Он вернулся поздним утром, когда я уже плотно позавтракал и откровенно скучал, не зная, чем занять себя.
– Дорогой Ватсон, надеюсь, вы уже проснулись.
– Только для того, чтобы обнаружить, что меня покинули.
– Старина, вы так сладко спали, что я не решился разбудить вас. В любом случае требовалась кое-какая подготовительная работа, и я освободил вас от нудных поисков в Мельдвезенском архиве.
Я вспомнил об уникальном справочном аппарате берлинской полиции, которым так восхищался Холмс. Подробнейшая картотека преступлений и преступников занимала в штаб-квартире полиции на Александерплац сто восемьдесят комнат.
– Кого вы проверяли?
– Д'Англаса, естественно. Мы ничего не знаем об этом человеке, кроме того, что нам сообщил Линдквест. Возможно, у нашего работодателя темное прошлое. Но если это и так, берлинской полиции это неизвестно. Кстати, инспектор Шмидт шлет вам сердечный привет.
Я хорошо помнил инспектора. Невысокий человек со шрамом на правой щеке и неприятным взглядом ярко-голубых глаз. Этот тип имел наглость высмеять мои выводы в связи с делом «Изумруда Мидаса», но был вынужден извиниться, когда Холмс подтвердил правильность моих рассуждений. Я пробормотал что-то невразумительное и, посмотрев на часы, предложил пойти на встречу с Д'Англасом.
6
7
– Дорогой Ватсон, надеюсь, вы уже проснулись.
– Только для того, чтобы обнаружить, что меня покинули.
– Старина, вы так сладко спали, что я не решился разбудить вас. В любом случае требовалась кое-какая подготовительная работа, и я освободил вас от нудных поисков в Мельдвезенском архиве.
Я вспомнил об уникальном справочном аппарате берлинской полиции, которым так восхищался Холмс. Подробнейшая картотека преступлений и преступников занимала в штаб-квартире полиции на Александерплац сто восемьдесят комнат.
– Кого вы проверяли?
– Д'Англаса, естественно. Мы ничего не знаем об этом человеке, кроме того, что нам сообщил Линдквест. Возможно, у нашего работодателя темное прошлое. Но если это и так, берлинской полиции это неизвестно. Кстати, инспектор Шмидт шлет вам сердечный привет.
Я хорошо помнил инспектора. Невысокий человек со шрамом на правой щеке и неприятным взглядом ярко-голубых глаз. Этот тип имел наглость высмеять мои выводы в связи с делом «Изумруда Мидаса», но был вынужден извиниться, когда Холмс подтвердил правильность моих рассуждений. Я пробормотал что-то невразумительное и, посмотрев на часы, предложил пойти на встречу с Д'Англасом.
6
СТРАННЫЙ КЛИЕНТ
Пока экипаж вез нас в Вест-Энд, я снова и снова поражался необычному сходству широких бульваров Берлина с улицами Лондона и Парижа. Тщеславный гонор немцев украсил их столицу сверхсовременными зданиями, но там и тут, радуя взгляд, встречались старинные дома, исторические усадьбы, многочисленные сады и парки, не говоря уже об утонченных ночных клубах и первоклассных ресторанах.
Проезжая по Унтер ден Линден, я с улыбкой думал, что в этот солнечный день город принарядился и стал особенно гостеприимным. Но Холмс вернул меня к реальности, на безукоризненном немецком велев вознице остановить экипаж неподалеку от кайзерского дворца. Пора было заняться делом.
– Ни слова, старина, – пресек Холмс мои расспросы. – Маршрут мы обсудим несколько позже. А пока что я должен проделать небольшой трюк, чтобы проверить мои подозрения.
Холмс извлек из кармана золотой портсигар, украшенный огромным аметистом. Вряд ли, преподнося моему другу эту драгоценную безделушку, король Богемии догадывался, каким образом будет использовать Холмс зеркальную плоскость внутри портсигара.
Предлагая мне папиросу, Холмс повернул откинутую крышку так, чтобы зеркало давало максимальный обзор происходящего сзади. Я было отказался, потом передумал и потянулся за папиросой. Вся эта игра была проделана с единственной целью: не возбуждая подозрений, дать возможность Холмсу обнаружить соглядатаев, если за нами следили.
Наконец Холмс захлопнул крышку портсигара и от души расхохотался:
– Мне жаль малого, который сидит на козлах, наши преследователи велели ему остановиться посреди улицы, начисто перекрыв движение. И теперь каждый проезжающий считает своим долгом сообщить вознице все, что думает по этому поводу. Очевидно, пассажиры не разрешают трогать, пока мы с вами стоим на месте. А, вот и полицейский! – Холмс взглянул на свои часы. – У нас есть немного времени. Давайте подождем дальнейших событий. Жаль было бы упустить такое развлечение. – На лице Холмса играла так хорошо знакомая мне озорная улыбка.
Осторожно кинув взгляд назад, я увидел описанную Холмсом сцену. Берлинский полицейский обращался к вознице большого закрытого экипажа. В окошке кареты показалось узкоглазое лицо, громко зазвучала китайская речь вперемежку с немецкой. Диалог, проходивший на неизвестных мне языках, был абсолютно понятен. Пассажир закрытого экипажа пытался сбить с толку офицера потоком китайских слов, а страж порядка требовал, чтобы возница сыграл роль переводчика. Но несчастный только пожимал плечами, в который раз доказывая, что понимает своих пассажиров не лучше, чем офицер. Полицейский решительно указал пальцем на дорогу.
Понукая лошадь, возница тронул свой экипаж, не обращая внимания на доносившиеся из него крики негодования. Теперь Холмс дал команду нашему кучеру, мы отъехали от тротуара и скромно пристроились позади экипажа китайцев. Холмс громко хохотал, я присоединился к нему. Преследователи неожиданно превратились в преследуемых, и наше веселье усилилось, когда в заднем окне закрытого экипажа появились две головы и мрачно уставились на нас. Китайцы увеличили скорость: мы, по указанию Холмса, сделали то же самое, и вскоре оба экипажа во весь дух неслись по улице.
Холмсу наконец надоела эта игра, и, повинуясь новому приказанию, наш возница на полном скаку осадил лошадь и направил экипаж в одну из боковых улиц. Китайцы с разгону пролетели вперед, и мы с легкостью избавились от них.
Вскоре после этого мы расплатились с возницей и вышли на углу какого-то сквера. Судя по выражению лица кучера, Холмс отвалил ему такие чаевые, что парень не отказался бы и впредь ежедневно катать парочку сумасшедших англичан.
