Тертлдав Гарри. Пропавший легион

   — А если сраженным окажешься ты? — пожал плечами Горгидас. — Ты понял бы куда больше, если бы взглянул на войну глазами врача: грязь, раны, гной, отрубленные руки и ноги. Калеки, которые уже никогда не будут здоровыми. Лица людей, несколько дней умирающих от раны в живот.
   — А слава? — крикнул Виридовикс.
   — Эти глупости ты скажешь истекающему кровью парню, который только что потерял руку. Лучше не говори мне о славе, я латаю тела, по которым ты к ней идешь.
   Врач ушел, и на его лице было написано отвращение.
   — Если бы оторвал свой взор от грязи, ты, возможно, увидел бы побольше, — крикнул ему вслед Виридовикс.
   — Если бы ты не бросал в грязь раненых, мне никогда не пришлось бы туда смотреть.
   — Никакого воинского духа, никакой мужской воли, — печально подытожил Виридовикс, обращаясь к Скаурусу.
   Трибун снова вернулся мыслями к Хемонду.
   — Так ли он неправ? Я не уверен.
   Галл уставился на него, а затем резко повернулся и поспешил прочь, словно опасаясь подцепить опасную заразу.
   В казарме их ждал Нейпос. Его толстое лицо выражало печаль и озабоченность. После вежливого обмена приветствиями он спросил Марка:
   — Скажи мне, не вспомнил ли ты что-нибудь важное об Авшаре с того времени, как императорские судьи начали свое расследование? Хоть что-нибудь?
   — Не думаю, что смогу припомнить об Авшаре что-нибудь новенькое. Писцы вытащили из меня буквально все, — усмехнулся Марк, вспомнив допросы, через которые он прошел. — Даже пытками они не добились бы большего.
   У Нейпоса опустились руки.
   — Мы снова во мраке, и проклятый казд — пусть Фос лишит его своего благословения — выиграл еще один тур. Как хорек, он проскальзывает в самые узкие щели.
   Римлянин подумал о том, что, когда Авшар достигнет западного берега Бычьего Брода, все шансы схватить его исчезнут. Он не слишком надеялся на огненные маяки Комноса, расставленные на границе, — она была слишком велика и слишком слабо защищена, да и кроме того, на нее слишком часто совершали налеты летучие отряды из Казда. Но, увидев разочарование, проступившее на лице Нейпоса, он понял, что у жреца была идея поимки колдуна и теперь еще одна надежда рухнула. Когда Скаурус высказал свое предположение вслух, то получил в ответ безвольный кивок.
   — Да, да. Было бы не так уж трудно выследить его. Когда он покинул Посольскую Палату, он забрал почти все свои вещи, оставив только дымящийся алтарь своего темного бога. Но то, что когда-то принадлежало ему, все еще ему подчиняется. С помощью этих вещей наши ученые могли бы найти Авшара. Но все наши заклинатели, включая вашего покорного слугу, в растерянности. Его колдовство не подчиняется тем правилам, которым следуют люди с доброй волей. Злодей силен, очень силен.
   Нейпос выглядел таким мрачным, что Марку захотелось хоть как-нибудь приободрить его, но он не смог придумать ничего веселого. Как великан, оказавшийся среди пигмеев, Авшар стряхнул с себя преследователей и теперь, на свободе, был готов выпустить на волю все зло, которым обладал.
   — Давным-давно, еще до того, как маркуранцев поглотил Казд, люди Макурана говорили: «Чтоб ты жил в интересное время!» До того, как ты, Марк, и твои солдаты появились в Видессосе, я и не понимал, насколько сильным было это выражение.
