Страница:
— Почему он так говорит? — удивился Багратони. — Я очень люблю ловить рыбу в реках и озерах.
— Он страдает от морской болезни, — ответил Скаурус и объяснил заодно, что это такое.
Васпураканин подергал себя за бороду, размышляя над словами римлянина. «Не решил бы накхарар, что над ним смеются?» — подумал Марк.
Десерт состоял из фруктов и необычных сдобных булочек, посыпанных толченым миндалем, сахарной пудрой и маком. Это было новое блюдо для римлян, так как видессиане добавляли для сладости только мед. Потянувшись за четвертой булочкой, Горгидас сказал:
— Хорошо, что такое приходится есть нечасто, иначе я бы распух от жира.
— Ба! — сказал Гай Филипп. — Почему это доходяги вечно жалуются на лишний вес?
Только суровая солдатская жизнь помогала центуриону выигрывать постоянные сражения со своим растущим животом.
— Они не только очень вкусные, они очень сытные, эти булочки. Я думаю, для путешественников они неоценимы, — сказал Квинт Глабрио, облизывая пальцы.
— Ты прав, мы часто берем их в дорогу. Я вижу, ты умеешь смотреть в корень, — с одобрением сказал Багратони. — Да, в пути им цены нет.
— И видессиане тоже так делают, — сказал Сенпат Свиодо с кривой усмешкой. — Они называют их «яйца принцев».
Римляне и большинство васпуракан фыркнули, но Гагик Багратони ничего не понял, и Сенпат перевел ему эту двусмысленность. Накхарар недоуменно моргнул, а затем он и его жена расхохотались. Когда Забел смеялась, было видно, что она создана для смеха. Она не была красавицей, но было в ней что-то очень приятное. Гагик с нежностью улыбнулся жене.
— Так и называют? — хмыкнул он. — Неужели?
Когда десерт был закончен, кто-то попросил Сенпата:
— Сыграй нам на лютне.
— Почему бы нет? — сказал он. — Кто еще подыграет?
У одного из васпуракан нашлась флейта, другой принес из дома маленький барабан, и они начали играть горскую песню. Слова и музыку знали все васпуракане и дружно отбивали такт. Пальцы Сенпата уверенно бегали по струнам, его сильный тенор вел мелодию. Гагик Багратони пел с энтузиазмом и очень громко, но не совсем в тон, так что даже Марк мог понять, что слуха у накхарара совершенно не было. Трибун чувствовал себя одиноким в своем равнодушии к музыке. Он подумал о Хелвис — понравится ли ей такое пение — и почувствовал угрызения совести. Его непривычному уху большинство горских песен казались печальными и торжественными, они хорошо отвечали духу тех, что их сложил.
Музыканты играли, а васпуракане один за другим вставали из-за стола и пускались в пляс со своими дамами или со служанками Гагика Багратони. Камни, которыми был вымощен двор, гулко отзывались на топот сапог. Танцоры казались олицетворением физической силы и ловкости и двигались точно в такт. Марк с удивлением заметил, что начинает понимать обаяние этой сильной необычной мелодии. Виридовикс же был весь поглощен ею, он смотрел и слушал, словно в трансе. Когда Сенпат и его оркестр дошли до кульминационной точки, кельт не устоял (вернее, не усидел) и присоединился к танцующим. Он не пытался повторить их сложный танец и отплясывал что-то свое, с неподвижными плечами и опущенными руками, переставляя ступни в замысловатых па. Он подпрыгнул, раскрутился и на мгновение как бы повис в воздухе, затем прыгнул снова — уже в другом направлении. Его пируэты совершенно не походили на движения других танцующих, но в то же время они были удивительно грациозны. Один за другим васпуракане вставали вокруг Виридовикса, хлопая ему в ладоши. Музыканты играли все быстрее и быстрее, но галлу был нипочем бешеный ритм, и он прыгал, как одержимый. Когда музыка снова достигла яростного накала, он подскочил чуть ли не на высоту своего роста, издал громкий победный крик и приземлился с гулким стуком. Ритмичные хлопки превратились в бурные аплодисменты, к которым присоединились и те, кто все еще сидел за столом.
— Великолепно, великолепно! — воскликнул Гагик. — Я и сам хотел бы этому научиться. Великолепно, — повторил он.
— Благодарю вас, господин мой, — пропыхтел Виридовикс. Танец порядком разогрел его, и бледная кожа галла порозовела. Он смахнул пот со лба. — Я порядком разгорячился и очень хочу пить. Ты не будешь так добра, милая, чтобы передать мне бокал вина? — обратился он к одной из служанок, стоявших вокруг него. Марк заметил, что он выбрал девушку, которая во время танца не сводила с него глаз. Великан-кельт мог быть рассеянным, но когда дело доходило до женщин, он замечал любую мелочь.
— Спасибо, девочка. — Галл замурлыкал, как сытый лев, осушил кружку и сгреб девушку в объятия, что могло сойти за нечто большее, чем жест благодарности. Но вместо того, чтобы вырваться, служанка придвинулась ближе. Виридовикс опытной рукой обнял ее.
— У вашего друга слова не расходятся с делом, — сказал трибуну Сенпат Свиодо.
— Я тоже об этом подумал, — засмеялся Марк.
Один из слуг Багратони подбежал к хозяину с какой-то новостью. Он быстро говорил на васпураканском языке, но римлянин уловил имя Земаркоса, которое повторилось несколько раз. Гагик Багратони гневно сдвинул свои черные брови. Он вежливо задал какой-то вопрос охраннику, и тот кивнул. Багратони еще больше потемнел лицом. Он посидел с минуту, размышляя и теребя свою бороду, затем резким голосом отдал несколько приказаний. Воин, видимо, ошеломленный, повторил одно из них вопросительным тоном, но, получив разъяснение Гагика, ухмыльнулся сквозь зубы. После этого он торопливо ушел.
— Простите мою невежливость, — сказал накхарар, снова повернувшись к Скаурусу. — Когда меня охватывает злость, я забываю язык Императора.
— Я тоже, — признался трибун. — Вы выказали столько доброты ко мне сегодня. Я слышал, что ваш солдат упомянул имя жреца, который вас ненавидит. Не могу ли я помочь вам в этой беде? Я думаю, что Император выслушает меня, если я попрошу его сделать так, чтобы жрец оставил вас в покое. Маврикиос не тот человек, который пожертвует единством Империи ради эмоций какого-то жреца.
— Я не нуждаюсь в том, чтобы кто-то дрался за меня, — надменно ответил Гагик, и Скаурус испугался, что обидел своим предложением гордого накхарара. Но Багратони заколебался, и замешательство отчетливо проступило на его хищном лице — выражение, которое не очень подходило к нему.