Остаток пути мы проделали пешком: мой друг редко называл посторонним истинное место следования, полагая, что чем меньше народу владеет информацией, тем она сохраннее.
– Здесь, в Берлине, не часто встретишь китайца, – рассуждал Холмс. – Это облегчает наше положение в том случае, если слежка возобновится.
– А когда вы заметили, что за нами следят?
– Как только мы покинули «Бристоль-кемпинг». Появление этих двоих было для меня сюрпризом, Ватсон. Разумно предположить, что они следовали за нами из Лондона. Вопрос в том, где они присоединились к нам!
Я не понял последней фразы своего друга. И Холмс терпеливо объяснил:
– Видите ли, Ватсон, если бы два китайца следили за Бейкер-стрит, я узнал бы об этом еще в Лондоне.
– Я не понимаю, к чему вы клоните.
– Я хочу сказать, что все китайцы прекрасно знали, что мы собрались ехать в Берлин. Меня больше всего интересует, каким образом они или – что вероятнее – человек, отдающий им приказы, получил такую информацию.
Рассуждения Холмса прервались, так как мы прибыли на место. Район, где жил Васил Д'Англас, отличался изысканной роскошью. Но довольно скромное жилище нашего клиента в этом респектабельном месте казалось просто лачугой. С выражением явного изумления Холмс взялся за изящный дверной молоток.
– Ватсон, я ожидал большего. Коллекционирование произведений искусства – занятие состоятельных людей. Может быть, Д'Англас – всего лишь посредник, но тогда он дал бы нам адрес своего офиса.
Дверь открыл широкоплечий молодой человек, одетый в ливрею. Холмс, вручил ему свою карточку. Нас провели в небольшой холл. Высокий потолок терялся в полумраке. Обшитые деревом стены поглощали слабый свет, струящийся из узких, как в средневековом замке, окон. Как мне показалось, в доме царила атмосфера сумрачной тайны.
Забрав наши пальто и шляпы, привратник удалился по витой лестнице, ведущей из холла на второй этаж. Вскоре он вернулся, чтобы пригласить нас наверх. Мне пришло в голову, что этот человек не говорит по-английски, так как он не произнес ни слова. Его широкое лицо покрывал загар, и я решил, что слуга Д'Англаса турок или хорват.
В кабинете хозяина дома жарко полыхал камин. Несмотря на солнечный день, воздух в помещении был прохладным, и я обрадовался теплу от горящих поленьев.
Когда молчаливый проводник закрыл за собой дверь, из обитого декоративной тканью кресла поднялась долговязая фигура. Д'Англас оказался человеком болезненного вида: его длинное нескладное тело разительно не соответствовало толстому носу и широким отвисшим, как у обжоры, губам. Глаза же нашего клиента, темные и полные страдания, глубоко запали, превратив это непропорциональное лицо в подобие ужасной маски.
– Какой сюрприз, мистер Холмс, – произнес он очень низким, но приятным голосом. – Я был приятно поражен, когда Ахмет принес вашу визитную карточку. А это, конечно, доктор Ватсон, – добавил он, окинув меня тяжелым взглядом. – Присаживайтесь, джентльмены, и расскажите, что привело вас в Берлин.
Д'Англас указал на свободные кресла, и я заметил, что кисти его рук слишком крупны и узловаты, а ноги неестественно велики. Ужасная сутулость довершала уродство этого человека, совершенно не гармонирующее с его изящными манерами.
Услышав вопрос хозяина, Холмс ничем не выразил своего удивления: я по мере сил постарался последовать примеру своего великого друга. Холмс бесстрастно рассматривал этого человека и окружающую обстановку, и я знал, что каждая морщинка на некрасивом лице Д'Англаса была запечатлена фотографической памятью детектива. От его проницательного взгляда не укрылось, что наш клиент серьезно болен. Необычная внешность этого человека была неестественной, также как и усилия, с которыми ему давалось каждое движение. Он производил впечатление раненого слона. Мне неожиданно показалось, что я понял причину его страданий.
Удобно устроившись, Холмс осторожно коснулся вопроса, который беспокоил нас обоих:
– Как вы узнали из письма Нильса Линдквеста. я… – Холмс поправился, указав жестом на меня. – Мы взялись за поиски Золотой Птицы.
Д'Англас неторопливо кивнул:
– Этот джентльмен подробно описал мне ситуацию, а также свою болезнь. Я был крайне опечален сообщением о его смерти. – Он помолчал, как бы отдавая дань умершему, и продолжил более бодрым тоном: – Но не хочу лицемерить: я рад, джентльмены, что обстоятельства передали это запутанное дело в ваши руки. При всем моем уважении к мистеру Линдквесту я предпочел бы обратиться именно к вам, если бы мог предложить вам достойную плату.
– Как вы наверняка знаете, в области искусства Нильсу Линдквесту не было равных, – быстро ответил Холмс.
Хозяин мрачно кивнул, но потом в его глубоко запавших глазах засветилось лукавство:
– Насколько я понял, ваши услуги оплачиваются в соответствии с тем договором, который я заключил с покойным Линдквестом.
Холмс нетерпеливым жестом отмел в сторону финансовые вопросы. Он ненавидел обсуждать денежные проблемы, и хотя ходили слухи, что он брал огромную плату за свои несравненные услуги, я хорошо знал о множестве дел, за которые он брался из чистого интереса.
– Нильс Линдквест сделал несколько открытий, разыскивая Золотую Птицу, и я смог воспользоваться следом, по которому он шел.
По известным только ему одному причинам Холмс умолчал о Баркере и его печальной кончине.
– Надеюсь, что с вашей помощью мы скорее разберемся в этой головоломке, – продолжил Холмс. – Но сначала объясните, правильно ли мы поняли, что наш визит удивил вас?
– Пожалуй, мне следовало его ожидать, – ответил Д'Англас, – едва ли переписка может заменить личную встречу. Позвольте сообщить вам все имеющиеся у меня факты.
Холмс бросил на меня быстрый взгляд.
– Мистер Д'Англас, разве не вы послали мне телеграмму с просьбой приехать в Берлин?
Брови нашего клиента изумленно взлетели вверх. Его реакция на вопрос Холмса выдавала непритворное удивление:
– Разумеется, нет, сэр!
– Разве не поступало новых сообщений и не происходило событий, которые пролили бы свет на тайну исчезновения вашей собственности? – настаивал Холмс.
– Никаких. Но что это за телеграмма?
