Страница:
Даргри устроился под изображением Михаила Афанасьевича, который ему показался симпатичнее всей остальной писательской братии. По слухам, автор сакраментального: «напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...»[4] был обычным человеком и к магии касательства не имел. Хотя, видимо, где-то что-то узнал такое, чего простому смертному знать не обязательно. Иначе откуда столько фантазий?
Подошел официант. Даргри заказал коньяк и кофе. Пока несли рюмку, выудил сигариллы. Своего компаньона в извечном пиджаке спортивного кроя он встретил, слегка расслабившись.
– Приветствую, – кивнул Степан. – Я так понимаю, мне опять спиной к залу сидеть? Это, знаешь ли, неуютно.
– Приходи раньше, – пожал плечами Даргри, – будешь сидеть, как тебе захочется.
Он затянулся и выпустил дым. Его собеседник поморщился и замахал рукой, отгоняя едкие сизые клубы.
– Ну и вонючие же они у тебя.
– Мне нравится, Стефано. Кстати, и тошниловка эта выглядит весьма прилично.
– Неужели понравилось? – удивился Степан, пропустив мимо ушей итальянскую вариацию своего имени.
– Не так, чтобы очень. Но в этом есть свое скромное очарование. Бульварное кольцо, Чехов на стене... И самое главное – здесь тихо и нет лишних людей. – Он окинул взглядом пустой зал. – И нелюдей тоже нету.
Степан усмехнулся.
– Ваше благодушие меня настораживает, магистр.
– Хочешь испортить мне настроение? – Даргри пригубил коньяк и задержал в руке пузатую рюмку. Изящно оттопыренный палец нервно задергался, постукивая перстеньком по стеклу.
Степан хищно растянул губы:
– Нет, все идет своим чередом. Они встретились. Старый шут сделал мальчику предложение, от которого тот не мог отказаться. И он согласился.
– Он уже видит реальный мир? – Даргри стал похож на почуявшего лисицу спаниеля.
– Еще нет, но, думаю, все случится скоро.
– Поосторожнее. Старик бездарен, но мальчик может быстро сориентироваться. Не засветись.
– Не засветись, – фыркнул обладатель спортивного пиджака. – Старик... Этому старику лет не больше, чем тебе, Даргри.
– И немногим больше, чем тебе, – парировал тот.
– Я молод душой, магистр, – усмехнулся Степан.
– А я вовсе вне возраста, магистр, – в тон ему ответил Даргри.
– Таким галопом ты договоришься до того, что вечен.
– Вечно не живет никто, даже слаш умирают. – Даргри с тоской затушил сигариллу и залпом допил коньяк. – Пора бы об этом знать.
Володя улыбался родителям, в университете со всем возможным вниманием конспектировал лекции и на работу направился в приподнятом настроении.
В первый раз за последние без малого две недели она пошла споро и с удовольствием. Володя принимал заказы, смотрел на клиентов и вспоминал о том, что перед ним живые люди и он живой человек, а не бездушный конвейер с функцией приема и выдачи.
Клиенты и вправду были живыми. За внешними масками, личинами, напяленными людьми для окружающих, просматривалось нечто совсем иное. Эта истинная суть виделась Володе в фотографиях, которые тащили ему на печать.
Вот солидный господин в деловом костюме. Очень успешный. Очень респектабельный. На лице написано, что он имеет неограниченное количество денег, за которые покупаются лучшие женщины. Володя воткнул флешку господина в компьютер и пробежал взглядом по фотографиям. Девяносто процентов снимков можно было окрестить ярлычком «Я и моя собака».
«Успешный, всемогущий, а кроме собаки-то у тебя в жизни никого и нет», – подумал Володя.
А может, и есть, но чувствует богатый мужик в этом лохматом хвостатом четвероногом самое близкое существо. Может, и так, почему нет? Женщины продаются, друзья предают, компаньоны – отдельная статья. Жена думает о шубах и брюликах, дети о «сникерсах» и дорогих игрушках. А единственное родное существо – собака.
Следом за угрюмым мужиком, который улыбался только на фотках с его терьером, явилась пачка клиентов с фотографиями из Турции и Египта. Пленки, флешки, диски... Люди на фотографиях были разными, а виды грошовых курортов одни и те же. Да и фотографирующиеся не отличались оригинальностью: на пляже, в отеле, в накатывающейся волне. Кто-то подставлял ладошку под заходящее солнце, кто-то пытался сжать между пальцами стоявшую далеко на заднем плане пирамиду. И каждый думал, что неповторим в своей придумке.
Володя усмехнулся. Знали бы все эти люди, насколько они банальны. Только один из туристов-фотографов заинтересовал Володю. На трех пленках по тридцать шесть кадров каждая не было ни одного человека, кроме мельком попавших в кадр местных жителей. Никто не позировал. Клиент снимал не себя и свое семейство на фоне достопримечательностей. Он вывез из страны ее маленький кусочек. Не только памятники, но улочки, быт и самобытность. Володя с удовольствием просмотрел все снимки, прежде чем упаковать их в конверт.
А вот на творчество следующего клиента даже смотреть не хотелось, хоть богемный дядька и позиционировал себя как фотохудожника, работающего в стиле ню. Никакой художественности на его фотографиях не было. Малоэстетичные кадры какой-то бабы с пошло раздвинутыми ляжками могли привлечь разве что подростков. И совсем не с позиции искусства.
– О, порнуха, – оценил напарник, заглядывая через плечо.
– А такой интеллигентный дядечка принес, – поделился Володя.
– Скажи мне, что ты фотографируешь, и я скажу, кто ты, – изрек напарник.
Володя припомнил облик богемного дядечки, притащившего это «домашнее порно», никогда бы не подумал, что он способен на такое. Дядечка был чем-то похож на Ника. А от отца он ждал чего угодно, только не порнофоток.
Тренькнул телефон. Володя кивнул напарнику:
– Саныч, наверное.
Тот скорчил страшную рожу, но трубку взял. Впрочем, тут же пихнул ее Володе, добавив с удивлением:
– Это тебя.
Володя взял трубку. И это оказался вовсе не Владлен Александрович.
– Куда мы идем? – спросил на ходу, когда топать молча надоело. Отец за все время бросил лишь пару дежурных фраз, да и накануне не отличался словоохотливостью.
– Пить кофе, мой мальчик.
Володя не нашел, что ответить, и еще десятка три шагов шел молча.
