Страница:
Из ФСБ я поехала в прокуратуру и позвонила Кораблеву. Он, маясь от безделья, тут же прискакал и даже любезно предложил отвезти меня в лагерь к ребенку. «По дороге и поговорим», — сказал он. Рассчитав, что бывший муж часам к семи как раз покинет лагерь, а я раньше и не приеду, я оседлала кораблевскую машину, и мы поехали за город.
Когда я рассказала Леньке про мальчика-пиротехника Феденьку Пальцева, Кораблев воодушевился.
— Ну так сейчас осталось дело техники, — заявил он. — Адресочек у нас есть, я быстренько включу мероприятия, через недельку будем все знать. Главное, майору Царицыну поменьше говорить об этом.
— Лень, — попросила я, — можешь мне на вторник вызвать вдову Вострякова? Я тебе адрес скажу, заедь к ней, а? Не хочу ее вызывать по телефону.
— Не уверены в своем телефоне? Это правильно. Заеду, конечно. Что еще?
— Еще хочу тебя попросить сопроводить меня в магазин, торгующий ВАЗами…
— Ночными? — подозрительно спросил Кораблев.
— Машинами, — уточнила я. — Хочу провести следственный эксперимент.
Пусть мне поставят в один ряд «девяточки»: серую, синюю, зеленую и «балтику» с «муреной».
— Что, собрались тачку покупать? Дело хорошее, только «балтика» и «мурена» — уже устаревшие цвета.
— А мне нравятся. Хочу притащить туда гаишника, который видел, как увозили мадам Масловскую. Пусть посмотрит, может, выберет цвет машины, на которой его отвлекали. Он говорил, что выехал мужик на «девятке», только он цвет плохо запомнил. Вдруг, если увидит несколько цветов, выберет нужный?
— А зачем это надо-то?
— Как зачем? Раз уж у нас появилась в поле зрения «девятка», надо проверить…
— Надо так надо, — добродушно согласился Кораблев.
Нет, я его решительно не узнавала. В воскресенье, поставив на самое видное место коробочку со сказочным цветком с острова Сицилия, я занялась домашней работой. От нее меня оторвал телефонный звонок моего бывшего сожителя Стеценко. Он предлагал прогуляться, поскольку погода уж больно хорошая.
— Как интересно, — задумчиво сказала я. — Тебе не с кем прогуляться?
— Может, я хочу прогуляться именно с тобой.
«Почему бы нет», — подумала я, соглашаясь на прогулку.
Прогулка прошла удивительно плодотворно.
Смотря на Стеценко, я поражалась тому, насколько правильно сказано про «сердцу не прикажешь». А я-то думала про себя, что мне не угрожают страсти роковые и что никогда мои эмоции не окажутся сильнее разума. Вот идет рядом со мной человек, с которым — я точно знаю — я уже ни за что не смогу жить вместе, и забыть которого — это я знаю так же хорошо — я не смогу никогда.
За время этой совместной прогулки я убедилась, что кардинальных изменений в мировоззрении Александра Стеценко не произошло и он по-прежнему искренне не понимает, за что же я с ним так обошлась.
«Ну и хорошо, — подумала я, когда Стеценко прощался со мной у двери моего подъезда, наверняка ожидая приглашения войти. — Клин клином вышибают.
Возьму и уеду в Италию… Уеду и буду до конца дней своих, вспоминать Сашку, потому что лучше, чем он, меня никто никогда не понимал». Мне вдруг показалось, что за то время, которое мы в разлуке, мы каким-то волшебным образом прожили пятнадцать-двадцать супружеских лет, привыкнув друг к другу, врастя друг в друга корнями; ушло сексуальное влечение, взамен которого осталась всепоглощающая нежность, дружеские чувства и сознание того, что ближе этого человека у меня на свете никого нет. Но хоть и ушло влечение, я прекрасно знала, что если я буду медлить, то дело кончится приглашением в гости. Я попрощалась и вошла в парадную.
В понедельник, прихватив Кораблева, я заехала домой к инспектору ДПС, на глазах которого разыгралось похищение. И мы отправились в автомагазин, где к нашему приезду уже была готова декорация.
Инспектор заметно нервничал. Бегая вдоль ряда машин, он все время беспомощно оглядывало» на меня и снова переводил взгляд на разноцветные машинки. Наконец, покрывшись потом и сведя брови, он показал на «девятку» сине-зеленого цвета, в паспорте которой значилось, что этот цвет гордо называется «мурена». Что и требовалось доказать, — посмотрела я на Кораблева. Он кивнул.
Мы быстро оформили протокол, завезли домой инспектора, и я поехала изучать медицинские документы, с таким трудом привезенные из квартиры доктора Вострякова.
Я быстро нашла там историю болезни Игоря Горбунца. Конечно, Востряков наверняка оформил липовую историю, чтобы оправдать пребывание больного в стационаре, но где-то он должен был фиксировать ход лечения от наркомании.
Странно только, что он не уничтожил эти документы; хотя, с другой стороны, он же не готовился заранее к самоубийству, все произошло внезапно. Не до этого ему было.
Нашла я и карточку Масловской. Но, заглянув в нее, поняла, что мне нужно разбирать эти документы вместе с медиком, одна я не справлюсь. Моих скромных познаний в медицине хватило на то, чтобы определить — Масловскую лечили не от гинекологических заболеваний. А вот от чего? От наркомании или от СПИДа — лучше спросить у врача. Появился повод снова увидеться со Стеценко.