— К сожалению, этот подлый жрец хочет говорить не со мной, а с вами.
— Со мной? Но почему?
Эта новость встревожила Марка. Он был сыт по горло видессианскими фанатиками и надеялся, что в походе отдохнет от них.
— Чтобы прочесть мысли подлеца, ты должен сам быть подлецом. Лучше и не пытаться делать это. Хочешь ли ты обменяться с ним двумя — тремя словами?
Трибуну очень хотелось сказать «нет» и сразу покончить с этим. Но он не мог поставить своего гостеприимного хозяина в неловкое положение.
— Я поступлю так, как вам будет удобно, — наконец выговорил он.
— Ты хороший человек, мой друг. Дай подумать… — Накхарар потер ладонью лоб. — Было бы лучше, если бы ты встретился с ним, — сказал он. — Иначе этот Земаркос станет кричать, что я не допустил вашего разговора. Для меня это не имеет никакого значения, потому что я вместе с Императором скоро уйду из Амориона. Но для моего народа это может иметь скверные последствия.
— Значит, договорились.
Марк подозвал Гая Филиппа, Квинта Глабрио и Горгидаса, а Виридовикс куда-то исчез. Служанки, которую обнимал кельт, тоже не было видно. Скаурус решил не искать галла, Земаркос мог использовать вспыльчивость Виридовикса против римлян.
— Я бы с радостью поменялся местами с нашим кельтским другом, — ухмыльнулся Глабрио.
— Я старше тебя, сынок, — сказал Гай Филипп. — Подожди своей очереди.
Не обращая внимания на этот разговор, Горгидас спросил трибуна:
— Чего от нас хочет этот жрец?
— Наверно, он хочет сказать, что все мы прокляты, я полагаю. Я рад, что сегодня ты с нами — в теологических спорах ты очень силен.
— Это мое любимое развлечение, — вздохнул Горгидас, грустно взглянув на Марка. — Ну что ж, пора покончить с этим, наш добрый хозяин, наверно, грызет ногти от нетерпения.
Это оказалось правдой: как запертый в клетке хищный зверь, накхарар ходил по двору взад-вперед, постукивая кулаком по бедру. Увидев, что римляне готовы идти, он проводил их через сад к воротам. По пути они встретили солдата, который сообщил о прибытии Земаркоса и также присоединился к ним. На руках у него были тяжелые перчатки из толстой кожи с металлическими шипами. Солдат нетерпеливо ждал чего-то.
Ворота были закрыты так прочно, словно приближался враг. Накхарар сделал нетерпеливый жест, и солдаты распахнули их настежь. И словно вступая в захваченный город, прошествовал Земаркос, ведя на цепи своего неизменного пса. Он заметил Гагика Багратони прежде, чем римлян, стоящих за его спиной.
— Итак, — сказал он, — ты не осмеливаешься дать этим зарвавшимся чужеземцам узнать правду, но хочешь вместо этого, чтобы они погрязли в навозе твоих дьявольских козней?
Лицо Багратони исказилось от гнева. Он сжал кулаки и шагнул к жрецу. Собака Земаркоса предупреждающе зарычала, и шерсть встала дыбом на ее спине. Земаркос натянул скользящую петлю на шее пса.
— На место, Васпур! — приказал он, и эти слова понравились собравшимся еще меньше, чем он сам.
Пытаясь разрядить обстановку, Марк подошел со своими людьми ближе, чтобы Земаркос их увидел.
— Мы здесь, как ты хотел, — сказал он жрецу, — и наш друг тоже выразил желание, чтобы мы пришли. Что такого ты можешь сообщить важного людям, которых ты никогда не встречал?
— По вашей странной одежде и вооружению, а теперь и по речи я заключаю, что вы чужеземцы. Вы ступили на дурную тропу, войдя в этот дом зла. Моя обязанность — спасти твою душу и души твоих людей. Я пришел, чтобы вырвать вас из когтей печально известного еретика, который заманил вас сюда.
Трибун с неохотой вынужден был признать мужество Земаркоса. Слабый духом не стал бы говорить так прямо у самого порога дома своего врага. Но догмы ослепили его настолько, что он не признавал того, кто их не разделял, за человека. Скаурус встречал таких жрецов в Видессосе.
Он ответил как можно вежливее:
— Мы не обсуждаем здесь религиозные проблемы, и ни слова о ереси не было сказано.
— О, он скользкий, хитрый, как лисица, и голодный, как шакал. Лед Скотоса заберет его к себе.
По рядам людей Багратони прошел сердитый ропот, когда они услышали, как Земаркос оскорбляет их господина, но накхарар стоял не двигаясь и не говоря ни слова, как будто вырубленный из камня. Лицо его потемнело, как грозовая туча, но он не ответил жрецу.
Горгидас вышел вперед. Его горячий интерес ко всему, что он встречал, заставил его изучать священные книги, даже если не все их идеи он разделял. Теперь, когда подвернулась возможность их процитировать, он спросил Земаркоса:
— Но разве не написано в сорок восьмой главе: «Пусть ярость будет подавлена! Пусть насилие умрет в тебе, убитое истинной верой»?
Это дало жрецу возможность сражаться на своей территории. Его ответ был быстрыми и уверенным.
— Да, но в тридцать третьей главе также было сказано: «Тот, кто творит зло, угоден Скотосу, он поднимет десницу Фоса, которая покарает его». Император думает, что он велик, потому что бросается на еретиков из Казда. Но он должен сперва очистить свой Видессос, совершив обряд избавления от яда неверующих внутри Империи!
Багратони оттолкнул римлян.
— Жрец, ты выблевываешь ненависть, как пьяница — свой обед. И это ты делаешь на моей земле. Если бы я только приказал своим людям, они поступили бы с тобой так, как ты этого заслуживаешь.
Земаркос коснулся головы пса. В одно мгновение собака бросилась на Багратони, но ее тут же остановила цепь. Пес яростно зарычал. Жрец засмеялся.
— Брось своих собак против моей собаки, и они быстро подожмут хвосты.
— Почему ты назвал своего пса Васпуром? Ответь мне, — голос Багратони стал опасно мягким.
— Почему? — усмехнулся жрец. — Какое еще имя лучше подходят для собаки?