   Тренировочное поле, на котором проходили учебные бои видессианских солдат, находилось прямо под городской стеной, на юге. Глядя на юго-восток, можно было увидеть остров, который видессиане, называли Ключ, — темная земля на сером горизонте. Занимая положение между западными и восточными провинциями Империи, он доминировал над местностью и защищал подступы к столице со стороны моря Моряков. По величине порта он занимал второе место после столицы, и именно там находилась главная база императорского флота. Но Марку сейчас некогда было думать об этом, мысли его были заняты более неотложными делами.
   Отряд, состоявший из трехсот тщательно отобранных солдат, внимательно следил за готовящимися к бою намдалени. Горгидас предлагал назвать их «спартанцами», поскольку их число соответствовало численности отважного отряда, который встретил персов в Фермопилах. Скаурус серьезно ответил:
   — Я знаю, эти люди были гордостью Греции. Но, видишь ли… нам требуется доброе предзнаменование, а они, насколько мне известно, все погибли.
   — Нет, говорят, что двое из них уцелели. Один потом отважно сражался при Платайе, а второй покончил с собой от стыда за свою трусость. Но я принимаю твои возражения.
   Наблюдая за намдалени, трибун уже в который раз отметил про себя их отличное сложение. Такие же высокие, как кельты, они носили конические шлемы, отчего казались еще выше. В плечах и груди намдалени были шире, чем галлы, и доспехи их были тяжелее. Этим частично объяснялось их пристрастие к лошадям: в пешем бою они быстрее уставали из-за тяжестей, которые носили на себе.
   Между намдалени и римлянами сновали судьи из видессиан и халога, известных своей честностью и объективностью. Они были вооружены серебряными свистками, а их белые судейские одежды ярко выделялись на общем фоне.
   Мечи и копья бойцов были снабжены деревянными наконечниками, чтобы избежать настоящих ранений.
   Марк уже привык к тому, что слухи мгновенно разлетаются по городу, и все же его удивила многочисленность толпы зрителей. Разумеется, сведи них было немало римлян, намдалени, а также солдат и офицеров из видессиан. Но каким образом о предстоящем поединке узнали цветасто разодетые чиновники и горожане? Откуда узнал об этом тощий посол Аршарума? Последний раз Марк видел его в Посольской Палате, когда он бежал за своим луком, чтобы отбиваться от солдат Хемонда. Впрочем, на этот вопрос Марк получил ответ быстро. Кочевник что-то крикнул, обращаясь к римлянам, и Виридовикс ответил ему взмахом руки. Высокий, сильный галл и худощавый маленький кочевник составляли довольно забавную пару, но они, несомненно, были хорошо знакомы и нравились друг другу.
   Главный судья, командир халога по имена Зеприн Красный, подозвал обоих командиров в центр поля. Халога, носивший баранью шкуру, получил свое прозвище не за цвет волос (они были белокурые), а за цвет лица. Кожа его, от шеи до бровей, была красной, как мясо семги. Взглянув на него, Горгидас назвал бы его «кандидатом в жертвы полнокровия», но халога был не тем человеком, которому можно безнаказанно говорить такое.
   Марк обрадовался, увидев Сотэрика. В отряде намдалени были и более высокие по званию офицеры, но именно сын Дости получил честь командовать отрядом: ведь это он организовал сражение.
   Зеприн сурово оглядел обоих командиров. Его медленный, размеренный выговор чистокровного халога придавал словам еще больший вес.
   — В соревнование вступают честь и выучка. Вы знаете это. Знают это и ваши солдаты. Не забудьте же мои слова, когда начнете наносить друг другу удары деревянными наконечниками. Нам не нужна резня.
   Он оглядел остальных судей, чтобы убедиться в том, что все слышали его речь. Удовлетворенный увиденным, он заговорил уже спокойнее:
   — Я не боюсь, что это случится — среди вас нет ни одного горожанина. Так пусть же этот бой принесет вам радость! Как бы я хотел присоединиться к вам не с жалким жезлом судьи в руке, а с настоящим боевым мечом!
   Скаурус и Сотэрик вернулись к своим солдатам.
