Погоревал царь Берендей и скоро утешился. А Иванцаревич женился на Елене Прекрасной, и стали они жить-поживать да горя не знать.
ЦАРЕВНА ЛЯГУШКА
СИВКА-БУРКА
ЛИСА ТОПИТ КУВШИН
ЛИСА-ПЛАЧЕЯ
СНЕГУРУШКА И ЛИСА
МЕДВЕДЬ И ТРИ СЕСТРЫ
ЦАРЕВНА ЛЯГУШКА
В старые годы у одного царя было три сына. Вот когда сыновья стали на возрасте, царь собрал их и говорит:
– Сынки мои любезные, покуда я еще не стар, мне охота бы вас женить, посмотреть на ваших деточек, на моих внучат. Сыновья отцу отвечают: – Так что ж, батюшка, благослови. На ком тебе желательно нас женить?
– Вот что, сынки, возьмите по стреле, выходите в чистое поле и стреляйте: куда стрелы упадут, там и судьба ваша.
Сыновья поклонились отцу, взяли по стреле, вышли в чистое поле, натянули луки и выстрелили.
У старшего сына стрела упала на боярский двор, подняла стрелу боярская дочь. У среднего сына упала стрела на широкий купеческий двор, подняла ее купеческая дочь.
А у младшего сына, Ивана-царевича, стрела поднялась и улетела, сам не знает куда. Вот он шел, шел, дошел до болота, видит – сидит лягушка, подхватила его стрелу. Иван-царевич говорит ей: – Лягушка, лягушка, отдай мою стрелу. А лягушка ему отвечает: – Возьми меня замуж! – Что ты, как я возьму себе в жены лягушку? – Бери, знать судьба твоя такая.
Закручинился Иван-царевич. Делать нечего, взял лягушку, принес домой. Царь сыграл три свадьбы: старшего сына женил на боярской дочери, среднего – на купеческой, а несчастного Ивана-царевича – на лягушке. Вот царь позвал сыновей:
– Хочу посмотреть, которая из ваших жен лучшая рукодельница. Пускай сошьют мне к завтрему по рубашке.
Сыновья поклонились отцу и пошли. Иван-царевич приходит домой, сел и голову повесил. Лягушка по полу скачет, спрашивает его: – Что, Иван-царевич, голову повесил? Или горе какое? – Батюшка велел тебе к завтрему рубашку ему сшить. Лягушка отвечает: – Не тужи, Иван-царевич, ложись лучше спать, утро вечера мудренее.
Иван-царевич лег спать, а лягушка прыгнула на крыльцо, сбросила с себя лягушечью кожу и обернулась Василисой Премудрой, такой красавицей, что и в сказке не расскажешь. Василиса Премудрая ударила в ладоши и крикнула:
– Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Сшейте мне к утру такую рубашку, какую видела я у моего родного батюшки.
Иван-царевич утром проснулся, лягушка опять по полу скачет, а уж рубашка лежит на столе, завернута в полотенце. Обрадовался Иван-царевич, взял рубашку, понес к отцу. Царь в это время принимал дары от больших сыновей. Старший сын развернул рубашку, царь принял ее и сказал: – Эту рубашку в черной избе носить. Средний сын развернул рубашку, царь сказал: – В ней только в баню ходить.
Иван-царевич развернул рубашку, изукрашенную златом-серебром, хитрыми узорами. Царь только взглянул: – Ну, вот это рубашка – в праздник ее надевать. Пошли братья по домам – те двое – и судят между собой:
– Нет, видно, мы напрасно смеялись над женой Ивана-царевича: она не лягушка, а какая-нибудь хитра…[27] Царь опять позвал сыновей: – Пускай ваши жены испекут мне к завтрему хлеб.
Хочу узнать, которая лучше стряпает. Иван-царевич голову повесил, пришел домой. Лягушка его спрашивает: – Что закручинился? Он отвечает: – Надо к завтрему испечь царю хлеб. – Не тужи, Иван-царевич, лучше ложись спать. утро вечера мудренее.
А те невестки сперва-то смеялись над лягушкой, а теперь послали одну бабушку-задворенку посмотреть, как лягушка будет печь хлеб.
Лягушка хитра, она это смекнула. Замесила квашню, печь сверху разломала да прямо туда, в дыру, всю квашню и опрокинула. Бабушка-задворенка прибежала к царским невесткам, все рассказала, и те так же стали делать.
А лягушка прыгнула на крыльцо, обернулась Василисой Премудрой, ударила в ладоши:
– Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Испеките мне к утру мягкий белый хлеб, какой я у моего родного батюшки ела.
Иван-царевич утром проснулся, а уж на столе лежит хлеб, изукрашен разными хитростями: по бокам узоры печатные, сверху города с заставами.
Иван-царевич обрадовался, завернул хлеб в ширинку, понес к отцу. А царь в то время принимал хлебы от больших сыновей. Их жены-то поспускали тесто в печь, как им бабушка-задворенка сказала, и вышла у них одна горелая грязь. Царь принял хлеб от старшего сына, посмотрел и отослал в людскую. Принял от среднего сына и туда же отослал. А как подал Иван-царевич, царь сказал: – Вот это хлеб, только в праздник его есть.
И приказал царь трем своим сыновьям, чтобы завтра явились к нему на пир вместе с женами.
Опять воротился Иван-царевич домой не весел, ниже плеч голову повесил. Лягушка по полу скачет:
– Ква, ква, Иван-царевич, что закручинился? Или услыхал от батюшки слово неприветливое?
– Лягушка, лягушка, как мне не горевать? Батюшка наказал, чтобы я пришел с тобой на пир, а как я тебя людям покажу? Лягушка отвечает:
– Не тужи, Иван-царевич, иди на пир один, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром, не пугайся. Спросят тебя, скажи: «Это моя лягушонка в коробчонке едет».
Иван-царевич и пошел один. Вот старшие братья приехали с женами, разодетыми, разубранными, нарумяненными, насурмленными. Стоят да над Иваномцаревичем смеются:
– Что же ты без жены пришел? Хоть бы в платочке ее принес. Где ты такую красавицу выиекал? Чай, все болота исходил.
Царь с сыновьями, с невестками, с гостями сели за столы дубовые, за скатерти браные – пировать. Вдруг поднялся стук да гром, весь дворец затресся. Гости напугались, повскакали с мест, а Иван-царевич говорит: – Не бойтесь, честные гости: это моя лягушонка в коробчонке приехала. Подлетела к царскому крыльцу золоченая карета о шести белых лошадях, и выходит оттуда Василиса Премудрая: на лазоревом платье – частые звезды, на голове – месяц ясный, такая красавица – ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Берет она Иванацаревича за руки и ведет за столы дубовые, за скатерти браные.
