Томас Шерред. Неоцененная попытка

   - Это, - сказал я, - мы обсудим позже. И думается, я знаю, что у вас на уме. Нас устроят обычные для подобных контрактов условия, и нам безразлично, выпотрошите вы тех, с кем будете иметь дело, или нет. Чего душа не знает, о том не страдает.
   Именно это он и хотел услышать. В Голливуде, как в джунглях, каждый готов вцепиться другому в глотку.
   - Хорошо. Кесслер, приготовьтесь печатать копии.
   - Всегда готов.
   - Маррс, запускайте рекламу... - И, повернувшись к нам, он закончил: Какие у вас пожелания на этот счет?
   Этот вопрос мы с Майком обговорили между собой заранее.
   - Как вы считаете лучше, так и делайте, - не спеша сказал я. - Бог с ней, со славой: мы ее не ищем, но избегать тоже не будем. Для прессы мы два провинциальных простака, которым подфартило. Спускайте на тормозах любые вопросы о том, где снимали кинокартину, но осторожно, чтобы это не бросалось в глаза. Придется туго, когда будете говорить о несуществующих актерах, но вы должны как-то выкрутиться.
   Маррс застонал, а Джонсон ухмыльнулся: - Он выкрутится.
   - Мы будем рады, если за техническое исполнение фильма вам поставят наивысшую оценку, потому что вы блестяще справились с этой задачей.
   Кесслер вполне заслуженно воспринял это как личный комплимент.
   - Прежде чем перейти к другим вопросам, мы хотели бы сообщить, что часть материала была отснята непосредственно в Детройте.
   Услышав это, все привстали со стульев.
   - Мы с Майком открыли новый метод операторской работы с использованием кинотрюков и комбинированных съемок.
   Кесслер хотел что-то сказать и уже приоткрыл было рот, но передумал.
   - Мы не намерены раскрывать, как это делалось и где именно комбинированная съемка, но вы должны признать, что обнаружить разницу между комбинированными и натурными съемками невозможно.
   Они усиленно закивали: - Совершенно невозможно. Столько лет в кинематографе, все проходит через наши руки... Какие же эпизоды...
   - Этого я вам не скажу. Наш метод не запатентован и не будет патентоваться как можно дольше.
   Никто не обиделся. У профессионалов взгляд наметанный. Если уж они не улавливали разницы, то, значит, комбинированные съемки были виртуозны. Им было понятно, почему мы хотим сохранить в тайне столь совершенный метод.
   - Мы можем дать твердую гарантию, что позднее вас ожидает новая работа.
   Их интерес был очевиден.
   - Не будем предсказывать, когда именно, или договариваться о чем-то конкретном, но у нас в колоде еще найдутся один-два козырных туза. Нам понравилось сотрудничать с вами, и мы хотим, чтобы впредь было так же. А теперь просим извинить: у нас свидание с блондинкой.
   Джонсон не ошибся: за право проката торг шел как на аукционе. Мы, точнее, Джонсон, заключили весьма выгодный контракт с компанией "Юнайтед Амьюзмент" и сетью принадлежащих ей кинотеатров. Разбойник Джонсон получил обусловленный процент прибыли от нас и, видимо, сорвал еще более жирный куш с "Юнайтед". Кесслер и другие сотрудники Джонсона подняли в специальных журналах жуткую шумиху, хвастаясь своей причастностью к созданию фильма, завоевавшего Оскара. И не только Оскара, но и все другие призы и премии, какие когдалибо присуждались кинокартинам. Даже европейцы пришли от него в восторг. Они ведь обожают реализм. И, посмотрев фильм, поняли, что перед ними настоящее искусство.
   Впрочем, это поняли и все остальные.
   Наш успех вскружил Руфи голову. Она сразу же захотела обзавестись секретарем. Ей и правда нужен был помощник, .чтобы отбиваться от всяких придурков, которые нам проходу не давали. Мы разрешили ей нанять помощницу. Она подыскала хорошую машинистку лет пятидесяти. Руфь - девушка интересная и себе на уме.
   Когда ее отец стал усиленно намекать, что мечтает взглянуть на Тихий океан, мы увеличили ей жалованье с условием, что папаша останется подальше от нас. Мы и втроем весело проводили время.
