- Ну, теперь, надеюсь, вы мне откроете свою страшную тайну?
- Да, я вам открою... все. Тайна эта, действительно, страшная, и вы сейчас перестанете шутить... Вам придется выслушать от меня признание... унизительное признание заблуждающегося человека!
Ян ван Дорн с понятною тревогою вглядывался в искаженное страшным душевным страданием лицо своего собеседника. Он был вполне уверен, что видит перед собою немного помешавшегося от радости человека, и искренне жалел его. Но по мере того, как слова признания срывались с языка Карла де Моора, честный боер, за всю жизнь не сделавший ничего дурного, приходил все в большее и большее негодование. Наконец, когда Моор окончил свою исповедь, ван Дорн, с налившимся кровью лицом и сверкающими глазами, вне себя закричал:
- В довершение всего вы хотели даже убить моего Пита?!. О, это бесчеловечно!.. Это чудовищно!..
Карл де Моор был просто жалок в эту минуту. С опущенной головою он стоял в позе человека, до такой степени сознающего свою вину, что никакие слова осуждения не казались ему достаточно сильными. Он даже и не пытался оправдываться, хорошо понимая всю подлость задуманного преступления, только благодаря случаю не приведенного в исполнение.
Овладев немного собою, ван Дорн более спокойно и мягко сказал, хотя горечь так и сквозила в его голосе:
- Зачем вы рассказали мне все это?.. Вы бы лучше скрыли свой ужасный замысел, тем более, что вы теперь ведь уже отказались от него.
- Тогда я был бы еще бесчестнее, и мне было бы крайне тяжело пользоваться вашим уважением и расположением! - энергично возразил Карл де Моор.
- Да?.. А если я, не открывая никому ничего, попрошу вас удалиться из нашего лагеря, как изменника и предателя, - что вы на это скажете?
- Скажу, что это будет справедливым, но слишком незначительным возмездием мне... Я хорошо сознаю, что недостоин находиться в обществе таких честных людей, как вы, - обществе, которому причинил столько потерь... Да, я не имею права оставаться с вами... Но я надеюсь, что вы, такой справедливый и честный человек, не заставите моего сына... несчастного, ни в чем не повинного Лауренса, отвечать за... за преступления его отца... Ведь вы не прогоните его? Да?
- О, конечно, нет!.. Но...
- Благодарю!.. Что же касается меня, то случай, - вполне естественный в глазах всех, - случай вскоре же избавит не только вас, но и самый мир от меня... Такие люди, как я, не должны обременять собою землю... Но, ради всего святого, умоляю вас не открывать Лауренсу моей ужасной тайны... Пусть он оплакивает меня, как любящий сын отца, а не как отверженного человека, который должен был смертью искупить свое тяжкое преступление... Дайте мне слово, что исполните мою просьбу, и я... умру спокойно... Со своей стороны клянусь вам, я никогда не давал напрасных клятв, - что скоро, очень скоро исчезну с лица земли...
- И вы способны сделать это теперь, Карл? - спросил глубоко взволнованным голосом Ян ван Дорн, пристально вглядываясь в хотя и искаженное страшною мукою лицо Моора, но выражавшее непоколебимую энергию и спокойствие, всегда наступающие после бесповоротно принятого решения.
- Сделаю, бааз, будьте уверены! - твердо отвечал Моор. - Быть может, даже сегодня... если вы... настаиваете.
Ян ван Дорн схватил его за обе руки и еще более взволнованным голосом проговорил:
- Нет, вы не сделаете этого, Карл! Я не могу требовать совершенно бесцельного и бесполезного самоубийства. Но раз вы отдаете себя на мой суд, я изберу для вас способ наказания... или, вернее, искупления вашей вины... Пока вы каялись, я в первую минуту был вне себя и невольно подумал: "какого, однако, страшного... извините... негодяя я принял в свое общество!" Но потом, когда выяснились мотивы, заставившие вас задумать это преступление, я понял, что не негодяй, а только глубоко честный и сильный душою человек способен на такое открытое признание, особенно если ничто не вынуждало его на это. Самоосуждение - одна из ужаснейших нравственных мук, а вы сами осуждаете себя - и в этом начало искупления вашей вины. Вот что я решил относительно вас... Прежде всего примите мой дружеский поцелуй и ответьте мне тем же.
К величайшему смущению Моора, Ян ван Дорн крепко обнял и поцеловал его.
- ...А затем, - продолжал он, - я, в качестве бааза, приказываю вам хранить от всех членов нашей колонии вашу тайну, так чтобы никто никогда и не догадался о ней, и даже, если можно, забыть об этом навсегда. Зачем бередить раны? Вы очистили свою совесть чистосердечным признанием, и мы постараемся теперь забыть все... Я хорошо понял вас и от души прощаю вам ваше заблуждение... Я уверен, что вы теперь добровольно посвятите весь свой ум, всю свою энергию и все ваши богатые познания на нашу общую пользу, - этим вы лучше всего искупите свою вину. Согласны, - давайте руку и обнимите меня как друга.
Карл де Моор зарыдал как ребенок и бросился в открытые объятия Яна ван Дорна.
Вскоре новые друзья, весело разговаривая, возвратились в лагерь, где все наперебой спешили высказать Моору искренние поздравления.
От Лауренса все были в полном восторге, восхищаясь его красотою, скромностью и любезностью. Узнав грустную историю молодого человека, никто не удивлялся более бывшей угрюмости его отца, - угрюмости, от которой теперь не осталось почти и следа. Если по временам лицо Моора и выражало грусть, то обращение его со всеми совершенно изменилось. Он стал теперь так же любезен и общителен, как раньше был угрюм и молчалив. Особенно теплы и сердечны сделались его отношения к ван Дорну и его семейству.
Лауренс рассказывал свои приключения так живо и интересно, что нельзя было не заслушаться. Но самою внимательною его слушательницей была бесспорно Анни ван Дорн, все время усердно трудившаяся над шитьем костюма для молодого Моора, скроенного ее матерью. Никогда еще ни одна работа не казалась молодой девушке такою приятною, как эта. Она не решалась бросать ее даже и тогда, когда ее сестра Рихия отправлялась гулять вместе с Катринкою, Питом и Людвигом, приглашавшими и ее с собой. Впрочем, может быть, не принимала этого приглашения она еще и потому, что Лауренс тоже предпочитал сидеть около молодой девушки, любуясь ее ловкостью в работе и рассказывая о своих приключениях.
