Тихомолов Борис. Кряка

   - Сейчас девчата придут - утят принимать, так вы их тут поскорее обслужите.
   Едва девочки подошли к зелёной изгороди, окружавшей инкубатор, как из-за кустов с криком выскочили мальчишки:
   - Уррра-а-а! Обходи справа, атакуй слева, нале-та-а-ай!
   Девочки с визгом побежали назад к учительнице:
   - Юрка! Вот вредный, перепугал... А чего вы тут, вам же завтра принимать?
   - А это я их попросила помочь нам, - сказала Елизавета Петровна. Чтобы поскорей.
   Когда ребята стали принимать утят, они сразу же увидели Дининых породистых.
   - Смотри, смотри, какие крупные! - кричали мальчики. - И с хохолками на затылках. Вот смешные!
   - Это Крякина шайка, - завистливо щуря глаза, сказал Овсиенко. - Вот бы нам таких!
   Кряка сразу же стал отличаться своим поведением. Когда утят погрузили в машину, он выпрыгнул из ящика и, махая кривыми крылышками, побежал к краю кузова. Дина поймала беглеца: "Ах ты, озорной!" - и посадила его обратно в ящик.
   Солнце было уже высоко, когда погрузили последний ящик. Мальчики, накрыв кузов брезентом, запирали борта машины.
   Уже и ехать надо бы, да куда-то шофёр запропастился. Елизавета Петровна, похожая в своём спортивном костюме на мальчика-подростка, прислонившись к крылу машины, нервно теребила кончик носового платка:
   - Дина, сходи, пожалуйста, посмотри, куда шофёр девался!
   Дина, мотнув косой, кинулась за угол и чуть не сбила с велосипеда раскрасневшуюся от быстрой езды Лиду Захарову.
   - Ой, ты чего это? - удивилась Дина. Лида спрыгнула с велосипеда, сдёрнула косынку с головы и торопливо вытерла мокрое лицо.
   - Елизавета Петровна! Елизавета Петровна! - тяжело дыша, проговорила она. - Беда-то какая! И в нашем, и в соседнем коровнике ни одной поилки, ни одной кормушки нет! Увёз кто-то...
   Елизавета Петровна всплеснула руками.
   - Как же это? - испуганно спросила она. - Зачем же вы отдали?
   - А мы не отдавали! - оправдывалась Лида. - Мы поехали за соломой, а коровник открыли, чтобы проветрить.
   У переносицы Елизаветы Петровны собрались морщинки. Лёгкий ветерок, щекоча лоб, трепал светлую прядь волос.
   - Значит, увезли? - задумчиво переспросила учительница, пряча под берет волосы.
   - Кто бы это мог сделать?
   Подошёл шофёр, пожилой, сутуловатый мужчина с пышными светлыми усами, посмотрел с любопытством на учительницу:
   - Э-э, да вы, никак, расстроены чем-то?
   - Будешь тут расстроена с вами! - с сердцем сказала учительница. - То одно, то другое! Куда вы девались? Ехать надо, а вы пропали! А там, пожалуйста, поилки с кормушками увезли. Как мы утят поить будем?
   У Елизаветы Петровны заблестели глаза от обиды, и она, чтобы скрыть подступившие слезы, полезла в кабину.
   - Ну, ну, - сказал добродушно шофёр, - вы не расстраивайтесь. Плохо, конечно, что увезли, но ведь бед-то непоправимых нет! Что-нибудь придумаем.
   Елизавета Петровна с надеждой посмотрела на шофёра:
   - Правда?
   - А как же! - Шофёр окинул взглядом двор гаража. - Да вон, например, лежат никому не нужные старые покрышки.
   - Хе! Вы смеётесь! - отозвался из кузова Овсиенко. - Как же это из неё поилку сделать?
   - А очень просто: разрезать покрышку вдоль - сразу две поилки.
   - А чем же её резать-то? - усомнился Юра - Перочинным ножичком?
   Шофёр сердито повёл усами:
   - Циркульной пилой, вот чем!
   - Хе! - перевесившись через борт, заорал Овсиенко. - Юрка, доставай скорее свою циркульную пилу!
   Шофёр, сердито рванув дверку, забрался в кабину.
   - Ни стыда, ни совести! - проворчал он, включая зажигание. - Ты им дело говоришь, а они всё в шутку превращают.