   Премьера фильма состоялась одновременно в НьюЙорке и Голливуде. Мы отправились на премьеру вместе с Руфью, в смокингах, важные, как лорды. Прекрасное это чувство - сидя ранним утром на полу, читать рецензии, от которых приятно кружится голова. Еще лучше знать, что денег у тебя куры не клюют. Джонсон и его люди полностью разделяли наше ликованье. Думаю, вначале кошелек у него был не слишком тугой, и теперь все мы с наслаждением купались в лучах славы.
   А слава была поистине лучезарная. Каждый из нас стал знаменитостью, о нас писали и говорили даже больше, чем мы смели надеяться. Кто-то пустил-таки слух, что мы изобрели новый аппарат для комбинированных съемок, и все крупные кинокомпании охотились за этим, как они полагали, чрезвычайно удобным и экономичным изобретением. Киностудии, которые даже и не помышляли снимать полнометражный костюмно-исторический фильм, глядя на то, какие сборы делает "Александр Македонский", тотчас же включили такие фильмы в свои творческие планы. Как сообщил Джонсон, в наш адрес поступило несколько весьма заманчивых предложений, но мы с притворно кислыми минами объявили, что завтра улетаем в Детройт, и просили его на время подменить нас. Помоему, он не поверил, что мы действительно покидаем Голливуд, но мы не шутили. И уехали на следующий же день.
   В Детройте мы сразу взялись за работу, воодушевленные сознанием, что избрали правильный путь. Руфь с утра до вечера отражала натиск бесчисленных визитеров. Мы не принимали ни журналистов, ни бизнесменов - никого.
   Времени не было. Мы занимались фотографией. Отсылали проявлять в Рочестер негатив за негативом. Оттиски возвращались к нам, а негативы оставались на хранении в Рочестере. Из Нью-Йорка мы пригласили представителя одного из крупнейших издательств страны и заключили с ним контракт.
   Если заинтересуешься, то в вашей центральной библиотеке найдутся выпущенные нами книги. Сотни больших тяжелых томов, на каждой странице четкий оттиск с негатива размером 20 X 25 см. Собрание таких томов было направлено во все главные библиотеки и университеты мира. Мы с Майком получили огромное удовольствие, разрешив кое-какие проблемы, над разгадкой которых ученые бились долгие годы. Например, в посвященный Римской империи том вошел целый ряд иллюстраций, изображающих внутреннее устройство не только трирем, но и боевой пентеры. (Разумеется, это отнюдь не убедило ни профессуру, ни яхтсменов-любителей.) Мы опубликовали серию панорамных фотоснимков Рима (сделанных с интервалом в столетие), показав, как менялся город на протяжении тысячи лет. Виды с птичьего полета - Равенна и Лондиниум, Пальмира и Помпеи, Эборакум (ныне Йорк) и Византии. Да, незабываемые были дни! Мы посвятили по тому Греции, Риму, Персии, Криту, Египту и Византии. Опубликовали фотографии Парфенона и Фаросского маяка, портреты Ганнибала, Цезаря и Верцингеторига; фотографии стен Вавилона, строительства пирамид и дворца ассирийского царя Саргона, воспроизвели страницы утерянных исторических записок Тита Ливия и пьес Еврипида. И многое другое.
   Несмотря на баснословную цену, второе издание этих книг поразительно большим тиражом разошлось среди частных лиц. Будь цена поменьше, интерес к истории стал бы еще более модным увлечением.
   Ажиотаж почти улегся, когда итальянские археологи, раскапывая еще не исследованный район Помпеи, погребенных под слоем вулканического пепла, наткнулись на небольшой храм как раз в том месте, где он был изображен на опубликованной нами фотографии. Археологам выделили дополнительные средства, и они обнаружили развалины прочих зданий, чье местонахождение в точности повторяло план города, запечатленный на нашем фотоснимке. Эти руины были скрыты от человеческого взора без малого две тысячи лет. Все тут же завопили, что мы нечаянно сделали ошеломляющее открытие. Глава одной из калифорнийских сект всерьез заподозрил, что мы - перевоплощение двух римских гладиаторов по имени Джо.
   Чтобы обрести мир и покой, мы с Майком перебрались со всем скарбом в нашу студию. Подвал старого банка, предназначенный для хранения ценностей, по нашей просьбе был оставлен нетронутым, и на время отлучек мы запирали там свою аппаратуру. Если Руфь не успевала просмотреть почту, мы выбрасывали все, не читая. Малопомалу здание стало здорово смахивать на неплохую, но дешевую столовку. Мы наняли дюжих частных детективов, чтобы оградить себя от наиболее назойливых посетителей, и установили систему защитной сигнализации. Мы были заняты очередной работой: снимали новый полнометражный художественный фильм.
