Он появился на свет 28 октября 1930 года в саффолкской деревушке Сент-Питер и привыкал к тяготам с самого рождения. Сидни Экклстоун, низенький и скромный двадцатисемилетний рыбак, ходил в Северное море за селедкой и макрелью на ветхом траулере «Элнет» из Лоустофта, зарабатывая сущие гроши. Домом заправляла его двадцатитрехлетняя жена Берта, которой помогала живущая по соседству мать Роуз Вестли. Супруга требовала, чтобы в день получки Сидни приносил ей все до последнего пенни. В «Хок-хаусе» – так назывался их дом – не было ни туалета, ни водопровода, зато в его прочных стенах царила строжайшая дисциплина в вопросах финансов, чистоплотности и морали. Для жителей деревушек в окрестностях южного Элмхема, соединенных лишь узкими проселками, бегущими по пшеничным полям Саффолка, изоляция была в порядке вещей. Еще в 1928 году буря выбросила «Элнет» на берег, и больше ничего интересного не случалось до самого рождения Бернарда. С тех пор Сидни мечтал оставить тяжкое ремесло моряка.
   На рубеже веков семья Сидни Экклстоуна уехала из Кента, надеясь найти работу в зарождающейся типографской индустрии Нориджа, однако Сидни, вечно начищавшему туфли до блеска, недоставало уверенности в себе, и квалифицированный труд ему не давался. В какой-то момент Берту вдруг обеспокоило здоровье сына, и Сидни даже перестал выходить в море, устроившись вместо этого на ферму. Бернарду было два года, когда матери показалось, будто у него что-то со зрением. С ребенком за спиной она проехала на велосипеде 20 миль до больницы в Норидже и выслушала страшный диагноз. Правый глаз сына почти не видит, и ничего с этим поделать нельзя.
   Прошло три года. Запряженный лошадьми фургон молочника отвез его в соседнюю деревню Виссет, где располагалась начальная школа. Мать с бабушкой объясняли Бернарду, «что такое хорошо и что такое плохо», а вечерами он под их пристальными взглядами послушно трудился по дому и даже собирал лошадиный навоз для маминого сада. «Никогда не трать деньги понапрасну, – поучал его Сидни, – но покупай лучшее, что можешь себе позволить». Иных наставлений он от отца не слышал. Сейчас Экклстоун понимает: семейной жизни у них тогда толком не было. Родители почти не разговаривали, если не считать ссор, которые начинала мать. В выходные они даже на ближайший пляж ни разу не ездили. Море Экклстоун видел всего два раза – его брали с собой заботливые соседи.
   К середине 30-х годов Берта с мужем и матерью поняли, что в Сент-Питере у Бернарда нет будущего. Вода из колонки на заднем дворе, низкий уровень образования и здравоохранения, к тому же никаких надежд найти работу – не жизнь, а кошмар. В 1935 году сестра Берты Мэй вместе с мужем-рыботорговцем переехала в кентский городок Дартфорд, а вскоре за ними отправилась и мать. В 1938 году Берта, опять беременная, последовала их примеру. Семья сняла одноэтажный домик на улице Прайори-Клоуз, Сидни устроился крановщиком на машиностроительный завод, а Бернард пошел в начальную школу Вестхилл в полумиле от дома. В том же году у Берты родился второй ребенок – дочь по имени Мэрион. В жизни брата она сколь-нибудь заметной роли не сыграла. Через год началась Вторая мировая война, и Экклстоунам пришлось пожалеть о переезде из спокойного Саффолка на берега Темзы, вдоль которой заходили на Лондон немецкие бомбардировщики.
   – Сегодня будут бомбить, – объявил 3 сентября 1939 года Сидни.
   На глазах у Берни родители заклеили окна полосками бумаги, чтобы не было осколков, и повесили светомаскировочные шторы. Ночью завыли сирены. Ложная тревога.
   Невзирая на опасность, Берта наотрез отказалась отправить Бернарда в эвакуацию в глубь страны вместе с другими лондонскими детьми. Она не сомневалась, что ее семью отлично защитит хлипкое убежище Андерсона[1] в саду, – и это решение ключевым образом повлияло на жизненный путь и характер Бернарда. Любовь и личный пример матери лучше всяких лекций научили его быть хозяином собственной судьбы.