   - Ой, постойте, куда же вы? - взмолилась Елизавета Петровна. - А как же с покрышками?
   Шофёр засопел носом, рывком выключил зажигание.
   - Мороки тут с вами не оберёшься! - проворчал он. - Посидите, я сейчас...
   Вылез из кабины, сутулясь побежал в гараж.
   А в это время наверху произошла ссора. Петя Телегин, разозлившись на дерзкую шутку Овсиенки, дал ему по затылку.
   Овсиенко обиделся, полез было драться, но Юра сказал вполголоса:
   - Ну, ну, смотри у меня, а то и я подбавлю!
   Серёжины глаза налились слезами. Он молча спрыгнул с машины и зашагал прочь.
   Было очень обидно. Кто отличился в закупке утиных яиц? Он - Серёжа Овсиенко! Кто добился девяноста шести и пяти десятых процента сохранности утят? Опять Овсиенко. Кому вынес благодарность председатель колхоза? Ему. Кому объявлена благодарность в приказе по школе? Опять ему. А тут дерутся. И слова не скажи.
   Подумаешь, из-за какого-то шофёра! Если бы он директору школы или председателю колхоза нагрубил, тогда другое дело. И всё это, конечно, от зависти. Вот купит он себе мотовелосипед...
   Серёжа хлюпнул носом, и мысли его приняли другое направление.
   Подумаешь, подзатыльник! И не больно вовсе. Зря он всё-таки обиделся. Ну, ушёл, а дальше? Соберутся завтра ребята и скажут: "Нам такой не нужен. Катись отсюда колбасой!" - и всё. Не видать тогда ему мотовелосипеда. Надо как-то вывернуться незаметно, сделать вид, что он пошёл... посмотреть покрышки.
   Серёжа был как раз возле раскрытых настежь ворот гаража. Около сложенных горой покрышек он увидел сутулую спину шофёра и рядом с ним щупленького, с обгоревшим на войне лицом - заведующего гаражом. Склонившись, он писал что-то в блокноте.
   Шофёр топтался на месте и, словно ища кого-то, нетерпеливо посматривал по сторонам. Увидев Серёжу, он обрадованно закивал головой и, махнув неуклюже рукой, крикнул:
   - Ну-ка, поди сюда, шустрый! Серёже только этого и надо было. Он даже подпрыгнул от радости. Подлетел, сказал весело:
   - А вот он и я! Что надо делать? Завгар вырвал листок из блокнота и протянул его Серёже:
   - Сейчас дам машину, погрузим покрышки, и ты отвезёшь эту записку на лесопильный завод Кручинину. Понял? Там их разрежут, и у вас будут на первый случай поилки.
   Ясно?
   - Ясно, - солидно сказал Овсиенко и с победоносным видом обернулся к ребятам, которые с нескрываемым удивлением и завистью смотрели на него.
   Серёжа поднял записку над головой:
   - Эге, ребята! Аида сюда, дело есть!.. Машина с утятами 'поехала на ферму.
   Уезжая, Елизавета Петровна сказала мальчикам:
   - Вся надежда, ребятки, на вас. Поилки нужно сделать во что бы то ни стало, и поскорей. Сами понимаете...
   - Да вы не волнуйтесь, - успокаивал шофёр. - Ребята у вас шустрые, враз обернутся. Да и Василий Николаевич записку написал своему дружку. Вместе в одном танке воевали. Не откажет.
   Но всё получилось не так. Утром сломался вал циркульной пилы. Кручинин уехал в район за новыми деталями. Шофёр, молодой парень в серой кепке, из-под которой фасонисто свешивался на глаза пушистый кучерявый чуб, куда-то торопился.
   - Эй, огольцы! - крикнул он, высунувшись из кабины. - Долго вы там расхаживать будете? Сваливайте ваши покрышки!
   - Да чего их сваливать-то! - чуть не плача от досады, огрызнулся Юра. Пила-то ведь не работает.
   - Ну и что? - настаивал шофёр. - А я тут при чём? Может, она и завтра работать не будет, так я что - стоять должен? Сгружайте живо!
   У Серёжи вертелся на языке дерзкий ответ, но он, памятуя о подзатыльнике, молчал.
