- Моя тетя? - догадался Саня.
- Она самая. О маме твоей беспокоится. Передала в двух словах приблизительно то же, что ты мне говорил. Только со своим комментарием. Просит помочь ей связаться с батюшкой. Да-а-а, ну, ребята, вы и влипли в историю! - он невесело хмыкнул, дернул головой и принялся мешать тесто. Но ты не дрейфь, мужик, раз батюшка взялся помочь, все будет в полном порядке, это я тебе обещаю!
- Борис Ефимович... - осмелел Сашка, - а, как вы думаете, отчего это... ну, все, что произошло? И как это может быть, что во мне будто кто-то другой поселился?
- О, дружок, не думаю, что смогу ответить. Знаю только, хоть это тебя и не слишком утешит, что мы все как бы раздвоены, в каждом есть свет и тьма. Нам всем нужна помощь, всем! Слишком много в нынешнем мире зла... Впрочем так оно всегда было: человек обречен на борьбу с собой. Он должен всю жизнь расчищать завалы в своей душе, если так можно выразиться... ну, ты понимаешь. Чистить, драить себя, искупать зло, которое совершил, вольно или невольно... На то нам жизнь и дана. Но про это тебе батюшка лучше моего объяснит. А почему именно с тобой? Думаю, ты боялся. Боялся будущего: что не сумеешь стать мужиком, что не сможешь чего-то добиться... это страх подсознательный, скрытый, но от этого ещё больше давящий. Страх - жуткая сила, он раскрывает двери, за которыми - тьма... И тот, кто крадется во тьме, только и ждет, чтоб ему приоткрыли, чтоб пустили в святая святых - в свою душу... Демоны питаются нами. Нашим живым огнем - мыслями, чувствами...
- И я впустил?
- Похоже на то... И, конечно, мама твоя, не желая того, сильно страху твоему разрастись помогла. Тебе нужно было поговорить с ней, попытаться что-то объяснить... Но чего ж после драки руками махать - теперь биться надо. Всерьез! О! - он вздел кверху указательный палец, когда в дверь постучали. - Отец Валентин!
- Не слышу приветственных кликов! - густым звучным басом провозгласил вошедший. - Борис, ты не прав!
Это был очень крупный рослый человек с живым выразительным лицом, густой рыжеватой бородой и смеющимися зелеными глазами. Если бы не выступающий под толстым свитером обширный животик, он бы всей своей статью походил на былинного богатыря. Поглаживая концы свисавшего на грудь шарфа, он пропел звучным хорошо поставленным голосом:
- Я-аа себя-а-а под Ле-е-ниным чи-и-щу-у, чтобы плы-ы-ыть под Ле-ениным да-альш-е-э-э... - ну как? Сойдет для Бродвея?
- Что это, батюшка? - сдерживая смех, вопросил Борис Ефимович. Как видно, он привык к розыгрышам и шуткам, с которыми являлся к нему старый друг.
- Это? "Рок опера: Владимир Ленин - супер-Сталин"! Стихи Маяковского, музыка моя!
- Рок-опера? И где же исполнять будут?
- На Бродвее само собой, это будет мировая премьера! Друг мой, ты отстал от жизни, я это произведение уже второй год сочиняю...
- Ах, простите, батюшка, не знал. Пройдемте в комнату.
- Пройде-е-емте, пройде-е-мте, дру-у-у-зья-а-а-а! - отец Валентин привстал на цыпочки и легко закружился, как балерина, взмахивая руками на манер умирающего лебедя... Надо сказать, что его грации всерьез позавидовал бы не один профессиональный танцовщик... - Только, Боря, ты, видимо, недопонял: не рок-опера, а "Рок опера" - это название такое, означает тяжкую судьбу, предопределение, выпавшее несчастному оперу... ну, то есть, энкеведешнику.
Он вплыл в комнату, ахнул при виде накрытого стола, который хозяин успел украсить тонко нарезанным сыром и ветчиной, поданными на голубом блюде Кузнецовского фарфора, на дымящуюся картошечку, сбрызнутую маслом и посыпанную зеленью, на тонко нарезанные подрумяненные в тостере ломти белого хлеба, влажную селедочку, украшенную кружочками лука... В центре стола горели две красных свечи в бронзовых начищенных до блеска подсвечниках, а между ними примостилась уже знакомая початая бутылка коньяка, запотевшая "Праздничная" водка и две бутылки "Боржоми". Да, хозяин постарался на славу!
- Друзья мои, это же настоящий пир! А по какому поводу? поинтересовался отец Валентин, принюхиваясь к запахам, доносящимся с кухни. - Неужели... нет, быть не может, - моя любимая шарлотка!
- Она самая! - разулыбался Борис Ефимович. С появлением отца Валентина, он словно помолодел, расцвел, перестал шаркать домашними туфлями - у него как будто сил втрое прибавилось... - А пир в вашу честь, батюшка! Давненько не имел чести принимать столь дорогого гостя.
- Ах! - взвел очи горе отец Валентин. - Я смущен!
Гостя усадили на почетное место во главе стола, но тот прежде стал перед иконой Спасителя, которую Сашка только теперь приметил, пропел "Отче наш" и благословил яства и питье.
- Батюшка, водочки или коньячку? - склонился над ним радушный хозяин.
- Спасибо, мне бы "Боржомчику"...
- Как, вы мне компанию не составите? - расстроился тот.
- Не в последний раз, Боренька, - он тут же перевел разговор на другую тему. - Ты меня с юным другом своим не познакомил...
- Ах, виноват! - расстроился старый художник, - совсем плохой стал, простите великодушно старого дурня! Батюшка, это мой ученик, причем, заметьте, самый талантливый, Саша Клычков. Племянник Олюшки, вы ведь её помните?
- Как же не помнить... ты меня удивляешь! Ага, значит, самый талантливый? Что ж, очень рад.
Сашка как-то не осмелился присесть и стоял, во все глаза глядя на странного батюшку, который сочиняет оперы для Бродвея и вплывает в комнату в ритме вальса... Потом все же сел, зацепив и едва не опрокинув при этом стул.
- О, какая селедочка! Что, сам ловил? - поинтересовался батюшка у хозяина, который между тем, налил себе рюмочку водки, торжественно поднял её, отставив локоть и, по всей видимости, готовясь произнести тост.
- Батюшка, вы путаете, я в молодости куропаток стрелял, ну, там, всяких перепелов... А рыбная ловля - не моя стихия!
- Не твоя? А, значит я перепутал, прости! Так, за что пьем?
- Батюшка, а может все-таки рюмочку? Такую ма-а-аленькую, а?
- Нет, дорогой мой, я за рулем!