   Римляне собрались в три манипулы — две в атаке и третья в резерве. Их противники образовали единую колонну с копейщиками в авангарде, построенными в виде клина. Сотэрик оказался в центре в первом ряду.
   Когда Зеприн увидел, что обе стороны готовы, он махнул жезлом, давая сигнал к началу. Остальные судьи отошли в сторону, чтобы наблюдать за ходом сражения.
   Как и предполагал халога, трудно было поверить, что это ненастоящий бой. Намдалени, сосредоточенные и суровые, двинулись вперед. Прямая атака их длинных копий, их крики, способные устрашить противника, — все это было настоящим, и только не блестела на наконечниках сталь. Они приближались.
   — Вперед! — рявкнул трибун, и первая шеренга бросилась в атаку, выставив наперевес свои пила.Большинство из них ударились о щиты намдалени, не причинив им никакого вреда. В настоящем же бою пила с острыми наконечниками из мягкого металла пробили бы маленькие круглые щиты островитян.
   Здесь и там копье ударялось о кольчугу или кожу. Судьи торопливо перебегали от одной группы сражающихся к другой, поднимая жезлы и приказывая «убитым» отойти в сторону. Один из солдат-намдалени, полагая, что его доспех выдержал удар копья, обругал судью, посчитавшего его «убитым». Судья-халога, который был на голову выше солдата из Княжества, толкнул его в грудь кулаком, и еще до того, как тот упал, снова переключил свое внимание на бой.
   Копья намдалени не были метательным оружием. Выстаивая под ударами дротиков, северяне пожертвовали частью солдат, пока не подошли вплотную к римлянам. Сила их фаланги и длина их копий начали давать о себе знать. Римляне не смогли подойти к противникам так, чтоб можно было пустить в ход мечи, и центр их начал слабеть. Все больше «убитых» римлян уходило с поля боя, повинуясь свисткам и взмахам жезлов. Люди Княжества издали радостный клич в ожидании победы.
   Гая Филиппа одолевали двое намдалени. Меч его мелькал в воздухе, как язык пламени, отчаянно отбивая атаки. На помощь бросился Виридовикс. Одного из врагов он уложил своим громадным кулаком, затем отразил несколько ударов другого и вдруг аккуратно, как хирург, коснулся шеи намдалени тыльной стороной меча. Лицо солдата стало пепельным, и он отшатнулся. Свисток судьи он услышал с явным облегчением. Римляне и некоторые из их противников одобрительными возгласами отметили искусство кельта.
   Однако были и настоящие ранения — даже защищенные деревянными насадками копья солдат обоих отрядов оказались достаточно эффективным оружием. Вот один из легионеров упал со сломанной рукой, а другой свалился, оглушенный ударом по голове. Несколько человек получили ранения мечами, хотя противники старались наносить только безобидные удары.
   Марк не обращал большого внимания на потери. Он был слишком занят тем, что удерживал намдалени от прорыва и заставлял их сражаться поодиночке. Благодаря своему посту командира и красному плащу, он был хорошей мишенью. Одни намдалени старались не попасть под удар его знаменитого меча, другие, более храбрые, наоборот, стремились сразиться с ним и испытать его силу. Сотэрик бросился на него. Лицо намдалени горело вдохновением боя. Римлянин встретил удар его копья своим щитом. Он уже хотел напасть на Сотэрика с мечом в руке, но сражение разлучило их. Другой намдалени упал, сбитый с ног ударом щита, и трибун коснулся его груди мечом. Он отступил на шаг, ожидая сигнала судьи, но этот удар, по-видимому, остался пропущенным.
   Скаурус начал пробиваться к старшему центуриону. Гай Филипп только что отбил атаку и вывел солдата из боя, коснувшись мечом его живота. Трибун крикнул во все горло, стараясь перекрыть голосом шум схватки. Некоторые из намдалени, должно быть, тоже услышали его, но это не имело значения — ведь они не знали ни слова по-латыни. Услышав Марка, Гай Филипп в удивлении поднял брови.