Стали гости есть, пить, веселиться. Василиса Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила. Закусила лебедем да косточки за правый рукав бросила. Жены больших царевичей увидали ее хитрости и давай то же делать. Попили, поели, настал черед плясать. Василиса Премудрая подхватила Ивана-царевича и пошла. Уж она плясала, плясала, вертелась, вертелась – всем на диво. Махнула левым рукавом – вдруг сделалось озеро, махнула правым рукавом – поплыли по озеру белые лебеди. Царь и гости диву дались.
А старшие невестки пошли плясать: махнули рукавом – только гостей забрызгали, махнули другим – только кости разлетелись, одна кость царю в глаз попала. Царь рассердился и прогнал обеих невесток.
В ту пору Иван-царевич отлучился потихоньку, побежал домой, нашел там лягушечью кожу и бросил ее в печь, сжег на огне.
Василиса Премудрая возвращается домой, хватилась – нет лягушечьей кожи. Села на лавку, запечалилась, приуныла и говорит Ивану-царевичу:
– Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще только три дня подождал, я бы вечно твоей была. А теперь прощай. Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве, у Кощея Бессмертного…
Обернулась Василиса Премудрая серой кукушкой и улетела в окно. Иван-царевич поплакал, поплакал, поклонился на четыре стороны и пошел куда глаза глядят – искать жену, Василису Премудрую. Шел он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли, сапоги проносил, кафтан истер, шапчонку дождик иссек. Попадается ему навстречу старый старичок. – Здравствуй, добрый молодец! Что ищешь, куда путь держишь? Иван-царевич рассказал ему про свое несчастье. Старый старичок говорит ему:
– Эх, Иван-царевич, зачем ты лягушечью кожу спалил? Не ты ее надел, не тебе ее было снимать. Василиса Премудрая хитрей, мудреней своего отца уродилась. Он за то осерчал на нее и велел ей три года быть лягушкой. Ну, делать нечего, вот тебе клубок: куда он покатится, туда и ты ступай за ним смело.
Иван-царевич поблагодарил старого старичка и пошел за клубочком. Клубок катится, он за ним идет. В чистом поле попадается ему медведь. Иван-царевич нацелился, хочет убить зверя. А медведь говорит ему человеческим голосом: – Не бей меня, Иван-царевич, когда-нибудь тебе пригожусь. Иван-царевич пожалел медведя, не стал его стрелять, пошел дальше. Глядь, летит над ним селезень. Он нацелился, а селезень говорит ему человеческим голосом: – Не бей меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.
Он пожалел селезня и пошел дальше. Бежит косой заяц. Иван-царевич опять спохватился, хочет в него стрелять, а заяц говорит человеческим голосом: – Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.
Пожалел он зайца, пошел дальше. Подходит к синему морю и видит-на берегу, на песке, лежит щука, едва дышит и говорит ему: – Ах, Иван-царевич, пожалей меня, брось в синее море!
Он бросил щуку в море, пошел дальше берегом. Долго ли, коротко ли, прикатился клубочек к лесу. Там стоит избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается.
– Избушка, избушка, стань по-старому, как мать поставила: к лесу задом, ко мне передом.
Избушка повернулась к нему передом, к лесу задом. Иван-царевич взошел в нее и видит: на печи, на девятом кирпиче, лежит баба-яга, костяная нога, зубы – на полке, а нос в потолок врос.
– Зачем, добрый молодец, ко мне пожаловал? – говорит ему баба-яга. – Дело пытаешь или от дела лытаешь? Иван-царевич ей отвечает:
– Ах ты, старая хрычовка, ты бы меня прежде напоила, накормила, в бане выпарила, тогда бы и спрашивала.
Баба-яга его в бане выпарила, напоила, накормила, в постель уложила, и Иван-царевич рассказал ей, что ищет свою жену, Василису Премудрую.
– Знаю, знаю, – говорит ему баба-яга, – твоя жена теперь у Кощея Бессмертного. Трудно ее будет достать, нелегко с Кощеем сладить: его смерть на конце иглы, та игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, тот заяц сидит в каменном сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и тот дуб Кощей Бессмертный, как свой глаз, бережет.
Иван-царевич у бабы-яги переночевал, и наутро она ему указала, где растет высокий дуб. Долго ли, коротко ли, дошел туда Иван-царевич, видит – стоит, шумит высокий дуб, на нем каменный сундук, а достать его трудно.
Вдруг, откуда ни взялся, прибежал медведь, и выворотил дуб с корнем. Сундук упал и разбился. Из сундука выскочил заяц – и наутек во всю прыть. А за ним другой заяц гонится, нагнал и в клочки разорвал. А из зайца вылетела утка, поднялась высоко, под самое небо. Глядь, на нее селезень кинулся, как ударит ее – утка яйцо выронила, упало яйцо в синее море…
Тут Иван-царевич залился горькими слезами – где же в море яйцо найти! Вдруг подплывает к берегу щука и держит яйцо в зубах. Иван-царевич разбил яйцо, достал иголку и давай у нее конец ломать. Он ломает, а Кощей Бессмертный бьется, мечется. Сколько ни бился, ни метался Кощей, сломал Иван-царевич у иглы конец, пришлось Кощею помереть.
Иван-царевич пошел в Кощеевы палаты белокаменные. Выбежала к нему Василиса Премудрая, поцеловала его в сахарные уста. Иван-царевич с Василисой Премудрой воротились домой и жили долго и счастливо до глубокой старости.
– Сынки мои любезные, покуда я еще не стар, мне охота бы вас женить, посмотреть на ваших деточек, на моих внучат. Сыновья отцу отвечают: – Так что ж, батюшка, благослови. На ком тебе желательно нас женить?
– Вот что, сынки, возьмите по стреле, выходите в чистое поле и стреляйте: куда стрелы упадут, там и судьба ваша.
Сыновья поклонились отцу, взяли по стреле, вышли в чистое поле, натянули луки и выстрелили.
У старшего сына стрела упала на боярский двор, подняла стрелу боярская дочь. У среднего сына упала стрела на широкий купеческий двор, подняла ее купеческая дочь.
А у младшего сына, Ивана-царевича, стрела поднялась и улетела, сам не знает куда. Вот он шел, шел, дошел до болота, видит – сидит лягушка, подхватила его стрелу. Иван-царевич говорит ей: – Лягушка, лягушка, отдай мою стрелу. А лягушка ему отвечает: – Возьми меня замуж! – Что ты, как я возьму себе в жены лягушку? – Бери, знать судьба твоя такая.
