Страница:
— Если бы тебе пришлось зарабатывать на жизнь добычей шкурок, на какую компанию ты стал бы работать?
— Ни на какую.
— Тогда как бы ты зарабатывал?
— Нат, все пушные компании жадны до шкурок, их агенты рвутся покупать меха у кого угодно. Даже если компания может позволить себе держать две сотни трапперов, непрерывно добывающих для нее меха, она все равно будет принимать шкурки у любого, кто имеет что-нибудь на продажу.
— Кажется, я уже слышал про вольных трапперов.
— Вольный траппер — это тот, кто не заключил контракт ни с одной из пушных компаний. Он ставит ловушки, когда и где хочет, а потом продает меха любому агенту, тому, кто больше заплатит.
— Вольным трапперам платят по тем же самым ценам, что и трапперам, работающим на компанию?
— Обычно да. Или немного меньше. А если меха превосходного качества, компания выплачивает небольшую премию.
— Тогда именно так я и хотел бы зарабатывать на жизнь, — решил Нат. — Быть вольным траппером.
— Это работа не для слабаков, — заметил Шекспир. Теперь они подъехали вплотную к поселению гладкоголовых. Многие воины, женщины и дети, бросив свои дела, глазели на незнакомцев. Некоторые прокричали дружеские приветствия старому охотнику, тот добродушно ответил.
Нат заметил, что Уинона едет, высоко держа голову и глядя прямо перед собой, потом увидел неподалеку троих всадников, занятых оживленной беседой с индейцем. Один из троицы внезапно поднял голову, выпрямился в седле, и на лице его заиграла хитрая улыбка.
Нату инстинктивно не понравились эти незнакомцы: от них веяло скрытой враждебностью, особенно от тощего всадника, внешностью и повадками напоминавшего ласку. Все трое носили мокасины и отделанные бахромой штаны и рубашки. На голове человека-ласки красовалась голубая шапка, украшенная лисьим хвостом. Все трое были при карабинах.
— Твои пистолеты и карабин заряжены, я полагаю? — неожиданно спросил Шекспир.
— Конечно. А что?
Траппер кивком показал на троицу:
— Через минуту могут понадобиться…
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
— Ни на какую.
— Тогда как бы ты зарабатывал?
— Нат, все пушные компании жадны до шкурок, их агенты рвутся покупать меха у кого угодно. Даже если компания может позволить себе держать две сотни трапперов, непрерывно добывающих для нее меха, она все равно будет принимать шкурки у любого, кто имеет что-нибудь на продажу.
— Кажется, я уже слышал про вольных трапперов.
— Вольный траппер — это тот, кто не заключил контракт ни с одной из пушных компаний. Он ставит ловушки, когда и где хочет, а потом продает меха любому агенту, тому, кто больше заплатит.
— Вольным трапперам платят по тем же самым ценам, что и трапперам, работающим на компанию?
— Обычно да. Или немного меньше. А если меха превосходного качества, компания выплачивает небольшую премию.
— Тогда именно так я и хотел бы зарабатывать на жизнь, — решил Нат. — Быть вольным траппером.
— Это работа не для слабаков, — заметил Шекспир. Теперь они подъехали вплотную к поселению гладкоголовых. Многие воины, женщины и дети, бросив свои дела, глазели на незнакомцев. Некоторые прокричали дружеские приветствия старому охотнику, тот добродушно ответил.
Нат заметил, что Уинона едет, высоко держа голову и глядя прямо перед собой, потом увидел неподалеку троих всадников, занятых оживленной беседой с индейцем. Один из троицы внезапно поднял голову, выпрямился в седле, и на лице его заиграла хитрая улыбка.
Нату инстинктивно не понравились эти незнакомцы: от них веяло скрытой враждебностью, особенно от тощего всадника, внешностью и повадками напоминавшего ласку. Все трое носили мокасины и отделанные бахромой штаны и рубашки. На голове человека-ласки красовалась голубая шапка, украшенная лисьим хвостом. Все трое были при карабинах.
— Твои пистолеты и карабин заряжены, я полагаю? — неожиданно спросил Шекспир.
— Конечно. А что?
Траппер кивком показал на троицу:
— Через минуту могут понадобиться…
ГЛАВА 6
Человек-ласка сказал что-то товарищам, и все трое поскакали к ним, но на полдороге остановились в ожидании.
— Так-так, — нахмурившись, проговорил Шекспир.
— Что? — спросил Нат.
— Быть беде.
— Ты с ними знаком?
— Только с тем, который в голубой шапке. Его зовут Лаклед, он француз. Никогда не поворачивайся к нему спиной.
— И почему ты ждешь от них беды?
— Два года назад на встрече трапперов я наткнулся на Лакледа, когда тот избивал хлыстом индианку из племени не-персэ. Кажется, он купил ее, а потом разочаровался в своей покупке.
— Как же ты поступил?
— Высек мерзавца его же собственным хлыстом.
Нат посмотрел на траппера:
— А разве не ты говорил мне, что не следует совать нос в чужие дела?
— Господь Бог даровал нам здравый смысл, чтобы мы могли видеть разницу между личными делами и неоправданной жестокостью. Он стегал бедную женщину просто для того, чтобы показать, что он ее хозяин. Она была вся в крови и умоляла его прекратить, но он не унимался. Я терпел, сколько мог, потом вырвал у него хлыст. Ублюдок попытался пырнуть меня ножом в спину, стоило мне отвернуться, вот тогда-то я по-настоящему разозлился и решил позволить ему испытать на собственной шкуре, приятно ли, когда тебя секут хлыстом.
Нат внимательно посмотрел на всадников:
— Да что они могут нам сделать? Разве здесь не нейтральная территория? Ты же сам это говорил!
— Я никогда не говорил, что здесь не случается стычек. Тут живут и белые, и индейцы; практически любое племя может здесь торговать, не боясь нападения врагов. Конечно, есть и исключения, вспомни про черноногих. Но драки тут случаются каждый божий день, и иногда в результате кто-нибудь откидывает копыта. Поэтому держи ушки на макушке и помни мой совет.
Они подъехали к троице.
Лаклед сказал что-то своим дружкам, и те залились мерзким смехом.
Предчувствие, что и вправду может случиться беда, закралось в душу Ната, его взгляд стал твердым. Он явился сюда, чтобы хорошо провести время, поучиться торговле мехами и пообщаться с обитателями Скалистых гор, а не для того чтобы затевать ссоры. В Нью-Йорке ему редко приходилось драться, один только рост в шесть футов два дюйма моментально отпугивал задир. В придачу к высокому росту Нат обладал крепким сложением, а последние трудные месяцы закалили его; лицо сделалось бронзовым от загара, длинные волосы стали похожи на черную гриву.
