Тихомолов Борис. Кряка

   Но какое-то сомнение не давало покоя. Сколько же всё-таки будет семьдесят пять процентов? А девяносто шесть процентов? А потом: у него в табеле по математике двойка. Если он её не исправит, не видать ему утят как своих ушей. И мотовелосипеда не видать. Даже велосипеда паршивого!..
   Поразмыслив немного, Серёжа полез под кровать и выдвинул ящик со старыми тетрадями. Копаясь, долго искал что-то. Ага, нашёл! Вот они, задачки на проценты! Их много, но... решались они другими. Он попросту "сдувал" их с чужих тетрадей. И вдруг - о, радость! - ему попалась под руку шпаргалка с записями, как найти проценты. Хлопнув себя по голове и обозвав её "кочаном капусты", Серёжа с жаром принялся за вычисления.
   В первый день получалось туго, а во второй он неожиданно для себя решил задачку.
   Сам! Без посторонней помощи. Решил вторую, и эта получилась легко.
   Ободрённый успехами, Серёжа полез в портфель, достал тетрадь по арифметике и...
   сделал домашнее задание.
   Потом к нему стали ходить Юра с Петей. Они подолгу сидели вместе и решали задачки.
   Пришёл день, когда Юра сказал:
   - Теперь ты математик. Только, .знаешь, давай об этом никому не скажем. Вот будет открытие!..
   Никогда так быстро не летело время в школе, как в последний перед каникулами месяц. Уход за утятами, уроки, экзамены, подбор бригад утятников, шум, споры, обиды, слезы. Желающих выращивать утят было хоть отбавляй, бригад же нужно было только восемь.
   - Ну вы поймите, ребята! - прижимая руки к груди, объяснял председатель. - Рад бы создать больше бригад, да помещений нет.
   Тогда началась борьба за право участия в бригадах утятников. Был объявлен конкурс на лучшую успеваемость и активное участие в общественно полезных делах.
   Троечники безжалостно исключались. Вне конкурса пошли только те, кто отличился в закупке яиц. Но таких было немного: Павлик Крамарь, сестры Захаровы, Юра Комаров да Петя Телегин. Серёжа Овсиенко в счёт не шёл. В списке против его фамилии был нарисован красным карандашом большой вопрос. Серёжа хоть и закупил много яиц, но в табеле у него были две двойки, одна из них - по арифметике.
   К удивлению всех, Серёжа носа не вешал. В школе каждую свободную минуту он возился около утят. которые росли как на дрожжах. Утром, принимая дежурство от старшеклассников, придирчиво осматривал утиную посуду: кормушки, поилки, кадку для размешивания кормов.
   - Опять грязную посуду сдаёте! - кричал он. - Не приму!
   И не принимал, пока не вымоют. Как-то получилось само собой, что "командовать парадом" стал... он. Серёжин лозунг "Сохраним девяносто шесть процентов утят!"
   был написан на склеенном в длинную полосу листе бумаги и вывешен в спортивном зале. Это он добился, чтобы каждый день утята получали свежую траву. Но иногда, в дождливую погоду, ребята отказывались идти за травой, тогда он молча брал нож, надевал на голову мешок и шёл один.
   Ребята злились, брали мешки, ножи и, плетясь сзади, ворчали:
   - И чего ты стараешься? Всё равно тебе ни копейки не достанется.
   - А вы на моё не заглядывайтесь! - огрызался Серёжа. - Я своё получу, когда нужно будет, вот вы смотрите - своё не прозевайте.
   Ребята только плечами пожимали на такую загадочную самоуверенность. Смешно. О каком "своём" он говорит?
   В бригаду утятников он не попадёт, это уже и так ясно, как дважды два. Завтра контрольная работа по арифметике, а у него двойка.
   Но все эти расчёты были опрокинуты самым неожиданным образом.
   На следующий день на урок арифметики директор школы привёл молодого сутуловатого парня в очках, практиканта педагогического института.
   Расчесав пальцами густую шевелюру, практикант сказал:
   - Я хочу познакомиться с вашими знаниями. Раскрыв журнал, он, не глядя, ткнул пальцем в середину списка:
   - Овсиенко, к доске!