- Так вы же иной раз - и когда за рулем... - не унимался хозяин.
- Боря, мы собрались не за этим. - Отец Валентин вмиг посерьезнел, отрицательно покачал головой, выражение сладкого довольства разом слетело с его лица, и лицо это тотчас сделалось таким серьезным и строгим, а перемена была так разительна, что у Сашки просто челюсть отвисла. Он впервые видел столь необычного человека!
- Давайте все-таки перейдем к тому, ради чего я приехал. Саша, пожалуйста, расскажите мне все, что вас тревожит. И не волнуйтесь, думаю, мы со всем справимся!
Ободренный этим густым бархатным голосом, этой доверительной мягкой манерой и пристальным теплым взглядом ясных зеленоватых глаз, Саня начал говорить, проговорил с полчаса, всхлипнул, вскочил, отвернулся, уселся на место... и ему стало легче.
- Да... - задумался отец Валентин. - Ситуация не простая. Думаю, мы сделаем вот что... Только прежде скажите мне, Саша, вы крещенный?
- Я не знаю, - стушевался тот. - Надо у мамы спросить...
- Ну, это мы выясним. А если нет, вы согласны креститься?
- Согласен! - с готовностью кивнул Сашка.
- Скажите, готовы ли вы всецело предать себя Христу, Господу нашему? Готовы отречься от тех своих слов, которые произнесли в запальчивости и по неразумию?
- Да, да, конечно! - от волнения Саня опять вскочил.
- Хорошо. Тогда завтра жду вас с Борисом у себя в церкви. Боря, ты помнишь, как ехать?
- Естественно! - закивал тот.
- Выясните, крещен ли Александр, а если нет, нужно чистую рубашечку, полотенце... ну, и попоститесь хотя бы немного - с утра ничего не пить и не есть! Завтра нам предстоит очень важный и сложный обряд, и я попрошу вас к нему со всей серьезностью подготовиться. Боря, ты понимаешь, о каком обряде речь? - тот снова кивнул. - Тогда помоги Саше, объясни ему, что завтра произойдет. Почитайте с ним на ночь Евангелие... да, Саша, вы понимаете, что спать вам нельзя?
- Да, конечно, я понимаю, - Саня весь вытянулся в струну, как солдат перед маршалом. - Отец Валентин, а можно спросить?
- Слушаю вас.
- Я вот все думал... а что такое красота?
- Красота... Для меня она в промысле Божьем. Мир сотворен так, что все мы, часто того не осознавая, помогаем друг другу... иногда даже творя зло. Да, представь, - отец Валентин улыбнулся мягкой, немного грустной улыбкой, - из зла часто родится добро, хоть это и не просто понять. Ну вот, к примеру: ты видел, как эти ребята из твоего двора избивали бомжа... они содеяли зло?
- Конечно! - кивнул удивленный Сашка - он не понимал, к чему клонит батюшка.
- Но тебе они помогли. Для тебя этот ужас обернулся добром.
- Как это? - совсем растерялся парень.
- Ну, сам посуди: став свидетелем этой чудовищной и бессмысленной бойни, ты понял, что сам вот-вот им уподобишься... И испугался ты не их, а себя. Они как бы раскрыли тебе глаза, помогли вовремя очнутся, одуматься... И ты нашел силы признаться во всем своему учителю и попросить прощения. А там, где прощение - там любовь. Она все лечит - все раны, и душевные, и физические... Так сотворен мир по промыслу Божию. И в этом - его красота! А оказался ты в том дворе совсем не случайно - только слепцы все приписывают простой игре случая... но не в том суть. Тебя вел твой ангел-хранитель! Тебя вела жизнь, которая - сама - есть самый верный и великий учитель! Только надо хотеть у неё учиться. Для этого она и дана. А учеба - это постоянный пересмотр своих, чаще всего ошибочных и субъективных, представлений о себе и других. Это бесконечная перемена, творчество, когда каждый из нас старается изжить в себе зло, помогая себе и другим. И первый шаг на этом пути - прощение. Ты не только должен у Господа и у других прощенья просить, но простить и сам - маму, своих одноклассников, самого себя... Да, у себя попросить прощенья, у бессмертной души своей! Ведь своими обидами на всех и вся, своим страхом ты мешал ей стать свободной и сильной. Душа крепнет, растет, если человек старается измениться, а не смакует свои обиды и страх... И еще. Не думай, что Господь любит кого-то сильнее - Он любит нас всех такими, какие мы есть, потому что каждый - Его дитя, и у каждого есть возможность перемениться. В любом есть хорошее... и в Димоне, и в том несчастном бомже - во всех! Просто люди не видят со стороны, что творят, и во всем ищут себе оправдание, вместо того, чтобы попытаться понять других и разобраться в себе.... Для многих это заканчивается трагически. И я всей душой рад за тебя, ты очнулся. И получается, что тьма в который раз останется с носом! Ведь вместо того, чтобы полностью поглотить твою душу, она дала ей толчок к пробуждению!
Сашка сидел, совершенно сраженный услышанным. У него в голове не укладывалось, как это может быть, что мерзавец, злодей самим своим фактом существования может кому-то помочь, а Господь любит самого последнего так же как первого. Что для него вовсе не все потеряно, наоборот: все только начинается! И трудная правда, заключенная в словах отца Валентина, постепенно пробивалась к его душе, питая ее...
- Ну, дорогие мои, прощаюсь с вами, завтра у тебя, Саша, трудный день - великое дело тебе предстоит. И не скрываю, опасное. Всякое может быть... Но с Божьей помощью мы победим! - Он поднялся. - Жду вас завтра, храни вас Бог...
Он благословил своего старого друга, благословил и Сашу, ещё раз попрощался и скрылся в синеве ночи. А эти двое, прибрали со стола, помыли посуду и начали долгий и трудный разговор: Борис Евгеньевич знакомил ученика с азами православия, объяснял, как ведут себя в храме, - он готовил его к посвящению...
Глава 12
ОСВОБОЖДЕНИЕ
На следующий день ранним утром Борис Ефимович с Сашей подъезжали к подмосковному местечку Быково - добирались сначала на метро до станции "Выхино", потом на автобусе, и, наконец, пешком до церкви. И вот она церковь Владимирской Божьей Матери, творение великого Баженова - стройная, устремленная к небесам, вся какая-то невероятно легкая и изящная, с остроконечными резными башенками, окружавшими крытые медью луковки-главы, с двумя лестницами, плавным полукругом восходящими над центральным входом в нижний храм к верхнему, ещё не действующему...
