Эостен, бормоча что-то, отошел и заговорил с остальными. Затем все они отъехали дальше, оставив Эомера наедине с тремя товарищами.
— Все сказанное вами очень странно, Арагорн, — сказал Эомер. — Но вы говорите правду, это ясно; люди Марки не лгут и поэтому их нелегко обмануть. Но вы не сказали всего. Не расскажите ли вы поподробнее о своем деле, чтобы я мог решить, что делать?
— Я вышел из Имладриса, как его называют в старых сказаниях, много недель назад, — ответил Арагорн. — Со мной был Боромир из Минас Тирита. Я должен был вместе с ним идти в город его отца Денетора и помочь его народу в войне против Саурона. Но у отряда, с которым я путешествовал, было другое дело. О нем я не могу говорить вам сейчас. Нашим предводителем был Гэндальф.
— Гэндальф! — воскликнул Эомер. — Гэндальф Серый известен в Марке, но я должен предупредить вас, что его имя больше не является залогом королевского расположения. Он много раз на памяти людей бывал гостем в нашей земле, приходя по своей воле, через несколько месяцев или лет. Он предвестник странных происшествий; некоторые говорили, что он приносит с собой зло.
И действительно со времени его последнего появления летом все дела пошли плохо. Началась ссора с Саруманом. До того времени мы считали Сарумана своим другом, но Гэндальф пришел и предупредил нас о том, что Изенгард готовит внезапное нападение. Он сказал, что сам был пленником в Ортханке и с трудом бежал оттуда и что он просит нашей помощи. Но Теоден не пожелал его слушать, и Гэндальф ушел. Не произносите имя Гэндальфа громко в присутствии Теодена! Он разгневан. Ведь Гэндальф взял коня по кличке Обгоняющий Тень, лучшего из королевских коней, предводителя меаров, на котором может ездить только повелитель Марки. Его предком был большой конь Эорла, знавший человеческую речь. И семь ночей назад Обгоняющий Тень вернулся — но гнев короля не уменьшился, потому что конь одичал и никого не подпускает к себе.
— Значит Обгоняющий Тень нашел путь с далекого севера, — сказал Арагорн, — потому что там он расстался с Гэндальфом. Но увы! Гэндальф не будет больше ездить на нем! Он упал в темную пропасть в подземельях Мории и не выйдет оттуда.
— Это плохая новость, — сказал Эомер, — по крайней мере для меня и многих, хотя и не для всех, как вы можете обнаружить, прибыв к королю.
— Это более печальная новость, как может осознать кто-либо в этой земле, хотя не пройдет и года, как все поймут это, — сказал Арагорн. — Но когда падает великий, меньшие должны продолжать путь. Мне пришлось вести товарищество на долгом пути из Мории. Мы прошли через Лориен — хорошо бы вам узнать правду об этой земле до того, как говорить о ней, — и потом спустились по Великой Реке до водопада Рауроса. Здесь Боромир был убит теми самыми орками, которых вы уничтожили.
— Ваши новости сплошное горе! — в отчаянии воскликнул Эомер. — Большая потеря эта смерть для Минас Тирита и для всех нас. Это был достойный человек! Он редко бывал в Марке, потому что большей частью вел войны на восточных границах; но я его видел. Он показался мне больше похожим на быстрых сынов Эорла, чем на ваших гондорцев; он стал бы вождем своего народа, когда пришло бы время. Но мы не получали никаких сообщений об этом горе из Гондора. Когда он погиб?
— Сегодня четвертый день с его смерти, — ответил Арагорн, — и вечером того же дня мы выступили из тени Тол Брандира.
— Пешком? — воскликнул Эомер.
— Да, как вы нас видите.
В глазах Эомера отразилось крайнее удивление.
— Бродяжник — неподходящее имя для вас, сын Арахорна, — сказал он. — Я назвал бы вас крылоногим. О деяниях трех друзей должны петь во многих землях. Сорок пять лиг прошли вы до того, как кончился четвертый день! Сильны потомки Элендила!