   По-прежнему придерживаясь исторической тематики, мы на сей раз попытались сделать то, что сделал англичанин Гиббон в своей "Истории упадка и разрушения Римской империи". И по-моему, нам это удалось. За четыре часа нельзя, конечно, полностью охватить два тысячелетия, но можно - как поступили мы - показать распад великой цивилизации и то, каким он был болезненно-мучительным. Нас здорово раскритиковали за то, что мыде почти совершенно пренебрегли Иисусом Христом и христианством, но раскритиковали несправедливо и незаслуженно. Мало кто знал тогда и знает сейчас, что в качестве пробного шара мы включили в картину несколько эпизодов о самом Христе и связанных с ним событиях. Эти эпизоды пришлось вырезать. Как известно, в Цензурную комиссию входят и католики, и протестанты. Так вот они (то есть комиссия) буквально взвились от возмущения. Мы не очень возражали, когда они заявили, что наша "трактовка по всем христианским нормам" богохульна, неприлична, предвзята и неточна. "Ведь Он, - вопили и причитали цензоры, - даже внешне не похож на себя", и были правы: Христос не был похож ни на одно изображение, какое они могли видеть. Тогда-то мы и решили, что нет ни малейшего смысла задевать чьи-либо религиозные верования. Поэтому в наших фильмах не найдешь противоречий с общепринятыми историческими, социологическими и религиозными концепциями традиционно признанных авторитетов. Кстати, наша киноэпопея о Риме отнюдь не случайно настолько мало расходится с историей (как она изложена в учебниках), что лишь несколько особенно ретивых специалистов отважились привлечь наше внимание к якобы обнаруженным ими неточностям. Мы пока не были готовы приступить к широкой ревизии истории, потому что не могли открыть свой источник информации.
   После просмотра нашего фильма о Риме Джонсон в душе стал перед нами навытяжку и взял под козырек.
   Его люди сразу же принялись за дело, а работу мы организовали так же, как в первый раз. Однако Кесслер с решительным видом отозвал меня в сторону: - Эд, я намерен любой ценой выяснить, откуда у вас эти киноматериалы.
   Я ответил, что когда-нибудь он это узнает.
   - А я имею в виду не когда-нибудь, а сегодня, сейчас. Байкой насчет Европы можно отделаться один раз, но не два. Меня не проведешь, да и других тоже. Ну так что?
   Я сказал, что должен посоветоваться с компаньоном.
   Обсудив назревающий конфликт, мы с Майком решили созвать совещание.
   - Кесслер говорит, что у него возникли трудности. Полагаю, всем вам известно, о чем идет речь.
   Все были в курсе дела.
   - Кстати, Кесслер прав, - заметил Джонсон. - Нас не проведешь. Откуда у вас эти материалы?
   Я обернулся к Майку: - Хочешь ответить?
   Он мотнул головой: - У тебя лучше получается.
   - Ну хорошо.
   Кесслер чуть подался вперед, Маррс закурил очередную сигарету.
   - Мы не врали и не преувеличивали, утверждая, что снимали фильм сами. Все кадры до единого сняты здесь, в Соединенных Штатах, за последние несколько месяцев. Как это делалось - не говоря уж о том, почему и где, мы в данный момент раскрыть не можем.
   Кесслер возмущенно фыркнул.
   - Разрешите мне закончить. Мы все отлично знаем, что делаем большие деньги, причем в хорошем темпе. И впереди ждут новые, не менее выгодные дела. У нас задуманы еще пять кинофильмов. Три из них мы намерены сделать совместно с вами, как и предыдущие. Два последних фильма объяснят вам и причины всей этой детской игры в молчанку, как выразился Кесслер, и еще другой мотив, который мы пока держим в тайне. Эти два фильма покажут вам как наши мотивы, так и наши методы: то и другое одинаково важно. Ну как, удовлетворены? Можно продолжать сотрудничать на такой основе?
   Кесслер не был удовлетворен: - Для меня все это - пустые слова. Мы что, стадо баранов?
   Джонсон прежде всего подумал о своем банковском счете: - Еще пять фильмов. Два, а может, четыре года.
