Страница:
В 1930-х годах Кодама возглавлял правоцентристскую молодежную группу, которая совершила попытку покушения на премьер-министра страны. Сам он был приговорен к тюремному сроку, но правительство Японии использовало его в качестве поставщика шпионов и стратегических металлов для грядущих сражений. После пяти лет управления одним из самых крупных черных рынков в оккупированном Китае Кодама имел чин контр-адмирала и личное состояние на сумму около 175 миллионов долларов. После выхода из тюрьмы Кодама начал вкладывать часть своего состояния в карьеры наиболее консервативных политических деятелей Японии, став ключевой фигурой в операции ЦРУ, которая в итоге помогла Кодаме вознестись к вершинам власти. Во время корейской войны он активно сотрудничал с американскими бизнесменами, ветеранами УСС и экс-дипломатами, осуществляя смелую операцию при финансовой поддержке ЦРУ.
Американские военные испытывали острую нужду в вольфраме – редком стратегическом металле, применяемом в ракетостроении. Бандитская сеть Кодамы провозила в Соединенные Штаты контрабандным путем тонны этого метала из японских военных тайников. Пентагон заплатил за это 10 миллионов долларов. ЦРУ выделило 2,8 миллиона долларов для финансирования операции. Сеть контрабандной поставки вольфрама потребляла более 2 миллионов долларов. Однако у резидентуры ЦРУ в Токио после совместной операции с Кодамой остался дурной привкус. «Он профессиональный лгун, гангстер, шарлатан и вор, – сообщили оттуда 10 сентября 1953 года. – Кодама совершенно не способен к разведывательным операциям, и его не интересует ничего, кроме прибыли». Отношениям сторон был нанесен серьезный ущерб, и ЦРУ стало уделять больше внимания «подкармливанию» напористых японских политиков – включая Киши, который на первых выборах после окончания американской оккупации выиграл ряд мест в японском парламенте.
«Теперь мы все – демократы»
«Удачный маневр»
Глава 13
«Предъявить обвинение всей советской системе»
«ЦРУ представляло великую державу»
«Сознательная слепота»
Американские военные испытывали острую нужду в вольфраме – редком стратегическом металле, применяемом в ракетостроении. Бандитская сеть Кодамы провозила в Соединенные Штаты контрабандным путем тонны этого метала из японских военных тайников. Пентагон заплатил за это 10 миллионов долларов. ЦРУ выделило 2,8 миллиона долларов для финансирования операции. Сеть контрабандной поставки вольфрама потребляла более 2 миллионов долларов. Однако у резидентуры ЦРУ в Токио после совместной операции с Кодамой остался дурной привкус. «Он профессиональный лгун, гангстер, шарлатан и вор, – сообщили оттуда 10 сентября 1953 года. – Кодама совершенно не способен к разведывательным операциям, и его не интересует ничего, кроме прибыли». Отношениям сторон был нанесен серьезный ущерб, и ЦРУ стало уделять больше внимания «подкармливанию» напористых японских политиков – включая Киши, который на первых выборах после окончания американской оккупации выиграл ряд мест в японском парламенте.
«Теперь мы все – демократы»
Киши стал лидером растущего консервативного движения в Японии. В течение года после его выборов в парламент, с помощью денег Кодамы и собственных политических навыков он взял под контроль самую крупную фракцию среди выборных представителей. Оказавшись у власти, он сформировал правящую партию, которая вела за собой страну в течение почти пятидесяти лет.
Он подписал объявление войны Соединенным Штатам в 1941 году и возглавлял военное министерство во время Второй мировой войны. Даже во время тюремного заключения после окончания войны у Киши были надежные союзники в Соединенных Штатах, среди них – Джозеф Крю, американский посол в Токио на момент нападения на Перл-Харбор. Крю находился под арестом в Токио в 1942 году, когда Киши в качестве члена военного правительства предложил ему сыграть партию в гольф. Они подружились. Через несколько дней после того, как Киши вышел из тюрьмы, Крю стал первым председателем Национального комитета Свободной Европы, подставной организации, созданной ЦРУ для поддержки радиостанции «Свободная Европа» и других программ политической войны.
После своего освобождения Киши отправился непосредственно в резиденцию премьер-министра, где его брат, Эйсаку Сато, главный секретарь кабинета при оккупации, вручил вместо униформы военнопленного строгий деловой костюм.
«Странно, не так ли? – сказал Киши своему брату. – Теперь все мы – демократы».
Семь лет терпеливого выжидания и скрупулезной работы превратили Киши из военнопленного в премьер-министра. Он брал уроки английского у руководителя бюро «Ньюсуик» в Токио и был представлен американским политикам редактором иностранного отдела Гарри Керном, близким другом Аллена Даллеса. Позднее Керн стал одним из связующих звеньев между ЦРУ и Японией. Киши не упускал случая завести знакомство с очередным работником американского посольства или политическим деятелем. Сначала он вел себя слишком осторожно. Он все еще пользовался дурной славой, и полиция не спускала с него глаз.
В мае 1954 года он организовал политическую сходку в театре кабуки в Токио. Он пригласил туда Билла Хатчинсона, ветерана УСС, который работал с ЦРУ в Японии в качестве офицера по информации и пропаганде при американском посольстве. В перерыве Киши провел Хатчинсона по украшенным фойе, представляя своим друзьям из японской элиты. Это был весьма необычный жест в то время, но зато получился хорошо отрепетированный политический спектакль – способ публичного объявления со стороны Киши, что он вернулся на международную арену.
В течение года Киши тайно встречался с представителями ЦРУ и Госдепартамента в гостиной у Хатчинсона. «Было ясно, что он хочет, по крайней мере, добиться молчаливой поддержки со стороны правительства Соединенных Штатов», – вспоминал Хатчинсон. Эти переговоры заложили основы отношений Японии с Соединенными Штатами на последующие сорок лет.
