Страница:
Встреча команд Итона и Харроу на стадионе «Лордс», однако, была не совсем спортивным мероприятием. Или, вернее, спортивным, но также и поводом для всего общества устроить веселый пикник и провести целый день на свежем воздухе под ярким летним солнцем. И поскольку на стадион никаких приглашений не требовалось, это была также одна из немногих возможностей для людей просто богатых поприсутствовать среди титулованной знати.
По этой причине миссис Грейвз всегда начинала еще за несколько месяцев до знаменательного события планировать, как они с дочерью будут одеты. Но два года подряд им пришлось воздержаться. Сначала из-за смерти дедушки Милли со стороны матери, а второй раз из-за желудочного недомогания мистера Грейвза, нуждавшегося в нежной заботе жены и дочери.
В этом году, поскольку никто не испустил дух и даже не занемог, Милли оставалось только безучастно наблюдать, как миссис Грейвз с кипучим энтузиазмом готовится к выходу в свет.
В первый день матча их прекрасное ландо, багажник которого был загружен корзинками для пикника, еще до рассвета отправили в Сент-Джонс-Вуд, чтобы заранее занять место для почтенных леди рядом с игровым полем. Сами же леди покинули дом только в одиннадцать часов, одетые по последней моде в платья от самых дорогих парижских модисток.
Крикет их мало интересовал. Основная цель состояла в том, чтобы на других посмотреть и себя показать. А это лучше всего было сделать за ленчем.
Они прибыли как раз в тот момент, когда игроки покидали поле. С проворством, опровергавшим ее постоянные жалобы на больные суставы, миссис Грейвз выпрыгнула из кареты, доставившей их к стадиону, окруженному теперь припаркованными каретами, теснившимися в три, а кое-где и в пять рядов. Увлекая за собой Милли, она присоединилась к толпе зрителей, поспешно направлявшихся к игровому полю, только что покинутому обеими командами.
Голубое небо было безупречно чистым, ярко зеленел аккуратно подстриженный газон. Тысячи леди в лучших весенних нарядах прогуливались по траве. Куда ни погляди – пятна пастельных тонов, контрастно выделяющиеся на фоне темных дневных костюмов джентльменов, подобно драгоценностям, сверкающим на черном бархате ларца.
Великолепное зрелище, если вы настроены весело провести день. Однако Милли не испытывала радости. Она была не из тех, кто любит находиться в центре общественного внимания. В особенности ее тяготили косые взгляды исподтишка, которые она притягивала к себе в своем экстравагантном наряде, оказавшемся не по средствам многим высокородным леди. А хуже всего то, что миссис Грейвз неожиданно выступила в роли парвеню[1].
Обычно она так себя не вела. Миссис Грейвз гордилась своей принадлежностью к классу респектабельной состоятельной буржуазии. Восхождение по социальной лестнице не казалось ей первостепенной задачей. Однако она разделяла стремление мужа исполнить долг перед родственниками, в особенности перед его покойными отцом и братом, которые жаждали породниться с аристократическим семейством.
Но в данном конкретном случае у нее, видно, закружилась голова. Она заранее оповещала тех, кто оказывался рядом, что ее дочь, сочетающаяся браком с обаятельным графом Фицхью, непременно покорит все светское общество. «О, моя Милли неподражаема в танцевальном зале. О, моя Милли умеет искусно поддерживать светскую беседу. О, даже завзятые снобы будут очарованы моей Милли, и все двери будут перед ней открыты».
Протесты Милли, настаивавшей на собственной заурядности, только побуждали миссис Грейвз прибегнуть к еще большим преувеличениям.
В конце концов миссис Грейвз столкнулась со старым другом, который все знал о предстоящем превращении Милли в графиню Фицхью и не сомневался, что она достигнет высшего уровня популярности, заняв заметное место в свете. В результате их беседа свелась к обсуждению приданого Милли, предстоящего свадебного завтрака и медового месяца.
В тот момент, когда миссис Грейвз восторженно воспевала грядущий медовый месяц в Риме, от которого сама она была бы в полном восторге, если бы не яростные возражения мистера Грейвза, отказавшегося питаться одними лишь макаронами в течение двух долгих недель, толпа расступилась, открыв взглядам лорда Фицхью.
Он стоял в группе одетых в униформу учащихся Итона и их ярких, как бабочки, сестер. Девушек было по меньшей мере пять, но он смотрел только на одну, прекрасную молодую леди с угольно-черными волосами и изумительными розовыми губами, цвета любимых пионов миссис Грейвз.
Милли почувствовала укол ревности, но сначала не слишком встревожилась. Обычно красивые молодые женщины всегда притягивают внимание молодых мужчин. Но затем она заметила во взгляде графа не просто интерес, а безысходную тоску. Так смотрит узник, томящийся в темнице, на крошечный доступный ему квадратик неба.
Это потрясло Милли. А что, если ее суженый вовсе не желает жениться на ней? Не исключено, что он влюблен в кого-то еще. И вот реальное тому доказательство. Судя по его безутешному взгляду, лорд Фицхью очень несчастлив из-за потери возлюбленной.
Ей безумно захотелось скрыться. Он не должен увидеть ее. Не должен подумать, что она пришла, чтобы все увидели ее рядом с ним. И он не должен никогда, никогда узнать, что она испытывает к нему что-то, помимо вполне естественной признательности, предписанной долгом.
Господь услышал ее молитвы. Прозвучал предупредительный гонг. Милли потянула миссис Грейвз за рукав.
– Игра скоро возобновится, мама. Не пора ли нам вернуться в карету?
Миссис Грейвз усмехнулась над ее предложением.
– Никто не уходит с поля по меньшей мере до второго гонга.
Оглядевшись кругом, Милли вынуждена была признать, что ее мать права. Счастливая толпа вовсе не думала расходиться. Взрывы смеха раздавались тут и там, как артиллерийские залпы. И каждый оставлял новый след на ее сердце.
Она взглянула на графа, надеясь, что он ее не заметил. Но именно в этот момент он смотрел в ее сторону. Их глаза встретились. И выражение его лица – крик души, охваченной ужасом, – сказало ей все, что она и так уже знала и больше не могла отрицать.
Она отвела взгляд, полностью раздавленная, уничтоженная, страдающая.