– Нас вызвали в Берлин телеграммой, подписанной вашим именем. Это дает интересную пищу для размышлений. Можно предположить, что нас с доктором Ватсоном попросту выманили из Лондона. Следовательно, там должно что-то произойти, а может, уже произошло. И это что-то связано с нашим делом.
Д'Англас снова кивнул. Острый интерес оживил его, не оставив следа от недавней педантичной медлительности:
– Эта ложная телеграмма несомненно указывает на то, что Птица находится в Лондоне.
– И на то, – добавил Холмс, – что наш противник знает, кто организовал поиски статуэтки и как эти поиски продвигаются. Боюсь, что я недооценил возможностей врага.
– Ну, моя заинтересованность в обнаружении Птицы очевидна, ведь я ее законный владелец. Но, предваряя ваш вопрос, со всей ответственностью заявляю, что никому не сообщал о вашей причастности к этому делу.
– И все же кто-то знает об этом, – сказал я. Д'Англас удивленно посмотрел на меня, словно забыл о моем присутствии.
– Позвольте задать вам вопрос, – сказал Холмс. – Птица исчезла в Стамбуле, но вы обратились к Линдквесту. Что натолкнуло вас на мысль искать вещь в Англии?
– Разумеется, положение на рынке искусства. Золотая Птица – очень известная работа. А все лучшие частные коллекции находятся в Англии. Я предположил, что Птица была украдена не ради золота, а потому, что она понравилась коллекционеру.
– Ваши слова наталкивают на другой вопрос, – заметил Холмс. – Предмет такого размера должен весить, как мне кажется, около трех фунтов.
– Три фунта три унции.
– Гм, – произнес Холмс, прикидывая в уме. – Значит, пятьдесят пять унций.
– На самом деле тридцать девять, мистер Холмс. Для взвешивания золота используются меры тройского или монетного веса, где унция составляет одну двенадцатую фунта.
– Интересно, – отметил сыщик, который редко ошибался в технических вопросах. – Чистое золото стоит никак не больше шести английских фунтов за унцию, следовательно, цена металла, из которого сделан наш предмет, равна приблизительно двумстам тридцати четырем фунтам. Чуть больше тысячи американских долларов.
Странная искра промелькнула в тусклых глазах Д'Англаса и сразу исчезла.
– Вас удивляет огромный интерес к предмету, стоимость которого столь незначительна. Но не забывайте о художественной ценности вещи. Есть, конечно, еще одна причина. Коллекционеры, как правило, романтики, и если у предмета яркое прошлое, он ценится во много раз дороже.
– В особенности если ему сопутствуют слухи, – пробормотал Холмс себе под нос. – Что ж, Птица много путешествовала. Азиатская столица Самарканд, русский и французский дворы. Наполеон, датские банкиры. Линдквест сообщил нам кое-что об ее истории. Я заметил, что исчезать эта вещь начала далеко не сразу.
Д'Англас прекрасно изучил историю вожделенного предмета искусства. Он охотно согласился поделиться информацией с Холмсом.
– После пожара в амстердамском магазине Птица действительно исчезла. Но точно известно, что она была выставлена в музее города Дубровник примерно в 1810 году. Когда мусульмане захватили Балканы, в числе другой дани попала к туркам. Потом она снова пропала.
– И появилась только в лавке на острове Родос, откуда была украдена. Она опять исчезла и всплыла в Стамбуле, – голос Холмса замер, и он, похоже, погрузился в глубокое раздумье.
– Вас что-то удивляет в этой серии событий, мистер Холмс?
Детектив кивнул. Он был немного раздражен, как всегда, когда нить его рассуждений была недостаточно прочной.
– Азиаты получили Птицу в качестве военного трофея. В этом нет ничего необычного. Естественно и перемещение статуэтки от русских к французам и, наконец, к датским банкирам. Не удивляет и исчезновение ее после пожара: Птица могла быть обнаружена в руинах кем угодно. Понятно, как она попала к туркам. Но потом что-то случилось. Статуэтка появляется на Родосе, где ее похищают. Во всей ее длинной истории это первое явное указание на преступление. Имя Хокера исключает вероятность случайной кражи. Как только Птица появилась в Константинополе, ее снова украли.
– Вы верно информированы, мистер Холмс, но мне не ясно, что вас смущает? – Глаза на слоноподобном лице Д'Англаса внимательно смотрели на Холмса. Не стало ли поведение нашего клиента немного тревожным?
– Факты позволяют сделать предположение, – сказал Холмс. – Между временем пребывания Птицы у турков и моментом ее появления на острове Родос что-то произошло. Что-то сделало скульптуру более ценной.
Д'Англас улыбнулся:
– Интерес коллекционеров, мистер Холмс. В эти годы стало модным собирать старинные подлинники тонкой работы. В наши дни произведения искусства встречаются не так часто, как в старые времена.
– А чем эта Птица привлекает вас, мистер Д'Англас? – Холмс задал вопрос безразличным тоном, но я почувствовал, как важно моему другу получить правдивый ответ.
Коллекционер развел своими большими, узловатыми руками:
– Можно назвать это фамильной страстью, сэр. По профессии я ювелир, так же как и мой отец и отец моего отца. Мой дед первым в семье подпал под чары Золотой Птицы, взглянув лишь на ее изображение. Он понял, что древняя вещь – лучшее из всех существовавших произведений ювелирного искусства. Его страсть к Золотой Птице Рух, должно быть, передалась по наследству, потому что мой отец также был одержим желанием обладать ею. Я одинок, беззаботен и довольно богат, и погоня за Золотой Птицей тоже стала главным смыслом моей жизни.
Мрачные глаза ювелира на мгновение озарились внутренним светом, но он подавил свой душевный порыв.
– Был чудесный момент, когда мне казалось, что цель трех поколений достигнута и Птица станет моей, прежде чем я уйду из жизни. Теперь, увы, я не уверен в этом.
Услышав это мрачное замечание, я счел своим долгом подбодрить Д'Англаса:
– Вам еще рано подводить итоги. Вы переживаете лучшие годы зрелости, и цель вашей жизни вполне может быть достигнута.
Лицо Д'Англаса на минуту осветилось благодарной улыбкой.
– Не отчаиваться, – пробормотал он и снова помрачнел. – Однако мужчины в моей семье не были долгожителями. Пока… – Он выдавил из себя улыбку, которая скорее была упражнением для лицевых мышц, чем проявлением бодрости. Его тяжелая голова повернулась к Холмсу: – Но разговоры о состоянии моего здоровья и продолжительности жизни не помогут в ваших поисках. Скажите, сэр, какие еще сведения о Птице я мог бы сообщить вам?
