Володя мотнул головой, представив себе, как глупо будут выглядеть подобные байки. Мама погрустнела. Видимо, решила, что он ей не доверяет.
   – Володя, – в голосе мамы появились просящие нотки.
   Вошел отец.
   – У меня все отлично, – сказал Володя, встал из-за стола и вышел.
   Отец полоснул взглядом по спине сына. Когда повернулся к матери, та смотрела на мужа в упор.
   – Может, с Ольгой проблемы?
   Отец покачал головой:
   – Я боюсь другого.
   – Думаешь, он вернулся? – едва слышно спросила она мужа.
   – Свари кофе.
   Он сделал вид, что не услышал. Но она знала, что это не так.
* * *
   До университета Володя добрался спокойно. Никакой слежки не было, и волнение начало проходить. Вчерашние вечерние метания захотелось считать чушью, а мальчика, рисующего рогатого Никиту Сергеича, глупым сновидением.
   Но не вышло. На третьей паре он сел у окна и со второго этажа узрел слонявшегося под окнами знакомого мужчину. Днем было значительно теплее, чем накануне вечером, видимо, поэтому ни плаща, ни шляпы на мужике не было. Серенький костюмчик и идиотская розовая рубаха с расстегнутым воротом.
   Впрочем, смена имиджа ничего не давала. Мужчина был узнаваем. К концу лекции Володя сгрыз ноготь чуть ли не до основания. На перемене поспешно спустился по лестнице и выскочил из здания. Под окнами никого не было. Тип в сером пиджаке заворачивал за угол.
   Ни о чем уже не думая, Володя ринулся следом. И хотя громада ГУУ казалась простой по форме и стояла вроде бы на вполне открытом пространстве, мужчина умудрялся так выбирать маршрут, что все время куда-то сворачивал и пропадал из поля зрения.
   Через несколько поворотов Володя следом за неизвестным выскочил к палаткам и автобусному тупику у метро «Выхино». Здесь в любое время суток было людно, и он понял, что окончательно потерял из виду обладателя серого костюма.
   Володя огляделся. Будка с шаурмой, CD-DVD диски, «все по 10 рублей», лотки, магазинчики, палатки. Остановки, переход на другую сторону, снова остановки. Натужно скрипнул подползший «Икарус». Народ полез в единственную дверь, штурмуя невесть зачем вставленный в автобус турникет. «Икарус» пшикнул, будто выпуская пары, давая понять, что посадка не бесконечна. Люди заторопились. Кто-то с силой пихнул Володю в плечо и, не извиняясь, поскакал дальше, к автобусу, покуда тот не уехал.
   Володя зло выругался и пошел обратно. Последнюю лекцию он пропустил мимо ушей. Преподаватель зудел бессмысленно и противно, как вьющийся возле уха комар. Володя попытался сосредоточиться, но смысла в услышанных словах от этого не прибавилось. Хотел полистать под столом книгу, но строчки плясали, а мысли возвращались к тому мужику.
   В конечном итоге Володя понял, что не желает о нем думать, но думать о чем-то кроме него просто не в состоянии.
   С этими мыслями он досидел до конца последней пары. Спохватился, собрался и побрел к выходу. Желание спрятаться, чтобы больше не попадаться мужчине на глаза, боролось с неменьшим желанием поймать негодяя и... Что дальше, Володя представлял себе плохо, но интуитивно чувствовал, что бояться в конечном итоге должен непонятный шпион.
   Правда, по дороге от университета до метро Володя так и не увидел соглядатая, но, кажется, его силуэт промелькнул и затерялся в толпе на «Новокузнецкой».
   – Привет, Саныч тебя спрашивал, – кивнул напарник, когда Володя вошел в мастерскую.
   Володя посмотрел на часы.
   – Я на десять минут раньше.
   Напарник пожал плечами.
