Страница:
- Но ты, сын Морвен, можешь уйти, если хочешь, - сказала Мелиан. - Завеса Мелиан не удерживает тех, кто явился сюда с нашего разрешения.
- Разве что мудрый совет остановит тебя, - добавил Тингол.
- Каков же твой совет, государь? - спросил Турин.
- Мужем и воином кажешься ты с виду, - ответил Тингол, - но ты не достиг еще расцвета сил. Когда это время настанет, быть может, и сможешь ты помочь своим родичам; но мало надежды, что один человек сможет сделать больше, чем помочь владыкам эльфов в борьбе с Черным Властелином, пока они еще в силах защищаться.
И сказал Турин:
- Родич мой Берен сделал больше.
- Не один, а с Лутиэн, - возразила Мелиан. - Однако дерзок же ты, если осмеливаешься говорить так с отцом Лютиэн. Думается мне, Турин сын Морвен, что твоя судьба не столь высока, хотя сплетена она с судьбой народа эльфов, к добру то или к худу. Берегись самого себя, не то выйдет к худу.
Она помолчала, потом заговорила снова.
- Ступай, приемный сын, - сказала она, - и послушайся совета короля. Но думается мне, что, достигнув зрелости, ненадолго задержишься ты у нас в Дориате. Вспоминай же в грядущие дни слова Мелиан, и будет то тебе ко благу: бойся и жара, и холода в сердце своем.
Тогда Турин поклонился владыкам и расстался с ними. И вскоре надел он Драконий Шлем, взял оружие, и ушел на северные границы, и присоединился к эльфам-воинам, что непрестанно сражались с орками и прочими прислужниками и тварями Моргота. И там, едва переступив порог отрочества, явил он свою отвагу и мужество; и, помня обиды своих родичей, был он впереди во всех схватках, и не единожды был ранен копьями, стрелами и оркскими ятаганами. Но судьба хранила его от смерти; и слух прошел по лесам и разнесся за пределы Дориата, что вновь появился Драконий Шлем Дор-ломина. Тогда дивились многие, говоря: "Неужто дух Хадора или Галдора Высокого восстал из мертвых? Или то воистину Хурин Хитлумский вырвался из бездны Ангбанда?"
В то время лишь один из хранителей границ Тингола был сильнее в бою, чем Турин, и то был Белег Куталион; и Белег с Турином были товарищами во всех опасностях, и вместе бродили по диким чащобам.
Так прошло три года. Все это время Турин редко бывал в чертогах Тингола; и не заботился он о своей внешности и одежде: ходил он нечесаный, и поверх кольчуги носил серый плащ, истрепанный непогодой. Но на третье лето, когда Турину исполнилось двадцать лет, случилось так, что, желая отдохнуть и отдать в починку оружие, однажды вечером пришел он внезапно в Менегрот и вошел в чертог. Тингола в тот день не было: он бродил по зеленым лесам вместе с Мелиан, как то было у него в обычае об эту пору. Турин сел на первое попавшееся сиденье, ибо он устал с дороги и был в задумчивости; но, на беду, сел он за стол, где помещались самые знатные в королевстве, и на то самое место, где обычно сидел Саэрос. Саэрос пришел позднее, и разгневался на Турина, решив, что тот сделал это нарочно, из гордости, и чтобы оскорбить его, Саэроса; а когда Саэрос заметил, что сидящие рядом с Турином не только не упрекают юношу, но, напротив, рады ему, гнев его отнюдь не уменьшился.
Однако для начала Саэрос сделал вид, что тоже рад Турину, и сел на другое место, напротив.
- Нечасто хранитель границ жалует нас своим посещением, - сказал он, - и я с радостью уступаю ему свое место ради того, чтобы побеседовать с ним.
И он заговорил с Турином, расспрашивая его о том, что нового на границах, и о деяниях его в глуши; но, хотя речи его казались любезными, в голосе явственно звучала насмешка. Тогда устал Турин, и, оглядевшись, познал горечь изгнания; и, хотя вокруг сиял свет и звучал смех, как всегда в эльфийских чертогах, мысли Турина обратились к Белегу и к их лесной жизни, а потом перенеслись к Морвен и отцовскому дому в Дор-ломине; и нахмурился он, ибо мрачны были его мысли, и ничего не отвечал Саэросу. Саэрос же, решив, что Турин хмурится из-за него, не сдержал гнева и, достав золотой гребень, бросил его через стол Турину, сказав:
- Послушай, человек из Хитлума, ты, конечно, пришел сюда в спешке, так что простительно, что ты явился в драном плаще; но зачем же волосы у тебя спутаны, как куст терновника? Открой-ка уши - может, тогда тебе будет слышнее, что тебе говорят.
Турин ничего не сказал, лишь глянул на Саэроса, и темные глаза его блеснули огнем. Но Саэрос не поостерегся, и презрительно взглянул на Турина, и сказал во всеуслышание:
- Если люди Хитлума так дики и мрачны, каковы же женщины в той земле? Должно быть, носятся они по лесам, как олени, одетые лишь собственными волосами.
Тогда Турин схватил рог для вина и швырнул его в лицо Саэросу, и тот упал навзничь и сильно ушибся; Турин же выхватил меч, и хотел броситься на него, но Маблунг Охотник, сидевший рядом, удержал его. Саэрос встал, сплюнул кровью на стол и проговорил разбитыми губами:
- Долго ли будем мы терпеть этого лесного дикаря? Кто здесь владыка нынче вечером? Закон короля суров к тем, кто ранит его вассалов под крышей чертогов; тех же, кто обнажает здесь меч, ожидает по меньшей мере изгнание. Не будь мы в чертогах, уж я бы тебе, Дикарь, ответил!
Но Турин, увидев кровь на столе, мгновенно остыл; он высвободился из рук Маблунга и вышел без единого слова.
И сказал Маблунг Саэросу:
- Какая муха тебя укусила? Ты сам повинен в своем несчастье; и, быть может, закон короля сочтет разбитую губу достойным возмещением за насмешки.
- Если этот щенок обиделся, - огрызнулся Саэрос, - пусть пожалуется королю. А обнажать здесь мечи запрещено, под любым предлогом. Если он меня тронет где-нибудь в другом месте, я его убью.
- А вот я не так уверен в этом, - заметил Маблунг. - Но, кто бы из вас ни погиб, все равно это будет злым делом, более подобающим Ангбанду, нежели Дориату, и смерть эта принесет новое зло. Воистину, кажется мне, что Сегодня коснулась нас Северная Тень. Берегись, Саэрос сын Итильбора, как бы в гордыне своей не сыграть на руку Морготу. Вспомни, ты ведь из эльдаров.
- Я этого не забываю, - ответил Саэрос; но гнева своего он не оставил, и всю ночь лелеял свою злобу, раздувая обиду.
