Местность, на которой остановились боеры, как сказано выше, вполне гармонировала с их настроением. Это была широкая мрачная котловина, окруженная с двух сторон дикими угрюмыми скалами, почти сходившимися вместе у начала оврага. Над срединою ущелья нависла громадная глыба, ежеминутно угрожавшая обрушиться вниз. Подножья скал обросли эвфорбами и алоэ, дававшими немного тени. За исключением этой суровой растительности не было другой. Ни деревца, ни травки. Лишь в одном месте котловины виднелось два-три жалких куста, немного тощей травы и несколько кустов верблюжьего терновника, на ветвях которого раскачивались, точно длинные кошельки, гнезда птиц-ткачей.
Невдалеке журчал ручей, окаймленный дерном, которого хватило бы на несколько дней на прокорм скота.
Возле этого ручья Пит и разместился со своею лошадью. Молодой человек с самого начала бегства каравана из-под мованы решил отделить Гильди от остальных животных. Ему говорили, что зараза цеце не переходит от одного животного к другому, но он стоял на своем, что лучше изолировать свою лошадь. Упорство свое он оправдывал тем, что Гильди осталась цела, тогда как все другие животные пали.
Молодой человек так добросовестно исполнял роль сиделки около своего четвероногого друга, что спал только днем, пока Гильди кое-как бродила по траве. Не будь ночи так темны, он увидал бы во время своего бдения, как посреди скота неслышно скользила, точно тень, какая-то человеческая фигура.
Появление по ночам этой тени могло бы объяснить боерам некоторые совершенно непонятные случаи внезапной смерти скота, очевидно вовсе не зараженного ядом цеце. Но переселенцам и в голову не могло прийти подозревать кого-нибудь из своей среды в дурных намерениях. Укусы ядовитых насекомых служили в их глазах совершенно достаточным объяснением падежа животных. Боеры сочли бы сумасшедшим того, кто высказал бы хотя бы малейшее сомнение в этом. Они были уверены, что никому не может быть пользы от такого несчастья, так как весь караван одинаково должен страдать от него не только в настоящем, но и в будущем.
Что теперь предпринять злополучным боерам в этой пустыне, вдали от всякого жилья? Как выбраться из нее? Кто повезет теперь их подвижные дома-повозки?
Убедившись в безвыходности своего положения, переселенцы впали в полное отчаяние. Им оставалось теперь ждать только смерти, которая избавила бы их от всех мучений, предстоящих им в недалеком будущем.
Сидя на громадных каменных глыбах, сорвавшихся с утесов и покрывавших часть оврага, Ян ван Дорн, Клаас Ринвальд и Ганс Блом обсуждали свое положение.
- Что за ужасное несчастье! - говорил Клаас Ринвальд. - Без овец и коров мы еще могли бы обойтись - наши молодцы настреляли бы нам дичи на пищу, а от недостатка молока еще никто не умирал. Но остаться без лошадей и быков - это уж полная погибель! Ведь без них нам отсюда не выбраться... Что теперь будет с нами?..
- С нами?! - вскричал Ганс Блом. - Эх, милый Ринвальд, о нас и говорить много не стоит! Если бы мы были одни, то взяли бы да и пошли пешком. Пройти несколько сот миль - не Бог весть какой труд... Устали бы немного - вот и все. Но как быть с женщинами и детьми - вот в чем вопрос!
- Быть так близко от цели и не иметь возможности достичь ее - это поистине ужасно! - продолжал Клаас Ринвальд. - Мне кажется, что хуже этого ничего не могло случиться с нами.
- Погодите отчаиваться, друзья мои, еще не все погибло! - сказал Ян ван Дорн тем авторитетным тоном, которым он всегда говорил в важных случаях со своими приятелями. - Вполне согласен, что положение наше отвратительно, но все-таки унывать и отчаиваться не следует, этим не поправим беды. Докажем, что мы истинные боеры, решительные и способные вывернуться из всякого затруднения. Постараемся же лучше придумать что-нибудь.
Клаас Ринвальд и Ганс Блом покраснели, стыдясь своей минутной слабости. Слова Яна ван Дорна ободрили их, но вместе с тем задели и за живое, затронув их самолюбие.
- Давайте же обдумывать, как нам быть и что предпринять, - продолжал Ян ван Дорн.
- Будь мы, мужчины, одни, нечего было бы и думать, - сказал Ганс Блом.
- Что же вы сделали бы в этом случае? - спросил его бааз.
- А вот что. Я преспокойно повернул бы назад, туда, откуда мы вышли, и снова принялся бы за работу. Там наверное нашлись бы люди, знающие меня как честного человека, и не отказались бы помочь мне деньгами или скотом. Я выплатил бы им понемногу долг и по-прежнему зажил бы без нужды и забот. Конечно, я говорю не об одном себе, а обо всех нас, - добавил Блом, скромно оглядывая своих товарищей.
- Да? Но ведь таким образом мы снова попали бы в подчинение, от которого и бежали! - воскликнул ван Дорн, сверкнув глазами. - Мы сделались бы английскими подданными, - мы - потомки тех голландцев, которые колонизировали Трансвааль и неусыпными трудами, борясь с природой, зверями и дикарями, сделали из него мирный и плодородный уголок, основали общину свободных вэ-боеров! О нет! Лучше умереть, чем попасть снова в рабство!
- Кроме того, - подхватил Клаас Ринвальд, бывший одного мнения с Яном ван Дорном, - вы, друг Блом, забываете о трудностях перехода через карру. Если мы с трудом перебрались через него, имея лошадей и быков, то каково нам было бы теперь идти без них!.. Ну, мы с вами с помощью наших ружей, положим, как-нибудь и пробрались бы назад, а женщины и дети? Могут ли они следовать за нами пешком по местности, где на каждом шагу угрожают всевозможные опасности и препятствия?.. Нет, милейший Блом, ваше предложение никуда не годится... Я не упрекаю вас за него, - Боже меня сохрани, - а только... так говорю. В данном положении я и сам не могу придумать ничего лучшего.
- Очень жаль! - произнес ван Дорн, с чисто голландской флегматичностью выпуская из трубки облако дыма.
- Если вы придумали что-нибудь, то не мучьте нас, сообщите скорее! сказал Ринвальд.
- Да, уж действительно только вы один и можете не унывать даже в таком положении! - воскликнул Блом.
