— Счастливого пути, герр Маккоркл.
Я пристально посмотрел на него, но не заметил ничего, кроме сдержанной вежливости. Если б я сказал, что хочу сжечь ресторан, он тут же протянул бы мне спички.
Я поблагодарил его и, выйдя на улицу, остановил такси. Водитель оживился, когда я спросил, не отвезет ли он меня в аэропорт: дальние поездки у таксистов в чести.
Машина уже набрала скорость, когда я вспомнил, что, спеша на помощь Падильо, я упустил из виду одну мелочь: забыл взять патроны. Впрочем, в этот день все складывалось крайне неудачно.
Глава 10
Глава 11
Я пристально посмотрел на него, но не заметил ничего, кроме сдержанной вежливости. Если б я сказал, что хочу сжечь ресторан, он тут же протянул бы мне спички.
Я поблагодарил его и, выйдя на улицу, остановил такси. Водитель оживился, когда я спросил, не отвезет ли он меня в аэропорт: дальние поездки у таксистов в чести.
Машина уже набрала скорость, когда я вспомнил, что, спеша на помощь Падильо, я упустил из виду одну мелочь: забыл взять патроны. Впрочем, в этот день все складывалось крайне неудачно.
Глава 10
Я подумал, что оторвался от них. Поначалу мне показалось, что они плохо знают свое дело, но потом я понял, что причина не в этом. Просто они и не пытались скрыть свое присутствие. Наоборот, выделялись одинаковыми синими блейзерами, брюками в клетку и розовыми рубашками. Галстуки, правда, разнились. Высокий, мускулистый мужчина с узким смуглым лицом и большими усами предпочитал однотонный бордо. Второй, чуть пониже, белокожий блондин остановил свой выбор на лилово-красных полосах, гармонирующих с цветом рубашки.
Вероятно, они следили за мной от ресторана, но заметил я их лишь в очереди на посадку в самолет «Истерн эйрлайнс», следующий рейсом Вашингтон — Нью-Йорк. Я попытался оказаться в очереди последним. Я всегда так делаю, потому что «Истерн», по крайней мере, по слухам, гарантирует, что отправит человека в Нью-Йорк на отдельном самолете, если окажется, что ему не хватило места в указанном в расписании рейсе. Мне очень хотелось лететь в одиночку. Поэтому я всегда стараюсь встать в хвост очереди. Но недостатка в свободных местах не ощущалось, так что я протянул стюардессе желтый пропуск и вошел в просторный салон, как мне показалось, ДС-9. Новые самолеты, как и автомобили, я друг от друга не отличаю.
Я прошел в самый хвост, надеясь, что синие блейзеры сядут передо мной. Так оно и вышло. Они уселись по разные стороны прохода, так что до посадки в «Ла Гардия» я мог любоваться их профилями.
Смуглолицего отличали густые черные брови и крючковатый нос. Скорее всего, он или его родители родились в Мексике или на Кубе. Блондин постоянно жевал, то ли резинку, то ли свой язык. По щекам и носу природа щедро рассыпала веснушки. Глаза он скрывал за черными очками и иногда ковырял в носу. На вид им обоим было лет по двадцать семь. Волосы их закрывали уши и падали на воротник блейзеров. За весь полет они ни разу не оглянулись.
Спустившись с трапа, я первым делом направился в мужской туалет и заплатил семьдесят пять центов за чистку обуви. Оба они были в замшевых ботинках, а потому им пришлось болтаться неподалеку и делать вид, что я их нисколько не интересую. Затем я подошел к стойке «Ависа»[7] и взял напрокат машину. Мои действия не укладывались в рамки полученных ими инструкций, а потому они провели экстренное совещание, решив, что один пойдет ловить такси, а второй в это время будет приглядывать за мной.
Девушка за стойкой предложила мне «плимут». Я не отказался, сел за руль, завел мотор и нырнул в транспортный поток. Часы показывали шесть вечера, так что моя смелость заслуживала медали. В зеркале заднего обзора я увидел, что такси с двумя субъектами в синих блейзерах держалось следом.
В Нью-Йорк я поехал через Триборо-бридж. Во-первых, ближе, во-вторых, больше машин, что было мне на руку. Я с десяток раз перестраивался с одного ряда в другой, разгонялся и резко сбрасывал скорость, подавал сигнал поворота, а затем ехал прямо. Такси не отставало. На Эф-де-эр-драйв[8] из крайнего правого ряда я повернул на Шестьдесят третью улицу. Плотность транспортного потока еще более увеличилась, а скорость упала до трех миль в час.
На Шестьдесят третьей улице движение одностороннее, и между Лексингтон и Парк-авеню я нашел то, что искал: припаркованный во втором ряду грузовичок. Поравнявшись с ним, я заглушил двигатель, открыл дверцу и вылез из машины, оставив ключи в замке зажигания, но прихватив с собой «дипломат». Поднял капот, покачал головой, повернулся, ретировался на тротуар, оставив «плимут» на попечение сотрудников «Ависа» или дорожной полиции Нью-Йорка, и зашагал в сторону Парк-авеню. Когда я поворачивал за угол, обезумевшие водители, застопоренные моим «плимутом», изо всех сил жали на клаксоны. Услышал я и возмущенные крики. Оглянувшись, увидел, что синие блейзеры уже вылезли из такси, но все еще препираются с шофером.
На перекрестке Парк-авеню и Шестьдесят второй улицы мне улыбнулась удача: к тротуару подъехало такси, чтобы высадить пассажира. Водитель соблаговолил отвезти меня в «Билмор». По пути я не раз оглядывался, но погони не обнаружил. Правда, машин по-прежнему хватало с лихвой, так что блейзеры могли следовать за мной на некотором расстоянии. Из машины я вышел на Сорок третьей улице, у парадного входа в «Билмор». Минут пятнадцать поболтался в роскошном вестибюле, слежки не заметил и покинул отель через дверь, выходящую на Сорок четвертую улицу. Погулял по ней еще с четверть часа, после чего поймал такси и назвал водителю номер дома на Эй-авеню.
Не доезжая трех кварталов, я попросил водителя остановиться. Он затормозил у бара. Я заплатил ему и вошел в зал. У стойки толпился народ, а часы над бутылками показывали шесть сорок пять. Я заказал виски с содовой и постоял у стойки, наблюдая за дверью.
В баре я пробыл десять минут, вышел на улицу и направился к Эй-авеню. А на углу Девятой улицы и Первой авеню смуглолицый дубинкой ударил меня по правой руке.