Вся колония была тем более рада своему новому члену - Лауренсу, что он указал другой путь к спасению. Его проект дальнейшего передвижения по воде был найден превосходным и единодушно одобрен всеми боерами.
На следующий день приступили к сооружению плотов. К счастью, возле реки росло множество деревьев, известных у голландцев под названием "кокер-боомов", которые, по утверждению Лауренса, вполне пригодны для сооружения плотов или паромов.
Кокер-боом - род алоэ. Его короткий и толстый ствол дает материал, обладающий в высушенном виде всеми свойствами пробкового дерева.
На берегу реки устроили настоящую верфь. Все имевшиеся кокер-боомы были срублены и распилены на бревна одинаковой величины, длиною в одиннадцать футов и три фута в диаметре. Знойное тропическое солнце быстро сушило их, так что можно было рассчитывать на скорое изготовление необходимого количества плотов.
Хорошо было, что в услугах Гильди не было более надобности - бедная лошадь, несмотря на заботы о ней Пита, заметно сдавала и вскоре сдохла. Это было истинное горе для неутешного Пита, до последней минуты надеявшегося спасти свою любимицу. Но все его заботы и самый тщательный уход оказались тщетными и не могли ее спасти... Не одному Питу, - всем от души было жаль лишиться последнего домашнего животного.
Между слугами каравана нашлись два макобаса, живших около озера Нгами и довольно сведущих в управлении плотами, барками и подобными немудреными судами.
Макобасы все без исключения занимаются судоходством и рыбной ловлей. Они похожи на бекуанасов, хотя и принадлежат к другому племени и кожа их темнее.
Оба эти дикаря, о которых мы говорим, бежали от крайне жестокого обращения вождя своего племени, свирепого и кровожадного Летшулатебэ, и поступили на службу к переселенцам. Бааз относился к ним хорошо, так что они глубоко уважали его и готовы были на всевозможные подвиги, чтобы угодить ему. Они очень обрадовались случаю быть полезными. Объявив ван Дорну, что им хорошо знакома работа по устройству плотов, они просили у него позволения участвовать в ней. Он, разумеется, был очень рад и с удовольствием разрешил им это.
Дело продвигалось быстро. Не прошло и недели, как плоты уже были готовы.
Но в этой работе участвовали, конечно, не все боеры. Неизвестно, сколько времени продлится путешествие по воде, поэтому необходимо было позаботиться не только о способах передвижения, но и о продовольствии для всей колонии.
Местность, по которой протекала река, была совершенно незнакома ни проводникам, ни Лауренсу. Он только предполагал, что река приведет к Лимпопо, а она, как известно, впадает в Индийский океан, но далеко ли до Лимпопо и какие препятствия придется преодолевать на пути - этого никто не знал. Потому и следовало запасаться возможно большим количеством провизии, чтобы не подвергнуться дорогою опасности умереть с голоду.
Ввиду этого часть переселенцев целые дни бродила по окрестностям, стреляя антилоп и даже жирафов. Мясо убитых животных шло на бютлонг. Чтобы скорее высушить мясо, зажигались костры, вокруг которых оно развешивалось, нарезанное тонкими ломтями.
Читатели, вероятно, не забыли, что боеры наготовили было большой запас бютлонга из мяса убитых буйволов, но когда нашествие цеце выгнало их из-под мованы, они не успели собрать с деревьев всего запаса сушившегося мяса, и оно было съедено шакалами и гиенами. Возвратившись назад, переселенцы нашли только бечевки, на которых висело мясо.
Карл де Моор стоял во главе всех охотничьих экспедиций, и благодаря этому под пулями охотников погибла не только масса дичи, но и много хищных зверей, бродивших вокруг то небольшими стаями, то в одиночку.
В течение одной недели было наготовлено бютлонга на несколько месяцев.
Кроме мяса, у боеров имелось еще несколько мешков маиса и кафрской пшеницы, так что они могли разнообразить свою пищу.
Кафрская пшеница употребляется преимущественно трансваальскими боерами. Кафры возделывают еще и другой род сорго. Сладкие стебли этого растения они сосут так, как американские негры сахарный тростник. Но боеры немного потребляют этой второй пшеницы по причине ее приторного вкуса, предпочитая первую, более похожую на европейскую.
Вокруг мованы росло множество деревьев с сочными и вкусными плодами, вроде наших персиков. Их собирали дети. Таким образом, во всей маленькой колонии не было ни одного праздного существа: каждый делал, что мог. О женщинах и говорить нечего - они вечно были заняты разнообразными хлопотами по хозяйству.
Но вот, в одно прекрасное утро, бааз объявил, что все готово к отплытию. На якоре стояли три плота, крепких, легких и, пожалуй, даже красивых. Переселенцы во второй раз покидали гостеприимную мовану в твердой уверенности уже более не возвращаться к ней.
Было сооружено по плоту для каждого из трех главных семейств. Сначала хотели устроить один общий, но потом нашли это неудобным: река местами могла оказаться слишком узкой для прохода такого громадного плота. Соединить их в один рассчитывали, когда достигнут Лимпопо.
Плоты эти были шириною в одиннадцать, а длиною более сорока футов. Бревна плотно соединены между собою и крепко связаны гибкими лианами, известными среди боеров под названием "баавиан-тув" и в изобилии росшими в окрестностях мованы.
Голландское название баавиан-тув значит "веревка павианов". Это ползучее растение, с длинными стеблями и сердцевидными листьями, чрезвычайно крепко. Боеры часто употребляют его в виде каната. Наши переселенцы и ранее были знакомы с этим растением и часто пользовались им.
На заднем конце каждого из плотов был устроен полукруглый шатер, разделенный на две части: для мужчин и для женщин. Для слуг возвышались в переднем конце шалаши из тростника и листьев. Посредине стояли громадные ящики, наполненные имуществом переселенцев. Все ящики были покрыты шкурами убитых зверей. Для стряпни имелись прекрасные очаги, устроенные из горшечной глины.
Таким образом, плоты были снабжены всем необходимым для продолжительного путешествия, и не было надобности приставать к берегу, кроме разве что для прогулки.
Когда все было готово к отплытию, Карл де Моор стал недоумевать: какое из трех семейств просить о приюте для него и сына?
- Карл, что же вы не идете?! - крикнул ему Ян ван Дорн. - Идите скорее к нам.
- И вы... примете нас? - смущенно пробормотал Моор.
- А вы смеете об этом спрашивать? Конечно! Вы обязательно должны находиться с нами. Пит не может более жить без Лауренса, а мне трудно обойтись без вас. Идите же, нечего церемониться! Лауренс давно уже здесь и ждет вас.