Холмс ответил, что у него нет дополнительных вопросов.
– Тогда разрешите мне спросить. – Тон Д'Англаса стал сухим и деловитым. Мне показалось, что он раскаивался в своей откровенности о семейных делах. – Если кто-то хотел удалить вас из Лондона, что, по вашему мнению, должно там произойти?
Холмс молчал, видимо, обдумывая, можно ли говорить с нашим клиентом откровенно.
– У меня есть основания предполагать, – сказал он наконец, – что за этой Птицей охотились два выдающихся коллекционера, и одному из них удалось завладеть ею. Вероятно, другой попытается заполучить Птицу обратно.
Д'Англас еще раз продемонстрировал природную проницательность:
– Вы хотите сказать, что один из коллекционеров обладал вещью, но потом утратил ее, и она попала в руки другого.
– Думаю, ситуация именно такова, – ответил Холмс. – Как бы ни был запланирован ответный ход, наверняка он уже сделан. Поэтому, вместо того чтобы мчаться в Лондон и сражаться там с неизвестными ветряными мельницами, я предлагаю продолжить наше путешествие.
– Константинополь, – кивнул Д'Англас.
– Надеюсь, Абен Хассим сможет предоставить нам дополнительную информацию, – сказал Холмс.
– Он почтенный человек и дорожит своей репутацией. – Д'Англас поднялся с кресла и медленно двинулся к столу. – Я напишу ему короткую записку, чтобы он оказал вам помощь.
Пока его гусиное перо неторопливо царапало пергамент, Холмс спросил:
– Значит, мистер Д'Англас, вы не коллекционер в истинном смысле этого слова?
Непропорционально большая голова сделала отрицательное движение.
– Я вообще не коллекционер. Птица – единственное мое увлечение.
– Но если она вызывает такой интерес у профессионалов, как вам удалось купить ее?
Д'Англас поднял голову от письма:
– Когда Хассим выставил Птицу на продажу, он разослал письма коллекционерам. В их числе был и я: Хассим помнил, что я много раз расспрашивал его об этой вещи. Кроме того, мы давно знакомы лично. Возможно, мои конкуренты запоздали с ответом, я же откликнулся немедленно. Хассим согласился на мою цену. Оговоренная сумма была вручена торговцу, и он выслал мне документ, подтверждающий совершение сделки. Если желаете, могу показать вам эту бумагу.
Шерлок Холмс отказался, и мы поднялись. Д'Англас приблизился к нам, чтобы вручить записку для Хассима. И тут Холмс задал вопрос, внезапный, как выпад фехтовальщика:
– Вас не удивляет, что один из охотников за Золотой Птицей – азиат?
Огромная фигура Д'Англаса покачнулась. Я инстинктивно кинулся, чтобы поддержать его, но наш клиент уже справился с собой.
– Китаец, разумеется? – спросил он спокойно. – Для меня это тоже загадка. Не берусь судить, почему Птица так много значит для человека, владеющего одной из самых знаменитых коллекций. Его собрание произведений искусства известно во всем мире. Зачем ему домогаться еще одной золотой безделушки?
– Это тоже ставит меня в тупик, – сказал Холмс.
Больше говорить было не о чем, а наш клиент не проявлял желания продолжить беседу, и мы с Холмсом покинули странный дом на окраине Берлина и его еще более странного обитателя.
Проезжая по Унтер ден Линден, я с улыбкой думал, что в этот солнечный день город принарядился и стал особенно гостеприимным. Но Холмс вернул меня к реальности, на безукоризненном немецком велев вознице остановить экипаж неподалеку от кайзерского дворца. Пора было заняться делом.
– Ни слова, старина, – пресек Холмс мои расспросы. – Маршрут мы обсудим несколько позже. А пока что я должен проделать небольшой трюк, чтобы проверить мои подозрения.
Холмс извлек из кармана золотой портсигар, украшенный огромным аметистом. Вряд ли, преподнося моему другу эту драгоценную безделушку, король Богемии догадывался, каким образом будет использовать Холмс зеркальную плоскость внутри портсигара.
Предлагая мне папиросу, Холмс повернул откинутую крышку так, чтобы зеркало давало максимальный обзор происходящего сзади. Я было отказался, потом передумал и потянулся за папиросой. Вся эта игра была проделана с единственной целью: не возбуждая подозрений, дать возможность Холмсу обнаружить соглядатаев, если за нами следили.
Наконец Холмс захлопнул крышку портсигара и от души расхохотался:
– Мне жаль малого, который сидит на козлах, наши преследователи велели ему остановиться посреди улицы, начисто перекрыв движение. И теперь каждый проезжающий считает своим долгом сообщить вознице все, что думает по этому поводу. Очевидно, пассажиры не разрешают трогать, пока мы с вами стоим на месте. А, вот и полицейский! – Холмс взглянул на свои часы. – У нас есть немного времени. Давайте подождем дальнейших событий. Жаль было бы упустить такое развлечение. – На лице Холмса играла так хорошо знакомая мне озорная улыбка.
Осторожно кинув взгляд назад, я увидел описанную Холмсом сцену. Берлинский полицейский обращался к вознице большого закрытого экипажа. В окошке кареты показалось узкоглазое лицо, громко зазвучала китайская речь вперемежку с немецкой. Диалог, проходивший на неизвестных мне языках, был абсолютно понятен. Пассажир закрытого экипажа пытался сбить с толку офицера потоком китайских слов, а страж порядка требовал, чтобы возница сыграл роль переводчика. Но несчастный только пожимал плечами, в который раз доказывая, что понимает своих пассажиров не лучше, чем офицер. Полицейский решительно указал пальцем на дорогу.
Понукая лошадь, возница тронул свой экипаж, не обращая внимания на доносившиеся из него крики негодования. Теперь Холмс дал команду нашему кучеру, мы отъехали от тротуара и скромно пристроились позади экипажа китайцев. Холмс громко хохотал, я присоединился к нему. Преследователи неожиданно превратились в преследуемых, и наше веселье усилилось, когда в заднем окне закрытого экипажа появились две головы и мрачно уставились на нас. Китайцы увеличили скорость: мы, по указанию Холмса, сделали то же самое, и вскоре оба экипажа во весь дух неслись по улице.