Утром, когда Турин уходил из Менегрота, возвращаясь на северные границы, Саэрос подкараулил юношу, и напал сзади с обнаженным мечом и со щитом. Но Турин в лесах привык к бдительности, и успел заметить его углом глаза, и, отскочив, выхватил меч и бросился на врага.
- О Морвен, - вскричал он, - теперь-то насмешник поплатится за то, что посмеялся над тобой!
Он разрубил щит Саэроса, и они обменялись несколькими быстрыми ударами. Но Турин прошел суровую выучку, и был не менее ловок, чем любой эльф, и притом гораздо сильнее. Он быстро одолел Саэроса, ранил его в правую руку, и тот оказался во власти Турина. Турин наступил на меч, который выронил Саэрос.
- Саэрос, - сказал он, - тебе придется побегать, и одежды будут только мешать. Хватит тебе и собственных волос.
Он бросил Саэроса наземь, и сорвал с него одежду; Саэрос почувствовал, как могуч Турин, и страшно испугался. А Турин отпустил его и воскликнул:
- Беги! Беги! И если ты уступишь в беге оленю, я стану подгонять тебя сзади.
И Саэрос рванулся в чащу, громко взывая о помощи; Турин же мчался за ним, как борзая, и куда бы ни кидался беглец, все время позади оказывался острый меч.
Многие услышали крики Саэроса и бросились вдогонку за бегущими* но лишь самые быстроногие могли бежать наравне с ними. Впереди всех мчался Маблунг, и смущен был дух его: насмешка Саэроса показалась ему жестокой, но "утром творится зло - к вечеру Морготу радость"; а потом, дурное это дело - позорить любого из народа эльфов по своей воле, без суда. Тогда никто не знал, что это Саэрос первым напал на Турина и хотел убить его.
- Стой, Турин, остановись, - кричал он. - Орочье дело творишь ты!
Но Турин ответил:
- Орочьи дела за орочьи речи! - и снова рванулся вслед за Саэросом; а тот, не надеясь более на спасение и думая, что смерть его близка, несся, не разбирая дороги. И вдруг впереди показался поток, что бежал к Эсгалдуину в глубоком овраге, усеянном острыми каменьями; и был тот овраг так широк, что только олень перескочит. Но Саэрос был в таком страхе, что прыгнул; но не удержался на той стороне, и с воплем рухнул вниз, и разбился о камень в ручье. Так окончилась его жизнь в Дориате; и надолго останется он у Мандоса.
Турин взглянул на тело в потоке и подумал: "Несчастный дурень! Ведь тут бы я отпустил его обратно в Менегрот. А теперь из-за него я без вины стал преступником". И он обернулся и мрачно посмотрел на Маблунга и его товарищей - они догнали его и стояли рядом на обрыве. Все молчали. Наконец Маблунг сказал:
- Увы! Турин, теперь ты должен вернуться с нами, дабы король рассудил твои деяния.
Но Турин ответил:
- Будь король справедлив, он признал бы меня невиновным. Но разве?? убитый не был его советником???Как может справедливый король осудить своего друга? Я не признаю его законов и его суда.
- Нет мудрости в речах твоих, - возразил Маблунг, хотя в глубине души ему было жаль Турина. - Что же ты, бродягой сделаешься? Прошу тебя как друга, идем со мной. Есть ведь и другие свидетели. Может быть, когда король узнает правду, он простит тебя.
Но Турин устал от эльфийских чертогов, и боялся, что его заточат в темницу; и сказал он Маблунгу:
- Не пойду я с тобой. Не стану я просить у Тингола прощения, не будучи виновным. Лучше отправлюсь я туда, где его приговор не настигнет меня. Выбирай же: либо ты отпустишь меня, либо тебе придется убить меня, если ваш закон это разрешает. Вас слишком мало, чтобы взять меня живым.
Они увидели по глазам Турина, что он не шутит, и расступились перед ним. Маблунг сказал:
- Довольно одной смерти.
- Я этого не хотел, но не жалею, - бросил Турин. - Пусть Мандос судит его по заслугам; если же суждено ему вернуться в земли живых, пусть будет мудрее. Будьте счастливы!
- Будь свободен, - ответил Маблунг, - ибо этого ты желаешь. Но не стану я сулить тебе счастья, если ты продолжишь как начал. Тень лежит на сердце у тебя. Да не будет она темнее в тот день, когда мы встретимся снова!
На это Турин ничего не ответил. Он повернулся и скрылся, и никто не знал, куда он ушел.
Говорят, что когда Турин не вернулся на северные границы Дориата и никаких вестей о нем не было слышно, Белег Могучий Лук сам пришел в Менегрот искать его. Тяжко было у него на сердце, когда узнал он о делах Турина и о его бегстве. Вскоре после того вернулись в свои палаты Тингол и Мелиан, ибо лето было на исходе; и когда король узнал о том, что случилось, он воссел на свой трон в главном чертоге Менегрота, и вокруг собрались все вожди и советники Дориата.
Тогда было рассказано и выслушано все, вплоть до прощальных слов Турина; и наконец вздохнул Тингол и сказал:
- Увы! Как могла эта тень пробраться в мое королевство? Верным и разумным считал я Саэроса; но, будь он жив, испытал бы он на себе мой гнев, ибо жестокими были его насмешки, и он виноват во всем, что случилось на пиру. Турин же неповинен в этом. Но то, что он опозорил Саэроса и затравил его до смерти - злодеяние, превосходящее оскорбление, и этого я простить не могу. Это знак жестокого и надменного сердца.
Тингол умолк, но наконец снова заговорил, и печально произнес:
- Неблагодарным оказался мой приемный сын, и слишком высоко возомнил он о себе. Могу ли я быть покровителем того, кто презирает меня и мой закон, и простить того, кто не желает раскаяться? Потому изгоняю я Турина сына Хурина из королевства Дориат. Буде же попытается он проникнуть сюда, надлежит привести его на мой суд; и до тех пор, пока падет он к ногам моими и не попросит прощения, не сын он мне более. Если же кто считает это несправедливым, пусть скажет об этом.
Все молчали. Тингол уже поднял руку, дабы произнести приговор. Но в этот миг вбежал Белег и крикнул:
- Государь, прошу слова!
- Ты опоздал, - ответил Тингол. - Разве тебя не позвали вместе со всеми?
- Воистину так, государь, - отвечал Белег, - но я задержался. Я искал одну свою знакомую. И вот наконец я привел свидетеля, которого следует выслушать, прежде чем ты изречешь свой приговор.
- Все, кто имел, что сказать, были вызваны ранее, - сказал король. - Что она может сказать такого, чего не знают те, кого я уже выслушал?
- Суди, когда услышишь, государь, - возразил Белег. - Прошу, сделай это ради меня, если только я заслужил твою милость.
- Ради тебя я сделаю это, - ответил Тингол. Тогда Белег вышел, и ввел за руку девушку Неллас, что жила в лесах и никогда не бывала в Менегроте; она была испугана огромным залом с каменными сводами и бесконечными колоннами и множеством глаз, что устремились на нее. И когда Тингол велел ей говорить, она пролепетала:
- Государь, я сидела на дереве,… - и запнулась, смутившись перед королем, и не могла произнести ни слова.
