Страница:
– Бьорн Белтэ.
– Норвежец?
– Да.
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.
– Профессия?
– Археолог. Старший преподаватель в Университете Осло.
– Что вы делаете в Центре Снорри?
– У меня был исследовательский проект вместе с преподобным Магнусом.
– Почему вы думаете, что преподобного Магнуса убили?
– Потому что он лежал в купальне…
– Ему могло стать плохо.
Что-то мешает ему признать, что скромный служитель Господа в Рейкхольте был убит. Рейкхольт – тихое местечко. Немногочисленные жители – люди мирные и богобоязненные. Только туристы и ученые посещают забытый богом поселок с красивой церковью, музеем и фундаментом усадьбы Снорри.
– Произошла кража, – говорю я.
Тишина наполнена взаимным недоверием. Он испытующе смотрит на меня. Я стал белым как мел. Глаза с красными прожилками спрятались за толстыми стеклами очков. Я близорук, и у меня слабая нервная система. Для начальника полиции допрашивать меня – сущее мучение. Я понимаю, что он не хочет признать, что преподобный Магнус был убит. Как будто убийство – это больше того, что он в состоянии вынести.
– И что же, – спрашивает он, – было украдено?
– Очень старый манускрипт.
– Хотите сказать, что преподобный Магнус был убит из-за какого-то манускрипта?
– Не из-за какого-то. Мы называли его «Кодекс Снорри».
– Это что такое?
– Собрание пергаментов с текстами середины десятого века и последующих примерно двухсот лет.
Тишина.
– Написанных Снорри? – Мускул сдвинул одну бровь.
– Это длинная история.
– Я так и думал.
За окном летает морская чайка, которая вдруг устремляется вниз, высмотрев, где можно перекусить.
– Манускрипты Снорри, насколько мне известно, находятся в собрании исландских рукописей в Институте Аурни Магнуссона[18] в Рейкьявике, – говорит он.
– Не все, – поправляю я его. – Часть текстов хранится в Копенгагене, Упсале, Утрехте.
– И еще один у преподобного Магнуса в Рейкхольте?
– Он нашел его примерно неделю назад.
– И о находке было сообщено?
– Сегодня. Потому-то я и ездил в Рейкьявик. А вернувшись, нашел его мертвым.
– Как вы полагаете, кто украл кодекс?
– Те, кто убил преподобного Магнуса.
– Почему его украли?
– Чтобы продать, я думаю. Коллекционеры за манускрипт, написанный рукой Снорри, могут назначить высокую цену.
– Вот как.
Я развожу руками и про себя думаю, как хорошо, что из Рейкьявика уже едет группа детективов. Убийство и исчезнувший памятник культуры – дело не для начальника полиции Боргарнеса.
– А ваш совместный исследовательский проект… – начал он.
– Его тему тоже довольно сложно объяснить.
– И все-таки попробуйте.
– Мы разрабатывали теорию о том, что Снорри оставил в тексте какое-то зашифрованное сообщение.
– Зашифрованное?
– Какой-то код. Карты. Священную геометрию.
– Вот как.
Он не имеет ни малейшего представления о том, что я говорю.
– Мы думаем, – поясняю я, – Снорри хорошо знал, что наши предки размещали важнейшие объекты – церкви, монастыри, большие усадьбы, крепости – в соответствии со священной геометрией, основанной на пифагорейской и неоплатонической философии и математике. Они использовали свои знания, заимствованные из Античности, во всем – от создания карт до конструирования судов викингов и деревянных церквей.
Во взгляде начальника полиции недоверие. Он перестает писать. Я говорю не обо всем Многое я опускаю. О многом не могу рассказывать. Потому что не знаю. Потому что не понимаю. Я ничего не говорю о коде, который мы с преподобным Магнусом сумели взломать накануне. Кое-что я хочу сохранить для себя.
– Я не археолог, – говорит начальник полиции, – и не историк. Но даже если предположить, что подобное открытие будет чрезвычайно интересным для вас, исследователей и ученых, я не могу допустить, что кому-то ради него захочется совершить убийство.
На этот раз молчу я. Потому что думаю точно так же.
В течение полутора часов я даю показания. Впрочем, я больше запутываю, чем объясняю. Вопросы начальника полиции сыплются один за другим. Он ничего не может понять. Не могу понять и я.
В середине допроса входит детектив из столичной криминальной полиции. Он бросает прозрачный пластиковый мешок на стол перед начальником полиции. В нем очки преподобного Магнуса. Местные подчиненные начальника полиции не смогли обнаружить их на дне купальни. Начальник смущен. Оба переходят в соседний кабинет. За стеной я слышу их возбужденные голоса. Потом они возвращаются, и допрос продолжается. Детектив садится у окна и слушает. То и дело он устремляет на меня взгляд, словно хочет проверить, не сумасшедший ли я. Через некоторое время он спрашивает меня, где я был, когда умер преподобный Магнус. Я рассказываю, что был в Рейкьявике у профессора Трайна Сигурдссона в Институте Аурни Магнуссона.
Сразу после этого меня ведут в камеру. Я арестован? Сижу в камере три четверти часа, после чего за мной приходят. Только теперь детектив из Рейкьявика жмет мне руку и называет себя. Когда исландец называет свое имя, это звучит так, будто он набрал полный рот шариков.
– Нам пришлось проверить, действительно ли вы являетесь тем, за кого себя выдаете, и сможет ли кто-нибудь подтвердить вашу историю.
– Вы думаете, что это я утопил преподобного Магнуса?
Ни один не отвечает. Наконец начальник полиции говорит:
– Мой коллега из криминальной полиции полагает, что лучше всего предоставить вам статус подозреваемого, чтобы у вас были все права, которые дает этот статус.
Его слова брошены в котел, где уже закипает негодование. Респектабельного начальника полиции, стоящего на охране закона, столпа местного общества, только что одолел старший полицейский, приехавший из столицы. Я начинаю чувствовать известную симпатию к этому начальнику полиции. Баланс сил изменился. Теперь этот человек на моей стороне. Нас двое против одного.
Допрос продолжается.