– Ты так и не ответил, почему пропал на полторы недели.
– Были трудности, – все так же лаконично отозвался Ник.
– Расскажешь?
– Не сейчас.
Они миновали Чугунный мост, вышли к «Балчугу». Николай перешел на правую сторону улицы и толкнул дверь кофейни.
– Проходи, – распорядился он по-хозяйски. – Садись.
Пока отец заказывал кофе, Володя устроился на диванчике в углу возле окна. Ему было до ужаса интересно. Ощущение было необычным и не сказать, что неприятным. Он чувствовал себя героем детской сказки, который оказался на пороге пещеры с сокровищами. Позади обыденная жизнь, впереди гора сокровищ и неизвестность, а внутри пьянящее чувство азарта.
Ник хлопнул перед ним картонный стаканчик с кофе. Уселся на стул, неуловимым движением скинул плащ на спинку.
– Что ты знаешь о мире? – спросил он резко, грея ладони о стакан с кофе.
Володя, успевший потянуть кофейный напиток, поперхнулся.
– Что он не стоит на трех китах, – брякнул первое, что пришло в голову.
– Уже неплохо. Ты можешь представить, что чувствовал человек, который считал, что мир держится на трех китах и имеет форму диска, и которому вдруг рассказали, что все совсем не так? Что Земля близка по форме к сплюснутому эллипсоиду. Что Солнце не садится и не встает, а просто планета поворачивается к нему другим боком.
Володя попытался представить себе средневекового европейца, грязного и неграмотного, околпаченного попами до полной невменяемости, и пожал плечами:
– Я думаю, он не поверил бы.
– Не наш вариант, – покачал головой Ник. – А если бы ему представили неопровержимые доказательства, объяснили бы на пальцах, продемонстрировали бы наглядно?
Перед глазами снова встал тот несчастный замурзанный средневековый дядька. Володя представил, как на того обрушивается эдакое знание. У мужика в видении безумно заблестели глаза.
Володя тряхнул головой.
– Наверное, он спятил бы.
– Не наш вариант, – отрезал Ник.
– Я не понимаю, – рассердился Володя. – Ты хочешь мне наглядно доказать, что Земля плоская и стоит на черепахах и китах?
Ник посмотрел на него изучающе, отставил стаканчик с кофе и подался вперед.
– Нет, но я не хочу, чтобы ты спятил, когда увидишь мир таким, какой он есть. И я хочу быть уверенным, что ты готов его увидеть.
Володя кивнул.
– Я готов.
Взгляды их сцепились. Ник долго всматривался в глаза сына, наконец протянул руку.
– Правую руку вперед. Держи ее ладонью вниз, над моей ладонью.
Володя вытянул кисть и задержал ее над столешницей и ладонью Николая. Он не касался отца, но чувствовал тепло. И какую-то неведомую щекочущую силу. Ощущение было похоже на то, какое возникает, когда друг к другу подносят два магнита. Причем удерживают их на месте. В зависимости от того, какой стороной повернуть магниты, они взаимно притягиваются или отталкиваются. И не давая магнитам сдвинуться с места, сдерживая эту силу, невольно ощущаешь ее присутствие.
– Что чувствуешь?
– Тепло, – сказал Володя и тут же понял, что этого слова недостаточно.
Но объяснить в двух словах чувство магнетической силы он бы не смог.
Ник, однако, все понял без лишних слов. Он едва заметно шевельнул пальцами, пуская волну. Володя почувствовал ее намного ярче, чем прикосновение, невольно вздрогнул, когда закололо под ложечкой.
– Эта сила есть в тебе. Просто она спит. Она закрыта твоим незнанием, как реальность скрыта от тебя Пеленой, – голос отца зазвучал глухо, словно через слой ваты. – Дай этому выход.
Звук плыл, словно на жеваной магнитофонной пленке. Володя почувствовал, что весь мир ограничился точкой, в которой замерли друг против друга две ладони. Уже в следующий миг понял, что не видит и этой точки. Вообще ничего не видит. В глазах потемнело... Но чувства, доселе незнакомые, каким-то невероятным образом заполняли сознание, подсовывая невидимую глазу картинку и разгоняя страх.
– Откройся, – голос Ника гудел в голове так, словно попадал туда помимо ушей. – В тебе есть сила, чтобы не подчиняться власти Пелены. Ты родился с ней. Вспомни ее и дай ей выход.
Ник словно перебирал ассоциации, нащупывал нужные слова, как домушник, подбирающий отмычку. Будто не понимал еще толком, что говорить, но знал направление и тыкался методично, перебором.
– Ты можешь. Это живет в тебе. Жило всегда. Родилось вместе с тобой.
В голове продолжало гудеть. Володя ничего не видел и не слышал. Не было привычных пяти чувств, но появилось новое, шестое. И именно через него открывался заново мир.
К горлу подкатила тошнота. В голове что-то закружилось, словно сместили центр тяжести. Он вздрогнул, кажется, закричал, но крика не услышал. А потом понемногу стали возвращаться ощущения.
Что-то шлепнулось, закапало. Володя услышал, потом почувствовал, как обжигает колено. А через мгновение темнота начала отступать.
Он сидел все так же за столиком на диванчике. Только рука оказалась отдернута к груди. А стаканчик с недопитым кофе лежал теперь на боку, и горячая жидкость растекалась по столешнице, капала на колено.
Володя дернулся, поднял упавший стакан, убрал ногу из-под струйки. Кофейный аромат, витающий в воздухе, подействовал отрезвляюще. Последним вернулось ощущение времени.
Он поглядел на намокшие джинсы, на разлитый кофе, прикинул и понял, что времени прошло всего ничего. К столику подбежал официант с тряпкой, принялся поспешно убирать лужу.
Володя откинулся на спинку дивана и вздрогнул. Официант не был человеком. Походил на человека, но... кудлатая голова, борода кучерявыми клочьями и глаза без белков – первое, что привлекло внимание. Радужка, яркая, насыщенная, заполняла весь глаз от века до века. Как у лошади. Возможно, где-то там, за этими веками, белки и наличествовали, но видно их не было.
Официант лихо промокнул лужу и пошел обратно к барной стойке, звонко цокая. Володя глянул вниз и... заморгал, пытаясь понять, не пригрезилось ли, но картинка не изменилась. Удивительно широкоплечий и лохматый для такой профессии официант шел, клацая копытами по кафельному полу. И коленки у него смотрели назад, как задние ноги у козла или той же лошади.