Улыбнулся король, и сказал:
- Многие сидели на дереве, но не считают нужным рассказывать мне об этом.
- Воистину, многие! - воскликнула она, ободренная его улыбкой. - И Лютиэн тоже! И в то утро я как раз думала о ней и о человеке Берене.
На это Тингол ничего не сказал, и улыбка исчезла с его лица, и он ждал, что еще скажет Неллас.
- Потому что Турин похож на Берена, - сказала она наконец. Мне говорили, что они родичи, и что это заметно - заметно, если присмотреться.
Тингол нахмурился.
- Может быть, - сказал он. - Но Турин сын Хурина пренебрег мною, и ты больше не увидишь его, так что нет тебе нужды до его родства. Ибо теперь я произнесу приговор.
- Подожди, государь! - вскричала она. - Прости меня. Дай мне сперва сказать. Я сидела на дереве и смотрела, как Турин отправился в путь; и я видела, как Саэрос выбежал из леса с мечом и со щитом, и напал на Турина врасплох.
В чертоге зашумели. Король поднял руку и сказал:
- Твои вести важнее, чем казалось. Думай же, что говоришь; ибо здесь зал суда.
- Белег так и сказал, - ответила она, - только потому я и решилась прийти, чтобы Турина не осудили несправедливо. Он отважен, но милосерден. Они сражались, государь, сражались между собой, и Турин лишил Саэроса и щита, и меча, но не убил его. Поэтому я думаю, что он все-таки не хотел его смерти. Он, конечно, опозорил Саэроса, но Саэрос это заслужил.
- Мне судить, - сказал Тингол. - Но то, что ты рассказала, повлияет на мой приговор.
И он подробно расспросил Неллас; и наконец повернулся к Маблунгу и сказал:
- Странно, что Турин ничего не сказал об этом тебе.
- Но ведь не сказал же, - пожал плечами Маблунг. - Расскажи он все как было, по-иному простился бы я с ним.
- И приговор мой будет иным, - сказал Тингол. - Слушайте все! Прощаю я все провинности Турина, ибо его оскорбили и не он начал бой. И поскольку его обидчик на самом деле был одним из моих советников, Турин не должен просить у меня прощения, но я сам пошлю за ним, чтобы его нашли и привели сюда, где бы он ни находился; и пусть призовут его вернуться в мои чертоги с почестями.
Но когда прозвучал приговор, Неллас вдруг разрыдалась.
- Где же его теперь искать? - всхлипывала она. - Он ушел из наших земель, а мир велик.
- Его разыщут, - ответил Тингол. Он встал с места, а Белег увел Неллас из Менегрота; и сказал он ей:
- Не плачь. Если Турин жив и бродит еще по земле, я найду его, пусть даже все остальные устанут искать.
На следующий день явился Белег к Тинголу и Мелиан; и сказал ему король:
- Белег, дай мне совет, ибо я в печали. Я усыновил сына Хурина, и он останется моим сыном, доколе сам Хурин не явится из мрака и не потребует своего обратно. Не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я без вины изгнал Турина в глушь. Рад бы я был снова увидеть его здесь; ибо я любил его.
И ответил Белег:
- Я буду искать Турина, пока не найду. Я приведу его в Менегрот, если сумею; ибо я тоже люблю его.
И тогда он отправился в путь; и по всему Белерианду, средь множества опасностей, искал он вестей о Турине, но тщетно; а меж тем прошла зима, а за ней весна.
Турин среди изгоев.
Теперь речь снова пойдет о Турине. Он, считая себя изгоем и думая, что король станет преследовать его, не вернулся к Белегу, на северные границы Дориата, а отправился на запад, тайно покинул Хранимое Королевство и очутился в лесах к югу от Тейглина. До Нирнаэт в тех лесах жило немало людей. Они селились отдельными хуторами. Они были по большей части из народа Халет, но не признавали никаких владык; кормились они охотой и хлебопашеством, пасли свиней в дубравах и обрабатывали огороженные лесные вырубки. Но теперь многие из них погибли или ушли в Бретиль, а все, кто остался, жили в страхе из-за орков и изгоев. Ибо в те жестокие времена в глуши жило немало бездомных и отчаявшихся людей. По большей части то были несчастные беглецы, уцелевшие в битвах, или покинувшие свои земли, разоренные войной; но были среди них и такие, кого изгнали в глушь за преступления. Эти изгои кормились тем, что можно было добыть в лесу, но зимой, в голодное время, они делались опаснее волков, и те, кто еще держался за свои дома и земли, так и звали их: гаурвайт, люди-волки. И вот человек пятьдесят таких изгоев сбились в шайку и разбойничали у границ Дориата. Их ненавидели не меньше орков - среди них было немало подонков, готовых перегрызть глотку своим же родичам. Самым отчаянным из них был некий Андрог - его изгнали из Дор-ломина за то, что он убил женщину. Были там и другие из той земли: Алгунд, спасшийся из Нирнаэт, самый старый из разбойников, и человек, называвший себя Форвегом. Форвег был главарем шайки. Белокурый, с бегающими глазами, был он высок и отважен, но вел себя недостойно адана из народа Хадора. Разбойники держались начеку и всегда, и в походе, и на стоянке, высылали дозорных, и потому, когда Турин забрел в их владения, они вскоре заметили его. Они выследили Турина, окружили его, и, выйдя на поляну, через которую бежал ручей, он внезапно увидел вокруг себя людей с обнаженными мечами и луками наготове.
Турин остановился.
- Кто вы такие? - спокойно спросил он. - Раньше я думал, что лишь орки охотятся на людей, но теперь вижу, что ошибался.
- Да, ошибался, и еще пожалеешь об этом, - ответил Форвег. - Это наши владения, и чужаков мы сюда не пускаем. Если у чужака не найдется выкупа, ему придется поплатиться жизнью.
- Выкупа у меня не найдется, - рассмеялся Турин, - я всего лишь нищий изгой. Если не верите, можете обыскать меня, когда убьете, но это вам дорого обойдется.
Однако похоже было, что смерть его близка: разбойники натянули луки и ждали лишь приказа главаря - мечом до них было не дотянуться. Но на берегу ручья валялось немало камней, и Турин, видя это, внезапно нагнулся, как раз в тот миг, когда один из разбойников, разозлившись на гордые речи Турина, спустил тетиву. Но стрела пролетела мимо цели, а Турин, выпрямившись, метко запустил в стрелка камнем. Тот рухнул наземь с разбитой головой.
- Вам было бы больше пользы, если бы взяли меня к себе, на место этого несчастного, сказал Турин, и, обернувшись к Форвегу, добавил: - Ты, что ли, здесь главный? Что ж ты позволяешь своим стрелять без приказа?