Прозвучал второй гонг, значительно громче и резче. И сразу же появились полицейские, готовые обеспечить порядок для продолжения игры, если понадобится, даже силовыми методами. Но конечно же, элегантная толпа, прибывшая на встречу команд Итона и Харроу, никогда не стала бы связываться с полицией. Леди и джентльмены покинули игровое поле, заняв места на трибунах, скамьях или в своих каретах.
Однако беседы миссис Грейвз со знакомыми продолжались еще целый час. Милли с радостью воспользовалась поводом покинуть игру. Но повсюду, где они проходили, всегда оказывался поблизости маленький мальчик, фанат крикета, донимавший мать и сестер требованиями досмотреть игру. Имя графа упоминалось все чаще.
«Вы это видели? Фицхью только что отправил мяч за пределы поля. Это шесть очков!» – с энтузиазмом выкрикнул ярый болельщик Итона. «Нет, не за пределы; во всяком случае, он коснулся земли, так что всего четыре очка, – возразил ему преданный приверженец Харроу. – Фицхью уже набрал девятнадцать очков. Какой молодец!»
Наконец Милли с матерью добрались до своего ландо и приступили к ленчу.
– Теперь-то мы можем уйти? – спросила Милли миссис Грейвз, когда они поели.
– Конечно, нет! – ответила миссис Грейвз. – Когда игра прервется для чаепития, мы отправимся в павильон Итона и попросим твоего жениха представить тебе своих друзей.
Его сокурсники наверняка знают, как он на самом деле себя чувствует. Они скорее всего уже сочувствуют ему. Уместно ли миссис Грейвз проявлять свою безмерную радость, не обращая внимания на откровенное отвращение графа к неизбежной прогулке к алтарю? Милли прекрасно представляла себе, как нелепо будет выглядеть подобная церемония.
– Но нас не приглашали в павильон Итона. Мы попадем в неловкое положение.
Миссис Грейвз сжала затянутой в перчатку рукой ладонь Милли.
– Дорогая, ты не должна испытывать ни малейшей неловкости по поводу вашего брака. Никогда не забывай, что конкретно ты приносишь с собой в этот союз, и никогда не считай себя ниже только из-за того, что он молод и красив. Он заключил очень выгодную сделку. Ты понимаешь?
На самом деле следовало спросить: понимает ли он?
Он не понимал. И никогда не поймет.
Миссис Грейвз ласково коснулась щеки Милли.
– Я очень люблю твоего отца, но как бы мне хотелось, чтобы он не был столь безрассудно упрям в отношении твоего брака. Ты заслуживаешь мужа, который бы высоко ценил и берег тебя. Считаю, что мужчине, который получит твою руку, несказанно повезет. Но реальность такова, как она есть. Сегодня я привезла тебя сюда. Не прячься, любовь моя. И не отступай. Я знаю, тебе придется нелегко. Но будет только хуже, если ты возьмешь и запрешься в чулане. Держи голову высоко. Отстаивай свои права. Он не пригласил нас, хотя должен был это сделать. Значит, надо самой заявить о себе. Заставить его публично признать твое место в его жизни.
Она не могла. У нее не было сил кого-либо заставлять. Ей лишь хотелось исчезнуть.
– Да, мама, – сказала она.
– Прекрасно. – Миссис Грейвз похлопала Милли по плечу. – А теперь позволь мне немного вздремнуть. Затем мы во всем своем великолепии предстанем перед лордом Фицхью. И лучше бы ему остаться джентльменом и отнестись к нам с должным почтением.
Миссис Грейвз задремала. Милли не выпускала из рук носовой платок. Мальчик из соседней кареты громко комментировал ход игры, к счастью, не упоминая имен отдельных игроков.
Внезапно юнец замолчал на полуслове. Милли взглянула на него, подумав, не подавился ли он чем-то, что только что уплетал. Но мальчик замер, глядя вперед, челюсть его отвисла едва не до земли.
И не он один так реагировал. Остальные, сидевшие с ним в карете, – родители, сестра и брат – тоже замерли в немом изумлении. Вокруг них почти все находящиеся в экипажах побросали свои дела и уставились в том же направлении.
Милли повернулась кругом и увидела самую прекрасную женщину в этом Божьем мире. Сказочное создание, должно быть, возродившаяся Елена Троянская, или сама Афродита, спустившаяся с Олимпа, чтобы встретиться со своим Адонисом.
Она словно бы не шла, а скользила над землей. Ее кремовый кружевной зонтик прикрывал черты лица, поражающие своей безукоризненностью и в то же время тревожащие чем-то неясным, отделяющим прекрасное от просто красивого. Милли могла бы поклясться, что облака, защищавшие толпу зрителей от солнца последние полчаса, внезапно позволили одному сверкающему лучу упасть на эту женщину, чтобы высветить ее неземную красоту, потому что было бы невежливо оставить подобное очарование неосвещенным.
Невероятно, но она подошла к ландо Грейвзов.
– Мисс Грейвз, если не ошибаюсь? – спросила она с улыбкой.
Ее улыбка была настолько ошеломляющей, что Милли едва не упала в обморок. Ей стоило больших усилий обрести голос. И действительно ли она мисс Грейвз? Может быть, красавица спрашивает о ком-то другом?
– Ах… да?
– Я понимаю, что невежливо представляться самой, но, учитывая, что мы скоро станем родственниками, надеюсь, вы не станете слишком возражать?
Милли никак не могла взять в толк, о чем говорит с ней эта незнакомка. По правде говоря, она почти не слышала слов, ее внимание полностью сосредоточилось на движении ее губ. Но в одном она была твердо уверена: о чем бы ни попросила эта женщина, никто бы никогда не осмелился ей возразить.
– Нет, нет, конечно же, нет.
– Я миссис Таунсенд. А эта симпатичная юная леди – моя сестра, мисс Фицхью.
Пока миссис Таунсенд не представила свою спутницу, Милли даже не заметила, что с ней есть кто-то еще. Действительно, рядом стояла высокая, стройная рыжеволосая девушка, по-своему очень хорошенькая.
– Очень рада познакомиться с вами обеими, – сказала Милли, все еще потрясенная красотой миссис Таунсенд.
– Вы помолвлены с моим братом-близнецом, – сказала мисс Фицхью, заметившая, что Милли никак не сообразит, в чем дело.
– О, конечно.
У него есть сестры. Милли знала об этом. И теперь, оправляясь от потрясения, она даже вспомнила, что его сестры долгое время находились за границей. Мисс Фицхью в школе в Швейцарии, а несравненная миссис Таунсенд в Гималаях, на охоте со своим мужем.