   Владлен Александрович всего лишь хотел поговорить, но о чем, Володя так и не узнал. Сперва начальство висело на телефоне, если это определение применимо к радиотрубке, затем поспешно удалилось со словами: «Завтра, все завтра».
   Володе было уже наплевать. Работал он на автопилоте, мысли крутились далеко от родного «Кодака». Оттрубив четко по графику, он закончил рабочий день минута в минуту, поспешно отключил аппаратуру и вышел, заперев мастерскую.
   На улице снова было прохладно. Последние обманчиво теплые дни бабьего лета сменялись к ночи откровенно осенней холодрыгой. Володя поежился, ссутулился, огляделся. И вздрогнул.
   Знакомый незнакомец стоял неподалеку, через дорогу. Сбоку от трамвайных путей, практически сливаясь с оградой сквера и темной стеной деревьев. Он снова был в плаще. Володя задохнулся от неожиданности, словно ему дали под дых.
   Человек в плаще стоял спокойно, будто не было двухдневной слежки. На вид ему в самом деле было лет пятьдесят. Одет недорого, но с претензией. Волосы, казалось, поседели раньше времени, но не благородным серебром, а пепельными хлопьями. Зато морщин было немного, меньше, чем обычно бывает у людей его возраста. Ни усов, ни бороды. Гладко выбритые скулы и подбородок. Тонкие, или даже утонченные черты лица, словно вырезанные искусным мастером. Вообще к нему подходило слово «утонченность». Вот только лоска ему не хватало. Вкус был, а дорогого глянца недоставало.
   Мужчина растянул тонкие губы в легкой улыбке, развернулся и пошел по трамвайным рельсам. Не к метро «Новокузнецкая», где было светло и шумно, а в обратную сторону, где народу и фонарей было поменьше.
   Наверное, Володе стоило об этом поразмыслить, но в тот момент он почему-то подумал иначе.
   – Стой! – крикнул он и пошел следом.
   Мужчина не обернулся. Лишь ускорил шаг. Володя тоже добавил темпа.
   Недолощеный шпион перешел через трамвайные пути и, не глядя, перебежал через дорогу. Теперь они были на одной стороне улицы, но расстояние между ними меньше не стало.
   Володя заспешил, чуть не переходя на бег. Человек в плаще заскользил черной тенью вдоль мрачных фасадов старых домов. С каждым шагом на улице становилось все темнее. Фонари, что и без того горели здесь через один, почему-то погасли вовсе. Свет в окнах если и был, то выше. Нижние этажи словно вымерли.
   – Стойте! – крикнул Володя и перешел-таки на бег.
   Мужчина проворно свернул в арку. Опять уходит, что ж такое! Растеряв остатки здравого смысла, Володя юркнул следом. В арке шаги забухали, многократно усиливаясь гулким эхом. Метнулась из-под ног испуганная кошка.
   Он выскочил из-под арки и оказался во дворе старого кирпичного дома. Там стояли машины, тускло светил фонарь, желтели в почти ночной уже черноте облетающие деревья. Чуть поскрипывая, покачивались пустые качели на крохотной детской площадке. И ни единого человека здесь не было.
   Возможно, это безлюдье и стало последней каплей. Володя запрокинул голову и заорал:
   – Выходи! Слышишь? Где ты тут?
   В ответ вновь скрипнули качели. Ветер колыхнул верхушки деревьев, на землю посыпались мертвые листья.
   – Выходи! Мне это надоело! Я знаю, что ты за мной следишь!
   Холодный воздух ворвался в глотку. В горле запершило. Володя закашлялся. Во дворе по-прежнему никого не было. Даже местные жители, которые, по идее, должны были бы уже повысовываться из окон – время-то позднее, а тут орут, – отчего-то молчали.
   – Сволочь, – хрипло прошептал Володя. – Я тебя достану.
   Вновь скрипнули качели. Хлопнула, закрываясь, форточка на верхнем этаже. Все же кто-то здесь есть.