Я рассказываю меньше того немногого, что знаю сам. Периодически полицейские записывают какие-то мои слова при явном отсутствии интереса ко мне, из чего сам собою напрашивается вывод, что ни полиция Боргарнеса, ни столичная криминальная полиция никогда не смогут разобраться в хитросплетениях этого дела.
Придется заняться им самому.
2
3
4
5
6
7
Тингведлир
1
– Норвежец?
– Да.
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.
– Профессия?
– Археолог. Старший преподаватель в Университете Осло.
– Что вы делаете в Центре Снорри?
– У меня был исследовательский проект вместе с преподобным Магнусом.
– Почему вы думаете, что преподобного Магнуса убили?
– Потому что он лежал в купальне…
– Ему могло стать плохо.
Что-то мешает ему признать, что скромный служитель Господа в Рейкхольте был убит. Рейкхольт – тихое местечко. Немногочисленные жители – люди мирные и богобоязненные. Только туристы и ученые посещают забытый богом поселок с красивой церковью, музеем и фундаментом усадьбы Снорри.
– Произошла кража, – говорю я.
Тишина наполнена взаимным недоверием. Он испытующе смотрит на меня. Я стал белым как мел. Глаза с красными прожилками спрятались за толстыми стеклами очков. Я близорук, и у меня слабая нервная система. Для начальника полиции допрашивать меня – сущее мучение. Я понимаю, что он не хочет признать, что преподобный Магнус был убит. Как будто убийство – это больше того, что он в состоянии вынести.
– И что же, – спрашивает он, – было украдено?
– Очень старый манускрипт.
– Хотите сказать, что преподобный Магнус был убит из-за какого-то манускрипта?
– Не из-за какого-то. Мы называли его «Кодекс Снорри».
– Это что такое?
– Собрание пергаментов с текстами середины десятого века и последующих примерно двухсот лет.
Тишина.
– Написанных Снорри? – Мускул сдвинул одну бровь.
– Это длинная история.
– Я так и думал.
За окном летает морская чайка, которая вдруг устремляется вниз, высмотрев, где можно перекусить.
– Манускрипты Снорри, насколько мне известно, находятся в собрании исландских рукописей в Институте Аурни Магнуссона[18] в Рейкьявике, – говорит он.
– Не все, – поправляю я его. – Часть текстов хранится в Копенгагене, Упсале, Утрехте.
– И еще один у преподобного Магнуса в Рейкхольте?
– Он нашел его примерно неделю назад.
– И о находке было сообщено?
– Сегодня. Потому-то я и ездил в Рейкьявик. А вернувшись, нашел его мертвым.
– Как вы полагаете, кто украл кодекс?
– Те, кто убил преподобного Магнуса.
– Почему его украли?
– Чтобы продать, я думаю. Коллекционеры за манускрипт, написанный рукой Снорри, могут назначить высокую цену.
– Вот как.
Я развожу руками и про себя думаю, как хорошо, что из Рейкьявика уже едет группа детективов. Убийство и исчезнувший памятник культуры – дело не для начальника полиции Боргарнеса.
– А ваш совместный исследовательский проект… – начал он.
– Его тему тоже довольно сложно объяснить.
– И все-таки попробуйте.
– Мы разрабатывали теорию о том, что Снорри оставил в тексте какое-то зашифрованное сообщение.
– Зашифрованное?
– Какой-то код. Карты. Священную геометрию.
– Вот как.
Он не имеет ни малейшего представления о том, что я говорю.
– Мы думаем, – поясняю я, – Снорри хорошо знал, что наши предки размещали важнейшие объекты – церкви, монастыри, большие усадьбы, крепости – в соответствии со священной геометрией, основанной на пифагорейской и неоплатонической философии и математике. Они использовали свои знания, заимствованные из Античности, во всем – от создания карт до конструирования судов викингов и деревянных церквей.
Во взгляде начальника полиции недоверие. Он перестает писать. Я говорю не обо всем Многое я опускаю. О многом не могу рассказывать. Потому что не знаю. Потому что не понимаю. Я ничего не говорю о коде, который мы с преподобным Магнусом сумели взломать накануне. Кое-что я хочу сохранить для себя.
– Я не археолог, – говорит начальник полиции, – и не историк. Но даже если предположить, что подобное открытие будет чрезвычайно интересным для вас, исследователей и ученых, я не могу допустить, что кому-то ради него захочется совершить убийство.
На этот раз молчу я. Потому что думаю точно так же.
В течение полутора часов я даю показания. Впрочем, я больше запутываю, чем объясняю. Вопросы начальника полиции сыплются один за другим. Он ничего не может понять. Не могу понять и я.
В середине допроса входит детектив из столичной криминальной полиции. Он бросает прозрачный пластиковый мешок на стол перед начальником полиции. В нем очки преподобного Магнуса. Местные подчиненные начальника полиции не смогли обнаружить их на дне купальни. Начальник смущен. Оба переходят в соседний кабинет. За стеной я слышу их возбужденные голоса. Потом они возвращаются, и допрос продолжается. Детектив садится у окна и слушает. То и дело он устремляет на меня взгляд, словно хочет проверить, не сумасшедший ли я. Через некоторое время он спрашивает меня, где я был, когда умер преподобный Магнус. Я рассказываю, что был в Рейкьявике у профессора Трайна Сигурдссона в Институте Аурни Магнуссона.
Сразу после этого меня ведут в камеру. Я арестован? Сижу в камере три четверти часа, после чего за мной приходят. Только теперь детектив из Рейкьявика жмет мне руку и называет себя. Когда исландец называет свое имя, это звучит так, будто он набрал полный рот шариков.
– Нам пришлось проверить, действительно ли вы являетесь тем, за кого себя выдаете, и сможет ли кто-нибудь подтвердить вашу историю.
– Вы думаете, что это я утопил преподобного Магнуса?
Ни один не отвечает. Наконец начальник полиции говорит:
– Мой коллега из криминальной полиции полагает, что лучше всего предоставить вам статус подозреваемого, чтобы у вас были все права, которые дает этот статус.