А теперь, господин, что вы посоветуете мне делать? Я должен как можно быстрее вернуться к Теодену. В присутствии своих людей я говорил осторожно. Верно, что мы еще не находимся в открытой войне с черной землей, и у трона короля находятся такие, что дают трусливые советы. Но война приближается. Мы не можем отказаться от старого союза с Гондором, и если Гондор будет воевать, мы поможем ему. Так говорю я и те, кто меня поддерживает. Моя область, область третьего маршала — это восточная Марка, и я отогнал все табуны и стада, отвел их за Энтвош; здесь остались только сторожевые посты, отряды и быстрые разведчики.
— Значит, вы не платите дань Саурону? — спросил Гимли.
— Не платим и никогда не будем платить, — ответил Эомер с гневным блеском в глазах, — хотя до меня доходили слухи о том, что кто-то распространяет эту ложь. Несколько лет назад Повелитель Черной Земли пожелал за большую цену купить у нас лошадей, но мы отказали ему, потому что он использует животных для злых дел. Тогда он послал в набеги орков; те уводят что могут, выбирая всегда черных лошадей, теперь лошадей осталось мало. Потому-то наша ненависть к оркам возросла.
Но сейчас главная наша забота — Саруман. Он объявил себя повелителем всех этих земель, и между нами много месяцев шла война. Он взял к себе на службу орков, и волчьих всадников, и злых людей, он закрыл для нас проход, так что мы осаждены с востока и с запада.
Плохо иметь дело с таким врагом: он хитрый колдун и умеет принимать множество обликов. Говорят, он ходит тут и там, как старик в плаще с капюшоном, очень похожий на Гэндальфа, как вспоминают теперь многие. Его шпионы пролезают в каждую щель, а его птицы, как злое предзнаменование, постоянно висят в небе. Я не знаю, как все это кончится, потому что сердце мое говорит: друзья Сарумана живут не только в Изенгарде. Но когда вы придете в дом короля, сами увидите. Или вы не пойдете? Я, может, зря надеюсь, что вы посланы мне в помощь в минуту сомнения и нужды?
— Я приду когда смогу, — сказал Арагорн.
— Идемте сейчас! — сказал Эомер. — Потомок Элендила будет сильной поддержкой сыновьям Эорла в злую минуту. На западе уже сейчас идут сражения, и, боюсь, они плохо кончатся для нас.
В этот северный поход я отправился без королевского разрешения, и в мое отсутствие его дом остался с малой охраной. Но три ночи назад разведчики сообщили мне, что видели отряд орков, спускавшийся с восточной стены; они сказали, что у некоторых орков были значки Сарумана. Я заподозрил, что случилось то, чего я больше всего боялся: что заключен союз между Ортханком и Башней Тьмы. Поэтому я погнал свой эорд, людей из моей Марки; мы догнали орков перед наступлением ночи два дня назад у границ леса Энтов. Тут мы окружили их и вчера на рассвете дали бой. Я потерял пятнадцать своих людей и двенадцать своих лошадей, увы! Орков оказалось больше, чем мы рассчитывали. К ним присоединились и другие, придя с востока через Великую Реку. Вы легко разглядите их след немного к северу от этого места. И еще другие орки пришли из леса. Большие орки, тоже со знаком белой руки Изенгарда. Эти сильнее и более злобны, чем остальные.
Тем не менее мы покончили с ними. Но мы слишком долго отсутствовали. Нам нужно торопиться. Пойдете ли вы с нами? Вы видите у нас есть лишние лошади. И есть работа для меча. Мы найдем работу и для топора Гимли и лука Леголаса, если они простят мои резкие слова, касающиеся госпожи леса. Я говорил так, как говорят люди моей земли, и я с радостью узнаю о ней больше.
— Благодарю вас за ваши прекрасные слова, — сказал Арагорн, — сердце мое жаждет идти с вами, но я не могу покинуть своих друзей, пока остается надежда.