По словам Киши, его стратегия состояла в том, чтобы подорвать правящую Либеральную партию, переименовать ее, перестроить и управлять ею. Новая Либерально-демократическая партия под его началом не будет ни либеральной, ни демократической, а будет представлять собой правоцентристский клуб феодальных лидеров, восстающих из пепла имперской Японии. Сначала, в то время как на посту премьер-министра сменяли друг друга разные государственные деятели, он работал бы негласно, а затем вышел бы из «подполья» и взял бразды правления в свои руки. Он обязался изменить внешнюю политику Японии, чтобы целиком и полностью соответствовать американским ожиданиям. Соединенные Штаты могли бы по-прежнему держать свои военные базы в Японии и хранить там ядерное оружие. Взамен же он просил секретной политической поддержки из Америки.
Фостер Даллес встретился с Киши в августе 1955 года, и американский госсекретарь прямо заявил, что такую поддержку можно получить, если консерваторы Японии объединятся, чтобы помочь в борьбе Соединенных Штатов против коммунизма.
Все поняли, какова будет эта американская поддержка.
Киши сказал Сэму Бергеру, старшему политическому офицеру в американском посольстве, что для него в качестве первичного контакта с Соединенными Штатами лучше всего иметь дело с более молодым и младшим по званию человеком, неизвестным в Японии. Это поручение было дано Клайду Макэвою, ветерану морской пехоты, который выжил при штурме Окинавы и вступил в ЦРУ, поработав некоторое время газетным репортером. Вскоре после того, как Макэвой прибыл в Японию, Сэм Бергер представил его Киши, и так зародились сильные отношения между ЦРУ и иностранным политическим лидером.
Он подписал объявление войны Соединенным Штатам в 1941 году и возглавлял военное министерство во время Второй мировой войны. Даже во время тюремного заключения после окончания войны у Киши были надежные союзники в Соединенных Штатах, среди них – Джозеф Крю, американский посол в Токио на момент нападения на Перл-Харбор. Крю находился под арестом в Токио в 1942 году, когда Киши в качестве члена военного правительства предложил ему сыграть партию в гольф. Они подружились. Через несколько дней после того, как Киши вышел из тюрьмы, Крю стал первым председателем Национального комитета Свободной Европы, подставной организации, созданной ЦРУ для поддержки радиостанции «Свободная Европа» и других программ политической войны.
После своего освобождения Киши отправился непосредственно в резиденцию премьер-министра, где его брат, Эйсаку Сато, главный секретарь кабинета при оккупации, вручил вместо униформы военнопленного строгий деловой костюм.
«Странно, не так ли? – сказал Киши своему брату. – Теперь все мы – демократы».
Семь лет терпеливого выжидания и скрупулезной работы превратили Киши из военнопленного в премьер-министра. Он брал уроки английского у руководителя бюро «Ньюсуик» в Токио и был представлен американским политикам редактором иностранного отдела Гарри Керном, близким другом Аллена Даллеса. Позднее Керн стал одним из связующих звеньев между ЦРУ и Японией. Киши не упускал случая завести знакомство с очередным работником американского посольства или политическим деятелем. Сначала он вел себя слишком осторожно. Он все еще пользовался дурной славой, и полиция не спускала с него глаз.
В мае 1954 года он организовал политическую сходку в театре кабуки в Токио. Он пригласил туда Билла Хатчинсона, ветерана УСС, который работал с ЦРУ в Японии в качестве офицера по информации и пропаганде при американском посольстве. В перерыве Киши провел Хатчинсона по украшенным фойе, представляя своим друзьям из японской элиты. Это был весьма необычный жест в то время, но зато получился хорошо отрепетированный политический спектакль – способ публичного объявления со стороны Киши, что он вернулся на международную арену.
В течение года Киши тайно встречался с представителями ЦРУ и Госдепартамента в гостиной у Хатчинсона. «Было ясно, что он хочет, по крайней мере, добиться молчаливой поддержки со стороны правительства Соединенных Штатов», – вспоминал Хатчинсон. Эти переговоры заложили основы отношений Японии с Соединенными Штатами на последующие сорок лет.
По словам Киши, его стратегия состояла в том, чтобы подорвать правящую Либеральную партию, переименовать ее, перестроить и управлять ею. Новая Либерально-демократическая партия под его началом не будет ни либеральной, ни демократической, а будет представлять собой правоцентристский клуб феодальных лидеров, восстающих из пепла имперской Японии. Сначала, в то время как на посту премьер-министра сменяли друг друга разные государственные деятели, он работал бы негласно, а затем вышел бы из «подполья» и взял бразды правления в свои руки. Он обязался изменить внешнюю политику Японии, чтобы целиком и полностью соответствовать американским ожиданиям. Соединенные Штаты могли бы по-прежнему держать свои военные базы в Японии и хранить там ядерное оружие. Взамен же он просил секретной политической поддержки из Америки.
Фостер Даллес встретился с Киши в августе 1955 года, и американский госсекретарь прямо заявил, что такую поддержку можно получить, если консерваторы Японии объединятся, чтобы помочь в борьбе Соединенных Штатов против коммунизма.
Все поняли, какова будет эта американская поддержка.
Киши сказал Сэму Бергеру, старшему политическому офицеру в американском посольстве, что для него в качестве первичного контакта с Соединенными Штатами лучше всего иметь дело с более молодым и младшим по званию человеком, неизвестным в Японии. Это поручение было дано Клайду Макэвою, ветерану морской пехоты, который выжил при штурме Окинавы и вступил в ЦРУ, поработав некоторое время газетным репортером. Вскоре после того, как Макэвой прибыл в Японию, Сэм Бергер представил его Киши, и так зародились сильные отношения между ЦРУ и иностранным политическим лидером.
