— Ждещь я бош, черт вожьми! — заявил он. — Или ваш проклятый поштавщик будет работать по-моему, или вообще не будет работать!
Один или два заведующих приняли его ультиматум. Однако большинство ринулись к ближайшему телефону и изложили проблему владельцам своих концессий. Последние перезвонили в главную контору. Оттуда позвонили нам. Именно этого и добивался Карл.
Усмехаясь, он выслушал разъяренную ругань, которая изливалась из трубки. И как только там замолчали, чтобы перевести дыхание, он произнес свою самую ругательную и блестящую речь. Он был «шыт по горло, и Томфшон тоже». Мы уже взяли себе расчет и теперь уходим. И поскольку здесь не будет никого, чтобы выполнять приказы управляющего, украшения — или большая их часть — будут оставаться там, где они находятся. Во всяком случае, до тех пор, пока кто-нибудь не появится из главной конторы.
— Это научит ваш, как иждеваччя над людьми! — орал Карл в трубку. — Гряжные швиньи! Продолжайте пить кровь — лично мне это надоело!
Он закончил свою речь, издав губами непристойный звук, и если вам не приходилось слышать, как это делает шепелявый человек, то вы много потеряли. Затем мы с ним надели шляпы и гордо покинули контору.
В тот день шел сильный дождь. Как обычно, когда из-за дождя невозможно было работать в поле, фермеры приезжали в город за покупками. Было еще только десять часов утра, но магазин уже заполнили покупатели — или, скорее, любопытствующие. Потому что мало кто из них что-либо покупал. Они стояли повсюду небольшими группами, мужчины мялись и недоумевали, а женщины перехихикивались и краснели. Куда бы они ни кинули взгляд, везде видели одно и то же, и увиденное вновь и вновь вызывало взрывы хохота.
— Что ж, Томфшон, — сказал довольный Карл. — Это что-нибудь или как?
Я сказал, что это действительно кое-что! И так оно и было.
В каждом отделе по всему магазину из коробок были сооружены аккуратные пирамиды, которые представляли собой фундамент для какой-нибудь рекламы — плаката, вымпела или карточки для витрины.
Эти фундаменты были сооружены из коробок для гигиенических прокладок. Все рекламные материалы провозглашали один и тот же слоган, волшебную фразу недели, предназначенную преодолеть снижение продаж. Куда бы ни падал взгляд, всюду вы натыкались на груды прокладок, увенчанных красочным слоганом: «Вот и снова наступили счастливые денечки!»
Глава 9
Глава 10
Один или два заведующих приняли его ультиматум. Однако большинство ринулись к ближайшему телефону и изложили проблему владельцам своих концессий. Последние перезвонили в главную контору. Оттуда позвонили нам. Именно этого и добивался Карл.
Усмехаясь, он выслушал разъяренную ругань, которая изливалась из трубки. И как только там замолчали, чтобы перевести дыхание, он произнес свою самую ругательную и блестящую речь. Он был «шыт по горло, и Томфшон тоже». Мы уже взяли себе расчет и теперь уходим. И поскольку здесь не будет никого, чтобы выполнять приказы управляющего, украшения — или большая их часть — будут оставаться там, где они находятся. Во всяком случае, до тех пор, пока кто-нибудь не появится из главной конторы.
— Это научит ваш, как иждеваччя над людьми! — орал Карл в трубку. — Гряжные швиньи! Продолжайте пить кровь — лично мне это надоело!
Он закончил свою речь, издав губами непристойный звук, и если вам не приходилось слышать, как это делает шепелявый человек, то вы много потеряли. Затем мы с ним надели шляпы и гордо покинули контору.
В тот день шел сильный дождь. Как обычно, когда из-за дождя невозможно было работать в поле, фермеры приезжали в город за покупками. Было еще только десять часов утра, но магазин уже заполнили покупатели — или, скорее, любопытствующие. Потому что мало кто из них что-либо покупал. Они стояли повсюду небольшими группами, мужчины мялись и недоумевали, а женщины перехихикивались и краснели. Куда бы они ни кинули взгляд, везде видели одно и то же, и увиденное вновь и вновь вызывало взрывы хохота.
— Что ж, Томфшон, — сказал довольный Карл. — Это что-нибудь или как?
Я сказал, что это действительно кое-что! И так оно и было.
В каждом отделе по всему магазину из коробок были сооружены аккуратные пирамиды, которые представляли собой фундамент для какой-нибудь рекламы — плаката, вымпела или карточки для витрины.
Эти фундаменты были сооружены из коробок для гигиенических прокладок. Все рекламные материалы провозглашали один и тот же слоган, волшебную фразу недели, предназначенную преодолеть снижение продаж. Куда бы ни падал взгляд, всюду вы натыкались на груды прокладок, увенчанных красочным слоганом: «Вот и снова наступили счастливые денечки!»
Глава 9
Мой педантичный друг Даркин, бывший заведующий кредитным отделом, устроился на работу в магазин по торговле в рассрочку, который продавал товары в другие штаты. По его рекомендации мне дали работу в той же фирме. Рабочее время было таким же, как и во время нашего прежнего с ним сотрудничества, что позволяло мне посещать занятия в колледже по утрам. Зарплата составляла двадцать долларов в неделю плюс бесплатный проезд и комиссионные.
Внешне работа представлялась мне довольно приличной, да и заведующий казался очень симпатичным парнем. Но Даркин, которому поручили ввести меня в курс дела, советовал мне не слишком обольщаться.
— Ты искал работу, Джим, и я помог тебе получить ее, — сказал он, сидя за рулем и направляясь в самый бедный квартал города. — Но не думаю, что ты будешь в восторге. Лично мне она не нравится, и я могу порассказать тебе такое, что тебя огорчит.
— Не понимаю, — сказал я. — Мистер Кларк показался мне...
— Мистер Кларк приятный человек... до тех пор, пока ты обеспечиваешь ему прибыль. Ему требуется только одно — деньги, а как ты этого добьешься, его не волнует. И придется тебе выбивать их, братишка.
— А как же иначе? — Я недоуменно пожал плечами. — В этом и заключается наша обязанность. Если человек не исполняет свою работу, ему нечего ждать благодарности.
— Все не так просто, — возразил Даркин. — Но ты сам поймешь, что я хочу сказать.
Мы пересекли Солт-Крик по мосту и оказались в квартале грязных улиц и некрашеных лачуг. Даркин остановился перед одной из хижин, взял с приборной доски карточку, где записывались платежи клиента, и вылез. Я последовал за ним к дому по замусоренному всяким хламом двору.