Сашку всю дорогу трясло, он впервые должен был переступить порог храма. Накануне Борис Ефимович созвонился с тетей Олей, и та выяснила у матери, что Сашка не был крещен. Так что ему предстояло креститься, а потом... страшно даже подумать - батюшка должен был совершить над ним обряд экзорцизма - изгнания дьявола! Тетка его успокоила, мол, ничего не бойся, отец Валентин - очень сильный священник, а иной бы за такое дело и не взялся... Матери она объяснила, что сын не ночует дома не по собственной прихоти...
Началась утренняя служба. Батюшку было не узнать - он стоял перед паствой в полном облачении, совершенно преобразившийся, а его пристальный проникновенный взгляд, казалось, каждого прихожанина видит насквозь. Под этим взглядом какой-то благоговейный трепет охватывал... а от лица его, в котором угадывалась воля и сила духа, нельзя было оторваться.
Саня в длинной белой рубашке, купленной здесь же, в церкви, стоял перед купелью ни жив ни мертв. Старый учитель был крестным отцом, крестной матери не было... И едва священник густым басом запел молитву, парня забил сильнейший озноб, все его тело тряслось как в лихорадке. Потом начались судороги... Крестный вместе с двумя дьяконами, едва удерживали крещаемого он вырывался, брыкался, при этом глаза его утратили осмысленное выражение и дико блуждали. Когда святая вода купели омыла ему лицо, он задохнулся, потом как-то весь ослабел и почти повис на руках, поддерживавших его. Обряд совершился. Потом его причастили и усадили на лавку у стены, чтобы немного передохнул. Саня сидел, прислонясь спиною к стене, и на губах его оживала несмелая улыбка. Он пытался вчувствоваться в то, что с ним происходит - это было что-то настолько новое, важное, что он не мог описать этих своих ощущений, и только одно слово - "таинство" - хоть сколько-то передавало то блаженство, которое он испытывал... Но главное было ещё впереди, и сердце билось тревожно. Дух тьмы, который таился в нем, присмирел, но не сдался. Предстоял решающий бой!
А отец Валентин, немного передохнув, велел запереть двери - никого, кроме главных действующих лиц, при таком обряде в храме быть не должно - он слишком опасен! Вновь появился батюшка - все время, пока Александр приходил в себя, он молился в алтаре.
- Свечечки зажгите, - вполголоса указал он, - отец Димитрий и вы, отец Иоанн, держите его под руки, крепко держите! - вместе с отцом Валентином настоятелем храма, в обряде участвовали ещё двое священников.
Батюшка запел молитву, затрепетало пламя свечей, звякала коротким хрустящим звуком кадильница, источавшая густой запах ладана... Саша снова задвигался, забеспокоился, потом изогнулся дугой... и вдруг яростный звериный рык разорвал ему рот!
- Держите его! - приказал священник. - Крепче держите! - а сам продолжал громко и вдохновенно читать молитву. Потом скрылся в алтаре и вышел, неся чашу со святой водой, лжицу и евхаристическое копие. Он окропил безумца святой водой, - тот с неистовой силой рвался из рук, - священники и дьяконы кольцом окружили их, скрыли от мира... Саня ничего в этот миг не чувствовал, не соображал - из него вырывался бешеный звериный рык, потом вой, в горле заклокотало, забулькало... Старый художник схватился руками за голову, упал на колени... он не мог слышать этот нечеловеческий рев, который, кажется, сотрясал стены храма.
Обряд продолжался, там, за спинами священства происходило что-то великое, важное, и смысла этого таинства не мог бы вместить ни один из непосвященных. Что-то звякнуло, потом дикий крик разорвал тишину.
- Нее-е-ет! - вопил несчастный не своим голосом. - Не-ет, не-е-ет!
Он упал. А на стене храма - напротив, в левом приделе, вдруг возникла громадная черная тень. Она двигалась вдоль стены - двигалась к выходу, и это бесшумное скользящее продвижение бесплотного существа было самым жутким кошмаром, который кому-либо из тех, кто это видел, довелось пережить... Все боялись пошевельнуться, пока тень не исчезла, просочившись сквозь запертую дверь. Дверь при этом сотрясалась как от мощнейших ударов, потом все снова стихло.
Демон покинул свое пристанище навсегда!
- Помолимся во славу Господа нашего! - отец Валентин кивнул с облегчением, на лбу его выступил пот.
А Саша без чувств лежал на каменном холодном полу, бледный как смерть... Его подняли под руки, повлекли, усадили... он медленно стал возвращаться к жизни.
Вечером, когда измученный парень выспался в церковном доме при храме, а потом поел, - так набросился на еду, точно его сто лет не кормили! - отец Валентин пошел проводить их: старого друга и подростка, ставшего его духовным чадом.
- Ну, дорогие мои, слава Богу! Еще раз поздравляю тебя, Саша, ты молодец - выстоял. Жду вас через неделю, первое время тебе причащаться нужно как можно чаще, чтоб силы духовные нарастали и крепли. А, как матушка твоя будет готова, жду её. С этим тянуть нельзя - ей помощь нужна как можно скорее! А пока, как и договорились, ты, Борис, Сашу у себя приютишь нельзя, чтобы он был теперь рядом с матерью - он ведь ещё не настолько окреп, чтобы бесу, который вселился в нее, противостоять... Ну, с Богом!
Крестный с крестником сели в машину, - отец Иоанн любезно предложил подвезти их до города, - и они махали рукой, пока видна была у церковных ворот высокая крепкая фигура священника. Он стоял, как истинный былинный богатырь у врат крепости, ветер играл подолом его черной рясы, на усталом лице светилась улыбка. Он победил!
- Дядя Боря, - теперь, когда учитель стал его крестным, Саня звал его так, - мне бы только на минуточку домой заглянуть... на маму взглянуть и забрать вороненка.
- Лучше бы этого не делать, - на секунду обернулся к ним отец Иоанн. По крайней мере, сегодня. Тетя может потом вороненка тебе передать.
- Я на минуточку, ну пожалуйста, сегодня такой день! - глаза Сашки сияли. Он и впрямь будто родился заново, и казалось, это не он так сияет это его душа...
- Хорошо, но только на минутку, - согласился крестный. - Высадите нас, пожалуйста, на Тверской, вон там, у перехода, дальше мы уж сами доберемся.
Они поблагодарили священника, тепло распрощались и тронулись к Сашкиному дому. Дядя Боря сказал, что заглянет по пути в продовольственный - нужно было кое-чего подкупить, и потом подождет Саню на лавочке во дворе - он знал адрес. И Саня, как на крыльях, полетел домой. Он бежал и с удивлением замечал, какими легкими и быстрыми стали ноги, как радостно было двигаться, жить, дышать... жизнь приняла его! И свобода - желанная, ясная как рассвет, улыбалась ему. Он впервые понял, что такое тот внутренний свет, о котором говорил учитель истории. Он - как живая вода! И Сашка пил эту воду, прихлебывал жизнь маленькими глотками, боясь потревожить, расплескать благодать, которую нес в себе.
