Страница:
Итальянские, немецкие и французские производители вернулись к конструированию стремительных болидов. В Англии энтузиасты переделали бетонную взлетно-посадочную полосу военной авиабазы «Сильверстоун» в гоночную трассу. В мае 1950 года европейские команды были приглашены на первый Гран-при Великобритании, который почтили присутствием король Георг IV с королевой, а также сто тысяч зрителей. Победила «Альфа-ромео».
Сгорая от желания поучаствовать, Экклстоун убедил Комптона, что гонки «Формулы-3» послужат рекламой их компании, и направился на завод «Купер» в Сурбитоне – настоящую Мекку начинающих гонщиков. Там, на глазах у энтузиастов, Чарльз и Джон Куперы ставили полулитровые мотоциклетные двигатели на металлическое шасси, а послевоенные проблемы с запчастями решали благодаря собственному производству. Экклстоун заказал Куперам болид голубого цвета с двигателем от «Нортона». В 1951 году он появился в Сильверстоуне за рулем американского «форда» с болидом на прицепе – в новом кожаном комбинезоне, набриолиненные волосы зачесаны назад и подчеркивают тонкие черты лица. Следом, в фургоне с названием фирмы, ехал Комптон.
– Подавшись в гонки, – признавал потом Комптон, – мы хотели заявить о себе. И это сработало. В южной Англии нас каждый знал. Организованно и профессионально – у Бернарда ко всему такой подход.
Он оказался в одной компании со Стирлингом Моссом, Майком Хоторном, легендарным Хуаном Фанхио и другими сорвиголовами, уже разыгравшими первый мировой чемпионат. Экклстоун с его всегдашней бесшабашностью даже сумел выиграть пару предварительных заездов, однако одолеть Стирлинга Мосса не смог. За все приходится платить.
8 апреля 1951 года Экклстоун на «Купере МК5/JAP» выиграл Молодежный чемпионат Брандс-Хэтч, показав скорость 62,03 мили в час. В том же году он пришел первым в своем предварительном заезде «Брандс оупен челлендж файнал». В финальной гонке одного из трех его соперников вдруг развернуло. Экклстоун резко ушел вправо, а затем, по словам корреспондента местной газеты, «его “купер” перескочил через заградительный барьер и упал на припаркованный за ним “райли” одного из зрителей, который в результате этого происшествия сломал ногу». Пострадало еще несколько человек, однако, как писала та же газета, «гонка остановлена не была, а механики и любезные сотрудники “Скорой помощи Святого Иоанна” ликвидировали последствия аварии».
Экклстоун чувствовал себя богачом. Пять лет назад он бросил школу – и вот теперь, с полными карманами денег, разъезжал по Бекслихиту на дорогом спортивном «остин-хили». Всегда хорошо одетый и уважаемый в среде таких же дельцов, он заслужил репутацию «храбрейшего человека в автобизнесе». Ему захотелось независимости.
Чтобы переехать от родителей, нужно было жениться. Живший неподалеку приятель познакомил его с Айви Бамфорд – милой брюнеткой на два года старше Бернарда. Айви, дочь плотника, не интересовалась автоспортом и работала на местной телефонной станции – она каждый день соединяла абонентов, втыкая телефонный шнур в нужное гнездо. У них было мало общего, однако Экклстоун все еще оставался девственником и мечтал обзавестись своим жильем. Кроме того, он надеялся, что после свадьбы их с Айви ссоры прекратятся. Девушке же не было резона отказываться от материальных благ. За тысячу фунтов Экклстоун купил у Фреда Комптона таунхаус постройки 30-х годов с четырьмя спальнями на улице Пикфорд-Клоуз в Бекслихите.
Церемония была назначена на 5 сентября 1952 года в Дартфордском бюро регистрации. За несколько дней до бракосочетания Экклстоуна вдруг охватила нерешительность.
– Давай отложим. Лучше в другой раз, – сказал он.
Айви была непреклонна. Отмахнувшись от его тревог, она явилась на церемонию с матерью и теткой, причем все трое плакали.
– Ты уверена, что хочешь замуж? – спросил он. – Это необязательно.
Экклстоун ждал ее вместе с Фредом Комптоном и его женой Джин, которые согласились быть свидетелями. Позднее он утверждал, что родителей на бракосочетании не было («Я им не сказал»). На самом деле они все же пришли и отметили, с каким раздражением Бернард отреагировал на то, что церемонию проводит женщина. Когда с формальностями было покончено, Экклстоун направился к выходу. Секретарь окликнула его на полпути:
– Мистер Экклстоун, вы кое-что забыли.
– Что?
– Свою невесту.
Не было ни фотографа, который запечатлел бы торжественный момент, ни угощения после церемонии. Экклстоуны не праздновали даже свадьбы.
Айви Экклстоун и не подозревала, что вояжи в Брандс-Хэтч становятся все опасней и опасней. Бернард плохо видел и не обладал мастерством Стирлинга Мосса, чтобы уверенно мчаться по наспех проложенным виражам. Наконец произошло неизбежное. В 1953 году он столкнулся с машиной собственного друга Билла Уайтхауса и, пробив заграждение, улетел к зрителям. Первым к искореженному болиду подбежал сам Уайтхаус. Ошарашенный Бернард лежал лицом на руле.
– Ты как, Бернард? – прокричал Уайтхаус.
Экклстоун в ответ что-то пробормотал.
– Отлично. Только не шевелись, а то в клочья разорвут. Ты задавил кого-то из зрителей.
Экклстоун замер, не сразу поняв, что его разыгрывают, хотя сам устраивал похожие шутки неоднократно.
Позже, разглядывая потолок больничной палаты, он размышлял, как быть дальше. Он наслаждался жизнью, делал неплохие деньги и за прошедшие годы «оказывался в больнице раза четыре или пять, но ничего не ломал, и даже крови ни разу не было». Гарри Эппс торговал «фордами» – недавно после аварии ему ампутировали часть руки. Пилоты вообще гибли не так уж редко. «Я понял, что не хочу сломать позвоночник и всю жизнь разглядывать потолок, поэтому решил посвятить себя бизнесу».
Он вернулся к делам, но оставался один должок… Возможность отплатить представилась Бернарду, когда он, разогнавшись на своем серебристом спортивном «мерседесе», врезался в автобус на одной из улиц Бекслихита. Экклстоун поранил руку, однако виноватым себя не признал и объяснил зевакам:
– Это машина Билла Уайтхауса. Он сбежал.
Уайтхаус, у которого была точно такая же машина, вскоре услыхал об аварии. Он бросился к гаражу, распахнул дверь… Все сразу встало на свои места.