   По классу покатился смешок. Кто-то шепнул достаточно громко:
   - Вот угадал! Нашёл у кого знания спрашивать. Практикант сверкнул очками:
   - Тихо, ребята! Разговорчики!.. Овсиенко вышел, одёрнул рубашку, дрожащими пальцами взял мел.
   - Пиши... - сказал практикант и начал диктовать условие задачи.
   По классу снова пробежал смешок. Задача была сложная, на проценты, а на них-то как раз и хватал Овсиенко двойки. Обычно он, записав условие, клал мел и, глупо улыбаясь, говорил, что у него болит голова и он не может решать задачку.
   Учительница, укоризненно посмотрев на него, отправляла на место, а в журнале против его фамилии выводила жирную двойку.
   Вот и сейчас, обернувшись к практиканту, Овсиенко широко улыбнулся. Класс замер.
   Тот же голос громким шёпотом произнёс:
   - Сейчас начнёт на голову жаловаться. Но Серёжа жаловаться на голову не стал.
   Пожав плечами, он сказал обиженным тоном:
   - Да такие задачки в третьем классе решают. У всех ребят раскрылись рты от изумления, а практикант, улыбнувшись, ответил:
   - Ну вот и хорошо! Значит, мы её тоже решим. - И к классу: - Решайте все!
   Серёжа бойко застучал мелом по доске. В этот день он получил первую, честно заработанную пятёрку.
   ПЕРВАЯ ПОБЕДА
   Сестры Захаровы, несмотря на воскресный день, поднялись рано. -У обеих много дел. Сегодня школа сдаёт колхозу утят. Лида - дежурная. Женя сядет заниматься.
   Она- не выучила стихотворение, плохо знает историю, а завтра будут спрашивать.
   Но Жене никак не хочется сидеть за книжками. Погода на дворе такая хорошая!
   Совсем весна. И ещё, очень интересно в последний раз взглянуть на утят. Они уже большие. Дед Моисеич говорил, что утята - первый сорт и что в правлении колхоза никак не ожидали, что какие-то мальчишки и девчонки сумеют так хорошо вырастить утят.
   Раньше Замковой только фыркал: "Жди от них добра, как же!" А потом стал говорить, что всё это случайно и что, конечно, если всей школой ухаживать, то ещё можно вырастить каких-то шесть тысяч штук, и то под неослабным наблюдением старших. А составлять самостоятельные бригады из ребят никак нельзя.
   Председатель же и дед Моисеич говорили: "Ребята хорошие, справятся".
   Вот сегодня утром все пионеры будут утят сдавать. Школьный духовой оркестр играть будет, а Женя - дома, за книжками. Как бы не так!
   Женя ещё вчера решила: когда учительница по русскому будет вызывать, то пусть опять выйдет Лида. Но Лида сказала:
   - Хватит обманывать учителей и папу с мамой! И вот, едва проснувшись, Женя начинает упрашивать сестру:
   - Лидочка, ну, Лида! Ладно, и я пойду, а?
   - Отштань! - зажав зубами ленту, сердито прошепелявила Лида. - Надоела. Школько можно за тебя к дошке выходить?!
   Стоя перед висевшим в простенке небольшим зеркалом в почерневшей дубовой рамке, Лида торопливо заплетала тонкую рыжеватую косичку.
   - Ну, Ли-ида! - снова затянула Женя. - Я успею ещё выучить, а? Вот увидишь!
   Хочешь, я за тебя естествознание отвечу?
   Лида вынула ленту изо рта, ловко вплела и завязала бантик.
   - Не нуждаюсь! - буркнула она, принимаясь за вторую косичку. - Я все уроки выучила. И вообще ты за меня не беспокойся. Вот! Больше о себе думай.
   Женя поковыряла пальцем дырочку в одеяле.
   - Ну и не надо, - сказала она. - А вот когда ты будешь вертеться на уроках и мешать, и драться на переменах с мальчишками, и учитель попросит у тебя дневник, ты пойдёшь со своим. Вот!
   На лице Лиды появилась кислая гримаса; пальцы, заплетавшие косичку, замерли.