Закручинился Иван-царевич. Делать нечего, взял лягушку, принес домой. Царь сыграл три свадьбы: старшего сына женил на боярской дочери, среднего – на купеческой, а несчастного Ивана-царевича – на лягушке. Вот царь позвал сыновей:
– Хочу посмотреть, которая из ваших жен лучшая рукодельница. Пускай сошьют мне к завтрему по рубашке.
Сыновья поклонились отцу и пошли. Иван-царевич приходит домой, сел и голову повесил. Лягушка по полу скачет, спрашивает его: – Что, Иван-царевич, голову повесил? Или горе какое? – Батюшка велел тебе к завтрему рубашку ему сшить. Лягушка отвечает: – Не тужи, Иван-царевич, ложись лучше спать, утро вечера мудренее.
Иван-царевич лег спать, а лягушка прыгнула на крыльцо, сбросила с себя лягушечью кожу и обернулась Василисой Премудрой, такой красавицей, что и в сказке не расскажешь. Василиса Премудрая ударила в ладоши и крикнула:
– Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Сшейте мне к утру такую рубашку, какую видела я у моего родного батюшки.
Иван-царевич утром проснулся, лягушка опять по полу скачет, а уж рубашка лежит на столе, завернута в полотенце. Обрадовался Иван-царевич, взял рубашку, понес к отцу. Царь в это время принимал дары от больших сыновей. Старший сын развернул рубашку, царь принял ее и сказал: – Эту рубашку в черной избе носить. Средний сын развернул рубашку, царь сказал: – В ней только в баню ходить.
Иван-царевич развернул рубашку, изукрашенную златом-серебром, хитрыми узорами. Царь только взглянул: – Ну, вот это рубашка – в праздник ее надевать. Пошли братья по домам – те двое – и судят между собой:
– Нет, видно, мы напрасно смеялись над женой Ивана-царевича: она не лягушка, а какая-нибудь хитра…[27] Царь опять позвал сыновей: – Пускай ваши жены испекут мне к завтрему хлеб.
Хочу узнать, которая лучше стряпает. Иван-царевич голову повесил, пришел домой. Лягушка его спрашивает: – Что закручинился? Он отвечает: – Надо к завтрему испечь царю хлеб. – Не тужи, Иван-царевич, лучше ложись спать. утро вечера мудренее.
А те невестки сперва-то смеялись над лягушкой, а теперь послали одну бабушку-задворенку посмотреть, как лягушка будет печь хлеб.
Лягушка хитра, она это смекнула. Замесила квашню, печь сверху разломала да прямо туда, в дыру, всю квашню и опрокинула. Бабушка-задворенка прибежала к царским невесткам, все рассказала, и те так же стали делать.
А лягушка прыгнула на крыльцо, обернулась Василисой Премудрой, ударила в ладоши:
– Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Испеките мне к утру мягкий белый хлеб, какой я у моего родного батюшки ела.
Иван-царевич утром проснулся, а уж на столе лежит хлеб, изукрашен разными хитростями: по бокам узоры печатные, сверху города с заставами.
Иван-царевич обрадовался, завернул хлеб в ширинку, понес к отцу. А царь в то время принимал хлебы от больших сыновей. Их жены-то поспускали тесто в печь, как им бабушка-задворенка сказала, и вышла у них одна горелая грязь. Царь принял хлеб от старшего сына, посмотрел и отослал в людскую. Принял от среднего сына и туда же отослал. А как подал Иван-царевич, царь сказал: – Вот это хлеб, только в праздник его есть.
И приказал царь трем своим сыновьям, чтобы завтра явились к нему на пир вместе с женами.
Опять воротился Иван-царевич домой не весел, ниже плеч голову повесил. Лягушка по полу скачет:
– Ква, ква, Иван-царевич, что закручинился? Или услыхал от батюшки слово неприветливое?
– Лягушка, лягушка, как мне не горевать? Батюшка наказал, чтобы я пришел с тобой на пир, а как я тебя людям покажу? Лягушка отвечает:
– Не тужи, Иван-царевич, иди на пир один, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром, не пугайся. Спросят тебя, скажи: «Это моя лягушонка в коробчонке едет».
Иван-царевич и пошел один. Вот старшие братья приехали с женами, разодетыми, разубранными, нарумяненными, насурмленными. Стоят да над Иваномцаревичем смеются:
– Что же ты без жены пришел? Хоть бы в платочке ее принес. Где ты такую красавицу выиекал? Чай, все болота исходил.
Царь с сыновьями, с невестками, с гостями сели за столы дубовые, за скатерти браные – пировать. Вдруг поднялся стук да гром, весь дворец затресся. Гости напугались, повскакали с мест, а Иван-царевич говорит: – Не бойтесь, честные гости: это моя лягушонка в коробчонке приехала. Подлетела к царскому крыльцу золоченая карета о шести белых лошадях, и выходит оттуда Василиса Премудрая: на лазоревом платье – частые звезды, на голове – месяц ясный, такая красавица – ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Берет она Иванацаревича за руки и ведет за столы дубовые, за скатерти браные.
Стали гости есть, пить, веселиться. Василиса Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила. Закусила лебедем да косточки за правый рукав бросила. Жены больших царевичей увидали ее хитрости и давай то же делать. Попили, поели, настал черед плясать. Василиса Премудрая подхватила Ивана-царевича и пошла. Уж она плясала, плясала, вертелась, вертелась – всем на диво. Махнула левым рукавом – вдруг сделалось озеро, махнула правым рукавом – поплыли по озеру белые лебеди. Царь и гости диву дались.
А старшие невестки пошли плясать: махнули рукавом – только гостей забрызгали, махнули другим – только кости разлетелись, одна кость царю в глаз попала. Царь рассердился и прогнал обеих невесток.
В ту пору Иван-царевич отлучился потихоньку, побежал домой, нашел там лягушечью кожу и бросил ее в печь, сжег на огне.
Василиса Премудрая возвращается домой, хватилась – нет лягушечьей кожи. Села на лавку, запечалилась, приуныла и говорит Ивану-царевичу:
– Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще только три дня подождал, я бы вечно твоей была. А теперь прощай. Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве, у Кощея Бессмертного…
Обернулась Василиса Премудрая серой кукушкой и улетела в окно. Иван-царевич поплакал, поплакал, поклонился на четыре стороны и пошел куда глаза глядят – искать жену, Василису Премудрую. Шел он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли, сапоги проносил, кафтан истер, шапчонку дождик иссек. Попадается ему навстречу старый старичок. – Здравствуй, добрый молодец! Что ищешь, куда путь держишь? Иван-царевич рассказал ему про свое несчастье. Старый старичок говорит ему:
– Эх, Иван-царевич, зачем ты лягушечью кожу спалил? Не ты ее надел, не тебе ее было снимать. Василиса Премудрая хитрей, мудреней своего отца уродилась. Он за то осерчал на нее и велел ей три года быть лягушкой. Ну, делать нечего, вот тебе клубок: куда он покатится, туда и ты ступай за ним смело.