Холмсу наконец надоела эта игра, и, повинуясь новому приказанию, наш возница на полном скаку осадил лошадь и направил экипаж в одну из боковых улиц. Китайцы с разгону пролетели вперед, и мы с легкостью избавились от них.
Вскоре после этого мы расплатились с возницей и вышли на углу какого-то сквера. Судя по выражению лица кучера, Холмс отвалил ему такие чаевые, что парень не отказался бы и впредь ежедневно катать парочку сумасшедших англичан.
Остаток пути мы проделали пешком: мой друг редко называл посторонним истинное место следования, полагая, что чем меньше народу владеет информацией, тем она сохраннее.
– Здесь, в Берлине, не часто встретишь китайца, – рассуждал Холмс. – Это облегчает наше положение в том случае, если слежка возобновится.
– А когда вы заметили, что за нами следят?
– Как только мы покинули «Бристоль-кемпинг». Появление этих двоих было для меня сюрпризом, Ватсон. Разумно предположить, что они следовали за нами из Лондона. Вопрос в том, где они присоединились к нам!
Я не понял последней фразы своего друга. И Холмс терпеливо объяснил:
– Видите ли, Ватсон, если бы два китайца следили за Бейкер-стрит, я узнал бы об этом еще в Лондоне.
– Я не понимаю, к чему вы клоните.
– Я хочу сказать, что все китайцы прекрасно знали, что мы собрались ехать в Берлин. Меня больше всего интересует, каким образом они или – что вероятнее – человек, отдающий им приказы, получил такую информацию.
Рассуждения Холмса прервались, так как мы прибыли на место. Район, где жил Васил Д'Англас, отличался изысканной роскошью. Но довольно скромное жилище нашего клиента в этом респектабельном месте казалось просто лачугой. С выражением явного изумления Холмс взялся за изящный дверной молоток.
– Ватсон, я ожидал большего. Коллекционирование произведений искусства – занятие состоятельных людей. Может быть, Д'Англас – всего лишь посредник, но тогда он дал бы нам адрес своего офиса.
Дверь открыл широкоплечий молодой человек, одетый в ливрею. Холмс, вручил ему свою карточку. Нас провели в небольшой холл. Высокий потолок терялся в полумраке. Обшитые деревом стены поглощали слабый свет, струящийся из узких, как в средневековом замке, окон. Как мне показалось, в доме царила атмосфера сумрачной тайны.
Забрав наши пальто и шляпы, привратник удалился по витой лестнице, ведущей из холла на второй этаж. Вскоре он вернулся, чтобы пригласить нас наверх. Мне пришло в голову, что этот человек не говорит по-английски, так как он не произнес ни слова. Его широкое лицо покрывал загар, и я решил, что слуга Д'Англаса турок или хорват.
В кабинете хозяина дома жарко полыхал камин. Несмотря на солнечный день, воздух в помещении был прохладным, и я обрадовался теплу от горящих поленьев.
Когда молчаливый проводник закрыл за собой дверь, из обитого декоративной тканью кресла поднялась долговязая фигура. Д'Англас оказался человеком болезненного вида: его длинное нескладное тело разительно не соответствовало толстому носу и широким отвисшим, как у обжоры, губам. Глаза же нашего клиента, темные и полные страдания, глубоко запали, превратив это непропорциональное лицо в подобие ужасной маски.
– Какой сюрприз, мистер Холмс, – произнес он очень низким, но приятным голосом. – Я был приятно поражен, когда Ахмет принес вашу визитную карточку. А это, конечно, доктор Ватсон, – добавил он, окинув меня тяжелым взглядом. – Присаживайтесь, джентльмены, и расскажите, что привело вас в Берлин.
Д'Англас указал на свободные кресла, и я заметил, что кисти его рук слишком крупны и узловаты, а ноги неестественно велики. Ужасная сутулость довершала уродство этого человека, совершенно не гармонирующее с его изящными манерами.
Услышав вопрос хозяина, Холмс ничем не выразил своего удивления: я по мере сил постарался последовать примеру своего великого друга. Холмс бесстрастно рассматривал этого человека и окружающую обстановку, и я знал, что каждая морщинка на некрасивом лице Д'Англаса была запечатлена фотографической памятью детектива. От его проницательного взгляда не укрылось, что наш клиент серьезно болен. Необычная внешность этого человека была неестественной, также как и усилия, с которыми ему давалось каждое движение. Он производил впечатление раненого слона. Мне неожиданно показалось, что я понял причину его страданий.
Удобно устроившись, Холмс осторожно коснулся вопроса, который беспокоил нас обоих:
– Как вы узнали из письма Нильса Линдквеста. я… – Холмс поправился, указав жестом на меня. – Мы взялись за поиски Золотой Птицы.
Д'Англас неторопливо кивнул:
– Этот джентльмен подробно описал мне ситуацию, а также свою болезнь. Я был крайне опечален сообщением о его смерти. – Он помолчал, как бы отдавая дань умершему, и продолжил более бодрым тоном: – Но не хочу лицемерить: я рад, джентльмены, что обстоятельства передали это запутанное дело в ваши руки. При всем моем уважении к мистеру Линдквесту я предпочел бы обратиться именно к вам, если бы мог предложить вам достойную плату.
– Как вы наверняка знаете, в области искусства Нильсу Линдквесту не было равных, – быстро ответил Холмс.
Хозяин мрачно кивнул, но потом в его глубоко запавших глазах засветилось лукавство:
– Насколько я понял, ваши услуги оплачиваются в соответствии с тем договором, который я заключил с покойным Линдквестом.
Холмс нетерпеливым жестом отмел в сторону финансовые вопросы. Он ненавидел обсуждать денежные проблемы, и хотя ходили слухи, что он брал огромную плату за свои несравненные услуги, я хорошо знал о множестве дел, за которые он брался из чистого интереса.
– Нильс Линдквест сделал несколько открытий, разыскивая Золотую Птицу, и я смог воспользоваться следом, по которому он шел.
По известным только ему одному причинам Холмс умолчал о Баркере и его печальной кончине.
– Надеюсь, что с вашей помощью мы скорее разберемся в этой головоломке, – продолжил Холмс. – Но сначала объясните, правильно ли мы поняли, что наш визит удивил вас?
– Пожалуй, мне следовало его ожидать, – ответил Д'Англас, – едва ли переписка может заменить личную встречу. Позвольте сообщить вам все имеющиеся у меня факты.
Холмс бросил на меня быстрый взгляд.
– Мистер Д'Англас, разве не вы послали мне телеграмму с просьбой приехать в Берлин?