«Удачный маневр»
Взаимодействие между ЦРУ и Либерально-демократической партией заключалось в передаче информации за деньги. Деньги использовались для поддержки партии и вербовки новых информаторов. Американцы установили платные отношения с подающими надежды молодыми людьми, которые, спустя поколение, стали членами парламента, министрами и высокопоставленными государственными деятелями. Вместе они продвигали ЛДП и подрывали Социалистическую партию Японии и профсоюзы. Когда дело дошло до финансирования иностранных политических деятелей, ЦРУ стало более искушенным, чем семью годами ранее в Италии. Вместо передачи чемоданов с наличными в четырехзвездочных гостиницах, ЦРУ для поставки денег союзникам использовало в качестве посредников крупных американских бизнесменов. Среди них были руководители «Локхида», авиакомпании, собирающей самолеты U-2 и ведущей переговоры о продаже военной авиации новым японским силам самообороны, которые собирался создать Киши.
В ноябре 1955 года Киши объединил консерваторов Японии под знаменем Либерально-демократической партии. Как лидер партии, он позволил ЦРУ вербовать и управлять его политическими последователями по принципу «место за место» в японском парламенте. Пробивая себе путь к вершине, он дал обещание работать с агентством над изменением нового договора безопасности между Соединенными Штатами и Японией. Как руководитель операции с участием Киши, сотрудник ЦРУ Клайд Макэвой мог сообщать и влиять на развивающуюся внешнюю политику послевоенной Японии.
В феврале 1957 года, – в день, когда Киши должен был получить официальное назначение на пост премьер-министра, – решающее процедурное голосование по поводу договора безопасности было запланировано в парламенте, где ЛДП имела самый большой блок голосов. «В тот день мы провернули удачный маневр, – вспоминал Макэвой. – Соединенные Штаты и Япония уверенно двигались навстречу заключению соглашения. Коммунистическая партия Японии сочла это особенно опасным. В день голосования коммунисты запланировали восстание в парламенте. Я узнал об этом через левого члена социалистической партии, работавшего в секретариате, который был моим агентом. В тот день Киши собирался на аудиенцию к императору. Я потребовал срочной встречи. Он согласился, появившись в двери нашей конспиративной квартиры в цилиндре, полосатых штанах и коротком однобортном сюртуке. Хотя я не получил официального одобрения, я сказал ему о планах коммунистов по поводу бунта в парламенте. У членов парламента была привычка с 10:30 до 11:00 брать перерыв и отправляться перекусить в палатках вокруг парламента. Киши велел своей партии воздержаться и не устраивать никаких перерывов. И после того, как все, кроме членов ЛДП, покинули зал, они бросились в парламент и приняли нужный законопроект».
В июне 1957 года, спустя всего восемь лет после снятия тюремной одежды, Киши отправился с триумфальным визитом в Соединенные Штаты. Он поехал на стадион «Янки» и по просьбе принимающей стороны вбросил первый церемониальный шар. Он сыграл раунд в гольф с президентом Соединенных Штатов в Кантри-клаб, открытом только для белых. Вице-президент Никсон представил его сенату как большого и верного друга американского народа. Новому американскому послу в Японии, Дугласу Макартуру II, племяннику знаменитого генерала, Киши заявил, что новый договор по безопасности будет принят, а временный подъем левых можно остановить, если Америка поможет ему консолидировать власть. Киши хотелось иметь постоянный источник финансовой поддержки от ЦРУ, а не ряд отдельных скрытых платежей. Он убедил американского посланника, что «если Япония пойдет по пути коммунистов, то за ней может потянуться и остальная часть Азии», – вспоминал посол Макартур. Фостер Даллес согласился. Он утверждал, что Соединенные Штаты должны сделать большую ставку на Японию и что Киши – лучший выбор для Соединенных Штатов.
Президент Эйзенхауэр решил, что японская политическая поддержка договора безопасности и американская финансовая поддержка Киши – это одно и то же. Он санкционировал выплаты ЦРУ ключевым членам ЛДП. Политикам, не осведомленным о роли ЦРУ, сообщили, что деньги поступают от титанов корпоративной Америки. Эти деньги текли в Японию в течение по меньшей мере пятнадцати лет, за которые в Америке сменились четыре президента, и они помогли укрепить однопартийное правление в Японии вплоть до окончания холодной войны.
По пути Киши последовали и другие. Окинори Кайя был министром финансов в военном кабинете Японии. Осужденный в качестве военного преступника, он был приговорен к пожизненному заключению. Условно освобожденный в 1955 году и помилованный в 1957 году, он стал одним из самых близких советников Киши и ключевым членом комитета ЛДП по внутренней безопасности.
Кайя стал завербованным агентом ЦРУ либо непосредственно, до или сразу после того, как был избран в парламент в 1958 году. После своей вербовки ему захотелось отправиться в Соединенные Штаты и лично встретиться с Алленом Даллесом. ЦРУ, опасаясь публичного появления осужденного военного преступника на переговорах с директором Центральной разведки, почти пятьдесят лет держало в секрете эту встречу. 6 февраля 1959 года Кайя прибыл с визитом в штаб-квартиру ЦРУ и попросил Даллеса, чтобы директор вступил в формальное соглашение по разделению разведки с его Комитетом по внутренней безопасности. «Все согласились, что сотрудничество между ЦРУ и Японией в борьбе с подрывной деятельностью противника весьма желательно и что его предмет представляет для ЦРУ живой интерес», – записано в протоколе беседы. Даллес рассматривал Кайю в качестве своего агента и шесть месяцев спустя написал ему: «Меня больше всего интересует ваш взгляд как на международные дела, затрагивающие отношения между нашими странами, так и на ситуацию в самой Японии».