   А Петя Телегин, насупив брови, сказал:
   - Вы как хотите, а я сгружать не буду. Не можем мы сгружать. Тогда утята без воды останутся. Надо что-то придумать.
   А что тут придумаешь, если пила не работает. Ведь не будешь в самом деле автомобильную покрышку перочинным ножичком разрезать!
   А тут ещё этот шофёр. Такой .противный. Трясёт чубом, словно козёл бородой, кричит:
   - Кому я говорю?! Сгружайте, а то увезу обратно!
   У Юры по веснушчатому лицу пошли зелёные пятна.
   - Чего это вы увезёте? - тихо спросил он. - А завгар что вам говорил?
   Шофёр прищурился, ловким движением воткнул в рот папироску. Достал спички, прикурил, пыхнул дымом:
   - Плевать я хотел на вашего завгара! Тут калым хороший навёртывается, а вы со своими покрышками. Не хотите выгружать - выброшу сам.
   Рванув дверку, он выпрыгнул из кабины, надвинул на лоб кепку и полез в кузов.
   Овсиенко, взглянув на обескураженного Юру, сказал вызывающе:
   - Ты тут, знаешь, не очень-то хорохорься!.. Василий Николаевич всё-таки мне дядей приходится! - не моргнув глазом, соврал он. - Я как скажу ему...
   Шофёр, уже почти забравшийся наверх, неожиданно повернулся и сел на краю кузова, свесив ноги в щегольских хромовых сапожках.
   - Ну ладно, ребята, - улыбаясь деланно-весёлой улыбкой, примиряюще сказал он, - я пошутил. Будем стоять тут до морковкиного заговенья. Вопросы есть? Нет?..
   Облокотившись на кабину, он заложил ногу на ногу, глубоко затянулся и с безразличным видом принялся выпускать кольца дыма.
   Ребята переглянулись.
   - Ловко ты его отбрил! - облегчённо вздыхая, прошептал Юра. - Ну, а теперь слушайте: нам нужно поехать сейчас в столярную мастерскую, к Кольке Гайдуку, может, он как-нибудь разрежет.
   В столярной мастерской тонко визжала циркульная пила. Коля Гайдук в брезентовом фартуке и в рукавицах, неторопливо нагибаясь, брал из штабеля заготовки и распиливал их по шаблону на четыре части - вдоль и поперёк.
   Увидев товарищей, он выключил пилу и приглашающе махнул рукавицей.
   В наступившей тишине необычно звонко прозвучал его голос:
   - А-а, ребята! Идите сюда! Подошёл Колин отец, широкоплечий, кряжистый, недоуменно повёл чёрными лохматыми бровями.
   - Чего это вы какие-то растерянные? - спросил он, здороваясь с каждым за руку. - Или что стряслось?
   Ребята молчали, не зная, что сказать, потом вдруг заговорили разом.
   Выслушав ребят, Колин отец нахмурился, задумчиво почесал подбородок.
   - Ладно, - сказал он, - хоть нам и недосуг, но помочь надо. Давайте ваши покрышки, я сам напилю.
   ОБОРОТЕНЬ
   Конечно, поилки из покрышек для маленьких утят были не очень-то удобные.
   Деревянные сделаны так, чтобы только голову просунуть, утёнок в ней не намокнет.
   А эти были неудобны. Едва их расставили и налили водой, как утята пошли на приступ. Волна за волной, пища и толкаясь, переваливаясь через борта, плюхались в воду, пили, дробно хлюпая плоскими клювиками. Тут бы и побегать, побрызгаться, пошлёпать по воде лапками, но через борта покрышек шли, как на приступ, свежие силы, напирали, выталкивали намокших и уже дрожащих братцев.
   Елизавета Петровна распорядилась закрыть окна, двери и затопить печи. Затрещал камыш в топках, защёлкали, нагреваясь, трубы. Мокрые утята, наевшись досыта, ложились на разостланную под трубами солому, блаженно прикрывали глаза. Девочки задыхались от жары, а для утят температура была в самый раз - двадцать восемь градусов.
   Ночью девочки почти не спали - не хотелось. Всё было ново и так интересно! Да и работы хватало на всех. Аня Титаренко и Вера Бирюк девочки из девятого класса - варили в больших котлах яйца. На десять утят полагалось одно яйцо в день.