Напрасно я думал, что избавился от слежки. Выронив «дипломат», я попятился назад. Попытался помассировать правую руку, но от этого она заболела еще сильнее. А на меня уже бросился блондин, низко пригнувшись, отведя левую руку для удара. Ждать последнего я не стал, но пнул его в левое колено, отчего блондин заверещал от боли и потянулся к нему рукой. Тут уж я от души двинул ему левой по правому уху. Он плюхнулся на асфальт, заверещал еще громче, обхватив обеими руками левую коленку. Я повернулся к смуглолицему, вновь занесшему дубинку. Удар я блокировал левым предплечьем, а правой врезал по широкой груди смуглолицего. Он отшатнулся, и я двинулся на него, стараясь не замечать боли в руках.
Из продуктового магазина вышел мужчина средних лет, в расстегнутой черной жилетке поверх белой рубашки, без галстука.
— Что тут происходит? — спросил он как раз в тот момент, когда мой левый кулак погрузился в живот смуглолицего.
Смуглолицый согнулся пополам.
— Давайте это прекратим, — продолжил мужчина из продуктового магазина.
Одновременно с этой репликой я двинул по физиономии смуглолицему ногой.
Он распрямился, чтобы я и мужчина из продуктового магазина смогли увидеть результаты моих трудов. Крючковатый нос расплющился, сквозь кровь белела кость.
Вокруг уже собралась толпа, и толстяк в синем костюме интересовался у мужчины в жилетке и белой рубашке, что тут, собственно, происходит. Мужчина в жилетке указал на меня.
— Вот этот большой парень бьет двух маленьких.
Оба «маленьких» ростом были за шесть футов.
— Полицию не вызвали? — спросил толстяк.
— Еще не успели.
Смуглолицый со сломанным носом тем временем опустился на асфальт неподалеку от своего напарника с разбитой коленкой. Хорошо бы ему, подумал я, остаться хромым до конца жизни. Я подобрал «дипломат» и продолжил путь. Смуглолицый меня не замечал. Он ничего не видел, ничего не чувствовал, кроме боли в носу. Блондин перестал верещать и уставился на меня. Я хотел задать ему несколько вопросов, но мне пришлось подождать, пока он обзовет меня всеми нехорошими словами, какие только хранились в его памяти. А когда он, наконец, иссяк, я заметил приближающегося к нам патрульного на мотоцикле. Повернул и уже двинулся к Эй-авеню, но толстяк в синем костюме заступил мне дорогу.
— Вам что-то нужно, приятель? — дружелюбно спросил я.
— Эти два парня сильно избиты. Не можете же вы...
Я поднял руку и толкнул его в грудь. Он не двинулся с места, лишь глаза превратились в щелочки.
— Этих двух парней разыскивает полиция шести штатов[9]. Если подсуетитесь, то сможете заломить им руки за спину и потребовать у полиции вознаграждение.
— Вознаграждение большое?
— Шесть тысяч в Питсбурге и семьдесят пять сотен в Алтуне[10]. Ограбление банков.
Толстяк посмотрел на меня, потом через мое плечо. Вновь глянул на меня, словно хотел понять по моему лицу, говорю ли я правду или дурю ему голову. Похоже, он мне поверил, потому что отступил в сторону, давая мне пройти. Не прошло и нескольких секунд, как сзади раздался крик. Я оглянулся. Толстяк стоял над смуглолицым, обхватив его шею рукой. Одновременно он пытался врезать блондину ногой по голове. Толпа, молча наблюдавшая за происходящим, раздалась, давая пройти патрульному, и я скрылся за углом, не дожидаясь развязки.
Адрес, который дал мне Падильо, привел меня к мрачного вида семиэтажному жилому дому, расположенному напротив засыпанного пылью парка. Владелец дома, похоже, не уделял ему должного внимания, ограничиваясь разве что сбором квартирной платы. На первом этаже располагались кондитерская, чистка одежды, бакалейная лавка и винный магазин. Ни одно из этих заведений не выглядело процветающим, а винный магазин, судя по всему, просто находился на грани банкротства. Во всяком случае, в глазах его владельца, стоящего у порога, читалась полная безнадега.
Я огляделся, прежде чем нырнуть в подъезд. Ни у кого из прохожих особого интереса я не вызывал.
Ни у женщины-негритянки, что катила коляску, набитую старыми газетами. Ни у старика в сером костюме, тяжело опирающегося на трость. Владелец винного магазина удостоил меня лишь одним взглядом, но сразу понял, что если я и буду покупать спиртное, то не у него, а в более респектабельном месте.
В лифт могли втиснуться двое, но только выдохнув из себя весь воздух. Я захлопнул дверцу, нажал нужную кнопку, и кабина с натужным скрипом поползла вверх. До седьмого этажа я добрался не скоро.
Квартира 7-С оказалась в конце коридора, и путь к ней перегораживала мощная деревянная дверь, усиленная кованой решеткой, неизменным атрибутом многих нью-йоркских квартир. Я постучал и посмотрел на часы. Пять минут восьмого. Второй раз я постучать не успел, так как за дверью сдвинули засов и загремели замками. Дверь приоткрылась на три дюйма, более не позволяла цепочка, и в щель выглянул Падильо.
— Сантехник приехать не смог, — объяснил я свое появление.
— О Господи, — Падильо захлопнул дверь, чтобы снять цепочку, вновь открыл ее, и я вошел в гостиную, владелец которой обожал клен. Вся мебель, частью новая, но в основном сработанная в прошлом веке, была из клена и выглядела так, словно дерево каждый день натирали воском, по необходимости и без оной. Кроме клена, владелец квартиры любил и мебельный ситец, который пошел не только на обтяжку стульев и софы, но и на занавеси. Гостиная больше напоминала музей, чем жилую комнату.
— Пломондон отказался?
— Сказал, что нынче он не так уж и хорош. По крайней мере, не чета Гитнеру. Но выразил надежду, что тебе он будет по зубам.
— А чего ты так тяжело дышишь? Поднимался по лестнице?
— Пистолет ты можешь убрать, — заметил я.
Падильо глянул на свою правую руку, сжимающую пистолет иностранного производства, незнакомой мне марки. Затем сунул его за пояс, чуть левее пупка. Мне казалось, что это неудобное место для ношения оружия, но ему так нравилось, причем в критических ситуациях пистолет оказывался у него в руке за четыре десятых секунды, нередко спасая ему жизнь.
— А дышу я тяжело, — продолжил я, — потому что нарвался на двух парней, которые хотели избить меня.
— Случайная встреча, или они ждали именно тебя?