При этом последнем оскорблении терпение Гагика Багратони лопнуло. Львиным рыком он проревел что-то воину, который пришел вместе с ним. Быстрый, как бросающий сеть гладиатор, он выскочил вперед и набросил на голову Земаркоса мешок. Выкрикивая проклятия, жрец свалился на землю. Пес Васпур прыгнул вперед, чтобы защитить своего хозяина. Но слуга Багратони был наготове. Хотя он и покачнулся от прыжка собаки, это не остановило его. Рукой в кожаной перчатке он сжал страшные челюсти пса и прижал зверя к своему панцирю. Рычание перешло в жалобный визг. Васпураканин наклонился, приподнял мешок, в котором сидел Земаркос, и пинками загнал туда же ошалевшего пса. Крики Земаркоса стали просто оглушительными, дурея от страха, пес начал раздирать когтями кожу несчастного жреца. С огромным удовольствием Багратони несколько раз ударил ногой по мешку. Обезумевшее животное попыталось вырваться наружу, и жрец закричал еще громче. Васпуракане подошли ближе, желая потешиться над своим врагом и добавить от себя удар-другой.
— Как ты там говорил, жрец? Тот, кто творит зло, угоден Скотосу и будет наказан Фосом? Сегодня Фос уже поднял на тебя карающую десницу и очень доволен этим.
По шуму в мешке было похоже, что Земаркоса рвут в клочья. У Скауруса не было особой симпатии к этому фанатику, но он не думал, чтобы тот заслуживал такой горькой участи.
— Отпустите его, — попросил он Багратони. — Живой он не сможет ненавидеть тебя больше, чем сейчас, а убитый — превратится в мученика и станет символом мести на долгие годы.
Накхарар с досадой взглянул на римлянина. У него было лицо голодного, которого отрывают от обеда. Но трибун понял, что вождь согласился с ним.
— В твоей молодой голове бродят старые и умные мысли, — сказал он медленно. — Пусть будет так. Освободите жреца!
Его люди выполнили приказание с той же неохотой, с какой их господин отдал его, но все же разрезали мешок и выпустили жреца и его собаку на волю. Как только отверстие стало достаточно велико, пес Васпур рванулся наружу. Васпуракане в ужасе отскочили, но у запуганного зверя не было никакого желания сражаться. Он умчался в темноту, завывая и волоча за собой звенящую цепь.
Когда Земаркос наконец выбрался из мешка, он являл собой зрелище, способное насытить самое мстительное сердце. Руки и ноги его были искусаны, левое ухо наполовину оторвано. Только счастливая случайность спасла его лицо и живот от клыков собаки.
Горгидас подошел к нему и обратился к васпураканам:
— Принесите мне льняной материи и немного вина. Надеюсь, у пса не было бешенства, но раны нужно промыть, иначе может начаться заражение.
Увидев, что никто из васпуракан не шевельнулся, он пронзил одного из них взглядом и прикрикнул:
— Ты! Живо!
Васпураканин поспешил к дому Багратони. Но Земаркос, кое-как поднявшись с земли, не позволил Горгидасу прикоснуться к себе.
— Ни один еретик не коснется меня своими грязными лапами, — сказал он и, ковыляя, вышел через открытые ворота. Его жреческий плащ, изорванный зубами собаки, висел клочьями. Когда темнота поглотила ненавистного врага, люди накхарара радостно завопили.
Вместе с васпураканином, которого Горгидас отправил за перевязочным материалом, к воротам вприпрыжку прибежал Виридовикс.
— Что здесь за шум? Этот лопух не говорит ни слова по-видессиански, и я не могу его понять, — сказал Виридовикс.
Узнав о том, какое происшествие он упустил, галл в отчаянии топнул ногой. Ради хорошей драки он был готов пожертвовать даже ночью любви.
— Ну что это такое? Вторая отличная схватка пропала зря, и все потому, что я тискал девчонку в кустах! Это просто нечестно!
— Ты сам виноват, — сказал Гай Филипп с ядовитой усмешкой. — Ты мог бы быть с нами, если бы не гонялся за юбками.
Горгидас с силой произнес:
— И это все, что вы можете сказать о случившемся? Для вас это развлечение? Только жестокий человек может получить удовольствие от выплесков ненависти!
— О, хватит тебе брюзжать, — парировал кельт. — Ты злишься только потому, что этот негодяй-жрец смылся, не позволив тебе залатать его драную шкуру.
Это было настолько близко к истине, что гнев Горгидаса превратился в бессильную ярость.
Квинт Глабрио спокойно заметил:
— Не огорчайся, Виридовикс, ты не много потерял. Скажи, положа руку на сердце, разве любовные шашни менее опасны, чем драка?
Кельт тупо уставился на него, а глаза Горгидаса сузились: врач оценивал эту мысль. Казалось, что он увидел юного центуриона впервые. И когда Гогику Багратони перевели их разговор (легионеры говорили по-латыни), он положил руку на плечо Глабрио:
— Я знал, что ты умный парень. Многие люди умны, но ты еще и мудр, а это более редкая и ценная вещь. Скаурус, ты должен хорошо заботиться о нем.
— До сих пор он и сам неплохо заботился о себе, — ответил Марк и только тут понял, насколько это было правдой. Глабрио был настолько спокоен и молчалив, что иногда трибун по целым дням не замечал его, но манипула, которой командовал молодой офицер, всегда содержалась в образцовом порядке. Даже теперь его солдаты имели куда меньше взысканий, чем другие. Неплохо иметь рядом таких хороших ребят, подумал Марк.
12
— Он страдает от морской болезни, — ответил Скаурус и объяснил заодно, что это такое.
Васпураканин подергал себя за бороду, размышляя над словами римлянина. «Не решил бы накхарар, что над ним смеются?» — подумал Марк.
Десерт состоял из фруктов и необычных сдобных булочек, посыпанных толченым миндалем, сахарной пудрой и маком. Это было новое блюдо для римлян, так как видессиане добавляли для сладости только мед. Потянувшись за четвертой булочкой, Горгидас сказал:
— Хорошо, что такое приходится есть нечасто, иначе я бы распух от жира.
— Ба! — сказал Гай Филипп. — Почему это доходяги вечно жалуются на лишний вес?
Только суровая солдатская жизнь помогала центуриону выигрывать постоянные сражения со своим растущим животом.
— Они не только очень вкусные, они очень сытные, эти булочки. Я думаю, для путешественников они неоценимы, — сказал Квинт Глабрио, облизывая пальцы.
— Ты прав, мы часто берем их в дорогу. Я вижу, ты умеешь смотреть в корень, — с одобрением сказал Багратони. — Да, в пути им цены нет.
— И видессиане тоже так делают, — сказал Сенпат Свиодо с кривой усмешкой. — Они называют их «яйца принцев».
Римляне и большинство васпуракан фыркнули, но Гагик Багратони ничего не понял, и Сенпат перевел ему эту двусмысленность. Накхарар недоуменно моргнул, а затем он и его жена расхохотались. Когда Забел смеялась, было видно, что она создана для смеха. Она не была красавицей, но было в ней что-то очень приятное. Гагик с нежностью улыбнулся жене.