   Маррс был настроен скептически: - Кого вы думаете столько времени водить за нос? Где ваша студия? Где ваши актеры? Где вы снимаете натуру? Где достаете костюмы, бутафорию и статистов? В одном-единственном кадре у вас участвуют сорок тысяч человек, и таких кадров немало. Возможно, вы сумеете заткнуть рот мне, но кто ответит на вопросы, которые уже задают такие кинокомпании, как "Метро", "Фокс", "Парамаунт" и "РКО"? Там не дураки сидят, они свое дело знают. Как, по-вашему, я должен организовывать фильму рекламу, если сам ни черта не знаю?
   Джонсон велел Маррсу на время заткнуться и не мешать ему думать. Нам с Майком было очень не по себе.
   Но что мы могли сделать: сказать правду и кончить свои дни в смирительных рубашках?
   - Маррс, - наконец произнес Джонсон, - может, попробуем такой ход? У этих ребят есть, мол, договоренность с Советским правительством, и фильмы они снимают, скажем, где-то в Сибири. Туда так просто не доберешься. Чем заняты русские, никто никогда понятия не имеет...
   - Ерунда, - решительно отверг Маррс. - Один намек, что фильмы сняты в России, - и нас всех причислят к красным. Прибыли уменьшатся наполовину.
   - Ладно, не в России. - Джонсон уже завелся. - В одной из небольших стран на границе с Сибирью, или с Арменией, или еще где-нибудь в таком роде. И русские вообще не имеют отношения к этим фильмам. На самом деле фильмы сняты немцами и австрийцами, которые оказались в русской зоне оккупации, а после войны переехали в какое-то другое место. Военная истерия теперь улеглась, и люди признают, что у немцев хорошее чувство истории. Сыграем на сочувствии к беженцам, которые вывезли из-под носа у гестапо свою плохонькую аппаратуру и в тяжелых климатических условиях делают сейчас блестящие кинокартины. Вот вам и ответ!
   - А если русские заявят, что мы рехнулись и что в их зоне никогда не было таких перемещенных немцев? - усомнился Маррс.
   - Кто читает опровержения на последней странице?с ходу парировал Джонсон. - Кто поверит русским на слово? Кого это волнует? Возможно, некоторые даже подумают, что мы говорим правду, и начнут шарить по своим задворкам в поисках того, чего и в помине нет! У вас нет возражений? обратился он ко мне и Майку.
   Мы с Майком переглянулись.
   - У нас нет.
   - А как остальные? Кесслер? Бернстейн?
   Все согласились продолжать сотрудничать, пока мы не дадим иной команды, но сделали это неохотно и были далеко не в восторге.
   Мы выразили горячую благодарность: - Вы не пожалеете.
   У Кесслера на этот счет были серьезные сомнения, но Джонсон ловко выпроводил всех из кабинета - не грех и поработать. Еще один барьер не то взят, не то обойден.
   "Рим" был выпущен в прокат в намеченный срок и вызвал столь же благожелательные отклики. "Благожелательные", пожалуй, неподходящее слово для рецензий, после которых очереди в билетные кассы растянулись на несколько кварталов. Маррс хорошо поработал над рекламой. Даже газеты, принадлежащие тресту, который впоследствии с такой злобой обрушился на нас, были заворожены магическим красноречием Маррса и выступили с пространными редакционными статьями, призывая читателей посмотреть "Рим".
   В третьей нашей картине - "Пламя над Францией" - мы исправили некоторые ошибочные представления о Великой французской революции и наступили кое-кому на мозоль. К счастью, хотя это отнюдь не входило в наши расчеты, в Париже у власти оказалось либеральное правительство, которое полностью поддержало нас, предоставив необходимые материалы. По нашей просьбе оно опубликовало неизвестные до тех пор документы, удачно затерявшиеся в архивах Национальной библиотеки. Не помню, кто был тогда очередным претендентом на французский трон. После искусной подначки одного из вездесущих рекламных агентов Маррса претендент вчинил нам судебный иск на полную сумму сборов от фильма, требуя компенсации за клевету на Бурбонов. Адвокат, которого для нас отыскал Джонсон, заманил бедолагу в зал суда и там разнес в пух и прах. Самюэле - так звали адвоката - и Маррс получили солидное вознаграждение, а претендент несолоно хлебавши перебрался в Гондурас.