Конечно, он не отказался мне помочь, и я потащилась в морг вместе с карточками. Решив не унижаться перед шефом и милицией в поисках машины, я вызвала такси.
Посмотрев на меддокументы, Стеценко порадовал меня заявлением, что тут работы не на один день. «Интересно, — подумала я, — это действительно так, или он просто ищет способ продлить наше общение?» Как бы там ни было, эти карточки меня серьезно интересуют. Я составила себе список фамилий, которые встречались в этих документах, попросила Стеценко посмотреть карточки получше, заверив, что завтра я заеду за результатом, и уехала в прокуратуру. Мне нужно было подумать.
Появился Кораблев с сообщением о том, что Вострякову вызвать не удалось.
— Я звонил, — докладывал он, — к телефону никто не подходит. Съездил в адрес, дверь не открывают. Поспрашивал соседей, последний раз видели ее позавчера. Надо дверь ломать.
— Зачем же сразу дверь ломать? Думаешь, что-то случилось?
— Конечно, — безапелляционно заявил Кораблев. — Она важная свидетельница, самое время ее убрать. Вы же не удосужились ее вовремя допросить, дождались, пока жареный петух клюнет, а? Вот теперь берите доктора и в адрес, тело осматривать.
— Тьфу, Леня, что ты говоришь! Может, она погостить к родным уехала?
— Спорим?
— Не буду я с тобой спорить. Тяжело вздыхая, я села за машинку, отстучала постановление об обыске, чтобы иметь право взломать дверь, если что, и пошла к шефу за санкцией.
Шеф поставил подпись и печать и протянул мне постановление.
— Опять подстава? — Он смотрел на меня неласковым взглядом поверх очков.
— Конечно, — вздохнула я. — Пора привыкнуть.
— Ну-ну, — заметил он и углубился в разложенные перед ним бумаги.
«Никому я не нужна», — горько подумала я, возвращаясь к себе в кабинет.
— Сами поедете или мне доверите? — осведомился Кораблев, принимая постановление.
— Ты же мне труп предсказываешь. Придется самой ехать.
Вместе с понятыми и представителями жил-конторы, ахающими и охающими, мы долго и безуспешно звонили в дверь, а потом пришлось выпускать на первый план слесаря с набором инструментов. Полчаса он пилил дверь, я даже успела подумать, что подполковник ФСБ Кру-шенков справился бы с этим быстрее, но наконец замок пал. Вся наша орава двинулась было к дверям, но Кораблев властным жестом остановил всех, вытащил пистолет и прошел в квартиру. Мы, затаив дыхание, ждали результатов обхода. Наконец Леня вышел к народу с пистолетом в поднятой руке и сообщил, что в квартире пусто.
В квартире действительно было пусто. Порядок, как обычно пишут в протоколах, нарушен не был. На кухне не было грязной посуды, все было вымыто и убрано на свои места. Я заглянула в шкафы — недоставало кое-какой одежды.
Холодильник был пуст, там стояли только нераспакованные продукты длительного хранения.
— Ну что, Леня, похоже, что мы напрасно сломали замок. Хозяйка уехала.
Вот вопрос — куда и на сколько?
— А вот и не напрасно. По крайней мере, вы знаете, что трупа тут нет.
Квартирку опечатаем, ключики в жилконтору, и с чистой совестью продолжаем работать.
Так мы и поступили. Только я еще на столе оставила Розе Петровне записку с извинениями и с просьбой позвонить мне в прокуратуру, как только она вернется. А Леньке я дала поручение установить, куда могла съехать Вострякова.
— Свяжись с ее свекровью, установи других родственников. Я хочу быть уверена, что с ней ничего не случилось.
— Ну, только из уважения к вам. — Кораблев щелкнул каблуками.
В прокуратуре меня уже ждал майор Царицын с пакетом.
— С обыска? — спросила я, кивнув на пакет.
Вид у него был торжествующий. Войдя в кабинет, он театральным жестом извлек из пакета видеокассету и положил передо мной протокол обыска. Из протокола явствовало, что в ходе обыска был вскрыт сейф в кабинете главы холдинга «Горячая Россия» Масловского А. В., откуда извлечена данная видеокассета; она опечатана, промаркирована, упаковка снабжена подписями понятых. Ход обыска фиксировался с помощью видеозаписи.
Я подняла глаза на Царицына.
— Что это?
Он довольно ухмыльнулся.
— Это? Это видеокассета с допросом похитителей жены нашего будущего обвиняемого.
— Ты хочешь сказать, что служба безопасности Масловского взяла похитителей, стала их колоть и все это записывала на видеокамеру?!
— Именно так, Мария Сергеевна, именно так.
— Они что, полные лохи?
— Перебдели немного, головокружение от успехов. Там такие кадры, я вам доложу…
— Что, сильно побитые?
— Сейчас организуем просмотр. Мало того, что сильно побитые, там еще голосочек самого Масловского зафиксирован. А это — так, до кучи взял. Просто для характеристики личности.
Он бросил передо мной на стол затейливую тисненую открытку-приглашение.
Я развернула ее и прочитала: «Дорогой друг! Имеем честь пригласить Вас на праздник по поводу бракосочетания Марины и Артемия Масловских, который состоится 16 июня в 18 часов в ресторане „Интернациональ» в городе Тель-Авив, — Израиль». Хмыкнув, я вернула открытку Царицыну.
