Ткач Елена. Перстень старой колдуньи

   - Ты можешь... снять это кольцо?
   - Снять? - переспросила она и тон её тотчас же изменился. - Но зачем? Это же мамино кольцо - я тебе говорила, что никогда с ним не расстаюсь.
   - Даже если от этого будет зависеть чья-то жизнь?
   - И чья же? Уж не твоя ли? - насмешливо переспросила она.
   - Нет, конечно! Это я глупость сморозил, ну... пошутил в общем...
   - Ничего себе шуточки! - она вдруг резко отпихнула его обеими руками. - Да ты просто поехал! Тоже мне, прикольчики... кретин несчастный!
   Отдернула занавеску и вышла, - прямая, сердитая.
   - Баба Маша, мне пора. Вы за Сомиком поглядите?
   - А куда ты торопишься, Женечка? Вы же, кажется, с Никитушкой за книжками собрались.
   - Не надо мне никаких книжек. Мне к тетушке пора - она приболела. Мы с ней договорились, что я вечерком к ней зайду, так что...
   Она не обернулась, когда вслед за ней из-за занавески вышел Никита.
   - Ева, - окликнул он её, и собственный голос показался ему чужим.
   Ее ресницы чуть дрогнули. Казалось, вот-вот - и она улыбнется, вновь станет прежней. Но это колебание длилось одно мгновение - накинув куртку, Ева вылетела за дверь, бросив ему на ходу:
   - Пока...
   Он стоял посреди комнаты, не в силах пошевелиться... Всего каких-нибудь пару минут назад они целовались и она приникла к нему, счастливая и доверчивая, а он губами осушал её слезы ...
   И такая вдруг перемена!
   - Не тушуйся, Никитушка, - послышался глуховатый голос Марии Михайловны. - Это после смерти матери девочка моя дорогая так переменилась. Характер у неё испортился. Сам видишь: то ласковая и веселая, а то прямо как туча! Но я думаю это пройдет. Ты вот ей и поможешь. Только если не станешь обиды свои смаковать, а ринешься в бой. Глянь-ка в окно.
   Там, внизу, под окном, среди пуржащей метели виднелся силуэт девочки. Она шла, низко наклонив голову, шла против снега и ветра, а у ног её кругами вился черный кот. И откуда только он взялся?!
   Мария Михайловна перехватила его взгляд.
   - Ох, этот мерзкий котище! Так бы, кажется, и схватила за шкирку, да вышвырнула вон! Только к нему не подступишься - когтями порвет. Злющий, что тигра! Я его к себе в комнату не впускаю, так он в коридоре дежурит Женечку ждет. Куда она - туда и он, а вернее, наоборот. Мне иногда сдается, что это кот её водит, словно пастух теленочка на веревочке. Эх, кабы разорвать эту веревку, только на то у меня - у старухи - сил недостает. Тут другие силы играют - невидимые. А ты сможешь, - очень твердо сказала старушка, глядя Никите в глаза.
   - А откуда он взялся - этот кот? Он, что, давно с Евой живет?
   - Да, почитай, с тех пор как матушка её померла, - царствие ей небесное, - с тех пор этот негодник и объявился. А откуда взялся - про то я не знаю. Может, пристал на улице - Женечка очень животных любит. А может, ей кто его отдал... Только хорошо бы, чтоб сгинул этот поганый кот без следа. Так и зовет её, так и тянет!
   - А куда? К тетке? Я слышал про Евину тетку, которая в Самокатном переулке живет...
   - Да, есть такая, - бабушка Маша отвела взгляд, и Никита понял, что ей отчего-то не хочется говорить об этом.
   - А ты ступай за ней, сынок - сам все и узнаешь. Мне ли вас, молодых, учить как за дружечками своими приглядывать, чтобы отвести от беды. А беда - она ведь возле Женечки ходит. Ох, мальчик милый, близко она! Неужели сам ты не чувствуешь?
   И она взглянула в упор на парня своими прозрачными выцветшими глазами, которые когда-то цвели и сводили мужчин с ума. И взгляд её был участливым, дружеским, но в то же время и испытующим, словно она спрашивала его: ну, что медлишь? Или сил у тебя маловато? Разве не знаешь, что за любовь свою надо сражаться, что многого не добьешься, сидя за печкой в тепле?