— Не просто ждали, но следовали за мной из Вашингтона. Я уж решил, что оторвался от них, но, похоже, недооценил их смекалку. А может, те, кто их направлял, поумнее меня.
— В последнем сомневаться не приходится. Будь у тебя хоть капля ума, ты бы сюда не приехал. Тебе бы сейчас сидеть в баре, на привычном месте.
— Раз уж ты заговорил...
— Шотландское или бурбон?
— Шотландское.
Падильо ретировался на кухню, а я вновь оглядел гостиную. Две двери плотно закрыты, третья вела в ванную. Я догадался, что за закрытыми дверями — спальни. Падильо принес два бокала, один протянул мне.
— А где король и его советник?
Падильо кивнул на одну из закрытых дверей.
— Там. Она закрывается за засов и три замка.
— А кто тут живет?
— Сорокалетняя старая дева, которая твердо решила остаться непорочной до самой смерти. Она на пару месяцев уехала в Европу. А квартиру оставила Ванде, которая приходится ей дальней родственницей.
— Раз уж я здесь, что я должен делать?
— Вернуться домой.
— Я думал, тебе нужен помощник.
— Мне нужен профессионал, а не любитель. Пусть даже и не бесталанный.
— Предложи мне вознаграждение, и я покину ряды любителей.
— Посмотри на себя, — он покачал головой.
— Без зеркала это нелегко.
— У тебя десять фунтов лишнего веса, и все они на животе. Тебе следовало надеть очки три года тому назад, но ты боишься, что они испортят твой профиль. Ты думаешь, что физические упражнения — это пешая прогулка от бара до дома, да и то при хорошей погоде. Ты выкуриваешь чуть ли не три пачки в день, кашляешь так сильно, словно у тебя эмфизема, а от спиртного у тебя наверняка цирроз печени, о чем ты не знаешь лишь потому, что не хочешь пройти профилактическое медицинское обследование. Толку от тебя ноль.
— Ты забыл упомянуть мои десны. С ними тоже не все в порядке.
Падильо глотнул виски.
— Куда тебе супротив Амоса Гитнера? Реакция у него лучше, чем у меня. Я не хочу говорить Фредль, что все произошло очень быстро и ты, скорее всего, даже ничего не почувствовал.
— Я могу сесть на него. Придавлю к полу.
— Это точно.
— Помощник тебе все равно нужен, а обратиться особо не к кому, так?
Он покачал головой.
— Варианты есть, но большинство кандидатов уже на том свете.
— А остальные испуганы.
— Не испуганы. Благоразумны, — поправил он меня. — Этого качества тебе всегда недоставало.
— Я уезжаю или остаюсь? — я допил виски. — Решать тебе.
Темные испанские глаза Падильо несколько мгновений не отрывались от моего лица, а потом он опять покачал головой, как мне показалось, печально.
— Ну что ж, раз уж ты здесь.
— Ты и представить себе не можешь, что значит для меня этот шанс.
— Если он дает тебе возможность сыграть труса, воспользуйся ею.
— Вы даете мне дельный совет, но я ему не последую.
— Дешевая мелодрама, — прокомментировал Падильо заключительные фразы нашего диалога, поставил бокал на стол и шагнул к закрытой двери. — Пора тебе познакомиться с королем.
— Как мне его звать? Король, ваше величество или Питер Пол?
— Попробуй мистер Кассим, если тебя не устроит просто «вы». Вроде бы он тут инкогнито.
— Ему нравится быть королем?
— Наверняка понравится, если мы сможем сохранить ему жизнь.
Вероятно, они следили за мной от ресторана, но заметил я их лишь в очереди на посадку в самолет «Истерн эйрлайнс», следующий рейсом Вашингтон — Нью-Йорк. Я попытался оказаться в очереди последним. Я всегда так делаю, потому что «Истерн», по крайней мере, по слухам, гарантирует, что отправит человека в Нью-Йорк на отдельном самолете, если окажется, что ему не хватило места в указанном в расписании рейсе. Мне очень хотелось лететь в одиночку. Поэтому я всегда стараюсь встать в хвост очереди. Но недостатка в свободных местах не ощущалось, так что я протянул стюардессе желтый пропуск и вошел в просторный салон, как мне показалось, ДС-9. Новые самолеты, как и автомобили, я друг от друга не отличаю.
Я прошел в самый хвост, надеясь, что синие блейзеры сядут передо мной. Так оно и вышло. Они уселись по разные стороны прохода, так что до посадки в «Ла Гардия» я мог любоваться их профилями.
Смуглолицего отличали густые черные брови и крючковатый нос. Скорее всего, он или его родители родились в Мексике или на Кубе. Блондин постоянно жевал, то ли резинку, то ли свой язык. По щекам и носу природа щедро рассыпала веснушки. Глаза он скрывал за черными очками и иногда ковырял в носу. На вид им обоим было лет по двадцать семь. Волосы их закрывали уши и падали на воротник блейзеров. За весь полет они ни разу не оглянулись.
Спустившись с трапа, я первым делом направился в мужской туалет и заплатил семьдесят пять центов за чистку обуви. Оба они были в замшевых ботинках, а потому им пришлось болтаться неподалеку и делать вид, что я их нисколько не интересую. Затем я подошел к стойке «Ависа»[7] и взял напрокат машину. Мои действия не укладывались в рамки полученных ими инструкций, а потому они провели экстренное совещание, решив, что один пойдет ловить такси, а второй в это время будет приглядывать за мной.
Девушка за стойкой предложила мне «плимут». Я не отказался, сел за руль, завел мотор и нырнул в транспортный поток. Часы показывали шесть вечера, так что моя смелость заслуживала медали. В зеркале заднего обзора я увидел, что такси с двумя субъектами в синих блейзерах держалось следом.
В Нью-Йорк я поехал через Триборо-бридж. Во-первых, ближе, во-вторых, больше машин, что было мне на руку. Я с десяток раз перестраивался с одного ряда в другой, разгонялся и резко сбрасывал скорость, подавал сигнал поворота, а затем ехал прямо. Такси не отставало. На Эф-де-эр-драйв[8] из крайнего правого ряда я повернул на Шестьдесят третью улицу. Плотность транспортного потока еще более увеличилась, а скорость упала до трех миль в час.