Его слова брошены в котел, где уже закипает негодование. Респектабельного начальника полиции, стоящего на охране закона, столпа местного общества, только что одолел старший полицейский, приехавший из столицы. Я начинаю чувствовать известную симпатию к этому начальнику полиции. Баланс сил изменился. Теперь этот человек на моей стороне. Нас двое против одного.
Допрос продолжается.
Я рассказываю меньше того немногого, что знаю сам. Периодически полицейские записывают какие-то мои слова при явном отсутствии интереса ко мне, из чего сам собою напрашивается вывод, что ни полиция Боргарнеса, ни столичная криминальная полиция никогда не смогут разобраться в хитросплетениях этого дела.
Придется заняться им самому.
2
В Рейкхольт я приезжаю вечером.
Полиция огородила пасторскую усадьбу желтой пластиковой лентой. От порывов ветра лента издает скребущий звук. Я иду дальше, к «Бассейну Снорри».
И резко останавливаюсь.
Полицейские машины уехали. «Скорая» увезла тело преподобного Магнуса в Институт судебной медицины в Рейкьявике, где патологоанатомы разрежут его на кусочки, чтобы выяснить причину смерти.
Зато журналисты все еще тут. Они хотят зафиксировать недосказанное. Тележурналист со Второго канала, купаясь в ярких лучах двух ламп, что-то говорит в микрофон. Журналисты и фотокорреспонденты из газет «Моргунбладид», «Фреттабладид» и «Верденс Ганг» толпятся вокруг места преступления. К счастью, они меня не замечают. Они нетерпеливо и бесцельно перебегают с места на место вокруг купальни.
Все это время у меня перед глазами стоит преподобный Магнус. Я пытаюсь найти смысл, какое-то объяснение его смерти. В конце концов я отправляюсь обратно в свою квартиру в Центре Снорри.
Полиция огородила пасторскую усадьбу желтой пластиковой лентой. От порывов ветра лента издает скребущий звук. Я иду дальше, к «Бассейну Снорри».
И резко останавливаюсь.
Полицейские машины уехали. «Скорая» увезла тело преподобного Магнуса в Институт судебной медицины в Рейкьявике, где патологоанатомы разрежут его на кусочки, чтобы выяснить причину смерти.
Зато журналисты все еще тут. Они хотят зафиксировать недосказанное. Тележурналист со Второго канала, купаясь в ярких лучах двух ламп, что-то говорит в микрофон. Журналисты и фотокорреспонденты из газет «Моргунбладид», «Фреттабладид» и «Верденс Ганг» толпятся вокруг места преступления. К счастью, они меня не замечают. Они нетерпеливо и бесцельно перебегают с места на место вокруг купальни.
Все это время у меня перед глазами стоит преподобный Магнус. Я пытаюсь найти смысл, какое-то объяснение его смерти. В конце концов я отправляюсь обратно в свою квартиру в Центре Снорри.
3
Я замечаю это сразу. Здесь кто-то побывал.
В квартире порядок точно такой же, как при моем уходе. Но у меня острый взгляд. А я всегда точно знаю, куда и как положил свои вещи. Такие, как ноутбук. Листки с записями. Правый носок с дыркой на пятке.
Кто-то здесь побывал и что-то вынюхивал. Но ничего не украл. Кроме душевного спокойствия.
Конечно, это могли быть полицейские. Возможно, в Исландии они имеют право обыскивать квартиру главного подозреваемого и не говорить ему об этом. Но я не исключаю и того, что это могли быть убийцы преподобного Магнуса.
Я совершаю обход, чтобы убедиться, что я дома один. Задергиваю шторы. Заглядываю под кровать и в шкафы. Проверяю мобильный телефон, лежащий на ночном столике.
Поступило два сообщения. Одно голосовое, другое – фотография. Отправитель обоих – преподобный Магнус. Голосовое отправлено в 13:42. Видимо, совсем незадолго до того, как он умер.
– Привет, Бьорн, это я, – говорит голос из могилы. Я слышу, что он взволнован и немного удивлен. – Те самые иностранные ученые? Из Института Шиммера? Они идут ко мне от автостоянки. Целая компания. Я пошлю тебе фото. – Он делано смеется. – Ты знаком с некоторыми учеными – можешь кого-нибудь узнать? Только дело в том, что… Нет, пожалуй, не сейчас. Я хотел, чтобы ты знал только это. Увидимся!
На нечетком фото, снятом через стекло, автостоянка. На заднем плане виден черный внедорожник. Фигуры четырех человек, направляющихся к дому. Один из них – настоящий великан.
Начальник полиции говорит, что уже поздно. Он зайдет ко мне завтра утром. А сегодня просит переслать фото.
В квартире порядок точно такой же, как при моем уходе. Но у меня острый взгляд. А я всегда точно знаю, куда и как положил свои вещи. Такие, как ноутбук. Листки с записями. Правый носок с дыркой на пятке.
Кто-то здесь побывал и что-то вынюхивал. Но ничего не украл. Кроме душевного спокойствия.
Конечно, это могли быть полицейские. Возможно, в Исландии они имеют право обыскивать квартиру главного подозреваемого и не говорить ему об этом. Но я не исключаю и того, что это могли быть убийцы преподобного Магнуса.
Я совершаю обход, чтобы убедиться, что я дома один. Задергиваю шторы. Заглядываю под кровать и в шкафы. Проверяю мобильный телефон, лежащий на ночном столике.
Поступило два сообщения. Одно голосовое, другое – фотография. Отправитель обоих – преподобный Магнус. Голосовое отправлено в 13:42. Видимо, совсем незадолго до того, как он умер.
– Привет, Бьорн, это я, – говорит голос из могилы. Я слышу, что он взволнован и немного удивлен. – Те самые иностранные ученые? Из Института Шиммера? Они идут ко мне от автостоянки. Целая компания. Я пошлю тебе фото. – Он делано смеется. – Ты знаком с некоторыми учеными – можешь кого-нибудь узнать? Только дело в том, что… Нет, пожалуй, не сейчас. Я хотел, чтобы ты знал только это. Увидимся!