   – Я в милицию пойду! – хрипло крикнул он из последних сил.
   – А вот это ни к чему, – тихо произнес голос за левым плечом.
   Так вкрадчиво, спокойно и весомо мог бы нашептывать сам дьявол. Володя чуть не подпрыгнул от неожиданности. Сердце рухнуло камнем в пятки и тут же заколотилось с неимоверной силой, словно норовя выпрыгнуть из горла.
   Он обернулся. Мужчина в плаще стоял в двух шагах. Только руку протяни. Но желание встряхнуть шпиона как следует у Володи почему-то пропало. Да и руку в ту сторону тянуть стало боязно.
   Володя почувствовал себя мышью, по собственной дури забравшейся в мышеловку. Единственный путь к отступлению со двора-колодца был через арку. И он сейчас оказался перекрыт. Некуда бежать. Во рту сделалось сухо, он судорожно сглотнул, но легче не стало.
   Впрочем, мужчина не собирался проявлять агрессию. Стоял рядом, но при этом вне досягаемости. И делать что-либо не торопился.
   – Что? – переспросил Володя вконец осипшим голосом.
   – Милиция тебе не нужна. И мне тем более.
   Мужчина в плаще позволил себе снисходительную улыбку.
   – Успокойся. Я не сделаю тебе ничего плохого.
   Мысли путались. Не сделает плохого. Но милиция ему не нужна. Маньяк?
   – Зачем? – голос после крика на холодном сыром воздухе не слушался, хрипел и ломался. В горле саднило, хотелось кашлять, как после того единственного раза, когда попробовал сигарету.
   – Что зачем? – переспросил мужчина.
   – Зачем вы за мной ходите?
   – Потому что пришло время изменить твою жизнь, – просто ответил мужчина.
   Володя хотел ответить, но в горле запершило невыносимо, и он закашлялся. Кашель не утихал, рвал нутро чуть не до тошноты. Вот так вот, просто. Он двадцать лет жил на свете, пытался создавать как-то свою жизнь, пытался выстраивать ее так, чтобы ни с кем не вступать в конфронтацию... И тут приходит неизвестный дядька и решает враз все изменить.
   – Вы ненормальный? – попытался найти объяснение Володя, его трясло. – Кто вы?
   – Меня зовут Ник.
   Володю заколошматило сильнее. Перед глазами возник маленький мальчик со сточенными карандашами и альбом с дурацким изображением рогатого Никиты Сергеевича Хрущева.
   – У советского ребенка не может быть такого имени, – механически повторил Володя слова из своего сна.
   На этот раз вздрогнул Ник. Или это только показалось? Во всяком случае, уверенности на его лице поубавилось.
   – Что ты сказал? – спросил он чуть резче, чем раньше.
   – Отвечайте, – потребовал Володя. – Вы когда-нибудь рисовали Хрущева?
   – Хрущева? – Ник явно был сбит с толку.
   – Дейвона Хрущева, – повторил Володя то, что приснилось ночью.
   На лице мужчины возникла тень догадки.
   – Это тебе Игорь рассказал?
   Разговор все больше напоминал какой-то странный фарс. И Володя с каждым произнесенным словом утопал в этом фарсе все глубже.
   – Вы знаете моего отца?
   Мужчина кивнул.
   – Лучше, чем ты. Я – твой отец.
   В ушах что-то оглушительно засвистело. Володя почувствовал, что сходит с ума. Мир, понятный до вчерашнего дня, не просто трескался, а разлетался на куски. Вдребезги, как брошенная на пол ваза.
   Что случилось? Ведь еще вчера он просто учился, чтобы родители отстали, работал и мечтал стать профессиональным фотохудожником. Еще вчера все было понятно. Может быть, непросто, со своими трудностями, но понятно. Так было всю его жизнь. Сколько он себя помнил. Пока накануне вечером он не обнаружил слежку, не принял эту игру в шпиономанию. Пока эта игра не закончилась бредовыми откровениями. И не менее бредовым сновидением про рогатого Хрущева и маленького мага, который в каком-то лохматом году рисовал генсека с рогами вопреки нравоучениям мага постарше.