– Что это? – едва-едва прошептал Володя и посмотрел на Ника.
Тот сидел напротив как ни в чем не бывало. На губах играла самодовольная ухмылка.
– Это сатра, мой мальчик.
– Сатир? – шепотом уточнил Володя.
Ник напрягся и поспешно полоснул взглядом по спине официанта. Но тот отошел достаточно далеко, чтобы не слышать их разговора.
– Никогда не называй их так. Смертельная обида для сатра. Если б он тебя услышал, была бы драка. Сатра – представители одного из народов, что много тысячелетий живет рядом с нами, с людьми.
– Он тоже маг? – спросил Володя.
– Не все нелюди, кого ты увидишь, маги. Хотя среди представителей гостевых сфер колдунов куда больше.
– Гостевых сфер? Это еще что? Расскажешь про них?
– Не сегодня, – покачал головой Николай. – Сегодня с тебя достаточно. Тебе еще предстоит увидеть Москву, твой родной город, без Пелены. А это серьезное потрясение. Идем.
Ник поднялся, так и не сделав и глотка из картонного стакана.
Он толкнул дверь, шагнул на улицу и... замешкался на пороге в дверях. Принялся озираться, словно видел уходящую в стороны улицу впервые в жизни. Хотя, по сути, так все и обстояло.
Обещанного шока не случилось, но знакомый, как казалось, центр города удивил. Большинство домов остались прежними. Некоторые превратились в совершенно иные постройки, сохранив разве что габариты и этажность. Третьи... Голова снова закружилась, но не так, как в кафе.
– Пошли, – толкнул в плечо идущий сзади отец. – Чего встал? Насмотришься еще.
Он буквально выпихнул Володю на улицу. Повернулся лицом к Кремлю и зашагал, как ни в чем не бывало. Володя поплелся следом, озираясь, словно всю жизнь прожил в глухой деревне и вдруг оказался в большом городе.
– Как себя чувствуешь? – без толики волнения поинтересовался Ник.
Отец спрашивал так, словно речь шла не о сыне, а о каком-то экспериментальном техническом образце, за который отвечал Николай. Образец должен быть смазан, заправлен, налажен и готов к работе.
Но настройщику на саму технику, в общем-то, плевать. Работа такая.
Володя, однако, был настолько увлечен, что не обратил на это внимания.
– Нормально, – отозвался он, прислушиваясь к ощущениям. – Тошнит немного. Это у всех так? Что это было? Заклинание?
– Слишком много вопросов, – покачал головой Ник. – Нет, это не у всех так. Снятие Пелены вообще у каждого проходит индивидуально. Нет, это не заклинание. Скорее уничтожение заклинания.
– То есть? – не понял Володя.
– Представителям гостевых сфер, а их насчитывается одиннадцать, небезопасно афишировать свое существование, они чужие, – со значением заговорил Ник. – Потому однажды, много тысячелетий назад, сильнейшие маги Земли решили создать Пелену. Мощное заклинание, которое закроет чужаков от глаз простых людей, не то чтобы сделает невидимками, а исказит, превратит в таких же людей. С тех пор обычные человеки живут, закутанные в мощную, практически неуничтожимую иллюзию.
– А я?
– Что ты?
– Почему я видел все как... – Володя запнулся, формулировка словно царапала горло, но произнес: – Как простой человек? Если я маг?
– Тебя воспитывали простые люди. Чародеи коричневой сферы, то есть люди с магическими способностями, рождаются под воздействием Пелены. Когда маг осознает свои возможности, и если он их осознает, Пелена слетает с его глаз. До сегодняшнего дня ты не догадывался о своих способностях, потому и жил, как простой смертный. На общих основаниях. Теперь я помог тебе осознать себя. Мог, конечно, и раньше, но это было для меня неудобно.
Володя насупился. Выходит, отец ломает его жизнь еще и с позиций собственного удобства? На языке возникло крепкое словцо в адрес «родного» папаши, но сдержался. А в следующую минуту из головы вылетели все слова.
Ему казалось, что он готов уже к чему угодно, но перед Большим Москворецким мостом Володя застыл, как соляной столб.
Это был не тот мост, на котором он говорил с Ником несколько дней назад. Вместо серого гранита он отливал черным мрамором. А сама конструкция стала ажурнее, утонченнее. По мраморным парапетам тянулась незнакомая вязь, словно какой-то заклинатель исписал черные бока моста магическими формулами.
Рука рефлекторно дернулась за фотоаппаратом. Он защелкал быстро, словно боясь, что перед ним мираж, который растает без следа в любую секунду.
Николай обернулся и, увидев, чем занят сын, усмехнулся с каким-то тоскливым превосходством.
А Володя менял ракурс и фотографировал, фотографировал до самозабвения. А потом вышел на мост, окинул взглядом набережную и задохнулся от восторга.
Здесь тоже кое-что изменилось. Стены и башни Кремля остались прежними, а вот некоторые здания преобразились заметно. Сердце Москвы помрачнело, приобретая какие-то готические очертания. За Кремлевской стеной мерцало свечение, словно какие-то постройки внутри Кремля подсвечивались небольшими прожекторами, бьющими белым светом на десяток метров вверх.
А левее, там, где еще недавно высилась нелепая громада храма Христа Спасителя, возвышался изящный, словно сотканный из сияния, собор с высокими ионическими колоннами. Он выглядел лучом света в царстве тьмы. Молнией на черном грозовом небе. Вытянутые утонченные контуры взлетали вверх, поражали изяществом и невероятной легкостью.
Высокие окна удивительного сооружения, которое язык теперь не поворачивался назвать привычной аббревиатурой ХХС, светились, словно где-то внутри располагался еще один источник света. От всего этого свечения внутри ажурно-готической постройки веяло силой.
И если руку отца Володя чувствовал, как маленький магнитик в руке ребенка, то здесь сила была сокрушительной.
Фотоаппаратом он щелкал скорее уже по инерции. Горло перехватило, когда решил спросить:
– Что это?
– А что ты видишь? – не понял Ник.
– Вижу свет. Высокие столбы света. А что?
– Странно. Вообще ты не должен их видеть... Неужели я перестарался? Или ты сам сумел включить лобную чакру?
Володя мало чего понял и спросил то, что его больше всего волновало:
– Так что это такое?
– Источники. – Ник выглядел озадаченным, словно Володя, увидев столбы света, и впрямь сделал невозможное. – Не наши.