Ян ван Дорн невольно улыбнулся и сказал:
- Я вам объясню мою мысль, и, надеюсь, вы согласитесь со мною. От места, где мы жили, мы отошли уже слишком далеко, а до места, куда стремимся, теперь близко. Удивляюсь, как вы оба не принимаете этого в расчет. Несколько сот миль могут пройти и женщины и дети, конечно, небольшими переходами. Вы мне возразите на это: что же мы будем делать там, не имея ничего, кроме своих рук? Не жить же нам подобно бушменам и, подобно им, питаться одними кореньями да мясом отвратительных пресмыкающихся? Мы христиане, а не дикари-язычники!.. Вы согласны с этим?
- О да, конечно! - воскликнули оба боера.
- Я в этом уверен, - продолжал ван Дорн, - поэтому и не сделал вам такого дикого предложения. У меня есть другой план, придуманный, впрочем, не мною, а Карлом де Моором, и я вполне с ним соглашаюсь...
- Карлом де Моором?! - воскликнули Блом и Ринвальд.
- Да, Карлом де Моором, - повторил бааз. - Чему же вы удивились? Разве вы забыли, что именно он всегда и дает хорошие советы? Мы все стали было в последнее время относиться с недоверием к этому достойному человеку после того, как он оставил без помощи Пита на охоте за буйволами. Я говорил с ним по этому поводу, и он объяснил мне, что не решился убить буйвола ради того лишь, чтобы пощадить самолюбие моего сына и не показать недоверия к его охотничьим способностям... Вы ведь знаете, как Пит самолюбив... Относительно же Моора я всегда говорил раньше и скажу теперь, что это превосходный человек: умный, смелый и крайне преданный нам и нашему делу. Он только на вид суров и мрачен, вследствие испытанных им несчастий, но на самом деле у него крайне отзывчивая душа, мягкое и великодушное сердце, готовое всегда помочь своему ближнему... Его мнение в данном случае таково: так как повозки нам более не нужны, мы должны оставить их здесь, а сами вернуться на место первой нашей стоянки, под мовану. Там мы будем ожидать помощи, за которою отправится сам Моор. Провизии у нас хватит еще на неделю, а за это время он подготовит все нужное для нашего спасения. Я вполне согласен с этим планом.
- Отсюда даже до Зутпансберга, где можно найти какую-нибудь помощь, не менее ста миль, - грустно заметил Блом.
- Моор и не пойдет туда, - продолжал ван Дорн. - Он постарается отыскать вождя племени тебелов, Мозелекатсэ, которому когда-то оказал услугу. Он, конечно, не забыл ее - дикари никогда не забывают оказанных им услуг, - и, в свою очередь, не откажется помочь мне. У нас есть кое-какие вещи, которые Мозелекатсэ возьмет в обмен за несколько лошадей, быков и коров. Что вы скажете на это?
- По моему мнению, ничего лучшего придумать нельзя, - проговорил Ринвальд.
- Я того же мнения, - согласился Блом. - Чем скорее мы уберемся из этого проклятого места, тем будет лучше. Крайне неприятно находиться среди этих разлагающихся, смердящих трупов животных, да и для здоровья это небезопасно.
- Вы вполне правы, дорогой Блом, - подтвердил бааз. - Я сейчас распоряжусь, чтобы готовились в путь, а там, что Бог даст.
Ганс Блом был прав, говоря, что близость разлагавшихся трупов животных угрожала здоровью переселенцев. В первое время трупы павших животных зарывались, но потом, когда падеж скота стал массовым, у его несчастных собственников прямо, как говорится, опустились руки. Запах гниющих трупов делался невыносимым. Поэтому, действительно, следовало спешить убраться из этого места, становившегося гнездом миазмов и заразы.
Множество хищных животных, привлеченных видом и смрадом падали, уже дожидались на утесах вожделенной минуты, когда уберутся люди и можно будет вдоволь полакомиться богатой добычей. Жалобный вой шакалов смешивался с криками гиен и режущими ухо голосами павианов. Концерт голодных зверей был поистине ужасающим.
На самой вершине скалы сидели, тоже выжидая добычи, громадные коршуны, сверкая огненными глазами, и время от времени испускали пронзительные крики, в которых так и слышалось все нетерпение их хищной природы.
Высоко-высоко, в самом поднебесье, едва видимые простым глазом, кружились орлы, также, очевидно, желавшие принять участие в богатом пире...
Окончив совет со своими товарищами, Ян ван Дорн собрал всех членов каравана и, не объясняя им подробностей своего плана, объявил о необходимости немедленного возвращения под мовану и приказал готовиться к выступлению.
К счастью, он имел дело с мужественными и рассудительными людьми, готовыми на всевозможные трудности и лишения и незадумывающимися ни перед какою опасностью. Ни одного упрека, ни одной жалобы он не услышал, даже ни одной слезы не увидел на лицах женщин. Все одинаково хорошо понимали свое положение и безропотно покорялись необходимости.
Только в минуты подобных испытаний и можно вполне узнать и оценить завидный характер голландцев. Выходя из своей обычной флегмы, они в эти минуты являются стоиками, которых ничто не в состоянии смутить. Победить или молча, с достоинством, умереть - вот их девиз.
Распоряжение бааза было выслушано без малейшего протеста и тотчас же стало приводиться в исполнение.
Переселенцы были даже рады снова возвратиться на прежнее место, где были такие роскошные деревья, усыпанные вкусными плодами, где была веселая зелень, радовавшая глаз, и протекала река.
Если там еще и оставались цеце, то опасаться их было нечего: насекомые эти никогда не нападают на человека. Они могли быть вредны только для лошади Пита, но наверное давно уже улетели в другое место производить свои опустошения среди животных.
Сборы в обратный путь пошли очень быстро. Переселенцы не хотели оставить ничего, кроме пустых повозок, поэтому приходилось нести очень многое. К счастью, они не успели отойти слишком далеко от мованы, и можно было все перенести в несколько приемов. Чтобы не терять времени, бааз посоветовал одним заняться исключительно упаковкою вещей, а другим - переноскою их под мовану.
Женщинам и детям, сообразно с их силами, тоже дали по небольшой ноше и отправили их вперед в сопровождении нескольких человек охраны.
Сопровождал их, между прочим, и Андрэ Блом. Он и его товарищи-спутники не имели никакой ноши, кроме оружия, на случай защиты от нападения диких зверей. Но видя, что никакой опасности по-видимому нет, они предложили женщинам нести их вещи.