- Я этого не позволял, - ответил Форвег, - но его быстро наказали. Я возьму тебя вместо него, если ты будешь послушнее.
Но двоим разбойникам это не понравилось. Один из этих двоих был другом убитого. Его звали Улрад.
- Хорошенькое дело! - воскликнул он. - Убил одного из лучших людей, и его за это примут в шайку!
- Он сам напросился, - возразил Турин. - А что до того, кто лучше - я предлагаю вам обоим померяться со мной силой, с оружием или голыми руками, и тогда будет видно, гожусь ли я на его место.
С этими словами Турин шагнул в их сторону, но Улрад отступил и меряться силами не захотел. Другой опустил лук и смерил Турина взглядом. Это был Андрог из Дор-ломина. Наконец он покачал головой.
- Не-ет, я тебе не ровня, - сказал он. - Да и никто из нас, по-моему. Ладно, будь с нами, я не против. Вот только лицо у тебя какое-то странное - опасный ты человек. Как твое имя?
- Я зовусь Нейтаном, "невинно осужденным", - ответил Турин, и с тех пор разбойники звали его Нейтаном. Он сказал им только, что пострадал от несправедливости (и всегда готов был поверить тем, кто говорил о себе то же самое), но не рассказывал ни о своей жизни, ни откуда он родом. Но разбойники видели, что он знатен, и что, хотя при нем нет ничего, кроме оружия, оружие у него эльфийское. Он скоро завоевал их уважение, ибо был силен и отважен, и был лучшим следопытом, чем они; и товарищи доверяли ему, ибо он не был жаден и мало заботился о себе; но его боялись, ибо он мог внезапно вспылить, а они не понимали причины его гнева. В Дориат Турин вернуться не мог, да и гордость не позволяла; в Нарготронд, со времен гибели Фелагунда, никого не принимали. Народом Халет, людьми Бретиля, он пренебрегал, считая их ниже себя; а отправиться в Дор-ломин он не решился, ибо все пути были перекрыты, и Турин думал, что в одиночку нечего надеяться перейти Тенистые Горы. Так Турин и остался с изгоями; ибо невзгоды жизни в глуши легче переносить, когда рядом есть хоть какие-то люди. Турин хотел жить, и не мог постоянно ссориться со своими товарищами, а потому ему приходилось смотреть сквозь пальцы на их злодеяния. Но временами в нем пробуждались жалость и стыд, и тогда он бывал опасен во гневе. Так жил он до конца того года, и пережил трудную, голодную зиму, а потом пришло Пробуждение, а за ним ласковая весна.
Так вот, как уже говорилось, в лесах к югу от Тейглина еще были отдельные хутора людей, отважных и бдительных, хотя теперь их оставалось немного. Они не любили изгоев, и не особенно жалели их, но зимой, в холода, оставляли в лесу кое-какие съестные припасы, так, чтобы гаурвайт могли найти их - они надеялись, что это убережет их дома от нападения оголодавших изгоев. Но изгои были не более способны на благодарность, чем звери и птицы, так что лесных жителей защищали в основном собаки и заборы. Земли каждого хутора были обнесены изгородью из колючего кустарника, а вокруг домов шел вал с частоколом; отдельные хутора были связаны торными тропами, и жители могли позвать на помощь, трубя в рог.
Когда наступила весна, гаурвайт стало опасно бродить вблизи домов лесных жителей - те могли собраться и устроить на них облаву. Турин никак не мог понять, почему же Форвег не уведет их прочь. На юге, где никто не жил, теперь было вдоволь еды, время было хорошее, и в глуши было безопаснее. Однажды Турин заметил, что Форвег куда-то исчез вместе со своим другом Андрогом; но когда он спросил у товарищей, где они, те только расхохотались.
- По делам, должно быть, ушли, - сказал ему Улрад. - Вот вернутся, и сразу двинемся. Боюсь, придется нам поторопиться - если они не притащат за собой целый осиный рой, считай, нам повезло.
Солнце сияло, молодая листва ярко зеленела. Турин вдруг почувствовал отвращение к грязному биваку разбойников, и решил пройтись по лесу. Против воли вспоминал он Сокрытое Королевство, и в ушах у него звенели дориатские имена цветов, как отзвуки полузабытого наречия. Но внезапно он услышал крики в лесу, и из орешника навстречу ему выбежала насмерть перепуганная девушка. Одежда ее была изодрана о сучья. Девушка споткнулась и упала, задыхаясь. Вслед за ней из кустов выбежал мужчина. Турин, выхватив меч, разрубил ему голову, и только когда тот рухнул наземь, увидел, что это Форвег.
Турин остановился в замешательстве, глядя на окровавленную траву, но тут из кустов выбежал Андрог, и тоже застыл в недоумении.
- Скверное дело, Нейтан! - воскликнул он, обнажая меч; но Турин уже остыл, и сухо сказал Андрогу:
- А где же орки? Ты, должно быть, обогнал их - так торопился защитить ее?
- Орки? - удивился Андрог. - Ну, дурак! Разбойник, называется! У нас нет законов, что хотим, то и делаем. Займись своими делами, Нейтан, и не лезь в наши.
- Я и не собираюсь, - ответил Турин. - Но сейчас ты стоишь у меня на дороге. Оставь женщину мне, а не то отправишься вслед за Форвегом.
- Ах, вот оно что! - расхохотался Андрог. - Так бы сразу и говорил. Я с тобой в одиночку спорить не собираюсь - а вот что ребята скажут про это убийство?
Девушка поднялась и взяла Турина за руку. Она взглянула на убитого, потом на Турина, и глаза ее наполнились радостью.
- Убей его, господин! - попросила она. - Убей этого тоже, и идем к нам. Если ты принесешь их головы, мой отец, Ларнах, обрадуется. Он хорошо награждает за головы "Волков".
Но Турин не ответил, и спросил у Андрога:
- Далеко она живет?
- Где-то в миле отсюда, - ответил тот, - в доме с частоколом. Она бродила по лесу.
- Тогда беги домой, - сказал Турин девушке, - и скажи отцу, чтобы получше смотрел за тобой. А рубить головы своим товарищам я не стану - ни ради дружбы твоего отца, ни ради чего другого.
Он убрал меч в ножны.
- Идем к нашим, - сказал он Андрогу. - А если хочешь похоронить своего атамана, тебе придется заняться этим самому. Да поторапливайся - вдруг за нами погонятся. Оружие с него сними!
И Турин ушел. Андрог проводил его взглядом, и долго морщил лоб, словно загадку разгадывал.
Вернувшись к биваку, Турин увидел, что разбойники беспокоятся: они слишком долго задержались здесь, вблизи охраняемых поселений, и теперь злились на Форвега.
- Он там развлекается, и расплачиваться придется нам, - ворчали они.
- Так выберите нового главаря! - сказал Турин, появившись перед ними. - Форвег больше не главарь - он мертв.