   Может быть, все это только сон? Но для сна слишком реалистично. Ощущения, звуки, запахи...
   Ноги подломились, он пошатнулся. Мужчина, что назвался сперва Ником, потом отцом, дернулся было к нему, но Володя отпрянул.
   – Нет!
   И в этом слове почувствовалась ему вдруг какая-то невероятная мощь. Словно в трех буквах отрицания была заложена сильная магия.
   – Нет, нет, нет, – повторял Володя. – Вы – сумасшедший.
   – Я... – начал тот, но Володя не дал закончить.
   – Мой отец дома. А вы сумасшедший. Пустите меня!
   – Спроси у него сам, – спокойно посоветовал Ник. – Спроси у Игоря. Он расскажет.
   Володя попытался рвануться вперед, в арку. Но на дороге у него стоял Ник. Сумасшедший. И это пугало. Володя закачался на месте вперед-назад.
   – Пустите меня! – взвизгнул он, чувствуя подступающую истерику, борясь с ней и осознавая, что из-за всего происходящего справиться с ней не сможет.
   Ник послушно отступил в сторону. Володя еще раз недоверчиво пошатнулся, замер. А потом стремглав бросился под арку.
   – Я загляну к тебе завтра, после работы, – догнал его спокойный голос Ника.
   Слова оттиснулись в памяти, но не осмыслились. Мыслей не было. Только ощущение бреда, желание плакать и смеяться одновременно, а также страх. Какая-то животная паника, которая гнала его не хуже плети. Он бежал так, как не бегал никогда в жизни. Бежал под аркой, бежал по улице, через дорогу, трамвайные пути. Сквозь толпу встречающихся и гуляющих возле метро, несмотря на поздний час. Мимо палаток, попрошаек и плохих музыкантов, мучающих гитары и вымогающих деньги за эти муки. Через стеклянные двери, турникеты, эскалаторы, вагоны и переходы.
   Он убегал от сумасшествия. От свиста в ушах, от ватности ног и бешено стучащего сердца. Убегал в свою обычную жизнь, пытался очнуться от реальности, казавшейся сном, проснуться в привычном мире, но ничего не выходило.
   В себя он пришел уже где-то в районе «Парка Победы». Во всяком случае, понял, что он один, едет домой. И что за ним никто не следит.
   Ника не было ни в вагоне, ни на улице. И пока Володя шел от метро до своего подъезда, у него ни разу не возникло ощущения чужого взгляда, устремленного в спину.
* * *
   Володя сидел на лестнице возле своего этажа и не знал, что делать дальше. На ступеньке было холодно, но домой идти он не мог. Понимание этого пришло вдруг, когда полез в карман за ключами. Вот он откроет дверь, а там... Там родители. Его или не его? И как спросить об этом? Или рассказать историю про сумасшедшего на улице? Как рассказать? Все, что с ним происходило, пугало.
   «Тореадор, смелее в бой», – запиликал динамик.
   Володя вздрогнул, повернул голову и уставился на лежавший рядом мобильник. Телефон вибрировал и скребся о холодный бетон. Мигал экран.
   Володя поежился. Еще больше пугало то, что если начать все это рассказывать кому-нибудь, то звучать история будет смешно и глупо. А если не рассказывать, то останутся червоточины в душе, нелепые и страшные вопросы. И в любом случае войти домой, как ни в чем не бывало, и завести непринужденную беседу он не сможет.
   Телефон застыл. «Тореадор» умолк, так и не набравшись смелости. Володя посмотрел на часы. Отстраненно подумал, что сидит здесь уже больше полутора часов. Снова затрещал телефон. Другой мелодией. Романтичной и ласковой. Что за музыка и кто ее автор, Володя не знал, но мелодия ассоциировалась с Ольгой. Собственно, музыка эта и стояла на ее персональном звонке.