– Мы с мистером Таунсендом решили вернуться, как только узнали о кончине прежнего графа. Мы старались поспеть как можно быстрее, но только вчера пересекли пролив, – объяснила миссис Таунсенд, – прихватив в Женеве мисс Фицхью.
Сначала Милли подумала, что миссис Таунсенд не имеет возраста, как богиня. Но она действительно была очень молода, ей едва исполнилось двадцать.
– И я очень рада, что мы поспешили, – продолжала миссис Таунсенд. – И только когда мы высадились на английский берег, нам стало известно, что дата свадьбы уже назначена.
Мистер Грейвз, не желая потерять еще одного потенциального зятя из-за превратностей судьбы, потребовал, чтобы венчание состоялось, как только финансовое соглашение будет подписано. Но лорд Фицхью наотрез отказался. Он не может жениться, пока не закончит школу. Поэтому свадебная церемония была назначена на следующий день после окончания летнего семестра, до нее оставалось чуть больше двух недель.
– Наш брат прекрасный молодой человек – самый лучший из всех, – продолжала миссис Таунсенд. – Но он мужчина и поэтому ничего не знал о том, что необходимо делать в случае помолвки и свадьбы. Кроме того, он не мог руководить всем из Итона. Но теперь, когда я вернулась, мы быстро все уладим. Начнем с приема в саду, чтобы представить вас нашим друзьям, затем званый обед, чтобы отпраздновать помолвку, и, конечно, когда вы вернетесь после медового месяца, бал в вашу честь – то есть бал в деревне, потому что Лондон к тому времени опустеет.
Милли была крайне разочарована. Все оказалось совсем не так, как она предполагала. В ее сердце еще сохранялась тень надежды, вера в то, что прохладное отношение лорда Фицхью объясняется недовольством его родных тем, в какого рода брак он вынужден вступить, чтобы спасти их фамильное достояние.
Теперь, когда его сестры оказались добрыми и готовыми оказать поддержку, а миссис Таунсенд предложила использовать все свое влияние, чтобы помочь Милли войти в высшее общество, ей не на что было надеяться.
Этот брак уничтожит ее.
Она не могла бежать. Ей некуда было спрятаться. И свадьба должна была состояться через две недели.
Когда ее осенила спасительная идея, Милли только удивилась, как она не додумалась до этого раньше.
Или, возможно, додумалась за все те дни и ночи, прошедшие с тех пор, как стало ясно, что ей суждено стать женой лорда Фицхью. Пытаясь не зацикливаться на самом худшем, наверное, она планировала именно это.
Миссис Грейвз проснулась вскоре после того, как миссис Таунсенд объявила о своих планах относительно приема в саду, званого обеда и бала. Участия Милли больше не требовалось, и она могла свободно уточнять и улучшать свой план, притворяясь, будто прислушивается к обсуждению.
Потом подошло время вечернего чая и прогулки в павильон игроков Итона. Представление друзьям лорда Фицхью прошло для нее как в тумане. Милли была безмерно благодарна миссис Таунсенд, в чьем присутствии молодые люди с трудом могли произносить связные фразы. Не говоря уже о том, чтобы помнить, что лорд Фицхью не горит желанием жениться на этой серой мышке, которой их представляют.
Затем она попросила лорда Фицхью отойти на пару слов. Благодаря магнетическому влиянию миссис Таунсенд лорду Фицхью не оставалось ничего, кроме как отвести Милли на несколько шагов в сторону от возбужденных игроков в крикет, пытающихся произвести впечатление на его красавицу сестру. Шум окружающей павильон толпы обеспечивал Милли и ее жениху уединение, в котором они нуждались.
Он показался ей худощавее, чем она помнила, более настороженным, но голос его звучал спокойно:
– Чем я могу вам помочь, мисс Грейвз?
Неужели он всегда будет так говорить с ней, с этой педантичной отстраненной вежливостью?
– Я много думала о том, что вы сказали в тот день. Вы заставили меня лишний раз осознать, что меня принуждают к браку. У меня никогда не было другого выбора, я всегда знала, что единственный способ оправдать мое существование на этой земле – это стать средством, объединяющим имя Грейвзов с древним аристократическим семейством. Это нелепая цель. Но таковы уж обстоятельства нашей жизни, что мы должны забыть о себе и продолжать делать то, что от нас хотят, иначе нам обоим будет гораздо хуже. С вашим предшественником вопросов не было. Я должна была как можно скорее произвести на свет наследника. Но… могу ли я предположить, что вы не торопитесь стать отцом?
Он посмотрел налево. Милли не стала прослеживать его взгляд, но она не сомневалась, что если бы сделала это, то увидела бы юную леди, которую он любил.
– Наверное, вы правы, – сказал он. – У меня нет желания посещать детскую в ближайшее время.
– Я того же мнения. Я не хочу становиться матерью ни сейчас, ни через несколько лет.
– Так что вы предлагаете? Договор о неразмножении? – Мрачный юмор промелькнул в его голосе, но не в глазах.
– Что-нибудь чуть более исчерпывающее. Договор о свободе.
Он вскинул голову. Разговор, похоже, впервые его заинтересовал.
– Что вы имеете в виду?
– Мы произнесем свои обеты, а затем, пока не встанет вопрос о наследниках, будем жить свободно – будто никогда и не стояли у алтаря. Заметьте, я ни словом не обмолвилась о вашем титуле. Здесь я не смогу вам помочь. Пока не найдете генерала, готового терпеть лорда в своих рядах, вам не сделать карьеру в армии. Но во всем остальном можете поступать, как вам угодно: путешествовать, проводить время с друзьями, ухаживать за всеми женщинами, которые вам нравятся. Поступайте в университет, если хотите. Вас не станет допрашивать ворчливая жена, когда вы будете возвращаться домой. Никакой ответственности; никаких последствий.
– А вы? Что вы станете делать?
– То же самое, за исключением очевидных различий, конечно. Есть вещи, которые добропорядочная девушка не должна себе позволять, и я собираюсь придерживаться тех же правил. Скажем так, я буду счастлива вести хозяйство в собственном доме, и мне не надо будет беспокоиться о том, как поладить со своим мужем – по меньшей мере в течение нескольких лет.
Он молчал. В лучах послеполуденного солнца его спортивная форма сверкала белизной, он был удивительно хорош собой.