Риск подпитывал жажду больших денег. Экклстоун обожал азартные игры. По вечерам у друзей он часто играл на деньги в рулетку, джин-рамми и «Монополию». Случались игры и покрупнее. От торговцев с Уоррен-стрит он узнал о «Крокфордс» – так называлось одно из немногочисленных лондонских казино. Никакого членства в те времена не требовалось. Бернард заказал столик на вечернее представление и вдвоем с женой: он – в смокинге, а Айви – в дорогом коктейльном платье – поехал из Бекслихита в Мейфэр. Роскошь их просто поразила. Изысканное шоу и ужин казались откровением для людей, еще не отвыкших от продуктовых карточек и ночных налетов.
– Настоящий шик, – сказал жене Экклстоун.
Однако сильнее всего гостей манили обтянутые сукном столы, за которыми играли в шмен-де-фер[3], блэкджек и рулетку. До сих пор Экклстоун делал крупные ставки лишь на скачках и собачьих бегах через своего друга – букмекера Тони Морриса. «Крокфордс» оказался классом выше не только в смысле обстановки, но и с точки зрения размера ставок. Азартные игры не были для Экклстоуна болезненным пристрастием. Он обожал их потому, что риск, удача и хладнокровная оценка вероятностей идеально вписывались в его жизненную философию. По его мнению, любой из нас не застрахован от собственных ошибок и их последствий, а значит, должен за себя отвечать. К аутсайдерам Бернард относился с убийственным безразличием.
– Я игрок, – говорил Экклстоун, – а игрок доказывает своей игрой, что он прав.
Игра для него была как торговля автомобилями. Сам Экклстоун объяснял:
– Я в уме вычислял стоимость всех машин на площадке – без всяких заметок на салфетках. В «Крокфордс» я точно так же подсчитывал вероятности. Никакой системы. Хотел бы я быть дилером, когда кто-то за столом играет по собственной системе. Я понял, что лучше всего искать игроков, которым не везет. Люблю играть против невезучих.
Вращаясь в этих кругах, Экклстоун обретал все больший вкус к деньгам, которые позволили бы забыть о нищете детских лет. Как-то раз, в 1954-м, Джимми Оливер пригласил его пообедать в яхт-клубе Пула, на побережье Дорсета. Экклстоун заметил среди гостей сэра Бернарда Докера с женой – чету миллионеров, живших на широкую ногу.
– Похоже, с жалкой сотней тысяч здесь только за нищего сойдешь, – заметил он с легкой завистью.
В том же году он оставил свой таунхаус родителям, а сам купил отдельный дом на соседней Дэнсон-роуд. Едва рабочие полностью переделали здание по его тщательно проработанному проекту, Экклстоун уже начал искать следующее жилище. С недвижимостью он поступал как с машинами и никогда не стремился к постоянству.
В сентябре у него родилась дочь Дебора Энн. Восторженный папаша постоянно приносил домой детские вещи и игрушки, пытаясь заменить чувства подарками, однако счастливой семейной жизни не получалось. Когда что-то пачкалось, ломалось или лежало не на месте, он устраивал скандал. Дотошный на работе, он оставался таким же и дома. Айви не нравилось, что он поздно приходит, а ему – что она не интересуется его делами. Потом его вывело из себя ее требование не работать в Рождество и даже – неслыханное дело – устроить праздник. Тем не менее пришлось все же пригласить родителей, приготовить индейку и дарить подарки. Впрочем, Экклстоуну нравилось, что родители часто забирают Дебби на ночь – тогда он, несмотря на протесты Айви, отправлялся в кино или в «Крокфордс». Жена стала его невольным пассажиром в гонке за миллионами.
Первым препятствием – и первой же жертвой – стал Фред Комптон. Они все чаще ссорились.
– Я не мог примириться с тем, как Экклстоун ведет дела, – признавался Комптон. – В итоге я вообще не работал. Это не его вина – просто от меня уже не было никакой пользы.
Желая избавиться от партнера, Экклстоун завел разговор с нарочитой небрежностью.
– Либо я выкуплю твою долю, либо ты – мою, – сказал он. – Решай сам.
Комптон тоже торговал подержанными машинами, однако Бернард застал его врасплох, предложив:
– Просто напиши свою цену.
Проницательный Экклстоун угадал ход мыслей компаньона: тот не поверит, что его партнер готов заплатить много.
Как и предполагалось, Комптон запросил меньше, чем хотел бы выручить, однако больше, чем, по его расчетам, готов был выложить Бернард. Тот же, к удивлению Комптона, согласился и сразу повел его к ближайшему нотариусу оформлять сделку.
– Такова цена свободы, – сказал Экклстоун, прощаясь с Комптоном.
Став единоличным владельцем компании, Бернард повел дела более агрессивно. Он выкупил у Рона Фроста автоцентр «Барнхерст» в Бекслихите и приобрел опцион на покупку комплекса «Струд мотор компани» в графстве Кент, который затем выгодно перепродал. Даже Комптон отдавал ему должное: «Превосходный автокомплекс в отличном месте. Правда, провернуть все было непросто».
Вместе с Роном Шоу он пытался за 46 тысяч фунтов купить Брандс-Хэтч, но в последний момент их обманули. В 1956 году Экклстоун продал свой дом, автомобиль, несколько соседних земельных участков под застройку и перебрался в Барн-коттедж – особняк с пятью спальнями на Парквуд-роуд в районе Бексли. Как и раньше, всей семье пришлось жить в доме, где еще вовсю трудились рабочие. Экклстоун раскошелился не потому, что «новый дом лучше», а потому, что «стоит недорого и вложение выгодное». Элегантный делец, выгуливающий по улицам Бекслихита своего бульдога, никогда не упускал хорошей сделки.
– Торговля – это состояние души. Люди обычно покупают то, что им не нужно, так что приходится убеждать продавца, что ты и правда готов купить. Мне не нравится манера арабов просить сто, рассчитывая получить шестьдесят. Людей нельзя оскорблять. Все имеет цену, только точной цены никто не знает. Для разных людей одно и то же имеет разную стоимость. Я ее прикидываю и потом назначаю цену. Когда покупаю, я всегда прошу владельца назвать сумму. «Это же твоя вещь, а не моя», – говорю я. Если предлагать цену наугад, обязательно переплатишь.