   Володя взял трубку, попытался натянуть на лицо улыбку, чтобы хоть немного оживить голос, и нажал «прием».
   – Алло.
   – Вовка, ты где? – голос Ольги звучал взволнованно.
   В груди екнуло. Неужто этот старый урод в плаще добрался и до нее?
   – Что случилось? – хрипло спросил он.
   – Ничего, – Ольга была явно озадачена вопросом. – А у тебя? Мне твои родители звонили. Искали тебя.
   – Все в порядке, – Володя снова попытался добавить улыбки в голос, получилось паршиво. – Просто моя мама – паникер. Все хорошо, солнышко, задержался на работе. Уже почти добрался до дома.
   – Они говорят, ты трубку не берешь.
   – В метро был. Не слышал. Я позвоню тебе, когда буду дома.
   – Хорошо, – сказала Оля, и трубка запищала короткими гудками.
   Теперь придется взять себя в руки и войти все-таки в квартиру. Там небольшая разборка с мамой... Если она вообще ему мать. О, черт! Собравшийся было встать Володя без сил рухнул обратно на ступеньки.
   Снова ожил телефон.
   «Тореадор, смелее в бой!»
   Знал бы несчастный Бизе или протопавший по его стопам Щедрин, что эта мелодия станет пиликать в мобильниках. Наверное, удивлению их не было бы предела.
   Володя поднял трубку.
   – Алло.
   – Ты где? – голос отца был уставшим. В нем дремало напряжение и тщательно скрываемое волнение.
   – Здесь, – тихо ответил Володя. – На лестнице сижу.
   Врать не хотелось.
   – Давно сидишь?
   – Давно.
   Связь оборвалась, тут же распахнулась дверь, что вела от лифта на лестницу. Отец держал в руке отключенный мобильник и покусывал черный с намеком на седину ус.
   Володя молчал. Что говорить, он не знал. Все было странно, да и папа вел себя неестественно. Убрал телефон, прошел на лестничный марш, прикрыв за собой дверь. Володя с удивлением заметил у него в руках пачку «Муратти». Курить отец бросил пять лет назад и очень этим гордился.
   – Что произошло? – спросил отец негромко.
   – Ничего, – попытался уйти от разговора Володя.
   Папа посмотрел внимательно. Достал сигарету из пачки. Щелкнула зажигалка, взвился огонек. Володя отметил, что у папы дрожат пальцы.
   – Я тебе когда-нибудь врал?
   Володя покачал головой. Даже если отец когда-то и лукавил, то сын этого не замечал. Отношения между ними всегда были дружескими и достаточно откровенными.
   – Тогда давай и ты мне врать не будешь. Хотя бы сейчас.
   Володя кивнул.
   – Так что случилось?
   Что случилось? Легко спросить. А как ответить? Как объяснить, чтобы изложить факты без эмоций и ярлыков, Володя не знал. А еще большей проблемой было объяснить так, чтобы у слушателя не возникло желания расхохотаться и повертеть пальцем у виска.
   Он помялся. Отец затянулся и выпустил дым. Закашлялся. Видимо, курить после пятилетнего перерыва ему было тяжело. А не курить, выходит, еще тяжелее.
   – Я... – Володя запнулся. – Я встретился с одним человеком.
   Голос его прервался. А дальше что?
   – Его зовут Ник?
   Володя вылупился на отца, как на восьмое чудо света.
   – Ты его знаешь?
   Отец кивнул и отвернулся. Принялся тушить окурок в консервной банке, что стояла под окном и играла роль пепельницы.
   – Он сказал, – решился наконец Володя. – Он сказал, что он мой отец.
   Плечи папы чуть заметно дрогнули. Володя ждал. Тот продолжал давить окурок. Потом распрямился, но не повернулся, а уставился в окно и закурил новую сигарету.