– Я чувствую их... – начал Володя.
– Не наши, – жестко повторил Ник. – Ты будешь подпитываться в другом месте. Во всяком случае, пока.
Володя, как завороженный, смотрел на то, что еще недавно выглядело громоздким храмом Христа Спасителя.
– Хочешь посмотреть поближе? – спросил Ник.
В первый момент Володя не понял, что ему предлагают. Когда дотумкал, не поверил своему счастью. Хотел ответить, но дыхание вновь перехватило, и он только судорожно кивнул.
Ник спустился на набережную и зашагал в сторону станции метро «Кропоткинская». Володя засеменил следом. Отец шел быстро, и он едва поспевал за ним.
– Что значит «подпитываться»? – на ходу запоздало полюбопытствовал Володя.
– Не будешь есть – упадешь в обморок. Не будешь подпитываться от источника – магические силы истощатся.
Володя попытался осмыслить сказанное, продолжая чувствовать магнетизм светящихся источников.
– То есть, если нет источника, то я не маг? – глупо спросил он.
– Маг. Но бессильный маг. Если у телевизора оторвать провод с вилкой, телевизор не сможет работать. Но электронным прибором он от этого быть не перестанет. То же самое, если ты присобачишь провод к деревянной лошади, она не начнет ходить. Понимаешь, о чем я? То же и здесь. Ты маг, мой мальчик. – Ник кивнул на случайного прохожего: – Он простой человек. Ты не сможешь восполнить силы, как маг, в отсутствие источника. Он не станет магом, даже если рядом с ним будет фонтанировать десяток источников. Это закон.
Храм приближался. Володя никогда не был набожным. Более того, люди, крестящиеся на золоченые купола прямо среди улицы, вызывали у него неприятное ощущение. Была в этом какая-то показуха, как в нательных крестах поверх одежды. Вера всегда казалась ему чем-то сокровенным, а выставленная напоказ она переставала быть верой, теряла смысл. Потому и в храмы заходить не любил. А в храме Христа Спасителя был всего один раз. С унынием побродил по музею, с неменьшей тоской зашел в сам собор. И хоть второй раз туда заходить никогда больше не собирался, сейчас его тянуло туда, как магнитом.
Проигнорировав музей, взлетел вверх по лестнице к тяжелым дверям и ввалился внутрь храма. И захлебнулся от восторга.
Там, где в привычном мире был алтарь, сейчас бил в расписной потолок столп ослепительного света. Света, к которому хотелось прикоснуться и напиться. Если отец собирался произвести на сына впечатление, ему это удалось.
Расталкивая присутствующих, Володя устремился к алтарю. Приблизился и замер, не в силах пошевелиться.
Сколько он так простоял? Полминуты? Минуту? Десять?
На плечо легла рука Ника. Володя вздрогнул и оторвался от невероятного зрелища. Хотел обернуться, но взгляд зацепился за нечеловеческую фигуру чуть в стороне от алтаря. Невероятно высокий мужчина мог похвастаться неохватными плечами, но ширина их терялась за шириной белоснежных крыльев, сложенных за спиной. Мужчина смотрел на Володю светлыми, прозрачными как лед глазами. И холода в его взгляде было не меньше, чем в айсберге.
Володя содрогнулся, словно в храме была невероятная стужа.
– Идем, – тихо сказал Ник.
– Там ангел, – удивленно проговорил Володя.
– Это не ангел. Ангелов не бывает. Это элохим, уроженец белой сферы. Идем скорее, нас уже заметили. И нам здесь не рады.
Володя хотел возразить, спросить, но Ник не дал такой возможности. Подхватил под локоть и поволок на улицу.
– С меня причитается, – проныл Володя, искренне чувствуя себя виноватым.
– Твое счастье, что Саныча не было, – смилостивился напарник и ушел домой.
Работа шла споро. Не то клиентов было меньше обычного, не то азарт и желание получить заветные кадры в распечатанном виде подгоняли, а только к концу рабочего дня Володя стал обладателем увесистого конверта, туго набитого фотографиями новой для него готической Москвы.
Просмотренные еще в мастерской виды черного величественного моста и воздушного, словно летящего ввысь храма не давали покоя. Володе хотелось просматривать их в мастерской, затем в метро вытащить и показывать всему вагону.
Однако же он сдержался.
Дома радостно скинул кроссовки и куртку и, кинув «привет» маме и папе, прошмыгнул к себе в комнату. Сумка полетела в сторону, как только в руках его оказался заветный конверт. Володя плюхнулся на край кровати и перевернул бумажный пакетик. Фотографии пестрой лавиной хлынули на покрывало.
Володя отбросил конверт и принялся разбирать снимки. Они разделились на множество тематических кучек. Он скрупулезно просмотрел стопку за стопкой, выбирая из каждой из них по одной-две фотографии. Оставшиеся снимки сгреб в сторону, а те, что задержались в руках, снова принялся тасовать, словно карточную колоду, и раскладывать на стопочки по одному ему понятному принципу.
После третьей фильтрации в руках у Володи остались только самые-самые. За эти фото ему не просто не было стыдно. Он ими гордился, и вполне заслуженно.
Местность на фотографиях была узнаваема. Постройки не имели ничего общего с привычными видами. Скажут, что коллаж, мелькнуло в голове. Что в фотошопе сваял. Ну и плевать. Это настолько мощно, что обвинения в коллажировании покажутся глупым завистливым бормотанием.
Володя задумался. Можно было подождать ужина, а после показать эти снимки маме и папе. Так сказать, на десерт. Но желание поделиться своим сокровищем хоть с кем-то было настолько всесметающим, что он не смог сдержаться.
Родители были на кухне. Володя вошел к ним с видом триумфатора. Небрежно бросил свою подборку на стол. Верхние снимки чуть съехали. Мама оторвалась от плиты. Папа поднял на него взгляд.
– Что это?
– Это из последнего, – сказал Володя. – Хотел вам показать.
Мама подсела ближе и потянулась за фотографиями. Рассматривать принялась с интересом, но вскоре на лице возникло то смущенное выражение, которое возникает у людей, не имеющих возможности сказать приятное, но не желающих обидеть.
Подошел официант. Даргри заказал коньяк и кофе. Пока несли рюмку, выудил сигариллы. Своего компаньона в извечном пиджаке спортивного кроя он встретил, слегка расслабившись.
– Приветствую, – кивнул Степан. – Я так понимаю, мне опять спиной к залу сидеть? Это, знаешь ли, неуютно.