   - Ну, Марья Михайловна, я пойду. Спасибо вам., - он вздохнул, собираясь с силами. - Я все сделаю... - он хотел ещё что-то сказать, но голос прервался.
   Старушка его обняла. Трижды перекрестила.
   - Ну, ступай с Богом. И помни - ты должен успеть до Рождества. Ты должен отвоевать ее! Но самое страшное время - сочельник. Про это раньше-то каждый помнил,а теперь немногие знают. Злые силы гуляют по земле в эту ночь. Чувствуют, что подступает конец их вольнице - Царь небесный рождается - наш спаситель земной. И ты поберегись в эту ночь... Ты молитвы какие знаешь?
   - Нет... - потупясь, ответил Никита.
   - Эх ты, Аника-воин!
   Бабушка Маша подошла к комоду, выдвинула верхний ящик, порылась в нем и достала сложенную вчетверо бумажку, всю исписанную мелким почерком.
   - Вот, положи это за пазуху. Тут акафист Николаю Чудотворцу - он тебе поможет. Прямо у сердца эту молитовку держи и даже ночью с ней не расставайся. По крайней мере эти дни - пока вы с Женечкой с наваждением злым не разделаетесь... Ну, ступай с Богом! Да, поспеши - она уж небось подходит к остановке трамвайной. А если её уж и след простыл, на двадцать четвертый садись или на сорок пятый - и езжай до остановки "Елизаветинский переулок". Это через одну будет. А там увидишь мостик через Яузу, по нему перейдешь и про Самокатный переулок у любого спросишь. Это близко. Дом шесть, корпус два, второй этаж, а квартира... эх, номера квартиры-то я, старая, и не помню - да ты найдешь. И ничего не бойся - слышишь, Никита? Страх - самое верное их оружие, но ты ему не поддавайся. Ты о ней вспоминай и молитвой крепись - и все будет у вас хорошо...
   И с этими словами Мария Михайловна проводила своего гостя до входной двери и захлопнула её у него за спиной.
   Он вышел на улицу. Смеркалось. Поднималась метель. Странный вой почудился ему, - злобный, глухой, неистовый...
   "В самом деле воет кто-то или это только кажется мне?" - подумал мальчик и прижал руку к груди. Там, у самого сердца лежал сложенный вчетверо листочек бумаги.
   - Ты чего, в самом деле боишься, что ли? - нахмурился Никита. - Кончай дурью маяться! - велел он себе.
   И едва не бегом кинулся к остановке.
   Глава 9
   ПУТЬ ВО МГЛЕ
   На его счастье, Ева ещё не уехала. Кроме нее, ещё несколько человек поджидали трамвай на остановке. Возле её ног притулился кот, который здесь, на улице, казался существом вполне мирным и безобидным.
   Никита притаился за углом каменной стены, проходящей вдоль их переулка, - за ней скрывались какие-то ветхие заводские строения, склады... Однако, он вполне мог и не прятаться - так пуржило, что Ева не разглядела бы его, даже подойди он к ней совсем близко...
   Наконец, вдали показался грохочущий трамвайчик, весь озаренный светом. Он похож был на движущийся среди бури и мглы ковчег. Двери раскрылись люди устремились внутрь... Ева, подхватив кота на руки, взошла с передней площадки. Никита забрался с задней и спрятался за широкой спиной мужика, который стоял, широко расставив ноги и держал перед собой пушистую елку, обвязанную веревкой. Изредка, когда елочка покалывала ему лицо, он негромко и любовно поругивался. Блаженная улыбка блуждала по его широкому рябому лицу. Мужик был пьян.
   Как и говорила Мария Михайловна, Ева сошла через остановку. Никита спрыгнул за ней. По счастью она не оглядывалась, а настойчиво шла вперед, несмотря на бьющую наотмашь метель, которая больно секла лицо. Выйдя на набережную, она некоторое время двигалась вперед против встречного движения машин, а потом, выждав, когда в их сплошном потоке образовалась брешь, скользнула в неё и перебежала дорогу.