   — Ты уверен?
   — Да, я уверен. Они, безусловно, побьют нас, если мы примем их правила.
   — Хорошо. — Центурион кулаком, в котором был зажат меч, смахнул пот со лба. — Ты прав, терять нам нечего. Эти паразиты слишком сильны в прямой атаке. Я надеюсь, ты разрешишь мне возглавить контратаку?
   — Только тебе и никому другому. Возьми с собой галла, если сумеешь его найти.
   Гай Филипп оскалился по-вольчьи.
   — Да. Если наш план будет удачен, то именно такой человек мне и нужен.
   Он прошел сквозь ряды римлян, раздавая команды. Третья манипула до сих пор стояла в резерве и, хотя вражеский натиск усилился, не принимала участия в битве. Гай Филипп собрал около тридцати солдат и быстро передвинулся с ними на левый фланг. По пути он увидел Виридовикса, занятого поединком, и крикнул ему, чтобы тот присоединялся.
   — Ну, прощай, мне пора, — сказал кельт своему противнику и быстро коснулся его лица мечом. Солдат выбыл из боя. Еще до того, как судья вывел с поля «убитого», Виридовикс уже бежал за центурионом и его фланговой группой.
   «Еще несколько минут — и все кончится», — подумал Марк. Если намдалени пробьют поредевшую линию легионеров до того, как Гай Филипп присоединится к флангу, римляне проиграют бой. Если же нет, он устроит Киноскефалы в миниатюре. Так же, как Тит Фламинин в сражении с Филиппом Македонским сто сорок лет назад, он собирался использовать умение своих солдат сражаться малыми группами и одной только маневренностью разбить тяжело вооруженного, неповоротливого противника. «А изучение греческого языка — не такое уж бесполезное дело, — подумал он. — Если бы не интерес к Полибию, я никогда бы не додумался да этого».
   Положение должно было измениться очень скоро. Римский центр был непростительно растянут. В самой гуще битвы стоял, словно несокрушимый каменный бастион, легионер Муниций. Шлем его был смят и сбит на сторону, щит почти разломался на куски, но воин все еще удерживал намдалени на расстоянии. Другие римляне, теснимые противником, отошли к нему. Внезапно давление на них ослабло. Это Гай Филипп и его небольшая группа ударили по противнику с фланга. Короткие пила, которые в начале столько хлопот причинили римлянам, теперь превратились в кошмар для их врагов. Намдалени не успели вовремя развернуть свои длинные копья, чтобы встретить легионеров, и строй их был смят. С победным боевым кличем римляне бросились в образовавшиеся бреши, и вскоре прорыв дал возможность остальным римлянам и резерву начать настоящую «бойню». За ними бегали вспотевшие, задыхающиеся судьи, считавшие «потери». В таком бою, когда всякий строй и порядок был уничтожен, Виридовикс был незаменим. Словно дикая машина для разрушения, он проносился сквозь распавшиеся ряды намдалени, разбивая копья и ломая щиты своим могучим мечом. Его длинные рыжие волосы выбивались из-под шлема и развевались на ветру, как огненное знамя.
   В то время как ряды намдалени смешались, римляне снова выстроились в прежний порядок и их атаки завершили дело, начатое ударом фланговой колонны. Островитяне уже не могли сопротивляться. Вскоре сражение продолжала лишь горстка уцелевших храбрецов, сжатая римлянами со всех сторон. Среди окруженных был и Сотэрик. Увидев Марка, он с хохотом выкрикнул:
   — Подлый враг! Тебе не взять меня живым!