- Откуда ты знаешь? - спросил Улрад. - Вы что, полезли за медом в один улей, а его пчелки покусали?
- Разве что мудрый совет остановит тебя, - добавил Тингол.
- Каков же твой совет, государь? - спросил Турин.
- Мужем и воином кажешься ты с виду, - ответил Тингол, - но ты не достиг еще расцвета сил. Когда это время настанет, быть может, и сможешь ты помочь своим родичам; но мало надежды, что один человек сможет сделать больше, чем помочь владыкам эльфов в борьбе с Черным Властелином, пока они еще в силах защищаться.
И сказал Турин:
- Родич мой Берен сделал больше.
- Не один, а с Лутиэн, - возразила Мелиан. - Однако дерзок же ты, если осмеливаешься говорить так с отцом Лютиэн. Думается мне, Турин сын Морвен, что твоя судьба не столь высока, хотя сплетена она с судьбой народа эльфов, к добру то или к худу. Берегись самого себя, не то выйдет к худу.
Она помолчала, потом заговорила снова.
- Ступай, приемный сын, - сказала она, - и послушайся совета короля. Но думается мне, что, достигнув зрелости, ненадолго задержишься ты у нас в Дориате. Вспоминай же в грядущие дни слова Мелиан, и будет то тебе ко благу: бойся и жара, и холода в сердце своем.
Тогда Турин поклонился владыкам и расстался с ними. И вскоре надел он Драконий Шлем, взял оружие, и ушел на северные границы, и присоединился к эльфам-воинам, что непрестанно сражались с орками и прочими прислужниками и тварями Моргота. И там, едва переступив порог отрочества, явил он свою отвагу и мужество; и, помня обиды своих родичей, был он впереди во всех схватках, и не единожды был ранен копьями, стрелами и оркскими ятаганами. Но судьба хранила его от смерти; и слух прошел по лесам и разнесся за пределы Дориата, что вновь появился Драконий Шлем Дор-ломина. Тогда дивились многие, говоря: "Неужто дух Хадора или Галдора Высокого восстал из мертвых? Или то воистину Хурин Хитлумский вырвался из бездны Ангбанда?"
В то время лишь один из хранителей границ Тингола был сильнее в бою, чем Турин, и то был Белег Куталион; и Белег с Турином были товарищами во всех опасностях, и вместе бродили по диким чащобам.
Так прошло три года. Все это время Турин редко бывал в чертогах Тингола; и не заботился он о своей внешности и одежде: ходил он нечесаный, и поверх кольчуги носил серый плащ, истрепанный непогодой. Но на третье лето, когда Турину исполнилось двадцать лет, случилось так, что, желая отдохнуть и отдать в починку оружие, однажды вечером пришел он внезапно в Менегрот и вошел в чертог. Тингола в тот день не было: он бродил по зеленым лесам вместе с Мелиан, как то было у него в обычае об эту пору. Турин сел на первое попавшееся сиденье, ибо он устал с дороги и был в задумчивости; но, на беду, сел он за стол, где помещались самые знатные в королевстве, и на то самое место, где обычно сидел Саэрос. Саэрос пришел позднее, и разгневался на Турина, решив, что тот сделал это нарочно, из гордости, и чтобы оскорбить его, Саэроса; а когда Саэрос заметил, что сидящие рядом с Турином не только не упрекают юношу, но, напротив, рады ему, гнев его отнюдь не уменьшился.
Однако для начала Саэрос сделал вид, что тоже рад Турину, и сел на другое место, напротив.
- Нечасто хранитель границ жалует нас своим посещением, - сказал он, - и я с радостью уступаю ему свое место ради того, чтобы побеседовать с ним.
И он заговорил с Турином, расспрашивая его о том, что нового на границах, и о деяниях его в глуши; но, хотя речи его казались любезными, в голосе явственно звучала насмешка. Тогда устал Турин, и, оглядевшись, познал горечь изгнания; и, хотя вокруг сиял свет и звучал смех, как всегда в эльфийских чертогах, мысли Турина обратились к Белегу и к их лесной жизни, а потом перенеслись к Морвен и отцовскому дому в Дор-ломине; и нахмурился он, ибо мрачны были его мысли, и ничего не отвечал Саэросу. Саэрос же, решив, что Турин хмурится из-за него, не сдержал гнева и, достав золотой гребень, бросил его через стол Турину, сказав:
- Послушай, человек из Хитлума, ты, конечно, пришел сюда в спешке, так что простительно, что ты явился в драном плаще; но зачем же волосы у тебя спутаны, как куст терновника? Открой-ка уши - может, тогда тебе будет слышнее, что тебе говорят.
Турин ничего не сказал, лишь глянул на Саэроса, и темные глаза его блеснули огнем. Но Саэрос не поостерегся, и презрительно взглянул на Турина, и сказал во всеуслышание:
- Если люди Хитлума так дики и мрачны, каковы же женщины в той земле? Должно быть, носятся они по лесам, как олени, одетые лишь собственными волосами.
Тогда Турин схватил рог для вина и швырнул его в лицо Саэросу, и тот упал навзничь и сильно ушибся; Турин же выхватил меч, и хотел броситься на него, но Маблунг Охотник, сидевший рядом, удержал его. Саэрос встал, сплюнул кровью на стол и проговорил разбитыми губами:
- Долго ли будем мы терпеть этого лесного дикаря? Кто здесь владыка нынче вечером? Закон короля суров к тем, кто ранит его вассалов под крышей чертогов; тех же, кто обнажает здесь меч, ожидает по меньшей мере изгнание. Не будь мы в чертогах, уж я бы тебе, Дикарь, ответил!
Но Турин, увидев кровь на столе, мгновенно остыл; он высвободился из рук Маблунга и вышел без единого слова.
И сказал Маблунг Саэросу:
- Какая муха тебя укусила? Ты сам повинен в своем несчастье; и, быть может, закон короля сочтет разбитую губу достойным возмещением за насмешки.
- Если этот щенок обиделся, - огрызнулся Саэрос, - пусть пожалуется королю. А обнажать здесь мечи запрещено, под любым предлогом. Если он меня тронет где-нибудь в другом месте, я его убью.
- А вот я не так уверен в этом, - заметил Маблунг. - Но, кто бы из вас ни погиб, все равно это будет злым делом, более подобающим Ангбанду, нежели Дориату, и смерть эта принесет новое зло. Воистину, кажется мне, что Сегодня коснулась нас Северная Тень. Берегись, Саэрос сын Итильбора, как бы в гордыне своей не сыграть на руку Морготу. Вспомни, ты ведь из эльдаров.
- Я этого не забываю, - ответил Саэрос; но гнева своего он не оставил, и всю ночь лелеял свою злобу, раздувая обиду.
Утром, когда Турин уходил из Менегрота, возвращаясь на северные границы, Саэрос подкараулил юношу, и напал сзади с обнаженным мечом и со щитом. Но Турин в лесах привык к бдительности, и успел заметить его углом глаза, и, отскочив, выхватил меч и бросился на врага.