Смотреть кассету мы побежали к Лешке Горчакову. То, что мы увидели, превзошло наши самые смелые ожидания. Любительская съемка по силе воздействия не уступала наипоследнейшим зарубежным блокбастерам. В интерьере, как нам пояснил Царицын, кабинета начальника службы безопасности холдинга Масловского несколько плечистых ребят в камуфляже и в шапочках с прорезями для глаз молотили двоих мужчин, на вид лет тридцати — тридцати пяти. В качестве звукового фона раздавались натужное сопение, треск ломаемой мебели, нецензурная брань и стоны избиваемых. Камера, видимо, была закреплена на штативе, съемка производилась с одной позиции. Спустя минут десять двоих несчастных с трудом подняли с пола и посадили на стулья. Они норовили сползти на пол, но их привязали. И начали допрашивать.
Сплевывая кровь прямо на пол, избитые закатывали глаза и односложно отвечали на вопросы мучителей. Из невнятных ответов складывалась картина похищения: действовали они по заданию Осетрины, втроем. Они двое приехали из Егварда (как выяснилось, есть такой город в Армении, неподалеку от Еревана), здесь Осетрина дал им третьего, местного парня с обожженным лицом. Они сняли комнату, получили номер и описание машины Масловской, несколько дней следили за ней, потом догнали на набережной, вывели из машины, пересадили к себе и отвезли в съемную квартиру. Девушка была в наркотическом опьянении и не сопротивлялась, вообще плохо понимала, что происходит, но они были предупреждены об этом и на квартире дали ей еще дозу.
— Интересно, как люди Масловского нашли похитителей? — тихо спросила я у Царицына.
— Все звонки в офис и по мобильным телефонам Масловскому автоматически фиксируются, устанавливается входящий абонент. Пока они выдвигали свои требования о выкупе, их запеленговали, — вполголоса ответил Царицын.
— А они что, не знали, что их могут засечь?
— Думаю, что нет. Не предполагали. Камера продолжала фиксировать привязанных к стулу людей, но звуковой фон изменился. Было слышно, как открылась дверь. Кому-то вошедшему негромко пересказали то, что только что рассказали похитители. Усталый мужской голос спокойно распорядился: «Этих в расход. На наше место в лес, там закопайте, — и поинтересовался:
— А где третий?» Ему ответили — в соседнем кабинете, там с ним работает Гурин.
— Кто это? — шепотом спросила я.
Царицын ответил, что это фамилия начальника службы безопасности, «Хорошо, — продолжил глуховатый усталый голос, — третьего можно использовать. А с этими кончайте, эти — шелуха». Даже если бы подчиненные не называли этого человека по имени-отчеству — Артемий Вадимович, я все равно узнала бы голос Масловского.
Горчаков тормознул просмотр и подвел итог уже увиденному:
— Ну что? Похищение людей, нанесение вреда здоровью, а убийство будет?
— А как же! — кивнул Царицын.
— Тогда у Масловского — организация всего этого. Исполнителей можно будет установить?
— Попробуем.
— Да, сильная кассетка, — Лешка запустил фильм дальше.
— Послушай, — спросила я у Царицына, — зачем они хранили это? Да еще в сейфе у Масловского? На что они рассчитывали?
— На то, что обыск уже был. А в охране Масловского полно отставных десантников, которые привыкли думать, что снаряд дважды в одно место не падает.
— Но ведь теперь надо срочно всех хватать? Если им известно, что у нас кассета? Они ведь не могут не понимать, что это значит?
— Дело в том, что я приехал со своими понятыми, утечки от них быть не может, а кабинет после обыска опечатал. И потом, не все знают, что есть эта кассета и что она в сейфе у шефа. — Все равно, мы себе создали трудности. Полный список родных, близких и подруг Розы Востряковой с адресами Ленька приволок мне ровно через три дня.
Бросив на стол результаты своей работы, он заявил:
— Теперь можете проводить следственные действия: запрашивайте всех перечисленных здесь теток, пишите отдельные поручения, я свое дело сделал.
— Спасибо, Леня. — Я послала ему воздушный поцелуй. — А что у нас с мальчиком Феденькой Пальцевым?
— Работаем. Ищем.
— А как насчет результатов?
— Имейте совесть. В понедельник будут результаты.
С Горчаковым мы вошли в антагонистическое противоречие, до хрипоты споря о том, когда начинать реализацию: прямо сейчас или подождать, пока будет установлен Пальцев, скорее всего, являющийся тем самым киллером с обожженным лицом. Я понимала Лешку, которому не терпелось начать — задержать сотрудников службы безопасности Масловского, поднять шум и передать дело в городскую прокуратуру. И забыть про него, как про дурной сон.
А я, во-первых, не до конца была уверена, что у нас так охотно заберут дело; а во-вторых, представляла себе, какой ажиотаж поднимется в прессе, и сомневалась, что после этого Федя Пальцев когда-нибудь вообще дастся нам в руки.
Лешка привлекал для обработки меня тяжелую артиллерию — наше оперативное сопровождение из ФСБ, таскал меня к шефу, но так и не убедил. За счет чего мы заработали еще одну малоприятную статью от господина Трубецкого.
Поначалу я после каждой статьи пила валерьянку и хваталась за сердце.