Даркин постучал в дверь, потом стал барабанить, а после повернулся к ней спиной и начал колотить по ней каблуками. Ответа не было. За задернутыми занавесками царила тишина.
— Похоже, никого нет дома, Даркин, — растерянно сказал я.
Даркин с сожалением посмотрел на меня. Кулаком пробив сетку от комаров, он просунул руку внутрь и приподнял щеколду. Затем повернул ручку и вошел внутрь.
Я смущенно последовал за ним.
За столом из картонного ящика сидел могучий небритый мужчина в майке и брюках. При нашем появлении он опустил оловянную кружку с кофе и приветствовал Даркина длинной очередью грязных проклятий.
— Мне следовало бы свернуть тебе шею, — рычал он. — Да позвать сюда копов. Взламывание двери и проникновение в чужое жилище — ты знаешь, что нарушил закон?
— Давай деньги, — повысил тон Даркин. — Гони деньги, да поживее!
— Нет у меня никаких денег! Я не работаю.
— Не изворачивайся, — сказал Даркин. — Ты работал два дня и половину прошлой недели.
— Ну, верно, заработал я несколько баксов. Так это на еду, или, по-твоему, мне вообще не нужно есть?
— Нечего тебе есть на наши деньги, — заявил Даркин. — Так что выкладывай долг.
Мужчина разразился новой очередью ругательств. Потом отвел мрачный взгляд от сурового лица Даркина и выудил из кармана бумажку в пять долларов.
— Ладно, забирай свой проклятый доллар. И давай мне четыре доллара сдачи.
Даркин положил пятерку в бумажник, написал расписку на всю сумму и бросил ее на стол.
— Ты просрочил свои взносы, Пит, — спокойно сказал он. — Теперь твой долг погашен.
Мужчина побагровел от злости. Сжав кулаки, он двинулся к Даркину, но тот, словно ничего не замечая, обернулся ко мне:
— Джим, принеси из машины пальто сорок шестого размера — то, что подбито овчиной. Я хочу, чтобы Пит примерил его.
— Но... — Я недоверчиво на него уставился. — Но он...
— Все правильно, я привез его специально для Пита. Приближается зима, и ему нужно настоящее теплое пальто.
Я вытащил пальто из машины, про себя заметив, что его отпускная цена шесть долларов. Даркин напялил его на Пита, не обращая внимания на ворчание и ругательства здоровяка.
— Сидит словно влитое, — заверил Даркин. — Ну разве не отличное пальто, Джим? Пит в нем просто другой человек.
— Наверное, через две недели разойдется по швам, — пробормотал Пит. — И сколько ты хочешь за эту дрянь?
— Ну, я, конечно, уступлю тебе. Бери его всего за двадцать пять долларов.
— Двадцать пять долларов! — завопил Пит. — Да точно такое же пальто можно купить за одиннадцать или двенадцать!
— Но у тебя нет ни одиннадцати, ни двенадцати долларов, — заметил Даркин. — И в другом месте ты не получишь кредит... Ну да ладно, тебе, как нашему старому клиенту, я уступлю его за двадцать два с половиной, и ты можешь делать по четыре взноса в неделю. Тебе придется платить в неделю всего полтора доллара вместо доллара, как ты делал это сейчас.
— Что ж... я возьму его только за двадцать долларов и буду платить два раза в неделю.
— Ничего не выйдет, можешь не торговаться, — сухо отрубил Даркин. — Снимай пальто.
Пит начал колебаться.
— О, черт! — проворчал он. — Ну ладно. Двадцать пять и четыре взноса в неделю. Что там нужно подписать?
Наглядно продемонстрировав, в чем заключается моя работа, на пути к следующему клиенту Даркин дал мне устные пояснения. Наш магазин представлял собой лишь одну ячейку из восьмидесяти, составляющих сеть, раскинувшуюся по всей стране, и все они торговали по одной и той же оригинальной методике. Они намеренно продавали товары в кредит беднякам, заведомо рискуя — ведь это был рынок, которого сторонились другие магазины. Таким образом, практически не испытывая никакой конкуренции, они размещали свои заведения на самых непрестижных улочках и назначали очень высокие цены на низкокачественные товары. Расходы по сбору платежей были, конечно, высокими, но в процентном соотношении все равно достаточно низкими, чтобы делать операцию невероятно выгодной. И при этом потери из-за невыплаты кредита были не такими уж большими, как это могло показаться. Эта сеть постоянно искала подходящих сотрудников — «энергичных, решительных людей». Такие люди могли обеспечивать себе очень приличный доход, выбивая платежи из бедняков. На все товары назначалась минимальная цена; все, что продавец зарабатывал сверх этой цены, делилось между ним и фирмой. Кроме того, он получал относительно высокую базовую зарплату и комиссию от взносов.
— Как правило, я зарабатываю в неделю больше ста долларов, — сказал Даркин. — Это приблизительно в три раза больше того, что я мог бы получать в этом городе на другой подобной работе.
— Но тебе приходится за них попотеть, — признал я. — И все клиенты похожи на Пита?
— Ну, они все туго расстаются с деньгами, только одни менее охотно, чем другие. Сейчас мы едем к такому вот крутому ребенку.
Этот «крутой ребенок» жил в доме, похожем на жилище Пита, и, казалось, его так же, как и Пита, нет дома. Передняя дверь была заперта, и дверь, выходящая во вдор, тоже. Даркин загородил лицо ладонями и заглянул в несколько окон.
— Что-то я его не вижу, — недовольно нахмурился он. — Но он наверняка здесь. Я уверен, что видел его на ступеньках, когда мы выехали из-за угла. Интересно, нет ли его...
Он замолчал, пристально глядя на уборную в углу заднего двора. Многозначительно мне подмигнув, он двинулся туда, по пути подобрав два обломка кирпича размером с кулак.
Сначала он постучал в дверь уборной, затем изо всех сил заколотил по ней кулаком. Тишина. Он постоял и принялся швырять в дверь обломками кирпичей. Внутри раздался вой и поток ругани. Даркин достал из кармана плоскогубцы и задумчиво взвесил их на руке.
— Ну, выходи, Джонни! — крикнул он. — Рано или поздно тебе придется заплатить, так почему бы тебе не покончить с этим сразу?
— Провались ты пропадом! — заорал изнутри мужчина. — Попробуй меня отсюда выгнать, вшивый ублюдок, грабитель несчастный!
— Ладно, — спокойно сказал Даркин, — тогда не выходи, а просто подсунь деньги под дверь.
Джонни ответил непечатным предложением. Он не намерен подсовывать деньги под дверь и не собирается выходить, и точка!