- О Морвен, - вскричал он, - теперь-то насмешник поплатится за то, что посмеялся над тобой!
Он разрубил щит Саэроса, и они обменялись несколькими быстрыми ударами. Но Турин прошел суровую выучку, и был не менее ловок, чем любой эльф, и притом гораздо сильнее. Он быстро одолел Саэроса, ранил его в правую руку, и тот оказался во власти Турина. Турин наступил на меч, который выронил Саэрос.
- Саэрос, - сказал он, - тебе придется побегать, и одежды будут только мешать. Хватит тебе и собственных волос.
Он бросил Саэроса наземь, и сорвал с него одежду; Саэрос почувствовал, как могуч Турин, и страшно испугался. А Турин отпустил его и воскликнул:
- Беги! Беги! И если ты уступишь в беге оленю, я стану подгонять тебя сзади.
И Саэрос рванулся в чащу, громко взывая о помощи; Турин же мчался за ним, как борзая, и куда бы ни кидался беглец, все время позади оказывался острый меч.
Многие услышали крики Саэроса и бросились вдогонку за бегущими* но лишь самые быстроногие могли бежать наравне с ними. Впереди всех мчался Маблунг, и смущен был дух его: насмешка Саэроса показалась ему жестокой, но "утром творится зло - к вечеру Морготу радость"; а потом, дурное это дело - позорить любого из народа эльфов по своей воле, без суда. Тогда никто не знал, что это Саэрос первым напал на Турина и хотел убить его.
- Стой, Турин, остановись, - кричал он. - Орочье дело творишь ты!
Но Турин ответил:
- Орочьи дела за орочьи речи! - и снова рванулся вслед за Саэросом; а тот, не надеясь более на спасение и думая, что смерть его близка, несся, не разбирая дороги. И вдруг впереди показался поток, что бежал к Эсгалдуину в глубоком овраге, усеянном острыми каменьями; и был тот овраг так широк, что только олень перескочит. Но Саэрос был в таком страхе, что прыгнул; но не удержался на той стороне, и с воплем рухнул вниз, и разбился о камень в ручье. Так окончилась его жизнь в Дориате; и надолго останется он у Мандоса.
Турин взглянул на тело в потоке и подумал: "Несчастный дурень! Ведь тут бы я отпустил его обратно в Менегрот. А теперь из-за него я без вины стал преступником". И он обернулся и мрачно посмотрел на Маблунга и его товарищей - они догнали его и стояли рядом на обрыве. Все молчали. Наконец Маблунг сказал:
- Увы! Турин, теперь ты должен вернуться с нами, дабы король рассудил твои деяния.
Но Турин ответил:
- Будь король справедлив, он признал бы меня невиновным. Но разве?? убитый не был его советником???Как может справедливый король осудить своего друга? Я не признаю его законов и его суда.
- Нет мудрости в речах твоих, - возразил Маблунг, хотя в глубине души ему было жаль Турина. - Что же ты, бродягой сделаешься? Прошу тебя как друга, идем со мной. Есть ведь и другие свидетели. Может быть, когда король узнает правду, он простит тебя.
Но Турин устал от эльфийских чертогов, и боялся, что его заточат в темницу; и сказал он Маблунгу:
- Не пойду я с тобой. Не стану я просить у Тингола прощения, не будучи виновным. Лучше отправлюсь я туда, где его приговор не настигнет меня. Выбирай же: либо ты отпустишь меня, либо тебе придется убить меня, если ваш закон это разрешает. Вас слишком мало, чтобы взять меня живым.
Они увидели по глазам Турина, что он не шутит, и расступились перед ним. Маблунг сказал:
- Довольно одной смерти.
- Я этого не хотел, но не жалею, - бросил Турин. - Пусть Мандос судит его по заслугам; если же суждено ему вернуться в земли живых, пусть будет мудрее. Будьте счастливы!
- Будь свободен, - ответил Маблунг, - ибо этого ты желаешь. Но не стану я сулить тебе счастья, если ты продолжишь как начал. Тень лежит на сердце у тебя. Да не будет она темнее в тот день, когда мы встретимся снова!
На это Турин ничего не ответил. Он повернулся и скрылся, и никто не знал, куда он ушел.
Говорят, что когда Турин не вернулся на северные границы Дориата и никаких вестей о нем не было слышно, Белег Могучий Лук сам пришел в Менегрот искать его. Тяжко было у него на сердце, когда узнал он о делах Турина и о его бегстве. Вскоре после того вернулись в свои палаты Тингол и Мелиан, ибо лето было на исходе; и когда король узнал о том, что случилось, он воссел на свой трон в главном чертоге Менегрота, и вокруг собрались все вожди и советники Дориата.
Тогда было рассказано и выслушано все, вплоть до прощальных слов Турина; и наконец вздохнул Тингол и сказал:
- Увы! Как могла эта тень пробраться в мое королевство? Верным и разумным считал я Саэроса; но, будь он жив, испытал бы он на себе мой гнев, ибо жестокими были его насмешки, и он виноват во всем, что случилось на пиру. Турин же неповинен в этом. Но то, что он опозорил Саэроса и затравил его до смерти - злодеяние, превосходящее оскорбление, и этого я простить не могу. Это знак жестокого и надменного сердца.
Тингол умолк, но наконец снова заговорил, и печально произнес:
- Неблагодарным оказался мой приемный сын, и слишком высоко возомнил он о себе. Могу ли я быть покровителем того, кто презирает меня и мой закон, и простить того, кто не желает раскаяться? Потому изгоняю я Турина сына Хурина из королевства Дориат. Буде же попытается он проникнуть сюда, надлежит привести его на мой суд; и до тех пор, пока падет он к ногам моими и не попросит прощения, не сын он мне более. Если же кто считает это несправедливым, пусть скажет об этом.
Все молчали. Тингол уже поднял руку, дабы произнести приговор. Но в этот миг вбежал Белег и крикнул:
- Государь, прошу слова!
- Ты опоздал, - ответил Тингол. - Разве тебя не позвали вместе со всеми?
- Воистину так, государь, - отвечал Белег, - но я задержался. Я искал одну свою знакомую. И вот наконец я привел свидетеля, которого следует выслушать, прежде чем ты изречешь свой приговор.
- Все, кто имел, что сказать, были вызваны ранее, - сказал король. - Что она может сказать такого, чего не знают те, кого я уже выслушал?
- Суди, когда услышишь, государь, - возразил Белег. - Прошу, сделай это ради меня, если только я заслужил твою милость.
- Ради тебя я сделаю это, - ответил Тингол. Тогда Белег вышел, и ввел за руку девушку Неллас, что жила в лесах и никогда не бывала в Менегроте; она была испугана огромным залом с каменными сводами и бесконечными колоннами и множеством глаз, что устремились на нее. И когда Тингол велел ей говорить, она пролепетала:
- Государь, я сидела на дереве,… - и запнулась, смутившись перед королем, и не могла произнести ни слова.