Проговорив это со свойственным ему добродушием, Ян ван Дорн подал Моору руку, чтобы помочь ему взойти на плот, и сделал последние распоряжения относительно отплытия.
Когда снялись с якоря и вывели плоты на середину реки, бааз снял шляпу, махнул ею и громко крикнул:
- Ну, теперь с Богом!
Флотилия плавно поплыла вдоль реки.
- Прощай, мована! - проговорила Катринка, сделав рукою прощальный жест гигантскому дереву, два раза уже служившему приютом для колонии переселенцев.
- Счастливого пути, Катринка! - сказал Пит, перебравшийся на плот семейства Ринвальд, чтобы "проститься" с молодою девушкою, потому что приходилось ехать врозь. - Знаете ли, я очень признателен моване: под нею мне пришлось пережить лучшие минуты своей жизни.
Катринка смутилась и замолчала, но ведь известно, что иногда молчание бывает красноречивее всяких слов.
- А что касается испытаний, доставшихся на нашу долю в этой местности, продолжал Пит, - то мне кажется, что они только ярче оттенят наше будущее благополучие, во что я твердо верю.
- Пока мы все живы и здоровы, нам нечего бояться, - дружески заметил Клаас Ринвальд, вслушивавшийся в разговор молодых людей. - При всех наших несчастьях, никто из нас самих не пострадал, а это главное. Потеря скота, конечно, очень печальна, но поправима, а вот если бы, избави Бог, кто-нибудь из нас погиб, тогда, действительно, было бы страшное несчастье... Будем же надеяться па Бога и просить Его, чтоб Он и впредь сохранил нас, как хранил до сих пор.
- А знаешь, папа, - сказала Катринка, - ведь ехать на плоту несравненно приятнее и удобнее, нежели тащиться по пескам карру.
- Еще бы! - воскликнула Мейстья. - Путешествовать по воде просто удовольствие. В особенности хорош способ передвижения наших слуг. Право, я завидую теперь им - в такую жару они наполовину в воде.
- Ага! - произнес Пит. - Вы поняли теперь преимущества их водяных коней. А помните, как вы и Катринка вчера смеялись над ними?
- Зато теперь сознаем нашу ошибку и каемся в этом, - просто сказала Катринка. - Немудрено, что мы не поняли употребления предметов, виденных нами первый раз в жизни, очень странных и смешных на первый взгляд.
- Да, эта выдумка очень недурна и делает честь темнокожим, - заметил Пит. - Посмотрите, как они веселятся, точно дети!
Действительно, с боков плотов слышался оживленный веселый смех и виднелись фигуры людей, барахтавшихся в воде. Это была настоящая водяная кавалерия, державшаяся на так называемых "водяных конях".
Представьте себе ствол кокер-боома, снабженный на одном конце крепко приделанным деревянным шкворнем длиною дюймов в пятнадцать, - вот вам и все немудреное устройство "водяного коня".
Кафры часто пользуются этим своеобразным способом передвижения по воде, в особенности, когда им приходится сопровождать переправляющихся через реки волов или баранов. Плывя возле стада, они ободряют боязливых животных и помогают маленьким телятам и ягнятам, которым без посторонней помощи трудно переплывать значительные реки.
Таких стволов тут плыло множество, и на каждом из них полулежал и полусидел верхом кафр или готтентот. Одною рукою пловец цеплялся за шкворень, другою балансировал для сохранения равновесия, а ногами действовал вместо весел и руля.
"Водяные кони" могли плыть быстрее плотов, и их седоки забавлялись тем, что старались перегонять друг друга.
Благодаря этим интересным "коням", плоты не были чересчур нагружены, а темнокожие спутники переселенцев не страдали от зноя.
Начало путешествия было очень весело, да и впереди не предвиделось ничего дурного.
Грэ, обезьянка Катринки, конечно, не была оставлена под мованою. Молодая девушка была слишком привязана к этому маленькому животному, чтобы покидать его на произвол судьбы. Когда ее спрашивали, за что она так любит этого черного уродца, молодая девушка говорила:
- Я люблю ее за то, что она так забавна.
Но главным образом она любила обезьянку потому, что ее принес Пит, специально сходивший за нею далеко в лес, когда услыхал, что Катринка желала бы иметь обезьянку для развлечения. Желания Катринки были для Пита законом, и он не пропускал ни одного случая, чтобы угодить ей.
Зная, что Грэ любимица Катринки, все старались всячески баловать маленькое животное, которое платило им по-своему, т. е. строило невозможные гримасы и проделывало забавные шалости. Искренне же оно было привязано только к своей госпоже, проводнику Смуцу и Питу, но так же искренне ненавидело Андрэ.
Однажды, в то время, когда кавалькада темнокожих на своих оригинальных "конях" проносилась мимо плота Ринвальдов, Грэ, давно уже с завистью поглядывавшая на пловцов, вдруг вырвалась из рук Катринки, вспрыгнула на спину Смуца, обхватила его передними лапками за шею и радостно завизжала.
Громкий взрыв хохота переселенцев приветствовал эту неожиданную выходку маленького животного. Смуц выглядел очень комично, находясь в тисках у лохматой плутовки, крепко обхватившей его шею лапами и выказывавшей твердое намерение нескоро расстаться с занятым ею местом.
Глава XVI
НЕПРИЯТНЫЙ СЮРПРИЗ
Мы уже говорили, что никто из переселенцев не знал реки, по которой они плыли. Предполагали только, что она должна впадать в Лимпопо или в один из ее притоков, но где и как - этого никто не мог сказать.
Не знали также, судоходна ли она на всем протяжении, и нет ли на ней порогов или водоворотов.
О Лимпопо тоже знали не больше. Правда, Яну ван Дорну и Смуцу приходилось ходить вдоль Лимпопо, но лишь в северной ее части, а не в том месте, где предполагалось слияние ее с рекою, по которой теперь плыли переселенцы. Кстати сказать, они дали название этой реке "Катринка", в честь старшей дочери Ринвальда.
Таким образом, наши друзья пробирались по местности, совершенно им незнакомой. Но это, впрочем, не особенно тревожило их. Если встретятся опасности, то с ними тогда нужно будет бороться - вот и все. Заранее же нечего беспокоиться. "Все в воле Божией, и с Его помощью можно преодолеть какую угодно опасность!" - говорили переселенцы.