   Родители почти не общались с сыном. Открытой эмоциональной привязанности в семье не наблюдалось. Никто не выражал чувств, не обсуждал их. Постоянная требовательность и поддержка матери воспитали в Бернарде честолюбие и самокритичность. А главное, сделав выбор, Берта никогда в нем не сомневалась. Самый очевидный пример – решение остаться в Дартфорде.
   В мае 1940 года британская армия эвакуировалась из Дюнкерка, и Люфтваффе стали бомбить склады боеприпасов по соседству с домом Экклстоунов. Затем самолеты направлялись к лондонским докам, на которые из их садика открывался отличный вид через поля. Немецкие бомбардировщики летали над головами ежедневно, а район быстро окрестили «бомбовой аллеей». Каждую ночь Экклстоун смотрел из убежища на пылающий лондонский горизонт, а днем следил за воздушными дуэлями поднятых по тревоге с близлежащего аэродрома Биггин-Хилл «спитфайров» с самолетами Люфтваффе. Пока шла Битва за Англию, Экклстоун и его товарищи играли среди развалин (чаще всего в сгоревшем здании местной биржи труда), собирали патроны (и не только стреляные), швыряли друг в друга осколками и копались в мусорных кучах, оставшихся от разрушенных домов и контор.
   Война пагубно сказалась на школьном образовании. Почти всех англичан призвали в армию, а их место заняли беженцы. В их классе в Вест-Хилл было тридцать человек, а преподавали поляки и бельгийцы. Среди поборников палочной дисциплины оказался чудесный учитель математики – в судьбе маленького, но крайне самоуверенного мальчугана он сыграл важную роль.
   В дни нищеты, голода и продуктовых карточек у школьников было принято меняться. К «мене» Экклстоун проявил живейший интерес. Он начал с молока и печенья, которые выдавали в школе, а потом перешел на собственные игрушки. Он постоянно, на уровне инстинкта, стремился выгадать, заполучить игрушку получше. К удивлению друга детства Дэна Кокса, Экклстоун менял даже собственные подарки на день рождения.
   – И что, твоя мама не против? – спросил Кокс.
   – Не-а.
   Берта позволила Банджи – так она звала сына – соорудить в дальнем конце сада, рядом с бомбоубежищем, деревянный навес. Там, в сырости, Экклстоун пропадал часами: разбирал электромоторы, автомобильные двигатели и старые велосипеды. Под руководством Сидни, который тоже вечно копался в разных механизмах, он промывал подшипники, цепи и колеса, а потом собирал их и искал, что бы еще отремонтировать.
   – Старайся обойтись тем, что есть, – поучала сына Берта.
   В 1941 году Экклстоуну исполнилось одиннадцать. Он пошел в среднюю школу «Дартфорд-вест-сентрал», что повлекло за собой серьезные перемены. С финансами в семье было туго, и Бернард, стремясь к независимости, успевал до уроков разнести утренние выпуски двух газет. Металлические набойки, поставленные по совету отца для пущей долговечности, загодя предупреждали соседей о его приближении.
   Путь в школу пролегал мимо пекарни у железнодорожной станции. На вырученные за газеты деньги Бернард покупал там печенье и булочки, а потом продавал их на перемене в школьном дворе с 25 %-ной наценкой. «Мозгляк», как его неодобрительно прозвали, быстро понял, что его физическое и финансовое благополучие целиком зависит от изобретательности. «Бывало, у меня отнимали деньги», – признавался Экклстоун. Чтобы избавиться от хулиганов, он подружился с ребятами покрепче и платил им за защиту.
   – Коротышкам приходится много драться, – ворчал он. – Малыши бьются за свою жизнь. Я понял, что драться стоит, когда есть неплохие шансы победить. Иначе – бежать.
   Он мечтал купить велосипед.
   – Я не стал просить у родителей, – объяснял он, – а хотел заработать сам. Тем более у них все равно не было денег. Когда мне что-то требовалось, я из кожи вон лез, пока не добивался своего. Таким уж я рос независимым.
   Следующим летом он, стремясь подзаработать на каникулах, устроился собирать овощи на одну кентскую ферму, а в 1942 году наконец купил велосипед. После уроков они с Доном Коксом носились по Херн-Хиллу, а на выходных ездили в Брайтон и обратно, накручивая за день около 70 миль. Заходя к Экклстоунам на чай, Кокс всегда поражался, как истово Берта поносит правительство.