   Он бросился к трибуну, подняв меч. Улыбнувшись в ответ, Скаурус подошел ближе. Брат Хелвис оказался быстрым, сильным и очень опытным фехтовальщиком, пожалуй, самым опытным из всех, что встречались Марку в бою. Отражая удары шитом, римлянин делал все возможное, чтобы его не коснулось лезвие меча. Марк тяжело дышал, впрочем, намдалени тоже начал задыхаться. Учебный бой был таким же утомительным, как и настоящий. Легионер бросился на помощь к своему командиру. Отвлеченный новой опасностью, Сотэрик на секунду замешкался, и меч Марка обошел его щит сбоку, ударив в кольчугу. Зеприн Красный свистнул в свисток и указал на намдалени своим жезлом. Сотэрик поднял руки.
   — Окруженный врагами, ваш храбрый вождь пал, — крикнул он своим людям. — Пришло время просить пощады.
   Он упал на землю, вполне достоверно имитируя собственную гибель. Оставшиеся на ногах солдаты сняли шлемы в знак своего поражения.
   — Да здравствуют наши враги в этой битве и наши друзья в следующих боях! — крикнул Марк, и римляне с радостью подхватили это приветствие.
   Намдалени ответили криками одобрения. Оба отряда тут же оставили поле боя. Бывшие противники смеялись, хлопали друг друга по плечу и пожимали руки. Марк увидел, как один солдат из Княжества помогает хромающему римлянину добраться до врача, как один из легионеров показывает свой колющий удар двум намдалени, и решил, что сегодняшний день был очень удачным.
   Чудом восстав из мертвых, Сотэрик подошел к трибуну.
   — Я хочу попросить тебя, чтобы ты отложил пирушку на пару дней. Я был так уверен в нашей победе, что, боюсь, не приготовил никаких припасов для этого пира.
   — Мы не торопимся, — ответил Марк. — Твои воины сражались очень хорошо.
   Он хотел сказать, что намдалени — не пехотинцы по самой своей природе — сделали все, что от них зависело, и дали римлянам хороший бой.
   — Благодаря тебе. Я-то думал, что мы уже пробили ваш центр, а ты ударил фланговым маневром. Удачная мысль. И главное, вовремя ты сообразил.
   — Боюсь, это не совсем моя идея. — Он рассказал о том, как позаимствовал тактический ход у Фламинина, оказавшегося в сходной ситуации.
   Сотэрик задумчиво покачал головой.
   — Интересно, — заметил он. — Ты используешь опыт сражений, о которых здесь никто не знает. Когда-нибудь это может оказаться настоящим кладом.
   Такая мысль уже приходила в голову Марку, но, поскольку трибун привык смотреть на дело с двух сторон, он подумал, что и видессианский опыт так же неизвестен римлянам… И какова будет цена, которую ему когда-нибудь придется заплатить за эти знания?
   Стояла глубокая ночь. Лампы, факелы и толстые сальные свечи ярко освещали большой двор перед казармой намдалени, заставленный длинными столами и широкими досками, наспех положенными на козлы. Столы ломились от бочонков с вином и блюд с мясом и овощами. За исключением тех невезучих, кто остался на часах, все римляне прибыли на выигранное ими пиршество.
   Солдаты, которые сражались друг с другом несколько дней назад, сидели за одним столом, обменивались шутками и с гордостью демонстрировали свои повязки восхищенным товарищам.
   Жареная свинина, говядина и козлятина были главными блюдами, оттеснив дичь, рыбу и дары моря. К неудовольствию намдалени, большинство римлян благосклонно отнеслись к рыбке под острым маринадным соусом, которую так любили видессиане. Люди Княжества предпочитали более простую еду своих северных предков. Римлянам же эта острая рыбка напоминала гарум, которым они так охотно лакомились в Риме.
   — Может быть, ты и чеснок любишь? — содрогнувшись, спросил Сотэрик.
   — Конечно. А ты разве не ешь чеснок? — удивленно ответил Марк, поражаясь тому, что кто-то может не любить его.