   Нужно сварить сразу две тысячи, остудить, почистить, мелко нарубить. Нужно следить за утятами, чтобы не грудились, не давили друг друга. Девочки всё время ходили и разгребали руками тёплые копошащиеся кучки. Только разгребут, а они опять соберутся.
   Висящие под потолком электрические лампочки мягко освещали устланный соломой пол, спящих утят. По углам коровника лежали таинственные тени, и в них чудились всякие страхи. То, шевеля гривой, вставал царь зверей - лев, то из яслей, .щуря зелёные глаза, выглядывал тигр. Возились воробьи на потолке, и девочкам мерещились драконы. Изредка в полуоткрытое окно влетит из темноты ночи звонкий голос перепёлки: "Пить-полоть!" - и все страхи исчезали, как дым. Какой же это лев? Это солома. А тигр - вовсе не тигр, а связка камышей. И драконов нет. Это всё сказки. Нет, не хочется спать. Ничуть.
   Но спать надо. Завтра много работы. Утята будут выкачивать воду, как насосами, - только подливай. Кушать будут - только подсыпай. На второй день утёнку яйца мало - надо подмешивать размоченный жмых, добавлять рыбьего жира, свежей измельчённой травы.
   - Спать, девочки, спать! - говорит Елизавета Петровна. - Уже поздно. Ложитесь, а мы с Верой подежурим.
   Пока Вера разгребала утят, Елизавета Петровна пошла посмотреть запасы кормов.
   Откинув крышку, Елизавета, Петровна удивлённо повела бровями: "Что же это такое?
   Утят кормят яйцом три дня. Значит, на двадцать тысяч должно быть шесть тысяч яиц. Вчера за день скормили две тысячи, сварили на завтра ещё две, выходит - должно остаться две тысячи, а в ларе лежат десятка три, не больше!"
   Елизавета Петровна тихо опустила крышку, постояла, кусая губы. Утром увезли поилки с кормушками, а сейчас не хватает яиц. Что бы это значило? Небрежность или злой умысел? Но чей? Кому это надо? До сих пор ей как-то в голову не приходило обдумывать эти факты, некогда было. А сейчас просто стало досадно и даже обидно. Затеяли новое хорошее дело - воспитание трудовых навыков у ребят, и вдруг такое отношение! И если она сразу же, с утра, , не примет меры, то послезавтра нечем будет кормить утят. А уж она-то знает, чем это грозит.
   Начнутся всякие болезни, падёж, и злые языки скажут: "Разве можно доверять детям такое?"
   Но покидать бригаду ей сейчас никак нельзя. От первых двух-трёх дней зависит здоровье и сохранность утят.
   Елизавета Петровна, подкладывая камыш в печки, долго думала, кого бы послать к председателю колхоза с запиской. И наконец решила: Лиду и Дину. Первая побойчей, вторая похитрей.
   Дина с Лидой поехали рано утром на велосипеде. Правда, им почти всё время пришлось идти пешком, так как дорога шла в гору. Но велосипед они взяли по совету Елизаветы Петровны. Мало ли там куда придётся съездить. Кроме того, по общей просьбе девочек они должны были привезти из дому патефон с пластинками и книжки.
   Как и следовало ожидать, председателя колхоза они уже не застали. Он уехал чуть свет на силосные ямы. Дед Моисеич ещё не появлялся. Возле инкубатора стояли машины, толкался народ.
   В узком коридоре, уставленном доверху тарой, девочки столкнулись с Юрой и Петей.
   Они несли ящик с утятами.
   - Э! Вы чего? - удивился Юра. - Ночевали дома?
   - Да нет, - отмахнулась Лида, - утят кормить нечем. Яиц не додали, целых две тысячи!
   - Эй, проходи там! Чего встали?.. - послышался голос Овсиенки. - А-а, девчата?
   Помогать пришли?
   - Помогать, - сказала Дина и, увидев Павла Андреевича, дёрнула подругу за юбку.
   - Надо ему показать записку.
   Павел Андреевич сказал:
   - Девочки, извините - некогда. Вот приму утят, тогда, - и ушёл с работницей инкубатора.
   Дина с Лидой переглянулись, пожали плечами. Кругом неудача. Что же делать? Куда идти?