В компании конкурентов по автобизнесу в Бекслихите, собиравшейся в местных пабах и Брандс-Хэтч, был Льюис Эванс по кличке Поп, а у него – сын Стюарт Льюис-Эванс, молодой человек одного роста и возраста с Экклстоуном. В начале 50-х он как-то обогнал Экклстоуна в гонке на «куперах», а к 1957 году дорос до «Формулы-1» и в составе команды «Коннот» сражался в Монако со знаменитым Фанхио. Воодушевленный успехом друга, Экклстоун предложил тому вести его коммерческие дела. Когда в этом же году Льюис-Эванс опередил в Гудвуде Стирлинга Мосса, Экклстоун договорился с Тони Вандервеллом, что вместо ненадежного «коннота» тот будет пилотировать болид его команды «Вэнуолл» и станет напарником Мосса. Вандервелл также разрешил Экклстоуну вести с автодромами переговоры о гонораре за выступления Льюис-Эванса.
Автогоночный бизнес оставался уделом богатых энтузиастов, дельцов да мелкой аристократии и с финансовой точки зрения был организован примитивно. Каждый гонщик и команда по отдельности договаривались с владельцами автодрома о гонораре и размере призовых. Организаторы гонок стремились привлечь зрителей и поэтому платили «Феррари» и Фанхио больше, чем безвестным пилотам на заурядных машинах. Промоутеры справедливо полагали, что пилотам и владельцам команд попроще нужны не деньги, а атмосфера постоянного риска и натянутые как струна нервы. В этом сумасшедшем мире машины то и дело сталкивались и вспыхивали, а в спортивных журналах некрологи еженедельно соседствовали с леденящими кровь отчетами о боях четырехколесных гладиаторов. В 1958 году команда «Коннот» обанкротилась, и влюбленный в гонки Экклстоун ухватился за возможность оказаться среди избранных.
Когда было объявлено о продаже трех болидов «Коннот» вместе с запчастями с аукциона, Экклстоун был в отъезде и велел кому-то из сотрудников шоу-рума в Бекслихите их купить.
– За какую цену? – спросил тот.
– Неважно, – ответил Экклстоун. – Просто пойди и купи.
Три древних болида стали его пропуском в элитный клуб. Ностальгия тут была ни при чем. Он рассчитывал извлечь прибыль из ожидаемой победы двух «коннотов» в Гран-при Новой Зеландии и убедил Стюарта Льюис-Френсиса и Роя Сальвадори отправиться на другой конец света. Машины после гонки велено было продать.
Впрочем, после провального выступления покупатели не спешили раскошеливаться. Сальвадори сообщил по телефону, что за оба «коннота» можно выручить разве что альбом для марок. Экклстоун наорал на гонщика и отменил сделку. Машины переправили в Европу как раз к началу Гран-при Монако.
Атмосфера опьянила прибывшего на место событий Экклстоуна. В отличие от других трасс, эта незабываемая гонка проходила прямо на улицах, под окнами княжеского дворца и вдоль набережной, где швартовались яхты миллионеров. Недовольный наемным пилотом, Бернард прогнал беднягу и сам сел за руль. В гонке участвовало еще тридцать машин, и он не сумел пройти квалификацию, удостоившись от прессы отзыва: «Это несерьезно». Вдобавок в казино ему тоже не повезло.
После поражений Экклстоун редко падал духом. В минуты обиды и отчаянья его утешала спасительная мысль: бизнес развивается. Он путешествовал по стране, раз за разом обходя конкурентов. Коллеги говорили, что юноша «великолепен, а в финансах и организационных вопросах – настоящий гений». Бесстрастное лицо скрывало холодный рассудок. Как правило, он покупал лучшие машины с большим пробегом, причем продавец и не догадывался об их потенциальной прибыльности. Разумеется, в дело шли разные хитрости. «Скрученный» пробег и всякие махинации с одометром были в порядке вещей. До наступления электронной эры одометр представлял собой набор колесиков с цифрами. Чтобы продать автомобиль подороже, эти колесики прокручивались в обратном направлении, снижая пробег. Некто Джон Янг, владевший в южном Лондоне крупным бизнесом по продаже «мерседесов» и «ягуаров», относился с особым подозрением именно к «Бернарду», который, по его словам, «скрупулезно скручивал одометры». Клиент, как правило, ни о чем не догадывался, однако по одной из жалоб было все же начато расследование.
– У меня все машины «скрученные», – с сарказмом заявил инспектору Экклстоун, а потом на полном серьезе прибавил: – Накажите меня – и куча людей лишится рабочих мест.
Попав в «переделку», нужно было с улыбкой заговорить властям зубы. Экклстоун в итоге сумел убедить суд, что во всех махинациях с одометром виноват другой продавец, которому машину давали на время.
Размах его операций в Бекслихите все рос и рос. В 1956 году он купил «Хиллс-гэридж», торговавший «мерседесами», а еще через два года объединил свою фирму с крупнейшей в районе компанией «Джеймс Спенсер лимитед», у которой была лицензия на торговлю новыми «моррисами», «остинами», «эм-джи» и «вулсли». Экклстоун словно денежный станок купил. Спрос на новые машины был колоссальный, особенно у среднего класса в пригородах. Со времен войны люди, спасаясь от сумасшедшего налога на прибыль, скопили огромные суммы наличных и теперь стремились их потратить. Продавцы автомобилей столкнулись с проблемой: заводы выпускали недостаточно новых машин. Чтобы бороться с дефицитом и конкурентами, приходилось давать взятки сотрудникам отделов продаж этих заводов. Экклстоун был прозорливее всех и очень этим гордился. Тем, кому новая машина была не по карману, он предлагал отличные подержанные автомобили, ремонтом которых занималось шестеро механиков в мастерской на задах. Планируя расширить свой бизнес, он разработал план по превращению предприятия Джеймса Спенсера в ультрасовременный шоу-рум.
Реконструкция была в самом разгаре, а Экклстоун с Льюис-Эвансом в октябре 1958 года улетели в Касабланку, чтобы участвовать в Гран-при Марокко. Молодой гонщик на «вэнуолле» сражался с двумя английскими звездами: Стирлингом Моссом и Майком Хоторном. Экклстоун стоял на пит-лейн чуть в стороне от пыльной трассы, держа в обеих руках по секундомеру, и следил за темпом своего друга. Гонка перевалила экватор, как вдруг в дальней части трассы что-то вспыхнуло и в небо поднялся столб дыма. Экклстоун помчался туда и обнаружил, что у Льюис-Эванса сгорел мотор, он потерял управление и вылетел с трассы. Пилота, у которого было обожжено 70 % поверхности тела, отвезли в местную больницу. Сидя возле укутанного одеялом друга в бесконечном ожидании доктора, Экклстоун очень переживал. Чтобы избавить Стюарта от боли и неминуемой смерти от рук местных эскулапов, Тони Вандервелл зафрахтовал самолет, и они вернулись в Англию. Через шесть дней после аварии друг умер прямо на руках у Экклстоуна. Авторы некрологов не стали упоминать о риске и призывать к осторожности – все как один превозносили «маленького гонщика с большим сердцем», пополнившего длинный список жертв «Формулы-1». Через несколько дней Экклстоуну исполнилось 28 лет. Он сильно переживал мучительную смерть друга и охладел к автогонкам. «Конноты» были проданы, Экклстоун ушел из автоспорта. Все свое время он посвящал торговле машинами и недвижимостью, становясь все богаче и богаче.