   Вино, пиво и яблочный сидр лились в глотки, словно вода. Марк начал привыкать к сладким местным винам, постепенно полюбил он и темное густое пиво, которое варили видессиане. Но когда трибун сказал об этом Сотэрику, пришел черед удивляться намдалени.
   — Эта дождевая водичка? — воскликнул он. — Ты должен побывать в Княжестве, мой друг! Мы варим такое пиво, что в него можно втыкать вилку.
   Виридовикс с большой глиняной кружкой в руке сказал:
   — Кому нужно это пойло с вилкой или без вилки? Это выше моего понимания. Ведь существует кровь виноградной лозы. Там, где я родился, пиво было напитком крестьян и простонародья. А вот для вождей существовало вино. Хотя и среди них не всякий мог себе это позволить. Хорошее вино — вот напиток, достойный мужчины, скажу я вам.
   Как и большинство римлян, трибун пил вино с детства и принимал его как нечто само собой разумеющееся. Впервые он понял, как драгоценен был этот напиток там, куда он попадал редко, там, где не рос виноград.
   Справа от кельта сидел его друг-кочевник с далекого северо-запада. Аршарум назвался своим полным именем — Ариг, сын Аргуна. Несмотря на теплую ночь, он был одет в свою куртку из волчьего меха и мохнатую шапку из рыжей лисы. Суровым худощавым лицом и хищностью движений он напоминал охотящегося орла. Аршарум был слишком занят едой, но разговор о вине и пиве заинтересовал его.
   — Пиво, вино, сидр, какая разница? — Он говорил на чистом видессианском языке с легким прищелкивающим акцентом. — Кумыс, сделанный из молока кобылы, — вот мужской напиток. Он любого валит наповал.
   «Не слишком приятное пойло», — подумал Марк. Он заметил, что любовь к кумысу не помешала Аригу выпить немало кружек вина и пива.
   Еда исчезала со столов с такой скоростью, что было не так уж просто накрывать их снова. Женщины намдалени постоянно ходили в кухню за добавкой и напоминали пожарных, заливающих пламя ведрами воды. Марка удивило, что Хелвис тоже была среди них. Когда он сказал об этом Сотэрику, тот ответил, удивленно пожав плечами:
   — Она сказала, что так скорее сможет отвлечься от грустных мыслей. Незачем сидеть в одиночестве и страдать. Что я мог ей возразить?
   Местные женщины мало отличались от тех, кого Скаурус встречал в римских провинциях. Их не слишком беспокоила вульгарность и фривольные шутки мужчин. Ласковые щипки солдат и сердитые крики полковых дам вызывали у тех и других только смех. Но никто не решался дотронуться до Хелвис — горе, как невидимый щит, ограждало ее от насмешек. Ее взгляда, полного тихой печали и отрешенности даже в те минуты, когда она наливала вино солдатам, было достаточно, чтобы осадить самого ретивого ловеласа.
   Все больше и больше вина прибывало на столы, а еды приносили все меньше и меньше. С самого начала пиршество не было тихим, а под конец гуляки совсем разбушевались. Римляне и намдалени обучали друг друга своим родным ругательствам, пытались научить петь свои песни и неуклюже повторяли незнакомые па чужих танцев. За столом вспыхнуло несколько драк, но соседи быстро погасили их — добрые чувства были слишком сильны в этот день, чтобы начинать ссоры.
   Все больше посторонних присоединялось к пирующим. Скаурус увидел за одним из столов Тасо Ванеса — с кружкой в одной руке и куриной ногой в другой. Он махнул послу Катриша, и тот стал протискиваться через толпу.
   — Мне приятно, что ты все еще хочешь иметь со мной дела, — сказал Тасо трибуну. — Особенно если вспомнить, что в нашу последнюю встречу я удрал.
   Марк уже достаточна выпил, чтобы не обращать внимания на подобные мелочи.
   — Забудь об этом, — сказал он великодушно. — Тогда мы приходили за Авшаром, а не за тобой.