   Овсиенко, пробегая мимо, крикнул:
   - Девчата, не ломайте голову! Наши кормушки и поилки Замковой увёз!
   - А зачем? - спросила Дина.
   - Не знаю.
   - Ага, Замковой! - сказала Лида. - Я так и знала. Пошли искать Замкового...
   Проходя мимо кабинета председателя, Лида по пути толкнула дверь. Она открылась.
   В кабинете с мокрой тряпкой в руках стояла Динина бабушка.
   - Дина? Ты чего здесь? - обрадовалась она. - Домой пришла?
   - Да нет, бабушка, Замкового ищем. Ты не видала его?
   - Да был, - недовольным голосом ответила бабушка. - Вот тетрадь свою оставил.
   Сейчас небось ищет её. Всегда так, - махнула бабушка тряпкой, - то одно перепутает, то другое, то забудет чего. Как ребёнок маленький. Сегодня его председатель ругал. За какие-то кормушки с поилками. Увёз, что ли, у кого-то., Дина, торопливо заплетая распустившийся кончик косы, смотрела на бабушку во все глаза.
   - Ой, бабушка, да это у нас! А где его тетрадь? - И к подруге: Помнишь, Лида, мы у председателя план составляли, когда утят получать? Замковой тогда себе в тетрадь записывал. Вот бы посмотреть, что он там записал.
   - Да вон посмотри, на столе лежит, - сказала бабушка, вытирая тряпкой стул. - Может, и отнесёте её старику-то? Он сейчас на птицеферме должен быть.
   - Отнесём, - охотно согласилась Дина. - Нам его всё равно искать. Схватив со стола толстую клеёнчатую тетрадь, она скомандовала: - Побежали!
   Во дворе девочки принялись рассматривать тетрадь. Страницы её были густо исписаны неровным, старческим почерком. Записи были отрывистые, неразборчивые, и поэтому им пришлось покопаться, чтобы найти то, что нужно. На листке, датированном 25 мая, было записано: "Шк. бр. дев. № 1 пол. ут..." И дальше непонятно - то ли 3 июня, то ли 8-го.
   - Ничего не разберу, - сказала Дина. - Тут какой-то гриб нарисован.
   - И правда, что гриб, - подтвердила' Лида. - А ну-ка, давай посмотрим, что он мальчикам записал.
   "Шк. бр. мал. № 2 пол. ут..." - и снова непонятный знак. Какая-то странная цифра, отдалённо напоминавшая четвёрку, но больше похожая на девятку.
   Дина фыркнула:
   - Сам-то он разбирается в своих записях?
   - Ладно, это мы у него узнаем, - сказала Лида, засовывая тетрадь за пояс своих шаровар. - Садись на багажник, поехали!..
   Замкового они увидели на окраине станицы. Надвинув на глаза широкополую соломенную шляпу, он шёл посреди дороги, тяжело загребая ногами пыль. Его длинная, сутулая фигура была видна за целый километр.
   Лида свернула в сторону, подъехала к палисаднику и затормозила возле врытой между двумя тополями скамейки:
   - Давай подождём его здесь. Прислонив велосипед к ограде, девочки уселись на скамью. К ним, важно кококая, подошёл петух, покосился круглым с золотым ободочком глазом, потряс бородой, явно выпрашивая подачку.
   Дина нашла в кармане крошку от булки, бросила. Петух подошёл, наклонился, перевернул клювом крошку и стал звать кур.
   Тотчас же, откуда ни возьмись, прибежала рыжая хохлатая курица, проворно склюнула крошку и укоризненно уставилась на петуха: "Подумаешь, чем угостил!
   Стоило из-за этого крик поднимать!"
   Петух не смутился. Он вытянулся во весь свой рост и, распустив крыло, пошаркал им по чешуйчатой, украшенной огромной шпорой ноге. Курочка нырнула в сторону, бросилась ловить кузнечика.
   В это время во дворе сердито гавкнула собака. Рыжий мордастый кот, распушив хвост, пулей вылетел из подворотни. Увидев девочек, он сделал вид, будто за ним никто не гнался, присел, полизал шёрстку на спине и, нервно подёргивая хвостом, пошёл на другую сторону улицы.
   Замковой, уже совсем было подходивший к тому месту, где сидели девочки, неожиданно остановился, проводил недовольным взглядом неторопливо шествующего кота и... повернул назад.