Шоу-рум Джеймса Спенсера на Бекслихит-бродвей был превращен в автоцентр будущего. К оформлению Экклстоун относился очень придирчиво и в этот раз до бесконечности вникал во все мелочи. Только-только закончилась эпоха сурового аскетизма, так что стеклянный фасад и ослепительно белые стены шоу-рума являли собой невиданное зрелище. Экклстоун распорядился выставить подсвеченные автомобили ровной шеренгой на белых плитках, а пол вокруг них застелить толстыми коврами. Раздвижные двери в дальней стене вели в зал с подержанными машинами для настоящих ценителей: «роллс-ройсами», «мазерати» и «ягуарами». Гости попадали туда только по личному приглашению Экклстоуна.
– Терпеть не могу, когда там шастают посетители, – говорил он одному из продавцов. – Они как крысы. Вечно все испачкают.
Стены в кабинете Экклстоуна были прозрачные, к нему вела причудливая винтовая лестница, а в нишах у ее подножия стояли диваны. На рабочем столе красовались три телефона: желтый, красный и кремовый. Он постоянно поправлял провода и стопки документов, после чего подходил к столу своей секретарши Энн Джонс и, словно заботливая наседка, смахивал с него пылинки и аккуратно раскладывал бумаги. «Все мы под крылом у папочки», – думала Джонс. Но шаткий мир вскоре дал трещину.
– Я вам секретарша, а не уборщица, – рявкнула она, когда Экклстоун стал возмущаться беспорядком на ее рабочем месте. Однако тот был непоколебим.
Он был настоящий человек-оркестр, вникал во все детали и требовал беспрекословного подчинения. Нелегко было терпеть, когда он взрывался проклятиями в адрес не сдержавших своего слова поставщиков или вдруг бросал трубку. Примитивная телефонная связь выводила его из себя, и Экклстоун в гневе швырял аппараты в стену или на пол. Секретаршам в соседней комнате приходилось уворачиваться от обломков пластмассы, делая вид, что ничего не случилось. Мастера из телефонной компании то и дело заменяли разбитые аппараты, а верная Энн Джонс каждый раз прибиралась за боссом, которым искренне восхищалась. Когда очередная секретарша не выдерживала его грубой брани и уходила в слезах, Энн невозмутимо звонила в кадровое агентство, чтобы прислали новую.
Атмосфера постоянного напряжения сильнее всех сказывалась на менеджере Сидни Экклстоуне. С утра он приходил первым и узнавал о появлении сына по череде телефонных звонков: «Идет». По вечерам Сидни закрывал помещение и уходил последним. Днем он работал с клиентами и подвергался постоянным нападкам Бернарда: «Как можно было его упустить! Он бы купил». Чтобы успокоиться, Сидни выходил на улицу и полировал выставленные там машины. Кое-кто из посетителей, считавшихся близкими друзьями Экклстоуна, – например, Рон Шоу – полагал, что стороннему наблюдателю отношения между сыном и отцом показались бы натянутыми. У Бернарда с Сидни было на первый взгляд мало общего, однако Экклстоун думал иначе.
– Я не терроризировал отца, – оправдывался он. – Я просто высказывал свое мнение.
В конце концов они выработали такую систему: Сидни приветствовал посетителей и знаком показывал сыну, что наклевывается сделка, а тот в нужный момент спускался из кабинета. Сидни с открытым ртом следил, как Бернард продает дорогой «эм-джи» человеку, заглянувшему посмотреть простенький «моррис». Он втайне гордился успехами сына, был благодарен ему за достойную работу и, как это принято только у англичан, совершенно не выказывал отеческой любви. Всякий раз, когда Энн Джонс в истерике убегала с работы, именно Сидни отправлялся к ней домой с подарком: букетом цветов, коробкой шоколада или даже платком, который лично вышила мать Экклстоуна, – и уговаривал Джонс вернуться. Все повторялось снова и снова, преданность сотрудников подвергалась постоянным испытаниям. Увидев однажды, что Джонс прислали букет цветов с карточкой «От тайного воздыхателя», Экклстоун едко заметил, что букет, «вероятно, от конкурента, мечтающего выведать наши секреты».
Жесткий контроль за подчиненными, расходами и внешним видом торгового зала составлял основу деловой философии Экклстоуна. К 1960 году, началу «разгульных шестидесятых», все складывалось как нельзя лучше. Белоснежный шоу-рум Спенсера был великолепен, машины так и сверкали – особенно новые спортивные «эм-джи», – а жители пригородов начали покупать автомобили для жен и детей. Поддерживая бешеный спрос, находившиеся у власти консерваторы ввели рассрочку, и теперь Экклстоун мог одалживать своим клиентам деньги на покупку. Чтобы зарабатывать на кредитных операциях, в марте 1961 года он основал компанию «Арвин секьюритиз» и стал неплохо наживаться на процентах по ссудам. В графстве Кент, в отличие от других областей Великобритании, средний класс исправно вносил ежемесячные платежи. Тех, у кого все же возникали недоимки, навещал массивный сборщик долгов Рон Смит на зеленом «Триумфе-TR3». В самом худшем случае он просто забирал машину. «Проблем у нас почти не было», – признавался Экклстоун.
Блеск блеском, но дух Уоррен-стрит и не думал уходить. Время от времени клиенты замечали, что в торговом зале ошиваются крепко сложенные парни – например, ист-эндский уголовник Джек Кромер по кличке Спот. Экклстоун нередко имел дело с криминалом. Однажды к нему пришел известный гангстер, которому нужно было продать машину, и Бернард выдал ему чек на оговоренную сумму. Вечером Энн Джонс обнаружила, что машина куплена в рассрочку и теперь разыскивается, поскольку за нее выплачена не вся сумма.
– Отзови чек, – распорядился Экклстоун.
Через пару дней бандит явился снова.
– Чек отозван! – прорычал он и вытащил револьвер: – Плати, или пристрелю.
– Если выстрелишь, то ничего не получишь, – рявкнул Экклстоун в ответ, и они оба вдруг расхохотались. – Сделаем так, – сказал он, – я заплачу за машину, а остаток отдам тебе наличными.