   Володя ждал.
   – Он твой отец, – проговорил папа и выпустил облако дыма.
   – Как?
   Отец... отчим... Игорь... или как его теперь называть, повернулся к Володе, но глаза по-прежнему прятал.
   – Он оставил тебя у нас, когда тебе было около года.
   Откровение вышло похожим на нокаут. Володя почувствовал, что у него нет больше сил ни удивляться, ни противиться разрушению, ворвавшемуся в его жизнь. Признание отца стало последним ударом, после которого он уже не мог подняться. Или не хотел, что по сути одно и то же.
   – И ты молчал? Почему ты никогда не говорил об этом? Разве я не имел право знать?
   – А разве тебе это было нужно знать?
   Володя почувствовал что-то сродни падению. Все. В этом раунде на этом ринге он оказался повержен и пребывал теперь в полной апатии, слушая, как кто-то невидимый уже ведет последний отсчет.
   – Почему он меня бросил?
   – Его тогдашний образ жизни не позволял ему возиться с ребенком. Хотя, думаю, сейчас ничего не изменилось. Кроме того, что ты вырос.
   – А кто он? – вяло поинтересовался Володя.
   Игорь покачал головой.
   – Я не знаю. Он всегда скрытничал... Нет, не скрытничал даже, а просто... Как-то тема такая никогда не поднималась. Какое-то время я считал его близким другом, а потом, когда он пропал, я понял вдруг, что ничего о нем не знаю. Нет, он вспоминал какие-то байки из жизни, но кто он и чем занимается, мы не знаем. Ник оставил тебя нам. Потом заезжал еще пару раз. А потом пропал.
   Сигарета догорела практически до фильтра, и отец прикурил от нее новую. Бычок отправился следом за собратом, упокоившимся в банке из-под зеленого горошка.
   – Я знал, что однажды он вернется. Правда, последние годы мне начало казаться, что этого не произойдет. Мы надеялись, что этого не произойдет. Что ты выучишься и будешь спокойно жить, как все нормальные люди.
   – А разве что-то изменилось?
   – Тебе решать.
   Была в этом какая-то недоговоренность, но Володя не особо обратил на нее внимание.
   – А мама?
   – Что мама? – не понял отец.
   – Моя мать, она...
   – Мы никогда ее не видели.
   Отец развел руками и замолчал.
   В голове роились мысли, словно растревоженные пчелы в улье. Надо было спросить о многом. Очень о многом. Но Володя терялся и не знал, с чего начать. Да и стоит ли начинать сейчас?
   Игорь отбросил бычок и сделал шаг. Руки его легли Володе на плечи, и тот, наконец, поймал взгляд мужчины, которого всю жизнь считал своим отцом.
   – Володя, будет что-то теперь меняться или нет, решать тебе. Это твоя жизнь. Но я хочу, чтобы ты знал: для нас с мамой ничего не изменилось. Мы тебя любим. И ты для нас всегда был, есть и останешься сыном. Что бы ни случилось.
   Голос папы звучал ласково, вкрадчиво. От этого голоса и от этих слов внутри что-то надломилось, огромной ледяной шапкой сорвалось с сердца и лавиной покатилось вниз. В горле поднялся комок, в носу защипало.
   Володя встал, обнял отца и уткнулся ему в плечо, едва сдерживая слезы. Рука Игоря мягко пошевелила волосы. Володя почувствовал себя так, словно опять стал маленьким мальчиком, а папа, треплющий по голове, был способен защитить от всех бед и несчастий.
   Папа отстранился и хлопнул по плечу. Володя промокнул глаза и вымученно улыбнулся.
   – Пойдем домой, – сказал отец. – Мама ждет, и ужин стынет.
* * *
   ...С Николаем Игорь познакомился в университете. Что там делал Николай? Этот вопрос Игорь задал себе значительно позже. Еще позже принялся искать ответ. А ответа не было. Разве что смутная догадка, что в университете Ник, как предпочитал называть себя Николай, появился только ради него.