На нечетком фото, снятом через стекло, автостоянка. На заднем плане виден черный внедорожник. Фигуры четырех человек, направляющихся к дому. Один из них – настоящий великан.
Начальник полиции говорит, что уже поздно. Он зайдет ко мне завтра утром. А сегодня просит переслать фото.
4
Утреннее солнце заливает ландшафт таким ярким светом, что кажется, будто Рейкхольт – передержанная фотография. Вдали виднеются вулканы среди гор. Пар геотермальных источников сначала поднимается прямо вверх, потом порывом легкого бриза его относит в сторону.
Я закрываю дверь и выхожу на площадку перед Центром Снорри. Тишина.
Однажды, когда я пришел в дом, где провел детство Леонардо да Винчи, на склоне горы в Тоскане, меня охватило глубокое чувство, когда я подумал, что этот пейзаж – склоны с волнующимися кронами олив и рядами виноградников – видел и Леонардо. Точно так же было сейчас в Рейкхольте. Именно эти вершины обрамляли горизонт, когда Снорри перебрался сюда в свои двадцать семь лет. К этому времени он уже был могущественным хавдингом.
На стоянку въезжает полицейский автомобиль. Шины шуршат по щебню. Начальник полиции проехал долгую дорогу по пустынной местности от Боргарнеса до Рейкхольта, чтобы конфисковать мой мобильный телефон и более внимательно осмотреть место преступления. А заодно, что тоже вполне возможно, проверить, не собрал ли подозрительный альбинос Бьорн все свои пистолеты и арабские ятаганы и не исчез ли он во мраке ночи. А быть может, дело в том, что я параноик. Во всяком случае, он подходит ко мне, протягивая правую руку, с гримасой, которую можно истолковать как улыбку. Мы рассматриваем друг друга в резком утреннем освещении. Он только что побрился, кожа скул красная, с заметными раздражениями. Он просит меня передать ему мобильный телефон, чтобы можно было зафиксировать и проанализировать речевое сообщение и фотографию.
Он спрашивает, кто эти ученые. Я говорю, что не имею ни малейшего представления.
– Мы их найдем! Когда вы ехали из Рейкьявика вчера, не заметили ли вы по дороге автомобиля, похожего на тот, что заснят на фото?
Когда едешь из Рейкьявика в Рейкхольт, то ландшафт заставляет думать, что ты попал на Марс. На внедорожниках ездит половина исландцев. Как вообще можно отличить одну машину от другой?
– У нас есть свидетельские показания, которые совпадают с этой фотографией, – продолжает он. – Черный «блейзер» видели вчера отъезжающим отсюда с большой скоростью… – он проверил по блокноту, – в 14:00. Прокатная фирма в Рейкьявике выдала один «блейзер» нескольким иностранцам. Два наших сотрудника уже ждут там, когда машину будут возвращать.
– Иностранцам?
– Арабам. Из Арабских Эмиратов, если верить паспортам. – Короткая пауза. – Как по-вашему, есть основания предполагать, что между преподобным Магнусом и арабами была какая-то связь?
Ложь бывает многоликой. Она может быть искажением истины. А может быть утаиванием части информации. Я смотрю на начальника полиции и говорю, что не вижу никакой связи между преподобным Магнусом и кем бы то ни было из Арабских Эмиратов.
Но жуткие подозрения начинают пробуждаться во мне. Сотрудники-предатели в Институте Шиммера. Коллекционеры. Богатые эксцентрики, готовые на все, лишь бы отхватить кусок чего-нибудь имеющего историческое значение. Я ничего не говорю начальнику полиции. Он меня не поймет. Я и сам-то почти ничего не понимаю.
После отъезда начальника полиции я звоню одному знакомому в Институт Шиммера. Объясняю, что произошло, и спрашиваю, кого именно они послали. Он заявляет, что вообще никого не посылали.
– Чтобы исследовать такую уникальную находку, – говорит он, – надо было направить профессора Османа, профессора Роля, профессора Данхилла, профессора Финкельштейна, профессора Филиппса и обязательно профессора Фридмана. Но, скорее всего, мы попробовали бы уговорить преподобного Магнуса доставить кодекс сюда, к нам в Институт.
Я закрываю дверь и выхожу на площадку перед Центром Снорри. Тишина.
Однажды, когда я пришел в дом, где провел детство Леонардо да Винчи, на склоне горы в Тоскане, меня охватило глубокое чувство, когда я подумал, что этот пейзаж – склоны с волнующимися кронами олив и рядами виноградников – видел и Леонардо. Точно так же было сейчас в Рейкхольте. Именно эти вершины обрамляли горизонт, когда Снорри перебрался сюда в свои двадцать семь лет. К этому времени он уже был могущественным хавдингом.
На стоянку въезжает полицейский автомобиль. Шины шуршат по щебню. Начальник полиции проехал долгую дорогу по пустынной местности от Боргарнеса до Рейкхольта, чтобы конфисковать мой мобильный телефон и более внимательно осмотреть место преступления. А заодно, что тоже вполне возможно, проверить, не собрал ли подозрительный альбинос Бьорн все свои пистолеты и арабские ятаганы и не исчез ли он во мраке ночи. А быть может, дело в том, что я параноик. Во всяком случае, он подходит ко мне, протягивая правую руку, с гримасой, которую можно истолковать как улыбку. Мы рассматриваем друг друга в резком утреннем освещении. Он только что побрился, кожа скул красная, с заметными раздражениями. Он просит меня передать ему мобильный телефон, чтобы можно было зафиксировать и проанализировать речевое сообщение и фотографию.
Он спрашивает, кто эти ученые. Я говорю, что не имею ни малейшего представления.
– Мы их найдем! Когда вы ехали из Рейкьявика вчера, не заметили ли вы по дороге автомобиля, похожего на тот, что заснят на фото?
Когда едешь из Рейкьявика в Рейкхольт, то ландшафт заставляет думать, что ты попал на Марс. На внедорожниках ездит половина исландцев. Как вообще можно отличить одну машину от другой?