– Идет, – отозвался гангстер, все еще сжимая в руке револьвер.
Экклстоун отсчитал деньги. К его изумлению, через пару недель гангстер пришел снова и купил новенький «Остин-А40».
Сгорая от желания поучаствовать, Экклстоун убедил Комптона, что гонки «Формулы-3» послужат рекламой их компании, и направился на завод «Купер» в Сурбитоне – настоящую Мекку начинающих гонщиков. Там, на глазах у энтузиастов, Чарльз и Джон Куперы ставили полулитровые мотоциклетные двигатели на металлическое шасси, а послевоенные проблемы с запчастями решали благодаря собственному производству. Экклстоун заказал Куперам болид голубого цвета с двигателем от «Нортона». В 1951 году он появился в Сильверстоуне за рулем американского «форда» с болидом на прицепе – в новом кожаном комбинезоне, набриолиненные волосы зачесаны назад и подчеркивают тонкие черты лица. Следом, в фургоне с названием фирмы, ехал Комптон.
– Подавшись в гонки, – признавал потом Комптон, – мы хотели заявить о себе. И это сработало. В южной Англии нас каждый знал. Организованно и профессионально – у Бернарда ко всему такой подход.
Он оказался в одной компании со Стирлингом Моссом, Майком Хоторном, легендарным Хуаном Фанхио и другими сорвиголовами, уже разыгравшими первый мировой чемпионат. Экклстоун с его всегдашней бесшабашностью даже сумел выиграть пару предварительных заездов, однако одолеть Стирлинга Мосса не смог. За все приходится платить.
8 апреля 1951 года Экклстоун на «Купере МК5/JAP» выиграл Молодежный чемпионат Брандс-Хэтч, показав скорость 62,03 мили в час. В том же году он пришел первым в своем предварительном заезде «Брандс оупен челлендж файнал». В финальной гонке одного из трех его соперников вдруг развернуло. Экклстоун резко ушел вправо, а затем, по словам корреспондента местной газеты, «его “купер” перескочил через заградительный барьер и упал на припаркованный за ним “райли” одного из зрителей, который в результате этого происшествия сломал ногу». Пострадало еще несколько человек, однако, как писала та же газета, «гонка остановлена не была, а механики и любезные сотрудники “Скорой помощи Святого Иоанна” ликвидировали последствия аварии».
Экклстоун чувствовал себя богачом. Пять лет назад он бросил школу – и вот теперь, с полными карманами денег, разъезжал по Бекслихиту на дорогом спортивном «остин-хили». Всегда хорошо одетый и уважаемый в среде таких же дельцов, он заслужил репутацию «храбрейшего человека в автобизнесе». Ему захотелось независимости.
Чтобы переехать от родителей, нужно было жениться. Живший неподалеку приятель познакомил его с Айви Бамфорд – милой брюнеткой на два года старше Бернарда. Айви, дочь плотника, не интересовалась автоспортом и работала на местной телефонной станции – она каждый день соединяла абонентов, втыкая телефонный шнур в нужное гнездо. У них было мало общего, однако Экклстоун все еще оставался девственником и мечтал обзавестись своим жильем. Кроме того, он надеялся, что после свадьбы их с Айви ссоры прекратятся. Девушке же не было резона отказываться от материальных благ. За тысячу фунтов Экклстоун купил у Фреда Комптона таунхаус постройки 30-х годов с четырьмя спальнями на улице Пикфорд-Клоуз в Бекслихите.
Церемония была назначена на 5 сентября 1952 года в Дартфордском бюро регистрации. За несколько дней до бракосочетания Экклстоуна вдруг охватила нерешительность.
– Давай отложим. Лучше в другой раз, – сказал он.
Айви была непреклонна. Отмахнувшись от его тревог, она явилась на церемонию с матерью и теткой, причем все трое плакали.
– Ты уверена, что хочешь замуж? – спросил он. – Это необязательно.
Экклстоун ждал ее вместе с Фредом Комптоном и его женой Джин, которые согласились быть свидетелями. Позднее он утверждал, что родителей на бракосочетании не было («Я им не сказал»). На самом деле они все же пришли и отметили, с каким раздражением Бернард отреагировал на то, что церемонию проводит женщина. Когда с формальностями было покончено, Экклстоун направился к выходу. Секретарь окликнула его на полпути:
– Мистер Экклстоун, вы кое-что забыли.
– Что?
– Свою невесту.
Не было ни фотографа, который запечатлел бы торжественный момент, ни угощения после церемонии. Экклстоуны не праздновали даже свадьбы.
Айви Экклстоун и не подозревала, что вояжи в Брандс-Хэтч становятся все опасней и опасней. Бернард плохо видел и не обладал мастерством Стирлинга Мосса, чтобы уверенно мчаться по наспех проложенным виражам. Наконец произошло неизбежное. В 1953 году он столкнулся с машиной собственного друга Билла Уайтхауса и, пробив заграждение, улетел к зрителям. Первым к искореженному болиду подбежал сам Уайтхаус. Ошарашенный Бернард лежал лицом на руле.
– Ты как, Бернард? – прокричал Уайтхаус.
Экклстоун в ответ что-то пробормотал.
– Отлично. Только не шевелись, а то в клочья разорвут. Ты задавил кого-то из зрителей.
Экклстоун замер, не сразу поняв, что его разыгрывают, хотя сам устраивал похожие шутки неоднократно.
Позже, разглядывая потолок больничной палаты, он размышлял, как быть дальше. Он наслаждался жизнью, делал неплохие деньги и за прошедшие годы «оказывался в больнице раза четыре или пять, но ничего не ломал, и даже крови ни разу не было». Гарри Эппс торговал «фордами» – недавно после аварии ему ампутировали часть руки. Пилоты вообще гибли не так уж редко. «Я понял, что не хочу сломать позвоночник и всю жизнь разглядывать потолок, поэтому решил посвятить себя бизнесу».
Он вернулся к делам, но оставался один должок… Возможность отплатить представилась Бернарду, когда он, разогнавшись на своем серебристом спортивном «мерседесе», врезался в автобус на одной из улиц Бекслихита. Экклстоун поранил руку, однако виноватым себя не признал и объяснил зевакам:
– Это машина Билла Уайтхауса. Он сбежал.
Уайтхаус, у которого была точно такая же машина, вскоре услыхал об аварии. Он бросился к гаражу, распахнул дверь… Все сразу встало на свои места.