Голландцы, к которым принадлежали наши герои - люди очень набожные. Каждое семейство обязательно всюду носит с собою Библию и тщательно оберегает ее от всех случайностей, подобно ветхозаветным евреям, переносившим с места на место ковчег завета.
Таковы были и наши боеры. Каждое семейство имело у себя Библию, которую глава семьи благоговейно читал вслух по воскресеньям. Быть может, только искренняя вера и поддерживала их среди всех бед и испытаний, которые им пришлось перенести. Люди неверующие погибли бы на их месте от отчаяния.
Первый день путешествия по воде прошел отлично. Плоты двигались быстро. Все радовались и благодарили бааза, Лауренса де Моора и макобасов, которые устроили такие удобные плоты.
Кокер-боомы, удивительно легкие, несмотря на свою толщину, не пропускали ни капли воды и плавно шли по течению без помощи людей. Необходимо было только направлять их постоянно на середину реки, чтобы не натолкнуться на мель, часто встречавшуюся у берегов.
Лауренс де Моор, по инициативе которого было предпринято это путешествие по воде, стал общим любимцем. Особенно привязались к нему ван Дорны, смотревшие на него как на родного и не делавшие никакой разницы между ним и своими близкими родственниками.
Не одна Катринка радовалась этому путешествию, представлявшему, по сравнению с ездою по пескам, просто увеселительную прогулку. Не чувствовалось ни такой томящей жары, ни усталости, не нужно было делать никаких усилий; один вид по берегам реки то и дело сменялся другим, не утомляя глаз своим однообразием. За каждым поворотом реки развертывались новые картины, одна другой интереснее.
Прежние опасности были забыты, а о могущих быть впереди как-то не думалось.
"Водяная кавалерия" увеличивала общее веселое настроение. Темнокожие устраивали настоящие гонки и, поощряемые боерами, старались перещеголять друг друга скоростью и ловкостью движений и всевозможных гимнастических упражнений в воде.
Как истинные любители всякого спорта, молодые боеры держали пари за своих любимцев.
Кафры обычно всегда оставались победителями, лишь один готтентот Смуц оспаривал у них первенство. Он усердно поддерживал честь своего племени, и тот, кто делал на него ставку, редко проигрывал.
Грэ, все время сидевшая у него на плечах, визжала и гримасничала от восторга. Смуц пытался освободиться от этой неудобной компании, но обезьянка так энергично цеплялась за его густые, завитые кольцами, жесткие волосы, что бедному готтентоту пришлось в конце концов покориться своей участи. Сколько Катринка ни звала свою Грэ, сколько ни уговаривала и ни бранила ее - ничего не действовало. Своевольная плутовка только тогда возвратилась к своей госпоже, когда самой надоело сидеть на спине Смуца.
С наступлением вечера решено было остановиться. Бааз опасался плыть в темноте по реке, фарватер которой никому не был известен. Когда найдено было удобное место для стоянки плотов, бросили якорь, устроили из досок мостки, и все переправились на берег, чтобы немного пройтись и поужинать на природе. Из-за увлечения новизною положения никто не ел с самого утра, так что аппетит у всех был волчий. Все приготовленное заботливыми хозяйками было истреблено с удивительною быстротою.
После плотного ужина все улеглись спать - кто на плотах, в палатках и шалашах, а кто и прямо на берегу под деревьями.
Но заснуть не удалось никому: было слишком жарко и мешали москиты. Эти крошечные кровожадные насекомые носились мириадами над головами путешественников и с остервенением нападали на них. Несмотря на то что тут было столько белокожих, предпочитаемых почему-то этими несносными маленькими палачами, они не оставляли в покое и темнокожих.
Усталость и нестерпимый зуд от укусов москитов заставляли боеров то и дело погружаться в воду.
Так прошла целая ночь. Только первые лучи солнца прогнали наконец рой маленьких мучителей, и переселенцы с неподдельным восторгом приветствовали восходящее солнце.
Отвратительные насекомые оставили такие следы на физиономиях, что никто не мог удержаться от громкого хохота, глядя друг на друга. У Рихии вздулась щека, у Мейстьи весь лоб был покрыт багровыми пятнами, даже прелестную Катринку они не оставили без внимания - и она была обезображена сильно вздувшимся кончиком носа. Все смеялись и над ней. Один только Пит находил, что это нисколько не портит ее и даже... идет ей. Взглянув же в зеркало на самого себя, он едва не лишился чувств от ужаса - все лицо его было покрыто красными буграми и ранами. Казалось, что он так обезображен на всю жизнь. Только один Лауренс пострадал менее других белокожих: пятилетнее пребывание в плену у дикарей сделало его кожу почти невосприимчивой к яду от укусов насекомых, да и сама кожа приняла довольно темный оттенок.
- Вот вы все жаловались, что стали походить на дикаря, а между тем, видите, это принесло вам пользу: даже укусы этих отвратительных москитов почти ничего вам не сделали, - сказала ему Анни. - А посмотрите на нас, хороши мы? засмеялась она, кивая на себя и на других.
- Очень сожалею об этом. Мне было бы гораздо приятнее разделить участь моих спутников, чем выделяться своею неуязвимостью, - любезно ответил молодой человек.
Все утро шли разговоры, конечно, на тему ночной битвы с москитами и ее последствий. Безобидным веселым шуткам и хохоту, казалось, не будет и конца.
После оживленного завтрака снова пустились в путь. Первые часы плавания прошли так же хорошо и весело, как накануне. Спокойно несясь вниз по течению, пассажиры радовались приближению к своей цели и предавались самым радужным надеждам насчет будущего. Однако веселое настроение переселенцев продолжалось недолго.
Течение стало мало-помалу ослабевать, наконец и совсем прекратилось, так что пришлось взяться за весла. С помощью весел и багров кое-как прошли еще несколько миль.
Глубина реки постепенно уменьшалась, и в одном месте плоты сразу стали, точно пригвожденные ко дну.
Бааз нахмурил брови и тревожно начал вглядываться вдаль. Рядом с ним стоял Карл де Моор. Новые друзья были теперь неразлучны.
- Вот этого-то я и опасался! - воскликнул Ян ван Дорн, невольно покачнувшись от внезапного толчка вдруг остановившегося плота. - Воды нет, и мы не можем двигаться далее.
Глава XVII
СКОПИЩЕ КРОКОДИЛОВ
Воды действительно не было в том месте, до которого они дошли, - она терялась под толстым слоем песка, покрывавшего дно реки. На расстоянии нескольких метров вода появлялась, а затем снова пропадала. Очевидно, здесь было то, что туземцы называют омарамбою, ложем реки, наполняющимся только во время наводнений.