Брови нашего клиента изумленно взлетели вверх. Его реакция на вопрос Холмса выдавала непритворное удивление:
– Разумеется, нет, сэр!
– Разве не поступало новых сообщений и не происходило событий, которые пролили бы свет на тайну исчезновения вашей собственности? – настаивал Холмс.
– Никаких. Но что это за телеграмма?
– Нас вызвали в Берлин телеграммой, подписанной вашим именем. Это дает интересную пищу для размышлений. Можно предположить, что нас с доктором Ватсоном попросту выманили из Лондона. Следовательно, там должно что-то произойти, а может, уже произошло. И это что-то связано с нашим делом.
Д'Англас снова кивнул. Острый интерес оживил его, не оставив следа от недавней педантичной медлительности:
– Эта ложная телеграмма несомненно указывает на то, что Птица находится в Лондоне.
– И на то, – добавил Холмс, – что наш противник знает, кто организовал поиски статуэтки и как эти поиски продвигаются. Боюсь, что я недооценил возможностей врага.
– Ну, моя заинтересованность в обнаружении Птицы очевидна, ведь я ее законный владелец. Но, предваряя ваш вопрос, со всей ответственностью заявляю, что никому не сообщал о вашей причастности к этому делу.
– И все же кто-то знает об этом, – сказал я. Д'Англас удивленно посмотрел на меня, словно забыл о моем присутствии.
– Позвольте задать вам вопрос, – сказал Холмс. – Птица исчезла в Стамбуле, но вы обратились к Линдквесту. Что натолкнуло вас на мысль искать вещь в Англии?
– Разумеется, положение на рынке искусства. Золотая Птица – очень известная работа. А все лучшие частные коллекции находятся в Англии. Я предположил, что Птица была украдена не ради золота, а потому, что она понравилась коллекционеру.
– Ваши слова наталкивают на другой вопрос, – заметил Холмс. – Предмет такого размера должен весить, как мне кажется, около трех фунтов.
– Три фунта три унции.
– Гм, – произнес Холмс, прикидывая в уме. – Значит, пятьдесят пять унций.
– На самом деле тридцать девять, мистер Холмс. Для взвешивания золота используются меры тройского или монетного веса, где унция составляет одну двенадцатую фунта.
– Интересно, – отметил сыщик, который редко ошибался в технических вопросах. – Чистое золото стоит никак не больше шести английских фунтов за унцию, следовательно, цена металла, из которого сделан наш предмет, равна приблизительно двумстам тридцати четырем фунтам. Чуть больше тысячи американских долларов.
Странная искра промелькнула в тусклых глазах Д'Англаса и сразу исчезла.
– Вас удивляет огромный интерес к предмету, стоимость которого столь незначительна. Но не забывайте о художественной ценности вещи. Есть, конечно, еще одна причина. Коллекционеры, как правило, романтики, и если у предмета яркое прошлое, он ценится во много раз дороже.
– В особенности если ему сопутствуют слухи, – пробормотал Холмс себе под нос. – Что ж, Птица много путешествовала. Азиатская столица Самарканд, русский и французский дворы. Наполеон, датские банкиры. Линдквест сообщил нам кое-что об ее истории. Я заметил, что исчезать эта вещь начала далеко не сразу.
Д'Англас прекрасно изучил историю вожделенного предмета искусства. Он охотно согласился поделиться информацией с Холмсом.
– После пожара в амстердамском магазине Птица действительно исчезла. Но точно известно, что она была выставлена в музее города Дубровник примерно в 1810 году. Когда мусульмане захватили Балканы, в числе другой дани попала к туркам. Потом она снова пропала.
– И появилась только в лавке на острове Родос, откуда была украдена. Она опять исчезла и всплыла в Стамбуле, – голос Холмса замер, и он, похоже, погрузился в глубокое раздумье.
– Вас что-то удивляет в этой серии событий, мистер Холмс?
Детектив кивнул. Он был немного раздражен, как всегда, когда нить его рассуждений была недостаточно прочной.
– Азиаты получили Птицу в качестве военного трофея. В этом нет ничего необычного. Естественно и перемещение статуэтки от русских к французам и, наконец, к датским банкирам. Не удивляет и исчезновение ее после пожара: Птица могла быть обнаружена в руинах кем угодно. Понятно, как она попала к туркам. Но потом что-то случилось. Статуэтка появляется на Родосе, где ее похищают. Во всей ее длинной истории это первое явное указание на преступление. Имя Хокера исключает вероятность случайной кражи. Как только Птица появилась в Константинополе, ее снова украли.
– Вы верно информированы, мистер Холмс, но мне не ясно, что вас смущает? – Глаза на слоноподобном лице Д'Англаса внимательно смотрели на Холмса. Не стало ли поведение нашего клиента немного тревожным?
– Факты позволяют сделать предположение, – сказал Холмс. – Между временем пребывания Птицы у турков и моментом ее появления на острове Родос что-то произошло. Что-то сделало скульптуру более ценной.
Д'Англас улыбнулся:
– Интерес коллекционеров, мистер Холмс. В эти годы стало модным собирать старинные подлинники тонкой работы. В наши дни произведения искусства встречаются не так часто, как в старые времена.
– А чем эта Птица привлекает вас, мистер Д'Англас? – Холмс задал вопрос безразличным тоном, но я почувствовал, как важно моему другу получить правдивый ответ.
Коллекционер развел своими большими, узловатыми руками:
– Можно назвать это фамильной страстью, сэр. По профессии я ювелир, так же как и мой отец и отец моего отца. Мой дед первым в семье подпал под чары Золотой Птицы, взглянув лишь на ее изображение. Он понял, что древняя вещь – лучшее из всех существовавших произведений ювелирного искусства. Его страсть к Золотой Птице Рух, должно быть, передалась по наследству, потому что мой отец также был одержим желанием обладать ею. Я одинок, беззаботен и довольно богат, и погоня за Золотой Птицей тоже стала главным смыслом моей жизни.
Мрачные глаза ювелира на мгновение озарились внутренним светом, но он подавил свой душевный порыв.
– Был чудесный момент, когда мне казалось, что цель трех поколений достигнута и Птица станет моей, прежде чем я уйду из жизни. Теперь, увы, я не уверен в этом.
Услышав это мрачное замечание, я счел своим долгом подбодрить Д'Англаса:
– Вам еще рано подводить итоги. Вы переживаете лучшие годы зрелости, и цель вашей жизни вполне может быть достигнута.
Лицо Д'Англаса на минуту осветилось благодарной улыбкой.