На Шестьдесят третьей улице движение одностороннее, и между Лексингтон и Парк-авеню я нашел то, что искал: припаркованный во втором ряду грузовичок. Поравнявшись с ним, я заглушил двигатель, открыл дверцу и вылез из машины, оставив ключи в замке зажигания, но прихватив с собой «дипломат». Поднял капот, покачал головой, повернулся, ретировался на тротуар, оставив «плимут» на попечение сотрудников «Ависа» или дорожной полиции Нью-Йорка, и зашагал в сторону Парк-авеню. Когда я поворачивал за угол, обезумевшие водители, застопоренные моим «плимутом», изо всех сил жали на клаксоны. Услышал я и возмущенные крики. Оглянувшись, увидел, что синие блейзеры уже вылезли из такси, но все еще препираются с шофером.
На перекрестке Парк-авеню и Шестьдесят второй улицы мне улыбнулась удача: к тротуару подъехало такси, чтобы высадить пассажира. Водитель соблаговолил отвезти меня в «Билмор». По пути я не раз оглядывался, но погони не обнаружил. Правда, машин по-прежнему хватало с лихвой, так что блейзеры могли следовать за мной на некотором расстоянии. Из машины я вышел на Сорок третьей улице, у парадного входа в «Билмор». Минут пятнадцать поболтался в роскошном вестибюле, слежки не заметил и покинул отель через дверь, выходящую на Сорок четвертую улицу. Погулял по ней еще с четверть часа, после чего поймал такси и назвал водителю номер дома на Эй-авеню.
Не доезжая трех кварталов, я попросил водителя остановиться. Он затормозил у бара. Я заплатил ему и вошел в зал. У стойки толпился народ, а часы над бутылками показывали шесть сорок пять. Я заказал виски с содовой и постоял у стойки, наблюдая за дверью.
В баре я пробыл десять минут, вышел на улицу и направился к Эй-авеню. А на углу Девятой улицы и Первой авеню смуглолицый дубинкой ударил меня по правой руке.
Напрасно я думал, что избавился от слежки. Выронив «дипломат», я попятился назад. Попытался помассировать правую руку, но от этого она заболела еще сильнее. А на меня уже бросился блондин, низко пригнувшись, отведя левую руку для удара. Ждать последнего я не стал, но пнул его в левое колено, отчего блондин заверещал от боли и потянулся к нему рукой. Тут уж я от души двинул ему левой по правому уху. Он плюхнулся на асфальт, заверещал еще громче, обхватив обеими руками левую коленку. Я повернулся к смуглолицему, вновь занесшему дубинку. Удар я блокировал левым предплечьем, а правой врезал по широкой груди смуглолицего. Он отшатнулся, и я двинулся на него, стараясь не замечать боли в руках.
Из продуктового магазина вышел мужчина средних лет, в расстегнутой черной жилетке поверх белой рубашки, без галстука.
— Что тут происходит? — спросил он как раз в тот момент, когда мой левый кулак погрузился в живот смуглолицего.
Смуглолицый согнулся пополам.
— Давайте это прекратим, — продолжил мужчина из продуктового магазина.
Одновременно с этой репликой я двинул по физиономии смуглолицему ногой.
Он распрямился, чтобы я и мужчина из продуктового магазина смогли увидеть результаты моих трудов. Крючковатый нос расплющился, сквозь кровь белела кость.
Вокруг уже собралась толпа, и толстяк в синем костюме интересовался у мужчины в жилетке и белой рубашке, что тут, собственно, происходит. Мужчина в жилетке указал на меня.
— Вот этот большой парень бьет двух маленьких.
Оба «маленьких» ростом были за шесть футов.
— Полицию не вызвали? — спросил толстяк.
— Еще не успели.
Смуглолицый со сломанным носом тем временем опустился на асфальт неподалеку от своего напарника с разбитой коленкой. Хорошо бы ему, подумал я, остаться хромым до конца жизни. Я подобрал «дипломат» и продолжил путь. Смуглолицый меня не замечал. Он ничего не видел, ничего не чувствовал, кроме боли в носу. Блондин перестал верещать и уставился на меня. Я хотел задать ему несколько вопросов, но мне пришлось подождать, пока он обзовет меня всеми нехорошими словами, какие только хранились в его памяти. А когда он, наконец, иссяк, я заметил приближающегося к нам патрульного на мотоцикле. Повернул и уже двинулся к Эй-авеню, но толстяк в синем костюме заступил мне дорогу.
— Вам что-то нужно, приятель? — дружелюбно спросил я.
— Эти два парня сильно избиты. Не можете же вы...
Я поднял руку и толкнул его в грудь. Он не двинулся с места, лишь глаза превратились в щелочки.
— Этих двух парней разыскивает полиция шести штатов[9]. Если подсуетитесь, то сможете заломить им руки за спину и потребовать у полиции вознаграждение.
— Вознаграждение большое?
— Шесть тысяч в Питсбурге и семьдесят пять сотен в Алтуне[10]. Ограбление банков.
Толстяк посмотрел на меня, потом через мое плечо. Вновь глянул на меня, словно хотел понять по моему лицу, говорю ли я правду или дурю ему голову. Похоже, он мне поверил, потому что отступил в сторону, давая мне пройти. Не прошло и нескольких секунд, как сзади раздался крик. Я оглянулся. Толстяк стоял над смуглолицым, обхватив его шею рукой. Одновременно он пытался врезать блондину ногой по голове. Толпа, молча наблюдавшая за происходящим, раздалась, давая пройти патрульному, и я скрылся за углом, не дожидаясь развязки.
Адрес, который дал мне Падильо, привел меня к мрачного вида семиэтажному жилому дому, расположенному напротив засыпанного пылью парка. Владелец дома, похоже, не уделял ему должного внимания, ограничиваясь разве что сбором квартирной платы. На первом этаже располагались кондитерская, чистка одежды, бакалейная лавка и винный магазин. Ни одно из этих заведений не выглядело процветающим, а винный магазин, судя по всему, просто находился на грани банкротства. Во всяком случае, в глазах его владельца, стоящего у порога, читалась полная безнадега.
Я огляделся, прежде чем нырнуть в подъезд. Ни у кого из прохожих особого интереса я не вызывал.
Ни у женщины-негритянки, что катила коляску, набитую старыми газетами. Ни у старика в сером костюме, тяжело опирающегося на трость. Владелец винного магазина удостоил меня лишь одним взглядом, но сразу понял, что если я и буду покупать спиртное, то не у него, а в более респектабельном месте.
В лифт могли втиснуться двое, но только выдохнув из себя весь воздух. Я захлопнул дверцу, нажал нужную кнопку, и кабина с натужным скрипом поползла вверх. До седьмого этажа я добрался не скоро.