Как человек самолюбивый, я с трудом могла перенести мысли о том, что обо мне подумают на основании этой статьи люди, которые меня не знают, и, главное, что будет, если эта статья вдруг попадется на глаза моей маме, у которой и так со здоровьем не блеск, и моему сыну. Вот это было для меня совершенно невыносимо.
Но постепенно я привыкла, стала относиться к этому спокойнее, хотя настроение у меня портилось всерьез и надолго.
И вот наконец состоялось явление в прокуратуру оперуполномоченного Кораблева с информацией о гражданине Пальцеве. Правда, передача информации состоялась двухступенчатым потоком, поскольку Кораблев категорически отказался общаться с майором Царицыным и даже находиться с ним в одном помещении.
К нашему всеобщему удивлению, оказалось, что Феденька Пальцев, как пай-мальчик, проживает дома, с родителями, с которыми имеет трогательные отношения. Ночует дома, с девушками дела не имеет, что, в общем, неудивительно, учитывая особенности его внешности. По утрам подвозит маму на работу на «девятке» цвета «мурена». Числится старшим менеджером в несуществующей фирме.
То есть фирма зарегистрирована, но никоим образом не функционирует, и даже младших менеджеров там нет, не то что старших.
Кроме того, Феденька пользуется пейджером и мобильным телефоном, сведения о его переговорах заказаны. У наблюдателей сложилось впечатление, что, отвезя мать, он бесцельно передвигается по городу. Встреч ни с кем не зафиксировано. Помотавшись (а ездит он действительно очень аккуратно), он едет домой, ставит машину в соседнем дворе и не выходит до следующего утра. Из дома никаких телефонных разговоров не ведет.
Я втихаря предложила изловчиться и негласно получить отпечатки пальцев фигуранта, чтобы сравнить их с отпечатками на гильзах. Но особого энтузиазма это ни у кого не вызвало, поскольку, кроме внутреннего убеждения, эта мера ничего бы не принесла, а внутреннего убеждения в том, что фигурант — наш, у всех уже накопилось на десять Пальцевых.
Безусловно, хватать Федю сейчас было бы глупо. Предъявить ему было нечего. Схватить, напугать и отпустить с извинениями — это в наши планы не входило. Нам нужно было оружие, причем не просто автомат, найденный где-нибудь в тайнике за городом, а оружие в привязке к Пальцеву — со следами рук или в его шкафу, заботливо упакованное в любимый Федин шарф. И еще хорошо бы было привязать Федю к заказчикам. Но Федор оставался глух к нашим телепатическим мольбам и не шел на контакт с заказчиками, и даже не наводил нас на паленый автомат.
Меня же беспокоило, почему Федя Пальцев, совершив акт возмездия в отношении Осетрины, остался жив. По всем канонам, он должен был уже быть похоронен там, где в лесу, по словам Масловского и его цепных псов, «наше место». Интересно, сколько трупов там уже зарыто? Бизнес — штука жестокая…
А Федя не прячется, живет у себя дома, продолжает ездить на своей машине, болтается по городу и ничего не боится. И все это вкупе наводит на размышления о том, что Федя еще нужен Масловскому и компании. И, скорее всего, не в качестве старшего менеджера. То есть Феде, по всему получается, заказали очередное убийство.
Глава 17
Когда я рассказала Леньке про мальчика-пиротехника Феденьку Пальцева, Кораблев воодушевился.
— Ну так сейчас осталось дело техники, — заявил он. — Адресочек у нас есть, я быстренько включу мероприятия, через недельку будем все знать. Главное, майору Царицыну поменьше говорить об этом.
— Лень, — попросила я, — можешь мне на вторник вызвать вдову Вострякова? Я тебе адрес скажу, заедь к ней, а? Не хочу ее вызывать по телефону.
— Не уверены в своем телефоне? Это правильно. Заеду, конечно. Что еще?
— Еще хочу тебя попросить сопроводить меня в магазин, торгующий ВАЗами…
— Ночными? — подозрительно спросил Кораблев.
— Машинами, — уточнила я. — Хочу провести следственный эксперимент.
Пусть мне поставят в один ряд «девяточки»: серую, синюю, зеленую и «балтику» с «муреной».
— Что, собрались тачку покупать? Дело хорошее, только «балтика» и «мурена» — уже устаревшие цвета.
— А мне нравятся. Хочу притащить туда гаишника, который видел, как увозили мадам Масловскую. Пусть посмотрит, может, выберет цвет машины, на которой его отвлекали. Он говорил, что выехал мужик на «девятке», только он цвет плохо запомнил. Вдруг, если увидит несколько цветов, выберет нужный?
— А зачем это надо-то?
— Как зачем? Раз уж у нас появилась в поле зрения «девятка», надо проверить…
— Надо так надо, — добродушно согласился Кораблев.
Нет, я его решительно не узнавала. В воскресенье, поставив на самое видное место коробочку со сказочным цветком с острова Сицилия, я занялась домашней работой. От нее меня оторвал телефонный звонок моего бывшего сожителя Стеценко. Он предлагал прогуляться, поскольку погода уж больно хорошая.
— Как интересно, — задумчиво сказала я. — Тебе не с кем прогуляться?
— Может, я хочу прогуляться именно с тобой.
«Почему бы нет», — подумала я, соглашаясь на прогулку.
Прогулка прошла удивительно плодотворно.