— Надежды нет, — сказал Эомер. — Вы не найдете своих друзей на севере.
— Но они не остались сзади. Мы нашли ясный знак недалеко от восточной стены: по крайней мере один из них был еще жив. А между стеной и этим местом мы не нашли других их следов, никто не сворачивал от главного следа, если только мне не изменило мое искусство.
— Тогда что же стало с ними?
— Не знаю. Они могли быть убиты и сожжены вместе с орками; но вы говорите, что этого не может быть, и я не боюсь этого. Я могу только предположить, что до начала битвы их унесли в лес, может быть еще до того, как вы окружили своих врагов. Можете ли вы поклясться, что никто не выскользнул из ваших сетей таким образом?
— Я могу поклясться, что ни один орк не сбежал после того, как мы увидели их, — сказал Эомер. — Мы достигли окраины леса раньше их, и если после этого какое-либо живое существо прорвало наш окружение, это был не гоблин; такое существо должно обладать волшебными свойствами.
— Наши друзья одеты так же, как и мы, — сказал Арагорн, — а вы прошли мимо нас при свете полного дня.
— Об этом я забыл, — сказал Эомер. — Трудно быть уверенным в чем-нибудь среди подобных чудес. Весь мир становится необыкновенным. Эльф в компании с гномом путешествуют по нашим степям; можно говорить с госпожой леса и остаться в живых; и меч, который был сломан еще до того, как отцы наших отцов приехали в Марку, снова возвращается к войне! Как может человек решить, что делать в такие времена?
— Но добро и зло не изменилось за прошлый год, — сказал Арагорн. — Они те же у гномов, эльфов и людей. Дело человека — различать их и в злотом лесу, и в собственном доме.
— Это верно, — сказал Эомер. — Я не сомневаюсь ни в вас, ни в том, чего жаждет мое сердце. Но я не могу делать все, что хочу. Наш закон не позволяет чужеземцам свободно разъезжать по нашим полям, и только король может дать такое разрешение… Этот закон стал особенно строг в наши опасные дни. Я прошу вас добровольно пойти со мной, но вы не хотите. Но ведь не могу же я начинать битву ста против троих.
— Не думаю, чтобы ваш закон говорил о таких случаях, — сказал Арагорн. — Я не совсем чужеземец; я бывал в этой земле и раньше, и не один раз; я ехал с войском Рохиррима, хотя и под другим именем и в другой одежде. Вас я не видел: вы слишком молоды, но я разговаривал с Эомундом, вашим отцом, и с Теоденом, сыном Тенгела и никогда в прежние дни ни один высокий военачальник этих земель не принуждал человека отказываться от такого поиска, как мой. Мой долг ясен — идти дальше. Вы должны сделать выбор, сын Эомунда. Помогите нам или по крайней мере не мешайте. Или попытайтесь выполнить ваш закон. Если вы так поступите, меньше ваших воинов вернется к королю, меньше станет участвовать в войне.
Эомер некоторое время молчал, потом заговорил:
— Мы оба должны торопиться. Каждый час уменьшает вашу надежду, а мои товарищи раздражаются из-за задержки. Мой выбор таков: можете идти. Более того, я дам вам лошадей. Прошу только об одном: когда ваш поиск закончится или окажется напрасным, верните лошадей к Энтвейду, где в Эдорасе, в золотом зале сидит теперь Теоден. Тогда вы докажете, что я не ошибся. Я рискую собой, может, всей жизнью в надежде на вашу честность. Не обманите меня!
— Не обманем, — сказал Арагорн.
Всадники сильно удивились, бросали мрачные и сомнительные взгляды, когда Эомер отдал приказ передать свободных лошадей чужеземцам, но лишь Эостен осмелился говорить открыто.
— Может, это и хорошо для этого лорда из Гондора, если он говорит правду, — сказал он, — но кто слышал о том, чтобы лошадь Марки давали гному.