   Как-то всегда получалось, что замечания за плохое поведение на уроках доставались ей. И, если бы Лида подавала только свой дневник, он был бы весь испещрён красными чернилами. Но её выручала Женя. Зато, когда вызывали к доске Женю, выходила Лида.
   Так и завелось. Меняясь дневниками, они по-братски делились замечаниями и хорошими отметками. Но Лиде это надоело. Кроме того, её мучила совесть.
   Во-первых, это было нехорошо - обманывать учителей; во-вторых, она беспокоилась за сестру. Получая каждый раз за Лидин ответ хорошую отметку в свой дневник, Женя перестала готовить уроки.
   Сколько раз давала Лида себе слово - не вертеться, не шуметь на уроках, не драться на переменах с мальчишками, но всегда это слово нарушалось самым непредвиденным образом. Вот позавчера, например: полез было на большой перемене мальчишка из шестого "Б" класса разорять ласточкино гнездо. Лида крикнула по-хорошему: "Слезь, а то сшибу!" Мальчишка обернулся и показал язык. Лида сшибла его с лестницы, придавила к земле и, сорвав с его головы кепку, отхлестала как следует по щекам. Насилу отбили. Кто это сделал? Она - Лида, а в дневник записали Жене, потому что Лиде никак нельзя было больше записывать.
   Тогда бы могли и на педсовете вопрос поставить и вообще на лето в бригаду утят-ников не допустить.
   Лида вздохнула, покосилась, глядя через зеркало на сестру, и сказала:
   - Ладно, только это будет в последний раз. Давай собирайся скорее!..
   Такой торжественной сдачи утят никто не ожидал. Пуская никелированными трубами солнечные зайчики, в школьном дворе, возле палисадника, бухал оркестр. Сновали празднично одетые ученики, распоряжались дежурные с красными повязками на рукавах.
   Виновники торжества - утята, вытягивая шеи, толклись возле щелей дощатых перегородок, смотрели с любопытством на невиданное оживление.
   В прохладной тени, возле спортивного зала, собрались родители учащихся и учителя. Тут же был и дед Моисеич в просторной белой рубахе, подпоясанной шёлковым пояском, и вечно скучающий Замковой в широкой соломенной шляпе, и чем-то очень довольный председатель колхоза. Потирая привычным жестом руки, он загадочно улыбался, подмигивал деду Моисеичу и что-то шептал ему на ухо. Дед Моисеич кивал головой и исчезал.
   В точно назначенное время во двор школы одна за другой въехали три большие машины с ящиками. Капельмейстер Дима Огородник, ученик девятого класса, тряхнув огненно-рыжей шевелюрой, поднял руку с палочкой, подождал, пока машины, подъехав, остановились возле загородки с утятами, снова мотнул шевелюрой и, резко опустив палочку, обрушил на торжественно застывших слушателей бравурные звуки туша.
   Начался подсчёт. Три пожилые колхозницы в белых платках, ловко подхватывая за шеи утят, бросали их в ящики:
   - Пара! Вторая! Третья!.. Двадцать пять! Грузите в машину! Давайте ящик! Живо, живо!..
   Руки колхозниц мелькали так быстро, что Серёжа едва успевал заносить в тетрадь пометки. Тут же с секундомером в руке стоял Павел Андреевич. Стёкла очков его восторженно блестели.
   - Три ящика за двадцать секунд! Вот учитесь, ребята, как надо работать!
   Петя Телегин, Дина, сестры Захаровы подносили тару. Ребята старших классов грузили утят в машины. Оркестр, сбиваясь в такте, играл недавно разученную песню о гордом "Варяге". Гости грызли семечки.
   Ровно через двадцать пять минут Овсиенко, заикаясь от волнения, торжественно объявил:
   - Всё! Девяносто шесть с половиной процентов!
   - Уррра-а-а!.. - подхватили ребята. - Девяносто шесть с половиной! Уррра-а-а!..
   Дима Огородник тряхнул шевелюрой, оркестр заиграл туш. Машины, пыхнув синеватыми дымками, торжественно выплыли со двора. Утята уехали, и всем ребятам как-то стало немного грустно.
   - Что же мы теперь будем делать-то? - разведя руками, спросил Коля Гайдук. - Вроде пусто без них.
