Страница:
Как и во время борьбы с Наполеоном, для Англии источником помощи был мир за пределами Европы. Уже воевали британские доминионы, кроме Эйре. Работала промышленность Канады, обеспечивая британские военные нужды, притом на более щедрых условиях, чем впоследствии США. Для защиты Англии прибыли канадские войска, которые приняли участие в нападении на Северную Францию. Войска Южной Африки боролись в Эфиопии и в Египте. Новозеландские войска сильно пострадали в битве за Крит. Австралийские войска удерживали Тобрук в Северной Африке.
Соединенные Штаты обещали экономическую помощь в гораздо большем масштабе в дальнейшем, хотя Англия не знала, как за эту помощь платить. Вскоре после сформирования национального правительства Рэндольф Черчилль[8] навестил отца и стал что-то говорить о трудностях сложившегося положения. Черчилль ответил: «Я вижу только одно средство. Мы должны привлечь к своему делу американцев». Так он в конце концов и сделал, правда, этому скорее способствовали не его собственные усилия, а японцы.
Черчилль и его советники не хотели ждать вступления Америки в войну. Запутанными, противоречивыми путями они пришли к мысли: если Англия выдержит опасности предстоящего лета, она может выиграть войну, даже если будет совершенно одна. В заблуждение отчасти вводили воспоминания о первой мировой войне, отчасти сообщения эмигрантов-антифашистов, отчасти собственные стратегические ошибки, состоявшие в преувеличении результатов блокады: англичане верили (совершенно напрасно), что германская экономика на грани гибели, и ожидали решающих результатов от дальних бомбардировок.
Таковы были отдаленные прогнозы. В июне 1940 г. после успешной эвакуации из Дюнкерка англичане не чувствовали себя народом, потерпевшим поражение. Они полагали, что имеют хорошую возможность уцелеть, и дальнейшие события подтвердили их правоту. В связи с этим легко было поверить, что, уцелев, они снова каким-то образом окажутся победителями, как в конце первой мировой войны. Воспоминания их воодушевляли, а немцев иногда тяготили. Когда немцы заняли Варшаву, один из их офицеров заметил: «В последний раз меня прачка разоружала. Интересно, кто меня будет разоружать на этот раз?» У англичан появлялись подобные мысли, но в иной ситуации. Все же не многим немцам посчастливилось быть разоруженными прачкой. Большинство из тех, кто не был убит, попали в русские лагеря, где оставались много лет.
Теперь Гитлер, хотел он того или нет, должен был выполнить свои угрозы. 21 июля он встретился в Берлине с представителями трех видов вооруженных сил. В принципе решение об операции «Морской лев» – вторжении в Англию – было принято. Десять дней спустя, после дальнейшего обсуждения, был назначен день – 15 сентября. Гитлер с самого начала сомневался, является ли операция «технически осуществимой», сказал, что решит за несколько дней до начала, надо ли ее предпринимать. В этом плане переплелись импровизация и обман. Может быть, он окажется реальным, и все окончится хорошо. Если же нет, может быть, все-таки нервы у англичан сдадут от сознания страшной перспективы? В любом случае стоит попробовать.
Отношение Гитлера к предложенной операции было все время противоречивым. Это был сухопутный хищник, он уже думал о крупной кампании против России. Еще до окончания британской эвакуации из Дюнкерка он сказал Рундштедту, что теперь высвободился для «великой главной задачи – смертельной борьбы с Россией». Упорство англичан послужило для него новым аргументом, и на совещании 21 июля он с легкой душой перешел от вопроса о вторжении в Англию к вопросу о русской кампании – она сулила больше выгод; Гитлеру также казалось, что ее легче осуществить. Он заявил, что континентальный меч Англии вовсе не Франция, а Россия: «После разгрома России будут вдребезги разбиты британские надежды». Нападение на Англию было для Гитлера второстепенной операцией. Он не руководил подготовкой этой кампании лично, как делал раньше и собирался делать впредь; удалился в Бергхоф, уединенную резиденцию в горном районе, и внимательно наблюдал за подготовительными работами.
Поэтому не было координации между тремя видами вооруженных сил. Главнокомандующий сухопутными силами Браухич и начальник Генерального штаба Гальдер находились в Фонтенбло; гросс-адмирал Редер – в Берлине; Геринг, министр авиации, – сначала у себя дома в Каринхалле, в 40 милях от Берлина, затем в сентябре он разместил в Бове первый эшелон штаба. Руководители армии трудились над подготовкой операции «Морской лев» с высадкой десанта на широком участке от Дила до Уэймута. Они смотрели на пролив Ла-Манш как на противотанковый ров, который к ним никакого отношения не имеет. Кто-то другой их переправит через пролив, и тогда они предпримут победоносную кампанию.
Совершенно иначе думал Редер. Немецкий флот настолько уменьшился после своих потерь в Норвегии, что ему не справиться даже с передовыми британскими силами в Гарвиче. Редер стоял за долговременную стратегию: к концу 1941 г. установить свое господство в Атлантике с помощью сотен подводных лодок; иметь большой надводный флот, который сможет соперничать с британским в Средиземноморье к 1942–1943 гг. Но Гитлеру казалось, что это слишком долго. Лишь 5 % германского производства стали выделялось для флота, в течение всего 1940 г. у немцев было меньше подводных лодок, чем в начале войны. Поэтому побочным результатом битвы за Англию явилось поражение немцев в их борьбе за Атлантику, вполне, впрочем, заслуженное.
Внешне казалось, что Редер полностью поддерживает операцию «Морской лев», хотя он и добивался ее отсрочки до 15 сентября. Речные баржи и каботажные суда были сосредоточены в портах, откуда планировали совершить вторжение. Это нанесло ущерб германской промышленности: снабжение ее в основном осуществлялось водным путем.
В одном важном вопросе Редер добился своего. Познакомившись с армейскими планами, он настаивал, что невозможно вторжение широким фронтом, что флот в лучшем случае может произвести высадку армии в Дувре. Генералам пришлось согласиться. Они составили исправленный план высадки из Дила в Брайтон, однако не верили, что такая ограниченная операция может иметь успех. Фактически Редер и армейское командование согласились, что нападение будет успешным лишь в том случае, если англичане к этому времени уже капитулируют.