– Ну, что вы об этом думаете?
– Звучит соблазнительно. Но в чем подвох?
– Никаких подвохов.
– Все хорошее рано или поздно кончается. – По его тону было заметно, что он не совсем ей поверил. – Когда же закончится срок этого договора?
Она не подумала об определенном временно´м пределе, только решила, что срок будет долгим.
– Как насчет шести лет?
Шесть лет – это, пожалуй, слишком. Но даже если он урежет срок наполовину, ей все равно хватит времени, чтобы вновь обрести веру в себя и чувство собственного достоинства.
– Восемь, – сказал ее жених.
«Он никогда не прикоснется к тебе, если у него будет выбор».
Ей пора бы стать нечувствительной к унижениям, сопутствующим этому браку. Но ее сердце сжалось от боли. Она расправила плечи и протянула ему руку, чтобы обменяться рукопожатием.
– Значит, договорились?
Он взглянул вниз на ее протянутую руку. На мгновение его невозмутимость дрогнула. Его лицо исказилось от возмущения – но только на миг. Дело было сделано. Брачный контракт подписан. У него не было выбора. Его желания не принимались в расчет.
Когда он снова встретился с ней взглядом, глаза его ничего не выражали.
– Договорились, – сказал он, пожав ей руку. Голос его был столь же бесцветным. – Благодарю вас. Ваша любезность превосходит все ожидания.
Внутри у нее все дрожало.
– Не надо благодарить меня. Я делаю это ради себя.
Более правдивых слов она никогда не произносила.
Глава 4
По этой причине миссис Грейвз всегда начинала еще за несколько месяцев до знаменательного события планировать, как они с дочерью будут одеты. Но два года подряд им пришлось воздержаться. Сначала из-за смерти дедушки Милли со стороны матери, а второй раз из-за желудочного недомогания мистера Грейвза, нуждавшегося в нежной заботе жены и дочери.
В этом году, поскольку никто не испустил дух и даже не занемог, Милли оставалось только безучастно наблюдать, как миссис Грейвз с кипучим энтузиазмом готовится к выходу в свет.
В первый день матча их прекрасное ландо, багажник которого был загружен корзинками для пикника, еще до рассвета отправили в Сент-Джонс-Вуд, чтобы заранее занять место для почтенных леди рядом с игровым полем. Сами же леди покинули дом только в одиннадцать часов, одетые по последней моде в платья от самых дорогих парижских модисток.
Крикет их мало интересовал. Основная цель состояла в том, чтобы на других посмотреть и себя показать. А это лучше всего было сделать за ленчем.
Они прибыли как раз в тот момент, когда игроки покидали поле. С проворством, опровергавшим ее постоянные жалобы на больные суставы, миссис Грейвз выпрыгнула из кареты, доставившей их к стадиону, окруженному теперь припаркованными каретами, теснившимися в три, а кое-где и в пять рядов. Увлекая за собой Милли, она присоединилась к толпе зрителей, поспешно направлявшихся к игровому полю, только что покинутому обеими командами.
Голубое небо было безупречно чистым, ярко зеленел аккуратно подстриженный газон. Тысячи леди в лучших весенних нарядах прогуливались по траве. Куда ни погляди – пятна пастельных тонов, контрастно выделяющиеся на фоне темных дневных костюмов джентльменов, подобно драгоценностям, сверкающим на черном бархате ларца.
Великолепное зрелище, если вы настроены весело провести день. Однако Милли не испытывала радости. Она была не из тех, кто любит находиться в центре общественного внимания. В особенности ее тяготили косые взгляды исподтишка, которые она притягивала к себе в своем экстравагантном наряде, оказавшемся не по средствам многим высокородным леди. А хуже всего то, что миссис Грейвз неожиданно выступила в роли парвеню[1].
Обычно она так себя не вела. Миссис Грейвз гордилась своей принадлежностью к классу респектабельной состоятельной буржуазии. Восхождение по социальной лестнице не казалось ей первостепенной задачей. Однако она разделяла стремление мужа исполнить долг перед родственниками, в особенности перед его покойными отцом и братом, которые жаждали породниться с аристократическим семейством.
Но в данном конкретном случае у нее, видно, закружилась голова. Она заранее оповещала тех, кто оказывался рядом, что ее дочь, сочетающаяся браком с обаятельным графом Фицхью, непременно покорит все светское общество. «О, моя Милли неподражаема в танцевальном зале. О, моя Милли умеет искусно поддерживать светскую беседу. О, даже завзятые снобы будут очарованы моей Милли, и все двери будут перед ней открыты».
Протесты Милли, настаивавшей на собственной заурядности, только побуждали миссис Грейвз прибегнуть к еще большим преувеличениям.
В конце концов миссис Грейвз столкнулась со старым другом, который все знал о предстоящем превращении Милли в графиню Фицхью и не сомневался, что она достигнет высшего уровня популярности, заняв заметное место в свете. В результате их беседа свелась к обсуждению приданого Милли, предстоящего свадебного завтрака и медового месяца.
В тот момент, когда миссис Грейвз восторженно воспевала грядущий медовый месяц в Риме, от которого сама она была бы в полном восторге, если бы не яростные возражения мистера Грейвза, отказавшегося питаться одними лишь макаронами в течение двух долгих недель, толпа расступилась, открыв взглядам лорда Фицхью.
Он стоял в группе одетых в униформу учащихся Итона и их ярких, как бабочки, сестер. Девушек было по меньшей мере пять, но он смотрел только на одну, прекрасную молодую леди с угольно-черными волосами и изумительными розовыми губами, цвета любимых пионов миссис Грейвз.
Милли почувствовала укол ревности, но сначала не слишком встревожилась. Обычно красивые молодые женщины всегда притягивают внимание молодых мужчин. Но затем она заметила во взгляде графа не просто интерес, а безысходную тоску. Так смотрит узник, томящийся в темнице, на крошечный доступный ему квадратик неба.
Это потрясло Милли. А что, если ее суженый вовсе не желает жениться на ней? Не исключено, что он влюблен в кого-то еще. И вот реальное тому доказательство. Судя по его безутешному взгляду, лорд Фицхью очень несчастлив из-за потери возлюбленной.
Ей безумно захотелось скрыться. Он не должен увидеть ее. Не должен подумать, что она пришла, чтобы все увидели ее рядом с ним. И он не должен никогда, никогда узнать, что она испытывает к нему что-то, помимо вполне естественной признательности, предписанной долгом.