Даркин пожал плечами. Он накинул накладку на петлю на двери и пропустил сквозь нее ручку плоскогубцев. Затем набрал во дворе старой бумаги и зашел за уборную сзади.
Там из стены были убраны две доски, очевидно для вентиляции воздуха. Даркин поджег спичкой бумагу и всунул ее в отверстие.
Поскольку горящая бумага упала в большую яму, опасности для находившегося там Джонни не было, или, по крайней мере, если и была, то очень маленькая. Но вскоре он начал задыхаться от поднимавшихся из ямы клубов вонючего дыма. Он заорал, что убьет Даркина — пусть даже его за это повесят. Однако через минуту он перестал угрожать и стал биться в дверь, со всхлипами умоляя о пощаде.
— Три доллара, Джонни, — твердил неумолимый Даркин. — Просунь их в щель, и я тебя выпущу.
— Черт побери... кха, кха!.. я не могу. У меня жена в больнице. Мне нужно...
— Три доллара!..
— Но я... Ладно! — раздался ужасный вопль. — Вот, забирай, только выпусти меня!
Даркин взял смятые кредитки, вынул плоскогубцы из петли и отступил в сторону. Надсадно кашляя и задыхаясь, согнувшись пополам, Джонни выскочил во двор.
Он был еще мальчик, на вид где-то восемнадцати — девятнадцати лет, очень высокого роста, по меньшей мере шести футов, но при этом весил не больше ста фунтов. На его щеках краснел зловещий туберкулезный румянец. У него не было сил сопротивляться.
Пошатываясь, он дошел до клочка двора, заросшего сорняками, бессильно рухнул на землю, не переставая судорожно кашлять и зло глядеть на нас.
— Она умирает от голода, — пробормотал он, как будто говорил с самим собой. — Просто истощена до крайности, вот и вся ее болезнь. И не важно, когда это произойдет. Все равно мы с ней умираем от голода, околеваем от холода, когда наступают холода, мучаемся от жары, когда жарко, живем как не всякая собака живет. Что... Что... — Его снова охватил дикий приступ кашля. Со свистом дыша, он сплюнул и снова заговорил. — Что остается парню делать? — спросил он. — Что делать парню, когда он и так предпринимает все, что может, но это не помогает? А? Что посоветуете? — Он вперил в нас яростный взгляд. Затем посмотрел вниз, на сожженную траву, и адресовал свой вопрос к земле: — Все-таки, что же мне делать? Что делать? Что мне делать...
Внезапно Даркин схватил меня за руку и потащил к машине.
— Или мы, или он, — сказал он. — Мы или он. А что поделаешь?
Внешне работа представлялась мне довольно приличной, да и заведующий казался очень симпатичным парнем. Но Даркин, которому поручили ввести меня в курс дела, советовал мне не слишком обольщаться.
— Ты искал работу, Джим, и я помог тебе получить ее, — сказал он, сидя за рулем и направляясь в самый бедный квартал города. — Но не думаю, что ты будешь в восторге. Лично мне она не нравится, и я могу порассказать тебе такое, что тебя огорчит.
— Не понимаю, — сказал я. — Мистер Кларк показался мне...
— Мистер Кларк приятный человек... до тех пор, пока ты обеспечиваешь ему прибыль. Ему требуется только одно — деньги, а как ты этого добьешься, его не волнует. И придется тебе выбивать их, братишка.
— А как же иначе? — Я недоуменно пожал плечами. — В этом и заключается наша обязанность. Если человек не исполняет свою работу, ему нечего ждать благодарности.
— Все не так просто, — возразил Даркин. — Но ты сам поймешь, что я хочу сказать.
Мы пересекли Солт-Крик по мосту и оказались в квартале грязных улиц и некрашеных лачуг. Даркин остановился перед одной из хижин, взял с приборной доски карточку, где записывались платежи клиента, и вылез. Я последовал за ним к дому по замусоренному всяким хламом двору.
Даркин постучал в дверь, потом стал барабанить, а после повернулся к ней спиной и начал колотить по ней каблуками. Ответа не было. За задернутыми занавесками царила тишина.
— Похоже, никого нет дома, Даркин, — растерянно сказал я.
Даркин с сожалением посмотрел на меня. Кулаком пробив сетку от комаров, он просунул руку внутрь и приподнял щеколду. Затем повернул ручку и вошел внутрь.
Я смущенно последовал за ним.
За столом из картонного ящика сидел могучий небритый мужчина в майке и брюках. При нашем появлении он опустил оловянную кружку с кофе и приветствовал Даркина длинной очередью грязных проклятий.
— Мне следовало бы свернуть тебе шею, — рычал он. — Да позвать сюда копов. Взламывание двери и проникновение в чужое жилище — ты знаешь, что нарушил закон?
— Давай деньги, — повысил тон Даркин. — Гони деньги, да поживее!
— Нет у меня никаких денег! Я не работаю.
— Не изворачивайся, — сказал Даркин. — Ты работал два дня и половину прошлой недели.
— Ну, верно, заработал я несколько баксов. Так это на еду, или, по-твоему, мне вообще не нужно есть?
— Нечего тебе есть на наши деньги, — заявил Даркин. — Так что выкладывай долг.
Мужчина разразился новой очередью ругательств. Потом отвел мрачный взгляд от сурового лица Даркина и выудил из кармана бумажку в пять долларов.
— Ладно, забирай свой проклятый доллар. И давай мне четыре доллара сдачи.
Даркин положил пятерку в бумажник, написал расписку на всю сумму и бросил ее на стол.
— Ты просрочил свои взносы, Пит, — спокойно сказал он. — Теперь твой долг погашен.
Мужчина побагровел от злости. Сжав кулаки, он двинулся к Даркину, но тот, словно ничего не замечая, обернулся ко мне:
— Джим, принеси из машины пальто сорок шестого размера — то, что подбито овчиной. Я хочу, чтобы Пит примерил его.
— Но... — Я недоверчиво на него уставился. — Но он...
— Все правильно, я привез его специально для Пита. Приближается зима, и ему нужно настоящее теплое пальто.
Я вытащил пальто из машины, про себя заметив, что его отпускная цена шесть долларов. Даркин напялил его на Пита, не обращая внимания на ворчание и ругательства здоровяка.
— Сидит словно влитое, — заверил Даркин. — Ну разве не отличное пальто, Джим? Пит в нем просто другой человек.
— Наверное, через две недели разойдется по швам, — пробормотал Пит. — И сколько ты хочешь за эту дрянь?
— Ну, я, конечно, уступлю тебе. Бери его всего за двадцать пять долларов.
— Двадцать пять долларов! — завопил Пит. — Да точно такое же пальто можно купить за одиннадцать или двенадцать!