– Приходи раньше, – пожал плечами Даргри, – будешь сидеть, как тебе захочется.
Он затянулся и выпустил дым. Его собеседник поморщился и замахал рукой, отгоняя едкие сизые клубы.
– Ну и вонючие же они у тебя.
– Мне нравится, Стефано. Кстати, и тошниловка эта выглядит весьма прилично.
– Неужели понравилось? – удивился Степан, пропустив мимо ушей итальянскую вариацию своего имени.
– Не так, чтобы очень. Но в этом есть свое скромное очарование. Бульварное кольцо, Чехов на стене... И самое главное – здесь тихо и нет лишних людей. – Он окинул взглядом пустой зал. – И нелюдей тоже нету.
Степан усмехнулся.
– Ваше благодушие меня настораживает, магистр.
– Хочешь испортить мне настроение? – Даргри пригубил коньяк и задержал в руке пузатую рюмку. Изящно оттопыренный палец нервно задергался, постукивая перстеньком по стеклу.
Степан хищно растянул губы:
– Нет, все идет своим чередом. Они встретились. Старый шут сделал мальчику предложение, от которого тот не мог отказаться. И он согласился.
– Он уже видит реальный мир? – Даргри стал похож на почуявшего лисицу спаниеля.
– Еще нет, но, думаю, все случится скоро.
– Поосторожнее. Старик бездарен, но мальчик может быстро сориентироваться. Не засветись.
– Не засветись, – фыркнул обладатель спортивного пиджака. – Старик... Этому старику лет не больше, чем тебе, Даргри.
– И немногим больше, чем тебе, – парировал тот.
– Я молод душой, магистр, – усмехнулся Степан.
– А я вовсе вне возраста, магистр, – в тон ему ответил Даргри.
– Таким галопом ты договоришься до того, что вечен.
– Вечно не живет никто, даже слаш умирают. – Даргри с тоской затушил сигариллу и залпом допил коньяк. – Пора бы об этом знать.
* * *
На другой день Володя проснулся счастливым. Нет, не то чтобы в жизни появилось что-то новое и он обрел великое счастье. Вовсе нет. Просто исчезла неопределенность. Ушли тоска и обида, сгинуло ощущение брошенности. И потеря всего этого показалась несказанным счастьем.Володя улыбался родителям, в университете со всем возможным вниманием конспектировал лекции и на работу направился в приподнятом настроении.
В первый раз за последние без малого две недели она пошла споро и с удовольствием. Володя принимал заказы, смотрел на клиентов и вспоминал о том, что перед ним живые люди и он живой человек, а не бездушный конвейер с функцией приема и выдачи.
Клиенты и вправду были живыми. За внешними масками, личинами, напяленными людьми для окружающих, просматривалось нечто совсем иное. Эта истинная суть виделась Володе в фотографиях, которые тащили ему на печать.
Вот солидный господин в деловом костюме. Очень успешный. Очень респектабельный. На лице написано, что он имеет неограниченное количество денег, за которые покупаются лучшие женщины. Володя воткнул флешку господина в компьютер и пробежал взглядом по фотографиям. Девяносто процентов снимков можно было окрестить ярлычком «Я и моя собака».
«Успешный, всемогущий, а кроме собаки-то у тебя в жизни никого и нет», – подумал Володя.
А может, и есть, но чувствует богатый мужик в этом лохматом хвостатом четвероногом самое близкое существо. Может, и так, почему нет? Женщины продаются, друзья предают, компаньоны – отдельная статья. Жена думает о шубах и брюликах, дети о «сникерсах» и дорогих игрушках. А единственное родное существо – собака.
Следом за угрюмым мужиком, который улыбался только на фотках с его терьером, явилась пачка клиентов с фотографиями из Турции и Египта. Пленки, флешки, диски... Люди на фотографиях были разными, а виды грошовых курортов одни и те же. Да и фотографирующиеся не отличались оригинальностью: на пляже, в отеле, в накатывающейся волне. Кто-то подставлял ладошку под заходящее солнце, кто-то пытался сжать между пальцами стоявшую далеко на заднем плане пирамиду. И каждый думал, что неповторим в своей придумке.
Володя усмехнулся. Знали бы все эти люди, насколько они банальны. Только один из туристов-фотографов заинтересовал Володю. На трех пленках по тридцать шесть кадров каждая не было ни одного человека, кроме мельком попавших в кадр местных жителей. Никто не позировал. Клиент снимал не себя и свое семейство на фоне достопримечательностей. Он вывез из страны ее маленький кусочек. Не только памятники, но улочки, быт и самобытность. Володя с удовольствием просмотрел все снимки, прежде чем упаковать их в конверт.
А вот на творчество следующего клиента даже смотреть не хотелось, хоть богемный дядька и позиционировал себя как фотохудожника, работающего в стиле ню. Никакой художественности на его фотографиях не было. Малоэстетичные кадры какой-то бабы с пошло раздвинутыми ляжками могли привлечь разве что подростков. И совсем не с позиции искусства.
– О, порнуха, – оценил напарник, заглядывая через плечо.
– А такой интеллигентный дядечка принес, – поделился Володя.
– Скажи мне, что ты фотографируешь, и я скажу, кто ты, – изрек напарник.
Володя припомнил облик богемного дядечки, притащившего это «домашнее порно», никогда бы не подумал, что он способен на такое. Дядечка был чем-то похож на Ника. А от отца он ждал чего угодно, только не порнофоток.
Тренькнул телефон. Володя кивнул напарнику:
– Саныч, наверное.
Тот скорчил страшную рожу, но трубку взял. Впрочем, тут же пихнул ее Володе, добавив с удивлением:
– Это тебя.
Володя взял трубку. И это оказался вовсе не Владлен Александрович.
* * *
Они снова шли по Пятницкой к Кремлю. Только теперь быстрее, чем несколько дней назад. Погода была уже не для неспешных прогулок. Да и сбегая с работы, Володя клятвенно обещал напарнику вернуться до шести вечера.– Куда мы идем? – спросил на ходу, когда топать молча надоело. Отец за все время бросил лишь пару дежурных фраз, да и накануне не отличался словоохотливостью.
– Пить кофе, мой мальчик.
Володя не нашел, что ответить, и еще десятка три шагов шел молча.
– Ты так и не ответил, почему пропал на полторы недели.
– Были трудности, – все так же лаконично отозвался Ник.
– Расскажешь?