Квартира 7-С оказалась в конце коридора, и путь к ней перегораживала мощная деревянная дверь, усиленная кованой решеткой, неизменным атрибутом многих нью-йоркских квартир. Я постучал и посмотрел на часы. Пять минут восьмого. Второй раз я постучать не успел, так как за дверью сдвинули засов и загремели замками. Дверь приоткрылась на три дюйма, более не позволяла цепочка, и в щель выглянул Падильо.
— Сантехник приехать не смог, — объяснил я свое появление.
— О Господи, — Падильо захлопнул дверь, чтобы снять цепочку, вновь открыл ее, и я вошел в гостиную, владелец которой обожал клен. Вся мебель, частью новая, но в основном сработанная в прошлом веке, была из клена и выглядела так, словно дерево каждый день натирали воском, по необходимости и без оной. Кроме клена, владелец квартиры любил и мебельный ситец, который пошел не только на обтяжку стульев и софы, но и на занавеси. Гостиная больше напоминала музей, чем жилую комнату.
— Пломондон отказался?
— Сказал, что нынче он не так уж и хорош. По крайней мере, не чета Гитнеру. Но выразил надежду, что тебе он будет по зубам.
— А чего ты так тяжело дышишь? Поднимался по лестнице?
— Пистолет ты можешь убрать, — заметил я.
Падильо глянул на свою правую руку, сжимающую пистолет иностранного производства, незнакомой мне марки. Затем сунул его за пояс, чуть левее пупка. Мне казалось, что это неудобное место для ношения оружия, но ему так нравилось, причем в критических ситуациях пистолет оказывался у него в руке за четыре десятых секунды, нередко спасая ему жизнь.
— А дышу я тяжело, — продолжил я, — потому что нарвался на двух парней, которые хотели избить меня.
— Случайная встреча, или они ждали именно тебя?
— Не просто ждали, но следовали за мной из Вашингтона. Я уж решил, что оторвался от них, но, похоже, недооценил их смекалку. А может, те, кто их направлял, поумнее меня.
— В последнем сомневаться не приходится. Будь у тебя хоть капля ума, ты бы сюда не приехал. Тебе бы сейчас сидеть в баре, на привычном месте.
— Раз уж ты заговорил...
— Шотландское или бурбон?
— Шотландское.
Падильо ретировался на кухню, а я вновь оглядел гостиную. Две двери плотно закрыты, третья вела в ванную. Я догадался, что за закрытыми дверями — спальни. Падильо принес два бокала, один протянул мне.
— А где король и его советник?
Падильо кивнул на одну из закрытых дверей.
— Там. Она закрывается за засов и три замка.
— А кто тут живет?
— Сорокалетняя старая дева, которая твердо решила остаться непорочной до самой смерти. Она на пару месяцев уехала в Европу. А квартиру оставила Ванде, которая приходится ей дальней родственницей.
— Раз уж я здесь, что я должен делать?
— Вернуться домой.
— Я думал, тебе нужен помощник.
— Мне нужен профессионал, а не любитель. Пусть даже и не бесталанный.
— Предложи мне вознаграждение, и я покину ряды любителей.
— Посмотри на себя, — он покачал головой.
— Без зеркала это нелегко.
— У тебя десять фунтов лишнего веса, и все они на животе. Тебе следовало надеть очки три года тому назад, но ты боишься, что они испортят твой профиль. Ты думаешь, что физические упражнения — это пешая прогулка от бара до дома, да и то при хорошей погоде. Ты выкуриваешь чуть ли не три пачки в день, кашляешь так сильно, словно у тебя эмфизема, а от спиртного у тебя наверняка цирроз печени, о чем ты не знаешь лишь потому, что не хочешь пройти профилактическое медицинское обследование. Толку от тебя ноль.
— Ты забыл упомянуть мои десны. С ними тоже не все в порядке.
Падильо глотнул виски.
— Куда тебе супротив Амоса Гитнера? Реакция у него лучше, чем у меня. Я не хочу говорить Фредль, что все произошло очень быстро и ты, скорее всего, даже ничего не почувствовал.
— Я могу сесть на него. Придавлю к полу.
— Это точно.
— Помощник тебе все равно нужен, а обратиться особо не к кому, так?
Он покачал головой.
— Варианты есть, но большинство кандидатов уже на том свете.
— А остальные испуганы.
— Не испуганы. Благоразумны, — поправил он меня. — Этого качества тебе всегда недоставало.
— Я уезжаю или остаюсь? — я допил виски. — Решать тебе.
Темные испанские глаза Падильо несколько мгновений не отрывались от моего лица, а потом он опять покачал головой, как мне показалось, печально.
— Ну что ж, раз уж ты здесь.
— Ты и представить себе не можешь, что значит для меня этот шанс.
— Если он дает тебе возможность сыграть труса, воспользуйся ею.
— Вы даете мне дельный совет, но я ему не последую.
— Дешевая мелодрама, — прокомментировал Падильо заключительные фразы нашего диалога, поставил бокал на стол и шагнул к закрытой двери. — Пора тебе познакомиться с королем.
— Как мне его звать? Король, ваше величество или Питер Пол?
— Попробуй мистер Кассим, если тебя не устроит просто «вы». Вроде бы он тут инкогнито.
— Ему нравится быть королем?
— Наверняка понравится, если мы сможем сохранить ему жизнь.
Глава 11
Король вышел первым. По моему разумению, на короля он не тянул, но едва ли я могу считаться специалистом в этом вопросе, ибо ранее общаться с царственными особами мне не доводилось. Падильо представил его как мистера Кассима, я нашел это очень демократичным, после чего мы обменялись крепким рукопожатием.
— Очень рад с вами познакомиться, — говорил он четко, безо всякого акцента, как и должно человеку, изучающему язык под руководством учителя-англичанина.
Затем меня представили Эмери Скейлзу, бывшему учителю и нынешнему советнику правителя королевства Ллакуа, и мы тоже пожали друг другу руки.
Скейлз постоянно находился рядом с королем и, если не говорил сам, внимательно вслушивался в каждое слово, произнесенное монархом. Я решил, что к возложенным на него обязанностям он относится на полном серьезе.
Пару они составляли запоминающуюся. Король — низкорослый, полный, в двадцать один год уже совершенно лысый. А может, в монастыре, где он провел пять лет, нашли способ избавляться от волос. Глаза его беспрерывно двигались, словно он искал, на чем остановить взор, и не находил ничего подходящего. Он постоянно улыбался, и я решил, что это нервное, так как зубы у него были плохие, и он мог бы не выставлять их на всеобщее обозрение. Теперь, подумал я, он разбогател и мог позволить себе недорогие коронки или хотя бы зубную щетку.