   Когда Никите удалось повторить её маневр, она была уже на мосту, что выгибался плавной дугой над Яузой. И в тоненьком её силуэте, вознесенном над городом, над рекой в свете вечерних огней, средь мелькающих снежных хлопьев, было что-то нереальное, сказочное... как будто город заснул, и ему снился сон... сон о маленькой эльфийской царевне, которая ждет жениха.
   На другом берегу она снова перебежала дорогу, проскочив в просвет бесконечной вереницы машин. Кот по-прежнему восседал у неё на руках.
   - Вот гад! - процедил сквозь зубы Никита. - Это точно - он как-то действует на нее. Может, этот кот заколдован? Или он оборотень? Слышь, Кит, - разозлился он на самого себя, - кончай дурака валять! Ты это... правильно Женька сказала - совсем поехал! Да-а-а, теперь-то я понимаю этого Шарикова из Булгаковского "Собачьего сердца"! Как он там говорил: котов душили, душили... душили, душили... Вот и я бы этого кажется придушил!
   Он осекся... Ева исчезла.
   А, нет! - она просто поднималась вверх по переулку, а в сплошной снежной мгле её небольшая фигурка была почти не видна... Никита решил больше не расслабляться и сосредоточенно двигаться за нею след в след, чтобы не потерять из виду.
   Переулочек карабкался на гору, слева шла сплошная стена с какими-то башенками вроде старинной замковой... Впереди темнела громада здания, издали похожего на дворец с высокими окнами, украшенного гирляндами разноцветных лампочек.
   Завод "Кристалл" - прочитал Никита надпись на фронтоне. Ага, значит тут знаменитую водку делают - предмет вожделений Евиного отца. Да, и не только его...
   Это странное восхожденье на горку среди пуржащей метели по занесенным снегом мостовым опустевшего города, который вдруг показался чужим... Кит подумал вдруг, что и Москве может быть знобко и боязно, когда тьма давит горло кольцом, и никто её не пригреет, не скажет ласково: отдыхай, Москва, родная моя, ведь намаялась...
   Бедный город! - подумал Никита. - Милая моя Москва! Тебе ведь тоже плохо, наверное, когда на улицах твоих кому-то скверно, с кем-то беда... Ты ведь переживаешь за нас - своих жителей и стараешься поддержать нас как можешь... ты всегда рядом. А мы... мы спешим, мы не глядим на тебя - разве что изредка бросаем косой торопливый взгляд на твои дома, бульвары и дворики, а на душе у нас смутно, темно... нам не до тебя. Мама моя говорит, что красота твоя живет в нас и дарит нам силы... пускай мы и не осознаем этого. И все, что было когда-то создано, сделано твоими жителями, никогда не исчезнет. Все это стало твоим воздухом, настроением, твоею улыбкой! И мы, сами не замечая, вчитываемся в твои письмена. И ты становишься частью нас - мы с тобою, Москва, - одно, и каждый, кто хоть раз осознал себя твоим жителем, кто хоть раз задумался: скольких усилий стоило сотворить твою красоту... он не пропадет, не сломается - он научится говорить с тобой. Он скажет тебе свое слово - пусть малое, пусть неумелое - но СВОЕ!
   И Ева... если б не она, я не думал бы сейчас о тебе, мой город! Я не хочу, чтобы она в тебе затерялась. Я знаю - она твоя, она станет твоей, и сумеет сказать свое слово под твоими, Москва, небесами. И я... я все сделаю, чтобы мы не остались безгласными, чтобы мы не молчали! Мы такие ещё нелепые, неумелые, но мы хотим научиться - всерьез! - говорить с тобою на равных. С тобой, а значит со всеми, кто жил здесь, кто вложил в твою историю свои силы и душу...
   Он поежился - странно, никогда он не думал так... А тут вдруг заговорил с Москвой - он ведь нашептывал все это вслух, тяжко дыша и спеша - поднимаясь в гору...
   Где она? - кажется там, впереди...
   "Неужели я всегда буду догонять её, ускользающую как мечта? Неужели мы никогда не будем идти с ней в ногу?."