– Не отчаиваться, – пробормотал он и снова помрачнел. – Однако мужчины в моей семье не были долгожителями. Пока… – Он выдавил из себя улыбку, которая скорее была упражнением для лицевых мышц, чем проявлением бодрости. Его тяжелая голова повернулась к Холмсу: – Но разговоры о состоянии моего здоровья и продолжительности жизни не помогут в ваших поисках. Скажите, сэр, какие еще сведения о Птице я мог бы сообщить вам?
Холмс ответил, что у него нет дополнительных вопросов.
– Тогда разрешите мне спросить. – Тон Д'Англаса стал сухим и деловитым. Мне показалось, что он раскаивался в своей откровенности о семейных делах. – Если кто-то хотел удалить вас из Лондона, что, по вашему мнению, должно там произойти?
Холмс молчал, видимо, обдумывая, можно ли говорить с нашим клиентом откровенно.
– У меня есть основания предполагать, – сказал он наконец, – что за этой Птицей охотились два выдающихся коллекционера, и одному из них удалось завладеть ею. Вероятно, другой попытается заполучить Птицу обратно.
Д'Англас еще раз продемонстрировал природную проницательность:
– Вы хотите сказать, что один из коллекционеров обладал вещью, но потом утратил ее, и она попала в руки другого.
– Думаю, ситуация именно такова, – ответил Холмс. – Как бы ни был запланирован ответный ход, наверняка он уже сделан. Поэтому, вместо того чтобы мчаться в Лондон и сражаться там с неизвестными ветряными мельницами, я предлагаю продолжить наше путешествие.
– Константинополь, – кивнул Д'Англас.
– Надеюсь, Абен Хассим сможет предоставить нам дополнительную информацию, – сказал Холмс.
– Он почтенный человек и дорожит своей репутацией. – Д'Англас поднялся с кресла и медленно двинулся к столу. – Я напишу ему короткую записку, чтобы он оказал вам помощь.
Пока его гусиное перо неторопливо царапало пергамент, Холмс спросил:
– Значит, мистер Д'Англас, вы не коллекционер в истинном смысле этого слова?
Непропорционально большая голова сделала отрицательное движение.
– Я вообще не коллекционер. Птица – единственное мое увлечение.
– Но если она вызывает такой интерес у профессионалов, как вам удалось купить ее?
Д'Англас поднял голову от письма:
– Когда Хассим выставил Птицу на продажу, он разослал письма коллекционерам. В их числе был и я: Хассим помнил, что я много раз расспрашивал его об этой вещи. Кроме того, мы давно знакомы лично. Возможно, мои конкуренты запоздали с ответом, я же откликнулся немедленно. Хассим согласился на мою цену. Оговоренная сумма была вручена торговцу, и он выслал мне документ, подтверждающий совершение сделки. Если желаете, могу показать вам эту бумагу.
Шерлок Холмс отказался, и мы поднялись. Д'Англас приблизился к нам, чтобы вручить записку для Хассима. И тут Холмс задал вопрос, внезапный, как выпад фехтовальщика:
– Вас не удивляет, что один из охотников за Золотой Птицей – азиат?
Огромная фигура Д'Англаса покачнулась. Я инстинктивно кинулся, чтобы поддержать его, но наш клиент уже справился с собой.
– Китаец, разумеется? – спросил он спокойно. – Для меня это тоже загадка. Не берусь судить, почему Птица так много значит для человека, владеющего одной из самых знаменитых коллекций. Его собрание произведений искусства известно во всем мире. Зачем ему домогаться еще одной золотой безделушки?
– Это тоже ставит меня в тупик, – сказал Холмс.
Больше говорить было не о чем, а наш клиент не проявлял желания продолжить беседу, и мы с Холмсом покинули странный дом на окраине Берлина и его еще более странного обитателя.
7
УБИЙЦЫ
Мы без труда нашли экипаж, и я был удивлен, когда Холмс направил его не к нашему отелю, а на Александерплац.
– Вы забыли о слежке, дорогой Ватсон, – объяснил Холмс. – Цель наших перемещений не должна быть очевидной, чтобы два китайских джентльмена не соскучились. Кроме того, нам не помешает кое-какая официальная помощь.
По предыдущим делам я хорошо знал об идеально отлаженном механизме берлинской полиции, мозговым центром которой был Мельдвезен, располагавшийся на Александерплац. Холмс поддерживал дружеские отношения с Вольфгангом фон Шалловеем, шефом полицейского департамента. Я решил, что он собирался обсудить со своим другом нашу будущую поездку в Константинополь, и не ошибся.
Пока мы ехали по оживленным улицам. Холмс объяснил, что азиаты, несомненно, ждут нас в «Бристолс-кемпинг», чтобы продолжить слежку, когда мы вернемся в отель. По его насмешливому тону я догадался: китайцам еще будет уготован сюрприз.
Один взгляд на простую карточку с именем Шерлока Холмса превратил непреклонного сержанта полиции в суетливого, подобострастного слугу:
– Герр Холмс… ну конечно, сэр. Не изфолите присесть? Хейн! Хейн! – он почти кричал проходившему мимо полицейскому.
Сержант подошел к удивленному полицейскому и что-то яростно зашептал ему на ухо. Вероятно, имя Холмса и здесь произвело должный эффект, так как полицейский немедленно бросился докладывать начальству о нашем визите.
Немного успокоившись, сержант занял свое место за столом.
– О фашем приходе сейчас будет доложено, – сообщил он с удивительной почтительностью. Великий детектив спокойно кивнул, и сержант, повернувшись ко мне, произнес со сдержанной улыбкой: – Доктор Фафсон, я полагаю?
Никогда не пользуясь таким вниманием в Скотленд-Ярде, я подумал, что нам с Холмсом следовало чаше ездить за границу. Но сержант, очевидно, решив, что само небо послало ему эту встречу, не дал мне ответить.
– Доктор Фафсон, – продолжал он. – Ф фашем мастерском описании дела «Пестрая лента»…
– Еще один из этих мелодраматических заголовков, – пренебрежительно пробурчал Холмс.
– Сказано, что эта лента была индийской болотной гадюкой. Но ф Индии нет болотных гадюк, и это очень удифило меня, герр доктор.
Поскольку сержант, к моей радости, обращался ко мне, я поспешил дать свои объяснения:
– Ваше удивление вполне понятно, сержант. Но когда я впервые представил вниманию читателей этот рассказ…
Увы, мое объяснение осталось незаконченным. Появился Вольфганг фон Шалловей и направился к Холмсу с распростертыми руками.