Господь услышал ее молитвы. Прозвучал предупредительный гонг. Милли потянула миссис Грейвз за рукав.
– Игра скоро возобновится, мама. Не пора ли нам вернуться в карету?
Миссис Грейвз усмехнулась над ее предложением.
– Никто не уходит с поля по меньшей мере до второго гонга.
Оглядевшись кругом, Милли вынуждена была признать, что ее мать права. Счастливая толпа вовсе не думала расходиться. Взрывы смеха раздавались тут и там, как артиллерийские залпы. И каждый оставлял новый след на ее сердце.
Она взглянула на графа, надеясь, что он ее не заметил. Но именно в этот момент он смотрел в ее сторону. Их глаза встретились. И выражение его лица – крик души, охваченной ужасом, – сказало ей все, что она и так уже знала и больше не могла отрицать.
Она отвела взгляд, полностью раздавленная, уничтоженная, страдающая.
Прозвучал второй гонг, значительно громче и резче. И сразу же появились полицейские, готовые обеспечить порядок для продолжения игры, если понадобится, даже силовыми методами. Но конечно же, элегантная толпа, прибывшая на встречу команд Итона и Харроу, никогда не стала бы связываться с полицией. Леди и джентльмены покинули игровое поле, заняв места на трибунах, скамьях или в своих каретах.
Однако беседы миссис Грейвз со знакомыми продолжались еще целый час. Милли с радостью воспользовалась поводом покинуть игру. Но повсюду, где они проходили, всегда оказывался поблизости маленький мальчик, фанат крикета, донимавший мать и сестер требованиями досмотреть игру. Имя графа упоминалось все чаще.
«Вы это видели? Фицхью только что отправил мяч за пределы поля. Это шесть очков!» – с энтузиазмом выкрикнул ярый болельщик Итона. «Нет, не за пределы; во всяком случае, он коснулся земли, так что всего четыре очка, – возразил ему преданный приверженец Харроу. – Фицхью уже набрал девятнадцать очков. Какой молодец!»
Наконец Милли с матерью добрались до своего ландо и приступили к ленчу.
– Теперь-то мы можем уйти? – спросила Милли миссис Грейвз, когда они поели.
– Конечно, нет! – ответила миссис Грейвз. – Когда игра прервется для чаепития, мы отправимся в павильон Итона и попросим твоего жениха представить тебе своих друзей.
Его сокурсники наверняка знают, как он на самом деле себя чувствует. Они скорее всего уже сочувствуют ему. Уместно ли миссис Грейвз проявлять свою безмерную радость, не обращая внимания на откровенное отвращение графа к неизбежной прогулке к алтарю? Милли прекрасно представляла себе, как нелепо будет выглядеть подобная церемония.
– Но нас не приглашали в павильон Итона. Мы попадем в неловкое положение.
Миссис Грейвз сжала затянутой в перчатку рукой ладонь Милли.
– Дорогая, ты не должна испытывать ни малейшей неловкости по поводу вашего брака. Никогда не забывай, что конкретно ты приносишь с собой в этот союз, и никогда не считай себя ниже только из-за того, что он молод и красив. Он заключил очень выгодную сделку. Ты понимаешь?
На самом деле следовало спросить: понимает ли он?
Он не понимал. И никогда не поймет.
Миссис Грейвз ласково коснулась щеки Милли.
– Я очень люблю твоего отца, но как бы мне хотелось, чтобы он не был столь безрассудно упрям в отношении твоего брака. Ты заслуживаешь мужа, который бы высоко ценил и берег тебя. Считаю, что мужчине, который получит твою руку, несказанно повезет. Но реальность такова, как она есть. Сегодня я привезла тебя сюда. Не прячься, любовь моя. И не отступай. Я знаю, тебе придется нелегко. Но будет только хуже, если ты возьмешь и запрешься в чулане. Держи голову высоко. Отстаивай свои права. Он не пригласил нас, хотя должен был это сделать. Значит, надо самой заявить о себе. Заставить его публично признать твое место в его жизни.
Она не могла. У нее не было сил кого-либо заставлять. Ей лишь хотелось исчезнуть.
– Да, мама, – сказала она.
– Прекрасно. – Миссис Грейвз похлопала Милли по плечу. – А теперь позволь мне немного вздремнуть. Затем мы во всем своем великолепии предстанем перед лордом Фицхью. И лучше бы ему остаться джентльменом и отнестись к нам с должным почтением.
Миссис Грейвз задремала. Милли не выпускала из рук носовой платок. Мальчик из соседней кареты громко комментировал ход игры, к счастью, не упоминая имен отдельных игроков.
Внезапно юнец замолчал на полуслове. Милли взглянула на него, подумав, не подавился ли он чем-то, что только что уплетал. Но мальчик замер, глядя вперед, челюсть его отвисла едва не до земли.
И не он один так реагировал. Остальные, сидевшие с ним в карете, – родители, сестра и брат – тоже замерли в немом изумлении. Вокруг них почти все находящиеся в экипажах побросали свои дела и уставились в том же направлении.
Милли повернулась кругом и увидела самую прекрасную женщину в этом Божьем мире. Сказочное создание, должно быть, возродившаяся Елена Троянская, или сама Афродита, спустившаяся с Олимпа, чтобы встретиться со своим Адонисом.
Она словно бы не шла, а скользила над землей. Ее кремовый кружевной зонтик прикрывал черты лица, поражающие своей безукоризненностью и в то же время тревожащие чем-то неясным, отделяющим прекрасное от просто красивого. Милли могла бы поклясться, что облака, защищавшие толпу зрителей от солнца последние полчаса, внезапно позволили одному сверкающему лучу упасть на эту женщину, чтобы высветить ее неземную красоту, потому что было бы невежливо оставить подобное очарование неосвещенным.
Невероятно, но она подошла к ландо Грейвзов.
– Мисс Грейвз, если не ошибаюсь? – спросила она с улыбкой.
Ее улыбка была настолько ошеломляющей, что Милли едва не упала в обморок. Ей стоило больших усилий обрести голос. И действительно ли она мисс Грейвз? Может быть, красавица спрашивает о ком-то другом?
– Ах… да?
– Я понимаю, что невежливо представляться самой, но, учитывая, что мы скоро станем родственниками, надеюсь, вы не станете слишком возражать?