Все обратились к германским воздушным силам. Геринг был рад выполнить задачу. Как раньше Болдуин и Дуэ (итальянский генерал), он верил, что авиационное оружие неодолимо: бомбардировщик всегда прорвется. Он был уверен, что люфтваффе может абсолютно самостоятельно победить Англию. Не было ничего общего между операцией «Орел» – наступлением германских ВВС – и операцией «Морской лев». 1 августа Гитлер дал указание «создать благоприятные условия для завоевания Англии». Но операция «Орел» предусматривала, что караваны бомбардировщиков в сопровождении истребителей просто будут парить в воздухе над Англией и громить англичан, чтобы те сдались, – это будет Герника,[9] но в более крупных масштабах. Во время битвы за Англию немецкие ВВС никогда не считались с нуждами других видов вооруженных сил, почти не пытались бомбить британские корабли, но часто бомбили порты и аэродромы, которые в случае нападения понадобились бы армии. Операция «Орел» была неверно рассчитана даже в пределах ее непосредственных задач.
В течение двух месяцев после Дюнкерка англичане ликовали, сознавая, что находятся теперь на передовой. Забывая, как и немецкие генералы, о проливе Ла-Манш, они представляли себе, как пойдут по Англии немецкие танки, а с неба хлынут полчища парашютистов. Отряды английских защитников родины с копьями или винтовками без патронов блокировали дороги, приготовившись в буквальном смысле умереть под забором. Черчилль предложил, если придут немцы, бросить призыв: «Одного ты всегда можешь забрать с собой». Что касается дел сухопутных, армейские руководители сомневались, что небольшое количество слабо вооруженных дивизий в состоянии разбить силы вторжения, если те высадятся, а руководители флота, желая сберечь крупные боевые корабли для будущих боев, сомневались, смогут ли они помешать высадке. Как докладывали начальники штабов, «все зависит от авиации».
На бумаге немецкие военно-воздушные силы были гораздо сильнее: соотношение числа самолетов – 2:1. Однако превосходство было кажущимся, оно лишь вводило в заблуждение. Бомбардировщики могли успешно действовать только в условиях защищенности от нападения истребителей, а число истребителей у противников было почти равным. Кроме того, у англичан имелись более крупные резервы, чем у немцев, и благодаря тому, что министром авиационной промышленности был Бивербрук, они фактически увеличили численность истребителей за время битвы. Англичане действовали над своей землей, а немецкие истребители – на пределе дальности своего полета. У англичан были к тому же бесценные радарные установки, позволявшие следить за движением самолетов и предупреждать нападение. (Хотя у немцев тоже имелась разновидность радара, ее использовали только для обнаружения кораблей.)
Но главное, англичане знали, что делают, немцы – не знали. Руководители германских военно-воздушных сил никак не могли решить, продолжать ли бомбежки, невзирая на атаки истребителей, или сначала уничтожить британские истребители. В результате не удалось сделать ни того, ни другого. У сэра Хью Даудинга, командующего истребительной авиацией, не было подобных сомнений. У него была одна цель – подавить немецкую бомбардировочную авиацию. Даудинг с максимальной бережливостью использовал английские истребители, не давая себя вовлечь в «рыцарские» схватки с немецкими истребителями, когда этого можно было избежать. Результаты говорили сами за себя. Британские потери превосходили немецкие, если сравнивать число истребителей. Но это перечеркивалось огромной потерей немецких бомбардировщиков.
Операция «Орел» официально была начата 13 августа. Но плохая погода задержала атаку на два дня, так называемая битва за Англию продолжалась с 15 августа по 15 сентября. Она прошла три периода. Во время первого немцы атаковали, не имея точных задач, и понесли тяжелые потери. 15 августа лишь за один день их потери составили 75 самолетов против 34 английских. В течение второго периода немцы сосредоточили силы против передовых аэродромов Кента и достигли значительных успехов. У англичан было больше потерь, чем у немцев, и возникла опасность, что английские военно-воздушные силы будут разгромлены. 24 августа сбившийся с курса немецкий самолет по ошибке сбросил бомбы на Лондон, а на следующий день английская авиация в ответ бомбила Берлин; результатов это не дало, но рассердило Гитлера. Он нанес ответный удар, или, может быть, Геринг полагал, что настало время подвергнуть испытанию боевой дух англичан. 7 сентября немцы приступили к бомбежке Лондона. Это был третий период, с которого началась (чего никто по-настоящему не осознал) беспорядочная бомбежка городов. Ей суждено было продолжаться всю войну.
Англичане думали, что надвигается кризис. 7 сентября ночью прозвучал сигнал «Кромвель» – непосредственная опасность вторжения. Отряды защитников Родины взялись за оружие. В некоторых районах звон церковных колоколов возвестил, что там немецкие парашютисты действительно приземлились. Но это была ложная тревога. 9 сентября немцы снова бомбили Лондон, хотя с меньшими результатами, чем в первом случае: прорваться смогли менее половины бомбардировщиков. 15 сентября немцы сделали последнюю крупную попытку. На этот раз для английских ВВС все обошлось хорошо: они потеряли 26 самолетов, уничтожили 60 немецких, по ошибке считая, что сбили 185 (это их еще больше воодушевило). Но достаточно было и истинной цифры. Немецкая авиация не смогла добиться превосходства в воздухе. Всего в «битве за Англию» немцы потеряли 1733 самолета, англичане – 915, и у них теперь было на вооружении 665 истребителей (а в июле – 656).
Операция «Морской лев» не состоялась, путь для нее расчистить не удалось. Тем более не удалось принудить англичан сдаться. 17 сентября Гитлер отложил операцию «Морской лев» «до дальнейшего извещения». 12 октября он перенес ее на зиму. Немцы еще продолжали кое-какую подготовку до марта 1942 г., англичане долго после этого сохраняли свою систему обороны, особенно сильно выросшие отряды защитников Родины. Но 15 сентября, в решающий день, англичане избавились от опасности вторжения. Победа в «битве за Англию» довершила начатое в период эвакуации из Дюнкерка – восстановила боевой дух англичан. Потом часто бывало недовольство по отдельным поводам, иногда резкая критика в тех случаях, когда война велась плохо или хотя бы безуспешно. Одно историки могут утверждать наверняка: английский народ никогда не сомневался, что надо бороться до полной победы.