Мать Андрэ, понадеявшись на свои силы, взяла больше, чем была в состоянии снести, и совершенно согнулась под тяжестью своей ноши, но тем не менее она отклонила предложение сына облегчить ее труд.
- Ничего, донесу как-нибудь и сама, - сказала она веселым тоном. - А ты вот лучше помог бы девочкам - у них силы меньше, чем у меня. Смотри, как им трудно.
Андрэ в душе очень желал бы услужить Катринке, но не решался предлагать ей свои услуги после эпизода во время переправы через реку, да, кстати, и Пит уже предупредил его, взвалив себе на плечи ношу Катринки и посадив на нее любимицу молодой девушки, маленькую обезьянку Грэ, которая все время строила уморительные гримасы и по временам тихонько пищала.
Нужно сказать, что эта обезьянка очень недолюбливала Андрэ и постоянно старалась досадить ему чем-нибудь. Так и на этот раз. Не успел молодой человек приблизиться к Питу, маленькое животное моментально стащило у него с головы шляпу и потешно махало ею в воздухе перед самым носом Андрэ, не давая ему, однако, поймать ее.
Эта выходка животного всех очень рассмешила и страшно обозлила Андрэ, но, опасаясь новых насмешек со стороны Катринки, он сдержался от всяких проявлений своей злобы и притворно-равнодушно продолжал путь с открытой головою под веселый смех спутников.
Над ним, по обыкновению, сжалилась Мейстья.
- Фу, какая ты противная! - крикнула она обезьяне. -Только и думаешь, как бы делать неприятности!.. Отдай мне шляпу!.. Слышишь, Грэ?!
Вместо того, чтобы послушно отдать шляпу, обезьянка насмешливо оскалила зубы и надела ее на себя. Шляпа закрыла ее почти всю. Найдя, что так неудобно, она приподняла край шляпы, выставила из-под нее свою мордочку и показала Мейстье язык.
Молодая девушка знала, чем взять расшалившееся животное. Она достала из кармана кусочек вкусного сдобного печенья, показала его обезьянке и сказала:
- Хочешь этого, Грэ? А?
Маленькие черные лапки тотчас же швырнули шляпу и потянулись за печеньем. Мейстья подхватила на лету шляпу и подала ее Андрэ, говоря:
- Вы слишком добры к этой хитрой плутовке. На вашем месте я проучила бы ее немножко за такие шалости... Надевайте же скорее шляпу, не то рискуете получить солнечный удар.
- Вот вы так действительно очень добры, Мейстья! - заметил Андрэ, тронутый заботливостью молодой девушки. - Благодарю вас. Если бы моя голова и не пострадала от солнечного удара, то шляпа наверное сильно бы потерпела от этого маленького уродца. Позвольте и мне в свою очередь услужить вам. Давайте я понесу ваш узел. Вам тяжело нести его.
- О нет, вовсе не тяжело! - сказала было Мейстья, но заметив, что отказ ее сильно огорчает молодого человека, она предложила ему нести узел вдвоем. Он охотно согласился. Так они и продолжали идти вместе, оживленно болтая и перекидываясь шутками.
С этого времени молодая парочка подружилась на всю жизнь.
Когда этот, так сказать, передовой отряд переселенцев прибыл на место назначения, то там, действительно, не оказалось ни одной цеце. Таким образом можно было смело привести туда Гильди, не рискуя лишиться единственного оставшегося у боеров в живых животного. В этом, впрочем, пока еще не было надобности. Пит намеревался сопровождать Карла де Моора к вождю тебелов и хотел нагрузить на оправившуюся уже лошадь подарки для Мозелекатсэ. Явиться с пустыми руками было неудобно - дикари не менее цивилизованных людей любят подарки.
Перетаскивали из оврага к моване вещи целых три дня. Все очень измучились от этой возни, но никто не думал жаловаться. Слух о намерении Карла де Моора и Пита просить помощи у Мозелекатсэ ободрял переселенцев и внушал им надежду на скорое избавление от всех невзгод.
Когда в овраге не осталось ничего, кроме пустых повозок, молодые люди принялись за последние. Они рассчитывали при помощи кафров и готтентотов перетащить сами повозки под мовану.
Но пока они советовались, как переправить туда тяжелые колымаги, солнце уже стало спускаться за горизонт.
Опасаясь, что не успеют засветло добраться до лагеря, молодые люди решились переночевать в последний раз в негостеприимном месте и расстаться с ним навсегда ранним утром.
- Не зажечь ли нам костер? - спросил у Пита Людвиг. - Ведь тут, около падали, бродят дикие звери. Вон они как завывают!
- Ну, вот еще, к чему это! - сказал Пит. - У них такая богатая добыча, что они и не подумают обращать на нас внимание, если бы мы даже лежали прямо у них на виду... На этот раз нам решительно нечего их опасаться, будь уверен. Давай скорее спать, и не заметим, как пройдет ночь.
Молодые боеры улеглись в повозках, а слуги поместились снаружи, завернувшись в свои кароссы.
Каросса состоит из нескольких сшитых вместе различных звериных шкур и служит, смотря по надобности, то плащом, то одеялом. Этот вид одежды используется всеми дикими племенами, обитающими в Южной Африке. Вожди племен делают ее из шкур леопарда, что и является у них отличительным признаком их достоинства.
Улегшись, молодые люди и их слуги вскоре убедились, что в пустыне нельзя спать, не приняв известных мер предосторожности. Едва они успели уснуть, как были разбужены страшными ревом, криком и рычанием. Казалось, в это место сошлись хищные звери со всей Африки. В предшествовавшие ночи переселенцы раскладывали костры, державшие неприятных посетителей на почтительном отдалении. Голоса их хотя и слышались, но далеко не так ясно, как на этот раз, когда четвероногие хищники подошли гораздо ближе.
Грозное рычание львов и леопардов дополнялось пронзительным визгом, воем и хохотом гиен и резким лаем шакалов. Этот наводящий ужас звериный концерт, повторяемый тысячью отголосков в горах, далеко разносился по окрестностям.
Сначала, спросонья, молодые боеры ничего не поняли, предполагая, что они находятся под влиянием кошмара.
- Ай-ай, минхеры! - кричали испуганные, дрожащие слуги, забираясь к ним в повозки. - Выгляните, пожалуйста, посмотрите, что делается вокруг нас!
Боеры поспешно выглянули из повозок и замерли от ужаса. Взорам их, при свете луны, представилось нечто вроде адского шабаша.