Смотря на Стеценко, я поражалась тому, насколько правильно сказано про «сердцу не прикажешь». А я-то думала про себя, что мне не угрожают страсти роковые и что никогда мои эмоции не окажутся сильнее разума. Вот идет рядом со мной человек, с которым — я точно знаю — я уже ни за что не смогу жить вместе, и забыть которого — это я знаю так же хорошо — я не смогу никогда.
За время этой совместной прогулки я убедилась, что кардинальных изменений в мировоззрении Александра Стеценко не произошло и он по-прежнему искренне не понимает, за что же я с ним так обошлась.
«Ну и хорошо, — подумала я, когда Стеценко прощался со мной у двери моего подъезда, наверняка ожидая приглашения войти. — Клин клином вышибают.
Возьму и уеду в Италию… Уеду и буду до конца дней своих, вспоминать Сашку, потому что лучше, чем он, меня никто никогда не понимал». Мне вдруг показалось, что за то время, которое мы в разлуке, мы каким-то волшебным образом прожили пятнадцать-двадцать супружеских лет, привыкнув друг к другу, врастя друг в друга корнями; ушло сексуальное влечение, взамен которого осталась всепоглощающая нежность, дружеские чувства и сознание того, что ближе этого человека у меня на свете никого нет. Но хоть и ушло влечение, я прекрасно знала, что если я буду медлить, то дело кончится приглашением в гости. Я попрощалась и вошла в парадную.
В понедельник, прихватив Кораблева, я заехала домой к инспектору ДПС, на глазах которого разыгралось похищение. И мы отправились в автомагазин, где к нашему приезду уже была готова декорация.
Инспектор заметно нервничал. Бегая вдоль ряда машин, он все время беспомощно оглядывало» на меня и снова переводил взгляд на разноцветные машинки. Наконец, покрывшись потом и сведя брови, он показал на «девятку» сине-зеленого цвета, в паспорте которой значилось, что этот цвет гордо называется «мурена». Что и требовалось доказать, — посмотрела я на Кораблева. Он кивнул.
Мы быстро оформили протокол, завезли домой инспектора, и я поехала изучать медицинские документы, с таким трудом привезенные из квартиры доктора Вострякова.
Я быстро нашла там историю болезни Игоря Горбунца. Конечно, Востряков наверняка оформил липовую историю, чтобы оправдать пребывание больного в стационаре, но где-то он должен был фиксировать ход лечения от наркомании.
Странно только, что он не уничтожил эти документы; хотя, с другой стороны, он же не готовился заранее к самоубийству, все произошло внезапно. Не до этого ему было.
Нашла я и карточку Масловской. Но, заглянув в нее, поняла, что мне нужно разбирать эти документы вместе с медиком, одна я не справлюсь. Моих скромных познаний в медицине хватило на то, чтобы определить — Масловскую лечили не от гинекологических заболеваний. А вот от чего? От наркомании или от СПИДа — лучше спросить у врача. Появился повод снова увидеться со Стеценко.
Конечно, он не отказался мне помочь, и я потащилась в морг вместе с карточками. Решив не унижаться перед шефом и милицией в поисках машины, я вызвала такси.
Посмотрев на меддокументы, Стеценко порадовал меня заявлением, что тут работы не на один день. «Интересно, — подумала я, — это действительно так, или он просто ищет способ продлить наше общение?» Как бы там ни было, эти карточки меня серьезно интересуют. Я составила себе список фамилий, которые встречались в этих документах, попросила Стеценко посмотреть карточки получше, заверив, что завтра я заеду за результатом, и уехала в прокуратуру. Мне нужно было подумать.
Появился Кораблев с сообщением о том, что Вострякову вызвать не удалось.
— Я звонил, — докладывал он, — к телефону никто не подходит. Съездил в адрес, дверь не открывают. Поспрашивал соседей, последний раз видели ее позавчера. Надо дверь ломать.
— Зачем же сразу дверь ломать? Думаешь, что-то случилось?
— Конечно, — безапелляционно заявил Кораблев. — Она важная свидетельница, самое время ее убрать. Вы же не удосужились ее вовремя допросить, дождались, пока жареный петух клюнет, а? Вот теперь берите доктора и в адрес, тело осматривать.
— Тьфу, Леня, что ты говоришь! Может, она погостить к родным уехала?
— Спорим?
— Не буду я с тобой спорить. Тяжело вздыхая, я села за машинку, отстучала постановление об обыске, чтобы иметь право взломать дверь, если что, и пошла к шефу за санкцией.
Шеф поставил подпись и печать и протянул мне постановление.
— Опять подстава? — Он смотрел на меня неласковым взглядом поверх очков.
— Конечно, — вздохнула я. — Пора привыкнуть.
— Ну-ну, — заметил он и углубился в разложенные перед ним бумаги.
«Никому я не нужна», — горько подумала я, возвращаясь к себе в кабинет.
— Сами поедете или мне доверите? — осведомился Кораблев, принимая постановление.
— Ты же мне труп предсказываешь. Придется самой ехать.
Вместе с понятыми и представителями жил-конторы, ахающими и охающими, мы долго и безуспешно звонили в дверь, а потом пришлось выпускать на первый план слесаря с набором инструментов. Полчаса он пилил дверь, я даже успела подумать, что подполковник ФСБ Кру-шенков справился бы с этим быстрее, но наконец замок пал. Вся наша орава двинулась было к дверям, но Кораблев властным жестом остановил всех, вытащил пистолет и прошел в квартиру. Мы, затаив дыхание, ждали результатов обхода. Наконец Леня вышел к народу с пистолетом в поднятой руке и сообщил, что в квартире пусто.