В необычной войне участвовали теперь англичане: два смертельных противника обязаны были друг друга уничтожить и ничего с этим поделать не могли. Немцам не удалось вторгнуться в Англию, Англия не в силах была вторгнуться на континент. С середины июня 1940 до последнего дня марта 1941 г. британские и германские войска не обменялись ни одним выстрелом, не считая нескольких рейдов, британских десантно-диверсионных частей на французское побережье. Война свелась к бомбежкам и блокаде.
«Битва за Англию» постепенно переросла в налеты германских бомбардировщиков по ночам; они продолжались – то в ответ на британские бомбежки, то по всевозможным другим причинам. У немцев не было бомбардировщиков дальнего действия и летчиков, подготовленных к ночным операциям. У них не было ясного представления о том, что надо делать. Иногда, бомбя порты и железнодорожные узлы, они пытались нарушить британские коммуникации; иногда, разрушая центры городов мощными фугасными и зажигательными бомбами, пробовали сломить боевой дух англичан; иногда просто бросали бомбы. «Блиц» (как его неправильно называли, имея в виду молниеносный налет) причинил огромный ущерб. 3,5 млн. домов были повреждены или уничтожены: разрушена палата общин, поврежден Букингемский дворец, разрушен Сити – деловой центр Лондона, лондонский Ист-Энд, многие провинциальные города. Погибших оказалось меньше, чем ожидали: примерно 30 тыс. человек было убито в период «молниеносного налета», главным образом в Лондоне. Производство пострадало меньше. Даже в Ковентри, который подвергся самой разрушительной бомбежке, уже через пять дней полностью работали все заводы. Непоколебимым оставался боевой дух, лишь первые несколько дней царила паника. Английский народ сплотился перед лицом всеобщей опасности. В мае 1941 г. немцы внезапно прервали «блиц»: они готовились к нападению на Россию, и меры защиты от воздушных налетов заботили их больше, чем сами налеты.
В это время атаки британских бомбардировщиков носили почти условный характер. Теоретически у британской авиации была стратегическая цель: уничтожить заводы по производству синтетического топлива и другие жизненно важные предприятия, от которых зависела военная мощь Германии. Прицельное бомбометание такого рода было возможно только днем, англичане скоро поняли, что без прикрытия истребителей невозможны дневные налеты. Ни один. из руководителей английских ВВС не пытался разрешить проблему дальности полета истребителей, как ни один из ведущих британских генералов не пытался решить проблему танков в условиях окопной войны. Вместо этого англичане ограничились ночным бомбометанием. Не имея возможности поражать точно определенные цели и вообще любые цели, англичане беспорядочно сбрасывали бомбы, ошибочно полагая, что боевой дух немцев ниже их собственного. Фактически британские бомбардировщики нападали только потому, что это был единственный способ продемонстрировать: Англия еще воюет с Германией.
На германском производстве это сказалось незначительно, на британском – сильно. За 1941 г. британская авиация на каждые 10 т сброшенных бомб теряла один бомбардировщик, при ее налетах погибло больше английских летчиков, чем немецкого гражданского населения. Добавьте к этому рабочую силу, промышленные ресурсы и сырье, затраченные на производство бомбардировщиков, – и станет ясно, что нападения дороже стоили Англии, чем причиняли вреда Германии. В ноябре 1941 г. налеты бомбардировщиков прекратились; это явилось официальным признанием того, что результаты не стоят понесенных потерь. Но англичане по-прежнему верили, что стратегические бомбежки могут сыграть решающую роль, если они достаточно интенсивны. В течение всей войны ресурсы британской индустрии, а затем в большей мере и американской были сосредоточены на производстве тяжелых бомбардировщиков. Это было важным следствием того года, когда Англия боролась одна.
Блокада оказалась более опасным оружием, по крайней мере со стороны Германии. Вся Европа была в ее распоряжении, припасы щедро текли из Советской России. Англия мало что могла сделать, лишь держать под контролем доставку товаров из таких отдаленных мест, как Южная Америка и Юго-Восточная Азия. Гросс-адмирал Редер мог, однако, более или менее беспрепятственно осуществлять долгосрочную стратегию, которой он всегда отдавал предпочтение. Он действовал в узких рамках. Гитлер считал крупные надводные корабли большой ценностью и не хотел ими рисковать в море. В мае 1941 г. Редер отправил самый тяжелый из кораблей – «Бисмарк» – в довольно бесцельный поход в Атлантику. Объединенные силы английского военно-морского флота потопили его после потери линейного крейсера «Худ». Таким образом, нежелание Гитлера выпускать в открытое море оставшиеся крупные корабли оказалось оправданным.
Гитлер также не хотел тратить германские ресурсы на строительство подводных лодок, Редеру приходилось довольствоваться теми, какие имелись. До лета 1941 г. численность германских подводных лодок не достигла довоенного уровня. Но и при этом их атаки были устрашающе эффективными. Немцы могли теперь использовать французские порты в Атлантике и нападать далеко в океане. У англичан соответственно положение было намного хуже. Они лишились в Ирландии трех военно-морских портов, и даже угрозы Черчилля предпринять военные действия не могли поколебать упорный нейтралитет Эйре. Только в апреле 1941 г. были потоплены транспортные суда общим водоизмещением около 700 тыс. т – это гораздо больше, чем британские судостроительные заводы могли построить. Пришлось сократить пищевой рацион. Видимо, в этот момент опасность военного поражения была для Англии наиболее реальной.