Целые сотни разъяренных кровожадных зверей оспаривали остатки падали, с дикою яростью вырывая их друг у друга при помощи страшных зубов и когтей. Шерсть летела клочьями, кровь лилась потоками, глаза у всех горели диким огнем. Все это вместе с разноголосым воем, лаем и ревом могло устрашить самого храброго человека.
- Да, глупо мы сделали, что не зажгли костров! - воскликнул потрясенный этим зрелищем Пит. - Это я виноват... Я отговорил принять эту необходимую предосторожность... Не понимаю, зачем послушали меня!.. Боже мой, Боже мой, что нам теперь делать?.. Ведь когда они покончат с падалью, бросятся и на нас... А я, дурак, думал, что им всем хватит мяса погибших животных!.. Оказывается, их здесь такое количество, что они в состоянии сожрать всю Африку!.. Ах, я дурак, дурак!..
К счастью, верхи у повозок не были сняты. Укрываясь под ними, переселенцы надеялись остаться незамеченными. Плотно прижавшись друг к другу и дрожа от страха, боеры и их слуги сидели неподвижно. Страшась выдать свое присутствие каким-нибудь шумом, они едва слышным шепотом обменивались отрывистыми фразами.
Однако молодость скоро взяла свое. Питу, Гендрику и Людвигу показалось постыдным трусливо прятаться от опасности и полагаться на случай.
- Не лучше ли нам дать этим бестиям генеральное сражение? - предложил Гендрик. - Нас ведь довольно много, и мы все вооружены.
Товарищи единодушно одобрили предложение Гендрика, а Пит так даже ухватился за него со свойственным ему увлечением, тем более, что и он уже подумывал об этом.
- Да! - пылко воскликнул он. - Мы не бабы, чтобы ныть и дрожать от страха... Мы мужчины, боеры и должны храбро смотреть в глаза опасности, а не прятаться малодушно от нее!.. Пойдемте, друзья, сделаем попытку пугнуть этих кровожадных хищников и докажем им, что человек все-таки выше их, несмотря на всю их силу!
Через несколько минут молодые боеры и их слуги открыли сильный огонь из всех имевшихся у них ружей.
Неожиданность этого нападения и страх моментально заставили онеметь шумное сборище четвероногих хищников. Гиены и шакалы первыми бросились бежать. Львы и леопарды, более храбрые и сильные, пытались было броситься на своих врагов, но, не видя их из-за опущенного верха повозок, они только понапрасну подставляли себя под новые выстрелы. Роеры делали свое дело - из зверей, не хотевших или не успевших убежать, ни одного не осталось в живых. Вскоре весь овраг был усеян трупами убитых, заменившими только что съеденную ими самими падаль.
Битва окончилась. Оставшиеся в живых или легко раненные звери бежали. Охотники с гордостью подобрали четырех львов, трех львиц, пять леопардов и с десяток пантер. Со всех этих убитых врагов они рассчитывали снять шкуры и привезти их с собою под мовану, как трофеи своей победы над громадным скопищем кровожадных врагов.
Много зверей было убито, но еще больше бежало. Бежавшие легко могли опомниться, возвратиться назад и напасть на охотников. Ввиду этого было разложено два громадных костра и поставлено, на всякий случай, несколько часовых.
От возбуждения никому не хотелось спать, и потому решили тотчас же, пользуясь лунною ночью, снять шкуры с добычи. На эту работу ушло более двух часов, и когда ее окончили, на востоке стало уже алеть - пора было собираться в лагерь.
Уложив драгоценные шкуры в повозки, молодые герои, несмотря на так беспокойно проведенную ночь, не чувствовали особого утомления. Они бодро и весело отправились в путь, с трудом двигая, при помощи слуг, тяжелые колымаги.
Глава XIV
НЕОЖИДАННЫЕ СОБЫТИЯ
Дня через два переселенцы устроились по-прежнему под мованою. Не было только стада, оживлявшего когда-то картину, остальное же все казалось по-старому.
Из верхов повозок устроили три шатра для женщин и детей, а для мужчин был сложен гартебеест.
Гартебеестом называется род хижины. Слово это голландское и означает "антилопа". Вследствие своего сходства, по наружному виду, с антилопою, хижины эти и получили такое название. Подобного рода жилища везде возводятся боерами для временного пребывания. Стены этих хижин делаются из смеси песка с землею, а кровли - из камыша и травы. В таких же хижинах живут и дикие туземцы Южной Африки.
Слуги же боеров - кафры и готтентоты, не избалованные и неприхотливые по природе, спали где и как попало - кто на ветвях мованы или в пустых муравейниках, кто забирался в дупло баобаба, а кто так и прямо на земле, под деревьями, где было удобнее всего.
На следующее утро должны были отправиться послы к вождю племени тебелов. Выбрали троих: Пита ван Дорна, Людвига Ринвальда и Карла де Моора.
Без лошадей и волов невозможно было двигаться далее. Несколько пар этих животных и решено было просить у Мозелекатсэ.
Послы взяли с собою шесть кафров, как для своей охраны, так и для того, чтобы вести волов и лишних лошадей, кроме тех, на которых поедут назад Карл де Моор и Людвиг Ринвальд.
Смуц тоже просил позволения присоединиться к посольству, мотивируя свою просьбу тем, что он знает пустыню как свои пять пальцев, и потому с ним нечего будет опасаться сбиться с дороги. Кроме того, ему известны язык и нравы дикарей, с которыми придется объясняться.
Бааз охотно готов был исполнить просьбу проводника, но Карл де Моор решительно воспротивился этому.
- Не к чему нам брать с собою лишнего человека, - заметил он. - Я сам отлично знаю эту часть Африки и язык ее обитателей, - будьте спокойны. Я никогда не берусь за то, чего не знаю. Это вам должно быть известно лучше, чем кому-либо, господин ван Дорн.
Слова эти были сказаны Моором таким тоном, как будто он был очень оскорблен предложением Смуца. Заметив это, Ян ван Дорн поспешно сказал:
- Нет, нет, Смуц останется здесь! Я вполне полагаюсь на вас, господин де Моор.
Смуц молча поклонился и отошел в сторону.
Катринка, очевидно, сильно грустила. Ей нужно было призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не разрыдаться и примириться с мыслью о необходимости этой экспедиции, сопряженной, конечно, с разными опасностями для ее брата и Пита.
- Надолго вы уходите? - едва сдерживая слезы, спросила она у молодых людей.
- О нет! Мы постараемся возвратиться как можно скорее, - сказал Пит.