Скейлз возвышался над Кассимом более чем на голову. Длинный и тощий. С длинной, обтянутой кожей физиономией. Лет ему было под пятьдесят. Скорее всего, шанс попасть в высшее общество выпал на его долю в первый и последний раз, и он боялся, что неверный шаг может все испортить. Во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление.
Покончив с рукопожатиями, Скейлз повернулся к Падильо.
— Вы, кажется, говорили, что к нам присоединится некий мистер Пломондон.
— Он не смог приехать, но я сумел убедить мистера Маккоркла заменить его, — лгал Падильо, как всегда, виртуозно.
— Вы — очень крупный мужчина, — Кассим одарил меня очередной улыбкой.
Я решил, что нет нужды извиняться за мои габариты, тем более что на лишний жир приходилось лишь десять фунтов, а потому улыбнулся в ответ и кивнул.
— Работа телохранителя вам знакома?
— В общих чертах. Разумеется, у меня нет такого опыта, как у мистера Падильо.
— Возможно, нам придется уехать отсюда раньше намеченного. По пути сюда Маккоркл столкнулся с непредвиденными осложнениями. Похоже, они знают, что мы здесь.
— Это были Крагштейн и Гитнер? — спросил Скейлз.
— Нет. Эту парочку я раньше не видел. Я подумал, что оторвался от них в центре города, но они, судя по всему, знали, куда я еду.
— Это означает, что полку наших врагов прибыло, — опечалился Скейлз.
— Едва ли, — возразил я. — Те двое нам уже не страшны. Скорее всего они сейчас в тюрьме.
— Они попали туда не без вашего участия, мистер Маккоркл? — король опять улыбнулся.
— Каюсь, приложил руку.
— У вас есть на примете другое убежище, мистер Падильо? — полюбопытствовал Скейлз.
— В Нью-Йорке?
— Да.
— Найти его не составит труда. Но мы не можем перебираться куда-либо, не дождавшись звонка Ванды Готар.
Скейлз выудил из кармана жилетки старомодные золотые часы, щелкнул крышкой.
— Почти половина седьмого. Она должна позвонить с минуты на минуту.
Какое-то время все молчали, ожидая телефонного звонка. Поскольку его не последовало, Падильо счел возможным возобновить разговор.
— Ванда договаривается с руководством нефтяных компаний о процедуре подписания документов.
— А почему их нельзя прислать сюда с курьером? — поинтересовался я. — Нотариуса мы найдем за углом.
— Боюсь, этому препятствует значимость заключаемой сделки, мистер Маккоркл, — ответил на мой вопрос Скейлз. — Хотя подготовительная работа велась под руководством старшего брата его величества, подписание документов должно сопровождаться выполнением некоторых... формальностей. Вы понимаете, торжественная обстановка, присутствие высокопоставленных лиц.
— Но вы же не гонитесь за рекламой? — удивился я.
— Нет, конечно, но вся церемония будет заснята на пленку, а затем показана в Ллакуа в рамках образовательной компании, дабы подданные его величества знали, что все делается для их же блага.
— Присутствовать должен только мистер Кассим или кто-то еще из представителей Ллакуа?
Король нервно улыбнулся и провел рукой по гладкому черепу, словно проверяя, не пора ли его побрить.
— К сожалению, мистер Маккоркл, другие представители Ллакуа, что находятся в этой стране, и наняли господ Гитнера и Крагштейна. Мои соотечественники не жаждут увидеть на документах мою подпись. Они бы предпочли расписаться там сами.
— Вознаграждение расписавшемуся составит четыре миллиона, — заметил Падильо.
— Пять миллионов, — поправил его Скейлз с мечтательным выражением в глазах. Помолчал, наверное, прикидывая, как он потратит свою долю. Затем продолжил: — Ситуация, безусловно, довольно странная, но уж в такие времена мы живем, а ставки в данном конкретном случае очень высоки. Для некоторых речь идет лишь о личном обогащении. Но для его величества эта сделка — возможность превратить нищую страну в одно из экономических чудес света. Дать ее жителям...
Скейлз говорил бы еще минут пятнадцать, но зазвонил телефон. Падильо снял трубку.
— Слушаю.
Слушал он долго, и я видел, как побелели костяшки пальцев на правой, сжимающей трубку, руке. Разговор он закончил, не прощаясь, а трубку если не швырнул, то бросил на рычаг. Затем повернулся к нам. Рот его обратился в узкую твердую полоску.
— Мисс Готар? — спросил Скейлз.
Падильо покачал головой.
— Нет. Франц Крагштейн.
— Мой Бог, — ахнул Скейлз. — И что он сказал?
— Он дает нам час.
— На что?
— Чтобы убраться отсюда.
— А если мы не уберемся?
— Тогда он придет за нами.
Кассим в который уж раз улыбнулся.
— Но возможно ли такое? У нас очень прочная дверь.
Падильо коротко глянул на нее.
— Для Крагштейна это пустяк.
— Что-то у них не вяжется, — вмешался я.
— О чем ты? — повернулся ко мне Падильо.
— Зачем звонить? Почему просто не напасть?
— Где лучше нападать, здесь или на улице?
— С точки зрения Крагштейна, естественно, на улице.
— Так, может, нам следует оставаться в квартире? — спросил Скейлз. Угрозы Крагштейна его, похоже, не волновали. Да и король, усевшийся в кресло, не выказывал признаков беспокойства. Я решил, что для тех, кто выбирает карьеру телохранителя, лучше клиента, чем король, не сыскать.
— Мы пробудем здесь, пока не позвонит Ванда. Потом переберемся в другое место.
— Вы уже знаете куда? — вежливо спросил Скейлз.
— Будем действовать по ситуации, — не стал раскрывать карты Падильо.
Разговор увял, и мы молча сидели в ситцево-кленовой гостиной, разглядывая рисунок ковра на полу да пейзажи, развешанные по стенам. Телефонный звонок заставил нас всех вздрогнуть. Трубку вновь взял Падильо.
— Слушаю.
Но этот раз позвонила Ванда.
— Один момент, — прервал он ее и посмотрел на меня. — В той комнате параллельный аппарат, — он указал на спальню, из которой вышли король и Скейлз. — Пойди послушай.
Аппарат стоял на столике у кровати. Я взял трубку.
— Нас слушает Маккоркл.
— Почему? — легкое удивление в голосе Ванды.
— Потому что он здесь. И в деле.
— Ты же говорил про Пломондона.
— Он думает, что Гитнер ему не по зубам.