   - Пусто, - согласился Юра. - Ну ничего, через полмесяца мы других примем, тысяч двадцать сразу. Сегодня нас по бригадам распределять будут. Аида в нашу бригаду.
   Гайдук деловито вытер ладонью нос:
   - Не-е-е. Я к бате, в деревообделочный. Там станки новые привезли. Фуговочный, долбёжный, строгальный. Если что надо будет, приходи.
   - Ладно, - сказал Юра, - приду. - Хотя не представлял себе, за какой это надобностью он может обратиться в столярный цех.
   Оркестр, игравший польку, замолк, и сразу же. стали слышны и говор и взрывы смеха.
   - На построение! На построение! - закричали дежурные.
   Все, толкаясь, бросились строиться по классам. За хлопотами никто и не заметил, как у палисадника, возле оркестра, появился стол. Аня Титаренко, щурясь от яркого солнца, стелила красную скатерть. Рядом стояли завуч, директор школы и председатель колхоза. Все втроём, уткнувшись в какие-то бумаги, с интересом рассматривали их.
   - Готово! - сказала Аня.
   Директор школы оторвал взгляд от бумаг:
   - Спасибо! - И к председателю: - Давай, Александр Спиридонович, начинай.
   Председатель положил бумаги на стол, придавил их широченной ладонью. Вся школа, выстроенная квадратом, затаила дыхание.
   - Я говорить много не буду, ребята, - обводя всех взглядом, сказал председатель.
   - Тут и так всё ясно. Вы хорошо поработали. Молодцы, ребята! И от правления колхоза вам большое спасибо!
   Дима Огородник, воспользовавшись паузой, резко взмахнул палочкой. Пока оркестр играл туш, председатель разыскал глазами деда Моисеича, прищурился, кивнул головой. Моисеич скрылся за углом и оттуда сразу же выехал быстроходный газик с красным лозунгом на полотняном кузове: "Слава юным утководам!"
   Машина подъехала к столу. Дед Моисеич, спрыгнув с подножки, откинул брезентовый полог, и все увидели большую картонную коробку с надписью:
   "Телевизор "Кристалл".
   Председатель взял со стола листки бумаги, не торопясь надел очки:
   - Поскольку, ребята, ваш труд общий, мы и оплачиваем вам натурой общего пользования. Вот вы делали по нашему заказу ящики, кормушки и поилки, стаканчики бумажные для рассады, ну и ещё - вырастили нам утят. За всё это мы купили вам телевизор со всем оборудованием...
   Оркестр рявкнул туш.
   - И... десять швейных машинок! Девочки радостно захлопали в ладоши:
   - Вот теперь мы организуем мастерскую!
   Это была их давнишняя мечта - шить что-нибудь настоящее, полезное.
   Потом директор школы объявил благодарность отличившимся в выращивании утят. На первом месте была фамилия Овсиенки.
   Серёжа стоял, гордо выпятив грудь. Теперь-то уж он наверняка попадёт в бригаду утятников.
   КРЯКА ПОЯВЛЯЕТСЯ НА СВЕТ
   Весна опушила зелёной пеной деревья, расстелила ковры по полям и на пригорках, возле дорог разбросала щедро золотые цветки одуванчиков. По утрам, тревожа душу заморскими песнями, нежно щебетали ласточки, залихватски пересвистывались скворцы, и где-то высоко-высоко курлыкали журавли.
   Но ни весны, ни птичьих трелей не слышал пока наш будущий герой Кряка. Он мирно дремал себе в яичной скорлупе, далёкий от ребячьих волнений и переживаний за его утиную судьбу.
   Ящик, в котором лежал Кряка со своими братца-. ми, всё пополнялся и пополнялся.
   Шли дни, недели, и всякий раз утром занимали своё место рядом с ним два, а то и три утиных яйца. Они аккуратно укладывались в ряд и сверху присыпались золотистой мякиной.
   Когда их стало сорок, Дина сказала:
   - Ну ещё немного потерпите, и я вас отнесу в инкубатор. - Пошептала, пошептала, подсчитывая в уме оставшиеся до каникул дни, и добавила: Третьего мая и отнесу. А пока спите! - и ушла в школу.