— Ну-ка, кто тут у нас? — громко поинтересовался узколицый человек, выговаривая слова с сильным акцентом. — Или меня подводит зрение, или это великий Каркаджу?
Шекспир остановил лошадь. Теперь от троицы его отделяло всего футов шесть.
— Так и не научился придерживать язык, Лаклед? — резко спросил траппер, опустив руку на карабин.
Лаклед улыбнулся и поднял обе руки, изображая полнейшую невинность.
— Я не хотел проявлять к тебе неуважение, mon ami![7]
— Я тебе не друг и никогда им не стану.
— Vraiment?[8] Почем ты знаешь? Никто не может предвидеть будущее, верно?
— Кое-что человек может предсказать совершенно точно. Например, что он никогда не будет есть помет бизона. Так же точно я знаю, что никогда не стану твоим другом.
— Ты сравниваешь меня с бизоньим дерьмом?
Старый охотник изобразил улыбку:
— Да разве бы я посмел?
Притворно дружелюбное выражение лица Лакледа мгновенно сменилось открыто враждебным, однако он быстро взял себя в руки и криво улыбнулся:
— Нет, конечно. Ты никогда бы так не поступил. — Он перевел взгляд с траппера на Ната и Уинону. — А это кто с тобой?
— Натаниэль Кинг. Индейцы зовут его Убивающий Гризли. С ним его жена.
— Так ты и есть тот самый убивающий гризли? — спросил Лаклед, внимательно рассматривая Ната.
— Да, это я.
— Прошлой ночью здесь рассказывали, как ты убил гризли где-то тут, неподалеку.
— Это правда.
— Надо же! Такой молодой, а уже научился убивать гризли?
— Дело практики, — ответил Нат и заметил, что Шекспир ухмыльнулся.
— Я и сам убил нескольких, — похвастался Лаклед.
Нату очень не понравился этот француз, и он не видел надобности скрывать свои чувства. Краем глаза Натаниэль заметил, что один из дружков Лакледа пристально, с едва прикрытым вожделением рассматривает Уинону.
— Вы останетесь здесь до конца встречи? — спросил Лаклед.
Прежде чем Нат открыл рот, ответил Шекспир:
— Может, останемся, может, нет.
— В этом году здесь много народу. Говорят, собралось уже четыре сотни белых. Magnifique[9], верно?
— Ничего себе, — уклончиво ответил Шекспир. — Теперь нам хотелось бы повидаться с остальными. Почему бы вам не дать нам проехать?
— Certainement, mon ami![10] — Лаклед заставил свою лошадь податься влево, в то время как его дружки отвели коней вправо.
Шекспир проехал между ними.
Сжимая в левой руке поводья, правую держа на «хоукене», Нат медленно последовал его примеру. Поравнявшись с субъектом, пожиравшем похотливым взглядом Уинону, Нат внезапно наклонился и взмахнул карабином.
Никто из троих мужчин не ожидал такого. Субъект, самодовольно ухмылявшийся Уиноне, слишком поздно осознал опасность; он хрюкнул, когда дуло ударило его по губам, и свалился на землю, выронив ружье. Ошеломленный падением, он попытался было встать, но застыл, увидев нацеленный на него «хоукен».
— Даже не думай дергаться, — предупредил Нат.
Оглянувшись и увидев, что Шекспир преградил дорогу Лакледу, он снова перевел взгляд на человека, которого ударил.
Лицо его было красным, удивление на нем сменилось яростью, кровь струйками стекала по губам.
— Какого дьявола ты меня ударил? — спросил он и начал было вставать, но опять замер, когда Нат наклонил к нему ствол карабина.
— Больше я не буду тебя предупреждать. Не двигайся, если тебе дорога жизнь.
— Fou![11] Да ты сумасшедший!
— Я еще никогда не мыслил так здраво, как сейчас.
— Да что я тебе такого сделал, ублюдок?
— Ты чертовски хорошо знаешь, что ты сделал. — Голос Ната был негромким, но четким.
— Эй, Убивающий Гризли, — вмешался Лаклед. — Люди здесь не очень любят, когда с ними обращаются, как с паршивыми собаками!
— А мне не нравится, когда на мою жену смотрят так, как только что смотрел твой дружок, — ответил Нат.
— Может, тебе померещилось?
Нат бросил взгляд на человека-ласку:
— Ты назвал меня лжецом?
Лаклед, должно быть, собирался съязвить, но, посмотрев в глаза молодому человеку, передумал.
— Нет, — сказал он. — Я вовсе не считаю тебя лжецом! Раз ты говоришь, что Анри выказал неуважение к твоей жене, значит, так оно и было.
— Как это?! — взорвался Анри. — Да ты на чьей стороне?
— Замолчи, не то я сам тебя пристрелю, — пригрозил Лаклед. — Все знают, как ты падок на женщин. Вечно пялишься на них!
Анри осторожно дотронулся до губ и яростно уставился на Ната:
— Ладно, на сей раз тебе это сойдет с рук.
— Это угроза?
— Как я могу угрожать человеку, который наставил на меня ствол, — усмехнулся Анри.
— Поехали, Нат, — сказал Шекспир.
Нехотя, все еще злясь на бесстыдство субъекта, которого он приструнил, Нат сделал знак Уиноне ехать первой. Молодой человек последовал за женой, продолжая внимательно наблюдать за троицей.
Шекспир тоже тронул лошадь с места и поехал слева от Ната.
Человек-ласка и его друзья несколько мгновений не двигались, потом побитый наглец встал и принялся спорить с Лакледом.
— Вот ты и завел себе врага, — мягко заметил Шекспир, оглядываясь через плечо. — Может, даже троих.
— Я хорошо справился?
— И да и нет.
— Объясни, — настойчиво попросил Нат, тоже наблюдая за троицей.
— Ты поступил правильно, защитив честь Уиноны. Я видел, как тот наглец пялился на нее, и сам готов был поучить его хорошим манерам. Но ты поступил опрометчиво, оставив его в живых.
— По-твоему, я должен был его пристрелить?!
— Если бы ты это сделал, избавил бы себя от множества неприятностей. Помяни мои слова — этот человек не успокоится, пока не отомстит. Теперь почаще оглядывайся — он будет пакостить тебе когда и чем только сможет.
— Я не мог просто взять и пристрелить его, как он того заслуживал.
— Верно. Но ты мог бы подстрекать его до тех пор, пока он сам не попытался бы тебя пристрелить. Вот тогда можно было бы убить его под предлогом самозащиты. Я бы именно так и поступил.