Отношения Кайи с ЦРУ достигли апогея в 1968 году, когда он был ведущим политическим советником в кабинете премьер-министра Эйсаку Сато. Самую большую внутреннюю политическую проблему в Японии в том году представляла крупная американская военная база на Окинаве, важнейший плацдарм для бомбардировок Вьетнама и хранилище американского ядерного оружия. Остров Окинава находился под американским контролем, но региональные выборы были намечены на 10 ноября, и деятели оппозиции угрожали выдворить Соединенные Штаты с острова. Кайя играл ключевую роль в секретных операциях ЦРУ, стремясь к тому, чтобы склонить чашу весов на выборах в сторону ЛДП, которая едва не потерпела фиаско. Остров Окинава перешел под юрисдикцию Японии в 1972 году, но американские вооруженные силы остаются там по сей день.
Японцы описывали политическую систему, созданную при поддержке ЦРУ, как «козо ошоку» / kozo oshoku – «структурная коррупция». Выплаты ЦРУ продолжались до 1970-х годов. Структурная коррупция политической жизни Японии продолжалась потом еще очень долго.
«Во время оккупации мы управляли Японией совсем не так, как впоследствии, – сказал Гораций Фельдман, который работал резидентом ЦРУ в Токио. – У генерала Макартура были свои методы. А у нас – свои».
В ноябре 1955 года Киши объединил консерваторов Японии под знаменем Либерально-демократической партии. Как лидер партии, он позволил ЦРУ вербовать и управлять его политическими последователями по принципу «место за место» в японском парламенте. Пробивая себе путь к вершине, он дал обещание работать с агентством над изменением нового договора безопасности между Соединенными Штатами и Японией. Как руководитель операции с участием Киши, сотрудник ЦРУ Клайд Макэвой мог сообщать и влиять на развивающуюся внешнюю политику послевоенной Японии.
В феврале 1957 года, – в день, когда Киши должен был получить официальное назначение на пост премьер-министра, – решающее процедурное голосование по поводу договора безопасности было запланировано в парламенте, где ЛДП имела самый большой блок голосов. «В тот день мы провернули удачный маневр, – вспоминал Макэвой. – Соединенные Штаты и Япония уверенно двигались навстречу заключению соглашения. Коммунистическая партия Японии сочла это особенно опасным. В день голосования коммунисты запланировали восстание в парламенте. Я узнал об этом через левого члена социалистической партии, работавшего в секретариате, который был моим агентом. В тот день Киши собирался на аудиенцию к императору. Я потребовал срочной встречи. Он согласился, появившись в двери нашей конспиративной квартиры в цилиндре, полосатых штанах и коротком однобортном сюртуке. Хотя я не получил официального одобрения, я сказал ему о планах коммунистов по поводу бунта в парламенте. У членов парламента была привычка с 10:30 до 11:00 брать перерыв и отправляться перекусить в палатках вокруг парламента. Киши велел своей партии воздержаться и не устраивать никаких перерывов. И после того, как все, кроме членов ЛДП, покинули зал, они бросились в парламент и приняли нужный законопроект».
В июне 1957 года, спустя всего восемь лет после снятия тюремной одежды, Киши отправился с триумфальным визитом в Соединенные Штаты. Он поехал на стадион «Янки» и по просьбе принимающей стороны вбросил первый церемониальный шар. Он сыграл раунд в гольф с президентом Соединенных Штатов в Кантри-клаб, открытом только для белых. Вице-президент Никсон представил его сенату как большого и верного друга американского народа. Новому американскому послу в Японии, Дугласу Макартуру II, племяннику знаменитого генерала, Киши заявил, что новый договор по безопасности будет принят, а временный подъем левых можно остановить, если Америка поможет ему консолидировать власть. Киши хотелось иметь постоянный источник финансовой поддержки от ЦРУ, а не ряд отдельных скрытых платежей. Он убедил американского посланника, что «если Япония пойдет по пути коммунистов, то за ней может потянуться и остальная часть Азии», – вспоминал посол Макартур. Фостер Даллес согласился. Он утверждал, что Соединенные Штаты должны сделать большую ставку на Японию и что Киши – лучший выбор для Соединенных Штатов.
Президент Эйзенхауэр решил, что японская политическая поддержка договора безопасности и американская финансовая поддержка Киши – это одно и то же. Он санкционировал выплаты ЦРУ ключевым членам ЛДП. Политикам, не осведомленным о роли ЦРУ, сообщили, что деньги поступают от титанов корпоративной Америки. Эти деньги текли в Японию в течение по меньшей мере пятнадцати лет, за которые в Америке сменились четыре президента, и они помогли укрепить однопартийное правление в Японии вплоть до окончания холодной войны.
По пути Киши последовали и другие. Окинори Кайя был министром финансов в военном кабинете Японии. Осужденный в качестве военного преступника, он был приговорен к пожизненному заключению. Условно освобожденный в 1955 году и помилованный в 1957 году, он стал одним из самых близких советников Киши и ключевым членом комитета ЛДП по внутренней безопасности.
Кайя стал завербованным агентом ЦРУ либо непосредственно, до или сразу после того, как был избран в парламент в 1958 году. После своей вербовки ему захотелось отправиться в Соединенные Штаты и лично встретиться с Алленом Даллесом. ЦРУ, опасаясь публичного появления осужденного военного преступника на переговорах с директором Центральной разведки, почти пятьдесят лет держало в секрете эту встречу. 6 февраля 1959 года Кайя прибыл с визитом в штаб-квартиру ЦРУ и попросил Даллеса, чтобы директор вступил в формальное соглашение по разделению разведки с его Комитетом по внутренней безопасности. «Все согласились, что сотрудничество между ЦРУ и Японией в борьбе с подрывной деятельностью противника весьма желательно и что его предмет представляет для ЦРУ живой интерес», – записано в протоколе беседы. Даллес рассматривал Кайю в качестве своего агента и шесть месяцев спустя написал ему: «Меня больше всего интересует ваш взгляд как на международные дела, затрагивающие отношения между нашими странами, так и на ситуацию в самой Японии».