- Не обещайте ничего заранее, минхер Пит, - заметил Карл де Моор. - Мы не на прогулку едем. Мало ли что может нас задержать в пути! Мадмуазель Катринка напрасно будет беспокоиться, если мы возвратимся не так скоро, как вы говорите, - прибавил он каким-то загадочным тоном.
Невдалеке журчал ручей, окаймленный дерном, которого хватило бы на несколько дней на прокорм скота.
Возле этого ручья Пит и разместился со своею лошадью. Молодой человек с самого начала бегства каравана из-под мованы решил отделить Гильди от остальных животных. Ему говорили, что зараза цеце не переходит от одного животного к другому, но он стоял на своем, что лучше изолировать свою лошадь. Упорство свое он оправдывал тем, что Гильди осталась цела, тогда как все другие животные пали.
Молодой человек так добросовестно исполнял роль сиделки около своего четвероногого друга, что спал только днем, пока Гильди кое-как бродила по траве. Не будь ночи так темны, он увидал бы во время своего бдения, как посреди скота неслышно скользила, точно тень, какая-то человеческая фигура.
Появление по ночам этой тени могло бы объяснить боерам некоторые совершенно непонятные случаи внезапной смерти скота, очевидно вовсе не зараженного ядом цеце. Но переселенцам и в голову не могло прийти подозревать кого-нибудь из своей среды в дурных намерениях. Укусы ядовитых насекомых служили в их глазах совершенно достаточным объяснением падежа животных. Боеры сочли бы сумасшедшим того, кто высказал бы хотя бы малейшее сомнение в этом. Они были уверены, что никому не может быть пользы от такого несчастья, так как весь караван одинаково должен страдать от него не только в настоящем, но и в будущем.
Что теперь предпринять злополучным боерам в этой пустыне, вдали от всякого жилья? Как выбраться из нее? Кто повезет теперь их подвижные дома-повозки?
Убедившись в безвыходности своего положения, переселенцы впали в полное отчаяние. Им оставалось теперь ждать только смерти, которая избавила бы их от всех мучений, предстоящих им в недалеком будущем.
Сидя на громадных каменных глыбах, сорвавшихся с утесов и покрывавших часть оврага, Ян ван Дорн, Клаас Ринвальд и Ганс Блом обсуждали свое положение.
- Что за ужасное несчастье! - говорил Клаас Ринвальд. - Без овец и коров мы еще могли бы обойтись - наши молодцы настреляли бы нам дичи на пищу, а от недостатка молока еще никто не умирал. Но остаться без лошадей и быков - это уж полная погибель! Ведь без них нам отсюда не выбраться... Что теперь будет с нами?..
- С нами?! - вскричал Ганс Блом. - Эх, милый Ринвальд, о нас и говорить много не стоит! Если бы мы были одни, то взяли бы да и пошли пешком. Пройти несколько сот миль - не Бог весть какой труд... Устали бы немного - вот и все. Но как быть с женщинами и детьми - вот в чем вопрос!
- Быть так близко от цели и не иметь возможности достичь ее - это поистине ужасно! - продолжал Клаас Ринвальд. - Мне кажется, что хуже этого ничего не могло случиться с нами.
- Погодите отчаиваться, друзья мои, еще не все погибло! - сказал Ян ван Дорн тем авторитетным тоном, которым он всегда говорил в важных случаях со своими приятелями. - Вполне согласен, что положение наше отвратительно, но все-таки унывать и отчаиваться не следует, этим не поправим беды. Докажем, что мы истинные боеры, решительные и способные вывернуться из всякого затруднения. Постараемся же лучше придумать что-нибудь.
Клаас Ринвальд и Ганс Блом покраснели, стыдясь своей минутной слабости. Слова Яна ван Дорна ободрили их, но вместе с тем задели и за живое, затронув их самолюбие.
- Давайте же обдумывать, как нам быть и что предпринять, - продолжал Ян ван Дорн.
- Будь мы, мужчины, одни, нечего было бы и думать, - сказал Ганс Блом.
- Что же вы сделали бы в этом случае? - спросил его бааз.
- А вот что. Я преспокойно повернул бы назад, туда, откуда мы вышли, и снова принялся бы за работу. Там наверное нашлись бы люди, знающие меня как честного человека, и не отказались бы помочь мне деньгами или скотом. Я выплатил бы им понемногу долг и по-прежнему зажил бы без нужды и забот. Конечно, я говорю не об одном себе, а обо всех нас, - добавил Блом, скромно оглядывая своих товарищей.
- Да? Но ведь таким образом мы снова попали бы в подчинение, от которого и бежали! - воскликнул ван Дорн, сверкнув глазами. - Мы сделались бы английскими подданными, - мы - потомки тех голландцев, которые колонизировали Трансвааль и неусыпными трудами, борясь с природой, зверями и дикарями, сделали из него мирный и плодородный уголок, основали общину свободных вэ-боеров! О нет! Лучше умереть, чем попасть снова в рабство!
- Кроме того, - подхватил Клаас Ринвальд, бывший одного мнения с Яном ван Дорном, - вы, друг Блом, забываете о трудностях перехода через карру. Если мы с трудом перебрались через него, имея лошадей и быков, то каково нам было бы теперь идти без них!.. Ну, мы с вами с помощью наших ружей, положим, как-нибудь и пробрались бы назад, а женщины и дети? Могут ли они следовать за нами пешком по местности, где на каждом шагу угрожают всевозможные опасности и препятствия?.. Нет, милейший Блом, ваше предложение никуда не годится... Я не упрекаю вас за него, - Боже меня сохрани, - а только... так говорю. В данном положении я и сам не могу придумать ничего лучшего.
- Очень жаль! - произнес ван Дорн, с чисто голландской флегматичностью выпуская из трубки облако дыма.
- Если вы придумали что-нибудь, то не мучьте нас, сообщите скорее! сказал Ринвальд.
- Да, уж действительно только вы один и можете не унывать даже в таком положении! - воскликнул Блом.
Ян ван Дорн невольно улыбнулся и сказал:
- Я вам объясню мою мысль, и, надеюсь, вы согласитесь со мною. От места, где мы жили, мы отошли уже слишком далеко, а до места, куда стремимся, теперь близко. Удивляюсь, как вы оба не принимаете этого в расчет. Несколько сот миль могут пройти и женщины и дети, конечно, небольшими переходами. Вы мне возразите на это: что же мы будем делать там, не имея ничего, кроме своих рук? Не жить же нам подобно бушменам и, подобно им, питаться одними кореньями да мясом отвратительных пресмыкающихся? Мы христиане, а не дикари-язычники!.. Вы согласны с этим?