— Никто, — ответил Гимли. — И не беспокойтесь: никто и не услышит об этом. Я предпочитаю идти, чем сидеть на спине у такого большого и свирепого животного.
— Но вы должны ехать, иначе вы задержите нас, — заметил Арагорн.
— Вы можете сесть со мной, друг Гимли, — сказал Леголас. — Тогда все будет хорошо.
Арагорну дали большую темно-серую лошадь, и он сел на нее.
— Ее имя Хасуфель, — сказал Эомер. — Пусть она носит вас лучше и приведет к большой удаче, чем Гарульфа, своего бывшего хозяина.
Меньшую и более легкую, но норовистую и живую лошадь дали Леголасу. Звали ее Арод. Леголас попросил убрать с нее седло и уздечку.
— Мне они не нужны, — сказал он и легко вспрыгнул на лошадь.
К удивлению всадников, Арод был спокоен и послушен, он двигался взад и вперед по первому слову всадника: таков был эльфийский обычай обращения с лошадьми. Гимли помогли сесть на лошадь за Леголасом, он вцепился в своего друга, но более спокойный, чем Сэм Гэмджи в лодке.
— Прощайте, я желаю вам отыскать то, что вы ищете! — воскликнул Эомер. — Возвратите этих лошадей, и пусть тогда наши мечи сверкают вместе!
— Я приду, — сказал Гимли. — Слова о госпоже Галадриэль все еще стоят между нами. Я должен научить вас вежливым речам.
— Посмотрим, — ответил Эомер. — Так много странного произошло, что учиться хвалить прекрасную госпожу под ласковыми ударами топора гнома будет не более удивительно… Прощайте!
С этим они расстались. Быстры были кони Рохана. Когда немного спустя Гимли оглянулся, отряд Эомера был уже далеко позади. Арагорн не оглядывался: он смотрел на след, по которому они скакали, низко пригнув голову к шее Хасуфель. Вскоре они оказались у берегов Энтвоша и здесь увидели другой след, о котором говорил им Эомер. След шел с востока.
Арагорн спешился и осмотрел землю, затем, прыгнув в седло, проехал немного на восток, держась в стороне от следа и стараясь не наступить на него. Потом снова спешился и еще раз осмотрел след.
— Мало что можно обнаружить, — сказал он вернувшись. — Главный след затоптан всадниками, когда они скакали назад. Но этот след с востока свеж и ясен… Никто не возвращался по нему назад к Андуину. Теперь мы должны ехать медленнее, чтобы быть уверенными, что ни один след не сворачивает в сторону. С этого места орки уже знали, что их преследуют: они могли предпринять попытку как-то спрятать пленников до того, как их догонят.
День подходил к концу. Дымка затянула солнце. Одетые деревьями склоны Фэнгорна приближались, медленно темнея по мере того, как солнце клонилось к западу. Путники не видели никаких следов ни справа ни слева; тут и там попадались одиночные трупы орков, лежавших на следе со стрелами в спине или в горле.
Наконец, к вечеру они подъехали к краю леса и на большой поляне за первыми деревьями обнаружили место большого костра: угли были еще горячи и дымились. Рядом лежала большая груда шлемов, кольчуг, щитов, сломанных мечей, луков, стрел и другого оружия. В середине на кол была посажена большая голова орка, на ее избитом шлеме можно было различить белый знак. Дальше недалеко от реки, с шумом выбегавшей из леса, находилась могильная насыпь. Она была воздвигнута совсем недавно: сырая земля была покрыта свежесрезанным дерном. На ней лежало пятнадцать копий.
Арагорн со своими товарищами обыскал поле битвы, но свет тускнел, быстро приближался туманный вечер. К ночи они не обнаружили никаких следов Пиппина и Мерри.