   Но все это позже. Много позже. Тогда же Игорь просто с удовольствием и самозабвением болтал с более опытным товарищем. Николай был лет на шесть старше. И с ним было интересно. Причем интересно поговорить не об истории, а больше о религии и политике.
   На эти темы Николай мог разглагольствовать часами. Взгляды его были шире, чем официальный курс религиоведения и политологии, жестче, чем можно было ожидать от молодого человека, и смелее, чем высказывания на кухне в пьяном угаре. От таких разговоров должно было быть страшно, но страшно не было. Странные воззрения Николая притягивали, как клейкая лента глупую муху. И Игорь влип в эту клейковину. Но чувствовал себя при этом не дураком в безвыходном положении, а героем на броневике. Странное ощущение.
   Впрочем, в отношениях их все казалось странным. Познакомились в университетской курилке, где было полно народу, и шла какая-то странная беседа всех со всеми обо всем. Через пару дней они уже пили пиво возле ларька неподалеку от университета. Просто встретились в коридоре. Игорь узнал знакомца из курилки. Тот почему-то обрадовался, пригласил выпить по паре кружек. Игорь отчего-то согласился. Вернее, согласился из вежливости. Да и трудно было отказать, когда его зазывали с радостью и радушием старинного друга.
   Через неделю они пили коньяк у Игоря дома. Коньяк приволок Николай. Напиток был дорогой и поражал количеством звездочек, недоступных простому советскому гражданину. Во всяком случае, в гости к первому встречному с такими бутылками ходят редко. И как-то само собой вдруг стало ясно, что они друзья, а не первые встречные. Это же подтверждалось и поведением Николая, и ощущением, какое оставалось от общения с ним.
   Общение их было непринужденным и продолжалось, перерастая в нечто большее. Не прошло и месяца, как Игорь стал считать Ника чуть ли не лучшим другом. Ник всегда искренне радовался их встречам. Темы, на которые он говорил, давали Игорю ощущение того, что Ник ему доверяет. Во всяком случае, болтать о подобном с первым встречным решился бы только сумасшедший. Из чего сам собой напрашивался вывод: Игорь для Николая далеко не первый встречный.
   Ник никогда ничего не просил, но стоило только в жизни Игоря появиться какой-то проблеме, тут же предлагал помощь. И не на словах, а на деле подтверждал, что на него всегда можно рассчитывать. А проблем было много – молодая семья переживала переезд на новую квартиру.
   Сам же за помощью к Игорю Ник обратился лишь однажды.
   На дворе стоял тысяча девятьсот восемьдесят шестой год. Михаил Сергеевич уже руководил страной. В прошлое ушел март, когда глава государства поведал миру о том, что принципиальным для нас является вопрос о расширении гласности. Что вопрос это политический, ибо без гласности нет и не может быть демократизма, политического творчества масс, их участия в управлении[1]. Канул в Лету июнь с заявлением о том, что без «малой революции» в партии ничего не выйдет, ведь реальная власть – у партийных органов. Народ не будет тянуть на своей шее аппарат, который ничего не делает для перестройки[2]. Загадочно-манящая «перестройка» уже топталась у порога.
   Тогда-то в дверь и позвонил Николай. Он принес обычную звездную бутылку коньяка, палку сервелата и банку черной икры. Вот только настроение у него было не радостное. Не на пять звездочек, от силы на две.
   – Держи, – протянул Николай бутылку Игорю и расцеловался с выскочившей из кухни Натальей. Отдал ей закуску. – И ты держи.
   Игорь посмотрел вслед уходящей на кухню жене и пригласил гостя в комнату.
   – По какому поводу? – спросил он, доставая коньячные рюмки.
   – Проблема у меня, – Ник ловко открыл бутылку.
   – Что-то случилось? – заволновался за друга Игорь.