- О да, конечно! - воскликнули оба боера.
- Я в этом уверен, - продолжал ван Дорн, - поэтому и не сделал вам такого дикого предложения. У меня есть другой план, придуманный, впрочем, не мною, а Карлом де Моором, и я вполне с ним соглашаюсь...
- Карлом де Моором?! - воскликнули Блом и Ринвальд.
- Да, Карлом де Моором, - повторил бааз. - Чему же вы удивились? Разве вы забыли, что именно он всегда и дает хорошие советы? Мы все стали было в последнее время относиться с недоверием к этому достойному человеку после того, как он оставил без помощи Пита на охоте за буйволами. Я говорил с ним по этому поводу, и он объяснил мне, что не решился убить буйвола ради того лишь, чтобы пощадить самолюбие моего сына и не показать недоверия к его охотничьим способностям... Вы ведь знаете, как Пит самолюбив... Относительно же Моора я всегда говорил раньше и скажу теперь, что это превосходный человек: умный, смелый и крайне преданный нам и нашему делу. Он только на вид суров и мрачен, вследствие испытанных им несчастий, но на самом деле у него крайне отзывчивая душа, мягкое и великодушное сердце, готовое всегда помочь своему ближнему... Его мнение в данном случае таково: так как повозки нам более не нужны, мы должны оставить их здесь, а сами вернуться на место первой нашей стоянки, под мовану. Там мы будем ожидать помощи, за которою отправится сам Моор. Провизии у нас хватит еще на неделю, а за это время он подготовит все нужное для нашего спасения. Я вполне согласен с этим планом.
- Отсюда даже до Зутпансберга, где можно найти какую-нибудь помощь, не менее ста миль, - грустно заметил Блом.
- Моор и не пойдет туда, - продолжал ван Дорн. - Он постарается отыскать вождя племени тебелов, Мозелекатсэ, которому когда-то оказал услугу. Он, конечно, не забыл ее - дикари никогда не забывают оказанных им услуг, - и, в свою очередь, не откажется помочь мне. У нас есть кое-какие вещи, которые Мозелекатсэ возьмет в обмен за несколько лошадей, быков и коров. Что вы скажете на это?
- По моему мнению, ничего лучшего придумать нельзя, - проговорил Ринвальд.
- Я того же мнения, - согласился Блом. - Чем скорее мы уберемся из этого проклятого места, тем будет лучше. Крайне неприятно находиться среди этих разлагающихся, смердящих трупов животных, да и для здоровья это небезопасно.
- Вы вполне правы, дорогой Блом, - подтвердил бааз. - Я сейчас распоряжусь, чтобы готовились в путь, а там, что Бог даст.
Ганс Блом был прав, говоря, что близость разлагавшихся трупов животных угрожала здоровью переселенцев. В первое время трупы павших животных зарывались, но потом, когда падеж скота стал массовым, у его несчастных собственников прямо, как говорится, опустились руки. Запах гниющих трупов делался невыносимым. Поэтому, действительно, следовало спешить убраться из этого места, становившегося гнездом миазмов и заразы.
Множество хищных животных, привлеченных видом и смрадом падали, уже дожидались на утесах вожделенной минуты, когда уберутся люди и можно будет вдоволь полакомиться богатой добычей. Жалобный вой шакалов смешивался с криками гиен и режущими ухо голосами павианов. Концерт голодных зверей был поистине ужасающим.
На самой вершине скалы сидели, тоже выжидая добычи, громадные коршуны, сверкая огненными глазами, и время от времени испускали пронзительные крики, в которых так и слышалось все нетерпение их хищной природы.
Высоко-высоко, в самом поднебесье, едва видимые простым глазом, кружились орлы, также, очевидно, желавшие принять участие в богатом пире...
Окончив совет со своими товарищами, Ян ван Дорн собрал всех членов каравана и, не объясняя им подробностей своего плана, объявил о необходимости немедленного возвращения под мовану и приказал готовиться к выступлению.
К счастью, он имел дело с мужественными и рассудительными людьми, готовыми на всевозможные трудности и лишения и незадумывающимися ни перед какою опасностью. Ни одного упрека, ни одной жалобы он не услышал, даже ни одной слезы не увидел на лицах женщин. Все одинаково хорошо понимали свое положение и безропотно покорялись необходимости.
Только в минуты подобных испытаний и можно вполне узнать и оценить завидный характер голландцев. Выходя из своей обычной флегмы, они в эти минуты являются стоиками, которых ничто не в состоянии смутить. Победить или молча, с достоинством, умереть - вот их девиз.
Распоряжение бааза было выслушано без малейшего протеста и тотчас же стало приводиться в исполнение.
Переселенцы были даже рады снова возвратиться на прежнее место, где были такие роскошные деревья, усыпанные вкусными плодами, где была веселая зелень, радовавшая глаз, и протекала река.
Если там еще и оставались цеце, то опасаться их было нечего: насекомые эти никогда не нападают на человека. Они могли быть вредны только для лошади Пита, но наверное давно уже улетели в другое место производить свои опустошения среди животных.
Сборы в обратный путь пошли очень быстро. Переселенцы не хотели оставить ничего, кроме пустых повозок, поэтому приходилось нести очень многое. К счастью, они не успели отойти слишком далеко от мованы, и можно было все перенести в несколько приемов. Чтобы не терять времени, бааз посоветовал одним заняться исключительно упаковкою вещей, а другим - переноскою их под мовану.
Женщинам и детям, сообразно с их силами, тоже дали по небольшой ноше и отправили их вперед в сопровождении нескольких человек охраны.
Сопровождал их, между прочим, и Андрэ Блом. Он и его товарищи-спутники не имели никакой ноши, кроме оружия, на случай защиты от нападения диких зверей. Но видя, что никакой опасности по-видимому нет, они предложили женщинам нести их вещи.
Мать Андрэ, понадеявшись на свои силы, взяла больше, чем была в состоянии снести, и совершенно согнулась под тяжестью своей ноши, но тем не менее она отклонила предложение сына облегчить ее труд.
- Ничего, донесу как-нибудь и сама, - сказала она веселым тоном. - А ты вот лучше помог бы девочкам - у них силы меньше, чем у меня. Смотри, как им трудно.