— Но у тебя нет ни одиннадцати, ни двенадцати долларов, — заметил Даркин. — И в другом месте ты не получишь кредит... Ну да ладно, тебе, как нашему старому клиенту, я уступлю его за двадцать два с половиной, и ты можешь делать по четыре взноса в неделю. Тебе придется платить в неделю всего полтора доллара вместо доллара, как ты делал это сейчас.
— Что ж... я возьму его только за двадцать долларов и буду платить два раза в неделю.
— Ничего не выйдет, можешь не торговаться, — сухо отрубил Даркин. — Снимай пальто.
Пит начал колебаться.
— О, черт! — проворчал он. — Ну ладно. Двадцать пять и четыре взноса в неделю. Что там нужно подписать?
Наглядно продемонстрировав, в чем заключается моя работа, на пути к следующему клиенту Даркин дал мне устные пояснения. Наш магазин представлял собой лишь одну ячейку из восьмидесяти, составляющих сеть, раскинувшуюся по всей стране, и все они торговали по одной и той же оригинальной методике. Они намеренно продавали товары в кредит беднякам, заведомо рискуя — ведь это был рынок, которого сторонились другие магазины. Таким образом, практически не испытывая никакой конкуренции, они размещали свои заведения на самых непрестижных улочках и назначали очень высокие цены на низкокачественные товары. Расходы по сбору платежей были, конечно, высокими, но в процентном соотношении все равно достаточно низкими, чтобы делать операцию невероятно выгодной. И при этом потери из-за невыплаты кредита были не такими уж большими, как это могло показаться. Эта сеть постоянно искала подходящих сотрудников — «энергичных, решительных людей». Такие люди могли обеспечивать себе очень приличный доход, выбивая платежи из бедняков. На все товары назначалась минимальная цена; все, что продавец зарабатывал сверх этой цены, делилось между ним и фирмой. Кроме того, он получал относительно высокую базовую зарплату и комиссию от взносов.
— Как правило, я зарабатываю в неделю больше ста долларов, — сказал Даркин. — Это приблизительно в три раза больше того, что я мог бы получать в этом городе на другой подобной работе.
— Но тебе приходится за них попотеть, — признал я. — И все клиенты похожи на Пита?
— Ну, они все туго расстаются с деньгами, только одни менее охотно, чем другие. Сейчас мы едем к такому вот крутому ребенку.
Этот «крутой ребенок» жил в доме, похожем на жилище Пита, и, казалось, его так же, как и Пита, нет дома. Передняя дверь была заперта, и дверь, выходящая во вдор, тоже. Даркин загородил лицо ладонями и заглянул в несколько окон.
— Что-то я его не вижу, — недовольно нахмурился он. — Но он наверняка здесь. Я уверен, что видел его на ступеньках, когда мы выехали из-за угла. Интересно, нет ли его...
Он замолчал, пристально глядя на уборную в углу заднего двора. Многозначительно мне подмигнув, он двинулся туда, по пути подобрав два обломка кирпича размером с кулак.
Сначала он постучал в дверь уборной, затем изо всех сил заколотил по ней кулаком. Тишина. Он постоял и принялся швырять в дверь обломками кирпичей. Внутри раздался вой и поток ругани. Даркин достал из кармана плоскогубцы и задумчиво взвесил их на руке.
— Ну, выходи, Джонни! — крикнул он. — Рано или поздно тебе придется заплатить, так почему бы тебе не покончить с этим сразу?
— Провались ты пропадом! — заорал изнутри мужчина. — Попробуй меня отсюда выгнать, вшивый ублюдок, грабитель несчастный!
— Ладно, — спокойно сказал Даркин, — тогда не выходи, а просто подсунь деньги под дверь.
Джонни ответил непечатным предложением. Он не намерен подсовывать деньги под дверь и не собирается выходить, и точка!
Даркин пожал плечами. Он накинул накладку на петлю на двери и пропустил сквозь нее ручку плоскогубцев. Затем набрал во дворе старой бумаги и зашел за уборную сзади.
Там из стены были убраны две доски, очевидно для вентиляции воздуха. Даркин поджег спичкой бумагу и всунул ее в отверстие.
Поскольку горящая бумага упала в большую яму, опасности для находившегося там Джонни не было, или, по крайней мере, если и была, то очень маленькая. Но вскоре он начал задыхаться от поднимавшихся из ямы клубов вонючего дыма. Он заорал, что убьет Даркина — пусть даже его за это повесят. Однако через минуту он перестал угрожать и стал биться в дверь, со всхлипами умоляя о пощаде.
— Три доллара, Джонни, — твердил неумолимый Даркин. — Просунь их в щель, и я тебя выпущу.
— Черт побери... кха, кха!.. я не могу. У меня жена в больнице. Мне нужно...
— Три доллара!..
— Но я... Ладно! — раздался ужасный вопль. — Вот, забирай, только выпусти меня!
Даркин взял смятые кредитки, вынул плоскогубцы из петли и отступил в сторону. Надсадно кашляя и задыхаясь, согнувшись пополам, Джонни выскочил во двор.
Он был еще мальчик, на вид где-то восемнадцати — девятнадцати лет, очень высокого роста, по меньшей мере шести футов, но при этом весил не больше ста фунтов. На его щеках краснел зловещий туберкулезный румянец. У него не было сил сопротивляться.
Пошатываясь, он дошел до клочка двора, заросшего сорняками, бессильно рухнул на землю, не переставая судорожно кашлять и зло глядеть на нас.
— Она умирает от голода, — пробормотал он, как будто говорил с самим собой. — Просто истощена до крайности, вот и вся ее болезнь. И не важно, когда это произойдет. Все равно мы с ней умираем от голода, околеваем от холода, когда наступают холода, мучаемся от жары, когда жарко, живем как не всякая собака живет. Что... Что... — Его снова охватил дикий приступ кашля. Со свистом дыша, он сплюнул и снова заговорил. — Что остается парню делать? — спросил он. — Что делать парню, когда он и так предпринимает все, что может, но это не помогает? А? Что посоветуете? — Он вперил в нас яростный взгляд. Затем посмотрел вниз, на сожженную траву, и адресовал свой вопрос к земле: — Все-таки, что же мне делать? Что делать? Что мне делать...
Внезапно Даркин схватил меня за руку и потащил к машине.
— Или мы, или он, — сказал он. — Мы или он. А что поделаешь?