   - Это зависит от тебя одного... - словно бы кто-то сказал ему...
   Ослышался он? Почудилось? Или это внутренний голос... Кто-то ответил ему.
   Никита подумал, что не должен сейчас отвлекаться, что так он попросту потеряет её - свою путеводную звезду, чей темный силуэт двигался впереди. Ева свернула налево - Никита чуточку повременил и тоже повернул за ней вслед. Только сначала выглянул из-за угла. Вон она! Идет потихонечку. И этот черт в обличье кота все сидит у неё на руках как ни в чем не бывало.
   Он шагнул вперед... и что-то острое вдруг полоснуло по шее, что-то черное упало на грудь. Никита потерял равновесие и опрокинулся навзничь. Черный кот прыгнул ему на горло, вытаращив зеленые, горящие в темноте глаза...
   - А-а-а!
   Ему казалось, что он завопил на всю улицу, но из горла вырвался только слабый хрип.
   - Ах ты, гадина! - прохрипел Кит и попытался отодрать от себя вцепившееся в горло животное...
   Но не тут-то было - кот рвал на нем шарф, стараясь дотянуться до голой шеи... его когти скользнули по коже, располосовав её поперек. Но ни когти, ни боль, ни кровь - не это пугало, нет!
   Глаза! Те же глаза, что глянули на него из пролома в полу, - не звериные, не человечьи... но чьи? Беса, дьявола?..
   Нет, Никита не мог в тот миг ничего объяснить - страх жалом змеи вонзился в него и как яд парализовал способность мыслить и чувствовать. Он жег как огонь. Хуже огня!
   Вдруг, когда он каким-то чудом вывернулся, а кот оказался под ним, кто-то с силой ударил его кулаком по голове.
   Он готов был поклясться, что саданули не палкой, не камнем - не каким-то твердым предметом, а именно кулаком - рукой, которая, хоть и тверда, но покрыта мягкой на ощупь кожей ...
   Он глухо охнул, бухнулся лицом в снег...
   "Вот и все!" - стрельнуло в угасавшем сознании.
   - Нет, не все... - прошептал он и, не дыша, скорчившись, свернувшись в клубок, выпростал из-под себя руку и засунул за пазуху.
   Слава Богу, она была там - бабушкина молитва. Не провалилась вниз - к поясу, не выпала в снег... Он стиснул твердую, нагретую теплом его тела бумажку и... сразу почувствовал, что свободен.
   Какое-то время Никита ещё лежал в снегу, не шевелясь. Потом осторожно приподнял голову...
   К нему приближались шаги.
   - Эй, пацан, хорош снег трамбовать! Вставай. Ну надо же так нажраться!
   Чьи-то сильные руки подняли его, встряхнули...
   - А ну-ка, дыхни!
   Никита глупо и расслабленно заулыбался. Дыхнуть у него попросту не было сил.
   - Не-е-е, вроде не пьяный... Слышь, парень, ты чего это тут на снегу отдыхаешь, а? Сердце, может? Разбери тут вас, молодежь - ещё не ровен час винта нарежешь! Может, скорую вызвать, а, парень? Ты как?
   Возле Никиты хлопотал невысокий крепкий мужик в шапке-ушанке. К нему спешили ещё двое из ворот проходной, за ними народ повалил валом - видно, смена кончилась.
   - Да нет, все в порядке, - смущенно переминаясь под перекрестным огнем пары десятков твердых и испытующих глаз, лепетал Никита. - Я... просто голова закружилась.
   - А ты ел сегодня чего? - вопросил один - длинный и бледный. - А то на! - он протянул парню свежую булочку.
   - Спасибо... - тот совсем растерялся. Эта толпа окруживших его мужчин и смущала и в то же время притягивала его. - Спасибо, я ел. Просто... наверное, отравился. Очень живот болит. Мне надо домой - я тут близко живу.
   - Ну, смотри, - с сомнением изрек мужик в ушанке. - А то я тебя провожу - мне спешить некуда - жена, брат, к теще уехала.