Андрэ в душе очень желал бы услужить Катринке, но не решался предлагать ей свои услуги после эпизода во время переправы через реку, да, кстати, и Пит уже предупредил его, взвалив себе на плечи ношу Катринки и посадив на нее любимицу молодой девушки, маленькую обезьянку Грэ, которая все время строила уморительные гримасы и по временам тихонько пищала.
Нужно сказать, что эта обезьянка очень недолюбливала Андрэ и постоянно старалась досадить ему чем-нибудь. Так и на этот раз. Не успел молодой человек приблизиться к Питу, маленькое животное моментально стащило у него с головы шляпу и потешно махало ею в воздухе перед самым носом Андрэ, не давая ему, однако, поймать ее.
Эта выходка животного всех очень рассмешила и страшно обозлила Андрэ, но, опасаясь новых насмешек со стороны Катринки, он сдержался от всяких проявлений своей злобы и притворно-равнодушно продолжал путь с открытой головою под веселый смех спутников.
Над ним, по обыкновению, сжалилась Мейстья.
- Фу, какая ты противная! - крикнула она обезьяне. -Только и думаешь, как бы делать неприятности!.. Отдай мне шляпу!.. Слышишь, Грэ?!
Вместо того, чтобы послушно отдать шляпу, обезьянка насмешливо оскалила зубы и надела ее на себя. Шляпа закрыла ее почти всю. Найдя, что так неудобно, она приподняла край шляпы, выставила из-под нее свою мордочку и показала Мейстье язык.
Молодая девушка знала, чем взять расшалившееся животное. Она достала из кармана кусочек вкусного сдобного печенья, показала его обезьянке и сказала:
- Хочешь этого, Грэ? А?
Маленькие черные лапки тотчас же швырнули шляпу и потянулись за печеньем. Мейстья подхватила на лету шляпу и подала ее Андрэ, говоря:
- Вы слишком добры к этой хитрой плутовке. На вашем месте я проучила бы ее немножко за такие шалости... Надевайте же скорее шляпу, не то рискуете получить солнечный удар.
- Вот вы так действительно очень добры, Мейстья! - заметил Андрэ, тронутый заботливостью молодой девушки. - Благодарю вас. Если бы моя голова и не пострадала от солнечного удара, то шляпа наверное сильно бы потерпела от этого маленького уродца. Позвольте и мне в свою очередь услужить вам. Давайте я понесу ваш узел. Вам тяжело нести его.
- О нет, вовсе не тяжело! - сказала было Мейстья, но заметив, что отказ ее сильно огорчает молодого человека, она предложила ему нести узел вдвоем. Он охотно согласился. Так они и продолжали идти вместе, оживленно болтая и перекидываясь шутками.
С этого времени молодая парочка подружилась на всю жизнь.
Когда этот, так сказать, передовой отряд переселенцев прибыл на место назначения, то там, действительно, не оказалось ни одной цеце. Таким образом можно было смело привести туда Гильди, не рискуя лишиться единственного оставшегося у боеров в живых животного. В этом, впрочем, пока еще не было надобности. Пит намеревался сопровождать Карла де Моора к вождю тебелов и хотел нагрузить на оправившуюся уже лошадь подарки для Мозелекатсэ. Явиться с пустыми руками было неудобно - дикари не менее цивилизованных людей любят подарки.
Перетаскивали из оврага к моване вещи целых три дня. Все очень измучились от этой возни, но никто не думал жаловаться. Слух о намерении Карла де Моора и Пита просить помощи у Мозелекатсэ ободрял переселенцев и внушал им надежду на скорое избавление от всех невзгод.
Когда в овраге не осталось ничего, кроме пустых повозок, молодые люди принялись за последние. Они рассчитывали при помощи кафров и готтентотов перетащить сами повозки под мовану.
Но пока они советовались, как переправить туда тяжелые колымаги, солнце уже стало спускаться за горизонт.
Опасаясь, что не успеют засветло добраться до лагеря, молодые люди решились переночевать в последний раз в негостеприимном месте и расстаться с ним навсегда ранним утром.
- Не зажечь ли нам костер? - спросил у Пита Людвиг. - Ведь тут, около падали, бродят дикие звери. Вон они как завывают!
- Ну, вот еще, к чему это! - сказал Пит. - У них такая богатая добыча, что они и не подумают обращать на нас внимание, если бы мы даже лежали прямо у них на виду... На этот раз нам решительно нечего их опасаться, будь уверен. Давай скорее спать, и не заметим, как пройдет ночь.
Молодые боеры улеглись в повозках, а слуги поместились снаружи, завернувшись в свои кароссы.
Каросса состоит из нескольких сшитых вместе различных звериных шкур и служит, смотря по надобности, то плащом, то одеялом. Этот вид одежды используется всеми дикими племенами, обитающими в Южной Африке. Вожди племен делают ее из шкур леопарда, что и является у них отличительным признаком их достоинства.
Улегшись, молодые люди и их слуги вскоре убедились, что в пустыне нельзя спать, не приняв известных мер предосторожности. Едва они успели уснуть, как были разбужены страшными ревом, криком и рычанием. Казалось, в это место сошлись хищные звери со всей Африки. В предшествовавшие ночи переселенцы раскладывали костры, державшие неприятных посетителей на почтительном отдалении. Голоса их хотя и слышались, но далеко не так ясно, как на этот раз, когда четвероногие хищники подошли гораздо ближе.
Грозное рычание львов и леопардов дополнялось пронзительным визгом, воем и хохотом гиен и резким лаем шакалов. Этот наводящий ужас звериный концерт, повторяемый тысячью отголосков в горах, далеко разносился по окрестностям.
Сначала, спросонья, молодые боеры ничего не поняли, предполагая, что они находятся под влиянием кошмара.
- Ай-ай, минхеры! - кричали испуганные, дрожащие слуги, забираясь к ним в повозки. - Выгляните, пожалуйста, посмотрите, что делается вокруг нас!
Боеры поспешно выглянули из повозок и замерли от ужаса. Взорам их, при свете луны, представилось нечто вроде адского шабаша.
Целые сотни разъяренных кровожадных зверей оспаривали остатки падали, с дикою яростью вырывая их друг у друга при помощи страшных зубов и когтей. Шерсть летела клочьями, кровь лилась потоками, глаза у всех горели диким огнем. Все это вместе с разноголосым воем, лаем и ревом могло устрашить самого храброго человека.