   – Твоя мама любит поговорить о политике, – заметил Кокс, отец которого в 1943 году подорвался вместе со своим тральщиком, после чего они с Бернардом сдружились еще крепче. – А твой папа никуда не денется, – вздыхал он, благодаря приятеля за сочувствие.
   Сидни призыва избежал. «Отец не хочет воевать», – объяснял Экклстоун.
   Вместо армии он пошел в службу гражданской обороны, Бернард же записался в «морские скауты», но вскоре бросил. «Слишком много дисциплины, – жаловался он. – Не нравятся мне все эти походы и ночные костры. Не вижу смысла».
   В качестве компенсации тетя Мэй устроила племяннику с Коксом «лондонский сюрприз». Она привела их в «Хэмлиз» – магазин игрушек на Риджент-стрит – и сказала:
   – Выбирайте что хотите.
   Экклстоун, разумеется, выбрал красную гоночную машинку «Динки» – и эта металлическая моделька счастливо избежала обмена на школьном дворе.
   Тем летом приятели ездили к волнолому. В XVIII веке там было убежище контрабандистов, теперь же по соседству располагался минометный полигон. Они построили плот из плавника и пустых бочек. «Мозгляк», конечно же, свалился в воду, а Кокс его вытащил.
   Потом Экклстоун с Коксом несколько месяцев колесили по Бекслихиту, где располагались лагеря американских солдат, готовившихся к высадке в Европе. Мальчишки переговаривались с американцами через забор и отвозили их подружкам записки в обмен на жевательную резинку. Как-то раз Экклстоун быстро сжевал свою и потребовал, чтобы Кокс поделился. Тот не раз менялся с приятелем комиксами и стеклянными шариками, но теперь отказал ему, лишний раз припомнив совет своей недоверчивой матери: «Ты не увлекайся сделками с Бернардом. Он всегда в выигрыше».
   Летом 1944 года Экклстоун копал картошку, как вдруг услышал, что вой летящей в сторону Лондона «Фау-1» резко оборвался. Он поднял глаза – ракета падала прямо на поле. Бернард рванул прочь со всей мочи и бросился на землю за миг до взрыва. Вернувшись, он собрал раскиданную картошку.
   Одним субботним утром он снова чудом спасся. Тогда Кокс выскочил во двор и увидел, как «Фау-1» пронеслась над самой крышей, а через мгновение рухнула где-то возле дома Экклстоунов. Раздался взрыв, и Кокс побежал на Прайори-Клоуз. Оказалось, что ракета упала на соседний дом, где жил их друг. Мальчик спал на чердаке и теперь выбирался из-под развалин. Его мать погибла. Кокс не слышал, чтобы Экклстоуны радовались своему спасению.
   Их семья благополучно пережила войну. Никто не пострадал, не погиб, а в доме, как упоминал Бернард, «был полный буфет шоколада «Блэк мэджик», сахара и всяких продуктов, которых днем с огнем не достанешь». Его родители торговали на черном рынке. Готовясь к торжественному празднованию победы, местные власти украсили их улицу флагами и воздушными шарами, однако Экклстоуны не участвовали в общем веселье. Семья долго копила деньги и теперь переехала в дом побольше на соседней Марсет-роуд.
   В 15 лет Экклстоуну пришла пора сдавать вступительные экзамены, и он провалился по всем предметам, кроме математики. Он никогда не хранил никаких документов со школьных времен, считая, что те годы потрачены впустую. Так или иначе, в 1946 году он был зачислен в Вулвичский политехнический университет, где изучал физику и химию. Занятия Бернарда не интересовали, а по утрам в воскресенье он покупал на рынке Петтикоут-Лейн авторучки, которые потом перепродавал другим студентам, а заодно искал себе дело поинтересней.
   Его соученик Сирил Клисби участвовал в мотогонках на трассе Брандс-Хэтч к югу от Лондона и как-то субботним утром позвал Экклстоуна с собой. Состязания его заворожили. Бернард всю войну проездил с отцом в коляске – мотоциклы были у него в крови. Не имея прав, да еще и почти слепой на один глаз, он все равно ввязывался в импровизированные соревнования и носился по холмам и лесам Кента на «велосетте», заправленном спиртом (горючее тогда было по талонам), после чего перешел к более серьезным состязаниям на треке Брандс-Хэтч.