   В тот же день подъехала к воротам машина с гостями. Высокий, широкоплечий мужчина в кожаной фуражке, расправив усы, обнял и расцеловал выбежавшую на улицу Динину бабушку.
   - Маманя, мы ненадолго, - сказал он. - Закусить заехали. Проголодались с дороги.
   - Сейчас, сейчас, сынок! - захлопотала бабушка. - Яишню на сале поджарю. Ты ведь любишь её. Заходите, гости, в хату.
   Трое мужчин и четыре женщины, разминая затёкшие ноги, вылезли из машины и вошли в дом.
   Через минуту весело затрещал камыш в печке, и на громадной сковороде, корчась, зашипело свиное сало.
   Слазив в подвал, бабушка притащила н поставила на стол запылённую четверть вина.
   - Откушайте, гости, нашего вина, - сказала бабушка. - Чистый мускат.
   - Ого! - обрадовался дядя Петя, довольно потирая руки. - Спасибо, маманя. Под яичницу в самый раз! - и весело подмигнул гостям.
   Сало, растопившись, громко забулькало на сковороде. Бабушка спохватилась, бросилась чистить лук, резать его кругляшками, потом вдруг вспомнила - яйца-то она не приготовила, уже колоть пора. Закрутилась от радости-то совсем.
   Подхватила фартук, наклонилась, полезла под стол рукой. Подумала: компания большая - десятка три надо. Раздвинула мякину в ящике, быстро набрала яиц, переложила их в миску и уже пошла было к печке, как сзади громкий, испуганный внучкин крик:
   - Бабушка, что ты делаешь?! Бабушка, вздрогнув от неожиданности, едва не выронила миску.
   Дина подлетела, схватила:
   - Зачем утиные яйца жаришь? Я копила, копила, а она!.. - и заплакала навзрыд.
   В дверь, пригибаясь, шагнул дядя Петя:
   - Что за слезы, отчего рыдает моя племянница?
   - Да-а! Бабушка Кряку хотела зажа-арить! Дядя Петя взял миску из Дининых рук, поставил на стол, потрогал пальцем лежавшее сверху утиное яйцо с надписью "Кряка".
   - Ого! - удивлённо сказал он. - Действительно, Кряка. Это от тех, от наших?
   Хорошие утки. Мы за них первую премию получили. - И к матери: - Зачем же ты, маманя, племя изводишь?
   Бабушка растерянно теребила передник:
   - Да бес, видно, попутал, сынок. Со слепу-то залезла не в тот ящик.
   Так избежал Кряка ужасной участи - быть заживо зажаренным на сковороде.
   К тому времени, когда пришёл срок, у Кряки стало пятьдесят девять братиков.
   Собрала их всех Дина в корзинку и отнесла в инкубатор. Там их, по её просьбе, чтобы не спутать с другими, отметили красным карандашом и положили в длинный металлический лоток с отверстиями.
   Лежат в лотке сто двадцать шесть яиц, и те, что принесла Дина, крупнее всех, а Кряка - словно богатырь.
   - Хорошие выйдут утята, - сказала работница, устанавливая лоток на верхний ярус.
   А Дина взяла и незаметно написала на лотке карандашом: "Кряка".
   Когда уложили целиком весь ярус - шесть с половиной тысяч яиц, включили электрическую печь, вентиляторы, и пошёл гулять вокруг тёплый воздух - тридцать семь с половиной градусов. Хорошо, тепло!
   Кряке это пришлось по вкусу, и он принялся расти. На двадцать седьмой день стало ему тесно. Повертелся он, повертелся в своём помещении и пробил клювиком первую дырочку. Пробил, вдохнул свежего воздуха - понравилось. Хорошо! И принялся за работу. Стукнет, стукнет в одном месте, повернётся чуть-чуть, стукнет ещё раз - рядом. Опять пробьёт, опять повернётся. И так надкалывает по кругу. Надколол, опустил голову, сгорбил шею, поднатужился и шеей - рраз! - снял "шапку". Только скорлупка отлетела.