   Тут остальные начали хохмить и откалывать шуточки столь неделикатного свойства, что Никита, оглушенный потоком этих соленых мужицких словес, покраснел, смешался и... поспешил прочь, крикнув им на прощанье, - благо, голос прорезался:
   - Спасибо вам! С Рождеством!
   Они долго ещё гоготали, сворачивая в проулок, ведущий к метро. Никите вдруг захотелось догнать их, схватить кого-нибудь за руку и не отпускать не покидать их тесный веселый круг.
   "Дяденьки, возьмите меня с собой!" - он почти уж готов был крикнуть им вслед, лишь бы не оставаться наедине со своим страхом. Ему хотелось послать кому-нибудь сигнал бедствия - растерянная душа дрожала, взывая к чувству самосохранения - она нашептывала ему, что он в беде, что с ним сейчас может случиться все самое худшее! Все, что угодно ...
   Но Никита попытался уверить её - свою душу, что это не так, что он все ж таки не в лесу, хотя в лесу ему, право, было бы поспокойнее... Он несколько раз подпрыгнул на месте и притопнул ногами, чтобы убедиться, что мышцы слушаются его, и двинулся дальше - туда, где несколько минут назад виднелся знакомый силуэт. Но вскоре в растерянности остановился.
   Куда теперь? Евы нигде не видно. Мерзкая тварь добилась своего - он таки потерял ее!
   Кто ж не знает, что в книгах про нечистую силу и во всяких ужастиках бесы часто принимают обличье кота. И не какого-нибудь, а черного. Выходит враг его - бес! Или какое-то существо, бесу подручное. И уж кто-кто - а Никита и книг таких, и фильмов под завязочку насмотрелся и начитался! Чего стоит один кот Бегемот в любимом его романе Булгакова "Мастер и Маргарита"! Хорошо, пусть так, но кто же тогда ударил его, когда кот был под ним на снегу? Значит, враг у него не один! Значит, их как минимум двое...
   "Что толку голову зря ломать: чертовщина - она чертовщина и есть! Вот то-то и оно, что есть она. Существует на самом деле! А я-то, дурак, думал, что всю жизнь проживу тихо-мирно, книжечки на диване почитывая..." - думал Никита, сжавшись в комок, - его колотила дрожь.
   Город качался и плыл под ногами, пурга убаюкивала, мысли путались... От бесконечного мельтешения снега перед глазами голова и впрямь закружилась.
   "Может, назад повернуть? Все равно ведь не знаю точного адреса... мелькнула в нем мысль-искусительница. - Ни за что! Я тогда никогда не стану собой..."
   И почему так - почему эта упрямая убежденность вдруг утвердилась в нем, Никита не понимал - он просто знал это. И это знание, рожденное любовью, вьюгой, опасностью и одиночеством, вдруг придало ему сил. Он почувствовал, что должен идти против ветра - отныне и всегда - и только так, не сдаваясь, не уклоняясь от избранного пути, сможет стать настоящим мужчиной. Таким, который не прячется за чужие спины, не изменяет принятых решений и идет к своей цели.
   Он приподнял повыше воротник своей короткой дубленки и, наклонив голову, чтобы снег не слепил глаза, двинулся вперед.
   - Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю, И в разъяренном океане, Средь грозных волн и бурной тьмы, И в аравийском урагане, И в дуновении чумы... - выдыхал он во мглу чеканные строки Пушкина. И ритм стиха влек его за собой.
   И странное дело - внезапно Кит ощутил в себе такую уверенность, такой прилив сил, которых прежде не ощущал. Он вдруг понял, что счастлив. Он существует не зря - у него есть его родной город, его любимая девочка, родители, которые ждут его, книги, стихи и... что-то ещё - что-то иное, высшее существующее во всем... Он ясно ощутил чье-то невидимое благое присутствие и... неожиданно еле слышно - одними губами - прошептал:
   - Господи, помоги мне!