   Его маленький рост служил поводом для постоянных насмешек, поэтому Бернард вырос яростным бойцом и не признавал мест, кроме первого. «Проиграл красиво – все равно проиграл», – скажет он потом. Победа любой ценой стала для него главной и, пожалуй, единственной радостью. Каждые выходные Сидни на новом фургоне возил сына с мотоциклом и снаряжением на соревнования в Брандс-Хэтч. После гонок Экклстоуны не сидели в пабе, а возвращались домой, и Бернард с матерью на кухне отдраивали мотоцикл до блеска.
   В Страстную пятницу 1946 года он вышел на гонку без шлема, угодил в аварию и с сотрясением мозга оказался в больнице местечка Фокхем. Там, в травматологическом отделении, Бернарда осенило. Он понял, что учеба – пустая трата времени, и в 16 лет (в этом возрасте заканчивалось обязательное среднее образование) решил бросить университет. Сидни неохотно согласился, но при условии, что сын будет работать в лаборатории их добряка-соседа мистера Ричардсона – тот был химиком в газовой компании.
   Экклстоуну платили за проверку чистоты газа пять фунтов в неделю, и никаких шансов продвинуться по службе у него не просматривалось. Наивный и необразованный, он мечтал разбогатеть, полагаясь лишь на собственный ум и упорство. В здании газовой компании Бернард устроил свою первую контору. Большую часть времени он искал в местных газетах объявления о продаже мотоциклов и запчастей к ним. В течение дня он по служебному телефону созванивался с продавцами и покупателями. Если Экклстоуна не было на месте, то к аппарату подходил Ричардсон. После работы Бернард метался по юго-восточным районам Лондона, перегоняя мотоциклы клиентам. Если покупателей сразу не находилось, машины хранились под навесом в саду. Никто ему не помогал, бизнес финансировал сам себя.
   В 1947 году в дверь Экклстоуна постучал Джек Сертис, чемпион Британии по мотогонкам еще довоенных времен, – он вместе с сыном Джоном пришел купить «эксельсиор-манксман» с двигателем в 250 кубиков. У знаменитого гонщика был свой авто– и мотомагазин в районе Форест-Хилл, и он с изумлением обнаружил, что Экклстоун чинит безукоризненно чистый «манксман» прямо у себя на кухне. Джек Сертис договорился с юным продавцом о цене, заплатил наличными и погрузил «эксельсиор» в свой фургон.
   Экклстоун нашел себе занятие. Торговля приносила ему больше денег, чем место в газовой компании, и Бернард пошел к Лесу Крокеру – владельцу мотомагазина «Харкорт» в Бекслихите, неподалеку от Дартфорда. К недоумению Сидни, сын отказался от теплого местечка и с головой окунулся в ежедневную работу у Крокера. Они вдвоем просматривали газетные объявления, после чего ехали в Лондон за покупками. В кузов фургона влезало пять мотоциклов, которые они потом ремонтировали и перепродавали. Крокера поразили не только манеры и деловая хватка Экклстоуна, но и его привычка постоянно мыть руки, поправлять галстук и следить, чтобы на выстроенных в безукоризненно ровную шеренгу мотоциклах не было ни пылинки. Даже ценники он всегда дотошно вешал на одно и то же место.
   Джек Сертис одним из первых отметил, что с приходом Экклстоуна магазин Крокера похорошел. Как-то вечером он вернулся домой и сказал сыну:
   – Этот Экклстоун дурит всем голову. Он скупает мотоциклы целыми магазинами. Продавец думает, что отлично заработал, а потом понимает, в чем хитрость. Отдавая все разом, он выручает куда меньше, чем мог бы.
   У Экклстоуна был фирменный прием: он будто бы случайно заглядывал в торговый зал и с невозмутимым видом называл цену за все разом. Сумма поражала воображение владельца, который и не догадывался, что его гость заранее изучил ассортимент и все подсчитал.
   Через год Экклстоун понял, что с Крокером ему по-настоящему не развернуться. На другой стороне улицы находился «Комптон и Фуллер» – большой автоцентр, где торговали подержанными машинами. Экклстоун хотел снять у Фреда Комптона площадку перед зданием. Тот отказался, не желая загромождать свой автоцентр какими-то мотоциклами и вдобавок не очень доверяя Экклстоуну. Бернарду как раз исполнилось восемнадцать – пришли бумаги о призыве на воинскую службу.
   – Мои дела шли неплохо, и я не видел в ней смысла, – скажет позднее Экклстоун.
   С таким зрением в армии делать нечего, а услышав жалобу на «сильные боли в животе», медкомиссия признала его негодным.