— Больше мы ничего не можем сделать, — печально сказал Гимли. — Мы разгадали много загадок с тех пор, как выступили из Тол Брандира, но эту нам разгадать не удастся. Я думаю, что сгоревшие кости хоббитов смешались с орковскими. Это будет тяжелая новость для Фродо, если только он доживет, чтобы услышать ее; и тяжелая новость для старого хоббита, который ждет в Раздоле. Элронд был против их участия.
— А Гэндальф — за, — сказал Леголас.
— Но Гэндальф решил и сам идти, и он погиб первым, — ответил Гимли. — Способность предвидеть подвела его.
— Совет Гэндальфа не был направлен на обеспечение безопасности его самого или кого-нибудь другого, — сказал Арагорн. — И есть такие дела, которые легче начать, чем кончить, даже если знаешь, что конец будет темным. Но я еще не собираюсь уходить с этого места. В любом случае мы должны подождать утреннего света.
Они разбили свой лагерь немного в стороне от поля битвы под развесистым деревом: оно было похоже на ореховое, но на нем сохранилось множество широких коричневых прошлогодних листьев, похожих на сухие руки с длинными пальцами; они зловеще шуршали на ночном ветру.
Гимли дрожал. Они захватили с собой только по одному одеялу.
— Давайте разожжем костер, — предложил гном. — Я больше не думаю об опасности. И пусть сбегутся орки, как мошкара летом на огонь.
— Если эти несчастные хоббиты прячутся где-то в лесу, костер может привлечь их, — сказал Леголас.
— А может привлечь и других, не орков и не хоббитов, — сказал Арагорн. — Мы близки к земле предателя Сарумана. К тому же мы на самом краю Фэнгорна, а говорят, что опасно трогать деревья в этом лесу.
— Но Рохиррим устроили здесь вчера большой костер, — сказал Гимли, — и, как вы видите, они рубили для него деревья. Однако, когда их работа была закончена, они благополучно ушли отсюда.
— Их было много, — сказал Арагорн, — и им не нужно обращать внимания на гнев Фэнгорна, потому что они приходят сюда редко и не ходят между деревьями. Но наша дорога ведет нас в лес. Поэтому будьте осторожны! Не срубайте живых деревьев!
— В этом нет необходимости, — сказал Гимли. — Всадники оставили достаточно щепок и ветвей, а в лесу много бурелома. — И он отправился собирать дрова и занялся устройством и поддержанием огня; Арагорн сидел молча, прислонившись спиной к дереву, глубоко задумавшись; Леголас стоял на опушке, глядя в сгущающуюся тьму леса, наклонившись вперед, как бы прислушиваясь к отдаленным голосам.
Когда гном разжег маленький яркий костер, три товарища уселись вокруг него. Леголас взглянул на ветви дерева над ними.
— Смотрите! — сказал он. — Дерево радуется огню!
Может, танцующие тени обманывали глаза, но каждый из путников увидел, как ветви наклонились к пламени, листья терлись друг о друга, как множество холодных рук попавших в тепло.
Наступило молчание, и все внезапно ощутили присутствие темного незнакомого леса — такого близкого и полного тайн. Через некоторое время Леголас снова заговорил.
— Келеборн предупреждал нас не заходить далеко в Фэнгорн, — сказал он. — Знаете ли вы, почему, Арагорн? Что рассказывал об этом лесе Боромир?
— Я слышал много рассказов и в Гондоре, и в других местах, — ответил Арагорн, — но если бы слова Келеборна не принимать в расчет, я счел бы эти рассказы просто сказками, которые сочиняют люди, когда им не хватает знания. Я как раз хотел вас спросить, что истинно в этих рассказах. А если не знает лесной эльф, как может знать человек.
— Вы путешествовали больше меня, — сказал Леголас. — В своей земле я ничего не слышал, кроме песен об Онодрим — люди зовут их Энтами, живших здесь много лет назад: Фэнгорн очень стар, старше чем могут помнить эльфы.