Глава 10
Первые недели мне везло в работе, как обычно везет новичку. Может, мне дали легких должников или мои клиенты прощупывали меня, прежде чем взяться за меня как следует. Так или иначе, но я добывал хорошие деньги, не прибегая к тактике Даркина. Я стал питать странные иллюзии: во-первых, что я чемпион по собиранию долгов; во-вторых, что с клиентами магазина просто неправильно обращались, не понимая их. Они не платили, потому что им не дали понять всю важность платежей. Раз к ним подходили с оскорблениями, они отвечали тем же.
Наступил вечер субботы, и мистер Кларк попросил меня задержаться, когда остальные служащие разошлись.
— Я так и знал, что вы будете отлично справляться, — заявил он. — Продолжайте в том же духе, и скоро вы станете зарабатывать больше, чем ваши коллеги-профессионалы.
— Ну что вы, — скромно сказал я, хотя прямо-таки раздулся от гордости. — На это я и не рассчитываю.
— Нет, нет, у вас дело пойдет. У вас подходящее телосложение — это очень важный момент. Эти негодяи с самого начала пугаются, а поэтому вам так легко выбивать из них деньги.
— Ну... — Я почувствовал себя не очень уютно. Почему-то я совсем забыл, что четыре наших сборщика, как и сам Кларк, отличались весьма внушительным телосложением. — Вообще-то я не думаю, что внешний вид и внушительность имеют к этому отношение, мистер Кларк. Я хочу сказать...
— Может, и нет. — Он пожал плечами. — Обычно мы принимаем на работу кого покрупнее, но я думаю, что и среди низкорослых парней всегда найдутся настоящие ребята. Конечно, У них нет физического превосходства, но...
— Простите, я не это имел в виду, — сказал я и все ему объяснил. Что с клиентами нужно обращаться любезно — твердо, но любезно. Обращаться с ними так же, как ты хотел бы, чтобы с тобой обращались в подобных обстоятельствах.
Пока я излагал ему свою теорию, Кларк тупо рассматривал меня. Затем его широкое лицо с приплюснутым носом сморщилось, и он разразился грубым хохотом.
— Господи ты боже мой! — Он хлопнул рукой по стойке. — Ты едва не провел меня, Джим!.. Значит, хорошо с ними обращаться, да? Быть с ними любезными. Пожалуй, я сообщу об этом в управление!
— Я понимаю, — сказал я, — это звучит смешно, и все же...
— Нет, но какое чувство юмора! Каков шутник! — Он снова закатился от смеха. — Ну ладно, приятного тебе отдыха, увидимся в понедельник.
Воскресенье я провел, совершенствуя старенькую машину, которую недавно купил. В понедельник, по-прежнему убежденный, что я открыл секрет успешного сбора денег, я вышел на работу. Этот день едва не стал моим последним.
Первый мой клиент был служащим фабрики по вытапливанию сала, которая из-за распространяемого ею отвратительного запаха располагалась на окраине города. Сюда свозили несчастных животных со всей округи — околевших от старости, от болезни или погибших в результате несчастного случая. Здесь их туши разделывали на кожу и сало, клей, щетину и кости.
Я поставил машину в вонючем, забросанном отходами дворе и, войдя в здание, едва не упал в обморок от страшной вони и от полчищ жирных мух, облепивших меня. Я задыхался и махал руками, пытаясь их разогнать. Так и двинулся вперед, отчаянно размахивая руками и давясь от тошноты.
Нижний этаж здания представлял собой одно громадное помещение, видимо служившее складом для доставляемых животных. Они устилали весь пол от стены до стены — коровы, лошади, овцы и свиньи; животные в различной стадии обдирания и разделки. И все были покрыты толстым шевелящимся слоем громадных мух.
Пока я вглядывался в темноту, какой-то мужчина, похожий на десятника, вышел из двора и спросил, что мне нужно. Я вежливо пояснил, что мне нужно повидать мистера Брауна по одному деловому вопросу.
— Небось сборщик платежей, верно? — проворчал он. — А почему вы не явились к нему домой?
— Не знаю, — сказал я. — Я на этой работе новичок. Хотя я понял, что магазин не доволен тем, как он оплачивает свои долги, поэтому мне велели сходить сюда.
— Ладно, — он скорчил недовольную рожу, — так и быть, на этот раз я его позову.
Отойдя от меня на несколько шагов, он приложил ладони ко рту наподобие рупора и крикнул что-то, закинув голову к потолку. Он собирался еще раз крикнуть, когда высоко над ним открылся люк, из которого высунулся какой-то мужчина.
— Да, сэр? Вы меня звали?
— Вот именно, звал! — сказал десятник и добавил, что, если он еще раз прервет работу из-за своих личных дел, это будет последний раз. — Я не намерен это терпеть, понятно? Если не можешь справляться со своими делами так, чтобы не вмешивать в них меня, ищи себе другую работу!
Он кивком указал на меня и зашагал прочь. Я встал на его место под люком.
Человек, выглядывающий из отверстия на потолке, был до того грязным, что я не мог разглядеть его лицо. Но сразу понял, что он страшно зол на меня. Я крикнул вверх, извинившись, что, вероятно, невольно доставил ему неприятности.
— Если вы сможете спустить мне вниз деньги...
— А с тобой, я смотрю, шутки плохи, да? — На его чумазом лице кровожадно сверкнули глаза. — Напугал до черта мою жену, довел ее до того, что она чуть рассудок не потеряла. А теперь являешься сюда и устраиваешь здесь суматоху!
— Вы ошибаетесь, — сказал я. — Я не разговаривал с вашей женой, даже в глаза ее не видел...
— Черта с два не разговаривал! Она сказала мне, какой ты есть. У вас там не найдется и двух парней такого размера, как ты.
— Но...
— Подожди там, — сказал он. — Стой на месте, и я кое-что спущу тебе.
Я стал ждать, стоя на месте и глядя вверх, пока у меня шея не заныла. Тогда я опустил голову, и в этот момент все и произошло.
Думаю, ему кто-то помогал, потому что огромная жирная туша — мертвый боров, — которая вдруг вылетела через дыру в потолке, весила не меньше четырехсот фунтов. Она задела меня по руке, пролетев мимо. Только то, что я слегка повернулся, чтобы взглянуть в эту минуту на дверь, спасло меня от того, чтобы эта туша рухнула прямо на меня.
Раздался страшный шлепок, треск сломанных костей и рвущейся плоти. Я инстинктивно метнулся назад, но недостаточно быстро, так что оказался весь забрызганным тошнотворными останками разлагающегося животного. Я растерянно посмотрел на себя, на ужасное существо у моих ног, а потом поднял взгляд на люк. Браун выглядывал оттуда, ехидно посмеиваясь.
— Маленькая оплошность, — сказал он. — Этот парень забыл, что люк открыт. Да здесь это часто случается.