— Так и называют? — хмыкнул он. — Неужели?
Когда десерт был закончен, кто-то попросил Сенпата:
— Сыграй нам на лютне.
— Почему бы нет? — сказал он. — Кто еще подыграет?
У одного из васпуракан нашлась флейта, другой принес из дома маленький барабан, и они начали играть горскую песню. Слова и музыку знали все васпуракане и дружно отбивали такт. Пальцы Сенпата уверенно бегали по струнам, его сильный тенор вел мелодию. Гагик Багратони пел с энтузиазмом и очень громко, но не совсем в тон, так что даже Марк мог понять, что слуха у накхарара совершенно не было. Трибун чувствовал себя одиноким в своем равнодушии к музыке. Он подумал о Хелвис — понравится ли ей такое пение — и почувствовал угрызения совести. Его непривычному уху большинство горских песен казались печальными и торжественными, они хорошо отвечали духу тех, что их сложил.
Музыканты играли, а васпуракане один за другим вставали из-за стола и пускались в пляс со своими дамами или со служанками Гагика Багратони. Камни, которыми был вымощен двор, гулко отзывались на топот сапог. Танцоры казались олицетворением физической силы и ловкости и двигались точно в такт. Марк с удивлением заметил, что начинает понимать обаяние этой сильной необычной мелодии. Виридовикс же был весь поглощен ею, он смотрел и слушал, словно в трансе. Когда Сенпат и его оркестр дошли до кульминационной точки, кельт не устоял (вернее, не усидел) и присоединился к танцующим. Он не пытался повторить их сложный танец и отплясывал что-то свое, с неподвижными плечами и опущенными руками, переставляя ступни в замысловатых па. Он подпрыгнул, раскрутился и на мгновение как бы повис в воздухе, затем прыгнул снова — уже в другом направлении. Его пируэты совершенно не походили на движения других танцующих, но в то же время они были удивительно грациозны. Один за другим васпуракане вставали вокруг Виридовикса, хлопая ему в ладоши. Музыканты играли все быстрее и быстрее, но галлу был нипочем бешеный ритм, и он прыгал, как одержимый. Когда музыка снова достигла яростного накала, он подскочил чуть ли не на высоту своего роста, издал громкий победный крик и приземлился с гулким стуком. Ритмичные хлопки превратились в бурные аплодисменты, к которым присоединились и те, кто все еще сидел за столом.
— Великолепно, великолепно! — воскликнул Гагик. — Я и сам хотел бы этому научиться. Великолепно, — повторил он.
— Благодарю вас, господин мой, — пропыхтел Виридовикс. Танец порядком разогрел его, и бледная кожа галла порозовела. Он смахнул пот со лба. — Я порядком разгорячился и очень хочу пить. Ты не будешь так добра, милая, чтобы передать мне бокал вина? — обратился он к одной из служанок, стоявших вокруг него. Марк заметил, что он выбрал девушку, которая во время танца не сводила с него глаз. Великан-кельт мог быть рассеянным, но когда дело доходило до женщин, он замечал любую мелочь.
— Спасибо, девочка. — Галл замурлыкал, как сытый лев, осушил кружку и сгреб девушку в объятия, что могло сойти за нечто большее, чем жест благодарности. Но вместо того, чтобы вырваться, служанка придвинулась ближе. Виридовикс опытной рукой обнял ее.
— У вашего друга слова не расходятся с делом, — сказал трибуну Сенпат Свиодо.
— Я тоже об этом подумал, — засмеялся Марк.
Один из слуг Багратони подбежал к хозяину с какой-то новостью. Он быстро говорил на васпураканском языке, но римлянин уловил имя Земаркоса, которое повторилось несколько раз. Гагик Багратони гневно сдвинул свои черные брови. Он вежливо задал какой-то вопрос охраннику, и тот кивнул. Багратони еще больше потемнел лицом. Он посидел с минуту, размышляя и теребя свою бороду, затем резким голосом отдал несколько приказаний. Воин, видимо, ошеломленный, повторил одно из них вопросительным тоном, но, получив разъяснение Гагика, ухмыльнулся сквозь зубы. После этого он торопливо ушел.
— Простите мою невежливость, — сказал накхарар, снова повернувшись к Скаурусу. — Когда меня охватывает злость, я забываю язык Императора.
— Я тоже, — признался трибун. — Вы выказали столько доброты ко мне сегодня. Я слышал, что ваш солдат упомянул имя жреца, который вас ненавидит. Не могу ли я помочь вам в этой беде? Я думаю, что Император выслушает меня, если я попрошу его сделать так, чтобы жрец оставил вас в покое. Маврикиос не тот человек, который пожертвует единством Империи ради эмоций какого-то жреца.
— Я не нуждаюсь в том, чтобы кто-то дрался за меня, — надменно ответил Гагик, и Скаурус испугался, что обидел своим предложением гордого накхарара. Но Багратони заколебался, и замешательство отчетливо проступило на его хищном лице — выражение, которое не очень подходило к нему.
— К сожалению, этот подлый жрец хочет говорить не со мной, а с вами.
— Со мной? Но почему?
Эта новость встревожила Марка. Он был сыт по горло видессианскими фанатиками и надеялся, что в походе отдохнет от них.
— Чтобы прочесть мысли подлеца, ты должен сам быть подлецом. Лучше и не пытаться делать это. Хочешь ли ты обменяться с ним двумя — тремя словами?
Трибуну очень хотелось сказать «нет» и сразу покончить с этим. Но он не мог поставить своего гостеприимного хозяина в неловкое положение.
— Я поступлю так, как вам будет удобно, — наконец выговорил он.
— Ты хороший человек, мой друг. Дай подумать… — Накхарар потер ладонью лоб. — Было бы лучше, если бы ты встретился с ним, — сказал он. — Иначе этот Земаркос станет кричать, что я не допустил вашего разговора. Для меня это не имеет никакого значения, потому что я вместе с Императором скоро уйду из Амориона. Но для моего народа это может иметь скверные последствия.
— Значит, договорились.
Марк подозвал Гая Филиппа, Квинта Глабрио и Горгидаса, а Виридовикс куда-то исчез. Служанки, которую обнимал кельт, тоже не было видно. Скаурус решил не искать галла, Земаркос мог использовать вспыльчивость Виридовикса против римлян.
— Я бы с радостью поменялся местами с нашим кельтским другом, — ухмыльнулся Глабрио.
— Я старше тебя, сынок, — сказал Гай Филипп. — Подожди своей очереди.