Нат оглянулся в последний раз. Анри и Лаклед все еще препирались. Юноша надеялся, что старый охотник ошибся насчет грядущих неприятностей, но в глубине души понимал, что Шекспир прав. Его самая первая сходка трапперов была омрачена нависшей опасностью. Но, если уж на то пошло, жизнь в глуши и без того казалась бесконечной цепью опасностей. Мало ему тревог из-за индейцев и диких зверей, теперь вот еще придется защищаться от таких же белых, как он сам.
Размышления юноши были прерваны Уиноной, обратившейся к нему на правильном английском:
— Спасибо, муж.
Нат жестами ответил, что поступил так, как поступил бы на его месте любой другой.
Но Уинона заметила, что немногие мужчины стали бы защищать своих жен, рискуя жизнью, и быстрыми жестами поблагодарила Ната за храбрость, с какой тот постоял за ее честь.
— Она права, — вставил Шекспир. — Некоторые мужчины не знают, что такое твердость духа. Правда, в их пороках часто виноваты другие: родители портили их с юных лет, баловали, не наказывали. Избыток доброты может оказаться так же вреден, как и ее недостаток.
Нат вспомнил проповеди, которые часто слышал в церкви.
— А как же насчет «подставь другую щеку»?
— В Библии говорится — подставь другую щеку, если кто-нибудь даст тебе пощечину. Но там не говорится: ляг и позволь другому затоптать тебя до смерти.
— Никогда не думал об этих словах с такой точки зрения. — Нат засмеялся и, вспомнив про «хоукен», опустил взведенный курок. — Ты читал Библию, Шекспир?
— Ага. Случалось.
— И ты веришь во все, что там написано?
— Скажем так — я верю во многие тамошние изречения, но на практике применяю немногие. — Траппер взглянул на друга и, увидев его серьезное лицо, добавил: — Любой, кто заявляет, будто понимает все, написанное в Библии, — шарлатан.
— Это почему же?
— Потому что никто не может знать всего. Ты никогда не задумывался, почему в мире так много религий? Да потому, что дюжина людей, прочитавших Библию, обязательно придут к дюжине разных мнений насчет прочитанного и сделают дюжину разных выводов. Насчет основ все давно сошлись, и все равно находится достаточно поводов для разногласий, чтобы в конце концов люди вцепились друг другу в глотки, вместо того чтобы любить друг друга, как велит поступать Великая книга.
— Я так и не прочитал Библию целиком, — признался Нат. — Родители каждую неделю брали меня в церковь, хотел я того или нет. Я помню все заповеди Господни… И, похоже, одна из них не слишком много значит для здешнего люда, что меня слегка беспокоит.
— «Не убий»? — спросил Шекспир.
— Как ты догадался?
— Потому что ты пошел в своего дядюшку Зика. Когда он приехал на Запад, его беспокоило то же самое. Он прожил всю жизнь в Нью-Йорке, где у человека до самой могилы может не возникнуть необходимость отнять чью-то жизнь, и он не сразу привык, что здесь все по-другому. Однажды Зик спросил меня насчет этой заповеди, и я скажу тебе сейчас то, что тогда ответил ему. Прежде всего, индейцы ничего не знают о десяти заповедях. Если речь идет о враге, воин знает только один закон: убей — или убьют тебя. А что касается черноногих, они убивают всех, кроме своих соплеменников, потому что считают всех остальных врагами, а больше всего ненавидят белых…
— За что? — перебил Нат.
— Некоторые считают, что из-за экспедиции Льюиса и Кларка, хотя я склонен в этом сомневаться.
— И что же такого натворили Льюис и Кларк?
— Льюис — но не Кларк. В тысяча восемьсот шестом году, возвращаясь от побережья Тихого океана, они на некоторое время разделились, чтобы Льюис и его спутники могли исследовать земли у реки Марии. Отряд черноногих пытался украсть у них ружья и лошадей, и Льюису пришлось выстрелить одному из индейцев в живот. Другой член его отряда пырнул ножом черноногого и тоже убил его. Вот с тех пор черноногие и выходят на охоту за белыми.
— Но почему ты считаешь, что причина ненависти черноногих к белым не в этой стычке?
— Потому что племя это было своенравным задолго до того, как с ним повстречался Льюис. Они воюют просто ради войны.
Нат, размышляя над этими словами, огляделся. Они уже поравнялись с последним типи гладкоголовых, и теперь перед ними лежало широкое поле, на котором было полно трапперов и индейцев: некоторые оживленно болтали, другие принимали участие в лошадиных скачках, многие трапперы бегали наперегонки или боролись друг с другом.
— И ты можешь объяснить, почему человек должен мириться с тем, что убийство и жестокость — это способ выжить в дикой глуши?
— Могу, причем приведу самую вескую причину.
— Какую же?
— Это позволяет ложиться спать с чистой совестью.
Неопровержимая логика старого охотника произвела на его спутника большое впечатление.
Когда Натаниэль в первые убил человека, это терзало его много дней, лишая аппетита и сна, и он до сих пор не мог окончательно примириться с необходимостью проливать кровь. В Нью-Йорке, как заметил Шекспир, людям редко приходится убивать; в цивилизации все же есть и свои преимущества.
Над полем гремели радостные крики, гиканье, аплодисменты и ругань участников состязаний.
— Здесь что, все время так шумно? — спросил Нат, повысив голос.
Шекспир кивнул:
— Вплоть до самого последнего дня.
— Наверное, после такого людям придется отдыхать от шума одиннадцать месяцев, — пошутил Нат.
Его слова заглушил пронзительный вопль, который издал человек, скачущий на вороном жеребце. Человек этот был облачен в наряд из оленьей кожи, на его голове красовалась меховая шапка; размахивая над головой винтовкой, он галопом мчался прямо на них.
— Шекспир МакНэйр, ах ты паршивый сукин сын! — взревел он. — Я сдеру с тебя шкуру, как с хорька!
— Так-так, — нахмурившись, проговорил Шекспир.
— Что? — спросил Нат.
— Быть беде.
— Ты с ними знаком?
— Только с тем, который в голубой шапке. Его зовут Лаклед, он француз. Никогда не поворачивайся к нему спиной.
— И почему ты ждешь от них беды?
— Два года назад на встрече трапперов я наткнулся на Лакледа, когда тот избивал хлыстом индианку из племени не-персэ. Кажется, он купил ее, а потом разочаровался в своей покупке.
— Как же ты поступил?
— Высек мерзавца его же собственным хлыстом.
Нат посмотрел на траппера:
— А разве не ты говорил мне, что не следует совать нос в чужие дела?
— Господь Бог даровал нам здравый смысл, чтобы мы могли видеть разницу между личными делами и неоправданной жестокостью. Он стегал бедную женщину просто для того, чтобы показать, что он ее хозяин. Она была вся в крови и умоляла его прекратить, но он не унимался. Я терпел, сколько мог, потом вырвал у него хлыст. Ублюдок попытался пырнуть меня ножом в спину, стоило мне отвернуться, вот тогда-то я по-настоящему разозлился и решил позволить ему испытать на собственной шкуре, приятно ли, когда тебя секут хлыстом.
Нат внимательно посмотрел на всадников:
— Да что они могут нам сделать? Разве здесь не нейтральная территория? Ты же сам это говорил!
— Я никогда не говорил, что здесь не случается стычек. Тут живут и белые, и индейцы; практически любое племя может здесь торговать, не боясь нападения врагов. Конечно, есть и исключения, вспомни про черноногих. Но драки тут случаются каждый божий день, и иногда в результате кто-нибудь откидывает копыта. Поэтому держи ушки на макушке и помни мой совет.
Они подъехали к троице.
Лаклед сказал что-то своим дружкам, и те залились мерзким смехом.
Предчувствие, что и вправду может случиться беда, закралось в душу Ната, его взгляд стал твердым. Он явился сюда, чтобы хорошо провести время, поучиться торговле мехами и пообщаться с обитателями Скалистых гор, а не для того чтобы затевать ссоры. В Нью-Йорке ему редко приходилось драться, один только рост в шесть футов два дюйма моментально отпугивал задир. В придачу к высокому росту Нат обладал крепким сложением, а последние трудные месяцы закалили его; лицо сделалось бронзовым от загара, длинные волосы стали похожи на черную гриву.
— Ну-ка, кто тут у нас? — громко поинтересовался узколицый человек, выговаривая слова с сильным акцентом. — Или меня подводит зрение, или это великий Каркаджу?
Шекспир остановил лошадь. Теперь от троицы его отделяло всего футов шесть.
— Так и не научился придерживать язык, Лаклед? — резко спросил траппер, опустив руку на карабин.
Лаклед улыбнулся и поднял обе руки, изображая полнейшую невинность.
— Я не хотел проявлять к тебе неуважение, mon ami![7]
— Я тебе не друг и никогда им не стану.
— Vraiment?[8] Почем ты знаешь? Никто не может предвидеть будущее, верно?
— Кое-что человек может предсказать совершенно точно. Например, что он никогда не будет есть помет бизона. Так же точно я знаю, что никогда не стану твоим другом.
— Ты сравниваешь меня с бизоньим дерьмом?
Старый охотник изобразил улыбку:
— Да разве бы я посмел?
Притворно дружелюбное выражение лица Лакледа мгновенно сменилось открыто враждебным, однако он быстро взял себя в руки и криво улыбнулся:
— Нет, конечно. Ты никогда бы так не поступил. — Он перевел взгляд с траппера на Ната и Уинону. — А это кто с тобой?
— Натаниэль Кинг. Индейцы зовут его Убивающий Гризли. С ним его жена.
— Так ты и есть тот самый убивающий гризли? — спросил Лаклед, внимательно рассматривая Ната.
— Да, это я.
— Прошлой ночью здесь рассказывали, как ты убил гризли где-то тут, неподалеку.
— Это правда.
— Надо же! Такой молодой, а уже научился убивать гризли?
— Дело практики, — ответил Нат и заметил, что Шекспир ухмыльнулся.
— Я и сам убил нескольких, — похвастался Лаклед.
Нату очень не понравился этот француз, и он не видел надобности скрывать свои чувства. Краем глаза Натаниэль заметил, что один из дружков Лакледа пристально, с едва прикрытым вожделением рассматривает Уинону.
— Вы останетесь здесь до конца встречи? — спросил Лаклед.
Прежде чем Нат открыл рот, ответил Шекспир:
— Может, останемся, может, нет.
— В этом году здесь много народу. Говорят, собралось уже четыре сотни белых. Magnifique[9], верно?
— Ничего себе, — уклончиво ответил Шекспир. — Теперь нам хотелось бы повидаться с остальными. Почему бы вам не дать нам проехать?
— Certainement, mon ami![10] — Лаклед заставил свою лошадь податься влево, в то время как его дружки отвели коней вправо.
Шекспир проехал между ними.
Сжимая в левой руке поводья, правую держа на «хоукене», Нат медленно последовал его примеру. Поравнявшись с субъектом, пожиравшем похотливым взглядом Уинону, Нат внезапно наклонился и взмахнул карабином.
Никто из троих мужчин не ожидал такого. Субъект, самодовольно ухмылявшийся Уиноне, слишком поздно осознал опасность; он хрюкнул, когда дуло ударило его по губам, и свалился на землю, выронив ружье. Ошеломленный падением, он попытался было встать, но застыл, увидев нацеленный на него «хоукен».
— Даже не думай дергаться, — предупредил Нат.
Оглянувшись и увидев, что Шекспир преградил дорогу Лакледу, он снова перевел взгляд на человека, которого ударил.
Лицо его было красным, удивление на нем сменилось яростью, кровь струйками стекала по губам.
— Какого дьявола ты меня ударил? — спросил он и начал было вставать, но опять замер, когда Нат наклонил к нему ствол карабина.
— Больше я не буду тебя предупреждать. Не двигайся, если тебе дорога жизнь.
— Fou![11] Да ты сумасшедший!
— Я еще никогда не мыслил так здраво, как сейчас.
— Да что я тебе такого сделал, ублюдок?
— Ты чертовски хорошо знаешь, что ты сделал. — Голос Ната был негромким, но четким.
— Эй, Убивающий Гризли, — вмешался Лаклед. — Люди здесь не очень любят, когда с ними обращаются, как с паршивыми собаками!
— А мне не нравится, когда на мою жену смотрят так, как только что смотрел твой дружок, — ответил Нат.
— Может, тебе померещилось?
Нат бросил взгляд на человека-ласку:
— Ты назвал меня лжецом?
Лаклед, должно быть, собирался съязвить, но, посмотрев в глаза молодому человеку, передумал.
— Нет, — сказал он. — Я вовсе не считаю тебя лжецом! Раз ты говоришь, что Анри выказал неуважение к твоей жене, значит, так оно и было.
— Как это?! — взорвался Анри. — Да ты на чьей стороне?
— Замолчи, не то я сам тебя пристрелю, — пригрозил Лаклед. — Все знают, как ты падок на женщин. Вечно пялишься на них!
Анри осторожно дотронулся до губ и яростно уставился на Ната:
— Ладно, на сей раз тебе это сойдет с рук.
— Это угроза?
— Как я могу угрожать человеку, который наставил на меня ствол, — усмехнулся Анри.
— Поехали, Нат, — сказал Шекспир.
Нехотя, все еще злясь на бесстыдство субъекта, которого он приструнил, Нат сделал знак Уиноне ехать первой. Молодой человек последовал за женой, продолжая внимательно наблюдать за троицей.
Шекспир тоже тронул лошадь с места и поехал слева от Ната.
Человек-ласка и его друзья несколько мгновений не двигались, потом побитый наглец встал и принялся спорить с Лакледом.
— Вот ты и завел себе врага, — мягко заметил Шекспир, оглядываясь через плечо. — Может, даже троих.
— Я хорошо справился?
— И да и нет.
— Объясни, — настойчиво попросил Нат, тоже наблюдая за троицей.
— Ты поступил правильно, защитив честь Уиноны. Я видел, как тот наглец пялился на нее, и сам готов был поучить его хорошим манерам. Но ты поступил опрометчиво, оставив его в живых.
— По-твоему, я должен был его пристрелить?!
— Если бы ты это сделал, избавил бы себя от множества неприятностей. Помяни мои слова — этот человек не успокоится, пока не отомстит. Теперь почаще оглядывайся — он будет пакостить тебе когда и чем только сможет.
— Я не мог просто взять и пристрелить его, как он того заслуживал.
— Верно. Но ты мог бы подстрекать его до тех пор, пока он сам не попытался бы тебя пристрелить. Вот тогда можно было бы убить его под предлогом самозащиты. Я бы именно так и поступил.
Нат оглянулся в последний раз. Анри и Лаклед все еще препирались. Юноша надеялся, что старый охотник ошибся насчет грядущих неприятностей, но в глубине души понимал, что Шекспир прав. Его самая первая сходка трапперов была омрачена нависшей опасностью. Но, если уж на то пошло, жизнь в глуши и без того казалась бесконечной цепью опасностей. Мало ему тревог из-за индейцев и диких зверей, теперь вот еще придется защищаться от таких же белых, как он сам.
Размышления юноши были прерваны Уиноной, обратившейся к нему на правильном английском:
— Спасибо, муж.
Нат жестами ответил, что поступил так, как поступил бы на его месте любой другой.
Но Уинона заметила, что немногие мужчины стали бы защищать своих жен, рискуя жизнью, и быстрыми жестами поблагодарила Ната за храбрость, с какой тот постоял за ее честь.
— Она права, — вставил Шекспир. — Некоторые мужчины не знают, что такое твердость духа. Правда, в их пороках часто виноваты другие: родители портили их с юных лет, баловали, не наказывали. Избыток доброты может оказаться так же вреден, как и ее недостаток.
Нат вспомнил проповеди, которые часто слышал в церкви.
— А как же насчет «подставь другую щеку»?
— В Библии говорится — подставь другую щеку, если кто-нибудь даст тебе пощечину. Но там не говорится: ляг и позволь другому затоптать тебя до смерти.
— Никогда не думал об этих словах с такой точки зрения. — Нат засмеялся и, вспомнив про «хоукен», опустил взведенный курок. — Ты читал Библию, Шекспир?
— Ага. Случалось.
— И ты веришь во все, что там написано?
— Скажем так — я верю во многие тамошние изречения, но на практике применяю немногие. — Траппер взглянул на друга и, увидев его серьезное лицо, добавил: — Любой, кто заявляет, будто понимает все, написанное в Библии, — шарлатан.
— Это почему же?
— Потому что никто не может знать всего. Ты никогда не задумывался, почему в мире так много религий? Да потому, что дюжина людей, прочитавших Библию, обязательно придут к дюжине разных мнений насчет прочитанного и сделают дюжину разных выводов. Насчет основ все давно сошлись, и все равно находится достаточно поводов для разногласий, чтобы в конце концов люди вцепились друг другу в глотки, вместо того чтобы любить друг друга, как велит поступать Великая книга.
— Я так и не прочитал Библию целиком, — признался Нат. — Родители каждую неделю брали меня в церковь, хотел я того или нет. Я помню все заповеди Господни… И, похоже, одна из них не слишком много значит для здешнего люда, что меня слегка беспокоит.
— «Не убий»? — спросил Шекспир.
— Как ты догадался?
— Потому что ты пошел в своего дядюшку Зика. Когда он приехал на Запад, его беспокоило то же самое. Он прожил всю жизнь в Нью-Йорке, где у человека до самой могилы может не возникнуть необходимость отнять чью-то жизнь, и он не сразу привык, что здесь все по-другому. Однажды Зик спросил меня насчет этой заповеди, и я скажу тебе сейчас то, что тогда ответил ему. Прежде всего, индейцы ничего не знают о десяти заповедях. Если речь идет о враге, воин знает только один закон: убей — или убьют тебя. А что касается черноногих, они убивают всех, кроме своих соплеменников, потому что считают всех остальных врагами, а больше всего ненавидят белых…
— За что? — перебил Нат.
— Некоторые считают, что из-за экспедиции Льюиса и Кларка, хотя я склонен в этом сомневаться.
— И что же такого натворили Льюис и Кларк?
— Льюис — но не Кларк. В тысяча восемьсот шестом году, возвращаясь от побережья Тихого океана, они на некоторое время разделились, чтобы Льюис и его спутники могли исследовать земли у реки Марии. Отряд черноногих пытался украсть у них ружья и лошадей, и Льюису пришлось выстрелить одному из индейцев в живот. Другой член его отряда пырнул ножом черноногого и тоже убил его. Вот с тех пор черноногие и выходят на охоту за белыми.
— Но почему ты считаешь, что причина ненависти черноногих к белым не в этой стычке?
— Потому что племя это было своенравным задолго до того, как с ним повстречался Льюис. Они воюют просто ради войны.
Нат, размышляя над этими словами, огляделся. Они уже поравнялись с последним типи гладкоголовых, и теперь перед ними лежало широкое поле, на котором было полно трапперов и индейцев: некоторые оживленно болтали, другие принимали участие в лошадиных скачках, многие трапперы бегали наперегонки или боролись друг с другом.
— И ты можешь объяснить, почему человек должен мириться с тем, что убийство и жестокость — это способ выжить в дикой глуши?
— Могу, причем приведу самую вескую причину.
— Какую же?
— Это позволяет ложиться спать с чистой совестью.
Неопровержимая логика старого охотника произвела на его спутника большое впечатление.
Когда Натаниэль в первые убил человека, это терзало его много дней, лишая аппетита и сна, и он до сих пор не мог окончательно примириться с необходимостью проливать кровь. В Нью-Йорке, как заметил Шекспир, людям редко приходится убивать; в цивилизации все же есть и свои преимущества.
Над полем гремели радостные крики, гиканье, аплодисменты и ругань участников состязаний.
— Здесь что, все время так шумно? — спросил Нат, повысив голос.
Шекспир кивнул:
— Вплоть до самого последнего дня.
— Наверное, после такого людям придется отдыхать от шума одиннадцать месяцев, — пошутил Нат.
Его слова заглушил пронзительный вопль, который издал человек, скачущий на вороном жеребце. Человек этот был облачен в наряд из оленьей кожи, на его голове красовалась меховая шапка; размахивая над головой винтовкой, он галопом мчался прямо на них.
— Шекспир МакНэйр, ах ты паршивый сукин сын! — взревел он. — Я сдеру с тебя шкуру, как с хорька!
ГЛАВА 7
Траппер внезапно пришпорил свою лошадь и поскакал навстречу, тоже издавая дикий клич и размахивая карабином.
Сбитый с толку неожиданным поворотом событий, Нат решил, что на Шекспира напали, и, подняв «хоукен» к плечу, прицелился в меховую шапку. Но Уинона тут же сжала его руку.
— Нет, муж, нет! — остановила она. Нат уставился на индианку:
— Почему — нет?
— Друг, — ответила Уинона. — Большой друг.
— Это — друг? — недоверчиво переспросил Нат, опуская оружие.
Он увидел, как всадники стремительно приблизившись друг к другу, вдруг резко остановились в самый последний миг, когда их лошади вот-вот должны были столкнуться.
— Шекспир!!! — вскричал незнакомец, широко улыбаясь.
— Джордж! Чокнутый паршивец! — ответил старый охотник.
Они сердечно обнялись, колотя друг друга по спине и оглушительно смеясь.
— Если это не друзья, значит, самая странная пара врагов, каких я когда-либо видел, — заметил Нат, направляясь к ним.
— Не понимаю, — ответила Уинона.
Нат попытался передать эти слова на языке жестов, однако жена его лишь слегка улыбнулась. Стало быть, он не слишком преуспел в своей учебе. Мимоходом взглянув на пустырь, Нат увидел, что там соревнуются в верховой езде. Индеец на гнедой лошади вырвался далеко вперед, человек двадцать подбадривали участников; многие из зрителей при этом прихлебывали из фляжек и бутылок.
— Вот прекрасная парочка — не слишком пухленькая и не слишком худая. Держу пари, они будут очень вкусны, если их как следует приправить.
Нат повернулся к худощавому человеку, с которым только что здоровался Шекспир, и внимательно посмотрел на него.
— Ты людоед? — в шутку спросил он.
— Может, и так, — тот захихикал с безумным видом. — Меня обзывали и похуже.
Шекспир развернул лошадь, чтобы видеть всех троих.
— Разрешите вас познакомить. — Он кивнул на субъекта в меховой шапке. — Это Безумный Джордж. Мы с ним давние приятели.
— Угу, — подтвердил тощий. — Мы лежали в одной колыбели до тех пор, пока мне не надоело, что он то и дело ворует мои пеленки.
Наклонившись в седле, Нат протянул руку:
— Натаниэль Кинг. Рад познакомиться.
Джордж мгновение смотрел на протянутую руку, потом бросил на Ната оскорбленный взгляд:
— Вам известно, молодой человек, что у вас грязь под ногтями?
— Правда? — Нат осмотрел руку.
— Зеленая, как трава, — заявил Джордж и засмеялся.
— Он не такой уж зеленый, как ты думаешь, — встал на защиту своего подопечного Шекспир. — И я не хочу, чтобы ты повсюду рассказывал байки о том, будто он новичок.
— Кто, я? — возмутился Джордж. — Вы обижаете меня, милостивый господин, возводя несправедливый поклеп на мое благородное имя!
— Благородное? — повторил Шекспир и зашелся смехом.
— Не обращай на него внимания, — обратился Джордж к Нату. — У него крыша малость набекрень.
— У меня? — переспросил старый охотник. — Это ты повсюду известен как полоумный со Скалистых гор.
Ухмыляясь при виде их дурачеств, Нат снова протянул руку:
— И все-таки я рад познакомиться с вами, полоумный вы или нет.
— Тогда и я с радостью пожму тебе руку, — сказал Джордж, что и проделал весьма энергично. — Это ты научил молодого человека манерам, Шекспир?
— Не могу сказать, что это только моя заслуга. Родители в Нью-Йорке дали ему должное воспитание.
— В этом рассаднике порока? — скорчил гримасу Джордж. — Нью-Йорк — Содом и Гоморра, вместе взятые, отвратительное змеиное гнездо, где крысы плодятся, как кролики.
— Мне нечасто доводилось видеть в Нью-Йорке крыс, — заметил Нат.
— Я имел в виду их двуногую разновидность.
— Шекспир разделяет ваше мнение о больших городах, — заметил Нат. — Он не стал бы жить ни в одном из них за все золото мира.
Джордж кивнул:
— МакНэйр мудрый человек, сэр. Тебе бы стоило прислушиваться к его дельным советам. После меня он самый умный в Скалистых горах.
— Послушайте только! Можно подумать, что он единственный побеждал на диспутах в колледже Скалистых гор! — возмутился Шекспир.
Нат уже слышал это название — какой-то траппер придумал его пару лет назад. Так назывались споры, дебаты и вообще всяческие байки, которые рассказывались длинными зимними вечерами, когда холод мешал трапперам заниматься своими делами, держа их взаперти в уютных хижинах и типи. Они не ложились спать до самого рассвета, погруженные в философские беседы, такие же возвышенные, как и дебаты в самых престижных университетах Востока.
Старина Джордж посмотрел на Уинону и вежливо снял шапку:
— Так как эта красивая дева слишком юна для старого простака МакНэйра, она, должно быть, твоя жена, Натаниэль?
— Зови меня Нат. Да, Уинона моя жена.
— Присматривай за ней получше, сынок.
— Я всегда так поступаю.
Джордж бросил быстрый взгляд по сторонам и заговорщицки понизил голос:
— Я серьезно, Нат. Здесь есть люди, которые могут попытаться отобрать ее у тебя.
— Это кто же?
— Не могу тебе сейчас сказать, — прошептал Джордж. — Может, попозже.
Нат улыбнулся Уиноне, потом серьезно посмотрел на старика:
— Хотелось бы мне посмотреть на того, кто попробует ее у меня отобрать, он бы живо схлопотал свинец в голову.
— Такой подход меня восхищает.
— Мы должны найти место для лагеря, — заметил Шекспир. — Сперва нам надо обосноваться, а потом уж глазеть по сторонам.
— Как раз рядом с моим жилищем есть подходящее местечко! — спохватился Безумный Джордж. — На берегу озера. У вас будет сколько угодно воды, к тому же неподалеку тополевая роща, где можно запастись дровами для костра.
— Почему же такое отличное место до сих пор не заняли? — спросил Нат.
— Я тебе скажу почему, — ответил Шекспир. — Потому что люди привыкли держаться подальше от Безумного Джорджа. Никто не желает быть с ним рядом, когда он пьян.
— Да ну?
— Да, тогда он становится свирепым, как медведица гризли, защищающая своих медвежат. — Шекспир взглянул на тощего приятеля. — Я хочу, чтобы ты пообещал, что не доставишь нам хлопот, если мы разобьем лагерь рядом.
Безумный Джордж расправил худые плечи:
— Даю слово, что буду вести себя хорошо!
— Надеюсь, — сказал Шекспир. — Я слышал, полгода назад ты отстрелил Фрэнку два пальца на ноге. Если попытаешься выкинуть что-нибудь подобное с моими друзьями, мне придется самому тебя пристрелить!
— Понятное дело…
Джордж нахлобучил шапку, в то время как Нат внимательно рассматривал его.
— Этот Фрэнк был твоим врагом?
— Нет, он один из моих лучших друзей.
— И все же ты отстрелил ему пальцы?
Джордж пожал плечами:
— Так он уверяет. Но я был пьян и не помню, как это сделал. Насколько мне известно, он сам нечаянно выстрелил себе в ногу, а потом имел наглость свалить все на меня.
— Если он, как ты говоришь, твой друг, зачем же ему тебя в этом обвинять?
— Да просто шутки ради.
— Тогда у твоего друга очень странное чувство юмора.
— Так и есть, — подтвердил Безумный Джордж. — Фрэнк, как и я, не отличается благоразумием.
С этими словами он запрокинул голову и разразился смехом.
Шекспир махнул рукой, дав понять, что пора продолжить путь.
— У тебя очень необычные приятели, — ухмыляясь, заметил Нат.
— Не забывай, что ты один из них.
Засмеявшись, Кинг принялся рассматривать людей, мимо которых они проезжали. Особенно его заинтересовали танцующие: рослый человек в шотландской юбке-килт извлекал из волынки бодрую мелодию, под которую дюжина людей кружились и топали ногами с энтузиазмом резвых юнцов и с грацией гусей. Потом танцоры разделились на пары и, взявшись под руки, принялись быстро кружиться.
— Ты умеешь танцевать? — поинтересовался Шекспир.
— Мне нечасто приходилось заниматься этим, но медленный танец исполнить худо-бедно могу. Аделина обычно хвалила меня, когда мы вальсировали.
— Ну, здесь вальсируют нечасто. И лучше молиться, чтобы тебя никто не выбрал партнером по вальсу.
Джордж догнал их и поехал рядом с Шекспиром:
— Слушай, я все хотел у тебя спросить, куда, к дьяволу, провалился Зик?
Лицо Шекспира помрачнело.
— Он погиб.
— Не может быть! Как?!
— Его убил индеец из племени кайова.
— Проклятие! Прекрасный был человек, соль земли! — сокрушался Джордж. — Я гордился тем, что знаком с Зиком Кингом.
Вдруг он заморгал, уставившись на Ната.
— Кинг. Кинг. Ты сказал, что твоя фамилия — Кинг?
— Зик — мой дядя.
— Ты был с ним, когда он погиб?
Нат кивнул.
— Как это случилось?
— Какая разница? Он мертв — вот и все, что имеет значение, — хрипло отозвался Нат.
Джордж отпрянул, будто его ударили.
— Прости, парень. Я не хотел пнуть тебя по больному месту.
— Давай не будем об этом.
— Хорошо. Но сначала скажи: тот ублюдок-индеец смылся?
— Нет.
— Зик прикончил его? — Джордж улыбнулся. — Это похоже на него. Полон огня до самого конца.
Сбитый с толку неожиданным поворотом событий, Нат решил, что на Шекспира напали, и, подняв «хоукен» к плечу, прицелился в меховую шапку. Но Уинона тут же сжала его руку.
— Нет, муж, нет! — остановила она. Нат уставился на индианку:
— Почему — нет?
— Друг, — ответила Уинона. — Большой друг.
— Это — друг? — недоверчиво переспросил Нат, опуская оружие.
Он увидел, как всадники стремительно приблизившись друг к другу, вдруг резко остановились в самый последний миг, когда их лошади вот-вот должны были столкнуться.
— Шекспир!!! — вскричал незнакомец, широко улыбаясь.
— Джордж! Чокнутый паршивец! — ответил старый охотник.
Они сердечно обнялись, колотя друг друга по спине и оглушительно смеясь.
— Если это не друзья, значит, самая странная пара врагов, каких я когда-либо видел, — заметил Нат, направляясь к ним.
— Не понимаю, — ответила Уинона.
Нат попытался передать эти слова на языке жестов, однако жена его лишь слегка улыбнулась. Стало быть, он не слишком преуспел в своей учебе. Мимоходом взглянув на пустырь, Нат увидел, что там соревнуются в верховой езде. Индеец на гнедой лошади вырвался далеко вперед, человек двадцать подбадривали участников; многие из зрителей при этом прихлебывали из фляжек и бутылок.
— Вот прекрасная парочка — не слишком пухленькая и не слишком худая. Держу пари, они будут очень вкусны, если их как следует приправить.
Нат повернулся к худощавому человеку, с которым только что здоровался Шекспир, и внимательно посмотрел на него.
— Ты людоед? — в шутку спросил он.
— Может, и так, — тот захихикал с безумным видом. — Меня обзывали и похуже.
Шекспир развернул лошадь, чтобы видеть всех троих.
— Разрешите вас познакомить. — Он кивнул на субъекта в меховой шапке. — Это Безумный Джордж. Мы с ним давние приятели.
— Угу, — подтвердил тощий. — Мы лежали в одной колыбели до тех пор, пока мне не надоело, что он то и дело ворует мои пеленки.
Наклонившись в седле, Нат протянул руку:
— Натаниэль Кинг. Рад познакомиться.
Джордж мгновение смотрел на протянутую руку, потом бросил на Ната оскорбленный взгляд:
— Вам известно, молодой человек, что у вас грязь под ногтями?
— Правда? — Нат осмотрел руку.
— Зеленая, как трава, — заявил Джордж и засмеялся.
— Он не такой уж зеленый, как ты думаешь, — встал на защиту своего подопечного Шекспир. — И я не хочу, чтобы ты повсюду рассказывал байки о том, будто он новичок.
— Кто, я? — возмутился Джордж. — Вы обижаете меня, милостивый господин, возводя несправедливый поклеп на мое благородное имя!
— Благородное? — повторил Шекспир и зашелся смехом.
— Не обращай на него внимания, — обратился Джордж к Нату. — У него крыша малость набекрень.
— У меня? — переспросил старый охотник. — Это ты повсюду известен как полоумный со Скалистых гор.
Ухмыляясь при виде их дурачеств, Нат снова протянул руку:
— И все-таки я рад познакомиться с вами, полоумный вы или нет.
— Тогда и я с радостью пожму тебе руку, — сказал Джордж, что и проделал весьма энергично. — Это ты научил молодого человека манерам, Шекспир?
— Не могу сказать, что это только моя заслуга. Родители в Нью-Йорке дали ему должное воспитание.
— В этом рассаднике порока? — скорчил гримасу Джордж. — Нью-Йорк — Содом и Гоморра, вместе взятые, отвратительное змеиное гнездо, где крысы плодятся, как кролики.
— Мне нечасто доводилось видеть в Нью-Йорке крыс, — заметил Нат.
— Я имел в виду их двуногую разновидность.
— Шекспир разделяет ваше мнение о больших городах, — заметил Нат. — Он не стал бы жить ни в одном из них за все золото мира.
Джордж кивнул:
— МакНэйр мудрый человек, сэр. Тебе бы стоило прислушиваться к его дельным советам. После меня он самый умный в Скалистых горах.
— Послушайте только! Можно подумать, что он единственный побеждал на диспутах в колледже Скалистых гор! — возмутился Шекспир.
Нат уже слышал это название — какой-то траппер придумал его пару лет назад. Так назывались споры, дебаты и вообще всяческие байки, которые рассказывались длинными зимними вечерами, когда холод мешал трапперам заниматься своими делами, держа их взаперти в уютных хижинах и типи. Они не ложились спать до самого рассвета, погруженные в философские беседы, такие же возвышенные, как и дебаты в самых престижных университетах Востока.
Старина Джордж посмотрел на Уинону и вежливо снял шапку:
— Так как эта красивая дева слишком юна для старого простака МакНэйра, она, должно быть, твоя жена, Натаниэль?
— Зови меня Нат. Да, Уинона моя жена.
— Присматривай за ней получше, сынок.
— Я всегда так поступаю.
Джордж бросил быстрый взгляд по сторонам и заговорщицки понизил голос:
— Я серьезно, Нат. Здесь есть люди, которые могут попытаться отобрать ее у тебя.
— Это кто же?
— Не могу тебе сейчас сказать, — прошептал Джордж. — Может, попозже.
Нат улыбнулся Уиноне, потом серьезно посмотрел на старика:
— Хотелось бы мне посмотреть на того, кто попробует ее у меня отобрать, он бы живо схлопотал свинец в голову.
— Такой подход меня восхищает.
— Мы должны найти место для лагеря, — заметил Шекспир. — Сперва нам надо обосноваться, а потом уж глазеть по сторонам.
— Как раз рядом с моим жилищем есть подходящее местечко! — спохватился Безумный Джордж. — На берегу озера. У вас будет сколько угодно воды, к тому же неподалеку тополевая роща, где можно запастись дровами для костра.
— Почему же такое отличное место до сих пор не заняли? — спросил Нат.
— Я тебе скажу почему, — ответил Шекспир. — Потому что люди привыкли держаться подальше от Безумного Джорджа. Никто не желает быть с ним рядом, когда он пьян.
— Да ну?
— Да, тогда он становится свирепым, как медведица гризли, защищающая своих медвежат. — Шекспир взглянул на тощего приятеля. — Я хочу, чтобы ты пообещал, что не доставишь нам хлопот, если мы разобьем лагерь рядом.
Безумный Джордж расправил худые плечи:
— Даю слово, что буду вести себя хорошо!
— Надеюсь, — сказал Шекспир. — Я слышал, полгода назад ты отстрелил Фрэнку два пальца на ноге. Если попытаешься выкинуть что-нибудь подобное с моими друзьями, мне придется самому тебя пристрелить!
— Понятное дело…
Джордж нахлобучил шапку, в то время как Нат внимательно рассматривал его.
— Этот Фрэнк был твоим врагом?
— Нет, он один из моих лучших друзей.
— И все же ты отстрелил ему пальцы?
Джордж пожал плечами:
— Так он уверяет. Но я был пьян и не помню, как это сделал. Насколько мне известно, он сам нечаянно выстрелил себе в ногу, а потом имел наглость свалить все на меня.
— Если он, как ты говоришь, твой друг, зачем же ему тебя в этом обвинять?
— Да просто шутки ради.
— Тогда у твоего друга очень странное чувство юмора.
— Так и есть, — подтвердил Безумный Джордж. — Фрэнк, как и я, не отличается благоразумием.
С этими словами он запрокинул голову и разразился смехом.
Шекспир махнул рукой, дав понять, что пора продолжить путь.
— У тебя очень необычные приятели, — ухмыляясь, заметил Нат.
— Не забывай, что ты один из них.
Засмеявшись, Кинг принялся рассматривать людей, мимо которых они проезжали. Особенно его заинтересовали танцующие: рослый человек в шотландской юбке-килт извлекал из волынки бодрую мелодию, под которую дюжина людей кружились и топали ногами с энтузиазмом резвых юнцов и с грацией гусей. Потом танцоры разделились на пары и, взявшись под руки, принялись быстро кружиться.
— Ты умеешь танцевать? — поинтересовался Шекспир.
— Мне нечасто приходилось заниматься этим, но медленный танец исполнить худо-бедно могу. Аделина обычно хвалила меня, когда мы вальсировали.
— Ну, здесь вальсируют нечасто. И лучше молиться, чтобы тебя никто не выбрал партнером по вальсу.
Джордж догнал их и поехал рядом с Шекспиром:
— Слушай, я все хотел у тебя спросить, куда, к дьяволу, провалился Зик?
Лицо Шекспира помрачнело.
— Он погиб.
— Не может быть! Как?!
— Его убил индеец из племени кайова.
— Проклятие! Прекрасный был человек, соль земли! — сокрушался Джордж. — Я гордился тем, что знаком с Зиком Кингом.
Вдруг он заморгал, уставившись на Ната.
— Кинг. Кинг. Ты сказал, что твоя фамилия — Кинг?
— Зик — мой дядя.
— Ты был с ним, когда он погиб?
Нат кивнул.
— Как это случилось?
— Какая разница? Он мертв — вот и все, что имеет значение, — хрипло отозвался Нат.
Джордж отпрянул, будто его ударили.
— Прости, парень. Я не хотел пнуть тебя по больному месту.
— Давай не будем об этом.
— Хорошо. Но сначала скажи: тот ублюдок-индеец смылся?
— Нет.
— Зик прикончил его? — Джордж улыбнулся. — Это похоже на него. Полон огня до самого конца.