– Холмс! И доктор Ватсон? Какой приятный сюрприз. Пойдемте… пойдемте, мой кабинет к вашим услугам.
Бормоча слова приветствий, мы с большой торжественностью проследовали к лифту, а сержант так и не получил моих разъяснений.[3]
Вскоре мы находились в офисе шефа берлинской полиции. Фон Шалловей выставил оттуда всех сотрудников и приказал не беспокоить его, пока он принимает столь почетных гостей.
Холмс запротестовал, хотя от меня не укрылось, что втайне детектив был доволен фурором, произведенным его появлением. Фон Шалловей заверил коллегу, что дела подождут, и вежливо произнес:
– Увидеть вас за пределами вашего любимого Лондона, Холмс, – большая редкость. Полагаю, что только расследование могло заставить британского льва покинуть свое логово.
– Мы занимаемся одним пустяковым делом, – отозвался мой друг. – Кража, происшедшая вне пределов Германии. Поиски похищенной вещи привели меня в Берлин, но здесь я столкнулся с неприятной компанией.
Фон Шалловей попытался пошутить:
– Надеюсь, вы имеете в виду не доброго доктора Ватсона?
– Нас преследуют двое китайцев, – непроизвольно возразил я. Потом подумал, не сказал ли лишнего.
– Вы собираетесь уехать из Берлина? – спросил шеф полиции.
Когда Холмс кивнул, фон Шалловей улыбнулся, как чеширский кот:
– Что ж, у этих азиатов возникнут некоторые трудности с паспортами.
– Нет! Нет! – запротестовал Холмс. – Мне не хотелось бы насторожить наших преследователей. Пусть думают, что мы не подозреваем о слежке. Они знают, что мы остановились в «Бристолс-кемпинг». Нам с доктором Ватсоном надо как можно быстрее попасть в Стамбул, и мы предпочли бы оставить китайцев в неизвестности относительно наших планов и маршрутов.
– Вы забыли о слежке, дорогой Ватсон, – объяснил Холмс. – Цель наших перемещений не должна быть очевидной, чтобы два китайских джентльмена не соскучились. Кроме того, нам не помешает кое-какая официальная помощь.
По предыдущим делам я хорошо знал об идеально отлаженном механизме берлинской полиции, мозговым центром которой был Мельдвезен, располагавшийся на Александерплац. Холмс поддерживал дружеские отношения с Вольфгангом фон Шалловеем, шефом полицейского департамента. Я решил, что он собирался обсудить со своим другом нашу будущую поездку в Константинополь, и не ошибся.
Пока мы ехали по оживленным улицам. Холмс объяснил, что азиаты, несомненно, ждут нас в «Бристолс-кемпинг», чтобы продолжить слежку, когда мы вернемся в отель. По его насмешливому тону я догадался: китайцам еще будет уготован сюрприз.
Один взгляд на простую карточку с именем Шерлока Холмса превратил непреклонного сержанта полиции в суетливого, подобострастного слугу:
– Герр Холмс… ну конечно, сэр. Не изфолите присесть? Хейн! Хейн! – он почти кричал проходившему мимо полицейскому.
Сержант подошел к удивленному полицейскому и что-то яростно зашептал ему на ухо. Вероятно, имя Холмса и здесь произвело должный эффект, так как полицейский немедленно бросился докладывать начальству о нашем визите.
Немного успокоившись, сержант занял свое место за столом.
– О фашем приходе сейчас будет доложено, – сообщил он с удивительной почтительностью. Великий детектив спокойно кивнул, и сержант, повернувшись ко мне, произнес со сдержанной улыбкой: – Доктор Фафсон, я полагаю?
Никогда не пользуясь таким вниманием в Скотленд-Ярде, я подумал, что нам с Холмсом следовало чаше ездить за границу. Но сержант, очевидно, решив, что само небо послало ему эту встречу, не дал мне ответить.
– Доктор Фафсон, – продолжал он. – Ф фашем мастерском описании дела «Пестрая лента»…
– Еще один из этих мелодраматических заголовков, – пренебрежительно пробурчал Холмс.
– Сказано, что эта лента была индийской болотной гадюкой. Но ф Индии нет болотных гадюк, и это очень удифило меня, герр доктор.
Поскольку сержант, к моей радости, обращался ко мне, я поспешил дать свои объяснения:
– Ваше удивление вполне понятно, сержант. Но когда я впервые представил вниманию читателей этот рассказ…
Увы, мое объяснение осталось незаконченным. Появился Вольфганг фон Шалловей и направился к Холмсу с распростертыми руками.
– Холмс! И доктор Ватсон? Какой приятный сюрприз. Пойдемте… пойдемте, мой кабинет к вашим услугам.
Бормоча слова приветствий, мы с большой торжественностью проследовали к лифту, а сержант так и не получил моих разъяснений.[3]
Вскоре мы находились в офисе шефа берлинской полиции. Фон Шалловей выставил оттуда всех сотрудников и приказал не беспокоить его, пока он принимает столь почетных гостей.
Холмс запротестовал, хотя от меня не укрылось, что втайне детектив был доволен фурором, произведенным его появлением. Фон Шалловей заверил коллегу, что дела подождут, и вежливо произнес:
– Увидеть вас за пределами вашего любимого Лондона, Холмс, – большая редкость. Полагаю, что только расследование могло заставить британского льва покинуть свое логово.
– Мы занимаемся одним пустяковым делом, – отозвался мой друг. – Кража, происшедшая вне пределов Германии. Поиски похищенной вещи привели меня в Берлин, но здесь я столкнулся с неприятной компанией.
Фон Шалловей попытался пошутить:
– Надеюсь, вы имеете в виду не доброго доктора Ватсона?
– Нас преследуют двое китайцев, – непроизвольно возразил я. Потом подумал, не сказал ли лишнего.
– Вы собираетесь уехать из Берлина? – спросил шеф полиции.
Когда Холмс кивнул, фон Шалловей улыбнулся, как чеширский кот:
– Что ж, у этих азиатов возникнут некоторые трудности с паспортами.
– Нет! Нет! – запротестовал Холмс. – Мне не хотелось бы насторожить наших преследователей. Пусть думают, что мы не подозреваем о слежке. Они знают, что мы остановились в «Бристолс-кемпинг». Нам с доктором Ватсоном надо как можно быстрее попасть в Стамбул, и мы предпочли бы оставить китайцев в неизвестности относительно наших планов и маршрутов.