Отношения Кайи с ЦРУ достигли апогея в 1968 году, когда он был ведущим политическим советником в кабинете премьер-министра Эйсаку Сато. Самую большую внутреннюю политическую проблему в Японии в том году представляла крупная американская военная база на Окинаве, важнейший плацдарм для бомбардировок Вьетнама и хранилище американского ядерного оружия. Остров Окинава находился под американским контролем, но региональные выборы были намечены на 10 ноября, и деятели оппозиции угрожали выдворить Соединенные Штаты с острова. Кайя играл ключевую роль в секретных операциях ЦРУ, стремясь к тому, чтобы склонить чашу весов на выборах в сторону ЛДП, которая едва не потерпела фиаско. Остров Окинава перешел под юрисдикцию Японии в 1972 году, но американские вооруженные силы остаются там по сей день.
Японцы описывали политическую систему, созданную при поддержке ЦРУ, как «козо ошоку» / kozo oshoku – «структурная коррупция». Выплаты ЦРУ продолжались до 1970-х годов. Структурная коррупция политической жизни Японии продолжалась потом еще очень долго.
«Во время оккупации мы управляли Японией совсем не так, как впоследствии, – сказал Гораций Фельдман, который работал резидентом ЦРУ в Токио. – У генерала Макартура были свои методы. А у нас – свои».
Глава 13
«Сознательная слепота»
Приведенный в восторг секретными операциями, Аллен Даллес уже почти не уделял внимания своей основной миссии – обеспечению президента надежной разведывательной информацией.
К большинству аналитиков ЦРУ и значительной части их работы он относился с напускным презрением. Даллес заставлял их ждать долгие часы, когда они прибывали к нему для подготовки к очередному утреннему совещанию в Белом доме. С наступлением вечера он внезапно вскакивал и уходил, торопясь на какой-нибудь деловой ужин и не обращая внимания на аналитиков, которые хотели бы обсудить с ним ряд вопросов.
Он впал в «привычку к оценке брифингов вразвес, – сказал Дик Леман, старший аналитик ЦРУ на протяжении трех десятилетий, – человек, который в последние годы занимался подготовкой ежедневных президентских брифингов. – Он поднимал их (отчеты, донесения) и, не читая, решал, принять их или отклонить».
Аналитик, допущенный в святая святых Аллена Даллеса в полдень, чтобы проконсультировать его по поводу текущей кризисной ситуации в той или иной точке мира, мог запросто обнаружить директора Центральной разведки у экрана телевизора, с волнением наблюдающего бейсбольный матч с участием «Вашингтон сенаторс». Развалившись в откидывающемся кресле и поставив ноги на диванчик, Даллес с интересом следил за игрой, в то время как несчастный помощник осторожно взирал на него из-за телевизора. Когда докладчик доходил до важнейших моментов своего сообщения, Даллес начинал обсуждать подробности матча.
Он стал весьма небрежно относиться к жизненно важным вопросам мировой политики.
К большинству аналитиков ЦРУ и значительной части их работы он относился с напускным презрением. Даллес заставлял их ждать долгие часы, когда они прибывали к нему для подготовки к очередному утреннему совещанию в Белом доме. С наступлением вечера он внезапно вскакивал и уходил, торопясь на какой-нибудь деловой ужин и не обращая внимания на аналитиков, которые хотели бы обсудить с ним ряд вопросов.
Он впал в «привычку к оценке брифингов вразвес, – сказал Дик Леман, старший аналитик ЦРУ на протяжении трех десятилетий, – человек, который в последние годы занимался подготовкой ежедневных президентских брифингов. – Он поднимал их (отчеты, донесения) и, не читая, решал, принять их или отклонить».
Аналитик, допущенный в святая святых Аллена Даллеса в полдень, чтобы проконсультировать его по поводу текущей кризисной ситуации в той или иной точке мира, мог запросто обнаружить директора Центральной разведки у экрана телевизора, с волнением наблюдающего бейсбольный матч с участием «Вашингтон сенаторс». Развалившись в откидывающемся кресле и поставив ноги на диванчик, Даллес с интересом следил за игрой, в то время как несчастный помощник осторожно взирал на него из-за телевизора. Когда докладчик доходил до важнейших моментов своего сообщения, Даллес начинал обсуждать подробности матча.
Он стал весьма небрежно относиться к жизненно важным вопросам мировой политики.
«Предъявить обвинение всей советской системе»
За пять лет Даллес и Виснер вместе провели более двухсот крупных секретных операций за границей, вкладывая целые состояния в политические процессы во Франции, Германии, Италии, Греции, Египте, Пакистане, Японии, Таиланде, на Филиппинах и во Вьетнаме. ЦРУ влияло на судьбы целых народов. Оно могло поставить или свергнуть президента или премьер-министра, но было не в состоянии толком разобраться со своим противником.
В конце 1955 года президент Эйзенхауэр изменил «боевой порядок» в ЦРУ. Признав, что секретная операция так и не смогла подорвать позиции Кремля, он пересмотрел правила, прописанные в начале холодной войны. Новый приказ NSC 5412/2 от 28 декабря 1955 года оставался в силе в течение последующих пятнадцати лет. Новые цели состояли в том, чтобы «создавать и использовать в своих интересах неприятные проблемы для международного коммунизма», «противостоять любой угрозе со стороны партии или отдельных лиц, прямо или косвенно поддающихся коммунистическому контролю» и «усилить ориентацию на Соединенные Штаты народов некоммунистического мира». Амбиции были большие, однако, по сути, они оказались скромнее и с большим количеством оговорок и нюансов, чем добивались Даллес и Виснер.