– Не сейчас.
Они миновали Чугунный мост, вышли к «Балчугу». Николай перешел на правую сторону улицы и толкнул дверь кофейни.
– Проходи, – распорядился он по-хозяйски. – Садись.
Пока отец заказывал кофе, Володя устроился на диванчике в углу возле окна. Ему было до ужаса интересно. Ощущение было необычным и не сказать, что неприятным. Он чувствовал себя героем детской сказки, который оказался на пороге пещеры с сокровищами. Позади обыденная жизнь, впереди гора сокровищ и неизвестность, а внутри пьянящее чувство азарта.
Ник хлопнул перед ним картонный стаканчик с кофе. Уселся на стул, неуловимым движением скинул плащ на спинку.
– Что ты знаешь о мире? – спросил он резко, грея ладони о стакан с кофе.
Володя, успевший потянуть кофейный напиток, поперхнулся.
– Что он не стоит на трех китах, – брякнул первое, что пришло в голову.
– Уже неплохо. Ты можешь представить, что чувствовал человек, который считал, что мир держится на трех китах и имеет форму диска, и которому вдруг рассказали, что все совсем не так? Что Земля близка по форме к сплюснутому эллипсоиду. Что Солнце не садится и не встает, а просто планета поворачивается к нему другим боком.
Володя попытался представить себе средневекового европейца, грязного и неграмотного, околпаченного попами до полной невменяемости, и пожал плечами:
– Я думаю, он не поверил бы.
– Не наш вариант, – покачал головой Ник. – А если бы ему представили неопровержимые доказательства, объяснили бы на пальцах, продемонстрировали бы наглядно?
Перед глазами снова встал тот несчастный замурзанный средневековый дядька. Володя представил, как на того обрушивается эдакое знание. У мужика в видении безумно заблестели глаза.
Володя тряхнул головой.
– Наверное, он спятил бы.
– Не наш вариант, – отрезал Ник.
– Я не понимаю, – рассердился Володя. – Ты хочешь мне наглядно доказать, что Земля плоская и стоит на черепахах и китах?
Ник посмотрел на него изучающе, отставил стаканчик с кофе и подался вперед.
– Нет, но я не хочу, чтобы ты спятил, когда увидишь мир таким, какой он есть. И я хочу быть уверенным, что ты готов его увидеть.
Володя кивнул.
– Я готов.
Взгляды их сцепились. Ник долго всматривался в глаза сына, наконец протянул руку.
– Правую руку вперед. Держи ее ладонью вниз, над моей ладонью.
Володя вытянул кисть и задержал ее над столешницей и ладонью Николая. Он не касался отца, но чувствовал тепло. И какую-то неведомую щекочущую силу. Ощущение было похоже на то, какое возникает, когда друг к другу подносят два магнита. Причем удерживают их на месте. В зависимости от того, какой стороной повернуть магниты, они взаимно притягиваются или отталкиваются. И не давая магнитам сдвинуться с места, сдерживая эту силу, невольно ощущаешь ее присутствие.
– Что чувствуешь?
– Тепло, – сказал Володя и тут же понял, что этого слова недостаточно.
Но объяснить в двух словах чувство магнетической силы он бы не смог.
Ник, однако, все понял без лишних слов. Он едва заметно шевельнул пальцами, пуская волну. Володя почувствовал ее намного ярче, чем прикосновение, невольно вздрогнул, когда закололо под ложечкой.
– Эта сила есть в тебе. Просто она спит. Она закрыта твоим незнанием, как реальность скрыта от тебя Пеленой, – голос отца зазвучал глухо, словно через слой ваты. – Дай этому выход.
Звук плыл, словно на жеваной магнитофонной пленке. Володя почувствовал, что весь мир ограничился точкой, в которой замерли друг против друга две ладони. Уже в следующий миг понял, что не видит и этой точки. Вообще ничего не видит. В глазах потемнело... Но чувства, доселе незнакомые, каким-то невероятным образом заполняли сознание, подсовывая невидимую глазу картинку и разгоняя страх.
– Откройся, – голос Ника гудел в голове так, словно попадал туда помимо ушей. – В тебе есть сила, чтобы не подчиняться власти Пелены. Ты родился с ней. Вспомни ее и дай ей выход.
Ник словно перебирал ассоциации, нащупывал нужные слова, как домушник, подбирающий отмычку. Будто не понимал еще толком, что говорить, но знал направление и тыкался методично, перебором.
– Ты можешь. Это живет в тебе. Жило всегда. Родилось вместе с тобой.
В голове продолжало гудеть. Володя ничего не видел и не слышал. Не было привычных пяти чувств, но появилось новое, шестое. И именно через него открывался заново мир.
К горлу подкатила тошнота. В голове что-то закружилось, словно сместили центр тяжести. Он вздрогнул, кажется, закричал, но крика не услышал. А потом понемногу стали возвращаться ощущения.
Что-то шлепнулось, закапало. Володя услышал, потом почувствовал, как обжигает колено. А через мгновение темнота начала отступать.
Он сидел все так же за столиком на диванчике. Только рука оказалась отдернута к груди. А стаканчик с недопитым кофе лежал теперь на боку, и горячая жидкость растекалась по столешнице, капала на колено.
Володя дернулся, поднял упавший стакан, убрал ногу из-под струйки. Кофейный аромат, витающий в воздухе, подействовал отрезвляюще. Последним вернулось ощущение времени.
Он поглядел на намокшие джинсы, на разлитый кофе, прикинул и понял, что времени прошло всего ничего. К столику подбежал официант с тряпкой, принялся поспешно убирать лужу.
Володя откинулся на спинку дивана и вздрогнул. Официант не был человеком. Походил на человека, но... кудлатая голова, борода кучерявыми клочьями и глаза без белков – первое, что привлекло внимание. Радужка, яркая, насыщенная, заполняла весь глаз от века до века. Как у лошади. Возможно, где-то там, за этими веками, белки и наличествовали, но видно их не было.
Официант лихо промокнул лужу и пошел обратно к барной стойке, звонко цокая. Володя глянул вниз и... заморгал, пытаясь понять, не пригрезилось ли, но картинка не изменилась. Удивительно широкоплечий и лохматый для такой профессии официант шел, клацая копытами по кафельному полу. И коленки у него смотрели назад, как задние ноги у козла или той же лошади.
– Что это? – едва-едва прошептал Володя и посмотрел на Ника.