У подъезда тусовалась компания вдрызг пьяных подростков. Димон! С ним двое из тех, что были тогда у голубятни: прыщавый и широкоплечий в бейсболке. Саня было приостановился, но решил, что негоже бояться - он победил свой страх, он свободен! И силы, которыми его Бог наградил, казалось, они безграничны! Что ему теперь до каких-то недоумков, насосавшихся пива?! Он решительно двинул вперед.
- О-о-о, какие лю-ю-юди! - протянул сквозь зубы Димон и сплюнул соседу под ноги.
- Пропусти! - негромко и твердо сказал ему Саня.
- Шо вы гврите? - выказал деланное изумление Димон. - Слышь, Косой, эта тля, кажется, че-то вякает? А ну-ка, объясни ему... и попонятней.
Парень в бейсболке, гнусно загоготал, размахнулся недопитой бутылкой пива... и мир взорвался в голове Сашки горячими брызгами... Пивная бутылка, рухнувшая с налету ему на голову, разлетелась в куски. Сашка упал на ступени перед подъездом, и темная дымящаяся лужица крови стала медленно растекаться возле виска.
- Саша! Са-а-а-ша-а-а! - послышался чей-то крик.
Борис Ефимович бежал к нему со всех ног... но он опоздал. Парней тотчас как ветром сдуло.
* * *
Саша очнулся. Кругом все белым-бело... Снег? Он лежит на снегу? Нет, это не снег... стены... белые стены. Он попробовал пошевелиться - не смог. Кровать? Да, он лежит на кровати. Как все смутно, зыбко, точно мир движется в замедленной съемке, кажется, она называется "рапид"... Да, рапид! А там, в углу...
- Саша! - какой-то незнакомый большой человек поднялся со стула, кинулся к нему, выронив книгу... - Сашенька, ты очнулся!
Он поморгал, стараясь вернуть зрению четкость, не помогло. Все плыло, двоилось... незнакомый грузный пожилой человек склонился над ним, коснулся рукой лица... Что-то знакомое... где он его видал?
- Саша, сынок! - человек зарыдал, не сдерживаясь и не стесняясь слез. - Я твой отец!
Прошло почти полгода с того дня, как Александр заново родился в подмосковном местечке Быково, в церкви Владимирской Божьей Матери, а потом упал замертво на крыльце своего дома. Полгода он провел в коме, врачи не надеялись, что сознание вернется к нему... Отец Валентин служил молебны о здравии новообращенного христианина, он помог его матери освободиться от дьявольского наваждения, проведя и над нею такой же обряд... Зима сменилась весной, теперь стоял май, буйный, цветущий... А в феврале в дверь осиротевшей квартиры на улице Остужева позвонили. Лариса Борисовна открыла... на пороге стоял Ашот. Она вскрикнула, зашаталась... он её подхватил.
- Наш сын написал мне! Лара, почему не сказала? - только-то и спросил... потом слушал её рассказ, сидя на кухне, и мандарины, которые он привез, бесшумно выкатывались из накренившейся сумки и разбегались по вытертому линолеуму...
А потом Ашот дни и ночи проводил возле больничной койки. Его сменяла Лара, осунувшаяся, поседевшая... и в то же время другая, новая. Точно какая-то невидимая пружинка в ней распрямилась! Она верила, что сын выздоровеет, иначе и быть не могло! Дуремара она забрала к себе - пусть Саша порадуется, когда вернется домой ... Ашот приехал дня на два, а остался... он не думал: надолго ли, навсегда - жизнь покажет. Происшедшее с сыном словно раскрыло ему глаза. Как он жил, чем? Плыл по жизни как пустой бумажный кораблик - без семьи, без детей... А он был так нужен здесь! Лара не виновата - страх быть отвергнутой помешал ей сказать ему, что ждет ребенка... Точно так же, как он боялся брака, ответственности... Страх оказался сильнее их, сильнее всего - и вот плоды этой победы: разбитые, искалеченные жизни! Но теперь эти двое - крепко побитые, потертые, постаревшие - смогли победить свои страхи. И многое поняли. Что ж, лучше поздно, чем никогда! Каждое воскресенье они ездили в храм к отцу Валентину, часто к ним присоединялись Ольга и Борис Ефимович. Все вместе они горячо, всем сердцем молились, чтобы Сашка выкарабкался, вернулся... И старались не думать, что исход может быть совсем иным... Ведь у него была тяжелейшая черепно-мозговая травма, врачи сделали две операции и считали, что обе прошли успешно. Оставалось ждать, верить, любить, надеяться... И они делали это!
И вот... Саня пошире раскрыл глаза... слабая улыбка тронула его губы... Он все вспомнил. Он узнал!
- О-тец... - шелест лепестков под ветром, кажется, был бы слышней, но Ашот услышал.
- Сашка, сынок! Сейчас мама придет! Как она обрадуется! Молодец, какой же ты молодец, я знал, я верил в тебя...
Май проплывал за окном в теплом мареве цвета и света. Жизнь возвращалась к больному парню. И хотя тело его ещё было слабым и немощным и позабыло, что мышцы умеют сокращаться, а ноги - ходить, но душа... она сразу стала набирать силу. Душа оживала первой!
* * *
В середине осени - в октябре, когда ветер ворожил опавшими листьями, Саня, вытянувшийся, бледный, худой, стоял перед оркестровой ямой Большого театра с большущим букетом в руках. Только что упал занавес и зал потонул в аплодисментах - спектакль закончен, - блестящий спектакль! - "Щелкунчик" с юной восходящей звездой в главной роли...
Вот она, Маргарита Березина, только что вызвавшая слезы на глазах не у одних лишь сентиментальных дам, но у тех, кто видал самых великих звезд этой сцены, - балетоманов, не пропускавших ни одну премьеру... Стоит, счастливая, кланяется!
"Как хороша!" - слышится со всех сторон.
"Кто это там, у рампы? - Марго заметила стройного худощавого юношу, который стоял, не сводя с неё глаз, и прижимал к груди букет золотых хризантем... - Странный какой, он будто о цветах позабыл! Ба, да у него слезы... их он тоже не замечает - текут по щекам! Надо же... а взгляд-то какой! Да, кто ж это? Интересно..."
Его черты показались ей странно знакомыми, где-то она его видела... может, во сне?