Иван-царевич поблагодарил старого старичка и пошел за клубочком. Клубок катится, он за ним идет. В чистом поле попадается ему медведь. Иван-царевич нацелился, хочет убить зверя. А медведь говорит ему человеческим голосом: – Не бей меня, Иван-царевич, когда-нибудь тебе пригожусь. Иван-царевич пожалел медведя, не стал его стрелять, пошел дальше. Глядь, летит над ним селезень. Он нацелился, а селезень говорит ему человеческим голосом: – Не бей меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.
Он пожалел селезня и пошел дальше. Бежит косой заяц. Иван-царевич опять спохватился, хочет в него стрелять, а заяц говорит человеческим голосом: – Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.
Пожалел он зайца, пошел дальше. Подходит к синему морю и видит-на берегу, на песке, лежит щука, едва дышит и говорит ему: – Ах, Иван-царевич, пожалей меня, брось в синее море!
Он бросил щуку в море, пошел дальше берегом. Долго ли, коротко ли, прикатился клубочек к лесу. Там стоит избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается.
– Избушка, избушка, стань по-старому, как мать поставила: к лесу задом, ко мне передом.
Избушка повернулась к нему передом, к лесу задом. Иван-царевич взошел в нее и видит: на печи, на девятом кирпиче, лежит баба-яга, костяная нога, зубы – на полке, а нос в потолок врос.
– Зачем, добрый молодец, ко мне пожаловал? – говорит ему баба-яга. – Дело пытаешь или от дела лытаешь? Иван-царевич ей отвечает:
– Ах ты, старая хрычовка, ты бы меня прежде напоила, накормила, в бане выпарила, тогда бы и спрашивала.
Баба-яга его в бане выпарила, напоила, накормила, в постель уложила, и Иван-царевич рассказал ей, что ищет свою жену, Василису Премудрую.
– Знаю, знаю, – говорит ему баба-яга, – твоя жена теперь у Кощея Бессмертного. Трудно ее будет достать, нелегко с Кощеем сладить: его смерть на конце иглы, та игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, тот заяц сидит в каменном сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и тот дуб Кощей Бессмертный, как свой глаз, бережет.
Иван-царевич у бабы-яги переночевал, и наутро она ему указала, где растет высокий дуб. Долго ли, коротко ли, дошел туда Иван-царевич, видит – стоит, шумит высокий дуб, на нем каменный сундук, а достать его трудно.
Вдруг, откуда ни взялся, прибежал медведь, и выворотил дуб с корнем. Сундук упал и разбился. Из сундука выскочил заяц – и наутек во всю прыть. А за ним другой заяц гонится, нагнал и в клочки разорвал. А из зайца вылетела утка, поднялась высоко, под самое небо. Глядь, на нее селезень кинулся, как ударит ее – утка яйцо выронила, упало яйцо в синее море…
Тут Иван-царевич залился горькими слезами – где же в море яйцо найти! Вдруг подплывает к берегу щука и держит яйцо в зубах. Иван-царевич разбил яйцо, достал иголку и давай у нее конец ломать. Он ломает, а Кощей Бессмертный бьется, мечется. Сколько ни бился, ни метался Кощей, сломал Иван-царевич у иглы конец, пришлось Кощею помереть.
Иван-царевич пошел в Кощеевы палаты белокаменные. Выбежала к нему Василиса Премудрая, поцеловала его в сахарные уста. Иван-царевич с Василисой Премудрой воротились домой и жили долго и счастливо до глубокой старости.
СИВКА-БУРКА
Жил-был старик, у него было три сына. Старшие занимались хозяйством, были тароваты и щеголеваты, а младший, Иван-дурак, был так себе – любил в лес ходить по грибы, а дома все больше на печи сидел. Пришло время старику умирать, вот он и наказывает сыновьям:
– Когда помру, вы три ночи подряд ходите ко мне на могилу, приносите мне хлеба.
Старика этого схоронили. Приходит ночь, надо большому брату идти на могилу, а ему не то лень, не то боится, – он и говорит младшему брату:
– Ваня, замени меня в эту ночь, сходи к отцу на могилу. Я тебе пряник куплю.
Иван согласился, взял хлеба, пошел к отцу на могилу. Сел, дожидается. В полночь земля расступилась, отец поднимается из могилы и говорит:
– Кто тут? Ты ли, мой больший сын? Скажи, что делается на Руси: собаки ли лают, волки ли воют, или чадо мое плачет? Иван отвечает: – Это я, твой сын. А на Руси все спокойно.
Отец наелся хлеба и лег в могилу. А Иван направился домой, дорогой набрал грибов. Приходит – старший сын его спрашивает: – Видел отца? – Видел. – Ел он хлеб? – Ел. Досыта наелся.
Настала вторая ночь. Надо идти среднему брату, а ему не то лень, не то боится – он и говорит: – Ваня, сходи за меня к отцу. Я тебе лапти сплету. – Ладно.
Взял Иван хлеба, пошел к отцу на могилу, сел, дожидается. В полночь земля расступилась, отец поднимается и спрашивает:
– Кто тут? Ты ли, мой средний сын? Скажи, что делается на Руси: собаки ли лают, волки ли воют, или мое чадо плачет? Иван отвечает: – Это я, твой сын. А на Руси все спокойно.
Отец наелся хлеба и лег в могилу. А Иван пошел домой, дорогой опять набрал грибов. Средний брат его спрашивает: – Отец ел хлеб? – Ел. Досыта наелся. На третью ночь настала очередь идти Ивану, Он говорит братьям: – Я две ночи ходил. Ступайте теперь вы к отцу на могилу, а я отдохну. Братья ему отвечают: – Что ты, Ваня, тебе стало там знакомо, иди лучше ты. – Ну ладно.
Иван взял хлеба, пошел. В полночь земля расступается, отец поднялся из могилы:
– Кто тут? Ты ли, мой младший сын Ваня? Скажи, что делается на Руси: собаки ли лают, волки ли воют, или чадо мое плачет? Иван отвечает: – Здесь твой сын Ваня. А на Руси все спокойно. Отец наелся хлеба и говорит ему:
– Один ты исполнил мой наказ, не побоялся три ночи ходить ко мне на могилу. Выдь в чистое поле и крикни: «Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!» Конь к тебе прибежит, ты залезь ему в правое ухо, а вылезь в левое. Станешь куда какой молодец. Садись на коня и поезжай.