   – Решили, что я им не нужен, – объяснил он потом матери.
   Он снова пошел к Фреду Комптону. Предложение хорошо одетого юноши в костюме и при галстуке оказалось слишком заманчивым. Вдобавок к арендной плате он обещал Комптону еще и процент с выручки. Экклстоун получил площадку у входа и обшарпанный кабинет.
   – Переезжаю к Фреду, – без всякого сожаления сообщил он Крокеру, едва основав свое собственное дело, а про себя подумал: «Наверное, ждет, что я когда-нибудь выкуплю его магазин».
   К концу года Комптон был приятно удивлен. Прибыль от мотоциклов Экклстоуна поддерживала его полумертвый автоцентр на плаву. Без лишних споров он разрешил юноше перебраться с улицы в зал. Уже через пару дней отведенный Бернарду угол был вымыт до блеска и регулярно пополнялся новыми мотоциклами, которые он оптом скупал у других торговцев. «Голова у него была как калькулятор», – отмечал Комптон, пораженный новой выдумкой Экклстоуна. Тот говорил клиентам:
   – Зачем тест-драйв? Я даю личную гарантию на все мотоциклы.
   Естественным образом такая система распространилась и на автобизнес самого Комптона.
   В южной части Лондона гонщики, продавцы и все, кто интересовался автомобилями и мотоциклами, встречались в Брандс-Хэтч. Экклстоун подружился со своим будущим деловым партнером Роном Шоу, который тоже продавал мотоциклы, а также с торговцем из Пекхема Джимми Оливером.
   – Я слышал, ты занимаешься автомобилями, – сказал Оливеру юнец в новеньком гоночном костюме. – У меня есть клиент, который хочет американскую машину. Найдешь?
   – Приезжай, – отозвался тот.
   На глазах у Оливера Бернард выехал из шоу-рума на «хадсоне-стрейт-эйт» без всякой оплаты и письменных соглашений, с обычным условием отдать деньги или пригнать обратно машину. Он вернулся с деньгами.
   После войны торговля подержанными машинами в Лондоне сосредоточилась в переулках к западу от Тотнем-Корт-роуд. И в снег, и в дождь ушлые спекулянты с заговорщицким видом слонялись по мрачным тротуарам Уоррен-стрит с карманами, полными денег и документов на припаркованные тут же машины. Все надеялись быстро обогатиться не самым благородным путем. Среди таких вот персонажей, у которых не поймешь, где афера, а где честный бизнес, Бернард прошел настоящую школу жизни и сделал первый шаг к элите автобизнеса. В эпоху талонов на бензин, контрабандного спирта и унылой диктатуры социалистов на Уоррен-стрит уважали тех, кто был в плюсе.
   Экклстоун, которого рекомендовал ветеран цеха Дерек Уилер, прогуливался по улице. Закоренелых преступников и угнанных машин он избегал, а покупал и продавал с абсолютным бесстрастием – и это на жестком рынке, где блеф в порядке вещей. В мире, построенном на лжи, он учился отличать плохое от хорошего и усвоил жизненно важную разницу между ценой и реальной стоимостью. Он взял за правило выяснять стоимость еще до переговоров, сразу понимая, какая образуется прибыль. Посмотрев, как ведут себя опытные дельцы, он довел до совершенства хитроумную тактику «я не торгуюсь», сразу лишая собеседника всех преимуществ. Основное правило – игнорировать вопрос «сколько дашь?» и добиться, чтобы другая сторона назвала цену. Главным было удачно выбрать время, никогда не давать слабины и ждать уступки противника.
   Он строил из себя бесчувственного дельца с каменным сердцем. По природе Экклстоун был холоден как лед и добивался успеха, подавляя волю оппонента. «Без прибыли неинтересно» – таким было его кредо. За стремительность конкуренты прозвали Бернарда «Уиппетом»[2]. Он обожал торговаться и играть с жертвой, избегая агрессии. Малейший намек на заинтересованность – и прибыль резко упадет. Обман прятался за ширмой безразличия. Все в этом гнусном мире строилось на доверии. Выписанные чеки никогда не предъявлялись в банк для оплаты, а итоговые расчеты шли наличными. Набитые банкнотами карманы прочно вошли в жизнь Экклстоуна. «Деньги молчат», – говаривали на Уоррен-стрит.
   – Не отставай, Фред! – покрикивал он на Комптона, у которого была вся наличность.