Улыбнулся король, и сказал:
- Многие сидели на дереве, но не считают нужным рассказывать мне об этом.
- Воистину, многие! - воскликнула она, ободренная его улыбкой. - И Лютиэн тоже! И в то утро я как раз думала о ней и о человеке Берене.
На это Тингол ничего не сказал, и улыбка исчезла с его лица, и он ждал, что еще скажет Неллас.
- Потому что Турин похож на Берена, - сказала она наконец. Мне говорили, что они родичи, и что это заметно - заметно, если присмотреться.
Тингол нахмурился.
- Может быть, - сказал он. - Но Турин сын Хурина пренебрег мною, и ты больше не увидишь его, так что нет тебе нужды до его родства. Ибо теперь я произнесу приговор.
- Подожди, государь! - вскричала она. - Прости меня. Дай мне сперва сказать. Я сидела на дереве и смотрела, как Турин отправился в путь; и я видела, как Саэрос выбежал из леса с мечом и со щитом, и напал на Турина врасплох.
В чертоге зашумели. Король поднял руку и сказал:
- Твои вести важнее, чем казалось. Думай же, что говоришь; ибо здесь зал суда.
- Белег так и сказал, - ответила она, - только потому я и решилась прийти, чтобы Турина не осудили несправедливо. Он отважен, но милосерден. Они сражались, государь, сражались между собой, и Турин лишил Саэроса и щита, и меча, но не убил его. Поэтому я думаю, что он все-таки не хотел его смерти. Он, конечно, опозорил Саэроса, но Саэрос это заслужил.
- Мне судить, - сказал Тингол. - Но то, что ты рассказала, повлияет на мой приговор.
И он подробно расспросил Неллас; и наконец повернулся к Маблунгу и сказал:
- Странно, что Турин ничего не сказал об этом тебе.
- Но ведь не сказал же, - пожал плечами Маблунг. - Расскажи он все как было, по-иному простился бы я с ним.
- И приговор мой будет иным, - сказал Тингол. - Слушайте все! Прощаю я все провинности Турина, ибо его оскорбили и не он начал бой. И поскольку его обидчик на самом деле был одним из моих советников, Турин не должен просить у меня прощения, но я сам пошлю за ним, чтобы его нашли и привели сюда, где бы он ни находился; и пусть призовут его вернуться в мои чертоги с почестями.
Но когда прозвучал приговор, Неллас вдруг разрыдалась.
- Где же его теперь искать? - всхлипывала она. - Он ушел из наших земель, а мир велик.
- Его разыщут, - ответил Тингол. Он встал с места, а Белег увел Неллас из Менегрота; и сказал он ей:
- Не плачь. Если Турин жив и бродит еще по земле, я найду его, пусть даже все остальные устанут искать.
На следующий день явился Белег к Тинголу и Мелиан; и сказал ему король:
- Белег, дай мне совет, ибо я в печали. Я усыновил сына Хурина, и он останется моим сыном, доколе сам Хурин не явится из мрака и не потребует своего обратно. Не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я без вины изгнал Турина в глушь. Рад бы я был снова увидеть его здесь; ибо я любил его.
И ответил Белег:
- Я буду искать Турина, пока не найду. Я приведу его в Менегрот, если сумею; ибо я тоже люблю его.
И тогда он отправился в путь; и по всему Белерианду, средь множества опасностей, искал он вестей о Турине, но тщетно; а меж тем прошла зима, а за ней весна.
Турин среди изгоев.
Теперь речь снова пойдет о Турине. Он, считая себя изгоем и думая, что король станет преследовать его, не вернулся к Белегу, на северные границы Дориата, а отправился на запад, тайно покинул Хранимое Королевство и очутился в лесах к югу от Тейглина. До Нирнаэт в тех лесах жило немало людей. Они селились отдельными хуторами. Они были по большей части из народа Халет, но не признавали никаких владык; кормились они охотой и хлебопашеством, пасли свиней в дубравах и обрабатывали огороженные лесные вырубки. Но теперь многие из них погибли или ушли в Бретиль, а все, кто остался, жили в страхе из-за орков и изгоев. Ибо в те жестокие времена в глуши жило немало бездомных и отчаявшихся людей. По большей части то были несчастные беглецы, уцелевшие в битвах, или покинувшие свои земли, разоренные войной; но были среди них и такие, кого изгнали в глушь за преступления. Эти изгои кормились тем, что можно было добыть в лесу, но зимой, в голодное время, они делались опаснее волков, и те, кто еще держался за свои дома и земли, так и звали их: гаурвайт, люди-волки. И вот человек пятьдесят таких изгоев сбились в шайку и разбойничали у границ Дориата. Их ненавидели не меньше орков - среди них было немало подонков, готовых перегрызть глотку своим же родичам. Самым отчаянным из них был некий Андрог - его изгнали из Дор-ломина за то, что он убил женщину. Были там и другие из той земли: Алгунд, спасшийся из Нирнаэт, самый старый из разбойников, и человек, называвший себя Форвегом. Форвег был главарем шайки. Белокурый, с бегающими глазами, был он высок и отважен, но вел себя недостойно адана из народа Хадора. Разбойники держались начеку и всегда, и в походе, и на стоянке, высылали дозорных, и потому, когда Турин забрел в их владения, они вскоре заметили его. Они выследили Турина, окружили его, и, выйдя на поляну, через которую бежал ручей, он внезапно увидел вокруг себя людей с обнаженными мечами и луками наготове.
Турин остановился.
- Кто вы такие? - спокойно спросил он. - Раньше я думал, что лишь орки охотятся на людей, но теперь вижу, что ошибался.
- Да, ошибался, и еще пожалеешь об этом, - ответил Форвег. - Это наши владения, и чужаков мы сюда не пускаем. Если у чужака не найдется выкупа, ему придется поплатиться жизнью.
- Выкупа у меня не найдется, - рассмеялся Турин, - я всего лишь нищий изгой. Если не верите, можете обыскать меня, когда убьете, но это вам дорого обойдется.
Однако похоже было, что смерть его близка: разбойники натянули луки и ждали лишь приказа главаря - мечом до них было не дотянуться. Но на берегу ручья валялось немало камней, и Турин, видя это, внезапно нагнулся, как раз в тот миг, когда один из разбойников, разозлившись на гордые речи Турина, спустил тетиву. Но стрела пролетела мимо цели, а Турин, выпрямившись, метко запустил в стрелка камнем. Тот рухнул наземь с разбитой головой.
- Вам было бы больше пользы, если бы взяли меня к себе, на место этого несчастного, сказал Турин, и, обернувшись к Форвегу, добавил: - Ты, что ли, здесь главный? Что ж ты позволяешь своим стрелять без приказа?
- Я этого не позволял, - ответил Форвег, - но его быстро наказали. Я возьму тебя вместо него, если ты будешь послушнее.