Затем ход событий изменился. Вновь успех принесло конвоирование – метод, открытый еще во время первой мировой войны. Английская авиация с трудом перешла от сбрасывания бомб к патрулированию морских путей. Предстояло поступление американской помощи во всевозрастающих размерах. В августе 1940 г. Рузвельт передал свыше 50 вышедших из употребления эсминцев. Лишь 9 из них можно было использовать, и потому дар имел скорее символический смысл для будущего, чем реальное значение для настоящего. От Рузвельта ожидали большего после того, как в ноябре 1940 г. он был избран президентом на третий срок. Американские военные корабли взяли на себя охрану западной части Атлантического океана. В Исландии, основном промежуточном пункте англо-американских конвоев, американские войска помогали английским. Сначала американские корабли только сообщали англичанам о присутствии подводных лодок, но к осени 1941 г. они уже сами топили подводные лодки, а лодки топили их. Число потопленных кораблей уменьшилось, хотя количество подводных лодок возросло. После переброски примерно 50 германских подводных лодок в Средиземное море там вскоре произошли перемены, весьма неблагоприятные для англичан. Но в первый период «битвы за Англию» победу одержали англо-американские силы. Рузвельт по-прежнему утверждал: чем больше поступит в Англию ресурсов, тем менее вероятным станет участие Америки в войне. Черчилль его поддерживал, заявляя: «Дайте нам возможности, и мы дело закончим», – предложение весьма рискованное. Фактически США вели необъявленную войну, а настоящую войну предотвратила только решимость Гитлера не допустить, чтобы действия американцев его спровоцировали.
Но борьба с помощью подводных лодок была для Гитлера слишком медленной. Он хотел, чтобы темп войны не снижался, пока он ждет вестей из Атлантики. Недолгое время его занимала идея напасть на Гибралтар и прорваться в Северную Африку. Этого желал Редер, чтобы отобрать у англичан власть в Средиземноморье; этого желали немецкие генералы, чтобы найти применение своей огромной армии. В октябре 1940 г. Гитлер встречался в Андае с испанским диктатором Франко и в Монтуаре с Петеном. Обоим он говорил о легкости военной кампании в Марокко. Франко участвовать отказался. Петен же рассчитывал на большие выгоды, если Франция из страны поверженной и большей частью оккупированной превратится в союзника Германии. Но Гитлер предвидел трудности: Франко, Петен и даже Муссолини перессорятся из-за трофеев, а он не сможет всех удовлетворить. Принадлежащие Испании Канарские, а Португалии Азорские острова попадут в руки англичан или американцев, и положение германских ВМС будет хуже, чем когда-либо. Налет на Гибралтар так никогда и не состоялся, хотя Генеральный штаб готовился к нему почти до начала войны с Россией.
Если западное Средиземноморье исключалось, то восточное могло пригодиться больше. Снова оказались в чести Редер и генералы. Завоевание Египта и Ближнего Востока положило бы конец господству Англии в Средиземноморье и открыло бы путь к иракской и иранской нефти. Гитлер несколько недель был во власти искушения. Утверждая, что Средиземноморье – сфера итальянских интересов, он приветствовал наступление итальянцев на Сиди-Беррани и даже сперва нападение Италии на Грецию. Но в ноябре он изменил мнение, возможно полагая, что Италия – малоэффективное орудие, а может быть, ему не давало покоя чувство смутной опасности со стороны России. По существу он не мог серьезно отнестись к проблеме Ближнего Востока. Хотя Гитлер позднее принимал защитные меры против английского десанта в Салониках, он утратил интерес к любым конструктивным действиям в этом районе. Сухопутный хищник, он мыслил, исходя лишь из условий континента, а не с точки зрения стратегической, и Ближний Восток представлялся ему делом ненадежным.
Таким образом, Гитлер всегда возвращался к великой идее, о которой думал с июня 1940 г. и которую смутно вынашивал с начала своей карьеры, – о решающей военной кампании против Советской России. Он считал, что английская проблема как-нибудь разрешится сама собой, тем более когда Россия будет покорена. До тех пор Англия не причинит ему вреда – так ему по крайней мере представлялось. Он предвидел, что когда-нибудь в будущем США смогут выступить против германского господства, даже определил, что к 1942 г. американцы будут к войне готовы, хотя вернее было бы предположить, что к 1944-му. Вот еще причина скорее покончить с Советской Россией. Гитлер сделал все, что мог, для того, чтобы отсрочить вступление Америки в войну, – игнорировал историю с эсминцами, ленд-лиз, даже участие американского флота в битве за Атлантику.
Гитлер сделал еще один дипломатический ход, который должен был иметь серьезные последствия. До сих пор японцы, хотя и входили в Антикоминтерновский пакт, не вступали в союз официально, однако соблазнились, как только Гитлер покорил Европу. 27 сентября 1940 г. Германия, Италия и Япония подписали трехсторонний договор, условившись вступить в войну, если любая из этих трех держав подвергнется нападению нового противника. Гитлер не нуждался в помощи японцев на случай войны с Россией, но надеялся, что союз придаст им уверенности в борьбе против Соединенных Штатов. Если вспыхнет война на Дальнем Востоке, США будут слишком заняты, им будет некогда заниматься европейскими делами. Западный фронт Германии будет в безопасности.
На Дальнем Востоке Япония, конечно, активизировалась, но не только из-за нового подписанного ею соглашения. Победы Гитлера создали на Дальнем Востоке вакуум, в который Япония неизбежно была втянута. Французский Индокитай и голландская Вест-Индия беспомощны, англичане в Сингапуре тоже. Казалось, вот способ лишить Чунцин снабжения и таким образом устранить безвыходное положение, длившееся свыше года. Французы согласились закрыть пути подвоза в Чунцин, англичане согласились закрыть дорогу на Бирму, правда, всего на три месяца, и притом в дождливый сезон, когда ею все равно нельзя пользоваться. Японцы хотели также иметь гарантии относительно поставок нефти из Вест-Индии. Голландское правительство в изгнании, находившееся в Лондоне, хотело согласиться, но воздержалось, боясь обидеть Соединенные Штаты. Антагонизм между Японией и США, казалось, все возрастал, на что Гитлер сильно надеялся.
Такова была неправильно понятая ситуация. Ни Япония, ни США не хотели войны на Дальнем Востоке; они хотели согласия. Конечно, на совершенно иных условиях, и к тому же средства, которые они использовали, пытаясь его добиться, лишь приблизили войну, вместо того чтобы ее предотвратить. Японцы представляли свое будущее иначе, чем Гитлер: они полагали, что скоро США будут слишком заняты в Атлантике и для дальневосточных дел у них не останется ни ресурсов, ни времени. Поэтому, если Япония укрепит свои позиции, если она будет лучше защищена от американского экономического давления, американцы охотно пойдут на компромисс и Япония одержит верх над Китаем. И стоило американцам проявить упорство, как Япония начинала наращивать свои успехи на Дальнем Востоке, всегда пребывая в уверенности, что в конце концов американцы уступят.