– У нас есть свидетельские показания, которые совпадают с этой фотографией, – продолжает он. – Черный «блейзер» видели вчера отъезжающим отсюда с большой скоростью… – он проверил по блокноту, – в 14:00. Прокатная фирма в Рейкьявике выдала один «блейзер» нескольким иностранцам. Два наших сотрудника уже ждут там, когда машину будут возвращать.
– Иностранцам?
– Арабам. Из Арабских Эмиратов, если верить паспортам. – Короткая пауза. – Как по-вашему, есть основания предполагать, что между преподобным Магнусом и арабами была какая-то связь?
Ложь бывает многоликой. Она может быть искажением истины. А может быть утаиванием части информации. Я смотрю на начальника полиции и говорю, что не вижу никакой связи между преподобным Магнусом и кем бы то ни было из Арабских Эмиратов.
Но жуткие подозрения начинают пробуждаться во мне. Сотрудники-предатели в Институте Шиммера. Коллекционеры. Богатые эксцентрики, готовые на все, лишь бы отхватить кусок чего-нибудь имеющего историческое значение. Я ничего не говорю начальнику полиции. Он меня не поймет. Я и сам-то почти ничего не понимаю.
После отъезда начальника полиции я звоню одному знакомому в Институт Шиммера. Объясняю, что произошло, и спрашиваю, кого именно они послали. Он заявляет, что вообще никого не посылали.
– Чтобы исследовать такую уникальную находку, – говорит он, – надо было направить профессора Османа, профессора Роля, профессора Данхилла, профессора Финкельштейна, профессора Филиппса и обязательно профессора Фридмана. Но, скорее всего, мы попробовали бы уговорить преподобного Магнуса доставить кодекс сюда, к нам в Институт.
5
В середине дня я возвращаюсь в Рейкьявик. Дорога извивается мимо заброшенных усадеб и загонов для овец, иногда мелькают установки по извлечению тепла из термальных источников. Вдали виднеются горы и вулканы, которые, кажется, вот-вот проснутся.
Время от времени дорога делает внезапный непонятный поворот. Строители дорог в Исландии испытывают большое уважение к подземным гномам-невидимкам, которые живут внутри огромных камней, во множестве встречающихся в пустынной местности. И потому когда инженер-строитель прокладывает здесь прямую как стрела линию дороги и вдруг наталкивается на камень, в котором, как всем известно, несомненно, обитает семья гномов, дабы избежать грядущей вселенской катастрофы, он непременно изменит направление дороги и пустит ее в обход камня.
В зеркале заднего вида появляется машина. Черный «блейзер». Но не исключено, что это просто какому-то рядовому и вполне мирному исландцу пришло в голову прокатиться на собственном «блейзере». Или же шаловливым гномам захотелось сыграть со мной шутку.
Черный «блейзер», который мелькал у меня в зеркале, обгоняет меня, и оказывается, что это всего лишь темно-синий «фольксваген-туарег».
У каждого свои демоны.
Я не буду перечислять моих. Но я их знаю так же хорошо, как вы знаете своих. Они дремлют где-то внутри, между кишечником, печенью и почками и прочим инвентарем, который позволяет реагировать на мир, ходить и вообще жить. И только по ночам они иногда высовывают свои мерзкие морды.
У меня никогда не было проблем с алкоголизмом. Но антидепрессанты я заглатываю, как фруктовые леденцы. Кто-то называет их пилюлями счастья, но они не делают тебя счастливым, нет, они только прикрывают острые зубы страха. Поймите меня правильно. Я не сумасшедший. Но мои нервы иногда выкидывают коленца. Приступы страха сродни любой другой болезни – диабету или камням в мочевом пузыре. Но люди смотрят на тебя совсем по-другому. Они тут же отшатываются от тебя. Вот как? Нервы? Они улыбаются сочувственно, но на их лицах читается испуганное выражение. Как будто у тебя из рукава высунулся окровавленный топор…
Пару раз я ложился в больницу. Для того, чтобы мне стало немного лучше. Я не называю эту больницу «психиатрическим отделением» – слишком уж холодно звучит. В то же время я не использую слов «дурдом» или же «санаторий». «Нервная клиника» – вот правильное для нее название. Именно там находится мое маленькое «гнездо кукушки».
Там мы созреваем под наблюдением и контролем, под колпаком загнанного внутрь страха, словно под колпаком для лучшего сохранения сыра.
Я могу стать настоящим Сатаной. Я это знаю. Мне трудно подчиняться. Поэтому я не стал профессором. Авторитеты и правила только провоцируют меня. Другие люди тоже провоцируют. И сама жизнь провоцирует меня.
Иметь дело со мной довольно трудно.
У меня есть сводный брат, которого я вижу крайне редко, и отчим, которого я всячески пытаюсь избегать. Он мой начальник на кафедре Университета Осло.
Мама умерла в прошлом году. От лимфолейкоза.
Мои преследователи исчезли.
Через несколько миль, уже за шлагбаумом, дорога становится шире, асфальт положен недавно, он еще черный.
Трасса до Рейкьявика не имеет ни единого изгиба, связанного с трогательным уважением гномов. Невидимые горемыки, чьи каменные жилища разрушены жестокими бульдозерами по причине только самим строителям понятного преклонения перед прямой линией, бездомные и мстительные, носятся по пустынной местности и устраивают всяческие пакости.
Поэтому я машу им из окна. Я всегда испытываю симпатию к тем, кто не такой, как другие.
Время от времени дорога делает внезапный непонятный поворот. Строители дорог в Исландии испытывают большое уважение к подземным гномам-невидимкам, которые живут внутри огромных камней, во множестве встречающихся в пустынной местности. И потому когда инженер-строитель прокладывает здесь прямую как стрела линию дороги и вдруг наталкивается на камень, в котором, как всем известно, несомненно, обитает семья гномов, дабы избежать грядущей вселенской катастрофы, он непременно изменит направление дороги и пустит ее в обход камня.
В зеркале заднего вида появляется машина. Черный «блейзер». Но не исключено, что это просто какому-то рядовому и вполне мирному исландцу пришло в голову прокатиться на собственном «блейзере». Или же шаловливым гномам захотелось сыграть со мной шутку.