- Да, я вам открою... все. Тайна эта, действительно, страшная, и вы сейчас перестанете шутить... Вам придется выслушать от меня признание... унизительное признание заблуждающегося человека!
Ян ван Дорн с понятною тревогою вглядывался в искаженное страшным душевным страданием лицо своего собеседника. Он был вполне уверен, что видит перед собою немного помешавшегося от радости человека, и искренне жалел его. Но по мере того, как слова признания срывались с языка Карла де Моора, честный боер, за всю жизнь не сделавший ничего дурного, приходил все в большее и большее негодование. Наконец, когда Моор окончил свою исповедь, ван Дорн, с налившимся кровью лицом и сверкающими глазами, вне себя закричал:
- В довершение всего вы хотели даже убить моего Пита?!. О, это бесчеловечно!.. Это чудовищно!..
Карл де Моор был просто жалок в эту минуту. С опущенной головою он стоял в позе человека, до такой степени сознающего свою вину, что никакие слова осуждения не казались ему достаточно сильными. Он даже и не пытался оправдываться, хорошо понимая всю подлость задуманного преступления, только благодаря случаю не приведенного в исполнение.
Овладев немного собою, ван Дорн более спокойно и мягко сказал, хотя горечь так и сквозила в его голосе:
- Зачем вы рассказали мне все это?.. Вы бы лучше скрыли свой ужасный замысел, тем более, что вы теперь ведь уже отказались от него.
- Тогда я был бы еще бесчестнее, и мне было бы крайне тяжело пользоваться вашим уважением и расположением! - энергично возразил Карл де Моор.
- Да?.. А если я, не открывая никому ничего, попрошу вас удалиться из нашего лагеря, как изменника и предателя, - что вы на это скажете?
- Скажу, что это будет справедливым, но слишком незначительным возмездием мне... Я хорошо сознаю, что недостоин находиться в обществе таких честных людей, как вы, - обществе, которому причинил столько потерь... Да, я не имею права оставаться с вами... Но я надеюсь, что вы, такой справедливый и честный человек, не заставите моего сына... несчастного, ни в чем не повинного Лауренса, отвечать за... за преступления его отца... Ведь вы не прогоните его? Да?
- О, конечно, нет!.. Но...
- Благодарю!.. Что же касается меня, то случай, - вполне естественный в глазах всех, - случай вскоре же избавит не только вас, но и самый мир от меня... Такие люди, как я, не должны обременять собою землю... Но, ради всего святого, умоляю вас не открывать Лауренсу моей ужасной тайны... Пусть он оплакивает меня, как любящий сын отца, а не как отверженного человека, который должен был смертью искупить свое тяжкое преступление... Дайте мне слово, что исполните мою просьбу, и я... умру спокойно... Со своей стороны клянусь вам, я никогда не давал напрасных клятв, - что скоро, очень скоро исчезну с лица земли...
- И вы способны сделать это теперь, Карл? - спросил глубоко взволнованным голосом Ян ван Дорн, пристально вглядываясь в хотя и искаженное страшною мукою лицо Моора, но выражавшее непоколебимую энергию и спокойствие, всегда наступающие после бесповоротно принятого решения.
- Сделаю, бааз, будьте уверены! - твердо отвечал Моор. - Быть может, даже сегодня... если вы... настаиваете.
Ян ван Дорн схватил его за обе руки и еще более взволнованным голосом проговорил:
- Нет, вы не сделаете этого, Карл! Я не могу требовать совершенно бесцельного и бесполезного самоубийства. Но раз вы отдаете себя на мой суд, я изберу для вас способ наказания... или, вернее, искупления вашей вины... Пока вы каялись, я в первую минуту был вне себя и невольно подумал: "какого, однако, страшного... извините... негодяя я принял в свое общество!" Но потом, когда выяснились мотивы, заставившие вас задумать это преступление, я понял, что не негодяй, а только глубоко честный и сильный душою человек способен на такое открытое признание, особенно если ничто не вынуждало его на это. Самоосуждение - одна из ужаснейших нравственных мук, а вы сами осуждаете себя - и в этом начало искупления вашей вины. Вот что я решил относительно вас... Прежде всего примите мой дружеский поцелуй и ответьте мне тем же.
К величайшему смущению Моора, Ян ван Дорн крепко обнял и поцеловал его.
- ...А затем, - продолжал он, - я, в качестве бааза, приказываю вам хранить от всех членов нашей колонии вашу тайну, так чтобы никто никогда и не догадался о ней, и даже, если можно, забыть об этом навсегда. Зачем бередить раны? Вы очистили свою совесть чистосердечным признанием, и мы постараемся теперь забыть все... Я хорошо понял вас и от души прощаю вам ваше заблуждение... Я уверен, что вы теперь добровольно посвятите весь свой ум, всю свою энергию и все ваши богатые познания на нашу общую пользу, - этим вы лучше всего искупите свою вину. Согласны, - давайте руку и обнимите меня как друга.
Карл де Моор зарыдал как ребенок и бросился в открытые объятия Яна ван Дорна.
Вскоре новые друзья, весело разговаривая, возвратились в лагерь, где все наперебой спешили высказать Моору искренние поздравления.
От Лауренса все были в полном восторге, восхищаясь его красотою, скромностью и любезностью. Узнав грустную историю молодого человека, никто не удивлялся более бывшей угрюмости его отца, - угрюмости, от которой теперь не осталось почти и следа. Если по временам лицо Моора и выражало грусть, то обращение его со всеми совершенно изменилось. Он стал теперь так же любезен и общителен, как раньше был угрюм и молчалив. Особенно теплы и сердечны сделались его отношения к ван Дорну и его семейству.
Лауренс рассказывал свои приключения так живо и интересно, что нельзя было не заслушаться. Но самою внимательною его слушательницей была бесспорно Анни ван Дорн, все время усердно трудившаяся над шитьем костюма для молодого Моора, скроенного ее матерью. Никогда еще ни одна работа не казалась молодой девушке такою приятною, как эта. Она не решалась бросать ее даже и тогда, когда ее сестра Рихия отправлялась гулять вместе с Катринкою, Питом и Людвигом, приглашавшими и ее с собой. Впрочем, может быть, не принимала этого приглашения она еще и потому, что Лауренс тоже предпочитал сидеть около молодой девушки, любуясь ее ловкостью в работе и рассказывая о своих приключениях.
Вся колония была тем более рада своему новому члену - Лауренсу, что он указал другой путь к спасению. Его проект дальнейшего передвижения по воде был найден превосходным и единодушно одобрен всеми боерами.