Риск подпитывал жажду больших денег. Экклстоун обожал азартные игры. По вечерам у друзей он часто играл на деньги в рулетку, джин-рамми и «Монополию». Случались игры и покрупнее. От торговцев с Уоррен-стрит он узнал о «Крокфордс» – так называлось одно из немногочисленных лондонских казино. Никакого членства в те времена не требовалось. Бернард заказал столик на вечернее представление и вдвоем с женой: он – в смокинге, а Айви – в дорогом коктейльном платье – поехал из Бекслихита в Мейфэр. Роскошь их просто поразила. Изысканное шоу и ужин казались откровением для людей, еще не отвыкших от продуктовых карточек и ночных налетов.
– Настоящий шик, – сказал жене Экклстоун.
Однако сильнее всего гостей манили обтянутые сукном столы, за которыми играли в шмен-де-фер[3], блэкджек и рулетку. До сих пор Экклстоун делал крупные ставки лишь на скачках и собачьих бегах через своего друга – букмекера Тони Морриса. «Крокфордс» оказался классом выше не только в смысле обстановки, но и с точки зрения размера ставок. Азартные игры не были для Экклстоуна болезненным пристрастием. Он обожал их потому, что риск, удача и хладнокровная оценка вероятностей идеально вписывались в его жизненную философию. По его мнению, любой из нас не застрахован от собственных ошибок и их последствий, а значит, должен за себя отвечать. К аутсайдерам Бернард относился с убийственным безразличием.
– Я игрок, – говорил Экклстоун, – а игрок доказывает своей игрой, что он прав.
Игра для него была как торговля автомобилями. Сам Экклстоун объяснял:
– Я в уме вычислял стоимость всех машин на площадке – без всяких заметок на салфетках. В «Крокфордс» я точно так же подсчитывал вероятности. Никакой системы. Хотел бы я быть дилером, когда кто-то за столом играет по собственной системе. Я понял, что лучше всего искать игроков, которым не везет. Люблю играть против невезучих.
Вращаясь в этих кругах, Экклстоун обретал все больший вкус к деньгам, которые позволили бы забыть о нищете детских лет. Как-то раз, в 1954-м, Джимми Оливер пригласил его пообедать в яхт-клубе Пула, на побережье Дорсета. Экклстоун заметил среди гостей сэра Бернарда Докера с женой – чету миллионеров, живших на широкую ногу.
– Похоже, с жалкой сотней тысяч здесь только за нищего сойдешь, – заметил он с легкой завистью.
В том же году он оставил свой таунхаус родителям, а сам купил отдельный дом на соседней Дэнсон-роуд. Едва рабочие полностью переделали здание по его тщательно проработанному проекту, Экклстоун уже начал искать следующее жилище. С недвижимостью он поступал как с машинами и никогда не стремился к постоянству.
В сентябре у него родилась дочь Дебора Энн. Восторженный папаша постоянно приносил домой детские вещи и игрушки, пытаясь заменить чувства подарками, однако счастливой семейной жизни не получалось. Когда что-то пачкалось, ломалось или лежало не на месте, он устраивал скандал. Дотошный на работе, он оставался таким же и дома. Айви не нравилось, что он поздно приходит, а ему – что она не интересуется его делами. Потом его вывело из себя ее требование не работать в Рождество и даже – неслыханное дело – устроить праздник. Тем не менее пришлось все же пригласить родителей, приготовить индейку и дарить подарки. Впрочем, Экклстоуну нравилось, что родители часто забирают Дебби на ночь – тогда он, несмотря на протесты Айви, отправлялся в кино или в «Крокфордс». Жена стала его невольным пассажиром в гонке за миллионами.
Первым препятствием – и первой же жертвой – стал Фред Комптон. Они все чаще ссорились.
– Я не мог примириться с тем, как Экклстоун ведет дела, – признавался Комптон. – В итоге я вообще не работал. Это не его вина – просто от меня уже не было никакой пользы.
Желая избавиться от партнера, Экклстоун завел разговор с нарочитой небрежностью.
– Либо я выкуплю твою долю, либо ты – мою, – сказал он. – Решай сам.
Комптон тоже торговал подержанными машинами, однако Бернард застал его врасплох, предложив:
– Просто напиши свою цену.
Проницательный Экклстоун угадал ход мыслей компаньона: тот не поверит, что его партнер готов заплатить много.
Как и предполагалось, Комптон запросил меньше, чем хотел бы выручить, однако больше, чем, по его расчетам, готов был выложить Бернард. Тот же, к удивлению Комптона, согласился и сразу повел его к ближайшему нотариусу оформлять сделку.
– Такова цена свободы, – сказал Экклстоун, прощаясь с Комптоном.
Став единоличным владельцем компании, Бернард повел дела более агрессивно. Он выкупил у Рона Фроста автоцентр «Барнхерст» в Бекслихите и приобрел опцион на покупку комплекса «Струд мотор компани» в графстве Кент, который затем выгодно перепродал. Даже Комптон отдавал ему должное: «Превосходный автокомплекс в отличном месте. Правда, провернуть все было непросто».
Вместе с Роном Шоу он пытался за 46 тысяч фунтов купить Брандс-Хэтч, но в последний момент их обманули. В 1956 году Экклстоун продал свой дом, автомобиль, несколько соседних земельных участков под застройку и перебрался в Барн-коттедж – особняк с пятью спальнями на Парквуд-роуд в районе Бексли. Как и раньше, всей семье пришлось жить в доме, где еще вовсю трудились рабочие. Экклстоун раскошелился не потому, что «новый дом лучше», а потому, что «стоит недорого и вложение выгодное». Элегантный делец, выгуливающий по улицам Бекслихита своего бульдога, никогда не упускал хорошей сделки.
– Торговля – это состояние души. Люди обычно покупают то, что им не нужно, так что приходится убеждать продавца, что ты и правда готов купить. Мне не нравится манера арабов просить сто, рассчитывая получить шестьдесят. Людей нельзя оскорблять. Все имеет цену, только точной цены никто не знает. Для разных людей одно и то же имеет разную стоимость. Я ее прикидываю и потом назначаю цену. Когда покупаю, я всегда прошу владельца назвать сумму. «Это же твоя вещь, а не моя», – говорю я. Если предлагать цену наугад, обязательно переплатишь.
В компании конкурентов по автобизнесу в Бекслихите, собиравшейся в местных пабах и Брандс-Хэтч, был Льюис Эванс по кличке Поп, а у него – сын Стюарт Льюис-Эванс, молодой человек одного роста и возраста с Экклстоуном. В начале 50-х он как-то обогнал Экклстоуна в гонке на «куперах», а к 1957 году дорос до «Формулы-1» и в составе команды «Коннот» сражался в Монако со знаменитым Фанхио. Воодушевленный успехом друга, Экклстоун предложил тому вести его коммерческие дела. Когда в этом же году Льюис-Эванс опередил в Гудвуде Стирлинга Мосса, Экклстоун договорился с Тони Вандервеллом, что вместо ненадежного «коннота» тот будет пилотировать болид его команды «Вэнуолл» и станет напарником Мосса. Вандервелл также разрешил Экклстоуну вести с автодромами переговоры о гонораре за выступления Льюис-Эванса.