— А Маккоркл так не думает?
— Он просто не знает Гитнера.
— С Гитнером ему не справиться. Я не уверена по силам ли это тебе.
— Нам представился случай выяснить это в течение ближайших пятнадцати минут. Крагштейн предоставил нам право выбора: или мы выходим на улицу, или он приходит в нашу квартиру.
— Разберись с этим сам, — ни вопросов, ни комментариев, ни даже советов. Абсолютная уверенность в том, что Падильо и сам знает, что нужно делать.
— Долго нам торчать в Нью-Йорке?
— Еще два дня.
— А потом?
— Сан-Франциско.
— Глупость какая-то.
— Нефтяные компании поставили такое условие. Документы подписываются там, и более нигде. Они ничего не хотят менять. Я пыталась уговорить их.
— А ты объяснила им, сколь велики наши шансы попасть на другой конец страны при наличии таких противников?
— Объяснила. Они ничуть не огорчились.
— То есть они не заинтересованы в этой сделке?
— Заинтересованы, но, случись что-то с Кассимом, они найдут ему замену.
— Понятно. Я дам тебе номер, по которому ты сможешь связаться с нами в ближайшие два дня, — он продиктовал семь цифр. Я предположил, что записывать их Ванде не пришлось. Память у нее была, как у Падильо: они оба наверняка помнили даже номер своего шкафчика в школьной раздевалке.
— Я позвоню из Сан-Франциско, — пообещала она.
— Где ты сейчас?
— Там, где много денег. В Далласе.
— Позвони завтра в это же время.
— Хорошо. Кстати, мистер Маккоркл?
— Да?
— Мы увидимся в Сан-Франциско?
— Скорее всего.
— Прекрасный город? Не правда ли?
— Мое мнение не в счет. Я там родился.
— Правда? Надеюсь, вы собираетесь там же и умереть?
Гудки отбоя раздались прежде, чем я нашелся с остроумным ответом, так что мне осталось лишь положить трубку и отдать должное спальне старой девы. Если в гостиной царствовали клен и ситец, то в спальне — секс и грех. Множество зеркал, огромная круглая кровать под меховым покрывалом, если не из котика, то из соболя, приглушенный свет, канапе на двоих, на случай, что кровать покажется не слишком удобной. То была спальня проститутки высшего разряда или старой девы, мечтающей стать проституткой. В последнем случае я мог только пожалеть ее.
Когда я вышел из спальни, мое внимание сразу же привлек король. Он стоял на коленях у стула, сложив руки перед грудью, с откинутой назад головой, закрытыми глазами. Губы его беззвучно шевелились, вероятно повторяя слова молитвы. Скейлз наблюдал за ним, изредка кивая головой, а Падильо, который не слишком жаловал религию, проверял, заряжен ли его пистолет.
— Очень рад с вами познакомиться, — говорил он четко, безо всякого акцента, как и должно человеку, изучающему язык под руководством учителя-англичанина.
Затем меня представили Эмери Скейлзу, бывшему учителю и нынешнему советнику правителя королевства Ллакуа, и мы тоже пожали друг другу руки.
Скейлз постоянно находился рядом с королем и, если не говорил сам, внимательно вслушивался в каждое слово, произнесенное монархом. Я решил, что к возложенным на него обязанностям он относится на полном серьезе.
Пару они составляли запоминающуюся. Король — низкорослый, полный, в двадцать один год уже совершенно лысый. А может, в монастыре, где он провел пять лет, нашли способ избавляться от волос. Глаза его беспрерывно двигались, словно он искал, на чем остановить взор, и не находил ничего подходящего. Он постоянно улыбался, и я решил, что это нервное, так как зубы у него были плохие, и он мог бы не выставлять их на всеобщее обозрение. Теперь, подумал я, он разбогател и мог позволить себе недорогие коронки или хотя бы зубную щетку.
Скейлз возвышался над Кассимом более чем на голову. Длинный и тощий. С длинной, обтянутой кожей физиономией. Лет ему было под пятьдесят. Скорее всего, шанс попасть в высшее общество выпал на его долю в первый и последний раз, и он боялся, что неверный шаг может все испортить. Во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление.
Покончив с рукопожатиями, Скейлз повернулся к Падильо.
— Вы, кажется, говорили, что к нам присоединится некий мистер Пломондон.
— Он не смог приехать, но я сумел убедить мистера Маккоркла заменить его, — лгал Падильо, как всегда, виртуозно.
— Вы — очень крупный мужчина, — Кассим одарил меня очередной улыбкой.
Я решил, что нет нужды извиняться за мои габариты, тем более что на лишний жир приходилось лишь десять фунтов, а потому улыбнулся в ответ и кивнул.
— Работа телохранителя вам знакома?
— В общих чертах. Разумеется, у меня нет такого опыта, как у мистера Падильо.
— Возможно, нам придется уехать отсюда раньше намеченного. По пути сюда Маккоркл столкнулся с непредвиденными осложнениями. Похоже, они знают, что мы здесь.
— Это были Крагштейн и Гитнер? — спросил Скейлз.
— Нет. Эту парочку я раньше не видел. Я подумал, что оторвался от них в центре города, но они, судя по всему, знали, куда я еду.
— Это означает, что полку наших врагов прибыло, — опечалился Скейлз.
— Едва ли, — возразил я. — Те двое нам уже не страшны. Скорее всего они сейчас в тюрьме.
— Они попали туда не без вашего участия, мистер Маккоркл? — король опять улыбнулся.
— Каюсь, приложил руку.
— У вас есть на примете другое убежище, мистер Падильо? — полюбопытствовал Скейлз.
— В Нью-Йорке?
— Да.
— Найти его не составит труда. Но мы не можем перебираться куда-либо, не дождавшись звонка Ванды Готар.
Скейлз выудил из кармана жилетки старомодные золотые часы, щелкнул крышкой.
— Почти половина седьмого. Она должна позвонить с минуты на минуту.
Какое-то время все молчали, ожидая телефонного звонка. Поскольку его не последовало, Падильо счел возможным возобновить разговор.
— Ванда договаривается с руководством нефтяных компаний о процедуре подписания документов.
— А почему их нельзя прислать сюда с курьером? — поинтересовался я. — Нотариуса мы найдем за углом.
— Боюсь, этому препятствует значимость заключаемой сделки, мистер Маккоркл, — ответил на мой вопрос Скейлз. — Хотя подготовительная работа велась под руководством старшего брата его величества, подписание документов должно сопровождаться выполнением некоторых... формальностей. Вы понимаете, торжественная обстановка, присутствие высокопоставленных лиц.