Я не стал больше ждать, а как мог быстрее на ватных ногах поспешил к своей машине. У меня так тряслись руки, что я еле завел мотор.
В туалете на заправочной станции я привел себя более или менее в порядок, но ущерб, нанесенный моему моральному состоянию, был непоправим. Я не мог собирать долги. Я не мог продавать, что обычно было вполне легко. Я не мог приблизиться к своим клиентам с «настойчивой любезностью», за которую так пылко ратовал (как можно быть любезным с подобными людьми?). Но и не мог вести себя с ними грубо (вести себя грубо с людьми, которые могут тебя убить!). Я не знал, что делать, и, хотя я упорно посетил всех клиентов, назначенных мне, за весь день не сделал ни единой продажи и не собрал ни единого долга.
В тот вечер я торчал в конторе до тех пор, пока все остальные сборщики не отчитались и не ушли. Затем с притворной небрежностью приблизился к окошку и положил свои карточки перед Кларком. Мы были одни. В отличие от больших городов в маленьких в подобных заведениях единственным внутренним служащим был управляющий.
Он закурил сигарету и выпустил в потолок длинную струю дыма, в то время как, сощурившись, заглянул в мои карточки. Его пиджак был расстегнутым, и я впервые заметил небольшой брелок, который висел на его часовой цепочке, — пара крошечных золотых перчаток.
— Да, Джим, — рассеянно сказал он, проследив направление моего взгляда. — Я был довольно хорошим боксером. Мог бы стать чемпионом в тяжелом весе, если бы продолжал это дело.
— Понимаю, — сказал я.
— Да, может, и стал бы, а может, и нет, но я решил, что лучше мне заняться чем-нибудь другим. Тогда у меня было больше шансов. Понимаешь, как я на это смотрел, Джим. Трудно чего-то добиться и удержать свой успех, если другие парни в этой области такие же сильные, как и ты. Ты не выдерживаешь, понимаешь, что я имею в виду? Чтобы по-настоящему выдержать, ты должен перейти на собственное пастбище — заняться какой-нибудь работой, например вроде вот этой. Такой работой, где у тебя не будет конкуренции, где ты сможешь выбить дух из любых трех парней, которые попробуют на тебя насесть. Ты понимаешь, о чем я, Джим?
— Понимаю, — сказал я.
— Я здесь не вижу никаких чеков на продажу, Джим...
— Их нет, — сказал я.— Я ничего не продал.
— Ив карточках не отмечено получение денег...
— Я ничего не получил.
Он внимательно посмотрел на меня, покачивая головой:
— Нет, не такой уж ты глупый. Ты бы не стал бить баклуши весь день. Может, ты взял себе выходной, Джим? Нет? Но за целых шесть часов работы ты так ничего и не продал и ничего не получил?
— Да, ничего, — сказал я. — Я понимаю, это звучит странно, но...
— Странно? Ну, я бы так не сказал. Зайди-ка сюда, Джим. Заходи и садись на этот стул. — Он толкнул меня на стул. — А я сяду напротив. — Он так и сделал. — Ну а теперь расскажи мне все подробно.
Он сидел так близко, что его ноги прижимались к моим, к тому же он наклонился вперед, взявшись руками за подлокотники моего кресла. Понятно, что в таком положении, когда мы едва не соприкасались носами, я чувствовал себя крайне стесненно и неуютно. И моя сбивчивая исповедь, дававшаяся мне с трудом, звучала нелепо, глупо и неубедительно.
Тем не менее, что меня крайне удивило, казалось, Кларк принял мои объяснения и понял их.
— Мне тоже приходилось бояться, Джим. Бывало, от страха я едва не терял голову. Помню, как-то в Чикаго, когда я работал на одну акулу, случилась одна страшная история. Меня послали получить деньги с одного бедолаги, который работал на сталелитейном заводе, он задолжал нам сотню — половина из них были проценты, — и парень пошел на меня с бейсбольной битой. Едва не расколол мне череп. Испугался я? Да это слабо сказано, Джим. Я чуть дух не испустил. А потом побежал в офис и вернул им карточки. Босс дал мне перерыв. Он велел своим ребятам отвести меня в подвал, и у каждого из этих двух парней были бейсбольные биты, и они не просто угрожали мне ими, они пустили их в ход. И вскоре, Джим, я уже не боялся того рабочего. Я не побоялся прийти к нему за долгом. Я боялся того, что может произойти, если не получу с него денег... Ну а теперь вернемся к твоему случаю, чтобы было все понятно, Джим, — я готов заключить с тобой пари. Ручаюсь, что ты сам захочешь завтра же вернуться на эту чертову живодерню и взыщешь долг с этого поганца. Ручаюсь, что ты охотнее пойдешь туда и добьешься своего, чем придешь сюда и скажешь, что ты этого не сделал, что ты прошляпил целый день. Я прав, Джим? Разве ты сам так не думаешь?
Хотелось бы мне сообщить вам, что в этот момент я встал, сказал, чтобы он катился куда подальше со своей работой, и ушел. Но, при всем своем желании предстать в самом выгодном для меня свете, я не способен на столь откровенную ложь. Я должен был работать. Я рос в мире, где превалирует право сильного, где весьма часто дисциплина поддерживается с помощью суровых физических мер. И теперь я распознал в Кларке слишком знакомый мне тип. Такие люди не любят шутить и приводят в исполнение свои угрозы.
— Надеюсь, ты не замышляешь бросить работу, Джим? Мне не хотелось бы так думать. Посвятить человека в работу стоит денег, и считается, что я знаю, кого подбирать.
Я неуверенно возразил:
— Нет, я не хочу уходить.
— Честно? Или ты только так говоришь, а сам уйдешь и больше не появишься? Если ты задумал что-нибудь в этом роде...
— Нет, не задумал.
— Молодец, Джим! — Он вдруг усмехнулся и шутливо ткнул меня в подбородок. — Теперь ты в порядке, теперь ты будешь хорошо работать. Ты просто испугался — а бояться нечего.
Чтобы как-то сократить эту бесконечную историю, скажу, что на следующий день я действительно пошел на скотобойню и получил деньги с человека, который накануне едва не убил меня свиной тушей. Я пропустил последний час занятий в колледже и поэтому смог прибыть на место до полудня. Я ждал у ворот, пока Браун не вышел на ленч. Захваченный врасплох и не имея преимущества, которое было у него накануне, он сразу же расплатился. Собственно, кинув на меня испуганный взгляд, он тут же достал деньги, не дожидаясь, когда я спрошу их.