— Да, он стар, — сказал Арагорн, — стар, как лес у больших курганов, и даже еще старше. Элронд говорил, что эти два леса похожи, они последние остатки могучих лесов прежних дней, в которых перворожденные жили, когда люди еще спали. Но Фэнгорн хранит свои тайны. Я о них ничего не знаю.
Они установили дежурство, и первым очередь выпала Гимли. Остальные легли и почти мгновенно уснули.
— Гимли, — сонно сказал Арагорн. — Помните: опасно срубить ветку или прут с живого дерева в Фэнгорне. Но не отходите далеко в поисках сухих ветвей. Лучше пусть погаснет огонь. Будите меня в случае необходимости!
С этими словами он уснул. Леголас лежал неподвижно, сложив руки на груди, глаза его не были закрыты, он блуждал в живой стране сновидений, как поступают все эльфы. Гимли, сгорбившись сидел у костра и задумчиво водил пальцем по лезвию своего топора. Деревья шумели. Других звуков не было.
Неожиданно Гимли поднял голову: на краю освещенного пространства стоял старик и опирался на посох; на нем был серый плащ, шляпа с широкими полями была надвинута на глаза. Гимли вскочил, слишком удивленный в этот момент, чтобы вскрикнуть, хотя в мозгу его мелькнула мысль, что их захватил Саруман. Арагорн и Леголас разбуженные внезапным движением гнома, сели. Старик не говорил и не шевелился.
— Ну отец, что мы можем для вас сделать? — спросил Арагорн, вскакивая на ноги. — Грейтесь, если замерзли! — Он сделал шаг вперед, но старик исчез. Даже следов его поблизости не было видно, а далеко идти они не решились. Луна зашла и ночь была очень темной.
Неожиданно Леголас издал крик:
— Лошади! Наши лошади!
Лошадей не было. Они выдернули колышки, к которым были привязаны, и исчезли. Три товарища стояли молча и неподвижно, обеспокоенные новым ударом судьбы. Они находились на краю Фэнгорна, и бесконечные лиги лежали между ними и людьми Рохана, их единственными друзьями в этой обширной и опасной земле. Им показалось, что где-то далеко в ночи слышно ржание лошадей. Потом все затихло, за исключением холодного шуршания ветра.
— Что ж, они ушли, — сказал наконец Арагорн. — Мы не можем найти их или поймать; так что если они не вернутся по своей воле, нам придется обходиться без них. Мы начали свой путь пешком и закончим также.
— Пешком! — сказал Гимли. — Далеко так не уйдешь! — Он подбросил дров и сгорбился у костра.
— Всего несколько часов назад вы не хотели садиться на лошадь Рохана, — засмеялся Леголас. — С тех пор вы стали всадником.
— У меня не было выбора, — сказал Гимли.
— Если хотите знать, что думаю я, — начал он спустя некоторое время, — я думаю, это был Саруман. Кто еще? Вспомните слова Эомера: он бродит как старик, в плаще с капюшоном. Так он говорил. Он исчез с нашими лошадьми или просто испугал их. Нас ждут большие неприятности, припомните мои слова!
— Я запомню их, — сказал Арагорн. — Но я помню также, что у этого старика была шляпа, а не капюшон. Но я не сомневаюсь, что ваша догадка верна и что мы здесь в большой опасности и днем и ночью. Однако же сейчас мы ничего не можем сделать, только отдыхать. Теперь я буду дежурить, Гимли, мне больше нужно подумать, чем спать.
Ночь проходила медленно. Леголас сменил Арагорна. Гимли сменил Леголаса. Ничего не происходило. Старик больше не появлялся, и лошади не вернулись.
3. УРУК-ХЕЙ
Пиппин лежал в темном и беспокойном сне: ему казалось, что он слышит собственный голос, эхом отдающийся в темном туннеле: Фродо, Фродо. Но вместо Фродо из тени на него смотрели сотни отвратительных орочьих физиономий, сотни отвратительных рук со всех сторон хватали его. Где же Мерри?