Не обращая внимания на этот разговор, Горгидас спросил трибуна:
— Чего от нас хочет этот жрец?
— Наверно, он хочет сказать, что все мы прокляты, я полагаю. Я рад, что сегодня ты с нами — в теологических спорах ты очень силен.
— Это мое любимое развлечение, — вздохнул Горгидас, грустно взглянув на Марка. — Ну что ж, пора покончить с этим, наш добрый хозяин, наверно, грызет ногти от нетерпения.
Это оказалось правдой: как запертый в клетке хищный зверь, накхарар ходил по двору взад-вперед, постукивая кулаком по бедру. Увидев, что римляне готовы идти, он проводил их через сад к воротам. По пути они встретили солдата, который сообщил о прибытии Земаркоса и также присоединился к ним. На руках у него были тяжелые перчатки из толстой кожи с металлическими шипами. Солдат нетерпеливо ждал чего-то.
Ворота были закрыты так прочно, словно приближался враг. Накхарар сделал нетерпеливый жест, и солдаты распахнули их настежь. И словно вступая в захваченный город, прошествовал Земаркос, ведя на цепи своего неизменного пса. Он заметил Гагика Багратони прежде, чем римлян, стоящих за его спиной.
— Итак, — сказал он, — ты не осмеливаешься дать этим зарвавшимся чужеземцам узнать правду, но хочешь вместо этого, чтобы они погрязли в навозе твоих дьявольских козней?
Лицо Багратони исказилось от гнева. Он сжал кулаки и шагнул к жрецу. Собака Земаркоса предупреждающе зарычала, и шерсть встала дыбом на ее спине. Земаркос натянул скользящую петлю на шее пса.
— На место, Васпур! — приказал он, и эти слова понравились собравшимся еще меньше, чем он сам.
Пытаясь разрядить обстановку, Марк подошел со своими людьми ближе, чтобы Земаркос их увидел.
— Мы здесь, как ты хотел, — сказал он жрецу, — и наш друг тоже выразил желание, чтобы мы пришли. Что такого ты можешь сообщить важного людям, которых ты никогда не встречал?
— По вашей странной одежде и вооружению, а теперь и по речи я заключаю, что вы чужеземцы. Вы ступили на дурную тропу, войдя в этот дом зла. Моя обязанность — спасти твою душу и души твоих людей. Я пришел, чтобы вырвать вас из когтей печально известного еретика, который заманил вас сюда.
Трибун с неохотой вынужден был признать мужество Земаркоса. Слабый духом не стал бы говорить так прямо у самого порога дома своего врага. Но догмы ослепили его настолько, что он не признавал того, кто их не разделял, за человека. Скаурус встречал таких жрецов в Видессосе.
Он ответил как можно вежливее:
— Мы не обсуждаем здесь религиозные проблемы, и ни слова о ереси не было сказано.
— О, он скользкий, хитрый, как лисица, и голодный, как шакал. Лед Скотоса заберет его к себе.
По рядам людей Багратони прошел сердитый ропот, когда они услышали, как Земаркос оскорбляет их господина, но накхарар стоял не двигаясь и не говоря ни слова, как будто вырубленный из камня. Лицо его потемнело, как грозовая туча, но он не ответил жрецу.
Горгидас вышел вперед. Его горячий интерес ко всему, что он встречал, заставил его изучать священные книги, даже если не все их идеи он разделял. Теперь, когда подвернулась возможность их процитировать, он спросил Земаркоса:
— Но разве не написано в сорок восьмой главе: «Пусть ярость будет подавлена! Пусть насилие умрет в тебе, убитое истинной верой»?
Это дало жрецу возможность сражаться на своей территории. Его ответ был быстрыми и уверенным.
— Да, но в тридцать третьей главе также было сказано: «Тот, кто творит зло, угоден Скотосу, он поднимет десницу Фоса, которая покарает его». Император думает, что он велик, потому что бросается на еретиков из Казда. Но он должен сперва очистить свой Видессос, совершив обряд избавления от яда неверующих внутри Империи!
Багратони оттолкнул римлян.
— Жрец, ты выблевываешь ненависть, как пьяница — свой обед. И это ты делаешь на моей земле. Если бы я только приказал своим людям, они поступили бы с тобой так, как ты этого заслуживаешь.
Земаркос коснулся головы пса. В одно мгновение собака бросилась на Багратони, но ее тут же остановила цепь. Пес яростно зарычал. Жрец засмеялся.
— Брось своих собак против моей собаки, и они быстро подожмут хвосты.
— Почему ты назвал своего пса Васпуром? Ответь мне, — голос Багратони стал опасно мягким.
— Почему? — усмехнулся жрец. — Какое еще имя лучше подходят для собаки?
При этом последнем оскорблении терпение Гагика Багратони лопнуло. Львиным рыком он проревел что-то воину, который пришел вместе с ним. Быстрый, как бросающий сеть гладиатор, он выскочил вперед и набросил на голову Земаркоса мешок. Выкрикивая проклятия, жрец свалился на землю. Пес Васпур прыгнул вперед, чтобы защитить своего хозяина. Но слуга Багратони был наготове. Хотя он и покачнулся от прыжка собаки, это не остановило его. Рукой в кожаной перчатке он сжал страшные челюсти пса и прижал зверя к своему панцирю. Рычание перешло в жалобный визг. Васпураканин наклонился, приподнял мешок, в котором сидел Земаркос, и пинками загнал туда же ошалевшего пса. Крики Земаркоса стали просто оглушительными, дурея от страха, пес начал раздирать когтями кожу несчастного жреца. С огромным удовольствием Багратони несколько раз ударил ногой по мешку. Обезумевшее животное попыталось вырваться наружу, и жрец закричал еще громче. Васпуракане подошли ближе, желая потешиться над своим врагом и добавить от себя удар-другой.
— Как ты там говорил, жрец? Тот, кто творит зло, угоден Скотосу и будет наказан Фосом? Сегодня Фос уже поднял на тебя карающую десницу и очень доволен этим.
По шуму в мешке было похоже, что Земаркоса рвут в клочья. У Скауруса не было особой симпатии к этому фанатику, но он не думал, чтобы тот заслуживал такой горькой участи.
— Отпустите его, — попросил он Багратони. — Живой он не сможет ненавидеть тебя больше, чем сейчас, а убитый — превратится в мученика и станет символом мести на долгие годы.
Накхарар с досадой взглянул на римлянина. У него было лицо голодного, которого отрывают от обеда. Но трибун понял, что вождь согласился с ним.
— В твоей молодой голове бродят старые и умные мысли, — сказал он медленно. — Пусть будет так. Освободите жреца!