В квартире действительно было пусто. Порядок, как обычно пишут в протоколах, нарушен не был. На кухне не было грязной посуды, все было вымыто и убрано на свои места. Я заглянула в шкафы — недоставало кое-какой одежды.
Холодильник был пуст, там стояли только нераспакованные продукты длительного хранения.
— Ну что, Леня, похоже, что мы напрасно сломали замок. Хозяйка уехала.
Вот вопрос — куда и на сколько?
— А вот и не напрасно. По крайней мере, вы знаете, что трупа тут нет.
Квартирку опечатаем, ключики в жилконтору, и с чистой совестью продолжаем работать.
Так мы и поступили. Только я еще на столе оставила Розе Петровне записку с извинениями и с просьбой позвонить мне в прокуратуру, как только она вернется. А Леньке я дала поручение установить, куда могла съехать Вострякова.
— Свяжись с ее свекровью, установи других родственников. Я хочу быть уверена, что с ней ничего не случилось.
— Ну, только из уважения к вам. — Кораблев щелкнул каблуками.
В прокуратуре меня уже ждал майор Царицын с пакетом.
— С обыска? — спросила я, кивнув на пакет.
Вид у него был торжествующий. Войдя в кабинет, он театральным жестом извлек из пакета видеокассету и положил передо мной протокол обыска. Из протокола явствовало, что в ходе обыска был вскрыт сейф в кабинете главы холдинга «Горячая Россия» Масловского А. В., откуда извлечена данная видеокассета; она опечатана, промаркирована, упаковка снабжена подписями понятых. Ход обыска фиксировался с помощью видеозаписи.
Я подняла глаза на Царицына.
— Что это?
Он довольно ухмыльнулся.
— Это? Это видеокассета с допросом похитителей жены нашего будущего обвиняемого.
— Ты хочешь сказать, что служба безопасности Масловского взяла похитителей, стала их колоть и все это записывала на видеокамеру?!
— Именно так, Мария Сергеевна, именно так.
— Они что, полные лохи?
— Перебдели немного, головокружение от успехов. Там такие кадры, я вам доложу…
— Что, сильно побитые?
— Сейчас организуем просмотр. Мало того, что сильно побитые, там еще голосочек самого Масловского зафиксирован. А это — так, до кучи взял. Просто для характеристики личности.
Он бросил передо мной на стол затейливую тисненую открытку-приглашение.
Я развернула ее и прочитала: «Дорогой друг! Имеем честь пригласить Вас на праздник по поводу бракосочетания Марины и Артемия Масловских, который состоится 16 июня в 18 часов в ресторане „Интернациональ» в городе Тель-Авив, — Израиль». Хмыкнув, я вернула открытку Царицыну.
Смотреть кассету мы побежали к Лешке Горчакову. То, что мы увидели, превзошло наши самые смелые ожидания. Любительская съемка по силе воздействия не уступала наипоследнейшим зарубежным блокбастерам. В интерьере, как нам пояснил Царицын, кабинета начальника службы безопасности холдинга Масловского несколько плечистых ребят в камуфляже и в шапочках с прорезями для глаз молотили двоих мужчин, на вид лет тридцати — тридцати пяти. В качестве звукового фона раздавались натужное сопение, треск ломаемой мебели, нецензурная брань и стоны избиваемых. Камера, видимо, была закреплена на штативе, съемка производилась с одной позиции. Спустя минут десять двоих несчастных с трудом подняли с пола и посадили на стулья. Они норовили сползти на пол, но их привязали. И начали допрашивать.
Сплевывая кровь прямо на пол, избитые закатывали глаза и односложно отвечали на вопросы мучителей. Из невнятных ответов складывалась картина похищения: действовали они по заданию Осетрины, втроем. Они двое приехали из Егварда (как выяснилось, есть такой город в Армении, неподалеку от Еревана), здесь Осетрина дал им третьего, местного парня с обожженным лицом. Они сняли комнату, получили номер и описание машины Масловской, несколько дней следили за ней, потом догнали на набережной, вывели из машины, пересадили к себе и отвезли в съемную квартиру. Девушка была в наркотическом опьянении и не сопротивлялась, вообще плохо понимала, что происходит, но они были предупреждены об этом и на квартире дали ей еще дозу.
— Интересно, как люди Масловского нашли похитителей? — тихо спросила я у Царицына.
— Все звонки в офис и по мобильным телефонам Масловскому автоматически фиксируются, устанавливается входящий абонент. Пока они выдвигали свои требования о выкупе, их запеленговали, — вполголоса ответил Царицын.
— А они что, не знали, что их могут засечь?
— Думаю, что нет. Не предполагали. Камера продолжала фиксировать привязанных к стулу людей, но звуковой фон изменился. Было слышно, как открылась дверь. Кому-то вошедшему негромко пересказали то, что только что рассказали похитители. Усталый мужской голос спокойно распорядился: «Этих в расход. На наше место в лес, там закопайте, — и поинтересовался:
— А где третий?» Ему ответили — в соседнем кабинете, там с ним работает Гурин.
— Кто это? — шепотом спросила я.