Черный «блейзер», который мелькал у меня в зеркале, обгоняет меня, и оказывается, что это всего лишь темно-синий «фольксваген-туарег».
У каждого свои демоны.
Я не буду перечислять моих. Но я их знаю так же хорошо, как вы знаете своих. Они дремлют где-то внутри, между кишечником, печенью и почками и прочим инвентарем, который позволяет реагировать на мир, ходить и вообще жить. И только по ночам они иногда высовывают свои мерзкие морды.
У меня никогда не было проблем с алкоголизмом. Но антидепрессанты я заглатываю, как фруктовые леденцы. Кто-то называет их пилюлями счастья, но они не делают тебя счастливым, нет, они только прикрывают острые зубы страха. Поймите меня правильно. Я не сумасшедший. Но мои нервы иногда выкидывают коленца. Приступы страха сродни любой другой болезни – диабету или камням в мочевом пузыре. Но люди смотрят на тебя совсем по-другому. Они тут же отшатываются от тебя. Вот как? Нервы? Они улыбаются сочувственно, но на их лицах читается испуганное выражение. Как будто у тебя из рукава высунулся окровавленный топор…
Пару раз я ложился в больницу. Для того, чтобы мне стало немного лучше. Я не называю эту больницу «психиатрическим отделением» – слишком уж холодно звучит. В то же время я не использую слов «дурдом» или же «санаторий». «Нервная клиника» – вот правильное для нее название. Именно там находится мое маленькое «гнездо кукушки».
Там мы созреваем под наблюдением и контролем, под колпаком загнанного внутрь страха, словно под колпаком для лучшего сохранения сыра.
Я могу стать настоящим Сатаной. Я это знаю. Мне трудно подчиняться. Поэтому я не стал профессором. Авторитеты и правила только провоцируют меня. Другие люди тоже провоцируют. И сама жизнь провоцирует меня.
Иметь дело со мной довольно трудно.
У меня есть сводный брат, которого я вижу крайне редко, и отчим, которого я всячески пытаюсь избегать. Он мой начальник на кафедре Университета Осло.
Мама умерла в прошлом году. От лимфолейкоза.
Мои преследователи исчезли.
Через несколько миль, уже за шлагбаумом, дорога становится шире, асфальт положен недавно, он еще черный.
Трасса до Рейкьявика не имеет ни единого изгиба, связанного с трогательным уважением гномов. Невидимые горемыки, чьи каменные жилища разрушены жестокими бульдозерами по причине только самим строителям понятного преклонения перед прямой линией, бездомные и мстительные, носятся по пустынной местности и устраивают всяческие пакости.
Поэтому я машу им из окна. Я всегда испытываю симпатию к тем, кто не такой, как другие.
6
Институт Аурни Магнуссона, в котором хранится собрание древних исландских рукописей, расположен на окраине университетского городка. Большинство посетителей вздрагивают, впервые увидев серый фасад университета. А я испытываю теплое дуновение счастья: я вернулся домой.
Профессор, доктор наук Трайн Сигурдссон сидит, склонившись над письменным столом, на котором грудой лежат книги и рукописи, и моргает, что-то читая, при этом губы его шевелятся как при беззвучных заклинаниях. Имя профессора и многочисленные титулы весом этак тонны в три выгравированы на бронзовой табличке, которая вот-вот упадет с его письменного стола. Он поднимает голову, когда я стучу в приоткрытую дверь.
– Бьорн! Прими мои соболезнования! – Он поднимается и жмет руку. – Да-да-да, – говорит он куда-то в пространство.
Исландия объявила национальным праздником день, когда получила первые манускрипты из собрания Аурни Магнуссона. Незадолго до своей смерти в 1730 году Магнуссон завещал все это собрание Копенгагенскому университету. И только в 1970-е годы Исландия получила его обратно. В тот день по телевидению шла прямая трансляция. Рабочие не работали, школьники не учились. Домашние хозяйки, рабочие, студенты и все лентяи толпились в порту, когда в Рейкьявик прибыл корабль с Арнамагнеанским собранием. Они очень любят стоять на страже всего своего родного, эти исландцы.
– Есть какая-то связь с обнаруженным им кодексом? – спрашивает Сигурдссон.
Газеты посвятили убийству целые страницы. Но полиция ничего не сообщила им о пропавшем манускрипте.
– Кодекс украден, – говорю я.
– У вас осталась копия?
Я качаю головой.
Некоторое время мы сидим и обсуждаем, какие такие тайны Снорри мог спрятать в своем тексте. Я говорю о разнице между тем, что собственноручно писал Снорри, – к этому Трайн относится весьма скептически – и более древним руническим текстом. На листе бумаги я изображаю символы, многократно повторенные в манускрипте. Анх. Тюр. Крест. Пентаграмма.
– Анх, – пытаясь разобраться, в чем тут дело, говорит Трайн, – это иероглиф для передачи египетского слова «жизнь» – символ вечной жизни, возрождения. Тюр – рунический знак из системы старших рун[19], используется в имени древнескандинавского бога закона и войны Тюра. Латинский крест – Crux ordinaria — символ христианства и мученической смерти Иисуса. Пентаграмма – пятиконечная звезда, для христиан это знак черной магии, в древности же он считался священным геометрическим знаком.
– Теория, выдвинутая преподобным Магнусом и мной, состоит в том, что в своих сагах Снорри зашифровал какую-то информацию.
– Да, но в факсимильных изданиях и рукописных копиях оригинальных пергаментов весьма обычны сокращения и изменения, допущенные переписчиками. То же касается и заметок на полях.
– Значит, есть вероятность того, что часть текста была утрачена?
– Или же, наоборот, в него что-то добавили. Факсимильное издание текстов Снорри было выпущено в Упсале. Есть, конечно, и неизвестные бумажные копии, сделанные, в свою очередь, со средневековых копий, уже в какой-то мере отличающихся от изначального текста. Если сравнивать самые последние версии с оригиналом, причем сравнивать каждое слово, то можно получить интереснейшую информацию. Но это работенка – будь здоров.