Соединенные Штаты обещали экономическую помощь в гораздо большем масштабе в дальнейшем, хотя Англия не знала, как за эту помощь платить. Вскоре после сформирования национального правительства Рэндольф Черчилль[8] навестил отца и стал что-то говорить о трудностях сложившегося положения. Черчилль ответил: «Я вижу только одно средство. Мы должны привлечь к своему делу американцев». Так он в конце концов и сделал, правда, этому скорее способствовали не его собственные усилия, а японцы.
Черчилль и его советники не хотели ждать вступления Америки в войну. Запутанными, противоречивыми путями они пришли к мысли: если Англия выдержит опасности предстоящего лета, она может выиграть войну, даже если будет совершенно одна. В заблуждение отчасти вводили воспоминания о первой мировой войне, отчасти сообщения эмигрантов-антифашистов, отчасти собственные стратегические ошибки, состоявшие в преувеличении результатов блокады: англичане верили (совершенно напрасно), что германская экономика на грани гибели, и ожидали решающих результатов от дальних бомбардировок.
Таковы были отдаленные прогнозы. В июне 1940 г. после успешной эвакуации из Дюнкерка англичане не чувствовали себя народом, потерпевшим поражение. Они полагали, что имеют хорошую возможность уцелеть, и дальнейшие события подтвердили их правоту. В связи с этим легко было поверить, что, уцелев, они снова каким-то образом окажутся победителями, как в конце первой мировой войны. Воспоминания их воодушевляли, а немцев иногда тяготили. Когда немцы заняли Варшаву, один из их офицеров заметил: «В последний раз меня прачка разоружала. Интересно, кто меня будет разоружать на этот раз?» У англичан появлялись подобные мысли, но в иной ситуации. Все же не многим немцам посчастливилось быть разоруженными прачкой. Большинство из тех, кто не был убит, попали в русские лагеря, где оставались много лет.
Теперь Гитлер, хотел он того или нет, должен был выполнить свои угрозы. 21 июля он встретился в Берлине с представителями трех видов вооруженных сил. В принципе решение об операции «Морской лев» – вторжении в Англию – было принято. Десять дней спустя, после дальнейшего обсуждения, был назначен день – 15 сентября. Гитлер с самого начала сомневался, является ли операция «технически осуществимой», сказал, что решит за несколько дней до начала, надо ли ее предпринимать. В этом плане переплелись импровизация и обман. Может быть, он окажется реальным, и все окончится хорошо. Если же нет, может быть, все-таки нервы у англичан сдадут от сознания страшной перспективы? В любом случае стоит попробовать.
Отношение Гитлера к предложенной операции было все время противоречивым. Это был сухопутный хищник, он уже думал о крупной кампании против России. Еще до окончания британской эвакуации из Дюнкерка он сказал Рундштедту, что теперь высвободился для «великой главной задачи – смертельной борьбы с Россией». Упорство англичан послужило для него новым аргументом, и на совещании 21 июля он с легкой душой перешел от вопроса о вторжении в Англию к вопросу о русской кампании – она сулила больше выгод; Гитлеру также казалось, что ее легче осуществить. Он заявил, что континентальный меч Англии вовсе не Франция, а Россия: «После разгрома России будут вдребезги разбиты британские надежды». Нападение на Англию было для Гитлера второстепенной операцией. Он не руководил подготовкой этой кампании лично, как делал раньше и собирался делать впредь; удалился в Бергхоф, уединенную резиденцию в горном районе, и внимательно наблюдал за подготовительными работами.
Поэтому не было координации между тремя видами вооруженных сил. Главнокомандующий сухопутными силами Браухич и начальник Генерального штаба Гальдер находились в Фонтенбло; гросс-адмирал Редер – в Берлине; Геринг, министр авиации, – сначала у себя дома в Каринхалле, в 40 милях от Берлина, затем в сентябре он разместил в Бове первый эшелон штаба. Руководители армии трудились над подготовкой операции «Морской лев» с высадкой десанта на широком участке от Дила до Уэймута. Они смотрели на пролив Ла-Манш как на противотанковый ров, который к ним никакого отношения не имеет. Кто-то другой их переправит через пролив, и тогда они предпримут победоносную кампанию.
Совершенно иначе думал Редер. Немецкий флот настолько уменьшился после своих потерь в Норвегии, что ему не справиться даже с передовыми британскими силами в Гарвиче. Редер стоял за долговременную стратегию: к концу 1941 г. установить свое господство в Атлантике с помощью сотен подводных лодок; иметь большой надводный флот, который сможет соперничать с британским в Средиземноморье к 1942–1943 гг. Но Гитлеру казалось, что это слишком долго. Лишь 5 % германского производства стали выделялось для флота, в течение всего 1940 г. у немцев было меньше подводных лодок, чем в начале войны. Поэтому побочным результатом битвы за Англию явилось поражение немцев в их борьбе за Атлантику, вполне, впрочем, заслуженное.
Внешне казалось, что Редер полностью поддерживает операцию «Морской лев», хотя он и добивался ее отсрочки до 15 сентября. Речные баржи и каботажные суда были сосредоточены в портах, откуда планировали совершить вторжение. Это нанесло ущерб германской промышленности: снабжение ее в основном осуществлялось водным путем.
В одном важном вопросе Редер добился своего. Познакомившись с армейскими планами, он настаивал, что невозможно вторжение широким фронтом, что флот в лучшем случае может произвести высадку армии в Дувре. Генералам пришлось согласиться. Они составили исправленный план высадки из Дила в Брайтон, однако не верили, что такая ограниченная операция может иметь успех. Фактически Редер и армейское командование согласились, что нападение будет успешным лишь в том случае, если англичане к этому времени уже капитулируют.