   В разгар этих событий тон газетных комментариев стал потихоньку меняться. До сих пор на нас смотрели как на гибрид Шекспира с Барнумом[Ф. Г. Барнум (1810-1891) - известный американский антрепренер, создатель крупнейшего в США цирка. . Но поскольку на свет божий начали выплывать давно забытые факты, двоетрое весьма известных консерваторов угрюмо забубнили себе под нос, что не стоит, мол, ворошить прошлое и что мы, скорей всего, просто назойливые пакостники. Лишь немалые средства, выделенные нами на рекламу, удерживали их от более злобных выпадов.
   На этом я пока прерву повествование и уделю несколько строк нашей личной жизни. Я почти ничего не говорил о Майке, главным образом потому, что он сам просит об этом. Он предоставляет мне вести все переговоры и рисковать, тогда как сам уютно посиж.ивает в мягком кресле. Я надрываюсь, кричу и спорю, а он сидит себе с невозмутимым видом и помалкивает. Ведь от него слова не дождешься и уж тем более никогда не подумаешь, что под этой вежливой невозмутимостью таится блестящий ум - острый и разящий как кинжал - и тонкое чувство юмора. Да, конечно, скрывать не буду, случалось, мы кутили, порою шумно, но обычно бывали слишком заняты, слишком увлечены делом, чтобы попусту тратить время. Руфь, пока работала с нами, была хорошим компаньоном и для танцев, и для пирушек. Молодая, красивая, она как будто бы любила наше общество. Я даже подумывал, что мое отношение к ней способно перерасти в нечто более серьезное. Однако мы оба - точнее, мы трое - вовремя обнаружили, что на многое смотрим совершенно по-разному. Поэтому мы не испытали особого разочарования, когда она заключила контракт с кинокомпанией "Метро". Контракт сулил ей все, о чем она мечтала: славу, богатство, счастье и внимание лично к ней, на что она, безусловно, вправе была рассчитывать.
   Она снимается во второсортных кинокартинах и плохоньких сериалах, и материально ей живется лучше, чем она когда-либо могла надеяться. Что у нее на душе - не знаю. Мы уже давненько не получали от нее писем, и, по-моему, ей предстоит очередной развод. Может, так оно и должно быть.
   Но хватит о Руфи. Я и так уж забежал вперед. Надо сказать, что с самого начала мы с Майком неодинаково понимали конечную цель нашей деятельности. Майк был фанатичным поборником усовершенствования мира и хотел добиться этого, навсегда избавив человечество от войн. "Война, любил повторять он, - и только война, виновата, что человечество растратило большую часть своей истории на то, чтобы попросту выжить. Теперь, с появлением атомного оружия, человечество несет в себе зерна самоуничтожения. Поэтому помоги мне, Эд, внести свою лепту в предотвращение войны, иначе я не вижу в жизни никакого смысла. И я от своего намерения не отступлю!" Он действительно хотел положить конец войнам. И сказал мне об этом в первый же день нашего знакомства. Тогда я воспринял эту идею вполне однозначно - фантастическая мечта полуголодного энтузиаста. В его изобретении я видел только лишь путь к роскоши и личному счастью и верил, что вскоре он посмотрит на мир моими глазами. Но я заблуждался.
   Нельзя жить и работать бок о бок с хорошим человеком, не восхищаясь теми качествами, которые делают его достойным любви и уважения. И еще одно: печалиться о недугах мира гораздо легче, когда у тебя самого все в порядке. Гораздо легче проявлять сознательность и поступать по совести, когда тебе это по карману. Взглянув вокруг через розовые очки благополучия, я уже наполовину выиграл битву с самим собой. А после того как я осознал, до чего прекрасным мог бы стать мир, моя внутренняя борьба закончилась. Насколько помню, перелом во мне произошел во время работы над фильмом "Пламя над Францией". Но дело не в датах. Дело в другом: с тех пор мы с Майком стали неразлучными друзьями и соратниками. И разногласия у нас случались только по одному поводу: когда лучше сделать перерыв и перехватить сандвич. Большую часть нашего скудного досуга мы проводили вдвоем: запирались на ночь в студии, подкатывали поближе переносной бар, откупоривали бутылку пива и, устроившись поудобнее, отдыхали. Иногда после одной-двух бутылок мы включали аппарат и отправлялись в путешествие.
   Где мы только не побывали и чего только не видели.
   То целый вечер следили за пройдохой поэтом Франсуа Вийоном, то бродили по городу с Гаруном аль-Рашидом (уж если кому и стоило родиться на несколько веков позже, так именно этому беспечному калифу). Порой - в дурном настроении или вконец приуныв - наблюдали за ходом Тридцатилетней войны, а когда хотели подурачиться, заглядывали в Радио-Сити в уборные к актрисам.