- Она самая. О маме твоей беспокоится. Передала в двух словах приблизительно то же, что ты мне говорил. Только со своим комментарием. Просит помочь ей связаться с батюшкой. Да-а-а, ну, ребята, вы и влипли в историю! - он невесело хмыкнул, дернул головой и принялся мешать тесто. Но ты не дрейфь, мужик, раз батюшка взялся помочь, все будет в полном порядке, это я тебе обещаю!
- Борис Ефимович... - осмелел Сашка, - а, как вы думаете, отчего это... ну, все, что произошло? И как это может быть, что во мне будто кто-то другой поселился?
- О, дружок, не думаю, что смогу ответить. Знаю только, хоть это тебя и не слишком утешит, что мы все как бы раздвоены, в каждом есть свет и тьма. Нам всем нужна помощь, всем! Слишком много в нынешнем мире зла... Впрочем так оно всегда было: человек обречен на борьбу с собой. Он должен всю жизнь расчищать завалы в своей душе, если так можно выразиться... ну, ты понимаешь. Чистить, драить себя, искупать зло, которое совершил, вольно или невольно... На то нам жизнь и дана. Но про это тебе батюшка лучше моего объяснит. А почему именно с тобой? Думаю, ты боялся. Боялся будущего: что не сумеешь стать мужиком, что не сможешь чего-то добиться... это страх подсознательный, скрытый, но от этого ещё больше давящий. Страх - жуткая сила, он раскрывает двери, за которыми - тьма... И тот, кто крадется во тьме, только и ждет, чтоб ему приоткрыли, чтоб пустили в святая святых - в свою душу... Демоны питаются нами. Нашим живым огнем - мыслями, чувствами...
- И я впустил?
- Похоже на то... И, конечно, мама твоя, не желая того, сильно страху твоему разрастись помогла. Тебе нужно было поговорить с ней, попытаться что-то объяснить... Но чего ж после драки руками махать - теперь биться надо. Всерьез! О! - он вздел кверху указательный палец, когда в дверь постучали. - Отец Валентин!
- Не слышу приветственных кликов! - густым звучным басом провозгласил вошедший. - Борис, ты не прав!
Это был очень крупный рослый человек с живым выразительным лицом, густой рыжеватой бородой и смеющимися зелеными глазами. Если бы не выступающий под толстым свитером обширный животик, он бы всей своей статью походил на былинного богатыря. Поглаживая концы свисавшего на грудь шарфа, он пропел звучным хорошо поставленным голосом:
- Я-аа себя-а-а под Ле-е-ниным чи-и-щу-у, чтобы плы-ы-ыть под Ле-ениным да-альш-е-э-э... - ну как? Сойдет для Бродвея?
- Что это, батюшка? - сдерживая смех, вопросил Борис Ефимович. Как видно, он привык к розыгрышам и шуткам, с которыми являлся к нему старый друг.
- Это? "Рок опера: Владимир Ленин - супер-Сталин"! Стихи Маяковского, музыка моя!
- Рок-опера? И где же исполнять будут?
- На Бродвее само собой, это будет мировая премьера! Друг мой, ты отстал от жизни, я это произведение уже второй год сочиняю...
- Ах, простите, батюшка, не знал. Пройдемте в комнату.
- Пройде-е-емте, пройде-е-мте, дру-у-у-зья-а-а-а! - отец Валентин привстал на цыпочки и легко закружился, как балерина, взмахивая руками на манер умирающего лебедя... Надо сказать, что его грации всерьез позавидовал бы не один профессиональный танцовщик... - Только, Боря, ты, видимо, недопонял: не рок-опера, а "Рок опера" - это название такое, означает тяжкую судьбу, предопределение, выпавшее несчастному оперу... ну, то есть, энкеведешнику.
Он вплыл в комнату, ахнул при виде накрытого стола, который хозяин успел украсить тонко нарезанным сыром и ветчиной, поданными на голубом блюде Кузнецовского фарфора, на дымящуюся картошечку, сбрызнутую маслом и посыпанную зеленью, на тонко нарезанные подрумяненные в тостере ломти белого хлеба, влажную селедочку, украшенную кружочками лука... В центре стола горели две красных свечи в бронзовых начищенных до блеска подсвечниках, а между ними примостилась уже знакомая початая бутылка коньяка, запотевшая "Праздничная" водка и две бутылки "Боржоми". Да, хозяин постарался на славу!
- Друзья мои, это же настоящий пир! А по какому поводу? поинтересовался отец Валентин, принюхиваясь к запахам, доносящимся с кухни. - Неужели... нет, быть не может, - моя любимая шарлотка!
- Она самая! - разулыбался Борис Ефимович. С появлением отца Валентина, он словно помолодел, расцвел, перестал шаркать домашними туфлями - у него как будто сил втрое прибавилось... - А пир в вашу честь, батюшка! Давненько не имел чести принимать столь дорогого гостя.
- Ах! - взвел очи горе отец Валентин. - Я смущен!
Гостя усадили на почетное место во главе стола, но тот прежде стал перед иконой Спасителя, которую Сашка только теперь приметил, пропел "Отче наш" и благословил яства и питье.
- Батюшка, водочки или коньячку? - склонился над ним радушный хозяин.
- Спасибо, мне бы "Боржомчику"...
- Как, вы мне компанию не составите? - расстроился тот.
- Не в последний раз, Боренька, - он тут же перевел разговор на другую тему. - Ты меня с юным другом своим не познакомил...
- Ах, виноват! - расстроился старый художник, - совсем плохой стал, простите великодушно старого дурня! Батюшка, это мой ученик, причем, заметьте, самый талантливый, Саша Клычков. Племянник Олюшки, вы ведь её помните?
- Как же не помнить... ты меня удивляешь! Ага, значит, самый талантливый? Что ж, очень рад.
Сашка как-то не осмелился присесть и стоял, во все глаза глядя на странного батюшку, который сочиняет оперы для Бродвея и вплывает в комнату в ритме вальса... Потом все же сел, зацепив и едва не опрокинув при этом стул.
- О, какая селедочка! Что, сам ловил? - поинтересовался батюшка у хозяина, который между тем, налил себе рюмочку водки, торжественно поднял её, отставив локоть и, по всей видимости, готовясь произнести тост.
- Батюшка, вы путаете, я в молодости куропаток стрелял, ну, там, всяких перепелов... А рыбная ловля - не моя стихия!
- Не твоя? А, значит я перепутал, прости! Так, за что пьем?
- Батюшка, а может все-таки рюмочку? Такую ма-а-аленькую, а?
- Нет, дорогой мой, я за рулем!
- Так вы же иной раз - и когда за рулем... - не унимался хозяин.
- Боря, мы собрались не за этим. - Отец Валентин вмиг посерьезнел, отрицательно покачал головой, выражение сладкого довольства разом слетело с его лица, и лицо это тотчас сделалось таким серьезным и строгим, а перемена была так разительна, что у Сашки просто челюсть отвисла. Он впервые видел столь необычного человека!
- Давайте все-таки перейдем к тому, ради чего я приехал. Саша, пожалуйста, расскажите мне все, что вас тревожит. И не волнуйтесь, думаю, мы со всем справимся!
Ободренный этим густым бархатным голосом, этой доверительной мягкой манерой и пристальным теплым взглядом ясных зеленоватых глаз, Саня начал говорить, проговорил с полчаса, всхлипнул, вскочил, отвернулся, уселся на место... и ему стало легче.
- Да... - задумался отец Валентин. - Ситуация не простая. Думаю, мы сделаем вот что... Только прежде скажите мне, Саша, вы крещенный?
- Я не знаю, - стушевался тот. - Надо у мамы спросить...
- Ну, это мы выясним. А если нет, вы согласны креститься?
- Согласен! - с готовностью кивнул Сашка.
- Скажите, готовы ли вы всецело предать себя Христу, Господу нашему? Готовы отречься от тех своих слов, которые произнесли в запальчивости и по неразумию?
- Да, да, конечно! - от волнения Саня опять вскочил.
- Хорошо. Тогда завтра жду вас с Борисом у себя в церкви. Боря, ты помнишь, как ехать?
- Естественно! - закивал тот.
- Выясните, крещен ли Александр, а если нет, нужно чистую рубашечку, полотенце... ну, и попоститесь хотя бы немного - с утра ничего не пить и не есть! Завтра нам предстоит очень важный и сложный обряд, и я попрошу вас к нему со всей серьезностью подготовиться. Боря, ты понимаешь, о каком обряде речь? - тот снова кивнул. - Тогда помоги Саше, объясни ему, что завтра произойдет. Почитайте с ним на ночь Евангелие... да, Саша, вы понимаете, что спать вам нельзя?
- Да, конечно, я понимаю, - Саня весь вытянулся в струну, как солдат перед маршалом. - Отец Валентин, а можно спросить?
- Слушаю вас.
- Я вот все думал... а что такое красота?
- Красота... Для меня она в промысле Божьем. Мир сотворен так, что все мы, часто того не осознавая, помогаем друг другу... иногда даже творя зло. Да, представь, - отец Валентин улыбнулся мягкой, немного грустной улыбкой, - из зла часто родится добро, хоть это и не просто понять. Ну вот, к примеру: ты видел, как эти ребята из твоего двора избивали бомжа... они содеяли зло?
- Конечно! - кивнул удивленный Сашка - он не понимал, к чему клонит батюшка.
- Но тебе они помогли. Для тебя этот ужас обернулся добром.
- Как это? - совсем растерялся парень.
- Ну, сам посуди: став свидетелем этой чудовищной и бессмысленной бойни, ты понял, что сам вот-вот им уподобишься... И испугался ты не их, а себя. Они как бы раскрыли тебе глаза, помогли вовремя очнутся, одуматься... И ты нашел силы признаться во всем своему учителю и попросить прощения. А там, где прощение - там любовь. Она все лечит - все раны, и душевные, и физические... Так сотворен мир по промыслу Божию. И в этом - его красота! А оказался ты в том дворе совсем не случайно - только слепцы все приписывают простой игре случая... но не в том суть. Тебя вел твой ангел-хранитель! Тебя вела жизнь, которая - сама - есть самый верный и великий учитель! Только надо хотеть у неё учиться. Для этого она и дана. А учеба - это постоянный пересмотр своих, чаще всего ошибочных и субъективных, представлений о себе и других. Это бесконечная перемена, творчество, когда каждый из нас старается изжить в себе зло, помогая себе и другим. И первый шаг на этом пути - прощение. Ты не только должен у Господа и у других прощенья просить, но простить и сам - маму, своих одноклассников, самого себя... Да, у себя попросить прощенья, у бессмертной души своей! Ведь своими обидами на всех и вся, своим страхом ты мешал ей стать свободной и сильной. Душа крепнет, растет, если человек старается измениться, а не смакует свои обиды и страх... И еще. Не думай, что Господь любит кого-то сильнее - Он любит нас всех такими, какие мы есть, потому что каждый - Его дитя, и у каждого есть возможность перемениться. В любом есть хорошее... и в Димоне, и в том несчастном бомже - во всех! Просто люди не видят со стороны, что творят, и во всем ищут себе оправдание, вместо того, чтобы попытаться понять других и разобраться в себе.... Для многих это заканчивается трагически. И я всей душой рад за тебя, ты очнулся. И получается, что тьма в который раз останется с носом! Ведь вместо того, чтобы полностью поглотить твою душу, она дала ей толчок к пробуждению!
Сашка сидел, совершенно сраженный услышанным. У него в голове не укладывалось, как это может быть, что мерзавец, злодей самим своим фактом существования может кому-то помочь, а Господь любит самого последнего так же как первого. Что для него вовсе не все потеряно, наоборот: все только начинается! И трудная правда, заключенная в словах отца Валентина, постепенно пробивалась к его душе, питая ее...
- Ну, дорогие мои, прощаюсь с вами, завтра у тебя, Саша, трудный день - великое дело тебе предстоит. И не скрываю, опасное. Всякое может быть... Но с Божьей помощью мы победим! - Он поднялся. - Жду вас завтра, храни вас Бог...
Он благословил своего старого друга, благословил и Сашу, ещё раз попрощался и скрылся в синеве ночи. А эти двое, прибрали со стола, помыли посуду и начали долгий и трудный разговор: Борис Евгеньевич знакомил ученика с азами православия, объяснял, как ведут себя в храме, - он готовил его к посвящению...
Глава 12
ОСВОБОЖДЕНИЕ
На следующий день ранним утром Борис Ефимович с Сашей подъезжали к подмосковному местечку Быково - добирались сначала на метро до станции "Выхино", потом на автобусе, и, наконец, пешком до церкви. И вот она церковь Владимирской Божьей Матери, творение великого Баженова - стройная, устремленная к небесам, вся какая-то невероятно легкая и изящная, с остроконечными резными башенками, окружавшими крытые медью луковки-главы, с двумя лестницами, плавным полукругом восходящими над центральным входом в нижний храм к верхнему, ещё не действующему...