Все обратились к германским воздушным силам. Геринг был рад выполнить задачу. Как раньше Болдуин и Дуэ (итальянский генерал), он верил, что авиационное оружие неодолимо: бомбардировщик всегда прорвется. Он был уверен, что люфтваффе может абсолютно самостоятельно победить Англию. Не было ничего общего между операцией «Орел» – наступлением германских ВВС – и операцией «Морской лев». 1 августа Гитлер дал указание «создать благоприятные условия для завоевания Англии». Но операция «Орел» предусматривала, что караваны бомбардировщиков в сопровождении истребителей просто будут парить в воздухе над Англией и громить англичан, чтобы те сдались, – это будет Герника,[9] но в более крупных масштабах. Во время битвы за Англию немецкие ВВС никогда не считались с нуждами других видов вооруженных сил, почти не пытались бомбить британские корабли, но часто бомбили порты и аэродромы, которые в случае нападения понадобились бы армии. Операция «Орел» была неверно рассчитана даже в пределах ее непосредственных задач.
В течение двух месяцев после Дюнкерка англичане ликовали, сознавая, что находятся теперь на передовой. Забывая, как и немецкие генералы, о проливе Ла-Манш, они представляли себе, как пойдут по Англии немецкие танки, а с неба хлынут полчища парашютистов. Отряды английских защитников родины с копьями или винтовками без патронов блокировали дороги, приготовившись в буквальном смысле умереть под забором. Черчилль предложил, если придут немцы, бросить призыв: «Одного ты всегда можешь забрать с собой». Что касается дел сухопутных, армейские руководители сомневались, что небольшое количество слабо вооруженных дивизий в состоянии разбить силы вторжения, если те высадятся, а руководители флота, желая сберечь крупные боевые корабли для будущих боев, сомневались, смогут ли они помешать высадке. Как докладывали начальники штабов, «все зависит от авиации».
На бумаге немецкие военно-воздушные силы были гораздо сильнее: соотношение числа самолетов – 2:1. Однако превосходство было кажущимся, оно лишь вводило в заблуждение. Бомбардировщики могли успешно действовать только в условиях защищенности от нападения истребителей, а число истребителей у противников было почти равным. Кроме того, у англичан имелись более крупные резервы, чем у немцев, и благодаря тому, что министром авиационной промышленности был Бивербрук, они фактически увеличили численность истребителей за время битвы. Англичане действовали над своей землей, а немецкие истребители – на пределе дальности своего полета. У англичан были к тому же бесценные радарные установки, позволявшие следить за движением самолетов и предупреждать нападение. (Хотя у немцев тоже имелась разновидность радара, ее использовали только для обнаружения кораблей.)
Но главное, англичане знали, что делают, немцы – не знали. Руководители германских военно-воздушных сил никак не могли решить, продолжать ли бомбежки, невзирая на атаки истребителей, или сначала уничтожить британские истребители. В результате не удалось сделать ни того, ни другого. У сэра Хью Даудинга, командующего истребительной авиацией, не было подобных сомнений. У него была одна цель – подавить немецкую бомбардировочную авиацию. Даудинг с максимальной бережливостью использовал английские истребители, не давая себя вовлечь в «рыцарские» схватки с немецкими истребителями, когда этого можно было избежать. Результаты говорили сами за себя. Британские потери превосходили немецкие, если сравнивать число истребителей. Но это перечеркивалось огромной потерей немецких бомбардировщиков.
Операция «Орел» официально была начата 13 августа. Но плохая погода задержала атаку на два дня, так называемая битва за Англию продолжалась с 15 августа по 15 сентября. Она прошла три периода. Во время первого немцы атаковали, не имея точных задач, и понесли тяжелые потери. 15 августа лишь за один день их потери составили 75 самолетов против 34 английских. В течение второго периода немцы сосредоточили силы против передовых аэродромов Кента и достигли значительных успехов. У англичан было больше потерь, чем у немцев, и возникла опасность, что английские военно-воздушные силы будут разгромлены. 24 августа сбившийся с курса немецкий самолет по ошибке сбросил бомбы на Лондон, а на следующий день английская авиация в ответ бомбила Берлин; результатов это не дало, но рассердило Гитлера. Он нанес ответный удар, или, может быть, Геринг полагал, что настало время подвергнуть испытанию боевой дух англичан. 7 сентября немцы приступили к бомбежке Лондона. Это был третий период, с которого началась (чего никто по-настоящему не осознал) беспорядочная бомбежка городов. Ей суждено было продолжаться всю войну.
Англичане думали, что надвигается кризис. 7 сентября ночью прозвучал сигнал «Кромвель» – непосредственная опасность вторжения. Отряды защитников Родины взялись за оружие. В некоторых районах звон церковных колоколов возвестил, что там немецкие парашютисты действительно приземлились. Но это была ложная тревога. 9 сентября немцы снова бомбили Лондон, хотя с меньшими результатами, чем в первом случае: прорваться смогли менее половины бомбардировщиков. 15 сентября немцы сделали последнюю крупную попытку. На этот раз для английских ВВС все обошлось хорошо: они потеряли 26 самолетов, уничтожили 60 немецких, по ошибке считая, что сбили 185 (это их еще больше воодушевило). Но достаточно было и истинной цифры. Немецкая авиация не смогла добиться превосходства в воздухе. Всего в «битве за Англию» немцы потеряли 1733 самолета, англичане – 915, и у них теперь было на вооружении 665 истребителей (а в июле – 656).
Операция «Морской лев» не состоялась, путь для нее расчистить не удалось. Тем более не удалось принудить англичан сдаться. 17 сентября Гитлер отложил операцию «Морской лев» «до дальнейшего извещения». 12 октября он перенес ее на зиму. Немцы еще продолжали кое-какую подготовку до марта 1942 г., англичане долго после этого сохраняли свою систему обороны, особенно сильно выросшие отряды защитников Родины. Но 15 сентября, в решающий день, англичане избавились от опасности вторжения. Победа в «битве за Англию» довершила начатое в период эвакуации из Дюнкерка – восстановила боевой дух англичан. Потом часто бывало недовольство по отдельным поводам, иногда резкая критика в тех случаях, когда война велась плохо или хотя бы безуспешно. Одно историки могут утверждать наверняка: английский народ никогда не сомневался, что надо бороться до полной победы.