Автогоночный бизнес оставался уделом богатых энтузиастов, дельцов да мелкой аристократии и с финансовой точки зрения был организован примитивно. Каждый гонщик и команда по отдельности договаривались с владельцами автодрома о гонораре и размере призовых. Организаторы гонок стремились привлечь зрителей и поэтому платили «Феррари» и Фанхио больше, чем безвестным пилотам на заурядных машинах. Промоутеры справедливо полагали, что пилотам и владельцам команд попроще нужны не деньги, а атмосфера постоянного риска и натянутые как струна нервы. В этом сумасшедшем мире машины то и дело сталкивались и вспыхивали, а в спортивных журналах некрологи еженедельно соседствовали с леденящими кровь отчетами о боях четырехколесных гладиаторов. В 1958 году команда «Коннот» обанкротилась, и влюбленный в гонки Экклстоун ухватился за возможность оказаться среди избранных.
Когда было объявлено о продаже трех болидов «Коннот» вместе с запчастями с аукциона, Экклстоун был в отъезде и велел кому-то из сотрудников шоу-рума в Бекслихите их купить.
– За какую цену? – спросил тот.
– Неважно, – ответил Экклстоун. – Просто пойди и купи.
Три древних болида стали его пропуском в элитный клуб. Ностальгия тут была ни при чем. Он рассчитывал извлечь прибыль из ожидаемой победы двух «коннотов» в Гран-при Новой Зеландии и убедил Стюарта Льюис-Френсиса и Роя Сальвадори отправиться на другой конец света. Машины после гонки велено было продать.
Впрочем, после провального выступления покупатели не спешили раскошеливаться. Сальвадори сообщил по телефону, что за оба «коннота» можно выручить разве что альбом для марок. Экклстоун наорал на гонщика и отменил сделку. Машины переправили в Европу как раз к началу Гран-при Монако.
Атмосфера опьянила прибывшего на место событий Экклстоуна. В отличие от других трасс, эта незабываемая гонка проходила прямо на улицах, под окнами княжеского дворца и вдоль набережной, где швартовались яхты миллионеров. Недовольный наемным пилотом, Бернард прогнал беднягу и сам сел за руль. В гонке участвовало еще тридцать машин, и он не сумел пройти квалификацию, удостоившись от прессы отзыва: «Это несерьезно». Вдобавок в казино ему тоже не повезло.
После поражений Экклстоун редко падал духом. В минуты обиды и отчаянья его утешала спасительная мысль: бизнес развивается. Он путешествовал по стране, раз за разом обходя конкурентов. Коллеги говорили, что юноша «великолепен, а в финансах и организационных вопросах – настоящий гений». Бесстрастное лицо скрывало холодный рассудок. Как правило, он покупал лучшие машины с большим пробегом, причем продавец и не догадывался об их потенциальной прибыльности. Разумеется, в дело шли разные хитрости. «Скрученный» пробег и всякие махинации с одометром были в порядке вещей. До наступления электронной эры одометр представлял собой набор колесиков с цифрами. Чтобы продать автомобиль подороже, эти колесики прокручивались в обратном направлении, снижая пробег. Некто Джон Янг, владевший в южном Лондоне крупным бизнесом по продаже «мерседесов» и «ягуаров», относился с особым подозрением именно к «Бернарду», который, по его словам, «скрупулезно скручивал одометры». Клиент, как правило, ни о чем не догадывался, однако по одной из жалоб было все же начато расследование.
– У меня все машины «скрученные», – с сарказмом заявил инспектору Экклстоун, а потом на полном серьезе прибавил: – Накажите меня – и куча людей лишится рабочих мест.
Попав в «переделку», нужно было с улыбкой заговорить властям зубы. Экклстоун в итоге сумел убедить суд, что во всех махинациях с одометром виноват другой продавец, которому машину давали на время.
Размах его операций в Бекслихите все рос и рос. В 1956 году он купил «Хиллс-гэридж», торговавший «мерседесами», а еще через два года объединил свою фирму с крупнейшей в районе компанией «Джеймс Спенсер лимитед», у которой была лицензия на торговлю новыми «моррисами», «остинами», «эм-джи» и «вулсли». Экклстоун словно денежный станок купил. Спрос на новые машины был колоссальный, особенно у среднего класса в пригородах. Со времен войны люди, спасаясь от сумасшедшего налога на прибыль, скопили огромные суммы наличных и теперь стремились их потратить. Продавцы автомобилей столкнулись с проблемой: заводы выпускали недостаточно новых машин. Чтобы бороться с дефицитом и конкурентами, приходилось давать взятки сотрудникам отделов продаж этих заводов. Экклстоун был прозорливее всех и очень этим гордился. Тем, кому новая машина была не по карману, он предлагал отличные подержанные автомобили, ремонтом которых занималось шестеро механиков в мастерской на задах. Планируя расширить свой бизнес, он разработал план по превращению предприятия Джеймса Спенсера в ультрасовременный шоу-рум.
Реконструкция была в самом разгаре, а Экклстоун с Льюис-Эвансом в октябре 1958 года улетели в Касабланку, чтобы участвовать в Гран-при Марокко. Молодой гонщик на «вэнуолле» сражался с двумя английскими звездами: Стирлингом Моссом и Майком Хоторном. Экклстоун стоял на пит-лейн чуть в стороне от пыльной трассы, держа в обеих руках по секундомеру, и следил за темпом своего друга. Гонка перевалила экватор, как вдруг в дальней части трассы что-то вспыхнуло и в небо поднялся столб дыма. Экклстоун помчался туда и обнаружил, что у Льюис-Эванса сгорел мотор, он потерял управление и вылетел с трассы. Пилота, у которого было обожжено 70 % поверхности тела, отвезли в местную больницу. Сидя возле укутанного одеялом друга в бесконечном ожидании доктора, Экклстоун очень переживал. Чтобы избавить Стюарта от боли и неминуемой смерти от рук местных эскулапов, Тони Вандервелл зафрахтовал самолет, и они вернулись в Англию. Через шесть дней после аварии друг умер прямо на руках у Экклстоуна. Авторы некрологов не стали упоминать о риске и призывать к осторожности – все как один превозносили «маленького гонщика с большим сердцем», пополнившего длинный список жертв «Формулы-1». Через несколько дней Экклстоуну исполнилось 28 лет. Он сильно переживал мучительную смерть друга и охладел к автогонкам. «Конноты» были проданы, Экклстоун ушел из автоспорта. Все свое время он посвящал торговле машинами и недвижимостью, становясь все богаче и богаче.