Ободренный успехом, в этот день я получил много денег. Но на следующий день меня снова постигла неудача, и к субботе я почти ничего не собрал и не продал. Кларк, чье отношение день ото дня становилось все более зловещим, задержал меня для нового «совещания».
Наступил вечер субботы, и мистер Кларк попросил меня задержаться, когда остальные служащие разошлись.
— Я так и знал, что вы будете отлично справляться, — заявил он. — Продолжайте в том же духе, и скоро вы станете зарабатывать больше, чем ваши коллеги-профессионалы.
— Ну что вы, — скромно сказал я, хотя прямо-таки раздулся от гордости. — На это я и не рассчитываю.
— Нет, нет, у вас дело пойдет. У вас подходящее телосложение — это очень важный момент. Эти негодяи с самого начала пугаются, а поэтому вам так легко выбивать из них деньги.
— Ну... — Я почувствовал себя не очень уютно. Почему-то я совсем забыл, что четыре наших сборщика, как и сам Кларк, отличались весьма внушительным телосложением. — Вообще-то я не думаю, что внешний вид и внушительность имеют к этому отношение, мистер Кларк. Я хочу сказать...
— Может, и нет. — Он пожал плечами. — Обычно мы принимаем на работу кого покрупнее, но я думаю, что и среди низкорослых парней всегда найдутся настоящие ребята. Конечно, У них нет физического превосходства, но...
— Простите, я не это имел в виду, — сказал я и все ему объяснил. Что с клиентами нужно обращаться любезно — твердо, но любезно. Обращаться с ними так же, как ты хотел бы, чтобы с тобой обращались в подобных обстоятельствах.
Пока я излагал ему свою теорию, Кларк тупо рассматривал меня. Затем его широкое лицо с приплюснутым носом сморщилось, и он разразился грубым хохотом.
— Господи ты боже мой! — Он хлопнул рукой по стойке. — Ты едва не провел меня, Джим!.. Значит, хорошо с ними обращаться, да? Быть с ними любезными. Пожалуй, я сообщу об этом в управление!
— Я понимаю, — сказал я, — это звучит смешно, и все же...
— Нет, но какое чувство юмора! Каков шутник! — Он снова закатился от смеха. — Ну ладно, приятного тебе отдыха, увидимся в понедельник.
Воскресенье я провел, совершенствуя старенькую машину, которую недавно купил. В понедельник, по-прежнему убежденный, что я открыл секрет успешного сбора денег, я вышел на работу. Этот день едва не стал моим последним.
Первый мой клиент был служащим фабрики по вытапливанию сала, которая из-за распространяемого ею отвратительного запаха располагалась на окраине города. Сюда свозили несчастных животных со всей округи — околевших от старости, от болезни или погибших в результате несчастного случая. Здесь их туши разделывали на кожу и сало, клей, щетину и кости.
Я поставил машину в вонючем, забросанном отходами дворе и, войдя в здание, едва не упал в обморок от страшной вони и от полчищ жирных мух, облепивших меня. Я задыхался и махал руками, пытаясь их разогнать. Так и двинулся вперед, отчаянно размахивая руками и давясь от тошноты.
Нижний этаж здания представлял собой одно громадное помещение, видимо служившее складом для доставляемых животных. Они устилали весь пол от стены до стены — коровы, лошади, овцы и свиньи; животные в различной стадии обдирания и разделки. И все были покрыты толстым шевелящимся слоем громадных мух.
Пока я вглядывался в темноту, какой-то мужчина, похожий на десятника, вышел из двора и спросил, что мне нужно. Я вежливо пояснил, что мне нужно повидать мистера Брауна по одному деловому вопросу.
— Небось сборщик платежей, верно? — проворчал он. — А почему вы не явились к нему домой?
— Не знаю, — сказал я. — Я на этой работе новичок. Хотя я понял, что магазин не доволен тем, как он оплачивает свои долги, поэтому мне велели сходить сюда.
— Ладно, — он скорчил недовольную рожу, — так и быть, на этот раз я его позову.
Отойдя от меня на несколько шагов, он приложил ладони ко рту наподобие рупора и крикнул что-то, закинув голову к потолку. Он собирался еще раз крикнуть, когда высоко над ним открылся люк, из которого высунулся какой-то мужчина.
— Да, сэр? Вы меня звали?
— Вот именно, звал! — сказал десятник и добавил, что, если он еще раз прервет работу из-за своих личных дел, это будет последний раз. — Я не намерен это терпеть, понятно? Если не можешь справляться со своими делами так, чтобы не вмешивать в них меня, ищи себе другую работу!
Он кивком указал на меня и зашагал прочь. Я встал на его место под люком.
Человек, выглядывающий из отверстия на потолке, был до того грязным, что я не мог разглядеть его лицо. Но сразу понял, что он страшно зол на меня. Я крикнул вверх, извинившись, что, вероятно, невольно доставил ему неприятности.
— Если вы сможете спустить мне вниз деньги...
— А с тобой, я смотрю, шутки плохи, да? — На его чумазом лице кровожадно сверкнули глаза. — Напугал до черта мою жену, довел ее до того, что она чуть рассудок не потеряла. А теперь являешься сюда и устраиваешь здесь суматоху!
— Вы ошибаетесь, — сказал я. — Я не разговаривал с вашей женой, даже в глаза ее не видел...
— Черта с два не разговаривал! Она сказала мне, какой ты есть. У вас там не найдется и двух парней такого размера, как ты.
— Но...
— Подожди там, — сказал он. — Стой на месте, и я кое-что спущу тебе.
Я стал ждать, стоя на месте и глядя вверх, пока у меня шея не заныла. Тогда я опустил голову, и в этот момент все и произошло.
Думаю, ему кто-то помогал, потому что огромная жирная туша — мертвый боров, — которая вдруг вылетела через дыру в потолке, весила не меньше четырехсот фунтов. Она задела меня по руке, пролетев мимо. Только то, что я слегка повернулся, чтобы взглянуть в эту минуту на дверь, спасло меня от того, чтобы эта туша рухнула прямо на меня.
Раздался страшный шлепок, треск сломанных костей и рвущейся плоти. Я инстинктивно метнулся назад, но недостаточно быстро, так что оказался весь забрызганным тошнотворными останками разлагающегося животного. Я растерянно посмотрел на себя, на ужасное существо у моих ног, а потом поднял взгляд на люк. Браун выглядывал оттуда, ехидно посмеиваясь.
— Маленькая оплошность, — сказал он. — Этот парень забыл, что люк открыт. Да здесь это часто случается.
Я не стал больше ждать, а как мог быстрее на ватных ногах поспешил к своей машине. У меня так тряслись руки, что я еле завел мотор.