   Вытянул шею, сидит. Смешной, жалкий, голова качается. Посидел немного, обсох, давай выбираться из скорлупы. Выбрался и... сразу же отправился путешествовать.
   Сквозь мягкий гул вентилятора слышен шорох, возня, постукивание. Это работали клювиками Крякины братишки. Но Кряка не обращал на них никакого внимания. Он по их головам пробирался к свету.
   Щель, сквозь которую проникал в лоток электрический луч, загорожена специальным щитком, чтобы утята не выпрыгивали. Потолкался, потолкался Кряка - никак! Нет такой дырки, чтобы пролезть. А пролезть хочется. Уж очень там внизу интересно было.
   Стал Кряка кругом по лотку ходить. Ходит и в каждую маломальскую щель клюв засовывает, потом, голову, потом плечо. Мала - не пролезть!
   И вот в самой задней части лотка, в кромешной темноте, нашёл Кряка место, где пролезть можно. Стал протискиваться. Еле-еле пролез, едва не застрял. Но всё же пробрался и... упал. Провалился, полетел, шлёпнулся на пол. Вскочил, осмотрелся:
   "Ага, вон где свет!" - и побежал.
   В это время открылась дверь. Работница в белом халате вошла в инкубатор. Кряка подумал, что это мама, бросился под ноги. Работница увидела, засмеялась:
   - Ишь прыткий какой!
   Кряка испугался, затормозил, проехался на лапках по скользкому полу. Но было уже поздно. Работница поймала его, выдвинула лоток и водворила Кряку на место: "Сиди тут, нечего бегать!"
   Но Кряка был не из таких, чтобы сидеть. Он снова протиснулся в щель, снова упал...
   В тот же день прибежала Дина с подружками: с Лидой, Женей и Любой Карнаух - они вместе попали в одно звено.
   - Ну как, выводятся? - спросила Дина.
   - Выводятся, - сказала работница.
   - Можно посмотреть?
   Посторонние в инкубатор не допускались, но заведующая разрешила.
   - Пусть посмотрят, - распорядилась она, открывая тяжёлую дверь.
   Что-то жёлтенькое мелькнуло по гладкому полу и скрылось под лотками в щели. :
   - В котором лотке ваши утята? - спросила работница.
   Дина, разыскав свою надпись, сказала:
   - Вот в этом.
   - Посмотрим.
   Работница выдвинула лоток.
   Большинство яиц были надколоты, у некоторых сняты "шапки", и слабенькие ещё утята, вытянув длинные мокрые шеи с торчащими в разные стороны волосиками, старались выбраться из тесной скорлупы.
   - А где же Кряка? - забеспокоилась Дина. Кряки не было. Лишь там, где он лежал, валялась давно просохшая скорлупка с надписью "Кря..."
   - Куда же он делся? - удивились Захаровы.
   - А это мы сейчас узнаем, - сказала работница и, присев на корточки, постучала пальцами по фанерному полу: - Утю-тю-тю-тю!
   Тотчас же из щели, из-под лотков, выскочил бойко утёнок. Подбежал, склонил головку, клюнул в палец.
   Девочки захлопали в ладоши от восторга. Ну конечно, это был Кряка! Большой, шустрый, и на спине у него между кривыми отростками крыльев, вроде автомобильного номера, прилипший кусочек скорлупы с двумя красными буквами:
   "ка".
   - Дина, а как же мы будем различать своих породистых? - спросила Женя. - Ведь принимать-то будем двадцать тысяч!
   Дина задумалась. Действительно, как? А потерять их из виду жалко. Собирались выводить породу, и вот теперь все утята смешаются.
   - Ладно, девочки, не беспокойтесь, - сказала заведующая. - Мы ваших утят пометим. Помажем утятам затылочки краской, и будут они с красными хохолками.
   Сразу различите. Ну, а Кряка ваш и так заметный. Самый большой. Таких утят я ещё не видела.
   - Ой, всё равно помажьте! - попросила Дина.
   - Хорошо, помажу, - согласилась заведующая. Девочки вышли и остановились на крыльце: завтра утят принимать, а они ещё не осмотрели помещение.
   Дина сказала:
   - Пойдёмте сейчас посмотрим.
   Идти было далековато - шесть километров.