На следующий день приступили к сооружению плотов. К счастью, возле реки росло множество деревьев, известных у голландцев под названием "кокер-боомов", которые, по утверждению Лауренса, вполне пригодны для сооружения плотов или паромов.
Кокер-боом - род алоэ. Его короткий и толстый ствол дает материал, обладающий в высушенном виде всеми свойствами пробкового дерева.
На берегу реки устроили настоящую верфь. Все имевшиеся кокер-боомы были срублены и распилены на бревна одинаковой величины, длиною в одиннадцать футов и три фута в диаметре. Знойное тропическое солнце быстро сушило их, так что можно было рассчитывать на скорое изготовление необходимого количества плотов.
Хорошо было, что в услугах Гильди не было более надобности - бедная лошадь, несмотря на заботы о ней Пита, заметно сдавала и вскоре сдохла. Это было истинное горе для неутешного Пита, до последней минуты надеявшегося спасти свою любимицу. Но все его заботы и самый тщательный уход оказались тщетными и не могли ее спасти... Не одному Питу, - всем от души было жаль лишиться последнего домашнего животного.
Между слугами каравана нашлись два макобаса, живших около озера Нгами и довольно сведущих в управлении плотами, барками и подобными немудреными судами.
Макобасы все без исключения занимаются судоходством и рыбной ловлей. Они похожи на бекуанасов, хотя и принадлежат к другому племени и кожа их темнее.
Оба эти дикаря, о которых мы говорим, бежали от крайне жестокого обращения вождя своего племени, свирепого и кровожадного Летшулатебэ, и поступили на службу к переселенцам. Бааз относился к ним хорошо, так что они глубоко уважали его и готовы были на всевозможные подвиги, чтобы угодить ему. Они очень обрадовались случаю быть полезными. Объявив ван Дорну, что им хорошо знакома работа по устройству плотов, они просили у него позволения участвовать в ней. Он, разумеется, был очень рад и с удовольствием разрешил им это.
Дело продвигалось быстро. Не прошло и недели, как плоты уже были готовы.
Но в этой работе участвовали, конечно, не все боеры. Неизвестно, сколько времени продлится путешествие по воде, поэтому необходимо было позаботиться не только о способах передвижения, но и о продовольствии для всей колонии.
Местность, по которой протекала река, была совершенно незнакома ни проводникам, ни Лауренсу. Он только предполагал, что река приведет к Лимпопо, а она, как известно, впадает в Индийский океан, но далеко ли до Лимпопо и какие препятствия придется преодолевать на пути - этого никто не знал. Потому и следовало запасаться возможно большим количеством провизии, чтобы не подвергнуться дорогою опасности умереть с голоду.
Ввиду этого часть переселенцев целые дни бродила по окрестностям, стреляя антилоп и даже жирафов. Мясо убитых животных шло на бютлонг. Чтобы скорее высушить мясо, зажигались костры, вокруг которых оно развешивалось, нарезанное тонкими ломтями.
Читатели, вероятно, не забыли, что боеры наготовили было большой запас бютлонга из мяса убитых буйволов, но когда нашествие цеце выгнало их из-под мованы, они не успели собрать с деревьев всего запаса сушившегося мяса, и оно было съедено шакалами и гиенами. Возвратившись назад, переселенцы нашли только бечевки, на которых висело мясо.
Карл де Моор стоял во главе всех охотничьих экспедиций, и благодаря этому под пулями охотников погибла не только масса дичи, но и много хищных зверей, бродивших вокруг то небольшими стаями, то в одиночку.
В течение одной недели было наготовлено бютлонга на несколько месяцев.
Кроме мяса, у боеров имелось еще несколько мешков маиса и кафрской пшеницы, так что они могли разнообразить свою пищу.
Кафрская пшеница употребляется преимущественно трансваальскими боерами. Кафры возделывают еще и другой род сорго. Сладкие стебли этого растения они сосут так, как американские негры сахарный тростник. Но боеры немного потребляют этой второй пшеницы по причине ее приторного вкуса, предпочитая первую, более похожую на европейскую.
Вокруг мованы росло множество деревьев с сочными и вкусными плодами, вроде наших персиков. Их собирали дети. Таким образом, во всей маленькой колонии не было ни одного праздного существа: каждый делал, что мог. О женщинах и говорить нечего - они вечно были заняты разнообразными хлопотами по хозяйству.
Но вот, в одно прекрасное утро, бааз объявил, что все готово к отплытию. На якоре стояли три плота, крепких, легких и, пожалуй, даже красивых. Переселенцы во второй раз покидали гостеприимную мовану в твердой уверенности уже более не возвращаться к ней.
Было сооружено по плоту для каждого из трех главных семейств. Сначала хотели устроить один общий, но потом нашли это неудобным: река местами могла оказаться слишком узкой для прохода такого громадного плота. Соединить их в один рассчитывали, когда достигнут Лимпопо.
Плоты эти были шириною в одиннадцать, а длиною более сорока футов. Бревна плотно соединены между собою и крепко связаны гибкими лианами, известными среди боеров под названием "баавиан-тув" и в изобилии росшими в окрестностях мованы.
Голландское название баавиан-тув значит "веревка павианов". Это ползучее растение, с длинными стеблями и сердцевидными листьями, чрезвычайно крепко. Боеры часто употребляют его в виде каната. Наши переселенцы и ранее были знакомы с этим растением и часто пользовались им.
На заднем конце каждого из плотов был устроен полукруглый шатер, разделенный на две части: для мужчин и для женщин. Для слуг возвышались в переднем конце шалаши из тростника и листьев. Посредине стояли громадные ящики, наполненные имуществом переселенцев. Все ящики были покрыты шкурами убитых зверей. Для стряпни имелись прекрасные очаги, устроенные из горшечной глины.
Таким образом, плоты были снабжены всем необходимым для продолжительного путешествия, и не было надобности приставать к берегу, кроме разве что для прогулки.
Когда все было готово к отплытию, Карл де Моор стал недоумевать: какое из трех семейств просить о приюте для него и сына?
- Карл, что же вы не идете?! - крикнул ему Ян ван Дорн. - Идите скорее к нам.
- И вы... примете нас? - смущенно пробормотал Моор.
- А вы смеете об этом спрашивать? Конечно! Вы обязательно должны находиться с нами. Пит не может более жить без Лауренса, а мне трудно обойтись без вас. Идите же, нечего церемониться! Лауренс давно уже здесь и ждет вас.