Он пришел в себя. Холодный ветер дул ему в лицо. Он лежал на спине. Наступал вечер, и небо над ним темнело. Он повернулся и обнаружил, что сон мало чем хуже пробуждения. Руки и ноги у него были крепко связаны. Рядом с ним с бледным лицом и грязной повязкой на лбу лежал Мерри. А вокруг них стояло и сидело множество орков.
Медленно в голове Пиппина всплыло воспоминание, отделяясь от сна. Конечно: он и Мерри побежали в лес. Что случилось с ними потом? Почему они так побежали, не спросив старого Бродяжника? Они бежали с криками — он не мог вспомнить, далеко и долго ли это продолжалось. И неожиданно они столкнулись с большим отрядом орков. Те закричали, и тут из-за деревьев выбежало еще множество орков. Они с Мерри выхватили свои ножи, но, орки и не желали с ними сражаться, а старались захватить их, даже когда Мерри ножом ударил нескольких орков по рукам и ногам. Добрый старый Мерри!
Потом из-за деревьев выбежал Боромир, он убил много орков, остальные бежали. Но убежали они недалеко, тут же вернулись и начали вновь. На этот раз их было не менее сотни, некоторые из них очень большие, и они пустил дождь стрел — все в Боромира. Боромир затрубил в свой большой рог так, что лес зазвенел, и вначале орки растерялись и отступили; но когда не послышалось никакого ответа, кроме эха, они напали еще более яростно. Больше Пиппин ничего не помнил. Последнее его воспоминание — прислонившийся к дереву Боромир, весь утыканный стрелами; затем наступила тьма.
— Вероятно, меня ударили по голове, — сказал он сам себе. — Сильно ли ранен бедный Мерри? Что произошло с Боромиром? Почему орки не убили нас? Где мы и куда направляемся?
Ни на один вопрос не было ответа. Он чувствовал холод и боль. «Хотел бы я, чтоб Гэндальф не переубедил Элронда, и мы не пошли бы, — подумал он. — Что хорошего от меня в этом путешествии? Я лишь помеха — пассажир, даже багаж. А теперь меня украли, и я багаж для орков. Надеюсь, что Бродяжник или кто-нибудь придет и освободит нас! Но могу ли я надеяться на это? Не нарушат ли это наши планы?»
Он попытался освободиться. Один из орков, сидящий рядом, засмеялся и сказал что-то товарищу на своем отвратительном языке.
— Отдыхай, пока можешь, маленький дурак! — сказал он Пиппину на общем языке, который в его устах был почти так же отвратителен. — Отдыхай, пока можешь! Вскоре мы дадим работу твоим ногам. Ты соскучишься об отдыхе, пока мы не вернемся домой.
— Если бы была моя воля, ты пожалел бы что не умер, — сказал другой. — Я заставил бы тебя попищать, жалкая крыса. — Он склонился над Пиппином, приблизив свои желтые клыки к его лицу. В руке он держал черный нож с длинным зазубренным лезвием. Лежи спокойно, или я тебя ткну этим, — прошипел он. — Не привлекай к себе внимания, а не то я могу забыть о приказе. Будь прокляты изенгардцы! Углук у багрони сыл пуджут Саруман — голб бубхош скай, — он произнес длинную гневную речь на своем языке; постепенно его речь замерла среди бормотанья и фырканья.
Испуганный, Пиппин лежал тихо, хотя боль в руках и ногах его росла, а камни врезались ему в спину. Чтобы отвлечься, он внимательно вслушивался в происходящее вокруг. Слышалось множество голосов, и в речи орков звучали ненависть и гнев: начиналось что-то вроде ссоры, которая становилась все более горячей.
К своему удивлению, Пиппин обнаружил, что понимает большую часть сказанного: большинство гоблинов использовало общий язык. Очевидно, здесь присутствовали члены двух или трех совершенно различных племен, и они сами не понимали языков друг друга. Гневные споры касались того, что делать дальше: куда направиться и что делать с пленниками.