Милли никак не могла взять в толк, о чем говорит с ней эта незнакомка. По правде говоря, она почти не слышала слов, ее внимание полностью сосредоточилось на движении ее губ. Но в одном она была твердо уверена: о чем бы ни попросила эта женщина, никто бы никогда не осмелился ей возразить.
– Нет, нет, конечно же, нет.
– Я миссис Таунсенд. А эта симпатичная юная леди – моя сестра, мисс Фицхью.
Пока миссис Таунсенд не представила свою спутницу, Милли даже не заметила, что с ней есть кто-то еще. Действительно, рядом стояла высокая, стройная рыжеволосая девушка, по-своему очень хорошенькая.
– Очень рада познакомиться с вами обеими, – сказала Милли, все еще потрясенная красотой миссис Таунсенд.
– Вы помолвлены с моим братом-близнецом, – сказала мисс Фицхью, заметившая, что Милли никак не сообразит, в чем дело.
– О, конечно.
У него есть сестры. Милли знала об этом. И теперь, оправляясь от потрясения, она даже вспомнила, что его сестры долгое время находились за границей. Мисс Фицхью в школе в Швейцарии, а несравненная миссис Таунсенд в Гималаях, на охоте со своим мужем.
– Мы с мистером Таунсендом решили вернуться, как только узнали о кончине прежнего графа. Мы старались поспеть как можно быстрее, но только вчера пересекли пролив, – объяснила миссис Таунсенд, – прихватив в Женеве мисс Фицхью.
Сначала Милли подумала, что миссис Таунсенд не имеет возраста, как богиня. Но она действительно была очень молода, ей едва исполнилось двадцать.
– И я очень рада, что мы поспешили, – продолжала миссис Таунсенд. – И только когда мы высадились на английский берег, нам стало известно, что дата свадьбы уже назначена.
Мистер Грейвз, не желая потерять еще одного потенциального зятя из-за превратностей судьбы, потребовал, чтобы венчание состоялось, как только финансовое соглашение будет подписано. Но лорд Фицхью наотрез отказался. Он не может жениться, пока не закончит школу. Поэтому свадебная церемония была назначена на следующий день после окончания летнего семестра, до нее оставалось чуть больше двух недель.
– Наш брат прекрасный молодой человек – самый лучший из всех, – продолжала миссис Таунсенд. – Но он мужчина и поэтому ничего не знал о том, что необходимо делать в случае помолвки и свадьбы. Кроме того, он не мог руководить всем из Итона. Но теперь, когда я вернулась, мы быстро все уладим. Начнем с приема в саду, чтобы представить вас нашим друзьям, затем званый обед, чтобы отпраздновать помолвку, и, конечно, когда вы вернетесь после медового месяца, бал в вашу честь – то есть бал в деревне, потому что Лондон к тому времени опустеет.
Милли была крайне разочарована. Все оказалось совсем не так, как она предполагала. В ее сердце еще сохранялась тень надежды, вера в то, что прохладное отношение лорда Фицхью объясняется недовольством его родных тем, в какого рода брак он вынужден вступить, чтобы спасти их фамильное достояние.
Теперь, когда его сестры оказались добрыми и готовыми оказать поддержку, а миссис Таунсенд предложила использовать все свое влияние, чтобы помочь Милли войти в высшее общество, ей не на что было надеяться.
Этот брак уничтожит ее.
Она не могла бежать. Ей некуда было спрятаться. И свадьба должна была состояться через две недели.
Когда ее осенила спасительная идея, Милли только удивилась, как она не додумалась до этого раньше.
Или, возможно, додумалась за все те дни и ночи, прошедшие с тех пор, как стало ясно, что ей суждено стать женой лорда Фицхью. Пытаясь не зацикливаться на самом худшем, наверное, она планировала именно это.
Миссис Грейвз проснулась вскоре после того, как миссис Таунсенд объявила о своих планах относительно приема в саду, званого обеда и бала. Участия Милли больше не требовалось, и она могла свободно уточнять и улучшать свой план, притворяясь, будто прислушивается к обсуждению.
Потом подошло время вечернего чая и прогулки в павильон игроков Итона. Представление друзьям лорда Фицхью прошло для нее как в тумане. Милли была безмерно благодарна миссис Таунсенд, в чьем присутствии молодые люди с трудом могли произносить связные фразы. Не говоря уже о том, чтобы помнить, что лорд Фицхью не горит желанием жениться на этой серой мышке, которой их представляют.
Затем она попросила лорда Фицхью отойти на пару слов. Благодаря магнетическому влиянию миссис Таунсенд лорду Фицхью не оставалось ничего, кроме как отвести Милли на несколько шагов в сторону от возбужденных игроков в крикет, пытающихся произвести впечатление на его красавицу сестру. Шум окружающей павильон толпы обеспечивал Милли и ее жениху уединение, в котором они нуждались.
Он показался ей худощавее, чем она помнила, более настороженным, но голос его звучал спокойно:
– Чем я могу вам помочь, мисс Грейвз?
Неужели он всегда будет так говорить с ней, с этой педантичной отстраненной вежливостью?
– Я много думала о том, что вы сказали в тот день. Вы заставили меня лишний раз осознать, что меня принуждают к браку. У меня никогда не было другого выбора, я всегда знала, что единственный способ оправдать мое существование на этой земле – это стать средством, объединяющим имя Грейвзов с древним аристократическим семейством. Это нелепая цель. Но таковы уж обстоятельства нашей жизни, что мы должны забыть о себе и продолжать делать то, что от нас хотят, иначе нам обоим будет гораздо хуже. С вашим предшественником вопросов не было. Я должна была как можно скорее произвести на свет наследника. Но… могу ли я предположить, что вы не торопитесь стать отцом?
Он посмотрел налево. Милли не стала прослеживать его взгляд, но она не сомневалась, что если бы сделала это, то увидела бы юную леди, которую он любил.
– Наверное, вы правы, – сказал он. – У меня нет желания посещать детскую в ближайшее время.
– Я того же мнения. Я не хочу становиться матерью ни сейчас, ни через несколько лет.
– Так что вы предлагаете? Договор о неразмножении? – Мрачный юмор промелькнул в его голосе, но не в глазах.
– Что-нибудь чуть более исчерпывающее. Договор о свободе.
Он вскинул голову. Разговор, похоже, впервые его заинтересовал.
– Что вы имеете в виду?