Тот сидел напротив как ни в чем не бывало. На губах играла самодовольная ухмылка.
– Это сатра, мой мальчик.
– Сатир? – шепотом уточнил Володя.
Ник напрягся и поспешно полоснул взглядом по спине официанта. Но тот отошел достаточно далеко, чтобы не слышать их разговора.
– Никогда не называй их так. Смертельная обида для сатра. Если б он тебя услышал, была бы драка. Сатра – представители одного из народов, что много тысячелетий живет рядом с нами, с людьми.
– Он тоже маг? – спросил Володя.
– Не все нелюди, кого ты увидишь, маги. Хотя среди представителей гостевых сфер колдунов куда больше.
– Гостевых сфер? Это еще что? Расскажешь про них?
– Не сегодня, – покачал головой Николай. – Сегодня с тебя достаточно. Тебе еще предстоит увидеть Москву, твой родной город, без Пелены. А это серьезное потрясение. Идем.
Ник поднялся, так и не сделав и глотка из картонного стакана.
* * *
Изменения Володя заметил не сразу. Боясь обещанного потрясения, остановился у двери и посмотрел на мир через тонированное стекло. Возможно, тонировка, размывающая очертания, и само расположение кофейни в месте, где не было никаких панорам, сглаживали обещанные трансформации, но ничего необычного Володя не обнаружил.Он толкнул дверь, шагнул на улицу и... замешкался на пороге в дверях. Принялся озираться, словно видел уходящую в стороны улицу впервые в жизни. Хотя, по сути, так все и обстояло.
Обещанного шока не случилось, но знакомый, как казалось, центр города удивил. Большинство домов остались прежними. Некоторые превратились в совершенно иные постройки, сохранив разве что габариты и этажность. Третьи... Голова снова закружилась, но не так, как в кафе.
– Пошли, – толкнул в плечо идущий сзади отец. – Чего встал? Насмотришься еще.
Он буквально выпихнул Володю на улицу. Повернулся лицом к Кремлю и зашагал, как ни в чем не бывало. Володя поплелся следом, озираясь, словно всю жизнь прожил в глухой деревне и вдруг оказался в большом городе.
– Как себя чувствуешь? – без толики волнения поинтересовался Ник.
Отец спрашивал так, словно речь шла не о сыне, а о каком-то экспериментальном техническом образце, за который отвечал Николай. Образец должен быть смазан, заправлен, налажен и готов к работе.
Но настройщику на саму технику, в общем-то, плевать. Работа такая.
Володя, однако, был настолько увлечен, что не обратил на это внимания.
– Нормально, – отозвался он, прислушиваясь к ощущениям. – Тошнит немного. Это у всех так? Что это было? Заклинание?
– Слишком много вопросов, – покачал головой Ник. – Нет, это не у всех так. Снятие Пелены вообще у каждого проходит индивидуально. Нет, это не заклинание. Скорее уничтожение заклинания.
– То есть? – не понял Володя.
– Представителям гостевых сфер, а их насчитывается одиннадцать, небезопасно афишировать свое существование, они чужие, – со значением заговорил Ник. – Потому однажды, много тысячелетий назад, сильнейшие маги Земли решили создать Пелену. Мощное заклинание, которое закроет чужаков от глаз простых людей, не то чтобы сделает невидимками, а исказит, превратит в таких же людей. С тех пор обычные человеки живут, закутанные в мощную, практически неуничтожимую иллюзию.
– А я?
– Что ты?
– Почему я видел все как... – Володя запнулся, формулировка словно царапала горло, но произнес: – Как простой человек? Если я маг?
– Тебя воспитывали простые люди. Чародеи коричневой сферы, то есть люди с магическими способностями, рождаются под воздействием Пелены. Когда маг осознает свои возможности, и если он их осознает, Пелена слетает с его глаз. До сегодняшнего дня ты не догадывался о своих способностях, потому и жил, как простой смертный. На общих основаниях. Теперь я помог тебе осознать себя. Мог, конечно, и раньше, но это было для меня неудобно.
Володя насупился. Выходит, отец ломает его жизнь еще и с позиций собственного удобства? На языке возникло крепкое словцо в адрес «родного» папаши, но сдержался. А в следующую минуту из головы вылетели все слова.
Ему казалось, что он готов уже к чему угодно, но перед Большим Москворецким мостом Володя застыл, как соляной столб.
Это был не тот мост, на котором он говорил с Ником несколько дней назад. Вместо серого гранита он отливал черным мрамором. А сама конструкция стала ажурнее, утонченнее. По мраморным парапетам тянулась незнакомая вязь, словно какой-то заклинатель исписал черные бока моста магическими формулами.
Рука рефлекторно дернулась за фотоаппаратом. Он защелкал быстро, словно боясь, что перед ним мираж, который растает без следа в любую секунду.
Николай обернулся и, увидев, чем занят сын, усмехнулся с каким-то тоскливым превосходством.
А Володя менял ракурс и фотографировал, фотографировал до самозабвения. А потом вышел на мост, окинул взглядом набережную и задохнулся от восторга.
Здесь тоже кое-что изменилось. Стены и башни Кремля остались прежними, а вот некоторые здания преобразились заметно. Сердце Москвы помрачнело, приобретая какие-то готические очертания. За Кремлевской стеной мерцало свечение, словно какие-то постройки внутри Кремля подсвечивались небольшими прожекторами, бьющими белым светом на десяток метров вверх.
А левее, там, где еще недавно высилась нелепая громада храма Христа Спасителя, возвышался изящный, словно сотканный из сияния, собор с высокими ионическими колоннами. Он выглядел лучом света в царстве тьмы. Молнией на черном грозовом небе. Вытянутые утонченные контуры взлетали вверх, поражали изяществом и невероятной легкостью.
Высокие окна удивительного сооружения, которое язык теперь не поворачивался назвать привычной аббревиатурой ХХС, светились, словно где-то внутри располагался еще один источник света. От всего этого свечения внутри ажурно-готической постройки веяло силой.
И если руку отца Володя чувствовал, как маленький магнитик в руке ребенка, то здесь сила была сокрушительной.
Фотоаппаратом он щелкал скорее уже по инерции. Горло перехватило, когда решил спросить:
– Что это?
– А что ты видишь? – не понял Ник.
– Вижу свет. Высокие столбы света. А что?
– Странно. Вообще ты не должен их видеть... Неужели я перестарался? Или ты сам сумел включить лобную чакру?