   Люба поглядела на солнце, поморщилась:
   - Поздно, давайте завтра.
   - А завтра совсем будет поздно, - возразила Лида. - Пошли!
   Станица стояла на высоком плато, и дорога, вильнув, стала круто спускаться вниз.
   Солнце катилось к западу. Далеко на горизонте тонули в розоватой дымке водные просторы лимана. Зеленел камыш, порхали бабочки, тонко пахло чебрецом, морской водой и прелью. Под ногами звонко хрустела ракушка.
   Девочки, взявшись за руки, бежали вприпрыжку, изредка останавливаясь, чтобы нарвать цветов, сделать букет и потом забыть его где-нибудь у дороги.
   Скоро за поворотом показались два длинных, крытых черепицей коровника. Сверху они казались приплюснутыми красными гусеницами, застывшими на зелёном лугу.
   Коров не было видно. Их перегнали на летнее пастбище. Крутился ветряк, качая воду, блестели на солнце стёкла многочисленных окон..
   Двери коровника были открыты настежь. Девочки вбежали и ахнули: всё было готово, даже кормушки и поилки расставлены, и чисто кругом, только пахло немного карболкой.
   - А что это такое? - удивилась Люба Карна-ух. - Какие-то печки чудные.
   Посередине коровника, упираясь в потолок, стоя ли два недавно выложенных и ещё не просохших кирпичных борова. К ним с обеих сторон тянулись от сложенных плит толстые железные трубы метров по пятнадцать длиной.
   - Ого, хитро придумали! - обрадовалась Лида. - Это я знаю для чего утят обогревать.
   - В такую теплынь-то? - возразила Дина.
   - А ты что, забыла? - Женя, смеясь, посмотрела на подругу. - Для утят до пятидневного возраста нужна температура... - начала она тоном учителя.
   - Знаю, знаю! - перебила Дина. - Нужно двадцать восемь градусов. А для утят до десяти дней - двадцать два! Это мы будем ночью топить.
   - А вот где мы будем спать, - сказала Лида, открывая дверь в жилое помещение.
   Это была небольшая, свежевыбеленная комнатка с дощатыми нарами в два этажа. В углу, под потолком, использовав торчащий конец балочки, ласточка слепила себе гнездо. Когда девочки вошли, четыре желторотые головки с любопытством посмотрели вниз. Через открытую форточку влетела ласточка-мать. Не обращая внимания на девочек, она прилипла к гнезду, сунула в первый попавшийся разинутый рот какую-то козявку, циркнула на раскричавшихся птенцов и улетела. Девочки осторожно прикрыли дверь.
   - Это к счастью, - шепнула Лида.
   - А как же! - убеждённо ответила Женя. - Значит, мы вырастим хороших утят и поедем с ними на выставку.
   ПЕРВЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ
   В чистом небе ещё мигали звёздочки, а на широкой станичной улице уже слышны были детские голоса:
   - Елизавета Петровна! Елизавета Петровна! А дневник взяли?
   - Взяла, взяла, Диночка, не беспокойся!
   - Елизавета Петровна, а у меня лямка оборвалась!..
   Хлопали крыльями и перекликались голосистые петухи. Тут и там вполголоса сонно мычали коровы и доносилось звонкое: "Ззз! Ззз! Ззз!" Пахло парным молоком и утренней свежестью.
   Сбоку из переулка вышла ещё группа девочек. Одна из них вела за руль велосипед.
   - Здравствуйте, Елизавета Петровна! Мы не опоздали? Давайте ваш рюкзак ко мне на велосипед.
   - Нет, нет, Анечка, спасибо, я сама. Помоги вон лучше Юле Марьиной.
   Аня Титаренко подошла к маленькой девочке в коротком белом платьице, взяла у неё рюкзак:
   - Э, да у тебя лямка оборвалась.
   - Ну вот, теперь мы все, - удовлетворённо сказала Елизавета Петровна. Придём к инкубатору - разделимся. Со мной останутся Дина, Женя и Люба. Остальные поедут с вещами на место. Нужно приготовить завтрак для утят.
   Возле инкубатора уже фырчали машины и слышен был голос деда Моисеича: