Ткач Елена. Химеры

   - Но это ведь хорошо? Твоя мечта исполняется!
   - Да. Нет, ты не думай - я не скуксилась и не жалуюсь, балет - это мое, я без него не могу. Но только не знаю, получится ли... свое слово сказать. Так станцевать, чтобы ни на кого не быть похожей, чтобы... в общем, конечно, ты понимаешь... Дядя Борь, а что по-твоему красота?
   - Ну... - он задумался, поглядел на нее, вздохнул. - Наверное каждый вмещает только частицу её великого смысла. По мере разумения своего и душевной тонкости. Но для меня, пожалуй, красота - это когда самое лучшее, что есть во мне, я могу в работы свои вложить и от этого хоть кому-то станет на минуту теплее. И ещё когда я перемогаю себя: свою слабость, мстительность, уныние, раздражение, гнев... вот эти чувства. Когда поднимаюсь над этим и двигаюсь дальше, то становлюсь сильней. И каждый, кто работает над собой, для кого Божьи заповеди - не пустой звук, - он как бы вплетает и свою нить в незримую ткань, которая объемлет всю землю. И ткать такой невидимый покрыв добра - вот это я б назвал красотой. Н-да, что-то меня на высокий штиль потянуло...
   - И совсем не высокий - нормальный. Значит, если человек понимает, что хоть капельку, чуточку, да вкладывает что-то свое, вплетает свою нить, свой узор в эту ткань, что не зря живет... ему ничего не страшно?
   - В общем, да. Конечно, в жизни нельзя без боли. Жизнь - вообще боль... не всегда, конечно, но часто. Гораздо чаще, чем нам бы хотелось. Хотя тебе об этом думать сейчас не надо - рано тебе. Это приходит с возрастом, с опытом... когда все принимаешь. Все, что бы ни было, все испытания. А боль - она многое искупает. И помогает, представь себе, да! Переболев, человек с новыми силами двигается вперед. И все больше живую жизнь ценит, ту, которая без суеты... И, прежде всего, красоту. А она во всем, нужно только подключиться к ней, настроить сознание на эту волну, "включить" его как штепсель в розетку. И тогда ты увидишь все как бы по-новому, красота - она во всем разлита, все может радовать, только научись видеть...
   - Да, я вроде умею...
   - Не сомневаюсь. Хотя... попробуй совсем забыть о заботах, проблемах, просто иди по улице, хоть моей, и гляди, гляди... И деревья, и ветер, и небо над головой - они тебе многое скажут. Только попробуй думать о них, не о себе... Вот у меня новый ученик появился, так у него, скажу я тебе, взгляд! Он так землю рисует, точно видел её с высоты птичьего полета...
   - Так он, наверное, на самолетах летал...
   - Нет, тут не то! Я понимаю, летал, скорее всего... Но каждая веточка, кустик, камешек, птичка - все у него живое выходит и все одинаково значимо. Нет ничего ненужного, неинтересного - все ему интересно и важно, а через него - и мне!
   Сашка "прикипел" к дверной притолоке, слушая этот разговор, все тело онемело от неподвижности. Вдруг острой болью пронзило икру на левой ноге снова судорогой ногу свело. Он наклонился, пытаясь размять икроножную мышцу, не рассчитал и головой толкнул дверь... Та раскрылась. И удивленным взорам дядюшки и его племянницы предстал Сашка: встрепанный, красный, вспотевший, с округлившимися от волнения глазами, словом, во всей своей красе!
   Маргарита резко вскочила и тоже вся зарделась, только от возмущения. И слепому было ясно, что парень подслушивал - ведь шагов у двери не было слышно...
   - Дядя, кто это? Как он тут... оказался? - последнее Марго произнесла дрогнувшим голосом: догадалась, что этот парень и есть новый дядюшкин ученик - всех прежних она знала в лицо. Это был тот самый нахал, который преследовал её, и однажды даже до самого дома! Гнусный жирный боров с идиотской улыбкой!
   - А, Сашенька, ты как раз кстати - мы чай пьем! - Борис Ефимович тотчас заметил перемену в настроении племянницы, как и то, что его ученик стоит столб столбом, не зная, что сказать и что сделать... - Маргошенька, познакомься: вот мой самый талантливый ученик, Александр. А это, Саша, моя племянница Маргарита. Присаживайся, сейчас я тебе налью горяченького. Замерз небось - на улице жутко холодно, мороз-то крепчает!
   - С-спасибо! Я... мне очень приятно, - Саня "выдал" эту светскую фразу, надеясь, что пол сейчас провалится под ногами и ему не придется выдерживать гневный взгляд юной звезды, в котором сквозило презрение... Вы меня извините, Борис Ефимович, я раньше пришел...
   - Не вижу причины для извинений, пришел - хорошо! Давай, проходи. Э, нет, тапочки сначала надень, чего ты в носках? Ты ж знаешь, где твои тапочки...
   Марго при этом быстро овладела собой, села и принялась внимательно изучать блюдо с пирожными, точно эклеры и корзиночки были диковиной, которую ей доводилось видеть впервые... Чай пили молча, только негромко звякали чашки о блюдца, даже неуемный хозяин примолк, видимо соображая, как примирить этих двоих, которые, - а это было видно невооруженным глазом, были знакомы или виделись прежде. Марго еле сдерживалась, чтоб не взорваться, да что там - внутри её просто трясло от ярости. Испортить такой разговор! Она так редко могла выкроить время, чтобы навестить дядюшку, спокойно поговорить, посоветоваться, а тут этот... чтоб он провалился!
   - Ну, дядюшка, я пожалуй пойду. Пока до дома доеду, пока то, да се... А нам ещё по истории театра две пьесы прочитать задали...
   - Так, впереди выходные, вот и прочтешь... Нет, я тебя никуда не отпущу, пока ты кое-что не посмотришь! - он поднялся и направился в мастерскую. - Давайте, давайте за мной. Ишь... улизнуть она вздумала!
   Насвистывая что-то себе под нос, Борис Ефимович принялся перебирать груды рисунков и акварелей, сваленных кучей у него на столе. Сашка стоял как перед судом трибунала, Марго со скучающим видом поправляла заколку-автомат, скреплявшую волосы на затылке.
   - А, вот, нашел! Ты только погляди, Маргоша! Ну, разве не удивительно?!
   Старик протягивал ей папку с рисунками. На них были звери и птицы... много птиц. Нахохленный воробей, злобный индюк, селезень с утками и хищники: коршуны, ястребы, грифы, стервятник... Эти сидели в скалах и глядели в упор, пристально так... это был взгляд из иного мира. Марго стало немного не по себе...
   - Ой, - она отшатнулась невольно, - они как живые! И такие... не знаю...
   - Жуткие, да? Что, пробрало?! - торжествовал старый художник. - Я ж говорю, у этого стервеца дар! И притом настоящий! Ты вот это погляди... вот!
   На рисунке, написанном акварелью, была поляна, залитая лунным светом. На ней танцевали девушки в длинных прозрачных туниках, иные из них поднимались над землей и, как эльфы, взмывали в воздух, другие образовывали на земле живописные группы. Во всей картине сквозил какой-то особый дух волшебства и при этом все было совершенно естественно. Точно человеку свойственно парить в воздухе и подниматься на пальцы!
   - По-моему, Александр уловил самый дух балета, - с воодушевлением, явно волнуясь, говорил старый художник. - Эта устремленность от земли, эта обнаженность души... каково, а, что скажешь?
   - Да, это здорово! - искренне восхитилась Марго. - Саша, а вы, что... любите балет? - она впервые поглядела на него с любопытством, без прежней досады.
   - Честно говоря, я только один раз был на балете. И вас видел... концерт училища.
   - И этого одного раза ему оказалось достаточно, чтобы уловить самую суть! Слушайте... как же мне это раньше-то не пришло в голову! - старик рывком сгреб рисунки, выхватил из папки чистый лист ватмана и протянул Саше. - Садись, бери карандаш. А ты, Марго, сядь сюда, на фоне этой занавески. Наш юный Рокотов сейчас набросает твой портрет. И мне, старику, память останется.
   Марго, как ни странно, без лишних слов выполнила просьбу дяди и уселась на стул. Выше всего она ценила в людях талант - внешность, возраст и даже род занятий для неё не играли особой роли, если знала, что человек одарен. И её отношение к этому парню тотчас переменилось, раздражение сменилось искренним интересом.
   Через полчаса портрет был завершен. Огромные, чуть удивленные, распахнутые глаза Марго глядели на мир с доверчивой детской улыбкой. Ни высокомерие - маска защиты - которую она так любила на себя напускать, ни сознание собственного превосходства не портили её открытого лица, чистые его черты хранили гармонию и душевную ясность. Это была работа истинного художника, способного распознать в человеке его естество...
   - Ой, Саша... - Марго руками всплеснула, прижала к груди. - Это... я даже не знаю, что сказать! Просто потрясающе!
   - Возьмите на память, - Саня протянул ей портрет. - Ой, Борис Ефимович, вы же его у себя оставить хотели...
   - Ну, с вами все ясно! - потирал руки довольный старик. - Конечно, пусть забирает Маргоша, ты ещё для меня нарисуешь... Так, так, так, кажется, меня осенило! Ты, Александр, будешь рисовать Марго - в театре, дома, в училище - всюду. Ты сделаешь целую серию её портретов, и мы организуем выставку. В Большом театре, в фойе! Я с руководством договорюсь через Пашку - друга моего, он там массу спектаклей оформлял. Причем вернисаж мы приурочим к Маргошиной премьере - тридцать первого декабря она танцует Машу в "Щелкунчике" - во взрослом спектакле. Сашка, ты только представь: ученица и труппа Большого! Да, это событие историческое, небывалое, вот мы и преподнесем его с особой помпой - прямо-таки "Русские сезоны"! Я буду новым Дягилевым, Ты, Марго, Павловой или Карсавиной выбирай, кто тебе больше по вкусу, а Сашка, ясное дело, Бакст! Хотя нет, у него более классическая манера, значит Головин или Коровин... А после мы сделаем вот что... - старик заводился все больше. - Мы эту выставку покажем во французском посольстве - у меня там знакомый атташе по культуре. Не сомневаюсь, что эти работы произведут настоящий фурор! Повезем их в Париж, потом в Лондон, Бонн, Брюссель... подниму все свои старые связи. Глядишь, и сам чего-нибудь намалюю, тряхну стариной! Не зря ваш покорный слуга в свое время исколесил с выставками пол-Европы. В Америку двинем, почему нет?! Мы организуем целую акцию: Марго танцует, звучит музыка, а фоном - как декорации - портреты, портреты, а, может, и фотографии... И потрясенная публика шепчет в восторге: "Ах, какое чудо - эта Березина! О, Клычков!" А?! Что скажете? - старик с неожиданной прытью носился по мастерской, зажегшись идеей этого фантастического прожекта. Предвкушая будущий успех ученика и племянницы, он вновь ощущал жажду жизни...
   - Прямо сегодня же Пашке и позвоню. И с директрисой училища твоего попробую договорится, чтоб Сашку пускала на репетиции. Я когда-то писал её портрет, когда она ещё танцевала. Н-да... - взрыв эмоций подорвал его силы, Борис Ефимович разом почувствовал сильную слабость. - Маргошенька, дай мне вон те очки, будь добра, я ведь портрет-то толком не разглядел, только почувствовал... Вот спасибо, родная, - он взял протянутые ею очки, но не стал одевать и тяжело опустился в кресло. - У меня зрение - минус двадцать. Практически ноль... А в этих линзы специальные, я без них совсем ничего не вижу... Ладненько! Завтра вы оба мне к вечеру позвоните, думаю, у меня уже будет какая-то информация... - его прежний азарт погас, старик сразу постарел лет на десять.
   Это было намеком: мол, простите, устал. Оба поняли, что пора оставить хозяина одного и заторопились проститься.
   - Прости, Сашенька, что занятия сегодня не получилось: видишь, уморился твой старикан! - Борис Ефимович с трудом поднялся, чтобы проводить своих юных гостей. - Что-то быстро я стал уставать, наверное, это после болезни - пройдет. Значит жду тебя, Александр, как обычно в среду к семи. Ну, а тебя, моя милая, рад видеть всегда, с восьми утра и до часу ночи! Не забывай старика. Ну, до скорого.
   Он стоял на пороге в золотом круге света и махал им рукой. Налетевший откуда ни возьмись порыв ветра развеял снежный нанос над козырьком у двери, и старика запорошило снегом с ног до головы. Он вскинул голову, стал отряхиваться, потом что-то сказал, но они не слыхали - они были уже у калитки. Тогда он приложил ладони ко рту и крикнул:
   - Поглядите, какие звезды!
   Сашка и Маргарита послушно запрокинули головы и разом потонули в темной сини небес. Звезды глядели на них, глядели в упор... и эта синь, этот свод небес, усеянный золотистыми звездами, были похожи на письмена, начертанные на самом древнем из языков, известных Вселенной...
   Это было как благословение... Точно им говорили: идите и ничего не бойтесь, мы храним вас! И кто же были эти "мы" оба не знали: ангелы ли или иные всесильные существа. Но обоим стало вдруг так хорошо, так светло на душе, что они переглянулись, улыбнулись друг другу, ещё раз помахали Борису Ефимовичу и вместе двинулись к остановке метро, болтая о том, о сем...
   Глава 9
   ВОРОНЕНОК
   - ... И, понимаешь, в училище на репетиции, - а в основном я там репетирую со своим педагогом, Людмилой Ивановной, - ну вот, там все получается, все идет как по маслу! У меня хороший партнер - Вовка Балуев из выпускного класса, мне с ним удобно...
   Они перешли "на ты" и не спеша направлялись к метро по утоптанной тропинке парка - свернули в парк, не сговариваясь, хоть получался приличный крюк - напрямик было гораздо быстрее... Фонари, горевшие там и тут, высвечивали силуэты деревьев, тонкую вязь голых веток, - у каждого дерева разную, неповторимую, снег блестел так, точно повсюду были разбросаны мельчайшие драгоценные камни, их можно было потрогать, окунуть в них лицо, вдохнуть сыроватый запах снежной свежести... Марго так и делала: то дело набирала полные пригоршни снега и разглядывала его, точно он был редким произведением искусства... один раз даже лизнула! А потом вдруг сворачивала с тропинки, чуть ли не по колено проваливалась в снег, и, смеясь, протаптывала среди нетронутой белизны свои тропинки.
   Саня не верил своему счастью: вот она, рядом! Одетая в короткий полушубок из чернобурки, в маленькой шерстяной черной шапочке наподобие чалмы, и высоких обтягивающих ножку сапогах, Марго была так хороша, что у него дыхание перехватывало. И он шел, не зная, сон это или явь, и не верил, что может и в самом деле стать счастливым. Нет, ему ничего не нужно шальные мысли об обладании ею казались теперь дикими и совершенно безумными. Ну, в самом деле, стоило только посмотреть на нее, а потом на себя в зеркало. Чтобы такой урод, да рядом с такой принцессой... нет, это противно природе! Он наслаждался простой возможностью быть рядом с ней, разговаривать, слушать звук её голоса, хрустальный смех, глядеть, как она носится по заснеженному парку, сама легкая и невесомая, как летящий снег... И от того, что он понял это и принял, и расстался со своей несбыточной мечтой, ему стало гораздо спокойнее. Хорошо, что она есть на свете, Маргарита Березина, это живое чудо! Что идет она по Москве, вскинув голову, своей царственной горделивой походкой, а он, благоговея, тащится рядом. Вот пускай так и будет, ему довольно её милости: просто позволить ему быть поблизости, нарисовать портрет, поговорить о чем-нибудь иногда... Да, что там, он готов всю жизнь рисовать её, он её завалит портретами, станет знаменитым художником, чтоб иметь право называться её пажом, слугой...
   "А, может быть, другом?" - мелькнула внезапная мысль. И мир вокруг ожил - он осветился надеждой.
   - Ну вот, в училище я совершенно спокойна, и все у меня получается, а в театре... Ох, как подумаю о премьере, поджилки трясутся! Понимаешь, Саш, я там вся разваливаюсь, никак не могу собраться, с пируэтов срываюсь, с партнером не ладится, о сольной вариации из Гран-па и не говорю - это просто стыд какой-то... Как-то на репетиции станцевала вариацию, - довольно неважненько, это я понимаю, - а из-за кулис, да громко так, чтоб я слышала: "Ну, наваляла!" - низкий такой прокуренный женский голос. А другая - той в ответ: "Так, чего ты хочешь, она же ничего не умеет! Ну, арабеск у неё ничего, довольно красивые линии, и мордочка смазливая, а так... просто пустое место. Я бы её к театру на километр на подпустила!" Представляешь?! И я знаю, кто это говорил - обе довольно известные... Нет, не солистки, конечно, прежде таких называли корифейками: ну, у них может быть парная вариация в спектакле или вставное па-де-де... не больше. Но это к делу не относится, просто мне очень трудно. И рассказать-то некому: родители, понятно, не в счет. Вот, пришла поплакаться в жилетку к дяде Боре, а не то, думаю, с ума можно сойти...
   - Слушай, а я ведь под дверью стоял, все не решался войти и многое слышал... - набравшись храбрости, признался Саня.
   - Да я знаю... - улыбнулась Марго.
   - По-моему, Борис Ефимович очень правильно говорил: плюнь ты на них и все дела! Просто они знают, что у них так никогда не получится, что за тобой - будущее, а им остается только.. как бы это сказать?
   - Кулисы подпирать! - рассмеялась она.
   - Вот именно!
   - Саш, а чего ты за мной ходил? Прямо как шпион, честное слово!
   - Ну... - он покраснел как рак и отвернулся. - Сама, что ли, не понимаешь? - признание оказалось делом нелегким.
   - Ладно, проехали! - она нагнулась, набрала полные пригоршни снега и запорошила ему лицо.
   Саня, принялся отряхиваться, мотая головой как неуклюжий щенок, потом осмелел, тоже зачерпнул снега и швырнул ей вдогонку - Марго, смеясь, убегала... он едва догнал её.
   - Ты знаешь, я прямо удивилась, как здорово птицы у тебя получаются... прямо как живые! - Марго перестала порхать и шла, прямая как стрела, - они приближались к метро.
   - А, это... Ну, просто я в зоопарк последнее время часто ходил, глядел на них... там всякие грифы, и коршуны, такие громадины! Они за сеткой сидят. Может, поэтому...
   - Нет, мне кажется, просто ты любишь птиц. Потому что, другой может в зоопарке хоть поселиться, а все равно у него так не получится. У тебя правда талант.
   - М-м-м... - промычал Саня, и горячая волна радости опахнула его, он и не знал, как, оказывается, жить хорошо! - Я тебя до дому провожу, ладно?
   - Давай. Да, слушай, раз ты так любишь птиц... Я тут на днях подобрала вороненка. Он откуда-то выпал, не знаю, где они выводятся в городе: на чердаках или где... В общем, он возле дома в снегу лежал, жалкий такой. Вроде ничего не сломано, но летать он ещё не умеет - его бы первая попавшаяся кошка съела. В общем, я его домой забрала. А он гадит, кричит, да так громко - кушать все время просит. Или возмущается: куда это, мол, меня запихнули, где родители?! Я его в картонную коробку посадила, дырочки в ней проделала... но моя мама - она просто от этого крика в ужасе, у неё часто голова болит - мигрень - а тут такое... Может ты его к себе возьмешь? А я его навещать буду...
   Нет, поистине это был самый счастливый день! Саня себе такого даже представить не мог: Марго будет запросто заходить к нему, они начнут перезваниваться... чудеса, да и только!
   - Конечно возьму! Я правда с птенцами, дела никогда не имел, но попробую. Ты ведь говоришь, он вроде бы ничего себе не повредил? Тогда нужно просто выкормить этого вороненка, дать окрепнуть... а потом мы его вместе выпустим.
   - А может, ты так к нему привяжешься что и не захочешь отпускать! Вороны, они, знаешь, какие умные, некоторых даже можно научить разговаривать...
   - Да, говорят... Но ему-то как это понравится? Он же птица вольная, жалко... Хотя он может потом, когда вырастет, к окну прилетать - форточка у нас всегда открыта. Как в родное гнездо, так сказать...
   - Ой, рано мы с тобой размечтались! Сначала нужно, чтоб он окреп. Ну что, едем ко мне?
   - Поехали!
   Они спустились в метро, сели в вагон, и Сашка с наслаждением ловил восхищенные взгляды, какими пассажиры окидывали Маргариту. Надо сказать, что и он явно вызывал интерес: если парень рядом с такой девушкой, значит что-то из себя представляет... Ведь на брата Марго он уж никак не был похож!
   Они сошли на "Белорусской", Марго съехидничала, что он уже знает дорогу, и припомнила как он выглядел, когда топал за ней с таким потерянным видом, точно заблудился в трех соснах! Марго набрала код подъезда, дверь отворилась, но теперь он не остался торчать во дворе, а вошел за ней. Они поднялись в лифте на пятый этаж, она отперла стальную дверь с сейфовым замком, и они очутились внутри.
   - Маргоша, что-то ты припозднилась! - в коридоре появилась статная высокая дама, яркая блондинка с короткими волосами, забранными под бархатный ободок. - А это кто? - она произнесла это таким тоном, точно Сашки тут и в помине не было...
   - Мам, познакомься, это Саша, ученик дяди Бори. Мы с ним у него в мастерской познакомились. А это моя мама, Анна Львовна.
   - Здравствуйте.
   - А, очень приятно... - томно сказала дама, протягивая ему руку для поцелуя.
   Парень совсем растерялся, он не знал как это делается, и ткнулся носом в ухоженную полную руку с длинными ногтями, покрытыми малиновым лаком.
   - Мам, Саша пришел, чтобы избавить тебя от мучений, он забирает птенца.
   - О, как это мило! Вы, наверное, очень любите животных, да, Сашенька? - заворковала она, сменив тон, - теперь в нем проскальзывали умильные нотки. - Я ваша должница, требуйте от меня, что хотите! - она театрально развела руками, мол, вот я, вся перед вами, и Сашке захотелось как можно скорее оказаться подальше от этой особы. Но Марго... как грустно с ней расставаться! Но нет, на сегодня довольно, пора и честь знать, она устала наверное...
   - Маргоша, накрой в гостиной на стол - будем ужинать. Ведь вы оба, наверно, не ужинали, чаем-то Борис всегда напоит, а вот с едой у него проблемы! Что поделать - одинокий старик... Сейчас я вас покормлю.
   - Большое спасибо, но я... мне домой пора, надо ещё вороненка устроить.
   - Ну, в другой раз, - милостиво согласилась Анна Львовна. - Проходите сюда, на кухню, он тут в коробке сидит.
   - Саш, а ты бери его прямо с коробкой, - предложила Марго. - И тебе будет удобно его везти, и ему в ней привычно... более или менее. Да, запиши телефон и звони. Звони обязательно! Хорошо?
   Он молча кивнул, расплываясь в глупой улыбке, взял протянутую бумажку с номером и засунул в карман. В коробке из-под микроволновки сидел довольно крупный вороненок и косил круглым блестящим глазом. Он довольно бурно отреагировал на переселение, заметавшись в коробке так, что, кажется, она сейчас разорвется в клочки, когда Саня вял её на руки, прижал к груди и направился к двери.
   - Он потом успокоится, ты не думай! - крикнула ему вслед Марго, когда он уже миновал пролет лестницы - решил с лифтом не связываться и идти пешком. - Ой, я же твой телефон не взяла...
   - Я тебе позвоню и продиктую... пока! - его голос гулко разнесся на лестнице.
   - Пока-а-а... - донеслось сверху.
   Домой Саня добрался без приключений, если не считать любопытных взглядов, сопровождавших его всю дорогу: вороненок орал и бился в коробке.
   - Надо тебе имя дать! - буркнул Сашка, поднимаясь по лестнице с беспокойной ношей в руках.
   - Мам, ты где? - негромко окликнул он мать, боясь разбудить, если спит.
   Так и есть, мать спала. Он разделся, приволок коробку в свою комнату и выпустил узника на свободу. Тот, весь встрепанный, возмущенно закаркал, вернее, это было не карканье, а некие гортанные звуки, напоминавшие предсмертное хрипение удавленника. Саня, конечно, никогда удавленников не слышал, но предполагал, что отходя в мир иной, они должны издавать нечто подобное...
   - Ну что, подружимся мы с тобой или ты с утра до ночи на меня орать будешь? - поинтересовался он у своего нового жильца.
   Тот присел, слегка растопырил короткие крылья, склонил голову набок и принялся разглядывать нового хозяина. Две блестящие черные пуговки, живые и любопытные, глядели довольно сердито, но уже без прежней гневливости. Похоже, вороненок примирился со своим насильственным переселением. Оглядев Саню, птенец запрыгал по комнате, больше не обращая на человека никакого внимания - он исследовал местность!
   - Назову-ка я тебя Дуремар. Вид у тебя - дурашливей некуда, - решил Саня и погладил вороненка по черно-сизой спине. Тот обернулся, раззявил седоватый клюв, хрипло вякнул и тюкнул парня по большому пальцу.
   - Ах ты, паршивец! - возмутился тот. - Вот не буду тебя кормить, посмотрим, как ты тогда запоешь!
   Дуремар демонстративно запрыгал прочь, мол, чихать я хотел на твои угрозы! Саня рассмеялся и задвинул коробку за кресло, стоявшее у окна. Он хотел подготовить маму к явлению нового жильца, прежде чем она окажется застигнутой им врасплох.
   И вовремя! Только он проделал эту операцию, как Плюха заглянула в комнату. Вороненок, к счастью, в это время пребывал под кроватью.
   - Ты что-то поздно сегодня... Как прошло занятие, что Борис Ефимович говорит?
   - Да, ничего особенного, - Сашка пожал плечами. - Правда, он сказал, что я делаю успехи, но по-моему это преувеличение, у меня с перспективой проблемы...
   - Это не беда, Сашуля, ты все освоишь. А учитель твой ради красного словца такого бы не стал говорить: значит, действительно дело движется! Все-таки Ольга у нас молодец, не пропадет твой талант её стараниями, может и выйдет из всего этого толк - вот бы славно-то...
   Мать сегодня выглядела несколько лучше - мертвенная бледность исчезла, в глазах появился блеск... Он подумал: сказать ей про вороненка сейчас или после ужина? И решил, что на сытый желудок любая весть воспринимается чуточку поспокойнее...
   - Пойду ужин готовить. Хочешь оладушки?
   - Ой, ужасно хочу!
   - Вот и ладно. А ты что делать будешь?
   - Да, почитаю.
   - А, ну хорошо.
   И мать прикрыла за собой дверь.
   Сашка прилег и взялся за Гофмана. Он давно уж не брал книжку в руки предпочитал тупо нажимать джойстики своей "Сеги", сражаясь с виртуальным противником в игре "Смертельная битва". С каким удовольствием погрузился он в чтение - душу ничто не томило, не грызло... Может, не все потеряно, и Марго и впрямь исцелит его? Он вспомнил о ней, вздохнул, прикрыл глаза... И сам не заметил, как задремал, перебирая в памяти минуты общения с ней. Что-то мама давно не слушала Вертинского... А как бы хорошо... он бы слушал и вспоминал... слушал и представлял себе, как она брела по глубокому снегу, как смеялась, запорошив ему лицо, как они в метро ехали... Ах, как хорошо! Хорошо...