– Кабы знать, что именно следует искать. Мы с преподобным Магнусом пытались найти доказательства контактов между древнескандинавской и египетской культурой. Хотя бы какое-то доказательство того, что суда викингов, деревянные норвежские церкви и средневековые карты были созданы с использованием древней науки египтян.
Трайн сидит у окна и смотрит куда-то вдаль. На стене рядом с ним висит фотография скульптурки, изображающей мужчину, который держится за свою длинную бороду, формой напоминающей перевернутый анх. Бронзовая фигурка, датированная примерно 1000 годом, была обнаружена неподалеку от Эйя-фьорда в 1815 году. Наконец Трайн оборачивается ко мне и произносит:
– А тебе никогда не приходило в голову, что все это самое обыкновенное жульничество? Что некто в Средние века изготовил некий кодекс, дабы надуть кого-то из знакомых?
Естественно, такая мысль меня посещала. В коллекциях любого музея есть немало фальшивок. Я открываю коробку и выкладываю на стол факсимильное издание «Саги о Святом Кресте».
– А знаешь, – говорит Трайн, – многие ведь не верят, что Снорри имел к этому тексту хоть какое-то отношение.
– В нем скрыт код.
Взгляд Трайна застывает.
– Мы с преподобным Магнусом расшифровали этот код, – продолжаю я.
– Код?
– Я полагаю, что где-то в Тингведлире имеется священная пещера.
Трайн весело смеется:
– Священная пещера? В Тингведлире? Да вы…
– И я примерно знаю, где она.
– Что-что ты знаешь?.. – Он чуть не лопается от смеха. – Ни за что в это не поверю.
Пришло время нанести последний удар, и я показываю ему фрагмент текста, содержащий прямое указание на местонахождение пещеры.
Профессор, доктор наук Трайн Сигурдссон сидит, склонившись над письменным столом, на котором грудой лежат книги и рукописи, и моргает, что-то читая, при этом губы его шевелятся как при беззвучных заклинаниях. Имя профессора и многочисленные титулы весом этак тонны в три выгравированы на бронзовой табличке, которая вот-вот упадет с его письменного стола. Он поднимает голову, когда я стучу в приоткрытую дверь.
– Бьорн! Прими мои соболезнования! – Он поднимается и жмет руку. – Да-да-да, – говорит он куда-то в пространство.
Исландия объявила национальным праздником день, когда получила первые манускрипты из собрания Аурни Магнуссона. Незадолго до своей смерти в 1730 году Магнуссон завещал все это собрание Копенгагенскому университету. И только в 1970-е годы Исландия получила его обратно. В тот день по телевидению шла прямая трансляция. Рабочие не работали, школьники не учились. Домашние хозяйки, рабочие, студенты и все лентяи толпились в порту, когда в Рейкьявик прибыл корабль с Арнамагнеанским собранием. Они очень любят стоять на страже всего своего родного, эти исландцы.
– Есть какая-то связь с обнаруженным им кодексом? – спрашивает Сигурдссон.
Газеты посвятили убийству целые страницы. Но полиция ничего не сообщила им о пропавшем манускрипте.
– Кодекс украден, – говорю я.
– У вас осталась копия?
Я качаю головой.
Некоторое время мы сидим и обсуждаем, какие такие тайны Снорри мог спрятать в своем тексте. Я говорю о разнице между тем, что собственноручно писал Снорри, – к этому Трайн относится весьма скептически – и более древним руническим текстом. На листе бумаги я изображаю символы, многократно повторенные в манускрипте. Анх. Тюр. Крест. Пентаграмма.
– Анх, – пытаясь разобраться, в чем тут дело, говорит Трайн, – это иероглиф для передачи египетского слова «жизнь» – символ вечной жизни, возрождения. Тюр – рунический знак из системы старших рун[19], используется в имени древнескандинавского бога закона и войны Тюра. Латинский крест – Crux ordinaria — символ христианства и мученической смерти Иисуса. Пентаграмма – пятиконечная звезда, для христиан это знак черной магии, в древности же он считался священным геометрическим знаком.
– Теория, выдвинутая преподобным Магнусом и мной, состоит в том, что в своих сагах Снорри зашифровал какую-то информацию.
– Да, но в факсимильных изданиях и рукописных копиях оригинальных пергаментов весьма обычны сокращения и изменения, допущенные переписчиками. То же касается и заметок на полях.
– Значит, есть вероятность того, что часть текста была утрачена?
– Или же, наоборот, в него что-то добавили. Факсимильное издание текстов Снорри было выпущено в Упсале. Есть, конечно, и неизвестные бумажные копии, сделанные, в свою очередь, со средневековых копий, уже в какой-то мере отличающихся от изначального текста. Если сравнивать самые последние версии с оригиналом, причем сравнивать каждое слово, то можно получить интереснейшую информацию. Но это работенка – будь здоров.
– Кабы знать, что именно следует искать. Мы с преподобным Магнусом пытались найти доказательства контактов между древнескандинавской и египетской культурой. Хотя бы какое-то доказательство того, что суда викингов, деревянные норвежские церкви и средневековые карты были созданы с использованием древней науки египтян.
Трайн сидит у окна и смотрит куда-то вдаль. На стене рядом с ним висит фотография скульптурки, изображающей мужчину, который держится за свою длинную бороду, формой напоминающей перевернутый анх. Бронзовая фигурка, датированная примерно 1000 годом, была обнаружена неподалеку от Эйя-фьорда в 1815 году. Наконец Трайн оборачивается ко мне и произносит:
– А тебе никогда не приходило в голову, что все это самое обыкновенное жульничество? Что некто в Средние века изготовил некий кодекс, дабы надуть кого-то из знакомых?
Естественно, такая мысль меня посещала. В коллекциях любого музея есть немало фальшивок. Я открываю коробку и выкладываю на стол факсимильное издание «Саги о Святом Кресте».
– А знаешь, – говорит Трайн, – многие ведь не верят, что Снорри имел к этому тексту хоть какое-то отношение.
– В нем скрыт код.