Проговорив это со свойственным ему добродушием, Ян ван Дорн подал Моору руку, чтобы помочь ему взойти на плот, и сделал последние распоряжения относительно отплытия.
Когда снялись с якоря и вывели плоты на середину реки, бааз снял шляпу, махнул ею и громко крикнул:
- Ну, теперь с Богом!
Флотилия плавно поплыла вдоль реки.
- Прощай, мована! - проговорила Катринка, сделав рукою прощальный жест гигантскому дереву, два раза уже служившему приютом для колонии переселенцев.
- Счастливого пути, Катринка! - сказал Пит, перебравшийся на плот семейства Ринвальд, чтобы "проститься" с молодою девушкою, потому что приходилось ехать врозь. - Знаете ли, я очень признателен моване: под нею мне пришлось пережить лучшие минуты своей жизни.
Катринка смутилась и замолчала, но ведь известно, что иногда молчание бывает красноречивее всяких слов.
- А что касается испытаний, доставшихся на нашу долю в этой местности, продолжал Пит, - то мне кажется, что они только ярче оттенят наше будущее благополучие, во что я твердо верю.
- Пока мы все живы и здоровы, нам нечего бояться, - дружески заметил Клаас Ринвальд, вслушивавшийся в разговор молодых людей. - При всех наших несчастьях, никто из нас самих не пострадал, а это главное. Потеря скота, конечно, очень печальна, но поправима, а вот если бы, избави Бог, кто-нибудь из нас погиб, тогда, действительно, было бы страшное несчастье... Будем же надеяться па Бога и просить Его, чтоб Он и впредь сохранил нас, как хранил до сих пор.
- А знаешь, папа, - сказала Катринка, - ведь ехать на плоту несравненно приятнее и удобнее, нежели тащиться по пескам карру.
- Еще бы! - воскликнула Мейстья. - Путешествовать по воде просто удовольствие. В особенности хорош способ передвижения наших слуг. Право, я завидую теперь им - в такую жару они наполовину в воде.
- Ага! - произнес Пит. - Вы поняли теперь преимущества их водяных коней. А помните, как вы и Катринка вчера смеялись над ними?
- Зато теперь сознаем нашу ошибку и каемся в этом, - просто сказала Катринка. - Немудрено, что мы не поняли употребления предметов, виденных нами первый раз в жизни, очень странных и смешных на первый взгляд.
- Да, эта выдумка очень недурна и делает честь темнокожим, - заметил Пит. - Посмотрите, как они веселятся, точно дети!
Действительно, с боков плотов слышался оживленный веселый смех и виднелись фигуры людей, барахтавшихся в воде. Это была настоящая водяная кавалерия, державшаяся на так называемых "водяных конях".
Представьте себе ствол кокер-боома, снабженный на одном конце крепко приделанным деревянным шкворнем длиною дюймов в пятнадцать, - вот вам и все немудреное устройство "водяного коня".
Кафры часто пользуются этим своеобразным способом передвижения по воде, в особенности, когда им приходится сопровождать переправляющихся через реки волов или баранов. Плывя возле стада, они ободряют боязливых животных и помогают маленьким телятам и ягнятам, которым без посторонней помощи трудно переплывать значительные реки.
Таких стволов тут плыло множество, и на каждом из них полулежал и полусидел верхом кафр или готтентот. Одною рукою пловец цеплялся за шкворень, другою балансировал для сохранения равновесия, а ногами действовал вместо весел и руля.
"Водяные кони" могли плыть быстрее плотов, и их седоки забавлялись тем, что старались перегонять друг друга.
Благодаря этим интересным "коням", плоты не были чересчур нагружены, а темнокожие спутники переселенцев не страдали от зноя.
Начало путешествия было очень весело, да и впереди не предвиделось ничего дурного.
Грэ, обезьянка Катринки, конечно, не была оставлена под мованою. Молодая девушка была слишком привязана к этому маленькому животному, чтобы покидать его на произвол судьбы. Когда ее спрашивали, за что она так любит этого черного уродца, молодая девушка говорила:
- Я люблю ее за то, что она так забавна.
Но главным образом она любила обезьянку потому, что ее принес Пит, специально сходивший за нею далеко в лес, когда услыхал, что Катринка желала бы иметь обезьянку для развлечения. Желания Катринки были для Пита законом, и он не пропускал ни одного случая, чтобы угодить ей.
Зная, что Грэ любимица Катринки, все старались всячески баловать маленькое животное, которое платило им по-своему, т. е. строило невозможные гримасы и проделывало забавные шалости. Искренне же оно было привязано только к своей госпоже, проводнику Смуцу и Питу, но так же искренне ненавидело Андрэ.
Однажды, в то время, когда кавалькада темнокожих на своих оригинальных "конях" проносилась мимо плота Ринвальдов, Грэ, давно уже с завистью поглядывавшая на пловцов, вдруг вырвалась из рук Катринки, вспрыгнула на спину Смуца, обхватила его передними лапками за шею и радостно завизжала.
Громкий взрыв хохота переселенцев приветствовал эту неожиданную выходку маленького животного. Смуц выглядел очень комично, находясь в тисках у лохматой плутовки, крепко обхватившей его шею лапами и выказывавшей твердое намерение нескоро расстаться с занятым ею местом.
Глава XVI
НЕПРИЯТНЫЙ СЮРПРИЗ
Мы уже говорили, что никто из переселенцев не знал реки, по которой они плыли. Предполагали только, что она должна впадать в Лимпопо или в один из ее притоков, но где и как - этого никто не мог сказать.
Не знали также, судоходна ли она на всем протяжении, и нет ли на ней порогов или водоворотов.
О Лимпопо тоже знали не больше. Правда, Яну ван Дорну и Смуцу приходилось ходить вдоль Лимпопо, но лишь в северной ее части, а не в том месте, где предполагалось слияние ее с рекою, по которой теперь плыли переселенцы. Кстати сказать, они дали название этой реке "Катринка", в честь старшей дочери Ринвальда.
Таким образом, наши друзья пробирались по местности, совершенно им незнакомой. Но это, впрочем, не особенно тревожило их. Если встретятся опасности, то с ними тогда нужно будет бороться - вот и все. Заранее же нечего беспокоиться. "Все в воле Божией, и с Его помощью можно преодолеть какую угодно опасность!" - говорили переселенцы.
Голландцы, к которым принадлежали наши герои - люди очень набожные. Каждое семейство обязательно всюду носит с собою Библию и тщательно оберегает ее от всех случайностей, подобно ветхозаветным евреям, переносившим с места на место ковчег завета.