   Среди отбросов общества, с которыми судьба сводила Экклстоуна на изуродованных бомбежками улицах, были люди вроде скупщика угнанных машин Стэнли Сетти – чуть позже, в 1949 году, убийца сбросил его тело с самолета в Ла-Манш. Там же Экклстоун познакомился с Виктором Уайтом и Гарри О’Коннором, уже немолодыми дельцами из Блэкпула, не слишком способными, но надежными. Они открыли для него куда более рискованный и выгодный бизнес.
   В манчестерском отеле «Мидланд» регулярно проходили ночные автоаукционы, куда съезжались бывшие торговцы лошадьми (теперь они переквалифицировались на автомобили).
   – Чтобы обойти их, придется вставать рано, – предупреждал Экклстоуна О’Коннор.
   Никто из случайных посетителей не знал, что аукционом заправляет дюжина нечистых на руку дельцов. Экклстоуна в их круг ввел О’Коннор, шепнув остальным, что его приятель из Лондона – «псих с отцовским наследством, которого легко облапошить».
   Машины там продавались не по одной, а партиями по три-четыре штуки. Непосвященным было невдомек, что в лоты включались «машины-призраки», которые в конце дня «выкупались» по цене ниже стартовой. Для успеха в этой дерзкой афере требовалось непроницаемое выражение лица, стальные нервы и любовь к азартным играм.
   – Тебе дали на одну машину меньше, – шепнул как-то в конце сессии один наблюдательный торговец.
   Экклстоун терпеть не мог, когда его ловили с поличным: тем самым он демонстрировал слабость. Чтобы выжить, нельзя проявлять жалости – даже к себе.
   Разрываясь между Бекслихитом, Уоррен-стрит и Манчестером, Экклстоун за несколько месяцев вырос в торговца экстра-класса. Элегантно одетый и энергичный, он приобрел репутацию дельца, который печется о своих растущих доходах, и славу хищника, с которым лучше не связываться.
   – Настоящий король в нашем деле, – сказал о нем как-то Джимми Оливеру один из торговцев с Уоррен-стрит.
   Экклстоун оттачивал свое мастерство. Каждая сделка приносила прибыль, но он никогда не показывал вида.
   – Не хочу прослыть ловкачом, – объяснял он. – Тогда они станут осторожнее и я потеряю преимущество. Люблю покупать у того, кто считает себя умным, и продавать тому, кто еще глупее. Обычно если клиент доволен, то и я доволен, а значит, сделка взаимовыгодная. Но вообще, если меня все устраивает, то плевать, что думают другие.
   Мало кому удавалось переиграть Экклстоуна. Он отдыхал за просмотром черно-белых голливудских вестернов, где шерифы гонялись за преступниками, и жил под девизом «Я жив, пока стреляю первым». Он всегда «выкладывался на полную» и заслужил славу «пробивного».
   Бернарда окружали люди либо уклонявшиеся от службы, либо не воевавшие по молодости. Тоскливому аскетизму послевоенного времени они противопоставляли убийственное безрассудство.
   Рискуя жизнью во время гонок, Экклстоун рвался вдохнуть опасности полной грудью. Кульминация его карьеры наступила в 1950 году, когда он гонялся на «мэнкс-нортоне» по свежеуложенному асфальту Брандс-Хэтч с пятнадцатилетним Джоном Сертисом, чья спортивная карьера еще только начиналась. В 1956-м Джон выиграет первое из семи мировых первенств по мотогонкам, а в 1964-м – завоюет титул чемпиона «Формулы-1». В той гонке Сертис опередил Экклстоуна, который вскоре решил «перейти на новый уровень».
   Сотрудничество с Комптоном уже не было взаимовыгодным. Пока Экклстоун развивал бизнес, Комптон играл в гольф.
   – Так лучше для дела, – говорил Бернард. – Никаких споров.
   Амбиции Экклстоуна играли Комптону на руку, однако молодой партнер жаждал признания. В конце 1951 года Экклстоун выкупил долю Дерека Фуллера и, став полноправным партнером, реконструировал шоу-рум, который теперь назывался «Комптон и Экклстоун». Тогда же он приобрел заброшенное промышленное здание в Гринвиче (это была его первая операция с недвижимостью) и вступил в кентскую масонскую ложу «Идеал эндевор». Наконец, последним шагом на «новый уровень» стал переход от мотогонок к автогонкам.