— Но вы же не гонитесь за рекламой? — удивился я.
— Нет, конечно, но вся церемония будет заснята на пленку, а затем показана в Ллакуа в рамках образовательной компании, дабы подданные его величества знали, что все делается для их же блага.
— Присутствовать должен только мистер Кассим или кто-то еще из представителей Ллакуа?
Король нервно улыбнулся и провел рукой по гладкому черепу, словно проверяя, не пора ли его побрить.
— К сожалению, мистер Маккоркл, другие представители Ллакуа, что находятся в этой стране, и наняли господ Гитнера и Крагштейна. Мои соотечественники не жаждут увидеть на документах мою подпись. Они бы предпочли расписаться там сами.
— Вознаграждение расписавшемуся составит четыре миллиона, — заметил Падильо.
— Пять миллионов, — поправил его Скейлз с мечтательным выражением в глазах. Помолчал, наверное, прикидывая, как он потратит свою долю. Затем продолжил: — Ситуация, безусловно, довольно странная, но уж в такие времена мы живем, а ставки в данном конкретном случае очень высоки. Для некоторых речь идет лишь о личном обогащении. Но для его величества эта сделка — возможность превратить нищую страну в одно из экономических чудес света. Дать ее жителям...
Скейлз говорил бы еще минут пятнадцать, но зазвонил телефон. Падильо снял трубку.
— Слушаю.
Слушал он долго, и я видел, как побелели костяшки пальцев на правой, сжимающей трубку, руке. Разговор он закончил, не прощаясь, а трубку если не швырнул, то бросил на рычаг. Затем повернулся к нам. Рот его обратился в узкую твердую полоску.
— Мисс Готар? — спросил Скейлз.
Падильо покачал головой.
— Нет. Франц Крагштейн.
— Мой Бог, — ахнул Скейлз. — И что он сказал?
— Он дает нам час.
— На что?
— Чтобы убраться отсюда.
— А если мы не уберемся?
— Тогда он придет за нами.
Кассим в который уж раз улыбнулся.
— Но возможно ли такое? У нас очень прочная дверь.
Падильо коротко глянул на нее.
— Для Крагштейна это пустяк.
— Что-то у них не вяжется, — вмешался я.
— О чем ты? — повернулся ко мне Падильо.
— Зачем звонить? Почему просто не напасть?
— Где лучше нападать, здесь или на улице?
— С точки зрения Крагштейна, естественно, на улице.
— Так, может, нам следует оставаться в квартире? — спросил Скейлз. Угрозы Крагштейна его, похоже, не волновали. Да и король, усевшийся в кресло, не выказывал признаков беспокойства. Я решил, что для тех, кто выбирает карьеру телохранителя, лучше клиента, чем король, не сыскать.
— Мы пробудем здесь, пока не позвонит Ванда. Потом переберемся в другое место.
— Вы уже знаете куда? — вежливо спросил Скейлз.
— Будем действовать по ситуации, — не стал раскрывать карты Падильо.
Разговор увял, и мы молча сидели в ситцево-кленовой гостиной, разглядывая рисунок ковра на полу да пейзажи, развешанные по стенам. Телефонный звонок заставил нас всех вздрогнуть. Трубку вновь взял Падильо.
— Слушаю.
Но этот раз позвонила Ванда.
— Один момент, — прервал он ее и посмотрел на меня. — В той комнате параллельный аппарат, — он указал на спальню, из которой вышли король и Скейлз. — Пойди послушай.
Аппарат стоял на столике у кровати. Я взял трубку.
— Нас слушает Маккоркл.
— Почему? — легкое удивление в голосе Ванды.
— Потому что он здесь. И в деле.
— Ты же говорил про Пломондона.
— Он думает, что Гитнер ему не по зубам.
— А Маккоркл так не думает?
— Он просто не знает Гитнера.
— С Гитнером ему не справиться. Я не уверена по силам ли это тебе.
— Нам представился случай выяснить это в течение ближайших пятнадцати минут. Крагштейн предоставил нам право выбора: или мы выходим на улицу, или он приходит в нашу квартиру.
— Разберись с этим сам, — ни вопросов, ни комментариев, ни даже советов. Абсолютная уверенность в том, что Падильо и сам знает, что нужно делать.
— Долго нам торчать в Нью-Йорке?
— Еще два дня.
— А потом?
— Сан-Франциско.
— Глупость какая-то.
— Нефтяные компании поставили такое условие. Документы подписываются там, и более нигде. Они ничего не хотят менять. Я пыталась уговорить их.
— А ты объяснила им, сколь велики наши шансы попасть на другой конец страны при наличии таких противников?
— Объяснила. Они ничуть не огорчились.
— То есть они не заинтересованы в этой сделке?
— Заинтересованы, но, случись что-то с Кассимом, они найдут ему замену.
— Понятно. Я дам тебе номер, по которому ты сможешь связаться с нами в ближайшие два дня, — он продиктовал семь цифр. Я предположил, что записывать их Ванде не пришлось. Память у нее была, как у Падильо: они оба наверняка помнили даже номер своего шкафчика в школьной раздевалке.
— Я позвоню из Сан-Франциско, — пообещала она.
— Где ты сейчас?
— Там, где много денег. В Далласе.
— Позвони завтра в это же время.
— Хорошо. Кстати, мистер Маккоркл?
— Да?
— Мы увидимся в Сан-Франциско?
— Скорее всего.
— Прекрасный город? Не правда ли?
— Мое мнение не в счет. Я там родился.
— Правда? Надеюсь, вы собираетесь там же и умереть?
Гудки отбоя раздались прежде, чем я нашелся с остроумным ответом, так что мне осталось лишь положить трубку и отдать должное спальне старой девы. Если в гостиной царствовали клен и ситец, то в спальне — секс и грех. Множество зеркал, огромная круглая кровать под меховым покрывалом, если не из котика, то из соболя, приглушенный свет, канапе на двоих, на случай, что кровать покажется не слишком удобной. То была спальня проститутки высшего разряда или старой девы, мечтающей стать проституткой. В последнем случае я мог только пожалеть ее.
Когда я вышел из спальни, мое внимание сразу же привлек король. Он стоял на коленях у стула, сложив руки перед грудью, с откинутой назад головой, закрытыми глазами. Губы его беззвучно шевелились, вероятно повторяя слова молитвы. Скейлз наблюдал за ним, изредка кивая головой, а Падильо, который не слишком жаловал религию, проверял, заряжен ли его пистолет.