Таковы были и наши боеры. Каждое семейство имело у себя Библию, которую глава семьи благоговейно читал вслух по воскресеньям. Быть может, только искренняя вера и поддерживала их среди всех бед и испытаний, которые им пришлось перенести. Люди неверующие погибли бы на их месте от отчаяния.
Первый день путешествия по воде прошел отлично. Плоты двигались быстро. Все радовались и благодарили бааза, Лауренса де Моора и макобасов, которые устроили такие удобные плоты.
Кокер-боомы, удивительно легкие, несмотря на свою толщину, не пропускали ни капли воды и плавно шли по течению без помощи людей. Необходимо было только направлять их постоянно на середину реки, чтобы не натолкнуться на мель, часто встречавшуюся у берегов.
Лауренс де Моор, по инициативе которого было предпринято это путешествие по воде, стал общим любимцем. Особенно привязались к нему ван Дорны, смотревшие на него как на родного и не делавшие никакой разницы между ним и своими близкими родственниками.
Не одна Катринка радовалась этому путешествию, представлявшему, по сравнению с ездою по пескам, просто увеселительную прогулку. Не чувствовалось ни такой томящей жары, ни усталости, не нужно было делать никаких усилий; один вид по берегам реки то и дело сменялся другим, не утомляя глаз своим однообразием. За каждым поворотом реки развертывались новые картины, одна другой интереснее.
Прежние опасности были забыты, а о могущих быть впереди как-то не думалось.
"Водяная кавалерия" увеличивала общее веселое настроение. Темнокожие устраивали настоящие гонки и, поощряемые боерами, старались перещеголять друг друга скоростью и ловкостью движений и всевозможных гимнастических упражнений в воде.
Как истинные любители всякого спорта, молодые боеры держали пари за своих любимцев.
Кафры обычно всегда оставались победителями, лишь один готтентот Смуц оспаривал у них первенство. Он усердно поддерживал честь своего племени, и тот, кто делал на него ставку, редко проигрывал.
Грэ, все время сидевшая у него на плечах, визжала и гримасничала от восторга. Смуц пытался освободиться от этой неудобной компании, но обезьянка так энергично цеплялась за его густые, завитые кольцами, жесткие волосы, что бедному готтентоту пришлось в конце концов покориться своей участи. Сколько Катринка ни звала свою Грэ, сколько ни уговаривала и ни бранила ее - ничего не действовало. Своевольная плутовка только тогда возвратилась к своей госпоже, когда самой надоело сидеть на спине Смуца.
С наступлением вечера решено было остановиться. Бааз опасался плыть в темноте по реке, фарватер которой никому не был известен. Когда найдено было удобное место для стоянки плотов, бросили якорь, устроили из досок мостки, и все переправились на берег, чтобы немного пройтись и поужинать на природе. Из-за увлечения новизною положения никто не ел с самого утра, так что аппетит у всех был волчий. Все приготовленное заботливыми хозяйками было истреблено с удивительною быстротою.
После плотного ужина все улеглись спать - кто на плотах, в палатках и шалашах, а кто и прямо на берегу под деревьями.
Но заснуть не удалось никому: было слишком жарко и мешали москиты. Эти крошечные кровожадные насекомые носились мириадами над головами путешественников и с остервенением нападали на них. Несмотря на то что тут было столько белокожих, предпочитаемых почему-то этими несносными маленькими палачами, они не оставляли в покое и темнокожих.
Усталость и нестерпимый зуд от укусов москитов заставляли боеров то и дело погружаться в воду.
Так прошла целая ночь. Только первые лучи солнца прогнали наконец рой маленьких мучителей, и переселенцы с неподдельным восторгом приветствовали восходящее солнце.
Отвратительные насекомые оставили такие следы на физиономиях, что никто не мог удержаться от громкого хохота, глядя друг на друга. У Рихии вздулась щека, у Мейстьи весь лоб был покрыт багровыми пятнами, даже прелестную Катринку они не оставили без внимания - и она была обезображена сильно вздувшимся кончиком носа. Все смеялись и над ней. Один только Пит находил, что это нисколько не портит ее и даже... идет ей. Взглянув же в зеркало на самого себя, он едва не лишился чувств от ужаса - все лицо его было покрыто красными буграми и ранами. Казалось, что он так обезображен на всю жизнь. Только один Лауренс пострадал менее других белокожих: пятилетнее пребывание в плену у дикарей сделало его кожу почти невосприимчивой к яду от укусов насекомых, да и сама кожа приняла довольно темный оттенок.
- Вот вы все жаловались, что стали походить на дикаря, а между тем, видите, это принесло вам пользу: даже укусы этих отвратительных москитов почти ничего вам не сделали, - сказала ему Анни. - А посмотрите на нас, хороши мы? засмеялась она, кивая на себя и на других.
- Очень сожалею об этом. Мне было бы гораздо приятнее разделить участь моих спутников, чем выделяться своею неуязвимостью, - любезно ответил молодой человек.
Все утро шли разговоры, конечно, на тему ночной битвы с москитами и ее последствий. Безобидным веселым шуткам и хохоту, казалось, не будет и конца.
После оживленного завтрака снова пустились в путь. Первые часы плавания прошли так же хорошо и весело, как накануне. Спокойно несясь вниз по течению, пассажиры радовались приближению к своей цели и предавались самым радужным надеждам насчет будущего. Однако веселое настроение переселенцев продолжалось недолго.
Течение стало мало-помалу ослабевать, наконец и совсем прекратилось, так что пришлось взяться за весла. С помощью весел и багров кое-как прошли еще несколько миль.
Глубина реки постепенно уменьшалась, и в одном месте плоты сразу стали, точно пригвожденные ко дну.
Бааз нахмурил брови и тревожно начал вглядываться вдаль. Рядом с ним стоял Карл де Моор. Новые друзья были теперь неразлучны.
- Вот этого-то я и опасался! - воскликнул Ян ван Дорн, невольно покачнувшись от внезапного толчка вдруг остановившегося плота. - Воды нет, и мы не можем двигаться далее.
Глава XVII
СКОПИЩЕ КРОКОДИЛОВ
Воды действительно не было в том месте, до которого они дошли, - она терялась под толстым слоем песка, покрывавшего дно реки. На расстоянии нескольких метров вода появлялась, а затем снова пропадала. Очевидно, здесь было то, что туземцы называют омарамбою, ложем реки, наполняющимся только во время наводнений.