Царицын ответил, что это фамилия начальника службы безопасности, «Хорошо, — продолжил глуховатый усталый голос, — третьего можно использовать. А с этими кончайте, эти — шелуха». Даже если бы подчиненные не называли этого человека по имени-отчеству — Артемий Вадимович, я все равно узнала бы голос Масловского.
Горчаков тормознул просмотр и подвел итог уже увиденному:
— Ну что? Похищение людей, нанесение вреда здоровью, а убийство будет?
— А как же! — кивнул Царицын.
— Тогда у Масловского — организация всего этого. Исполнителей можно будет установить?
— Попробуем.
— Да, сильная кассетка, — Лешка запустил фильм дальше.
— Послушай, — спросила я у Царицына, — зачем они хранили это? Да еще в сейфе у Масловского? На что они рассчитывали?
— На то, что обыск уже был. А в охране Масловского полно отставных десантников, которые привыкли думать, что снаряд дважды в одно место не падает.
— Но ведь теперь надо срочно всех хватать? Если им известно, что у нас кассета? Они ведь не могут не понимать, что это значит?
— Дело в том, что я приехал со своими понятыми, утечки от них быть не может, а кабинет после обыска опечатал. И потом, не все знают, что есть эта кассета и что она в сейфе у шефа. — Все равно, мы себе создали трудности. Полный список родных, близких и подруг Розы Востряковой с адресами Ленька приволок мне ровно через три дня.
Бросив на стол результаты своей работы, он заявил:
— Теперь можете проводить следственные действия: запрашивайте всех перечисленных здесь теток, пишите отдельные поручения, я свое дело сделал.
— Спасибо, Леня. — Я послала ему воздушный поцелуй. — А что у нас с мальчиком Феденькой Пальцевым?
— Работаем. Ищем.
— А как насчет результатов?
— Имейте совесть. В понедельник будут результаты.
С Горчаковым мы вошли в антагонистическое противоречие, до хрипоты споря о том, когда начинать реализацию: прямо сейчас или подождать, пока будет установлен Пальцев, скорее всего, являющийся тем самым киллером с обожженным лицом. Я понимала Лешку, которому не терпелось начать — задержать сотрудников службы безопасности Масловского, поднять шум и передать дело в городскую прокуратуру. И забыть про него, как про дурной сон.
А я, во-первых, не до конца была уверена, что у нас так охотно заберут дело; а во-вторых, представляла себе, какой ажиотаж поднимется в прессе, и сомневалась, что после этого Федя Пальцев когда-нибудь вообще дастся нам в руки.
Лешка привлекал для обработки меня тяжелую артиллерию — наше оперативное сопровождение из ФСБ, таскал меня к шефу, но так и не убедил. За счет чего мы заработали еще одну малоприятную статью от господина Трубецкого.
Поначалу я после каждой статьи пила валерьянку и хваталась за сердце.
Как человек самолюбивый, я с трудом могла перенести мысли о том, что обо мне подумают на основании этой статьи люди, которые меня не знают, и, главное, что будет, если эта статья вдруг попадется на глаза моей маме, у которой и так со здоровьем не блеск, и моему сыну. Вот это было для меня совершенно невыносимо.
Но постепенно я привыкла, стала относиться к этому спокойнее, хотя настроение у меня портилось всерьез и надолго.
И вот наконец состоялось явление в прокуратуру оперуполномоченного Кораблева с информацией о гражданине Пальцеве. Правда, передача информации состоялась двухступенчатым потоком, поскольку Кораблев категорически отказался общаться с майором Царицыным и даже находиться с ним в одном помещении.
К нашему всеобщему удивлению, оказалось, что Феденька Пальцев, как пай-мальчик, проживает дома, с родителями, с которыми имеет трогательные отношения. Ночует дома, с девушками дела не имеет, что, в общем, неудивительно, учитывая особенности его внешности. По утрам подвозит маму на работу на «девятке» цвета «мурена». Числится старшим менеджером в несуществующей фирме.
То есть фирма зарегистрирована, но никоим образом не функционирует, и даже младших менеджеров там нет, не то что старших.
Кроме того, Феденька пользуется пейджером и мобильным телефоном, сведения о его переговорах заказаны. У наблюдателей сложилось впечатление, что, отвезя мать, он бесцельно передвигается по городу. Встреч ни с кем не зафиксировано. Помотавшись (а ездит он действительно очень аккуратно), он едет домой, ставит машину в соседнем дворе и не выходит до следующего утра. Из дома никаких телефонных разговоров не ведет.
Я втихаря предложила изловчиться и негласно получить отпечатки пальцев фигуранта, чтобы сравнить их с отпечатками на гильзах. Но особого энтузиазма это ни у кого не вызвало, поскольку, кроме внутреннего убеждения, эта мера ничего бы не принесла, а внутреннего убеждения в том, что фигурант — наш, у всех уже накопилось на десять Пальцевых.
Безусловно, хватать Федю сейчас было бы глупо. Предъявить ему было нечего. Схватить, напугать и отпустить с извинениями — это в наши планы не входило. Нам нужно было оружие, причем не просто автомат, найденный где-нибудь в тайнике за городом, а оружие в привязке к Пальцеву — со следами рук или в его шкафу, заботливо упакованное в любимый Федин шарф. И еще хорошо бы было привязать Федю к заказчикам. Но Федор оставался глух к нашим телепатическим мольбам и не шел на контакт с заказчиками, и даже не наводил нас на паленый автомат.