Шоу-рум Джеймса Спенсера на Бекслихит-бродвей был превращен в автоцентр будущего. К оформлению Экклстоун относился очень придирчиво и в этот раз до бесконечности вникал во все мелочи. Только-только закончилась эпоха сурового аскетизма, так что стеклянный фасад и ослепительно белые стены шоу-рума являли собой невиданное зрелище. Экклстоун распорядился выставить подсвеченные автомобили ровной шеренгой на белых плитках, а пол вокруг них застелить толстыми коврами. Раздвижные двери в дальней стене вели в зал с подержанными машинами для настоящих ценителей: «роллс-ройсами», «мазерати» и «ягуарами». Гости попадали туда только по личному приглашению Экклстоуна.
– Терпеть не могу, когда там шастают посетители, – говорил он одному из продавцов. – Они как крысы. Вечно все испачкают.
Стены в кабинете Экклстоуна были прозрачные, к нему вела причудливая винтовая лестница, а в нишах у ее подножия стояли диваны. На рабочем столе красовались три телефона: желтый, красный и кремовый. Он постоянно поправлял провода и стопки документов, после чего подходил к столу своей секретарши Энн Джонс и, словно заботливая наседка, смахивал с него пылинки и аккуратно раскладывал бумаги. «Все мы под крылом у папочки», – думала Джонс. Но шаткий мир вскоре дал трещину.
– Я вам секретарша, а не уборщица, – рявкнула она, когда Экклстоун стал возмущаться беспорядком на ее рабочем месте. Однако тот был непоколебим.
Он был настоящий человек-оркестр, вникал во все детали и требовал беспрекословного подчинения. Нелегко было терпеть, когда он взрывался проклятиями в адрес не сдержавших своего слова поставщиков или вдруг бросал трубку. Примитивная телефонная связь выводила его из себя, и Экклстоун в гневе швырял аппараты в стену или на пол. Секретаршам в соседней комнате приходилось уворачиваться от обломков пластмассы, делая вид, что ничего не случилось. Мастера из телефонной компании то и дело заменяли разбитые аппараты, а верная Энн Джонс каждый раз прибиралась за боссом, которым искренне восхищалась. Когда очередная секретарша не выдерживала его грубой брани и уходила в слезах, Энн невозмутимо звонила в кадровое агентство, чтобы прислали новую.
Атмосфера постоянного напряжения сильнее всех сказывалась на менеджере Сидни Экклстоуне. С утра он приходил первым и узнавал о появлении сына по череде телефонных звонков: «Идет». По вечерам Сидни закрывал помещение и уходил последним. Днем он работал с клиентами и подвергался постоянным нападкам Бернарда: «Как можно было его упустить! Он бы купил». Чтобы успокоиться, Сидни выходил на улицу и полировал выставленные там машины. Кое-кто из посетителей, считавшихся близкими друзьями Экклстоуна, – например, Рон Шоу – полагал, что стороннему наблюдателю отношения между сыном и отцом показались бы натянутыми. У Бернарда с Сидни было на первый взгляд мало общего, однако Экклстоун думал иначе.
– Я не терроризировал отца, – оправдывался он. – Я просто высказывал свое мнение.
В конце концов они выработали такую систему: Сидни приветствовал посетителей и знаком показывал сыну, что наклевывается сделка, а тот в нужный момент спускался из кабинета. Сидни с открытым ртом следил, как Бернард продает дорогой «эм-джи» человеку, заглянувшему посмотреть простенький «моррис». Он втайне гордился успехами сына, был благодарен ему за достойную работу и, как это принято только у англичан, совершенно не выказывал отеческой любви. Всякий раз, когда Энн Джонс в истерике убегала с работы, именно Сидни отправлялся к ней домой с подарком: букетом цветов, коробкой шоколада или даже платком, который лично вышила мать Экклстоуна, – и уговаривал Джонс вернуться. Все повторялось снова и снова, преданность сотрудников подвергалась постоянным испытаниям. Увидев однажды, что Джонс прислали букет цветов с карточкой «От тайного воздыхателя», Экклстоун едко заметил, что букет, «вероятно, от конкурента, мечтающего выведать наши секреты».
Жесткий контроль за подчиненными, расходами и внешним видом торгового зала составлял основу деловой философии Экклстоуна. К 1960 году, началу «разгульных шестидесятых», все складывалось как нельзя лучше. Белоснежный шоу-рум Спенсера был великолепен, машины так и сверкали – особенно новые спортивные «эм-джи», – а жители пригородов начали покупать автомобили для жен и детей. Поддерживая бешеный спрос, находившиеся у власти консерваторы ввели рассрочку, и теперь Экклстоун мог одалживать своим клиентам деньги на покупку. Чтобы зарабатывать на кредитных операциях, в марте 1961 года он основал компанию «Арвин секьюритиз» и стал неплохо наживаться на процентах по ссудам. В графстве Кент, в отличие от других областей Великобритании, средний класс исправно вносил ежемесячные платежи. Тех, у кого все же возникали недоимки, навещал массивный сборщик долгов Рон Смит на зеленом «Триумфе-TR3». В самом худшем случае он просто забирал машину. «Проблем у нас почти не было», – признавался Экклстоун.
Блеск блеском, но дух Уоррен-стрит и не думал уходить. Время от времени клиенты замечали, что в торговом зале ошиваются крепко сложенные парни – например, ист-эндский уголовник Джек Кромер по кличке Спот. Экклстоун нередко имел дело с криминалом. Однажды к нему пришел известный гангстер, которому нужно было продать машину, и Бернард выдал ему чек на оговоренную сумму. Вечером Энн Джонс обнаружила, что машина куплена в рассрочку и теперь разыскивается, поскольку за нее выплачена не вся сумма.
– Отзови чек, – распорядился Экклстоун.
Через пару дней бандит явился снова.
– Чек отозван! – прорычал он и вытащил револьвер: – Плати, или пристрелю.
– Если выстрелишь, то ничего не получишь, – рявкнул Экклстоун в ответ, и они оба вдруг расхохотались. – Сделаем так, – сказал он, – я заплачу за машину, а остаток отдам тебе наличными.
– Идет, – отозвался гангстер, все еще сжимая в руке револьвер.
Экклстоун отсчитал деньги. К его изумлению, через пару недель гангстер пришел снова и купил новенький «Остин-А40».