В необычной войне участвовали теперь англичане: два смертельных противника обязаны были друг друга уничтожить и ничего с этим поделать не могли. Немцам не удалось вторгнуться в Англию, Англия не в силах была вторгнуться на континент. С середины июня 1940 до последнего дня марта 1941 г. британские и германские войска не обменялись ни одним выстрелом, не считая нескольких рейдов, британских десантно-диверсионных частей на французское побережье. Война свелась к бомбежкам и блокаде.
«Битва за Англию» постепенно переросла в налеты германских бомбардировщиков по ночам; они продолжались – то в ответ на британские бомбежки, то по всевозможным другим причинам. У немцев не было бомбардировщиков дальнего действия и летчиков, подготовленных к ночным операциям. У них не было ясного представления о том, что надо делать. Иногда, бомбя порты и железнодорожные узлы, они пытались нарушить британские коммуникации; иногда, разрушая центры городов мощными фугасными и зажигательными бомбами, пробовали сломить боевой дух англичан; иногда просто бросали бомбы. «Блиц» (как его неправильно называли, имея в виду молниеносный налет) причинил огромный ущерб. 3,5 млн. домов были повреждены или уничтожены: разрушена палата общин, поврежден Букингемский дворец, разрушен Сити – деловой центр Лондона, лондонский Ист-Энд, многие провинциальные города. Погибших оказалось меньше, чем ожидали: примерно 30 тыс. человек было убито в период «молниеносного налета», главным образом в Лондоне. Производство пострадало меньше. Даже в Ковентри, который подвергся самой разрушительной бомбежке, уже через пять дней полностью работали все заводы. Непоколебимым оставался боевой дух, лишь первые несколько дней царила паника. Английский народ сплотился перед лицом всеобщей опасности. В мае 1941 г. немцы внезапно прервали «блиц»: они готовились к нападению на Россию, и меры защиты от воздушных налетов заботили их больше, чем сами налеты.
В это время атаки британских бомбардировщиков носили почти условный характер. Теоретически у британской авиации была стратегическая цель: уничтожить заводы по производству синтетического топлива и другие жизненно важные предприятия, от которых зависела военная мощь Германии. Прицельное бомбометание такого рода было возможно только днем, англичане скоро поняли, что без прикрытия истребителей невозможны дневные налеты. Ни один. из руководителей английских ВВС не пытался разрешить проблему дальности полета истребителей, как ни один из ведущих британских генералов не пытался решить проблему танков в условиях окопной войны. Вместо этого англичане ограничились ночным бомбометанием. Не имея возможности поражать точно определенные цели и вообще любые цели, англичане беспорядочно сбрасывали бомбы, ошибочно полагая, что боевой дух немцев ниже их собственного. Фактически британские бомбардировщики нападали только потому, что это был единственный способ продемонстрировать: Англия еще воюет с Германией.
На германском производстве это сказалось незначительно, на британском – сильно. За 1941 г. британская авиация на каждые 10 т сброшенных бомб теряла один бомбардировщик, при ее налетах погибло больше английских летчиков, чем немецкого гражданского населения. Добавьте к этому рабочую силу, промышленные ресурсы и сырье, затраченные на производство бомбардировщиков, – и станет ясно, что нападения дороже стоили Англии, чем причиняли вреда Германии. В ноябре 1941 г. налеты бомбардировщиков прекратились; это явилось официальным признанием того, что результаты не стоят понесенных потерь. Но англичане по-прежнему верили, что стратегические бомбежки могут сыграть решающую роль, если они достаточно интенсивны. В течение всей войны ресурсы британской индустрии, а затем в большей мере и американской были сосредоточены на производстве тяжелых бомбардировщиков. Это было важным следствием того года, когда Англия боролась одна.
Блокада оказалась более опасным оружием, по крайней мере со стороны Германии. Вся Европа была в ее распоряжении, припасы щедро текли из Советской России. Англия мало что могла сделать, лишь держать под контролем доставку товаров из таких отдаленных мест, как Южная Америка и Юго-Восточная Азия. Гросс-адмирал Редер мог, однако, более или менее беспрепятственно осуществлять долгосрочную стратегию, которой он всегда отдавал предпочтение. Он действовал в узких рамках. Гитлер считал крупные надводные корабли большой ценностью и не хотел ими рисковать в море. В мае 1941 г. Редер отправил самый тяжелый из кораблей – «Бисмарк» – в довольно бесцельный поход в Атлантику. Объединенные силы английского военно-морского флота потопили его после потери линейного крейсера «Худ». Таким образом, нежелание Гитлера выпускать в открытое море оставшиеся крупные корабли оказалось оправданным.
Гитлер также не хотел тратить германские ресурсы на строительство подводных лодок, Редеру приходилось довольствоваться теми, какие имелись. До лета 1941 г. численность германских подводных лодок не достигла довоенного уровня. Но и при этом их атаки были устрашающе эффективными. Немцы могли теперь использовать французские порты в Атлантике и нападать далеко в океане. У англичан соответственно положение было намного хуже. Они лишились в Ирландии трех военно-морских портов, и даже угрозы Черчилля предпринять военные действия не могли поколебать упорный нейтралитет Эйре. Только в апреле 1941 г. были потоплены транспортные суда общим водоизмещением около 700 тыс. т – это гораздо больше, чем британские судостроительные заводы могли построить. Пришлось сократить пищевой рацион. Видимо, в этот момент опасность военного поражения была для Англии наиболее реальной.
Затем ход событий изменился. Вновь успех принесло конвоирование – метод, открытый еще во время первой мировой войны. Английская авиация с трудом перешла от сбрасывания бомб к патрулированию морских путей. Предстояло поступление американской помощи во всевозрастающих размерах. В августе 1940 г. Рузвельт передал свыше 50 вышедших из употребления эсминцев. Лишь 9 из них можно было использовать, и потому дар имел скорее символический смысл для будущего, чем реальное значение для настоящего. От Рузвельта ожидали большего после того, как в ноябре 1940 г. он был избран президентом на третий срок. Американские военные корабли взяли на себя охрану западной части Атлантического океана. В Исландии, основном промежуточном пункте англо-американских конвоев, американские войска помогали английским. Сначала американские корабли только сообщали англичанам о присутствии подводных лодок, но к осени 1941 г. они уже сами топили подводные лодки, а лодки топили их. Число потопленных кораблей уменьшилось, хотя количество подводных лодок возросло. После переброски примерно 50 германских подводных лодок в Средиземное море там вскоре произошли перемены, весьма неблагоприятные для англичан. Но в первый период «битвы за Англию» победу одержали англо-американские силы. Рузвельт по-прежнему утверждал: чем больше поступит в Англию ресурсов, тем менее вероятным станет участие Америки в войне. Черчилль его поддерживал, заявляя: «Дайте нам возможности, и мы дело закончим», – предложение весьма рискованное. Фактически США вели необъявленную войну, а настоящую войну предотвратила только решимость Гитлера не допустить, чтобы действия американцев его спровоцировали.