   Девочки удивлённо переглянулись:
   - Чего это он?
   Дина фыркнула, зажав ладонью рот:
   - Кошка дорогу перешла! .
   Лида укоризненно посмотрела на подругу:
   - Ну, это ты зря. Сейчас уж этому никто не верит.
   - А он верит! - возразила Дина. - Мне бабушка рассказывала. В леших верит, в оборотней... - Лида вскочила, схватила велосипед.
   - Чего же мы сидим? Уйдёт ведь. Надо догонять. Садись скорее!.. Данило Фёдорович! Данило Фёдорович! - закричала Лида, изо всех сил крутя педалями, - Подождите! Мы вам тетрадь привезли!
   Замковой остановился, сдвинул шляпу на затылок.
   - Тетрадь? - спросил он, подозрительно оглядывая выпуклыми глазами спрыгнувших с велосипеда девочек. - Какую тетрадь?
   - Да вашу. Вот эту вот. Вы её у председателя забыли.
   Замковой протянул руку, взял тетрадь и, не глядя, сунул её в карман поношенной полотняной блузы.
   - У председателя? - поворачивая назад, хмуро переспросил он. - Обидел меня нынче председатель. Стариком обозвал. Сказал, что мне на пенсию давно пора, что я путаю. Обругал за кормушки с поилками. А чего ругать-то? Что я, без соображения, что ли?
   Замковой зашагал размашисто, так что девочки едва за ним поспевали.
   - И правильно он вас за поилки с кормушками ругал, - вставила Лида. Мы утят привезли, а поилок нет.
   Замковой резко остановился, сердито выпучил на Лиду глаза:
   - И ты, рыжая, о том же? Значит, я путаник? А в тетради у меня что записано?
   Он полез трясущейся рукой в грудной карман, достал потёртый футляр с очками.
   Водрузив на мясистый нос старенькие, перевязанные нитками очки, вынул тетрадь и, неторопливо перелистывая страницы, принялся искать записи.
   - Да вы не там ищете! - потеряв всякое терпение, сказала Лида. - В своей-то тетради уж заплутались.
   Замковой свирепо, сверху вниз посмотрел на Лиду.
   - Ты!.. Ты... кто такая?! - задыхаясь от возмущения, еле выговорил он. - Ты...
   чего мне указываешь?!
   - Ну, а как же! - в свою очередь, обозлилась Лида. - Запись ваша сделана в мае.
   а вы ищете в феврале!
   Не в силах выговорить слово, зоотехник молча снял очки и, не попадая, стал совать их в карман. Лицо его побагровело, губы дрожали, шепча что-то непонятное.
   - И правильно, правильно ругал! - разошлась Лида. В её голосе уже слышались слезливые нотки. - Вам и дела нет, что утятам не из чего пить, что яиц не запасли сколько нужно! А запись ваша... вы не цифры, а грибы какие-то нарисовали, поэтому и напутали... - Лида рывком закинула ногу через раму. - Поехали, Дина, к председателю!
   Замковой остался один. Растерянно топчась и разводя руками, он долго смотрел вслед ершистым девчонкам и едва снова тронулся в путь, как перед самым его носом, гонясь за молодым воробышком, чёрной молнией промчалась кошка. Замковой плюнул сердито и, погрозив ей вслед кулаком, свернул в переулок.
   С самого раннего утра ему сегодня положительно не везло, и это было, конечно, не к добру.
   Председатель встретил его улыбкой. Кивнув на стул, сказал сочувственно:
   - Садись, пожалуйста, Данило Фёдорович, я сейчас, - и снял трубку с зазвонившего телефона.
   Это тоже было не к добру. Уж лучше бы он громыхнул этой трубкой по столу, обругал бы как следует, накричал, так как он, зоотехник, действительно виноват - спутал даты на целых пять дней и поэтому увёз кормушки в другое, более нужное, по его мнению, место.
   Данило Фёдорович сел на краешек стула, положив большие руки себе на колени, и стал ждать, когда председатель кончит разговаривать по телефону.
   - Да, да, всё сделано!.. - сказал председатель в телефонную трубку. Оркестр! А как же - будет, будет...