В туалете на заправочной станции я привел себя более или менее в порядок, но ущерб, нанесенный моему моральному состоянию, был непоправим. Я не мог собирать долги. Я не мог продавать, что обычно было вполне легко. Я не мог приблизиться к своим клиентам с «настойчивой любезностью», за которую так пылко ратовал (как можно быть любезным с подобными людьми?). Но и не мог вести себя с ними грубо (вести себя грубо с людьми, которые могут тебя убить!). Я не знал, что делать, и, хотя я упорно посетил всех клиентов, назначенных мне, за весь день не сделал ни единой продажи и не собрал ни единого долга.
В тот вечер я торчал в конторе до тех пор, пока все остальные сборщики не отчитались и не ушли. Затем с притворной небрежностью приблизился к окошку и положил свои карточки перед Кларком. Мы были одни. В отличие от больших городов в маленьких в подобных заведениях единственным внутренним служащим был управляющий.
Он закурил сигарету и выпустил в потолок длинную струю дыма, в то время как, сощурившись, заглянул в мои карточки. Его пиджак был расстегнутым, и я впервые заметил небольшой брелок, который висел на его часовой цепочке, — пара крошечных золотых перчаток.
— Да, Джим, — рассеянно сказал он, проследив направление моего взгляда. — Я был довольно хорошим боксером. Мог бы стать чемпионом в тяжелом весе, если бы продолжал это дело.
— Понимаю, — сказал я.
— Да, может, и стал бы, а может, и нет, но я решил, что лучше мне заняться чем-нибудь другим. Тогда у меня было больше шансов. Понимаешь, как я на это смотрел, Джим. Трудно чего-то добиться и удержать свой успех, если другие парни в этой области такие же сильные, как и ты. Ты не выдерживаешь, понимаешь, что я имею в виду? Чтобы по-настоящему выдержать, ты должен перейти на собственное пастбище — заняться какой-нибудь работой, например вроде вот этой. Такой работой, где у тебя не будет конкуренции, где ты сможешь выбить дух из любых трех парней, которые попробуют на тебя насесть. Ты понимаешь, о чем я, Джим?
— Понимаю, — сказал я.
— Я здесь не вижу никаких чеков на продажу, Джим...
— Их нет, — сказал я.— Я ничего не продал.
— Ив карточках не отмечено получение денег...
— Я ничего не получил.
Он внимательно посмотрел на меня, покачивая головой:
— Нет, не такой уж ты глупый. Ты бы не стал бить баклуши весь день. Может, ты взял себе выходной, Джим? Нет? Но за целых шесть часов работы ты так ничего и не продал и ничего не получил?
— Да, ничего, — сказал я. — Я понимаю, это звучит странно, но...
— Странно? Ну, я бы так не сказал. Зайди-ка сюда, Джим. Заходи и садись на этот стул. — Он толкнул меня на стул. — А я сяду напротив. — Он так и сделал. — Ну а теперь расскажи мне все подробно.
Он сидел так близко, что его ноги прижимались к моим, к тому же он наклонился вперед, взявшись руками за подлокотники моего кресла. Понятно, что в таком положении, когда мы едва не соприкасались носами, я чувствовал себя крайне стесненно и неуютно. И моя сбивчивая исповедь, дававшаяся мне с трудом, звучала нелепо, глупо и неубедительно.
Тем не менее, что меня крайне удивило, казалось, Кларк принял мои объяснения и понял их.
— Мне тоже приходилось бояться, Джим. Бывало, от страха я едва не терял голову. Помню, как-то в Чикаго, когда я работал на одну акулу, случилась одна страшная история. Меня послали получить деньги с одного бедолаги, который работал на сталелитейном заводе, он задолжал нам сотню — половина из них были проценты, — и парень пошел на меня с бейсбольной битой. Едва не расколол мне череп. Испугался я? Да это слабо сказано, Джим. Я чуть дух не испустил. А потом побежал в офис и вернул им карточки. Босс дал мне перерыв. Он велел своим ребятам отвести меня в подвал, и у каждого из этих двух парней были бейсбольные биты, и они не просто угрожали мне ими, они пустили их в ход. И вскоре, Джим, я уже не боялся того рабочего. Я не побоялся прийти к нему за долгом. Я боялся того, что может произойти, если не получу с него денег... Ну а теперь вернемся к твоему случаю, чтобы было все понятно, Джим, — я готов заключить с тобой пари. Ручаюсь, что ты сам захочешь завтра же вернуться на эту чертову живодерню и взыщешь долг с этого поганца. Ручаюсь, что ты охотнее пойдешь туда и добьешься своего, чем придешь сюда и скажешь, что ты этого не сделал, что ты прошляпил целый день. Я прав, Джим? Разве ты сам так не думаешь?
Хотелось бы мне сообщить вам, что в этот момент я встал, сказал, чтобы он катился куда подальше со своей работой, и ушел. Но, при всем своем желании предстать в самом выгодном для меня свете, я не способен на столь откровенную ложь. Я должен был работать. Я рос в мире, где превалирует право сильного, где весьма часто дисциплина поддерживается с помощью суровых физических мер. И теперь я распознал в Кларке слишком знакомый мне тип. Такие люди не любят шутить и приводят в исполнение свои угрозы.
— Надеюсь, ты не замышляешь бросить работу, Джим? Мне не хотелось бы так думать. Посвятить человека в работу стоит денег, и считается, что я знаю, кого подбирать.
Я неуверенно возразил:
— Нет, я не хочу уходить.
— Честно? Или ты только так говоришь, а сам уйдешь и больше не появишься? Если ты задумал что-нибудь в этом роде...
— Нет, не задумал.
— Молодец, Джим! — Он вдруг усмехнулся и шутливо ткнул меня в подбородок. — Теперь ты в порядке, теперь ты будешь хорошо работать. Ты просто испугался — а бояться нечего.
Чтобы как-то сократить эту бесконечную историю, скажу, что на следующий день я действительно пошел на скотобойню и получил деньги с человека, который накануне едва не убил меня свиной тушей. Я пропустил последний час занятий в колледже и поэтому смог прибыть на место до полудня. Я ждал у ворот, пока Браун не вышел на ленч. Захваченный врасплох и не имея преимущества, которое было у него накануне, он сразу же расплатился. Собственно, кинув на меня испуганный взгляд, он тут же достал деньги, не дожидаясь, когда я спрошу их.
Ободренный успехом, в этот день я получил много денег. Но на следующий день меня снова постигла неудача, и к субботе я почти ничего не собрал и не продал. Кларк, чье отношение день ото дня становилось все более зловещим, задержал меня для нового «совещания».