   Он тут же вспомнил о неудачной погоне, посуровел и остановился, решив, что сморозил глупость. Ванес, как маленький шустрый воробей, с улыбкой покосился на римлянина.
   — Как интересно, — произнес он. — Меньше всего я ожидал увидеть тебя пирующим с намдалени.
   — Почему бы тебе не заткнуться, Тасо? — спросил Сотэрик, но по его не слишком сердитому тону было ясно, что он и сам понимал бесполезность просьбы. Он, очевидно, хорошо знал Катриша и, как многие здесь, привык к его замечаниям. — Я думаю, ты болтаешь только для того, чтобы слушать самого себя.
   — Разве может быть лучший повод для разговора? — улыбнулся Ванес. Он добавил бы еще что-то, но Марк, любопытство которого было растревожено замечанием посла, перебил его:
   — А чем плохи эти ребята? — спросил он, показывая рукой на пирующих. — Мы как будто ладим друг с другом. Разве в этом есть что-то предосудительное?
   — Спокойно, спокойно. — Посол предупреждающе коснулся руки Марка, и тот сообразил, что слишком громко говорит. — Почему бы нам не предпринять небольшую вечернюю прогулку? Цветущий жасмин в это время года особенно приятен, не правда ли? — Он повернулся к Сотэрику. — Не волнуйся, мой друг-островитянин. Я не собираюсь очистить его кошелек — ведь именно этим ты думал заняться позднее?
   Сотэрик пожал плечами. Он был слишком занят разговором со своим соседом-земляком, который излагал какие-то соображения касательно охотничьих собак.
   — Я не люблю собак с кривым косом, — говорил он. — У этой породы слишком маленькая пасть, им трудно удерживать добычу. Кроме того, глаза у них серые, а это признак плохого зрения.
   — Не очень-то я тебе верю, — сказал Сотэрик, покачиваясь. Чем больше он пил, тем сильнее становился его акцент. — Я слышал, что у гончих с серыми глазами хороший нюх.
   Испытывая весьма слабый интерес к охотничьим собакам, Марк с удовольствием последовал за Тасо Ванесом, и они вышли за пределы освещенного двора, в темноту. Посол без умолку болтал о ночных цветах и прочей чепухе, пока они не добрались до места, где их уже не могли услышать. Как только Ванес убедился в этом, его манеры и голос резко изменились. Внимательно посмотрев на римлянина, он сказал:
   — Я должен еще решить, кто ты — умнейший человек или величайший дурак из всех, которых я когда-либо встречал.
   — Ты всегда говоришь загадками? — спросил Марк.
   — Почти все время — это хорошая практика для дипломата. Забудь обо мне, лучше посмотри на себя. Когда ты встал с мечом против Авшара, я был уверен, что наше знакомство на этом и прекратится. На ты победил, и, кажется, знал, что делал. А теперь — это!
   — Что — это? — переспросил трибун в полном недоумении.
   — Ты и твои солдаты победили намдалени в учебном бою. Прекрасно. Этим ты польстил Нефону Комносу и сделал приятное Императору. Солдаты Княжества — хорошие воины; Маврикиос будет рад узнать, что теперь у него есть преданные солдаты, которые могут выстоять против них в случае необходимости. — Он поднял палец в предостерегающем жесте и ткнул в грудь Скаурусу. — А предан ли Императору ты? Ты разбил их, что же дальше? Ты хвастался своей победой? Нет. Ты уселся с ними за один стол, ты пьешь их вино, как будто вы с намдалени — лучшие друзья. Ты хочешь заставить Императора волноваться? Или ты думаешь, Сфранцез будет теперь относиться к тебе лучше? После той рыбки, которой он угостил тебя на банкете — сомневаюсь! Да-да, я видел, как ты тогда мялся, а ведь пищеварение, кажется, не доставляет тебе особенных хлопот.