Иван взял узду, поблагодарил отца и пошел домой, дорогой опять набрал грибов. Дома братья его спрашивают: – Видел отца? – Видел. – Ел он хлеб? – Отец наелся досыта и больше не велел приходить.
В это время царь кликнул клич: всем добрым молодцам, холостым, неженатым, съезжаться на царский двор. Дочь его, Несравненная Красота, велела построить себе терем о двенадцати столбах, о двенадцати венцах. В этом тереме она сядет на самый верх и будет ждать, кто бы с одного лошадиного скока доскочил до нее и поцеловал в губы. За такого наездника, какого бы роду он ни был, царь отдаст в жены свою дочь, Несравненную Красоту, и полцарства в придачу. Услышали об этом Ивановы братья и говорят между собой: – Давай попытаем счастья.
Вот они добрых коней овсом накормили, выводили, сами оделись чисто, кудри расчесали. А Иван сидит на печи за трубой и говорит им: – Братья, возьмите меня с собой счастья попытать!
– Дурак, запечина! Ступай лучше в лес за грибами, нечего людей смешить.
Братья сели на добрых коней, шапки заломили, свистнули, гикнули – только пыль столбом. А Иван взял узду и пошел в чистое поле. Вышел в чистое поле и крикнул, как отец его учил:
– Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Откуда ни возьмись конь бежит, земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым столбом валит. Стал как вкопанный и спрашивает: – Чего велишь?
Иван коня погладил, взнуздал, влез ему в правое ухо, а в левое вылез и сделался таким молодцом, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Сел на коня и поехал на царский двор. Сивка-бурка бежит, земля дрожит, горы-долы хвостом застилает, пни-колоды промеж ног пускает.
Приезжает Иван на царский двор, а там народу видимо-невидимо. В высоком тереме о двенадцати столбах, о двенадцати венцах на самом верху в окошке сидит царевна Несравненная Красота. Царь вышел на крыльцо и говорит:
– Кто из вас, молодцы, с разлету на коне доскочит до окошка да поцелует мою дочь в губы, за того отдам ее замуж и полцарства в придачу.
Тогда добрые молодцы начали скакать. Куда там – высоко, не достать! Попытались Ивановы братья, до середины не доскочили. Дошла очередь до Ивана.
Он разогнал Сивку-бурку, гикнул, ахнул, скакнул – двух венцов только не достал. Взвился опять, разлетелся в другой раз – одного венца не достал. Еще завертелся, закружился, разгорячил коня и дал рыскача – как огонь, пролетел мимо окошка, поцеловал царевну Несравненную Красоту в сахарные уста, а царевна ударила его кольцом в лоб, приложила печать. Тут весь народ закричал: – Держи, держи его!
А его и след простыл. Прискакал Иван в чистое поле, влез Сивке-бурке в левое ухо, а из правого вылез и сделался опять Иваном-дураком. Коня пустил, а сам пошел домой, по дороге набрал грибов. Обвязал лоб тряпицей, залез на печь и полеживает. Приезжают его братья, рассказывают, где были и что видели.
– Были хороши молодцы, а один лучше всех – с разлету на коне царевну в уста поцеловал. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал. Иван сидит за трубой и говорит: – Да не я ли это был? Братья на него рассердились: – Дурак – дурацкое и орет! Сиди на печи да ешь свои грибы.
Иван потихоньку развязал тряпицу на лбу, где его царевна кольцом ударила, – избу огнем осветило. Братья испугались, закричали: – Что ты, дурак, делаешь? Избу сожжешь!
На другой день царь зовет к себе на пир всех бояр и князей, и простых людей, и богатых и нищих, и старых и малых. Ивановы братья стали собираться к царю на пир. Иван им говорит: – Возьмите меня с собой! – Куда тебе, дураку, людей смешить! Сиди на печи да ешь свои грибы.
Братья сели на добрых коней и поехали, а Иван пошел пешком. Приходит к царю на пир и сел в дальний угол. Царевна Несравненная Красота начала гостей обходить. Подносит чашу с медом и смотрит, у кого на лбу печать.
Обошла она всех гостей, подходит к Ивану, и у самой сердце так и защемило. Взглянула на него – он весь в саже, волосы дыбом. Царевна Несравненная Красота стала его спрашивать: – Чей ты? Откуда? Для чего лоб завязал? – Ушибся.
Царевна ему лоб развязала – вдруг свет по всему дворцу. Она и вскрикнула: – Это моя печать! Вот где мой суженый! Царь подходит и говорит: – Какой это суженый! Он дурной, весь в саже. Иван говорит царю: – Дозволь мне умыться. Царь дозволил. Иван вышел на двор и крикнул, как его отец учил:
– Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Откуда ни возьмись конь бежит, земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым столбом валит. Иван ему в правое ухо влез, из левого вылез и сделался опять таким молодцом, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Весь народ так и ахнул. Разговоры тут были коротки: веселым пирком да за свадебку.
– Когда помру, вы три ночи подряд ходите ко мне на могилу, приносите мне хлеба.
Старика этого схоронили. Приходит ночь, надо большому брату идти на могилу, а ему не то лень, не то боится, – он и говорит младшему брату:
– Ваня, замени меня в эту ночь, сходи к отцу на могилу. Я тебе пряник куплю.
Иван согласился, взял хлеба, пошел к отцу на могилу. Сел, дожидается. В полночь земля расступилась, отец поднимается из могилы и говорит:
– Кто тут? Ты ли, мой больший сын? Скажи, что делается на Руси: собаки ли лают, волки ли воют, или чадо мое плачет? Иван отвечает: – Это я, твой сын. А на Руси все спокойно.
Отец наелся хлеба и лег в могилу. А Иван направился домой, дорогой набрал грибов. Приходит – старший сын его спрашивает: – Видел отца? – Видел. – Ел он хлеб? – Ел. Досыта наелся.
Настала вторая ночь. Надо идти среднему брату, а ему не то лень, не то боится – он и говорит: – Ваня, сходи за меня к отцу. Я тебе лапти сплету. – Ладно.
Взял Иван хлеба, пошел к отцу на могилу, сел, дожидается. В полночь земля расступилась, отец поднимается и спрашивает:
– Кто тут? Ты ли, мой средний сын? Скажи, что делается на Руси: собаки ли лают, волки ли воют, или мое чадо плачет? Иван отвечает: – Это я, твой сын. А на Руси все спокойно.
Отец наелся хлеба и лег в могилу. А Иван пошел домой, дорогой опять набрал грибов. Средний брат его спрашивает: – Отец ел хлеб? – Ел. Досыта наелся. На третью ночь настала очередь идти Ивану, Он говорит братьям: – Я две ночи ходил. Ступайте теперь вы к отцу на могилу, а я отдохну. Братья ему отвечают: – Что ты, Ваня, тебе стало там знакомо, иди лучше ты. – Ну ладно.