   Потом он слушал некоторое время, бросая взгляды на Данила Фёдоровича, и вдруг, покраснев, откинулся на стуле, засмеялся деланным смехом:
   - Да нет, Иван Тимофеевич, что вы! Не было, не было! Да, конечно, он и сам это понял...
   Иван Тимофеевич - это первый секретарь райкома. Замковой хорошо его знал и очень уважал, хотя за последний разговор и был обижен на него. Стал расспрашивать: не трудно ли? Намекать на преклонный возраст, на пенсию. Про план говорил, который в этом году увеличился в восемь раз.
   Положив трубку, председатель как-то смущённо почесал в затылке и сказал неуверенно:
   - Там, Данило Фёдорович, машина стоит, с кормушками и поилками. Ящики с яйцами для кормления утят. Поезжай, отвези сам. Ну и... - председатель замялся, - по дороге подумай, может, тебе отдохнуть надо, а?
   Замковой вытянул шею, руки его беспокойно задвигались.
   - Ну, может, на курорт поедешь, - продолжал председатель. - Или как?..
   Зоотехник моргнул выпуклыми глазами, нагнулся, подобрал с пола упавшую шляпу, хотел сказать что-то, но только махнул рукой, поднялся и, не оглядываясь, вышел.
   На дворе было знойно. Серая клушка, растопырив крылья, раскидывала ногами конский навоз. Вместе с навозом отлетали в сторону неловко подвернувшиеся цыплята. Две буланые лошади, запряжённые в линейку, фыркая и позванивая удилами, звучно жевали в подвешенных торбах овёс. Под ногами у них дрались воробьи.
   Подошёл шофёр, оскалил зубы в широкой улыбке, тряхнул пушистым кучерявым чубом:
   - Ну что, дедуля, поедем, что ли? Мне вот так в одно место смотаться надо.
   Данило Фёдорович свирепо посмотрел на нахального, парня, хотел послать его подальше, ко всем чертям, но не смог вымолвить ни слова, только кадыком задвигал.
   "И этот тоже - "дедуля"! - с горечью подумал он, открывая дверку машины. - Как сговорились всё равно".
   Сзади чей-то звонкий голос попросил:
   - Данило Фёдорович, возьмите нас с собой! . Замковой обернулся. Перед ним с патефоном в руках стояла Лида, в белой кофточке, в синих шароварах; две рыжеватые косички топорщились в разные стороны.
   Данило Фёдорович сердито ткнул пальцем чуть ли не в самое курносое Лидино лицо:
   - Тебя? Ни за что! - залез в кабину, хлопнул дверкой.
   Лида побледнела от обиды, но тут же пришла в себя.
   - Ладно! - сказала она, сверля зоотехника взглядом. - Не нуждаюсь. Всё равно я буду на месте раньше вас. Поезжайте, дедушка!
   Замковой раскрыл рот от изумления. Шофёр, замотав от смеха чубом, включил скорость, рванул машину. Он очень торопился, часто посматривал 'на часы. С крутого спуска слетел как на крыльях. Замковой и опомниться не успел, как машина уже стояла с выключенным мотором возле раскрытых дверей коровника.
   Навстречу вышла .молоденькая учительница, выбежали девочки. Поздоровались хором.
   Увидев поилки с кормушками, захлопали в ладоши и тут же стали выгружать.
   Замковой прошёл в коровник. Поглядел на утят, потрогал рукой трубы отопления, заглянул в ларь.
   Рядом, в большой пустой бочке, кто-то сопел и скрёб дно. Данило Фёдорович подошёл ближе. В бочке замолкло, показалась голова с косичками. Смахнув со лба пот, Женя сказала:
   - Здравствуйте, Данило Фёдорович! Замковой отпрянул, замахал руками и опрометью бросился на улицу. В выпуклых глазах его светился ужас. Влетел в кабину, прохрипел удивлённому шофёру:
   - Оборотень!.. Скорей! Скорей!..
   А наверху, едва машина вскарабкалась на подъём, Замковой опять увидел проехавшую на велосипеде ту же самую девчонку, которая только что сидела в бочке.
   - Скорей! - сказал он шофёру. - Скорей!.. - и привалился в изнеможении к спинке сиденья. В тот же день он сказал председателю:
   - Всё, Александр Спиридонович, отработался! Оформляй на пенсию, - и, криво улыбнувшись, спросил: - А духовой оркестр будет?