Его люди выполнили приказание с той же неохотой, с какой их господин отдал его, но все же разрезали мешок и выпустили жреца и его собаку на волю. Как только отверстие стало достаточно велико, пес Васпур рванулся наружу. Васпуракане в ужасе отскочили, но у запуганного зверя не было никакого желания сражаться. Он умчался в темноту, завывая и волоча за собой звенящую цепь.
Когда Земаркос наконец выбрался из мешка, он являл собой зрелище, способное насытить самое мстительное сердце. Руки и ноги его были искусаны, левое ухо наполовину оторвано. Только счастливая случайность спасла его лицо и живот от клыков собаки.
Горгидас подошел к нему и обратился к васпураканам:
— Принесите мне льняной материи и немного вина. Надеюсь, у пса не было бешенства, но раны нужно промыть, иначе может начаться заражение.
Увидев, что никто из васпуракан не шевельнулся, он пронзил одного из них взглядом и прикрикнул:
— Ты! Живо!
Васпураканин поспешил к дому Багратони. Но Земаркос, кое-как поднявшись с земли, не позволил Горгидасу прикоснуться к себе.
— Ни один еретик не коснется меня своими грязными лапами, — сказал он и, ковыляя, вышел через открытые ворота. Его жреческий плащ, изорванный зубами собаки, висел клочьями. Когда темнота поглотила ненавистного врага, люди накхарара радостно завопили.
Вместе с васпураканином, которого Горгидас отправил за перевязочным материалом, к воротам вприпрыжку прибежал Виридовикс.
— Что здесь за шум? Этот лопух не говорит ни слова по-видессиански, и я не могу его понять, — сказал Виридовикс.
Узнав о том, какое происшествие он упустил, галл в отчаянии топнул ногой. Ради хорошей драки он был готов пожертвовать даже ночью любви.
— Ну что это такое? Вторая отличная схватка пропала зря, и все потому, что я тискал девчонку в кустах! Это просто нечестно!
— Ты сам виноват, — сказал Гай Филипп с ядовитой усмешкой. — Ты мог бы быть с нами, если бы не гонялся за юбками.
Горгидас с силой произнес:
— И это все, что вы можете сказать о случившемся? Для вас это развлечение? Только жестокий человек может получить удовольствие от выплесков ненависти!
— О, хватит тебе брюзжать, — парировал кельт. — Ты злишься только потому, что этот негодяй-жрец смылся, не позволив тебе залатать его драную шкуру.
Это было настолько близко к истине, что гнев Горгидаса превратился в бессильную ярость.
Квинт Глабрио спокойно заметил:
— Не огорчайся, Виридовикс, ты не много потерял. Скажи, положа руку на сердце, разве любовные шашни менее опасны, чем драка?
Кельт тупо уставился на него, а глаза Горгидаса сузились: врач оценивал эту мысль. Казалось, что он увидел юного центуриона впервые. И когда Гогику Багратони перевели их разговор (легионеры говорили по-латыни), он положил руку на плечо Глабрио:
— Я знал, что ты умный парень. Многие люди умны, но ты еще и мудр, а это более редкая и ценная вещь. Скаурус, ты должен хорошо заботиться о нем.
— До сих пор он и сам неплохо заботился о себе, — ответил Марк и только тут понял, насколько это было правдой. Глабрио был настолько спокоен и молчалив, что иногда трибун по целым дням не замечал его, но манипула, которой командовал молодой офицер, всегда содержалась в образцовом порядке. Даже теперь его солдаты имели куда меньше взысканий, чем другие. Неплохо иметь рядом таких хороших ребят, подумал Марк.
12
Трибун был немного разочарован тем, что ни Хелвис, ни Дамарис не вспылили, как он ожидал. Его дама была так захвачена рассказом о мести Гагика Багратони, что даже не вспомнила о том, что ее не взяли на банкет. Жрец придерживался ортодоксальной веры, и это делало его посрамление особенно сладостным для Хелвис.
— Жаль, что все видессианские святоши не побывали в этом мешке, — заявила она. — Это умерило бы их непомерную гордыню.
— Ты так радуешься его унижению… Чем же ты лучше их? — спросил Марк, но ответом был ничего не выражающий взгляд, такой же пустой, как и тот, что Виридовикс бросил Квинту Глабрио. Он сдался — Хелвис была слишком глубоко убеждена в своей правоте, чтобы дальнейшие пререкания могли иметь смысл.
Если бы Император дал городу хоть малейший повод, Аморион поднялся бы на васпуракан, но этого не произошло. Когда Земаркос появился перед палаткой Маврикиоса Гавраса, чтобы пожаловаться и обвинить во всем Гагика Багратони, Автократор уже знал о случившимся от накхарара и римлян. Он отослал недовольного жреца назад, сказав ему следующее:
— Жрец ты или нет, но ты явился к нему незваным и нанес хозяину дома страшное оскорбление. Так он ли виноват в твоих бедах? Я не стану никого наказывать.
Еще откровеннее выразился Туризин:
— Я понимаю это дело так: что ты заслужил, то и получил, — не следовало совать нос не в свои дела.
Не сочувствовали жрецу и солдаты, которым понравилась грубая выходка Багратони. Земаркоса, ковылявшего прочь из лагеря, сопровождал хор завываний, воплей и свиста. Глаза его пылали гневом, но строгие слова Императора слегка охладили жреца.
Скаурус остро чувствовал, что Маврикиос ненавидит каждую минуту, проведенную в этом городе на плато. Конфликт между Земаркосом и Гагиком Багратони, который и при других обстоятельствах не сулил ничего хорошего, сейчас был и вовсе некстати. Маврикиос напоминал лошадь, закусившую удила. Это началось с их первой стычки с каздами. Он горел желанием дать врагам большой бой, который так долго планировал.
И в то же время было не так плохо, что он задержался в Аморионе перед тем, как двинуть войска на северо-запад, к Соли. Этот переход, хоть и был короче, чем два предыдущих, оказался хуже, чем оба они вместе взятые. Запасы продовольствия, которые местные жители заготовили для армии, попали в руки захватчиков. Казды делали все возможное для того, чтобы превратить землю в пустыню. Они поджигали поля, разрушали каналы. Здесь кочевники Казда чувствовали себя как дома. Привыкшие к суровой жизни в степях, они процветали там, где видессианская армия умерла бы с голоду, если бы не везла продовольствие с собой.
Все чаще и чаще казды появлялись перед армией. Когда они чувствовали, что перевес на их стороне, они посылали летучий отряд, который наносил внезапный удар и исчезал так же неожиданно, как и появлялся. Их нападения становились все чаще и наглее. На полпути к Соли около пятидесяти кочевников прорвались сквозь ряды каморов и бросились к шагающей колонне, на ходу посылая в солдат десятки стрел. Марк заметил клубы пыли, приближающиеся с запада, но не обратил на это внимания. Возможно, подумал он, конные разведчики обнаружили большой отряд каздов и послали гонцов за подкреплением. Но Гай Филипп с этим не согласился.
— Их слишком много. — Внезапно он помрачнел. — Я думаю, что это не наши солдаты.
— Что? Не говори ерунды! Этого не может быть…
И тут трибун забыл все свои аргументы. Один из легионеров вскрикнул от боли: руку его пронзила длинная стрела. Расстояние было слишком велико, но всадники стремительно приближались, нахлестывая лошадей и с невероятной быстротой опустошая свои колчаны. За ними по пятам следовал отряд каморов.
— Всем манипулам остановиться! — крикнул Гай Филипп. — Поднять щиты.
Римляне подняли вверх свои скута, прикрывая лица. К несчастью, легионеры были почти бессильны против стрел — казды стреляли издалека. Адиатун и его пращники бросили несколько камней и свинцовых желудей, но и они не долетели до цели. Теперь римляне убедились в том, что давно было известно каморам, — по дальнобойности луки кочевников превосходили любое оружие. Скаурус решил запомнить это на будущее. Кочевники разбились на отдельные группы по четыре-пять человек и рассыпались в разные стороны. Они не причинили серьезного ущерба, но сумели привести в смятение тысячную армию. Кавалерия Видессоса бросилась в погоню. Марку стало трудно отличать врага от своего. В клубящейся пыли кочевники Казда не слишком отличались от наемников Империи. Возможно, и каморы столкнулись с той же проблемой, потому что только пять-шесть каздов свалились с коней, в то время как остальным удалось уйти от погони.
Совет, на который Император созвал старших офицеров в этот вечер, получился мрачным. Бравада каздов поразила Маврикиоса, но еще больше он был разгневан тем, что их нападение осталось почти безнаказанным.
— Солнце Фоса! — взорвался Император. — Полдня марша потеряно из-за нескольких вонючих варваров! Ты, болван! — рявкнул он на Ортайяса Сфранцеза.
— Ваше Величество?
— Что это за чушь ты недавно порол? Что-то насчет того, будто кочевников должны преследовать только кочевники?
Сфранцез, который оказался умнее, чем ожидал Скаурус, промолчал. Но это его не спасло.
— Это твоих людей побили казды, парень. Если они еще раз одурачат тебя, можешь забыть о своем драгоценном левом крыле. Я отправлю тебя в арьергард командовать слугами, подбирающими навоз.
Когда Император гневался, он очень напоминал Туризина. Севастократор при этом разговоре говорил не больше, чем Ортайяс Сфранцез, но по его довольной улыбке было ясно, что тирада Маврикиоса доставила ему истинное наслаждение. Когда Император закончил свою речь, Ортайяс поднялся, нервно поклонился и шепча: «В следующий раз я сделаю лучше», неуклюже выбрался из императорской палатки. Его уход успокоил Маврикиоса лишь отчасти. Он подозвал формально подчиненного Сфранцезу Нефона Комноса.
— Ты был все время рядом с ним, так? Я приказал командовать левым флангом вам обоим, так чтобы твой опыт вел его за собой, а не наоборот.
— Но и я не застрахован от ошибок, — невозмутимо ответил Комнос, принимая вину на себя без единой жалобы — Они выскочили неизвестно откуда и застали нас врасплох. Если это повторится, клянусь Фосом, отправь менясгребать навоз в кучу.
— На этом и закончим, — сказал Император, немного удовлетворенный.
Слова Комноса не расходились с делом. Весь оставшийся путь до Соли его кавалерия отбивала атаку за атакой. Но тем не менее марш замедлился. Стычки с захватчиками были теперь постоянными. Время от времени армии приходилось вступать в очередную битву, прежде чем продолжать путь. Местность становилась все более разоренной. Следы разрушений встречались все чаще. Земли здесь были практически безлюдными, крестьяне и пастухи, населявшие их, бежали, либо были убиты. Люди предпочитали отсиживаться в укрепленных городах. После долгих лет мирной жизни крепостей в этом краю осталось немного, но и те, что еще сохранились, были задеты войной. Когда поля выжигались, а крестьяне бежали в другие края, города умирали, как растения без воды. Армия прошла уже немало таких мертвых городов, пустых, точно высохшая раковина. Теперь их населяли стаи ворон и грифов, а порою в пустых зданиях квартировали отряды каздов, которые злобно огрызались, как крысы, загнанные в угол.
Но варварские разрушения городов тускнели рядом с той изощренной ненавистью, с которой казды оскверняли храмы. Не всем алтарям посчастливилось быть просто изрубленными на куски. Кровавые ритуалы и жертвоприношения, которые совершали на них, превращали прочие богохульства в детские игры. Даже такого закаленного ветерана, как Нефон Комнос, вывернуло наизнанку, когда он вошел в один из таких оскверненных храмов. И если раньше Император только поощрял посещение оскверненных святынь, то теперь он приказал забивать их двери, боясь, что солдаты впадут в отчаяние.
— Это изуверство указывает на Авшара, — сказал Горгидас. — Мы, наверно, совсем близко к нему.
— Жаль, что все видессианские святоши не побывали в этом мешке, — заявила она. — Это умерило бы их непомерную гордыню.
— Ты так радуешься его унижению… Чем же ты лучше их? — спросил Марк, но ответом был ничего не выражающий взгляд, такой же пустой, как и тот, что Виридовикс бросил Квинту Глабрио. Он сдался — Хелвис была слишком глубоко убеждена в своей правоте, чтобы дальнейшие пререкания могли иметь смысл.
Если бы Император дал городу хоть малейший повод, Аморион поднялся бы на васпуракан, но этого не произошло. Когда Земаркос появился перед палаткой Маврикиоса Гавраса, чтобы пожаловаться и обвинить во всем Гагика Багратони, Автократор уже знал о случившимся от накхарара и римлян. Он отослал недовольного жреца назад, сказав ему следующее:
— Жрец ты или нет, но ты явился к нему незваным и нанес хозяину дома страшное оскорбление. Так он ли виноват в твоих бедах? Я не стану никого наказывать.
Еще откровеннее выразился Туризин:
— Я понимаю это дело так: что ты заслужил, то и получил, — не следовало совать нос не в свои дела.
Не сочувствовали жрецу и солдаты, которым понравилась грубая выходка Багратони. Земаркоса, ковылявшего прочь из лагеря, сопровождал хор завываний, воплей и свиста. Глаза его пылали гневом, но строгие слова Императора слегка охладили жреца.
Скаурус остро чувствовал, что Маврикиос ненавидит каждую минуту, проведенную в этом городе на плато. Конфликт между Земаркосом и Гагиком Багратони, который и при других обстоятельствах не сулил ничего хорошего, сейчас был и вовсе некстати. Маврикиос напоминал лошадь, закусившую удила. Это началось с их первой стычки с каздами. Он горел желанием дать врагам большой бой, который так долго планировал.
И в то же время было не так плохо, что он задержался в Аморионе перед тем, как двинуть войска на северо-запад, к Соли. Этот переход, хоть и был короче, чем два предыдущих, оказался хуже, чем оба они вместе взятые. Запасы продовольствия, которые местные жители заготовили для армии, попали в руки захватчиков. Казды делали все возможное для того, чтобы превратить землю в пустыню. Они поджигали поля, разрушали каналы. Здесь кочевники Казда чувствовали себя как дома. Привыкшие к суровой жизни в степях, они процветали там, где видессианская армия умерла бы с голоду, если бы не везла продовольствие с собой.
Все чаще и чаще казды появлялись перед армией. Когда они чувствовали, что перевес на их стороне, они посылали летучий отряд, который наносил внезапный удар и исчезал так же неожиданно, как и появлялся. Их нападения становились все чаще и наглее. На полпути к Соли около пятидесяти кочевников прорвались сквозь ряды каморов и бросились к шагающей колонне, на ходу посылая в солдат десятки стрел. Марк заметил клубы пыли, приближающиеся с запада, но не обратил на это внимания. Возможно, подумал он, конные разведчики обнаружили большой отряд каздов и послали гонцов за подкреплением. Но Гай Филипп с этим не согласился.
— Их слишком много. — Внезапно он помрачнел. — Я думаю, что это не наши солдаты.
— Что? Не говори ерунды! Этого не может быть…
И тут трибун забыл все свои аргументы. Один из легионеров вскрикнул от боли: руку его пронзила длинная стрела. Расстояние было слишком велико, но всадники стремительно приближались, нахлестывая лошадей и с невероятной быстротой опустошая свои колчаны. За ними по пятам следовал отряд каморов.
— Всем манипулам остановиться! — крикнул Гай Филипп. — Поднять щиты.
Римляне подняли вверх свои скута, прикрывая лица. К несчастью, легионеры были почти бессильны против стрел — казды стреляли издалека. Адиатун и его пращники бросили несколько камней и свинцовых желудей, но и они не долетели до цели. Теперь римляне убедились в том, что давно было известно каморам, — по дальнобойности луки кочевников превосходили любое оружие. Скаурус решил запомнить это на будущее. Кочевники разбились на отдельные группы по четыре-пять человек и рассыпались в разные стороны. Они не причинили серьезного ущерба, но сумели привести в смятение тысячную армию. Кавалерия Видессоса бросилась в погоню. Марку стало трудно отличать врага от своего. В клубящейся пыли кочевники Казда не слишком отличались от наемников Империи. Возможно, и каморы столкнулись с той же проблемой, потому что только пять-шесть каздов свалились с коней, в то время как остальным удалось уйти от погони.
Совет, на который Император созвал старших офицеров в этот вечер, получился мрачным. Бравада каздов поразила Маврикиоса, но еще больше он был разгневан тем, что их нападение осталось почти безнаказанным.
— Солнце Фоса! — взорвался Император. — Полдня марша потеряно из-за нескольких вонючих варваров! Ты, болван! — рявкнул он на Ортайяса Сфранцеза.
— Ваше Величество?
— Что это за чушь ты недавно порол? Что-то насчет того, будто кочевников должны преследовать только кочевники?
Сфранцез, который оказался умнее, чем ожидал Скаурус, промолчал. Но это его не спасло.
— Это твоих людей побили казды, парень. Если они еще раз одурачат тебя, можешь забыть о своем драгоценном левом крыле. Я отправлю тебя в арьергард командовать слугами, подбирающими навоз.
Когда Император гневался, он очень напоминал Туризина. Севастократор при этом разговоре говорил не больше, чем Ортайяс Сфранцез, но по его довольной улыбке было ясно, что тирада Маврикиоса доставила ему истинное наслаждение. Когда Император закончил свою речь, Ортайяс поднялся, нервно поклонился и шепча: «В следующий раз я сделаю лучше», неуклюже выбрался из императорской палатки. Его уход успокоил Маврикиоса лишь отчасти. Он подозвал формально подчиненного Сфранцезу Нефона Комноса.
— Ты был все время рядом с ним, так? Я приказал командовать левым флангом вам обоим, так чтобы твой опыт вел его за собой, а не наоборот.
— Но и я не застрахован от ошибок, — невозмутимо ответил Комнос, принимая вину на себя без единой жалобы — Они выскочили неизвестно откуда и застали нас врасплох. Если это повторится, клянусь Фосом, отправь менясгребать навоз в кучу.
— На этом и закончим, — сказал Император, немного удовлетворенный.
Слова Комноса не расходились с делом. Весь оставшийся путь до Соли его кавалерия отбивала атаку за атакой. Но тем не менее марш замедлился. Стычки с захватчиками были теперь постоянными. Время от времени армии приходилось вступать в очередную битву, прежде чем продолжать путь. Местность становилась все более разоренной. Следы разрушений встречались все чаще. Земли здесь были практически безлюдными, крестьяне и пастухи, населявшие их, бежали, либо были убиты. Люди предпочитали отсиживаться в укрепленных городах. После долгих лет мирной жизни крепостей в этом краю осталось немного, но и те, что еще сохранились, были задеты войной. Когда поля выжигались, а крестьяне бежали в другие края, города умирали, как растения без воды. Армия прошла уже немало таких мертвых городов, пустых, точно высохшая раковина. Теперь их населяли стаи ворон и грифов, а порою в пустых зданиях квартировали отряды каздов, которые злобно огрызались, как крысы, загнанные в угол.
Но варварские разрушения городов тускнели рядом с той изощренной ненавистью, с которой казды оскверняли храмы. Не всем алтарям посчастливилось быть просто изрубленными на куски. Кровавые ритуалы и жертвоприношения, которые совершали на них, превращали прочие богохульства в детские игры. Даже такого закаленного ветерана, как Нефон Комнос, вывернуло наизнанку, когда он вошел в один из таких оскверненных храмов. И если раньше Император только поощрял посещение оскверненных святынь, то теперь он приказал забивать их двери, боясь, что солдаты впадут в отчаяние.
— Это изуверство указывает на Авшара, — сказал Горгидас. — Мы, наверно, совсем близко к нему.