Иван взял хлеба, пошел. В полночь земля расступается, отец поднялся из могилы:
– Кто тут? Ты ли, мой младший сын Ваня? Скажи, что делается на Руси: собаки ли лают, волки ли воют, или чадо мое плачет? Иван отвечает: – Здесь твой сын Ваня. А на Руси все спокойно. Отец наелся хлеба и говорит ему:
– Один ты исполнил мой наказ, не побоялся три ночи ходить ко мне на могилу. Выдь в чистое поле и крикни: «Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!» Конь к тебе прибежит, ты залезь ему в правое ухо, а вылезь в левое. Станешь куда какой молодец. Садись на коня и поезжай.
Иван взял узду, поблагодарил отца и пошел домой, дорогой опять набрал грибов. Дома братья его спрашивают: – Видел отца? – Видел. – Ел он хлеб? – Отец наелся досыта и больше не велел приходить.
В это время царь кликнул клич: всем добрым молодцам, холостым, неженатым, съезжаться на царский двор. Дочь его, Несравненная Красота, велела построить себе терем о двенадцати столбах, о двенадцати венцах. В этом тереме она сядет на самый верх и будет ждать, кто бы с одного лошадиного скока доскочил до нее и поцеловал в губы. За такого наездника, какого бы роду он ни был, царь отдаст в жены свою дочь, Несравненную Красоту, и полцарства в придачу. Услышали об этом Ивановы братья и говорят между собой: – Давай попытаем счастья.
Вот они добрых коней овсом накормили, выводили, сами оделись чисто, кудри расчесали. А Иван сидит на печи за трубой и говорит им: – Братья, возьмите меня с собой счастья попытать!
– Дурак, запечина! Ступай лучше в лес за грибами, нечего людей смешить.
Братья сели на добрых коней, шапки заломили, свистнули, гикнули – только пыль столбом. А Иван взял узду и пошел в чистое поле. Вышел в чистое поле и крикнул, как отец его учил:
– Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Откуда ни возьмись конь бежит, земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым столбом валит. Стал как вкопанный и спрашивает: – Чего велишь?
Иван коня погладил, взнуздал, влез ему в правое ухо, а в левое вылез и сделался таким молодцом, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Сел на коня и поехал на царский двор. Сивка-бурка бежит, земля дрожит, горы-долы хвостом застилает, пни-колоды промеж ног пускает.
Приезжает Иван на царский двор, а там народу видимо-невидимо. В высоком тереме о двенадцати столбах, о двенадцати венцах на самом верху в окошке сидит царевна Несравненная Красота. Царь вышел на крыльцо и говорит:
– Кто из вас, молодцы, с разлету на коне доскочит до окошка да поцелует мою дочь в губы, за того отдам ее замуж и полцарства в придачу.
Тогда добрые молодцы начали скакать. Куда там – высоко, не достать! Попытались Ивановы братья, до середины не доскочили. Дошла очередь до Ивана.
Он разогнал Сивку-бурку, гикнул, ахнул, скакнул – двух венцов только не достал. Взвился опять, разлетелся в другой раз – одного венца не достал. Еще завертелся, закружился, разгорячил коня и дал рыскача – как огонь, пролетел мимо окошка, поцеловал царевну Несравненную Красоту в сахарные уста, а царевна ударила его кольцом в лоб, приложила печать. Тут весь народ закричал: – Держи, держи его!
А его и след простыл. Прискакал Иван в чистое поле, влез Сивке-бурке в левое ухо, а из правого вылез и сделался опять Иваном-дураком. Коня пустил, а сам пошел домой, по дороге набрал грибов. Обвязал лоб тряпицей, залез на печь и полеживает. Приезжают его братья, рассказывают, где были и что видели.
– Были хороши молодцы, а один лучше всех – с разлету на коне царевну в уста поцеловал. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал. Иван сидит за трубой и говорит: – Да не я ли это был? Братья на него рассердились: – Дурак – дурацкое и орет! Сиди на печи да ешь свои грибы.
Иван потихоньку развязал тряпицу на лбу, где его царевна кольцом ударила, – избу огнем осветило. Братья испугались, закричали: – Что ты, дурак, делаешь? Избу сожжешь!
На другой день царь зовет к себе на пир всех бояр и князей, и простых людей, и богатых и нищих, и старых и малых. Ивановы братья стали собираться к царю на пир. Иван им говорит: – Возьмите меня с собой! – Куда тебе, дураку, людей смешить! Сиди на печи да ешь свои грибы.
Братья сели на добрых коней и поехали, а Иван пошел пешком. Приходит к царю на пир и сел в дальний угол. Царевна Несравненная Красота начала гостей обходить. Подносит чашу с медом и смотрит, у кого на лбу печать.
Обошла она всех гостей, подходит к Ивану, и у самой сердце так и защемило. Взглянула на него – он весь в саже, волосы дыбом. Царевна Несравненная Красота стала его спрашивать: – Чей ты? Откуда? Для чего лоб завязал? – Ушибся.
Царевна ему лоб развязала – вдруг свет по всему дворцу. Она и вскрикнула: – Это моя печать! Вот где мой суженый! Царь подходит и говорит: – Какой это суженый! Он дурной, весь в саже. Иван говорит царю: – Дозволь мне умыться. Царь дозволил. Иван вышел на двор и крикнул, как его отец учил:
– Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Откуда ни возьмись конь бежит, земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым столбом валит. Иван ему в правое ухо влез, из левого вылез и сделался опять таким молодцом, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Весь народ так и ахнул. Разговоры тут были коротки: веселым пирком да за свадебку.
ЛИСА ТОПИТ КУВШИН
Лисица пришла в деревню и попала в один дом, где никого не было. Лиса нашла там кувшин с маслом. Кувшин был с высоким горлышком, – как достать масло? Подошла лиса к нему и давай совать туда голову. Засунула в кувшин голову и лакомится маслом..
Вдруг приходит хозяйка, лисица бросилась вон вместе с кувшином, вытащить из него своей головы не может. Вот бежала, бежала, прибежала к реке и говорит: – Кувшин, батюшка, пошутил да уж и будет, отпусти меня!.. Но кувшин все на голове. Лисица опять говорит: – Вот застужу масло в проруби, да и разобью тебя. Подошла она к проруби и сунула в нее голову с кувшином.
Кувшин был большой и тяжелый, быстро пошел на дно, а вместе с ним и лисица утонула.
Вдруг приходит хозяйка, лисица бросилась вон вместе с кувшином, вытащить из него своей головы не может. Вот бежала, бежала, прибежала к реке и говорит: – Кувшин, батюшка, пошутил да уж и будет, отпусти меня!.. Но кувшин все на голове. Лисица опять говорит: – Вот застужу масло в проруби, да и разобью тебя. Подошла она к проруби и сунула в нее голову с кувшином.