Несколько недель спустя советский лидер Никита Хрущев создал такие неприятности для международного коммунизма, о которых ЦРУ даже не мечтало. В феврале 1956 года на ХХ съезде Коммунистической партии Советского Союза в своей речи он осудил Сталина, умершего почти три года назад, назвав его «в высшей степени эгоцентристом и садистом, способным пожертвовать всем и вся ради собственной власти и славы». Слухи об этой речи дошли до ЦРУ в марте. «Моему королевству тоже нужен экземпляр этой речи, – сказал Аллен Даллес своим людям. – Может ли агентство, наконец, собрать какую-то информацию внутри Политбюро?»
Тогда, как и теперь, ЦРУ полагалось на иностранные разведывательные службы, расплачиваясь за тайны, которые не могло выведать самостоятельно. В апреле 1956 года израильские шпионы передали текст выступления Хрущева Джеймсу Энглтону, который стал персональным связным ЦРУ с Израилем. Этот канал осуществлял значительную часть разведывательной работы агентства в арабском мире, но дорогой ценой: американцы все больше впадали в зависимость от Израиля в вопросах разъяснения и интерпретации событий на Ближнем Востоке. На многие десятилетия американские представления о событиях в регионе формировались через израильскую «призму».
В мае, после того как Джордж Кеннан и другие признали текст подлинным, в ЦРУ разгорелись жаркие дебаты.
Виснер и Энглтон хотели сохранить текст в секрете от стран свободного мира и лишь выборочно «сеять» с его помощью противоречия и разногласия среди коммунистических партий. Энглтон думал, что, «приправив» текст пропагандой, «он сможет внести сумятицу у русских и их служб безопасности и, возможно, использует некоторые из эмигрантских групп, которые мы тогда все еще рассчитывали задействовать, чтобы освободить Украину или еще что-нибудь», – сказал Рэй Клайн, один из аналитиков разведки Даллеса, пользовавшийся наибольшим доверием.
Но, прежде всего, они хотели воспользоваться текстом для приманки советских шпионов, чтобы спасти одну из самых продолжительных и наименее эффективных операций Виснера – «Красная шапка».
Международная программа, стартовавшая в 1952 году, получила свое название от головных уборов носильщиков багажа на железнодорожных вокзалах. «Красная шапка» была призвана способствовать активной вербовке русских для работы на ЦРУ. В идеале предполагалось, что они будут «дезертирами на местах», то есть останутся на своих правительственных постах и в то же время начнут шпионить для Америки. В худшем случае они могли бы просто сбежать на Запад и выдать имеющиеся у них сведения о советской системе. Однако число важных советских источников информации, открывшихся благодаря операции «Красная шапка», равнялось нулю. Советским отделом тайной службы ЦРУ руководил довольно недалекий человек, выпускник Гарварда по имени Дана Дюран. Свои позиции он удерживал благодаря удачному для него стечению ряда обстоятельств и еще союза с Энглтоном. Отдел толком не работал, сообщалось в донесении ЦРУ, рассекреченном в 2004 году. Он не мог дать «авторитетной формулировки своих задач и функций» и собрал крайне мало информации о том, что происходит в Советском Союзе. Донесение содержало список двадцати «контролируемых агентов ЦРУ» в России в 1956 году. Один из них был младшим офицером по обслуживанию военно-морской техники. Другой агент – супругой исследователя-разработчика управляемых ракет. Список дополняли разнорабочий, телефонный мастер, директор гаража, врач-ветеринар, учитель средней школы, слесарь, сотрудник ресторана и безработные. Никто из них, по-видимому, понятия не имел о том, что творилось в Кремле.
Субботним июньским утром 1956 года Даллес вызвал к себе Рэя Клайна. «Судя по словам Виснера, вы тоже считаете, что мы должны предать огласке речь Хрущева», – сказал ему Даллес.
Клайн выразил свою мысль так: это фантастическое откровение – раскрытие «истинных чувств людей, которые вынуждены были долгие годы гнуть спину на ублюдка Сталина».
«Ради бога, – попросил он Даллеса, – давайте расскажем об этом».
Даллес еще раз пробежал текст речи, дубликат которой держал перед глазами. Его загрубевшие пальцы дрожали, пораженные артритом и подагрой. Пожилой человек поправил свои тапочки, откинулся в кресле и поднял очки на лоб и проговорил: «Ей-богу, я думаю, что сейчас приму политическое решение!» Он позвонил Виснеру по внутренней связи «и, отчасти застенчиво, уговорил Фрэнка так, что тот не мог не согласиться с необходимостью огласки речи. Он использовал те же аргументы, что и я, заявив при этом, что выпадает исторический шанс «предъявить обвинение всей советской системе».
Потом Даллес поднял трубку и позвонил брату. Текст был передан в Государственный департамент и три дня спустя опубликован в «Нью-Йорк таймс». Это решение привело в движение события, которые ЦРУ даже не могло себе вообразить.
В конце 1955 года президент Эйзенхауэр изменил «боевой порядок» в ЦРУ. Признав, что секретная операция так и не смогла подорвать позиции Кремля, он пересмотрел правила, прописанные в начале холодной войны. Новый приказ NSC 5412/2 от 28 декабря 1955 года оставался в силе в течение последующих пятнадцати лет. Новые цели состояли в том, чтобы «создавать и использовать в своих интересах неприятные проблемы для международного коммунизма», «противостоять любой угрозе со стороны партии или отдельных лиц, прямо или косвенно поддающихся коммунистическому контролю» и «усилить ориентацию на Соединенные Штаты народов некоммунистического мира». Амбиции были большие, однако, по сути, они оказались скромнее и с большим количеством оговорок и нюансов, чем добивались Даллес и Виснер.