Володя мало чего понял и спросил то, что его больше всего волновало:
– Так что это такое?
– Источники. – Ник выглядел озадаченным, словно Володя, увидев столбы света, и впрямь сделал невозможное. – Не наши.
– Я чувствую их... – начал Володя.
– Не наши, – жестко повторил Ник. – Ты будешь подпитываться в другом месте. Во всяком случае, пока.
Володя, как завороженный, смотрел на то, что еще недавно выглядело громоздким храмом Христа Спасителя.
– Хочешь посмотреть поближе? – спросил Ник.
В первый момент Володя не понял, что ему предлагают. Когда дотумкал, не поверил своему счастью. Хотел ответить, но дыхание вновь перехватило, и он только судорожно кивнул.
Ник спустился на набережную и зашагал в сторону станции метро «Кропоткинская». Володя засеменил следом. Отец шел быстро, и он едва поспевал за ним.
– Что значит «подпитываться»? – на ходу запоздало полюбопытствовал Володя.
– Не будешь есть – упадешь в обморок. Не будешь подпитываться от источника – магические силы истощатся.
Володя попытался осмыслить сказанное, продолжая чувствовать магнетизм светящихся источников.
– То есть, если нет источника, то я не маг? – глупо спросил он.
– Маг. Но бессильный маг. Если у телевизора оторвать провод с вилкой, телевизор не сможет работать. Но электронным прибором он от этого быть не перестанет. То же самое, если ты присобачишь провод к деревянной лошади, она не начнет ходить. Понимаешь, о чем я? То же и здесь. Ты маг, мой мальчик. – Ник кивнул на случайного прохожего: – Он простой человек. Ты не сможешь восполнить силы, как маг, в отсутствие источника. Он не станет магом, даже если рядом с ним будет фонтанировать десяток источников. Это закон.
Храм приближался. Володя никогда не был набожным. Более того, люди, крестящиеся на золоченые купола прямо среди улицы, вызывали у него неприятное ощущение. Была в этом какая-то показуха, как в нательных крестах поверх одежды. Вера всегда казалась ему чем-то сокровенным, а выставленная напоказ она переставала быть верой, теряла смысл. Потому и в храмы заходить не любил. А в храме Христа Спасителя был всего один раз. С унынием побродил по музею, с неменьшей тоской зашел в сам собор. И хоть второй раз туда заходить никогда больше не собирался, сейчас его тянуло туда, как магнитом.
Проигнорировав музей, взлетел вверх по лестнице к тяжелым дверям и ввалился внутрь храма. И захлебнулся от восторга.
Там, где в привычном мире был алтарь, сейчас бил в расписной потолок столп ослепительного света. Света, к которому хотелось прикоснуться и напиться. Если отец собирался произвести на сына впечатление, ему это удалось.
Расталкивая присутствующих, Володя устремился к алтарю. Приблизился и замер, не в силах пошевелиться.
Сколько он так простоял? Полминуты? Минуту? Десять?
На плечо легла рука Ника. Володя вздрогнул и оторвался от невероятного зрелища. Хотел обернуться, но взгляд зацепился за нечеловеческую фигуру чуть в стороне от алтаря. Невероятно высокий мужчина мог похвастаться неохватными плечами, но ширина их терялась за шириной белоснежных крыльев, сложенных за спиной. Мужчина смотрел на Володю светлыми, прозрачными как лед глазами. И холода в его взгляде было не меньше, чем в айсберге.
Володя содрогнулся, словно в храме была невероятная стужа.
– Идем, – тихо сказал Ник.
– Там ангел, – удивленно проговорил Володя.
– Это не ангел. Ангелов не бывает. Это элохим, уроженец белой сферы. Идем скорее, нас уже заметили. И нам здесь не рады.
Володя хотел возразить, спросить, но Ник не дал такой возможности. Подхватил под локоть и поволок на улицу.
* * *
На работу Володя опоздал. В мастерской он появился около семи, чем вызвал раздражение напарника.– С меня причитается, – проныл Володя, искренне чувствуя себя виноватым.
– Твое счастье, что Саныча не было, – смилостивился напарник и ушел домой.
Работа шла споро. Не то клиентов было меньше обычного, не то азарт и желание получить заветные кадры в распечатанном виде подгоняли, а только к концу рабочего дня Володя стал обладателем увесистого конверта, туго набитого фотографиями новой для него готической Москвы.
Просмотренные еще в мастерской виды черного величественного моста и воздушного, словно летящего ввысь храма не давали покоя. Володе хотелось просматривать их в мастерской, затем в метро вытащить и показывать всему вагону.
Однако же он сдержался.
Дома радостно скинул кроссовки и куртку и, кинув «привет» маме и папе, прошмыгнул к себе в комнату. Сумка полетела в сторону, как только в руках его оказался заветный конверт. Володя плюхнулся на край кровати и перевернул бумажный пакетик. Фотографии пестрой лавиной хлынули на покрывало.
Володя отбросил конверт и принялся разбирать снимки. Они разделились на множество тематических кучек. Он скрупулезно просмотрел стопку за стопкой, выбирая из каждой из них по одной-две фотографии. Оставшиеся снимки сгреб в сторону, а те, что задержались в руках, снова принялся тасовать, словно карточную колоду, и раскладывать на стопочки по одному ему понятному принципу.
После третьей фильтрации в руках у Володи остались только самые-самые. За эти фото ему не просто не было стыдно. Он ими гордился, и вполне заслуженно.
Местность на фотографиях была узнаваема. Постройки не имели ничего общего с привычными видами. Скажут, что коллаж, мелькнуло в голове. Что в фотошопе сваял. Ну и плевать. Это настолько мощно, что обвинения в коллажировании покажутся глупым завистливым бормотанием.
Володя задумался. Можно было подождать ужина, а после показать эти снимки маме и папе. Так сказать, на десерт. Но желание поделиться своим сокровищем хоть с кем-то было настолько всесметающим, что он не смог сдержаться.
Родители были на кухне. Володя вошел к ним с видом триумфатора. Небрежно бросил свою подборку на стол. Верхние снимки чуть съехали. Мама оторвалась от плиты. Папа поднял на него взгляд.
– Что это?
– Это из последнего, – сказал Володя. – Хотел вам показать.
Мама подсела ближе и потянулась за фотографиями. Рассматривать принялась с интересом, но вскоре на лице возникло то смущенное выражение, которое возникает у людей, не имеющих возможности сказать приятное, но не желающих обидеть.