Кувшин был большой и тяжелый, быстро пошел на дно, а вместе с ним и лисица утонула.
ЛИСА-ПЛАЧЕЯ
Жили-были старик да старушка. Старушка померла. Жалко старику старушку. Пошел он искать плачею. Идет, а навстречу ему медведь: – Куда, старик, пошел? – Плачею искать, старушка померла. – Возьми меня! Старик спрашивает: – Умеешь ли плакать? Медведь и заревел: – Ах ты, моя родимая бабушка! Как тебя жалко! Старик говорит: – Не умеешь, медведь, плакать, не надо, да и голос не хорош! Пошел дальше. Шел-шел и повстречал волка. – Куда, старик, пошел? – Плачею искать, по старушке плакать. – Возьми меня! – А плакать умеешь? – Умею: у старика была старуха, он ее не любил! – Нет, не умеешь ты плакать, не надо! И пошел дальше. Шел-шел, а навстречу лиса бежит: – Куда, старик, пошел? – Плачею искать, старушка померла. – Возьми, дедушка, меня! – Умеешь ли ты плакать? Лиса и заплакала, запричитала: – У ста-рич-ка бы-ла ста-руш-ка. По-у-тру ра-но вста-ва-ла, Боль-ше прост-ня[28] пря-ла. Щи, ка-шу ва-ри-ла, Ста-ри-ка кор-ми-ла! – Хорошо, – говорит старик, – ты мастерица плакать!
Привел лису домой, посадил у старухи в ногах и заставил плакать, а сам пошел гроб строить.
Пока старик ходил да воротился, а в избе нет ни старухи, ни лисицы. Лисица давно убежала, а от старухи одни кости остались. Поплакал, поплакал старик и стал жить один.
Привел лису домой, посадил у старухи в ногах и заставил плакать, а сам пошел гроб строить.
Пока старик ходил да воротился, а в избе нет ни старухи, ни лисицы. Лисица давно убежала, а от старухи одни кости остались. Поплакал, поплакал старик и стал жить один.
СНЕГУРУШКА И ЛИСА
Жил да был старик со старухой. У них была внучка Снегурушка.
Пошла она летом с подружками по ягоды. Ходят по лесу, собирают ягоды. Деревцо за деревцо, кустик за кустик. И отстала Снегурушка от подруг.
Они аукали ее, аукали, но Снегурушка не слыхала. Уже стало темно, подружки пошли домой.
Снегурушка как увидела, что осталась одна, влезла на дерево и стала горько плакать да припевать: Ау! Ау! Снегурушка, Ау! Ау! голубушка! У дедушки, у бабушки Была внучка Снегурушка; Ее подружки в лес заманили, Заманивши – покинули. Идет медведь и спрашивает: – О чем ты, Снегурушка, плачешь?
– Как мне, батюшка-медведушка, не плакать? Я одна у дедушки, у бабушки внучка Снегурушка. Меня подружки в лес заманили, заманивши – покинули. – Сойди, я тебя отнесу домой. – Нет. Я тебя боюсь, ты меня съешь! Медведь ушел от нее. Она опять заплакала, заприпевала: Ау! Ау! Снегурушка, Ау! Ау! голубушка! Идет волк: – О чем ты, Снегурушка, плачешь?
– Как мне, серый волк, не плакать, меня подружки в лес заманили, заманивши – покинули. – Сойди, я тебя отнесу домой. – Нет. Ты меня съешь! Волк ушел, а Снегурушка опять заплакала, заприпевала: Ау! Ау! Снегурушка, Ау! Ау! голубушка! Идет лисица: – Чего ты, Снегурушка, плачешь?
– Как мне, лиса Олисава, не плакать? Меня подружки в лес заманили, заманивши – покинули. – Сойди, я тебя отнесу.
Снегурушка сошла, села на спину к лисице, и та помчалась с нею. Прибежала к дому и стала хвостом стучаться в калитку. – Кто там? Лиса отвечает: – Я принесла вашу внучку Снегурушку!
– Ах ты, наша милая, дорогая лиса Олисава! Войди к нам в избу. Где нам тебя посадить? Чем нам тебя угостить?
Принесли молока, яиц, творогу и стали лисицу потчевать за ее услугу. А потом простились и дали ей на дорогу еще курочку.
Пошла она летом с подружками по ягоды. Ходят по лесу, собирают ягоды. Деревцо за деревцо, кустик за кустик. И отстала Снегурушка от подруг.
Они аукали ее, аукали, но Снегурушка не слыхала. Уже стало темно, подружки пошли домой.
Снегурушка как увидела, что осталась одна, влезла на дерево и стала горько плакать да припевать: Ау! Ау! Снегурушка, Ау! Ау! голубушка! У дедушки, у бабушки Была внучка Снегурушка; Ее подружки в лес заманили, Заманивши – покинули. Идет медведь и спрашивает: – О чем ты, Снегурушка, плачешь?
– Как мне, батюшка-медведушка, не плакать? Я одна у дедушки, у бабушки внучка Снегурушка. Меня подружки в лес заманили, заманивши – покинули. – Сойди, я тебя отнесу домой. – Нет. Я тебя боюсь, ты меня съешь! Медведь ушел от нее. Она опять заплакала, заприпевала: Ау! Ау! Снегурушка, Ау! Ау! голубушка! Идет волк: – О чем ты, Снегурушка, плачешь?
– Как мне, серый волк, не плакать, меня подружки в лес заманили, заманивши – покинули. – Сойди, я тебя отнесу домой. – Нет. Ты меня съешь! Волк ушел, а Снегурушка опять заплакала, заприпевала: Ау! Ау! Снегурушка, Ау! Ау! голубушка! Идет лисица: – Чего ты, Снегурушка, плачешь?
– Как мне, лиса Олисава, не плакать? Меня подружки в лес заманили, заманивши – покинули. – Сойди, я тебя отнесу.
Снегурушка сошла, села на спину к лисице, и та помчалась с нею. Прибежала к дому и стала хвостом стучаться в калитку. – Кто там? Лиса отвечает: – Я принесла вашу внучку Снегурушку!
– Ах ты, наша милая, дорогая лиса Олисава! Войди к нам в избу. Где нам тебя посадить? Чем нам тебя угостить?
Принесли молока, яиц, творогу и стали лисицу потчевать за ее услугу. А потом простились и дали ей на дорогу еще курочку.