Несколько недель спустя советский лидер Никита Хрущев создал такие неприятности для международного коммунизма, о которых ЦРУ даже не мечтало. В феврале 1956 года на ХХ съезде Коммунистической партии Советского Союза в своей речи он осудил Сталина, умершего почти три года назад, назвав его «в высшей степени эгоцентристом и садистом, способным пожертвовать всем и вся ради собственной власти и славы». Слухи об этой речи дошли до ЦРУ в марте. «Моему королевству тоже нужен экземпляр этой речи, – сказал Аллен Даллес своим людям. – Может ли агентство, наконец, собрать какую-то информацию внутри Политбюро?»
Тогда, как и теперь, ЦРУ полагалось на иностранные разведывательные службы, расплачиваясь за тайны, которые не могло выведать самостоятельно. В апреле 1956 года израильские шпионы передали текст выступления Хрущева Джеймсу Энглтону, который стал персональным связным ЦРУ с Израилем. Этот канал осуществлял значительную часть разведывательной работы агентства в арабском мире, но дорогой ценой: американцы все больше впадали в зависимость от Израиля в вопросах разъяснения и интерпретации событий на Ближнем Востоке. На многие десятилетия американские представления о событиях в регионе формировались через израильскую «призму».
В мае, после того как Джордж Кеннан и другие признали текст подлинным, в ЦРУ разгорелись жаркие дебаты.
Виснер и Энглтон хотели сохранить текст в секрете от стран свободного мира и лишь выборочно «сеять» с его помощью противоречия и разногласия среди коммунистических партий. Энглтон думал, что, «приправив» текст пропагандой, «он сможет внести сумятицу у русских и их служб безопасности и, возможно, использует некоторые из эмигрантских групп, которые мы тогда все еще рассчитывали задействовать, чтобы освободить Украину или еще что-нибудь», – сказал Рэй Клайн, один из аналитиков разведки Даллеса, пользовавшийся наибольшим доверием.
Но, прежде всего, они хотели воспользоваться текстом для приманки советских шпионов, чтобы спасти одну из самых продолжительных и наименее эффективных операций Виснера – «Красная шапка».
Международная программа, стартовавшая в 1952 году, получила свое название от головных уборов носильщиков багажа на железнодорожных вокзалах. «Красная шапка» была призвана способствовать активной вербовке русских для работы на ЦРУ. В идеале предполагалось, что они будут «дезертирами на местах», то есть останутся на своих правительственных постах и в то же время начнут шпионить для Америки. В худшем случае они могли бы просто сбежать на Запад и выдать имеющиеся у них сведения о советской системе. Однако число важных советских источников информации, открывшихся благодаря операции «Красная шапка», равнялось нулю. Советским отделом тайной службы ЦРУ руководил довольно недалекий человек, выпускник Гарварда по имени Дана Дюран. Свои позиции он удерживал благодаря удачному для него стечению ряда обстоятельств и еще союза с Энглтоном. Отдел толком не работал, сообщалось в донесении ЦРУ, рассекреченном в 2004 году. Он не мог дать «авторитетной формулировки своих задач и функций» и собрал крайне мало информации о том, что происходит в Советском Союзе. Донесение содержало список двадцати «контролируемых агентов ЦРУ» в России в 1956 году. Один из них был младшим офицером по обслуживанию военно-морской техники. Другой агент – супругой исследователя-разработчика управляемых ракет. Список дополняли разнорабочий, телефонный мастер, директор гаража, врач-ветеринар, учитель средней школы, слесарь, сотрудник ресторана и безработные. Никто из них, по-видимому, понятия не имел о том, что творилось в Кремле.
Субботним июньским утром 1956 года Даллес вызвал к себе Рэя Клайна. «Судя по словам Виснера, вы тоже считаете, что мы должны предать огласке речь Хрущева», – сказал ему Даллес.
Клайн выразил свою мысль так: это фантастическое откровение – раскрытие «истинных чувств людей, которые вынуждены были долгие годы гнуть спину на ублюдка Сталина».
«Ради бога, – попросил он Даллеса, – давайте расскажем об этом».
Даллес еще раз пробежал текст речи, дубликат которой держал перед глазами. Его загрубевшие пальцы дрожали, пораженные артритом и подагрой. Пожилой человек поправил свои тапочки, откинулся в кресле и поднял очки на лоб и проговорил: «Ей-богу, я думаю, что сейчас приму политическое решение!» Он позвонил Виснеру по внутренней связи «и, отчасти застенчиво, уговорил Фрэнка так, что тот не мог не согласиться с необходимостью огласки речи. Он использовал те же аргументы, что и я, заявив при этом, что выпадает исторический шанс «предъявить обвинение всей советской системе».
Потом Даллес поднял трубку и позвонил брату. Текст был передан в Государственный департамент и три дня спустя опубликован в «Нью-Йорк таймс». Это решение привело в движение события, которые ЦРУ даже не могло себе вообразить.
«ЦРУ представляло великую державу»
Потом в течение многих месяцев секретная речь Хрущева передавалась по ту сторону железного занавеса по радио «Свободная Европа» – через медиамашину ЦРУ стоимостью 100 миллионов долларов. Более 3 тысяч дикторов из числа эмигрантов, а также авторов, инженеров и их американских надзирателей заставляли радио вещать в эфире на восьми языках по девятнадцать часов в сутки. Теоретически предполагалось, что они передают новости и пропаганду напрямую. Но Виснер хотел использовать слова в качестве своего рода оружия. Его вмешательство привело к расколу на радио «Свободная Европа».