   "Да, конечно, я и гадать не гадал, что мне - наяву - доведется встретится с проявлением темных сил... Но... раз они есть, ведь это значит, что и чудеса тоже есть! И высшая благая защита - покров небесный! И Николай Угодник, и Матерь Божья и Тот, Кто рождается завтра в ночь... Даже подумать страшно, что это - реальность, самая настоящая - та, которая была, есть и будет, а мы... мы как дым. И может быть, то, во что ты веришь - и станет твоей реальностью. И здесь, на земле, и потом... Да, - повторил он и улыбнулся - так захватила и поразила его эта мысль, - я где-то читал, что мысли... они воплощаются. И мама так говорит. Так пусть воплотится все самое доброе и хорошее в эти дни. Для всех - и для города, и для людей, и для тех, кто уже там - в мире ином ... для всех, кто любит и верит - пусть для всех совершится чудо... Рождество! Да... пусть будет так!"
   И он прибавил ходу, словно эти мысли сделали его старше, сильнее. Он перестал дрожать и окреп.
   Темная громада вынырнула из тьмы слева от него - храм, одетый в строительные леса. За ним показалась другая церковь - поменьше. Она явно была уже действующей - купола загадочно светились во тьме, пространство внутреннего двора расчищено. Когда Никита поравнялся с церковью, гулко ударил колокол. Раз, другой, третий...
   Он улыбнулся. И почувствовал себя ещё уверенней, словно бы получил ответ на самый важный вопрос. Точно этот звон ответил ему...
   "Ступай вперед и не бойся. Грядет Рождество, и каждый, кто верит в него, - под покровом высшей защиты..."
   Глава 10
   СТАРУХА
   Никита прошел ещё немного вперед и справа показались дома - высоченные узкие башни. Он попробовал сосчитать этажи, но сбился - в темноте это оказалось не таким простым делом.
   "Это здесь!" - подсказал ему внутренний голос.
   - Ишь, зачастил! - буркнул Кит этому самому голосу.
   И откуда только тот взялся - прежде ничего подобного не было. Но теперь чувства его так обострились... Да с недавних пор он воспринимал окружающее тоньше, острей... Как будто душа жила своей жизнью, как бы обособленной от него.
   - Экстремальная ситуация! - усмехнулся Никита, стараясь убедить себя в том, что ничего особенного с ним не происходит. - Вот и шестое чувство прорезалось ...
   Он не хотел сам себе признаваться, что кто-то присутствует рядом с ним во тьме занесенного снегом города. Кто-то ведет его... И рядом с этим незримым спутником зло отступало.
   В башнях светились окна. Какое из них? Где-то там - в одном из этих домов - Ева. Он знал, что она там. И ему нужно проникнуть туда. Только тогда он сможет понять, что происходит с ней и кто владеет судьбой его златовласой девочки...
   Он запрокинул голову, оглядел освещенные окна, стараясь ни о чем не думать, - просто стоял и смотрел. Он не знал, сколько простоял так, в неподвижности, пока одно из окон на втором этаже в дальней от него башне не привлекло внимания. Оно мерцало каким-то слабым свечением, точно внутри работал сварочный аппарат.
   - Она там! - шепнул он и быстрым шагом направился к дому.
   Подойдя к подъезду, Кит увидел, что поманившее его окно находится как раз над козырьком подъезда. Если туда забраться - можно заглянуть в окно. Он какое-то время постоял возле подъезда, выжидая - не будет ли ещё знака какого... Но все было тихо - дом дремал у самого края ночи. В подъезд никто не входил и никто не выходил оттуда. Путь был свободен!
   Как же забраться наверх? Прямо возле подъезда, чуть правее, росла крепкая ветвистая рябина - её ветви поднимались до окон четвертого этажа.
   Нужно попробовать! - подумал Никита и, сняв перчатки, обхватил руками холодный ствол. Неожиданно для себя самого он начал довольно проворно взбираться наверх, ноги в удобных немецких ботинках удерживали его, вжимаясь в ствол, пока он переставлял руки, залезая все выше. Вот и первая ветка - самая нижняя, отходящая от ствола под углом. Теперь осталось всего ничего - пролезть по ней до крытого шифером козырька, над которым она наклонялась, и спрыгнуть вниз.
   Это легко удалось - через минуту Никита был уже там, скрючившись в три погибели, чтобы его не заметили. Еще примут за вора - тогда все рухнет: потащат в милицию, начнут родителей мучить - поди докажи, что ты не верблюд! Нет, он должен быть незаметным как тень - стать невидимым и неслышимым, чтобы ни одна душа не узнала, что там, над дверью подъезда находится человек и заглядывает в чье-то окно...