МЕДВЕДЬ И ТРИ СЕСТРЫ
Жил-был старик. У него было три дочери. Поехал он в лес дрова рубить и говорит: – Вы, дочки, хлеба напеките, мне обед принесите! – А где нам тебя найти, тятенька? – Я поеду да буду на дорогу стружки кидать.
Вот едет старик, стружечки стружит и на дорогу кидает. А медведь стружки на свою тропу и перетаскал. Дочери приготовили обед и посылают младшую сестру: – Поди отнеси батюшке обед!
Взяла она обед, пошла. Идет, идет по стружечкам и к медведю в избу пришла.
– Здравствуй, красная девица! – говорит ей медведь. – Я тебя давно жду! Отец вечером приехал из лесу и говорит: – Что вы, дочки, мне обед не принесли? – Мы младшую сестрицу послали, ушла и домой не воротилась. На другой день отец опять поехал в лес дрова рубить: – Дочки-умницы, в лес ко мне придите, обед принесите! – Батюшка родной, обед-то мы принесем, да где там тебя найдем? – Я поеду и буду на тропинку стружки кидать.
Едет старик, стружки стружит да на тропинку кидает. А медведь опять перетаскал стружки на свою тропу. Понесла обед отцу средняя дочь и по стружкам пришла к медведю в избу.
– Здравствуй, красная девица, – говорит ей медведь, – я тебя давно жду. Отец вечером приехал домой: – Что же вы мне обед не принесли? – Мы среднюю сестрицу послали, ушла и домой не воротилась.
На третий день отец поехал в лес. Едет, стружки на дорогу бросает. А медведь их на свою тропу перетаскивает. Понесла обед отцу старшая дочь и по стружкам пришла к медведю в избу. – Здравствуй, красная девица, я тебя давно ждал…
Вот живут все три сестры у медведя и не знают, как выйти, как домой вернуться. Думали-думали, старшая сестра и говорит медведю: – Мишенька, снеси тятеньке гостинцы! Я пирогов напеку.
Вышел медведь из избы, а она посадила младшую сестру в мешок и подает его медведю, а сама говорит: – Смотри, Мишенька, не ешь дорогой пирогов, снеси все родителю. Потащил медведь мешок. Нес, нес, устал, есть захотел и говорит: Сесть было мне на пенечек, Съесть было пирожочек! А младшая сестра из мешка ему: Не садись, Мишенька, на пенечек, Не ешь пирожочек, Неси батюшке, Неси матушке. – Эх! Как далеко видит! – говорит медведь и не стал отдыхать.
Подошел к деревне. Собаки встретили его и давай кусать. Медведь бросил мешок и бросился бежать.
На другой день старшая сестра посадила в корзину среднюю сестру и говорит: – Мишенька, снеси в деревню батюшке с матушкой гостинцы!
Медведь унес и среднюю сестру. На третий день старшая сестра опять просит медведя:
– Мишенька, снеси еще батюшке с матушкой гостинцы! Я корзину пирогов напекла.
Вышел медведь из избы, а она нарядила ступу в платье, сама села в корзину. Сидит.
Пришел медведь. Поднял корзину на плечи и понес. Шел-шел, устал, есть захотел и говорит: Сесть было мне на пенечек, Съесть было пирожочек! А она ему из корзины: Вижу, вижу, Мишенька! Не садись на пенечек, Не ешь пирожочек. Неси батюшке, Неси матушке. – Эх, как далеко видит! – рассердился медведь.
Схватил корзину и потащил в деревню. Кинулись на него у деревни собаки, стали лаять да кусать. Кинул медведь корзину и побежал в лес.
Вот едет старик, стружечки стружит и на дорогу кидает. А медведь стружки на свою тропу и перетаскал. Дочери приготовили обед и посылают младшую сестру: – Поди отнеси батюшке обед!
Взяла она обед, пошла. Идет, идет по стружечкам и к медведю в избу пришла.
– Здравствуй, красная девица! – говорит ей медведь. – Я тебя давно жду! Отец вечером приехал из лесу и говорит: – Что вы, дочки, мне обед не принесли? – Мы младшую сестрицу послали, ушла и домой не воротилась. На другой день отец опять поехал в лес дрова рубить: – Дочки-умницы, в лес ко мне придите, обед принесите! – Батюшка родной, обед-то мы принесем, да где там тебя найдем? – Я поеду и буду на тропинку стружки кидать.
Едет старик, стружки стружит да на тропинку кидает. А медведь опять перетаскал стружки на свою тропу. Понесла обед отцу средняя дочь и по стружкам пришла к медведю в избу.
– Здравствуй, красная девица, – говорит ей медведь, – я тебя давно жду. Отец вечером приехал домой: – Что же вы мне обед не принесли? – Мы среднюю сестрицу послали, ушла и домой не воротилась.
На третий день отец поехал в лес. Едет, стружки на дорогу бросает. А медведь их на свою тропу перетаскивает. Понесла обед отцу старшая дочь и по стружкам пришла к медведю в избу. – Здравствуй, красная девица, я тебя давно ждал…
Вот живут все три сестры у медведя и не знают, как выйти, как домой вернуться. Думали-думали, старшая сестра и говорит медведю: – Мишенька, снеси тятеньке гостинцы! Я пирогов напеку.
Вышел медведь из избы, а она посадила младшую сестру в мешок и подает его медведю, а сама говорит: – Смотри, Мишенька, не ешь дорогой пирогов, снеси все родителю. Потащил медведь мешок. Нес, нес, устал, есть захотел и говорит: Сесть было мне на пенечек, Съесть было пирожочек! А младшая сестра из мешка ему: Не садись, Мишенька, на пенечек, Не ешь пирожочек, Неси батюшке, Неси матушке. – Эх! Как далеко видит! – говорит медведь и не стал отдыхать.
Подошел к деревне. Собаки встретили его и давай кусать. Медведь бросил мешок и бросился бежать.
На другой день старшая сестра посадила в корзину среднюю сестру и говорит: – Мишенька, снеси в деревню батюшке с матушкой гостинцы!
Медведь унес и среднюю сестру. На третий день старшая сестра опять просит медведя:
– Мишенька, снеси еще батюшке с матушкой гостинцы! Я корзину пирогов напекла.
Вышел медведь из избы, а она нарядила ступу в платье, сама села в корзину. Сидит.
Пришел медведь. Поднял корзину на плечи и понес. Шел-шел, устал, есть захотел и говорит: Сесть было мне на пенечек, Съесть было пирожочек! А она ему из корзины: Вижу, вижу, Мишенька! Не садись на пенечек, Не ешь пирожочек. Неси батюшке, Неси матушке. – Эх, как далеко видит! – рассердился медведь.
Схватил корзину и потащил в деревню. Кинулись на него у деревни собаки, стали лаять да кусать. Кинул медведь корзину и побежал в лес.