Сашку всю дорогу трясло, он впервые должен был переступить порог храма. Накануне Борис Ефимович созвонился с тетей Олей, и та выяснила у матери, что Сашка не был крещен. Так что ему предстояло креститься, а потом... страшно даже подумать - батюшка должен был совершить над ним обряд экзорцизма - изгнания дьявола! Тетка его успокоила, мол, ничего не бойся, отец Валентин - очень сильный священник, а иной бы за такое дело и не взялся... Матери она объяснила, что сын не ночует дома не по собственной прихоти...
Началась утренняя служба. Батюшку было не узнать - он стоял перед паствой в полном облачении, совершенно преобразившийся, а его пристальный проникновенный взгляд, казалось, каждого прихожанина видит насквозь. Под этим взглядом какой-то благоговейный трепет охватывал... а от лица его, в котором угадывалась воля и сила духа, нельзя было оторваться.
Саня в длинной белой рубашке, купленной здесь же, в церкви, стоял перед купелью ни жив ни мертв. Старый учитель был крестным отцом, крестной матери не было... И едва священник густым басом запел молитву, парня забил сильнейший озноб, все его тело тряслось как в лихорадке. Потом начались судороги... Крестный вместе с двумя дьяконами, едва удерживали крещаемого он вырывался, брыкался, при этом глаза его утратили осмысленное выражение и дико блуждали. Когда святая вода купели омыла ему лицо, он задохнулся, потом как-то весь ослабел и почти повис на руках, поддерживавших его. Обряд совершился. Потом его причастили и усадили на лавку у стены, чтобы немного передохнул. Саня сидел, прислонясь спиною к стене, и на губах его оживала несмелая улыбка. Он пытался вчувствоваться в то, что с ним происходит - это было что-то настолько новое, важное, что он не мог описать этих своих ощущений, и только одно слово - "таинство" - хоть сколько-то передавало то блаженство, которое он испытывал... Но главное было ещё впереди, и сердце билось тревожно. Дух тьмы, который таился в нем, присмирел, но не сдался. Предстоял решающий бой!
А отец Валентин, немного передохнув, велел запереть двери - никого, кроме главных действующих лиц, при таком обряде в храме быть не должно - он слишком опасен! Вновь появился батюшка - все время, пока Александр приходил в себя, он молился в алтаре.
- Свечечки зажгите, - вполголоса указал он, - отец Димитрий и вы, отец Иоанн, держите его под руки, крепко держите! - вместе с отцом Валентином настоятелем храма, в обряде участвовали ещё двое священников.
Батюшка запел молитву, затрепетало пламя свечей, звякала коротким хрустящим звуком кадильница, источавшая густой запах ладана... Саша снова задвигался, забеспокоился, потом изогнулся дугой... и вдруг яростный звериный рык разорвал ему рот!
- Держите его! - приказал священник. - Крепче держите! - а сам продолжал громко и вдохновенно читать молитву. Потом скрылся в алтаре и вышел, неся чашу со святой водой, лжицу и евхаристическое копие. Он окропил безумца святой водой, - тот с неистовой силой рвался из рук, - священники и дьяконы кольцом окружили их, скрыли от мира... Саня ничего в этот миг не чувствовал, не соображал - из него вырывался бешеный звериный рык, потом вой, в горле заклокотало, забулькало... Старый художник схватился руками за голову, упал на колени... он не мог слышать этот нечеловеческий рев, который, кажется, сотрясал стены храма.
Обряд продолжался, там, за спинами священства происходило что-то великое, важное, и смысла этого таинства не мог бы вместить ни один из непосвященных. Что-то звякнуло, потом дикий крик разорвал тишину.
- Нее-е-ет! - вопил несчастный не своим голосом. - Не-ет, не-е-ет!
Он упал. А на стене храма - напротив, в левом приделе, вдруг возникла громадная черная тень. Она двигалась вдоль стены - двигалась к выходу, и это бесшумное скользящее продвижение бесплотного существа было самым жутким кошмаром, который кому-либо из тех, кто это видел, довелось пережить... Все боялись пошевельнуться, пока тень не исчезла, просочившись сквозь запертую дверь. Дверь при этом сотрясалась как от мощнейших ударов, потом все снова стихло.
Демон покинул свое пристанище навсегда!
- Помолимся во славу Господа нашего! - отец Валентин кивнул с облегчением, на лбу его выступил пот.
А Саша без чувств лежал на каменном холодном полу, бледный как смерть... Его подняли под руки, повлекли, усадили... он медленно стал возвращаться к жизни.
Вечером, когда измученный парень выспался в церковном доме при храме, а потом поел, - так набросился на еду, точно его сто лет не кормили! - отец Валентин пошел проводить их: старого друга и подростка, ставшего его духовным чадом.
- Ну, дорогие мои, слава Богу! Еще раз поздравляю тебя, Саша, ты молодец - выстоял. Жду вас через неделю, первое время тебе причащаться нужно как можно чаще, чтоб силы духовные нарастали и крепли. А, как матушка твоя будет готова, жду её. С этим тянуть нельзя - ей помощь нужна как можно скорее! А пока, как и договорились, ты, Борис, Сашу у себя приютишь нельзя, чтобы он был теперь рядом с матерью - он ведь ещё не настолько окреп, чтобы бесу, который вселился в нее, противостоять... Ну, с Богом!
Крестный с крестником сели в машину, - отец Иоанн любезно предложил подвезти их до города, - и они махали рукой, пока видна была у церковных ворот высокая крепкая фигура священника. Он стоял, как истинный былинный богатырь у врат крепости, ветер играл подолом его черной рясы, на усталом лице светилась улыбка. Он победил!
- Дядя Боря, - теперь, когда учитель стал его крестным, Саня звал его так, - мне бы только на минуточку домой заглянуть... на маму взглянуть и забрать вороненка.
- Лучше бы этого не делать, - на секунду обернулся к ним отец Иоанн. По крайней мере, сегодня. Тетя может потом вороненка тебе передать.
- Я на минуточку, ну пожалуйста, сегодня такой день! - глаза Сашки сияли. Он и впрямь будто родился заново, и казалось, это не он так сияет это его душа...
- Хорошо, но только на минутку, - согласился крестный. - Высадите нас, пожалуйста, на Тверской, вон там, у перехода, дальше мы уж сами доберемся.
Они поблагодарили священника, тепло распрощались и тронулись к Сашкиному дому. Дядя Боря сказал, что заглянет по пути в продовольственный - нужно было кое-чего подкупить, и потом подождет Саню на лавочке во дворе - он знал адрес. И Саня, как на крыльях, полетел домой. Он бежал и с удивлением замечал, какими легкими и быстрыми стали ноги, как радостно было двигаться, жить, дышать... жизнь приняла его! И свобода - желанная, ясная как рассвет, улыбалась ему. Он впервые понял, что такое тот внутренний свет, о котором говорил учитель истории. Он - как живая вода! И Сашка пил эту воду, прихлебывал жизнь маленькими глотками, боясь потревожить, расплескать благодать, которую нес в себе.