В общем, так или иначе, речь Никиты Хрущева транслировали день и ночь.
Последствия не заставили себя ждать. Лучшие аналитики ЦРУ за несколько месяцев до этого утверждали, что в 1950-х годах в Восточной Европе едва ли может произойти какое-нибудь народное восстание. 28 июня, после того как речь была передана по радио, польские рабочие начали поднимать голову против коммунистических правителей. Они митинговали против сокращения заработной платы и разрушили маяки, глушившие передачи радио «Свободная Европа». Но ЦРУ ничего не могло предпринять, чтобы как-то помочь им. Советский фельдмаршал двинул на восставших войска, а офицеры советской разведслужбы руководили действиями польской тайной полиции, которая убила пятьдесят три поляка и сотни бросила за решетку.
Волнения в Польше заставили Совет национальной безопасности заняться поисками трещин в архитектуре советской власти. Вице-президент Никсон утверждал, что если бы Советы прибрали к рукам какое-нибудь новое государство-сателлит, вроде той же Венгрии, то это оказалось бы даже на руку американцам, поскольку появился бы еще один источник глобальной антикоммунистической пропаганды. Поднимая эту тему, Фостер Даллес получил одобрение президента для принятия новых мер по стимулированию «непосредственных проявлений недовольства» у порабощенных народов. Аллен Даллес обещал запустить по ту сторону железного занавеса аэростатные зонды с пропагандистскими листовками и «медалями Свободы» – алюминиевыми значками с лозунгами и изображением Колокола свободы.
Потом Даллес предпринял двухмесячный кругосветный тур, облачившись в летный костюм на молнии и облетев планету на борту специального четырехмоторного DC-6. Он посетил резидентуры ЦРУ в Лондоне и Париже, Франкфурте и Вене, Риме и Афинах, Стамбуле и Тегеране, Дахране и Дели, Бангкоке и Сингапуре, Токио и Сеуле, Маниле и Сайгоне. Поездка была секретом Полишинеля: Даллеса принимали как главу государства, и он упивался тем, что его персона находится в центре внимания. Эта поездка стала «одним из самых публичных тайных туров», – сказал Рэй Клайн, сопровождавший директора Центральной разведки. Скрытое, но все же яркое – таким было ЦРУ при Аллене Даллесе. Это было место, где «секретные методы ставились под угрозу», в то время как «анализ был окутан атмосферой тайны, что было излишним, зачастую контрпроизводительным и, в конечном счете, разрушительным», – думал Клайн. Наблюдая, как иностранные лидеры подлизываются к Даллесу на официальных обедах, он усвоил еще один урок: «ЦРУ представляло великую державу. Это слегка пугает и внушает уважение».
В общем, так или иначе, речь Никиты Хрущева транслировали день и ночь.
Последствия не заставили себя ждать. Лучшие аналитики ЦРУ за несколько месяцев до этого утверждали, что в 1950-х годах в Восточной Европе едва ли может произойти какое-нибудь народное восстание. 28 июня, после того как речь была передана по радио, польские рабочие начали поднимать голову против коммунистических правителей. Они митинговали против сокращения заработной платы и разрушили маяки, глушившие передачи радио «Свободная Европа». Но ЦРУ ничего не могло предпринять, чтобы как-то помочь им. Советский фельдмаршал двинул на восставших войска, а офицеры советской разведслужбы руководили действиями польской тайной полиции, которая убила пятьдесят три поляка и сотни бросила за решетку.
Волнения в Польше заставили Совет национальной безопасности заняться поисками трещин в архитектуре советской власти. Вице-президент Никсон утверждал, что если бы Советы прибрали к рукам какое-нибудь новое государство-сателлит, вроде той же Венгрии, то это оказалось бы даже на руку американцам, поскольку появился бы еще один источник глобальной антикоммунистической пропаганды. Поднимая эту тему, Фостер Даллес получил одобрение президента для принятия новых мер по стимулированию «непосредственных проявлений недовольства» у порабощенных народов. Аллен Даллес обещал запустить по ту сторону железного занавеса аэростатные зонды с пропагандистскими листовками и «медалями Свободы» – алюминиевыми значками с лозунгами и изображением Колокола свободы.
Потом Даллес предпринял двухмесячный кругосветный тур, облачившись в летный костюм на молнии и облетев планету на борту специального четырехмоторного DC-6. Он посетил резидентуры ЦРУ в Лондоне и Париже, Франкфурте и Вене, Риме и Афинах, Стамбуле и Тегеране, Дахране и Дели, Бангкоке и Сингапуре, Токио и Сеуле, Маниле и Сайгоне. Поездка была секретом Полишинеля: Даллеса принимали как главу государства, и он упивался тем, что его персона находится в центре внимания. Эта поездка стала «одним из самых публичных тайных туров», – сказал Рэй Клайн, сопровождавший директора Центральной разведки. Скрытое, но все же яркое – таким было ЦРУ при Аллене Даллесе. Это было место, где «секретные методы ставились под угрозу», в то время как «анализ был окутан атмосферой тайны, что было излишним, зачастую контрпроизводительным и, в конечном счете, разрушительным», – думал Клайн. Наблюдая, как иностранные лидеры подлизываются к Даллесу на официальных обедах, он усвоил еще один урок: «ЦРУ представляло великую державу. Это слегка пугает и внушает уважение».
«Сознательная слепота»
22 октября 1956 года, вскоре после того, как Даллес возвратился в Вашингтон, утомленный Фрэнк Виснер выключил свет в кабинете, прошел по коридорам с протертым линолеумом и отслаивающейся со стен краской во Временном строении L и отправился в свой модный особняк в Джорджтауне. Там он принялся складывать вещи, готовясь к собственному «туру» – по самым крупным резидентурам ЦРУ в Европе.