- Да, глупо мы сделали, что не зажгли костров! - воскликнул потрясенный этим зрелищем Пит. - Это я виноват... Я отговорил принять эту необходимую предосторожность... Не понимаю, зачем послушали меня!.. Боже мой, Боже мой, что нам теперь делать?.. Ведь когда они покончат с падалью, бросятся и на нас... А я, дурак, думал, что им всем хватит мяса погибших животных!.. Оказывается, их здесь такое количество, что они в состоянии сожрать всю Африку!.. Ах, я дурак, дурак!..
К счастью, верхи у повозок не были сняты. Укрываясь под ними, переселенцы надеялись остаться незамеченными. Плотно прижавшись друг к другу и дрожа от страха, боеры и их слуги сидели неподвижно. Страшась выдать свое присутствие каким-нибудь шумом, они едва слышным шепотом обменивались отрывистыми фразами.
Однако молодость скоро взяла свое. Питу, Гендрику и Людвигу показалось постыдным трусливо прятаться от опасности и полагаться на случай.
- Не лучше ли нам дать этим бестиям генеральное сражение? - предложил Гендрик. - Нас ведь довольно много, и мы все вооружены.
Товарищи единодушно одобрили предложение Гендрика, а Пит так даже ухватился за него со свойственным ему увлечением, тем более, что и он уже подумывал об этом.
- Да! - пылко воскликнул он. - Мы не бабы, чтобы ныть и дрожать от страха... Мы мужчины, боеры и должны храбро смотреть в глаза опасности, а не прятаться малодушно от нее!.. Пойдемте, друзья, сделаем попытку пугнуть этих кровожадных хищников и докажем им, что человек все-таки выше их, несмотря на всю их силу!
Через несколько минут молодые боеры и их слуги открыли сильный огонь из всех имевшихся у них ружей.
Неожиданность этого нападения и страх моментально заставили онеметь шумное сборище четвероногих хищников. Гиены и шакалы первыми бросились бежать. Львы и леопарды, более храбрые и сильные, пытались было броситься на своих врагов, но, не видя их из-за опущенного верха повозок, они только понапрасну подставляли себя под новые выстрелы. Роеры делали свое дело - из зверей, не хотевших или не успевших убежать, ни одного не осталось в живых. Вскоре весь овраг был усеян трупами убитых, заменившими только что съеденную ими самими падаль.
Битва окончилась. Оставшиеся в живых или легко раненные звери бежали. Охотники с гордостью подобрали четырех львов, трех львиц, пять леопардов и с десяток пантер. Со всех этих убитых врагов они рассчитывали снять шкуры и привезти их с собою под мовану, как трофеи своей победы над громадным скопищем кровожадных врагов.
Много зверей было убито, но еще больше бежало. Бежавшие легко могли опомниться, возвратиться назад и напасть на охотников. Ввиду этого было разложено два громадных костра и поставлено, на всякий случай, несколько часовых.
От возбуждения никому не хотелось спать, и потому решили тотчас же, пользуясь лунною ночью, снять шкуры с добычи. На эту работу ушло более двух часов, и когда ее окончили, на востоке стало уже алеть - пора было собираться в лагерь.
Уложив драгоценные шкуры в повозки, молодые герои, несмотря на так беспокойно проведенную ночь, не чувствовали особого утомления. Они бодро и весело отправились в путь, с трудом двигая, при помощи слуг, тяжелые колымаги.
Глава XIV
НЕОЖИДАННЫЕ СОБЫТИЯ
Дня через два переселенцы устроились по-прежнему под мованою. Не было только стада, оживлявшего когда-то картину, остальное же все казалось по-старому.
Из верхов повозок устроили три шатра для женщин и детей, а для мужчин был сложен гартебеест.
Гартебеестом называется род хижины. Слово это голландское и означает "антилопа". Вследствие своего сходства, по наружному виду, с антилопою, хижины эти и получили такое название. Подобного рода жилища везде возводятся боерами для временного пребывания. Стены этих хижин делаются из смеси песка с землею, а кровли - из камыша и травы. В таких же хижинах живут и дикие туземцы Южной Африки.
Слуги же боеров - кафры и готтентоты, не избалованные и неприхотливые по природе, спали где и как попало - кто на ветвях мованы или в пустых муравейниках, кто забирался в дупло баобаба, а кто так и прямо на земле, под деревьями, где было удобнее всего.
На следующее утро должны были отправиться послы к вождю племени тебелов. Выбрали троих: Пита ван Дорна, Людвига Ринвальда и Карла де Моора.
Без лошадей и волов невозможно было двигаться далее. Несколько пар этих животных и решено было просить у Мозелекатсэ.
Послы взяли с собою шесть кафров, как для своей охраны, так и для того, чтобы вести волов и лишних лошадей, кроме тех, на которых поедут назад Карл де Моор и Людвиг Ринвальд.
Смуц тоже просил позволения присоединиться к посольству, мотивируя свою просьбу тем, что он знает пустыню как свои пять пальцев, и потому с ним нечего будет опасаться сбиться с дороги. Кроме того, ему известны язык и нравы дикарей, с которыми придется объясняться.
Бааз охотно готов был исполнить просьбу проводника, но Карл де Моор решительно воспротивился этому.
- Не к чему нам брать с собою лишнего человека, - заметил он. - Я сам отлично знаю эту часть Африки и язык ее обитателей, - будьте спокойны. Я никогда не берусь за то, чего не знаю. Это вам должно быть известно лучше, чем кому-либо, господин ван Дорн.
Слова эти были сказаны Моором таким тоном, как будто он был очень оскорблен предложением Смуца. Заметив это, Ян ван Дорн поспешно сказал:
- Нет, нет, Смуц останется здесь! Я вполне полагаюсь на вас, господин де Моор.
Смуц молча поклонился и отошел в сторону.
Катринка, очевидно, сильно грустила. Ей нужно было призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не разрыдаться и примириться с мыслью о необходимости этой экспедиции, сопряженной, конечно, с разными опасностями для ее брата и Пита.
- Надолго вы уходите? - едва сдерживая слезы, спросила она у молодых людей.
- О нет! Мы постараемся возвратиться как можно скорее, - сказал Пит.
- Не обещайте ничего заранее, минхер Пит, - заметил Карл де Моор. - Мы не на прогулку едем. Мало ли что может нас задержать в пути! Мадмуазель Катринка напрасно будет беспокоиться, если мы возвратимся не так скоро, как вы говорите, - прибавил он каким-то загадочным тоном.