У подъезда тусовалась компания вдрызг пьяных подростков. Димон! С ним двое из тех, что были тогда у голубятни: прыщавый и широкоплечий в бейсболке. Саня было приостановился, но решил, что негоже бояться - он победил свой страх, он свободен! И силы, которыми его Бог наградил, казалось, они безграничны! Что ему теперь до каких-то недоумков, насосавшихся пива?! Он решительно двинул вперед.
- О-о-о, какие лю-ю-юди! - протянул сквозь зубы Димон и сплюнул соседу под ноги.
- Пропусти! - негромко и твердо сказал ему Саня.
- Шо вы гврите? - выказал деланное изумление Димон. - Слышь, Косой, эта тля, кажется, че-то вякает? А ну-ка, объясни ему... и попонятней.
Парень в бейсболке, гнусно загоготал, размахнулся недопитой бутылкой пива... и мир взорвался в голове Сашки горячими брызгами... Пивная бутылка, рухнувшая с налету ему на голову, разлетелась в куски. Сашка упал на ступени перед подъездом, и темная дымящаяся лужица крови стала медленно растекаться возле виска.
- Саша! Са-а-а-ша-а-а! - послышался чей-то крик.
Борис Ефимович бежал к нему со всех ног... но он опоздал. Парней тотчас как ветром сдуло.
* * *
Саша очнулся. Кругом все белым-бело... Снег? Он лежит на снегу? Нет, это не снег... стены... белые стены. Он попробовал пошевелиться - не смог. Кровать? Да, он лежит на кровати. Как все смутно, зыбко, точно мир движется в замедленной съемке, кажется, она называется "рапид"... Да, рапид! А там, в углу...
- Саша! - какой-то незнакомый большой человек поднялся со стула, кинулся к нему, выронив книгу... - Сашенька, ты очнулся!
Он поморгал, стараясь вернуть зрению четкость, не помогло. Все плыло, двоилось... незнакомый грузный пожилой человек склонился над ним, коснулся рукой лица... Что-то знакомое... где он его видал?
- Саша, сынок! - человек зарыдал, не сдерживаясь и не стесняясь слез. - Я твой отец!
Прошло почти полгода с того дня, как Александр заново родился в подмосковном местечке Быково, в церкви Владимирской Божьей Матери, а потом упал замертво на крыльце своего дома. Полгода он провел в коме, врачи не надеялись, что сознание вернется к нему... Отец Валентин служил молебны о здравии новообращенного христианина, он помог его матери освободиться от дьявольского наваждения, проведя и над нею такой же обряд... Зима сменилась весной, теперь стоял май, буйный, цветущий... А в феврале в дверь осиротевшей квартиры на улице Остужева позвонили. Лариса Борисовна открыла... на пороге стоял Ашот. Она вскрикнула, зашаталась... он её подхватил.
- Наш сын написал мне! Лара, почему не сказала? - только-то и спросил... потом слушал её рассказ, сидя на кухне, и мандарины, которые он привез, бесшумно выкатывались из накренившейся сумки и разбегались по вытертому линолеуму...
А потом Ашот дни и ночи проводил возле больничной койки. Его сменяла Лара, осунувшаяся, поседевшая... и в то же время другая, новая. Точно какая-то невидимая пружинка в ней распрямилась! Она верила, что сын выздоровеет, иначе и быть не могло! Дуремара она забрала к себе - пусть Саша порадуется, когда вернется домой ... Ашот приехал дня на два, а остался... он не думал: надолго ли, навсегда - жизнь покажет. Происшедшее с сыном словно раскрыло ему глаза. Как он жил, чем? Плыл по жизни как пустой бумажный кораблик - без семьи, без детей... А он был так нужен здесь! Лара не виновата - страх быть отвергнутой помешал ей сказать ему, что ждет ребенка... Точно так же, как он боялся брака, ответственности... Страх оказался сильнее их, сильнее всего - и вот плоды этой победы: разбитые, искалеченные жизни! Но теперь эти двое - крепко побитые, потертые, постаревшие - смогли победить свои страхи. И многое поняли. Что ж, лучше поздно, чем никогда! Каждое воскресенье они ездили в храм к отцу Валентину, часто к ним присоединялись Ольга и Борис Ефимович. Все вместе они горячо, всем сердцем молились, чтобы Сашка выкарабкался, вернулся... И старались не думать, что исход может быть совсем иным... Ведь у него была тяжелейшая черепно-мозговая травма, врачи сделали две операции и считали, что обе прошли успешно. Оставалось ждать, верить, любить, надеяться... И они делали это!
И вот... Саня пошире раскрыл глаза... слабая улыбка тронула его губы... Он все вспомнил. Он узнал!
- О-тец... - шелест лепестков под ветром, кажется, был бы слышней, но Ашот услышал.
- Сашка, сынок! Сейчас мама придет! Как она обрадуется! Молодец, какой же ты молодец, я знал, я верил в тебя...
Май проплывал за окном в теплом мареве цвета и света. Жизнь возвращалась к больному парню. И хотя тело его ещё было слабым и немощным и позабыло, что мышцы умеют сокращаться, а ноги - ходить, но душа... она сразу стала набирать силу. Душа оживала первой!
* * *
В середине осени - в октябре, когда ветер ворожил опавшими листьями, Саня, вытянувшийся, бледный, худой, стоял перед оркестровой ямой Большого театра с большущим букетом в руках. Только что упал занавес и зал потонул в аплодисментах - спектакль закончен, - блестящий спектакль! - "Щелкунчик" с юной восходящей звездой в главной роли...
Вот она, Маргарита Березина, только что вызвавшая слезы на глазах не у одних лишь сентиментальных дам, но у тех, кто видал самых великих звезд этой сцены, - балетоманов, не пропускавших ни одну премьеру... Стоит, счастливая, кланяется!
"Как хороша!" - слышится со всех сторон.
"Кто это там, у рампы? - Марго заметила стройного худощавого юношу, который стоял, не сводя с неё глаз, и прижимал к груди букет золотых хризантем... - Странный какой, он будто о цветах позабыл! Ба, да у него слезы... их он тоже не замечает - текут по щекам! Надо же... а взгляд-то какой! Да, кто ж это? Интересно..."
Его черты показались ей странно знакомыми, где-то она его видела... может, во сне?