– Мы произнесем свои обеты, а затем, пока не встанет вопрос о наследниках, будем жить свободно – будто никогда и не стояли у алтаря. Заметьте, я ни словом не обмолвилась о вашем титуле. Здесь я не смогу вам помочь. Пока не найдете генерала, готового терпеть лорда в своих рядах, вам не сделать карьеру в армии. Но во всем остальном можете поступать, как вам угодно: путешествовать, проводить время с друзьями, ухаживать за всеми женщинами, которые вам нравятся. Поступайте в университет, если хотите. Вас не станет допрашивать ворчливая жена, когда вы будете возвращаться домой. Никакой ответственности; никаких последствий.
– А вы? Что вы станете делать?
– То же самое, за исключением очевидных различий, конечно. Есть вещи, которые добропорядочная девушка не должна себе позволять, и я собираюсь придерживаться тех же правил. Скажем так, я буду счастлива вести хозяйство в собственном доме, и мне не надо будет беспокоиться о том, как поладить со своим мужем – по меньшей мере в течение нескольких лет.
Он молчал. В лучах послеполуденного солнца его спортивная форма сверкала белизной, он был удивительно хорош собой.
– Ну, что вы об этом думаете?
– Звучит соблазнительно. Но в чем подвох?
– Никаких подвохов.
– Все хорошее рано или поздно кончается. – По его тону было заметно, что он не совсем ей поверил. – Когда же закончится срок этого договора?
Она не подумала об определенном временно´м пределе, только решила, что срок будет долгим.
– Как насчет шести лет?
Шесть лет – это, пожалуй, слишком. Но даже если он урежет срок наполовину, ей все равно хватит времени, чтобы вновь обрести веру в себя и чувство собственного достоинства.
– Восемь, – сказал ее жених.
«Он никогда не прикоснется к тебе, если у него будет выбор».
Ей пора бы стать нечувствительной к унижениям, сопутствующим этому браку. Но ее сердце сжалось от боли. Она расправила плечи и протянула ему руку, чтобы обменяться рукопожатием.
– Значит, договорились?
Он взглянул вниз на ее протянутую руку. На мгновение его невозмутимость дрогнула. Его лицо исказилось от возмущения – но только на миг. Дело было сделано. Брачный контракт подписан. У него не было выбора. Его желания не принимались в расчет.
Когда он снова встретился с ней взглядом, глаза его ничего не выражали.
– Договорились, – сказал он, пожав ей руку. Голос его был столь же бесцветным. – Благодарю вас. Ваша любезность превосходит все ожидания.
Внутри у нее все дрожало.
– Не надо благодарить меня. Я делаю это ради себя.
Более правдивых слов она никогда не произносила.
Глава 4
1896 год
Из-за затора на улице Милли с Хеленой так задержались, возвращаясь с чаепития в доме леди Маргарет Дирборн, что им едва хватило времени, чтобы переодеться, перед тем как отправиться на званый обед.
Фиц уже ожидал их внизу, когда они спускались по лестнице.
– Вы обе выглядите восхитительно.
Хелена не заметила никаких видимых изменений в облике своего брата-близнеца, который, должно быть, уже поговорил со своей Изабелл в первый раз за восемь лет. Но взгляд его задержался на жене дольше, чем обычно.
– Благодарю вас, сэр, – сказала Милли. – Мы должны поторопиться, не то непременно опоздаем.
Ее тон был тоном обычной жены, состоящей в обычном браке, в обычный день. Странно, что Фиц, как видно, никогда не замечал, насколько это необычно. Такие неизменно учтивые, но ничего не говорящие сердцу ответы звучали неестественно – по крайней мере для Хелены.
Разговор в экипаже по пути к дому Куинзберри тоже протекал обычно, перескакивая с одного на другое. В обществе все еще обсуждают побег их сестры Венеции с герцогом Лексингтоном. Консервированные продукты расходятся все в больших количествах. Хелена достигла соглашения с мисс Эванджелиной Саут, чьи прелестные книжки с картинками она давно хотела издать.
И только когда они свернули на улицу, ведущую к особняку Куинзберри, Милли спросила, словно ей пришла в голову запоздалая мысль:
– А как поживает миссис Энглвуд?
– Кажется, хорошо. Рада, что вернулась назад, – ответил Фиц. Затем, после короткой задержки, добавил: – Она представила меня своим детям.
Наконец-то Хелена заметила, как у него прервался голос. У нее сжалось сердце. Она помнила его безысходное отчаяние, когда он сообщил новость о своей неизбежной женитьбе. Она помнила слезы, струившиеся по щекам Венеции – и по своим собственным тоже. Она помнила, как трудно было не расплакаться на людях, когда она в следующий раз столкнулась с Изабелл.
– Должно быть, у нее красивые дети, – прошептала Милли.
Фиц посмотрел в окно.
– Да, очень. Исключительно красивые.
Милли точно рассчитала время для вопроса. В этот самый момент экипаж остановился перед резиденцией Куинзберри, и больше ни слова не было сказано об Изабелл Пелем Энглвуд или ее детях, когда они вошли в дом и приветствовали собравшихся друзей и знакомых.
К великому неудовольствию Хелены, виконт Гастингс тоже был здесь. Гастингс был близким другом Фица, и именно он сообщил ее родным об их романе – после того как обманом выманил у нее поцелуй под предлогом, что будет хранить ее секрет. Его бесстыдное объяснение состояло в том, что он обещал всего лишь скрыть личность ее любовника, а не молчать о самом романе.
К счастью, его не усадили рядом с ней за обедом – она не была уверена, что не ткнет его вилкой в глаз, если проведет рядом с ним более четверти часа кряду. Но после обеда, когда джентльмены вновь присоединились к дамам в гостиной, он, не долго думая, приблизился к ней.
Хелена сидела на кушетке вместе с Милли и миссис Куинзберри, которая сердечно приветствовала Гастингса, а затем, словно по тайному сговору, они с Милли поднялись и отошли в сторону, смешавшись с другими гостями в комнате.
Гастингс уселся на кушетку и положил руку вдоль спинки так, чтобы ясно дать всем понять, что он не хочет, чтобы к ним присоединился кто-нибудь еще.
– Вы выглядите расстроенной, мисс Фицхью. – Он понизил голос. – Ваша постель пустует последнее время?
Он прекрасно знал, что за ней следят более пристально, чем за ценами на фондовой бирже. Хелена не могла протащить хомячка к себе в постель, не говоря уже о мужчине.
– Вы неважно выглядите, Гастингс, слишком бледны, – сказала она. – Снова утратили способность доставлять английским красоткам удовольствие, к их великому разочарованию?
– Ах, вижу, вам знакомо это чувство разочарования, – усмехнулся он. – Я ожидал этого от Эндрю Мартина.
– Как ожидаете этого от себя, без сомнения, – язвительно сказала она.
Он демонстративно вздохнул.
– Мисс Фицхью, вы постоянно стараетесь меня очернить, а ведь я всегда только воспеваю вам хвалу.
– Ну что ж, мы все делаем то, что должны, – заметила она с ядовитой улыбкой.
Он не ответил – словами по крайней мере.
Большую часть времени она отвергала его без всяких колебаний. Но стоило ему бросить взгляд на нее с этой легкой усмешкой на губах и сотней грязных мыслей в голове, и она обнаруживала, что сердце ее начинает учащенно биться.
Он занимался греблей, когда учился в Итоне, а затем в Оксфорде, и все еще отличался мощным телосложением спортсмена. В ту ночь, когда он повздорил с ней по поводу ее романа, когда Хелена позволила ему прижать ее к стене и поцеловать, она очень отчетливо ощутила его силу и мускулистость.
– Я подыскиваю издателя, – неожиданно заявил он.
Из-за затора на улице Милли с Хеленой так задержались, возвращаясь с чаепития в доме леди Маргарет Дирборн, что им едва хватило времени, чтобы переодеться, перед тем как отправиться на званый обед.
Фиц уже ожидал их внизу, когда они спускались по лестнице.
– Вы обе выглядите восхитительно.
Хелена не заметила никаких видимых изменений в облике своего брата-близнеца, который, должно быть, уже поговорил со своей Изабелл в первый раз за восемь лет. Но взгляд его задержался на жене дольше, чем обычно.
– Благодарю вас, сэр, – сказала Милли. – Мы должны поторопиться, не то непременно опоздаем.
Ее тон был тоном обычной жены, состоящей в обычном браке, в обычный день. Странно, что Фиц, как видно, никогда не замечал, насколько это необычно. Такие неизменно учтивые, но ничего не говорящие сердцу ответы звучали неестественно – по крайней мере для Хелены.
Разговор в экипаже по пути к дому Куинзберри тоже протекал обычно, перескакивая с одного на другое. В обществе все еще обсуждают побег их сестры Венеции с герцогом Лексингтоном. Консервированные продукты расходятся все в больших количествах. Хелена достигла соглашения с мисс Эванджелиной Саут, чьи прелестные книжки с картинками она давно хотела издать.
И только когда они свернули на улицу, ведущую к особняку Куинзберри, Милли спросила, словно ей пришла в голову запоздалая мысль:
– А как поживает миссис Энглвуд?
– Кажется, хорошо. Рада, что вернулась назад, – ответил Фиц. Затем, после короткой задержки, добавил: – Она представила меня своим детям.
Наконец-то Хелена заметила, как у него прервался голос. У нее сжалось сердце. Она помнила его безысходное отчаяние, когда он сообщил новость о своей неизбежной женитьбе. Она помнила слезы, струившиеся по щекам Венеции – и по своим собственным тоже. Она помнила, как трудно было не расплакаться на людях, когда она в следующий раз столкнулась с Изабелл.
– Должно быть, у нее красивые дети, – прошептала Милли.
Фиц посмотрел в окно.
– Да, очень. Исключительно красивые.
Милли точно рассчитала время для вопроса. В этот самый момент экипаж остановился перед резиденцией Куинзберри, и больше ни слова не было сказано об Изабелл Пелем Энглвуд или ее детях, когда они вошли в дом и приветствовали собравшихся друзей и знакомых.
К великому неудовольствию Хелены, виконт Гастингс тоже был здесь. Гастингс был близким другом Фица, и именно он сообщил ее родным об их романе – после того как обманом выманил у нее поцелуй под предлогом, что будет хранить ее секрет. Его бесстыдное объяснение состояло в том, что он обещал всего лишь скрыть личность ее любовника, а не молчать о самом романе.
К счастью, его не усадили рядом с ней за обедом – она не была уверена, что не ткнет его вилкой в глаз, если проведет рядом с ним более четверти часа кряду. Но после обеда, когда джентльмены вновь присоединились к дамам в гостиной, он, не долго думая, приблизился к ней.
Хелена сидела на кушетке вместе с Милли и миссис Куинзберри, которая сердечно приветствовала Гастингса, а затем, словно по тайному сговору, они с Милли поднялись и отошли в сторону, смешавшись с другими гостями в комнате.
Гастингс уселся на кушетку и положил руку вдоль спинки так, чтобы ясно дать всем понять, что он не хочет, чтобы к ним присоединился кто-нибудь еще.
– Вы выглядите расстроенной, мисс Фицхью. – Он понизил голос. – Ваша постель пустует последнее время?
Он прекрасно знал, что за ней следят более пристально, чем за ценами на фондовой бирже. Хелена не могла протащить хомячка к себе в постель, не говоря уже о мужчине.
– Вы неважно выглядите, Гастингс, слишком бледны, – сказала она. – Снова утратили способность доставлять английским красоткам удовольствие, к их великому разочарованию?
– Ах, вижу, вам знакомо это чувство разочарования, – усмехнулся он. – Я ожидал этого от Эндрю Мартина.
– Как ожидаете этого от себя, без сомнения, – язвительно сказала она.
Он демонстративно вздохнул.
– Мисс Фицхью, вы постоянно стараетесь меня очернить, а ведь я всегда только воспеваю вам хвалу.
– Ну что ж, мы все делаем то, что должны, – заметила она с ядовитой улыбкой.
Он не ответил – словами по крайней мере.
Большую часть времени она отвергала его без всяких колебаний. Но стоило ему бросить взгляд на нее с этой легкой усмешкой на губах и сотней грязных мыслей в голове, и она обнаруживала, что сердце ее начинает учащенно биться.
Он занимался греблей, когда учился в Итоне, а затем в Оксфорде, и все еще отличался мощным телосложением спортсмена. В ту ночь, когда он повздорил с ней по поводу ее романа, когда Хелена позволила ему прижать ее к стене и поцеловать, она очень отчетливо ощутила его силу и мускулистость.
– Я подыскиваю издателя, – неожиданно заявил он.