   У Майка неизменный и острый интерес вызывала гибель Атлантиды вероятно, он боялся, что люди, вновь открыв тайну ядерной энергии, повторят эту катастрофу. Когда же я впадаю в дремоту, он наверняка переносится к началу начал, к возникновению нашей нынешней Вселенной.
   Если как следует поразмыслить, то, пожалуй, даже к лучшему, что ни один из нас не женился. Конечно, у нас есть надежды на будущее, но сейчас мы оба устали от людей, устали от алчных физиономий и жадных рук. Стоит ли удивляться, что в обществе, где ценятся в первую очередь богатство, власть и сила, даже та порядочность, что сохранилась, рождена страхом перед действительностью или тревогой за завтрашний день. Мы видели в мире столько подспудных, темных делишек - можете назвать это подглядыванием, если хотите, - что отучили себя принимать за чистую монету внешние проявления сердечности и доброты. Всего лишь раз мы с Майком заглянули в частную жизнь человека, которого знали, любили и уважали. Этого было достаточно. С того дня мы взяли себе за правило принимать людей такими, как они есть.
   Следующие две кинокартины - "Свободу американцам!" о Войне за независимость и "Братья и пушки" о Гражданской войне в США 1861 -1865 годов - вышли на экран почти одновременно. И грянул гром! Каждый третий политикан, целое сонмище так называемых просветителей и все казенные патриоты выступили в поход за нашими скальпами. Все отделения таких ультрапатриотических организаций, как Дочери Американской Революции, Сыны ветеранов Союза и Дочери Конфедерации, очертя голову дружно ринулись в бой. Юг неистовствовал. В южных штатах оба фильма были сразу же запрещены: второй - потому что был правдив, первый - потому что цензура - болезнь заразная. И оставались под запретом до тех пор, пока не спохватились профессиональные политики. Запрет сняли, и когорта последователей Линча и других приверженцев веревки и петли, указывая на оба фильма как на гнусный пример умонастроений и убеждений отдельных американцев, обрадовалась возможности влезть на бочку и бить в барабаны шовинизма и расовой ненависти.
   Новая Англия испытывала соблазн хранить беспристрастное достоинство, но не выдержала нажима. К северу от Нью-Йорка демонстрация обеих кинокартин была прекращена. В штате Нью-Йорк представители сельскохозяйственных округов единодушно проголосовали за запрет, и он был введен по всему штату. Специальные поезда возили зрителей в штат Делавэр: тамошние власти еще не удосужились принять соответствующий законодательный акт. Судебные иски о клевете множились как грибы после дождя, и, хотя экстренные выпуски газет подымали сенсационную шумиху вокруг каждого процесса, лишь немногие знали, что мы не проиграли ни одного возбужденного против нас иска. Правда, нам почти в каждом случае приходилось апеллировать в высшие судебные инстанции, а подчас даже просить о переносе слушания дела в другой судебный округ - на что нам редко давали согласие, - но едва мы представали перед судьей, как извлеченные из архивов документы оправдывали нас без ущерба для наших карманов и престижа.
   Удар, нанесенный нами по национальной спеси, был весьма и весьма чувствителен. Мы показали, что отнюдь не все великие американцы были озарены нимбом святости и не все английские офицеры были заносчивыми задирами, хотя ангелами их тоже не назовешь. Доступ обоим фильмам в Британскую империю был закрыт, а Лондон сделал ряд гневных представлений государственному департаменту. Трудно себе представить, но конгрессмены от южных штатов и Новой Англии поддержали попытки некоего иностранного посла ограничить свободу слова, причем в определенных кругах этот парадоксальный инцидент был встречен бурными аплодисментами. Обозреватель X. Л. Менкен, потирая руки от восторга, время от времени старательно подливал масла в огонь, а газеты путались в трех соснах - в антииностранной, ура-патриотической и квазилогической критике. В Детройте у входа в нашу студию куклуксклановцы сожгли чахлый фанерный крест, а объединение ирландских иммигрантов "Дружные сыновья св. Патрика", Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения и Объединение профсоюзов Западного побережья приняли резолюции в нашу поддержку. Наиболее злобные, полные нецензурной брани анонимные письма, указав имена и адреса кое-кого из возможных отправителей, мы передали нашим адвокатам, а также в Управление почтовой службы. Южнее ИллинойI са никто из писавших к ответственности привлечен не был.