаю. В большинстве случаев он заслуживает такой чести.
   Кабасилиас поклонился и, пятясь, ушел, но его кривившиеся губы ясно свидетельствовали о полном несогласии с таким пренебрежением к императорскому сану.
   - Ну, эпаптэс и командир Скаурус, как там поживают наши любезные чернильные души? - Гаврас приподнял бровь и взглянул на трибуна. - Все еще покупают себе грифельные доски, украшенные золотом, и счеты с костяшками из рубинов и серебра?
   - Что касается досок и счетов, то подобных растрат мною не обнаружено, однако прочее мне не так легко выяснить.
   Марк рассказал Императору о потерянном налоговом документе, подумав, что лучше начать с легкого разговора, чтобы затем уже плавно перейти к трудному, из-за которого он, собственно, и явился.
   - Я думал, ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы не приходить сюда с такой чепухой, - нетерпеливо сказал Туризин, едва дослушав трибуна. Если тебе угодно, можешь послать донесение Баанесу, только не трать мое время на эту чушь.
   Скаурус терпеливо выслушал Императора. Как и Маврикиос, его младший брат ценил прямоту. Марк приступил к главной, волновавшей его теме. Но едва он упомянул имя Тарона Леймокера, Туризин вскочил с трона и закричал громовым голосом:
   - Нет, клянусь навозной бородой Скотоса! Неужели и ты стал предателем?
   Его гневный голос заполнил Тронный зал; дворецкий от неожиданности выронил красивую толстую свечу, которую держал в руке. Свеча потухла.
   Ругательство, произнесенное тонким голосом евнуха, эхом отозвалось на проклятия Туризина. Муниций просунул голову в полуоткрытую дверь, чтобы узнать, не случилось ли чего.
   - Именно вы говорили мне, что Леймокер не способен на ложь, настаивал Марк. Будь на его месте человек, родившийся в Империи, он уже отступил бы.
   - Да, я говорил это и чуть не заплатил жизнью за свою глупость, возразил Туризин. - А теперь ты хочешь, чтобы я опять сунул себе змею за пазуху, чтобы она смогла укусить меня, на этот раз смертельно. Пусть гниет под землей и молится Фосу, чтобы смерть пришла к нему скорее.
   - Дядя, я думаю, что ты не прав, - произнесла молчавшая до этой минуты Алипия. - Единственное доброе чувство ко мне во время правления Сфранцезов видит Фос, я мало видела тогда доброты! - исходило от Леймокера. Если не считать его драгоценных кораблей, он сущий ребенок и понимает в политике не больше, чем приемный сын Марка.
   Трибун моргнул, услышав, что она говорит о Мальрике и запросто называет его самого по имени. Такое обращение принято только между очень близкими друзьями, хотя принцессе, возможно, не знаком этот римский обычай.
   - Ты ведь знаешь, что я говорю правду, дядя, - продолжала Алипия. Сколько лет ты знаешь Леймокера? Больше пяти, не так ли? Тебе известно, что он за человек. Неужели ты действительно думаешь, что он может вести двойную игру?
   Император с силой ударил кулаком позолоченный подлокотник старинного трона, и тот, не привыкший к такому жестокому обращению, застонал в знак протеста. Туризин подался вперед, чтобы придать своим словам еще больше силы.
   - Человек, которого я знал, не мог нарушить слова. Но Леймокер сделал это, и значит, я совсем его не знал. От кого больше зла - от того, кто показывает свою подлость всему миру, или от того, кто скрывает ее до случая, чтобы выплеснуть на доверчивых дураков?
   - Хороший вопрос для жреца, - кивнула Алипия, - но не слишком уместный, если Леймокер невиновен.
   - Я был там, девочка, я дрался с наемниками и видел свеженькие золотые Сфранцезов в кошельках убийц. Пусть твой Леймокер объяснит, откуда они взялись, и тогда я отпущу его на свободу.
   Император засмеялся, но в его горьком смехе прозвучала боль. Марк знал, что бесполезно возражать ему в эту минуту; уверенный в том, что был предан человеком, которого считал честным, Гаврас не мог согласиться ни с одним доводом в его защиту.
   - Благодарю вас, по крайней мере, за то, что выслушали меня, - сказал трибун. - Я дал слово, что расскажу вам все, о чем он просил.
   - В таком случае, ты только напрасно потерял время.
   - Я этого не думаю.
   - Бывают минуты, чужеземец, когда ты испытываешь мое терпение, сказал Император с опасной ноткой в голосе.
   Скаурус встретил его взгляд, подавив вспыхнувший в нем на мгновение страх. Многое в том положении, которое он занимал в Видессосе, держалось на том, чтобы не дать императорской власти согнуть себя. Человеку, родившемуся в республиканском Риме, это давалось проще, чем видессианину, но столкнуться лицом к лицу с разгневанным Туризином - и не уступить, не опустить глаз - для этого нужно было иметь мужественное сердце.
   Гаврас тяжело и разочарованно вздохнул.
   - Кабасилиас! - позвал он, и дворецкий появился рядом с ним еще до того, как его имя перестало отдаваться эхом в высоком Тронном зале.
   Император резко мотнул головой в сторону своей племянницы и трибуна, предоставив Кабасилиасу самостоятельно решать, какой именно смысл вложен в это простое движение.
   Дворецкий сделал все, что было в его силах, однако его поклоны и пышные фразы, казалось, только подчеркивали грубость Императора.
   Придворные повытягивали шеи, размышляя о том, много ли потеряли посетители в глазах Императора. Вероятно, многим кажется, что я впал в немилость, подумал Марк и засмеялся беззвучным смехом - фатализм, достойный халога.