Но борьба с помощью подводных лодок была для Гитлера слишком медленной. Он хотел, чтобы темп войны не снижался, пока он ждет вестей из Атлантики. Недолгое время его занимала идея напасть на Гибралтар и прорваться в Северную Африку. Этого желал Редер, чтобы отобрать у англичан власть в Средиземноморье; этого желали немецкие генералы, чтобы найти применение своей огромной армии. В октябре 1940 г. Гитлер встречался в Андае с испанским диктатором Франко и в Монтуаре с Петеном. Обоим он говорил о легкости военной кампании в Марокко. Франко участвовать отказался. Петен же рассчитывал на большие выгоды, если Франция из страны поверженной и большей частью оккупированной превратится в союзника Германии. Но Гитлер предвидел трудности: Франко, Петен и даже Муссолини перессорятся из-за трофеев, а он не сможет всех удовлетворить. Принадлежащие Испании Канарские, а Португалии Азорские острова попадут в руки англичан или американцев, и положение германских ВМС будет хуже, чем когда-либо. Налет на Гибралтар так никогда и не состоялся, хотя Генеральный штаб готовился к нему почти до начала войны с Россией.
Если западное Средиземноморье исключалось, то восточное могло пригодиться больше. Снова оказались в чести Редер и генералы. Завоевание Египта и Ближнего Востока положило бы конец господству Англии в Средиземноморье и открыло бы путь к иракской и иранской нефти. Гитлер несколько недель был во власти искушения. Утверждая, что Средиземноморье – сфера итальянских интересов, он приветствовал наступление итальянцев на Сиди-Беррани и даже сперва нападение Италии на Грецию. Но в ноябре он изменил мнение, возможно полагая, что Италия – малоэффективное орудие, а может быть, ему не давало покоя чувство смутной опасности со стороны России. По существу он не мог серьезно отнестись к проблеме Ближнего Востока. Хотя Гитлер позднее принимал защитные меры против английского десанта в Салониках, он утратил интерес к любым конструктивным действиям в этом районе. Сухопутный хищник, он мыслил, исходя лишь из условий континента, а не с точки зрения стратегической, и Ближний Восток представлялся ему делом ненадежным.
Таким образом, Гитлер всегда возвращался к великой идее, о которой думал с июня 1940 г. и которую смутно вынашивал с начала своей карьеры, – о решающей военной кампании против Советской России. Он считал, что английская проблема как-нибудь разрешится сама собой, тем более когда Россия будет покорена. До тех пор Англия не причинит ему вреда – так ему по крайней мере представлялось. Он предвидел, что когда-нибудь в будущем США смогут выступить против германского господства, даже определил, что к 1942 г. американцы будут к войне готовы, хотя вернее было бы предположить, что к 1944-му. Вот еще причина скорее покончить с Советской Россией. Гитлер сделал все, что мог, для того, чтобы отсрочить вступление Америки в войну, – игнорировал историю с эсминцами, ленд-лиз, даже участие американского флота в битве за Атлантику.
Гитлер сделал еще один дипломатический ход, который должен был иметь серьезные последствия. До сих пор японцы, хотя и входили в Антикоминтерновский пакт, не вступали в союз официально, однако соблазнились, как только Гитлер покорил Европу. 27 сентября 1940 г. Германия, Италия и Япония подписали трехсторонний договор, условившись вступить в войну, если любая из этих трех держав подвергнется нападению нового противника. Гитлер не нуждался в помощи японцев на случай войны с Россией, но надеялся, что союз придаст им уверенности в борьбе против Соединенных Штатов. Если вспыхнет война на Дальнем Востоке, США будут слишком заняты, им будет некогда заниматься европейскими делами. Западный фронт Германии будет в безопасности.
На Дальнем Востоке Япония, конечно, активизировалась, но не только из-за нового подписанного ею соглашения. Победы Гитлера создали на Дальнем Востоке вакуум, в который Япония неизбежно была втянута. Французский Индокитай и голландская Вест-Индия беспомощны, англичане в Сингапуре тоже. Казалось, вот способ лишить Чунцин снабжения и таким образом устранить безвыходное положение, длившееся свыше года. Французы согласились закрыть пути подвоза в Чунцин, англичане согласились закрыть дорогу на Бирму, правда, всего на три месяца, и притом в дождливый сезон, когда ею все равно нельзя пользоваться. Японцы хотели также иметь гарантии относительно поставок нефти из Вест-Индии. Голландское правительство в изгнании, находившееся в Лондоне, хотело согласиться, но воздержалось, боясь обидеть Соединенные Штаты. Антагонизм между Японией и США, казалось, все возрастал, на что Гитлер сильно надеялся.
Такова была неправильно понятая ситуация. Ни Япония, ни США не хотели войны на Дальнем Востоке; они хотели согласия. Конечно, на совершенно иных условиях, и к тому же средства, которые они использовали, пытаясь его добиться, лишь приблизили войну, вместо того чтобы ее предотвратить. Японцы представляли свое будущее иначе, чем Гитлер: они полагали, что скоро США будут слишком заняты в Атлантике и для дальневосточных дел у них не останется ни ресурсов, ни времени. Поэтому, если Япония укрепит свои позиции, если она будет лучше защищена от американского экономического давления, американцы охотно пойдут на компромисс и Япония одержит верх над Китаем. И стоило американцам проявить упорство, как Япония начинала наращивать свои успехи на Дальнем Востоке, всегда пребывая в уверенности, что в конце концов американцы уступят.