Но двоим разбойникам это не понравилось. Один из этих двоих был другом убитого. Его звали Улрад.
- Хорошенькое дело! - воскликнул он. - Убил одного из лучших людей, и его за это примут в шайку!
- Он сам напросился, - возразил Турин. - А что до того, кто лучше - я предлагаю вам обоим померяться со мной силой, с оружием или голыми руками, и тогда будет видно, гожусь ли я на его место.
С этими словами Турин шагнул в их сторону, но Улрад отступил и меряться силами не захотел. Другой опустил лук и смерил Турина взглядом. Это был Андрог из Дор-ломина. Наконец он покачал головой.
- Не-ет, я тебе не ровня, - сказал он. - Да и никто из нас, по-моему. Ладно, будь с нами, я не против. Вот только лицо у тебя какое-то странное - опасный ты человек. Как твое имя?
- Я зовусь Нейтаном, "невинно осужденным", - ответил Турин, и с тех пор разбойники звали его Нейтаном. Он сказал им только, что пострадал от несправедливости (и всегда готов был поверить тем, кто говорил о себе то же самое), но не рассказывал ни о своей жизни, ни откуда он родом. Но разбойники видели, что он знатен, и что, хотя при нем нет ничего, кроме оружия, оружие у него эльфийское. Он скоро завоевал их уважение, ибо был силен и отважен, и был лучшим следопытом, чем они; и товарищи доверяли ему, ибо он не был жаден и мало заботился о себе; но его боялись, ибо он мог внезапно вспылить, а они не понимали причины его гнева. В Дориат Турин вернуться не мог, да и гордость не позволяла; в Нарготронд, со времен гибели Фелагунда, никого не принимали. Народом Халет, людьми Бретиля, он пренебрегал, считая их ниже себя; а отправиться в Дор-ломин он не решился, ибо все пути были перекрыты, и Турин думал, что в одиночку нечего надеяться перейти Тенистые Горы. Так Турин и остался с изгоями; ибо невзгоды жизни в глуши легче переносить, когда рядом есть хоть какие-то люди. Турин хотел жить, и не мог постоянно ссориться со своими товарищами, а потому ему приходилось смотреть сквозь пальцы на их злодеяния. Но временами в нем пробуждались жалость и стыд, и тогда он бывал опасен во гневе. Так жил он до конца того года, и пережил трудную, голодную зиму, а потом пришло Пробуждение, а за ним ласковая весна.
Так вот, как уже говорилось, в лесах к югу от Тейглина еще были отдельные хутора людей, отважных и бдительных, хотя теперь их оставалось немного. Они не любили изгоев, и не особенно жалели их, но зимой, в холода, оставляли в лесу кое-какие съестные припасы, так, чтобы гаурвайт могли найти их - они надеялись, что это убережет их дома от нападения оголодавших изгоев. Но изгои были не более способны на благодарность, чем звери и птицы, так что лесных жителей защищали в основном собаки и заборы. Земли каждого хутора были обнесены изгородью из колючего кустарника, а вокруг домов шел вал с частоколом; отдельные хутора были связаны торными тропами, и жители могли позвать на помощь, трубя в рог.
Когда наступила весна, гаурвайт стало опасно бродить вблизи домов лесных жителей - те могли собраться и устроить на них облаву. Турин никак не мог понять, почему же Форвег не уведет их прочь. На юге, где никто не жил, теперь было вдоволь еды, время было хорошее, и в глуши было безопаснее. Однажды Турин заметил, что Форвег куда-то исчез вместе со своим другом Андрогом; но когда он спросил у товарищей, где они, те только расхохотались.
- По делам, должно быть, ушли, - сказал ему Улрад. - Вот вернутся, и сразу двинемся. Боюсь, придется нам поторопиться - если они не притащат за собой целый осиный рой, считай, нам повезло.
Солнце сияло, молодая листва ярко зеленела. Турин вдруг почувствовал отвращение к грязному биваку разбойников, и решил пройтись по лесу. Против воли вспоминал он Сокрытое Королевство, и в ушах у него звенели дориатские имена цветов, как отзвуки полузабытого наречия. Но внезапно он услышал крики в лесу, и из орешника навстречу ему выбежала насмерть перепуганная девушка. Одежда ее была изодрана о сучья. Девушка споткнулась и упала, задыхаясь. Вслед за ней из кустов выбежал мужчина. Турин, выхватив меч, разрубил ему голову, и только когда тот рухнул наземь, увидел, что это Форвег.
Турин остановился в замешательстве, глядя на окровавленную траву, но тут из кустов выбежал Андрог, и тоже застыл в недоумении.
- Скверное дело, Нейтан! - воскликнул он, обнажая меч; но Турин уже остыл, и сухо сказал Андрогу:
- А где же орки? Ты, должно быть, обогнал их - так торопился защитить ее?
- Орки? - удивился Андрог. - Ну, дурак! Разбойник, называется! У нас нет законов, что хотим, то и делаем. Займись своими делами, Нейтан, и не лезь в наши.
- Я и не собираюсь, - ответил Турин. - Но сейчас ты стоишь у меня на дороге. Оставь женщину мне, а не то отправишься вслед за Форвегом.
- Ах, вот оно что! - расхохотался Андрог. - Так бы сразу и говорил. Я с тобой в одиночку спорить не собираюсь - а вот что ребята скажут про это убийство?
Девушка поднялась и взяла Турина за руку. Она взглянула на убитого, потом на Турина, и глаза ее наполнились радостью.
- Убей его, господин! - попросила она. - Убей этого тоже, и идем к нам. Если ты принесешь их головы, мой отец, Ларнах, обрадуется. Он хорошо награждает за головы "Волков".
Но Турин не ответил, и спросил у Андрога:
- Далеко она живет?
- Где-то в миле отсюда, - ответил тот, - в доме с частоколом. Она бродила по лесу.
- Тогда беги домой, - сказал Турин девушке, - и скажи отцу, чтобы получше смотрел за тобой. А рубить головы своим товарищам я не стану - ни ради дружбы твоего отца, ни ради чего другого.
Он убрал меч в ножны.
- Идем к нашим, - сказал он Андрогу. - А если хочешь похоронить своего атамана, тебе придется заняться этим самому. Да поторапливайся - вдруг за нами погонятся. Оружие с него сними!
И Турин ушел. Андрог проводил его взглядом, и долго морщил лоб, словно загадку разгадывал.
Вернувшись к биваку, Турин увидел, что разбойники беспокоятся: они слишком долго задержались здесь, вблизи охраняемых поселений, и теперь злились на Форвега.
- Он там развлекается, и расплачиваться придется нам, - ворчали они.
- Так выберите нового главаря! - сказал Турин, появившись перед ними. - Форвег больше не главарь - он мертв.
- Откуда ты знаешь? - спросил Улрад. - Вы что, полезли за медом в один улей, а его пчелки покусали?