Взгляд Трайна застывает.
– Мы с преподобным Магнусом расшифровали этот код, – продолжаю я.
– Код?
– Я полагаю, что где-то в Тингведлире имеется священная пещера.
Трайн весело смеется:
– Священная пещера? В Тингведлире? Да вы…
– И я примерно знаю, где она.
– Что-что ты знаешь?.. – Он чуть не лопается от смеха. – Ни за что в это не поверю.
Пришло время нанести последний удар, и я показываю ему фрагмент текста, содержащий прямое указание на местонахождение пещеры.
Число зверя– Послушай, – останавливает меня профессор, – ты явился сюда шутки со мной шутить?
указывает путь
вдоль скалистой стены
от Лёгберга
к Скьяльдбрейдуру.
7
В тот вечер я поселяюсь в гостинице «Лейв Эйрикссон»[20], расположенной прямо перед церковью Хатльгримма в Рейкьявике.
За окном гудит уборочная машина на пустынной тихой улице. Церковь Хатльгримма купается в ярком белом освещении. Фасад напоминает зубцы айсберга, плывущего по пустынному морю.
Не спеша я иду к вегетарианскому ресторану «У ближайшей травинки», где съедаю суп и овощную лазанью.
Вечером мне в номер гостиницы звонит начальник полиции Боргарнеса. Ему принесли данные вскрытия.
– Преподобный Магнус умер от инфаркта.
Я молчу так долго, что он наконец спрашивает, на линии ли я.
– От инфаркта? В купальне около дома?
– Он мог упасть туда. В легких преподобного была обнаружена вода, но ее слишком мало, чтобы сделать вывод, что он утонул. У него отказало сердце.
– Но что он делал в купальне? Полностью одетый? И как быть с украденным пергаментом и «блейзером»?
– Разумеется, мы продолжим расследование. Но инфаркт не уголовное дело.
Он этого не говорит, но я понимаю, что отныне эпизод с фотографией и сообщением преподобного Магнуса имеет чисто академический интерес.
– И что же, вы думаете, стало причиной инфаркта? – язвительно спрашиваю я.
– Конечно, ему могли угрожать. Но доказать связь между инфарктом и предполагаемой кражей кодекса весьма трудно.
Когда полицейский называет кражу «предполагаемой», становится очевидным, что он не очень уверен в том, что она произошла на самом деле. И я могу его понять.
В гостинице я пытаюсь разобраться в своих записях и найти логику во всем, что мы уже знаем. Может быть, арабы – члены банды, которая специализируется на выслеживании и краже культурно-исторических ценностей для рынка нелегальных коллекционеров? На Среднем Востоке имеется немало безумно богатых нефтяных шейхов с подвалами, битком набитыми художественными сокровищами, которые любой музей с гордостью мог бы выставлять в своих надежно защищенных витринах. И все же многое в этом деле смущает меня. Я не вижу целостной картины. Хронология и различные исторические линии пока представляют собой хаос.
Однако я слишком устал, чтобы сосредоточиться. Я засыпаю, лежа на кровати. Полностью одетый. Не почистив зубы и не умывшись. Во сне я вижу неодобрительный взгляд мамы с небес.
За окном гудит уборочная машина на пустынной тихой улице. Церковь Хатльгримма купается в ярком белом освещении. Фасад напоминает зубцы айсберга, плывущего по пустынному морю.
Не спеша я иду к вегетарианскому ресторану «У ближайшей травинки», где съедаю суп и овощную лазанью.
Вечером мне в номер гостиницы звонит начальник полиции Боргарнеса. Ему принесли данные вскрытия.
– Преподобный Магнус умер от инфаркта.
Я молчу так долго, что он наконец спрашивает, на линии ли я.
– От инфаркта? В купальне около дома?
– Он мог упасть туда. В легких преподобного была обнаружена вода, но ее слишком мало, чтобы сделать вывод, что он утонул. У него отказало сердце.
– Но что он делал в купальне? Полностью одетый? И как быть с украденным пергаментом и «блейзером»?
– Разумеется, мы продолжим расследование. Но инфаркт не уголовное дело.
Он этого не говорит, но я понимаю, что отныне эпизод с фотографией и сообщением преподобного Магнуса имеет чисто академический интерес.
– И что же, вы думаете, стало причиной инфаркта? – язвительно спрашиваю я.
– Конечно, ему могли угрожать. Но доказать связь между инфарктом и предполагаемой кражей кодекса весьма трудно.
Когда полицейский называет кражу «предполагаемой», становится очевидным, что он не очень уверен в том, что она произошла на самом деле. И я могу его понять.
В гостинице я пытаюсь разобраться в своих записях и найти логику во всем, что мы уже знаем. Может быть, арабы – члены банды, которая специализируется на выслеживании и краже культурно-исторических ценностей для рынка нелегальных коллекционеров? На Среднем Востоке имеется немало безумно богатых нефтяных шейхов с подвалами, битком набитыми художественными сокровищами, которые любой музей с гордостью мог бы выставлять в своих надежно защищенных витринах. И все же многое в этом деле смущает меня. Я не вижу целостной картины. Хронология и различные исторические линии пока представляют собой хаос.
Однако я слишком устал, чтобы сосредоточиться. Я засыпаю, лежа на кровати. Полностью одетый. Не почистив зубы и не умывшись. Во сне я вижу неодобрительный взгляд мамы с небес.
Тингведлир
1
Черная как уголь вертикальная стена лавы вздымается к небу. Острые зубцы торчат на фоне облаков, летящих с запада. В ущельях тут и там с шипением вырываются столбы подземного пара. Выступающие скальные фрагменты образуют рваные лавовые монолиты. Пар из-за соприкосновения с морозом поднимается над озером и болотистой низменностью в обрамлении серебра. Внизу у колоссальных горных масс, рядом с маленькой деревянной церковью, приютилась горсточка домов, которые словно пытаются прижаться друг к другу, чтобы согреться. Здесь Северо-Американский и Европейский континенты тянут к себе Исландию каждый в свою сторону – так в Тингведлире образовался разлом между двумя тектоническими плитами.