   А главное - об этом не должны догадаться те, за кем он следит, потому что тогда всему настанет конец. Эти темные люди постараются сделать так, чтобы подчинить себе и его волю.
   Он почти не сомневался, что тут затевается колдовство!
   Не дыша, он на корточках приблизился к краю прямоугольной площадки и, прижавшись к стене, вытянулся вдоль нее, чтобы заглянуть в окно.
   "Хорошенькое дело! - стучало в висках. - Видели бы меня родители!"
   Но уже через миг он позабыл обо всем на свете. Там, в комнате, уставленной резной мебелью красного дерева и освещенной зыбким пляшущим светом свечей, была Ева!
   Она лежала в глубоком кресле, свернувшись клубочком и подложив руки под голову. В ногах у неё лежал страшный кот и дремал, положив голову на лапы. Круглая красная свечка, стоявшая на овальном столике возле кресла, освещала её лицо неровным мерцающим светом. Она была так бледна и неподвижна, что Никите на миг показалось, что девочка не дышит.
   "Там, за речкой тихоструйной
   Есть высокая гора,
   В ней - глубокая нора;
   В той норе во тьме печальной,
   Гроб качается хрустальный
   На цепях между столбов.
   Не видать ничьих следов
   Вкруг того пустого места;
   В том гробу твоя невеста."
   Это были его любимые строки - загадочные, таинственные... Он с детства твердил их про себя, точно знал: настанет день - и они сбудутся... Так вот она - его невеста. И он должен спасти ее! Там, у Пушкина, королевич Елисей поцеловал царевну, она проснулась и ожила... А тут... его отделяла от Евы стена, за которую он не мог проникнуть, и заиндевевшее стекло... оно не пропустит к ней даже его дыхания...
   "И надо же, - подумал он, - все сбылось, все как у Пушкина: и впрямь мы тут - за речкой тихоструйной, и - высокая гора имеется... ведь переулок-то на гору поднимается - на высокий левый берег Яузы. И нора тоже есть - потому что дом этот старухин - сущая нора! Только московская... А гроб... хорошо хоть, что его не видать, хотя понятно: мы видим и ощущаем вовсе не все, что существует на самом деле... А потом это же образ. И какой точный! Она, моя милая, - ну, точь-в-точь как в гробу лежит - ни живая, ни мертвая..."
   Но тут Ева застонала во сне и судорожно вздохнула - так, что её пальцы дернулись, а потом сжались, как будто она хотела ухватить что-то во сне...
   - Просыпайся! - шепнул Никита, прильнув к холодному стеклу. - Не спи! Тебе нельзя спать...
   Он чувствовал, что сон её - дурной, нехороший - мертвый сон... Ей нужно проснуться - и как можно скорей! А ему бы исхитриться и как-то подать ей знак: стукнуть в окно или царапнуть по стеклу... Но при этом не выдать своего присутствия тому, кто был рядом с ней, там, в квартире. А там кто-то был - он знал это.
   Очки то и дело запотевали от его горячечного дыхания. Приходилось то и дело протирать их, но все равно происходящее в комнате за окном виделось словно в туманной дымке.
   На столике возле Евы стояла тарелочка, на которой лежало круглое красное яблоко. Оно было надкушено. И ещё был бокал, в котором темнела какая-то жидкость. Ее оставалось совсем немного - на донышке. Видно, Ева пила из этого бокала.
   Как же ему подать ей знак? Он постарался заглянуть в комнату, чтобы увидеть её всю, сплошь заставленную антикварной мебелью, бутылями из темного стекла и сухими букетами в напольных вазах - так, что в комнате едва можно было повернуться. Какие-то драпировки, выгораживающие часть пространства, рояль, едва втиснутый в него... Множество портретов и фотографий в серебряных рамках - кто и что было изображено на них он не видел - ему не так-то просто было дотягиваться до края окна, сохраняя равновесие, да ещё все время оглядываясь: не идет ли кто... А ещё эти очки...