Меня же беспокоило, почему Федя Пальцев, совершив акт возмездия в отношении Осетрины, остался жив. По всем канонам, он должен был уже быть похоронен там, где в лесу, по словам Масловского и его цепных псов, «наше место». Интересно, сколько трупов там уже зарыто? Бизнес — штука жестокая…
А Федя не прячется, живет у себя дома, продолжает ездить на своей машине, болтается по городу и ничего не боится. И все это вкупе наводит на размышления о том, что Федя еще нужен Масловскому и компании. И, скорее всего, не в качестве старшего менеджера. То есть Феде, по всему получается, заказали очередное убийство.
Глава 17
И вот настал счастливый день, когда торжествующий Кораблев принес в клювике сенсацию. По его данным, Феде действительно заказали новую ликвидацию.
«И кого бы вы думали?» — фонтанировал Ленька. Похоже, что господину Масловскому несколько поднадоел его покровитель, который в последнее время совершенно не контролировал свои аппетиты. И юному киллеру было дано задание устранить Леонида Константиновича Хорькова. И кстати, если рассмотреть пальцевские передвижения по городу с точки зрения этого заказа, то они не кажутся бесцельными. Федя совершенно целенаправленно вел наружное наблюдение за Хорьковым и его охраной, изучал маршруты, время выезда из дома и места деловых встреч. Более того, Масловский наконец-то прибьи в наш родной город из-за границы.
— Леня, — спросила я потрясенно, услышав подробности, — они планируют такое убийство, зная, что их вот-вот будут брать? Они же понимают, что у нас кассета с их художествами, ее одной хватит на десять обвинительных приговоров.
— Мария Сергеевна, вы их переоцениваете. А меня недооцениваете. Они мыслят примитивно: раз после обыска не начались повальные аресты, значит, ничего у нас нет. А потом, я тоже не дремлю: я запустил дезу о том, что кассету просмотреть не удалось, она оказалась стертой. Кстати, между нами, — Кораблев понизил голос, — мне тут стукнули, что даже деньги были проплачены за то, чтобы кассету стерли после изъятия. Но она почему-то не стерта, и меня это беспокоит.
— Может, тебе не правильно стукнули?
— Исключено, — твердо ответил Кораблев.
Но самая бесценная новость заключалась в следующем: в ближайшее время Федя должен был выйти на связь с представителем заказчика. И Леня даже знал, где — в занюханном кафе на Петроградке.
— Ленечка, тебе говорили, что ты — лучший агентурист Санкт-Петербурга и Ленинградской области? — в восторге спрашивала я.
Леня в ответ пробурчал, что я напрасно его ограничила Ленобластью, для него и российский масштаб — не предел. Я не стала спорить, прекрасно понимая, что далеко не все, вопреки мнению некоторых авторов учебников криминалистики и зональных прокуроров, можно установить следственным путем.
Мы тут же собрали расширенное совещание: мы с Горчаковым, доблестные представители ФСБ Царицын и Крушенков, герой дня Кораблев и наш родной прокурор. Итог совещания был таков: брать Пальцева все равно рано. Надо закрепить его связь с Масловским и компанией и послушать откат от этой встречи в офисе Масловского, благо все, что было заложено туда во время первого обыска, все еще исправно функционирует. Пальцев должен быть под плотным наблюдением, и хватать его целесообразно после того, как он заберет из тайника оружие для исполнения заказа.
В вечер встречи Пальцева с заказчиком мы все собрались в ФСБ у Крушенкова с Царицыным. Леня сидеть в ФСБ отказался, сказал, что он с мобильной связью будет на улице, поблизости от кафе, где назначена встреча.
Мы попивали чай с конфетами и нервно травили анекдоты, когда зазвучал первый сигнал тревоги. На связь вышли разведчики, осуществляющие наружное наблюдение. Они сообщили, что ситуация осложнилась, и попросили присутствия инициаторов. Мы с Горчаковым навязались тоже — не могли же мы сидеть в лавке, когда ситуация осложнилась. Пока мы ехали, позвонил Кораблев, но кроме невнятных ругательств мы от него ничего добиться не смогли.
Когда мы подъехали к месту, кульминация уже наступила.
Оказалось, что в самый момент встречи, а вернее, пока контакт Пальцева с представителем холдинга «Горячая Россия» еще не был зафиксирован, а Пальцев всего только шел к столику, где этот самый представитель сидел, а бригада наблюдателей готовилась по окончании встречи принять «под ноги» представителя, так вот, в этот самый момент откуда-то сверху, словно с потолка, на Пальцева спрыгнул волосатый субъект в балахоне, оказавшийся журналистом Трубецким. Он упал на Пальцева сзади, повалил его на пол, и они стали кататься между столиками, при этом Трубецкой на все кафе орал: «Милиция! Прекратить сопротивление!». Представитель холдинга не стал ждать окончания представления и ретировался по-английски, не прощаясь. Ленька Кораблев, наблюдавший весь этот паноптикум, грязно ругаясь, сгоряча побежал за представителем, выхватив пистолет, и потерял его где-то во дворах за кафе. Услышав, как отъехала машина, он стал наугад стрелять, но представитель скрылся, и Ленька даже не видел, на какой «тачке».
В кафе же в это время Трубецкой надел на Пальцева наручники (интересно, откуда они у журналиста), посадил на стул и стал звонить для начала в свою редакцию, чтобы срочно организовали пресс-конференцию, а потом в милицию, чтобы приехали и забрали опасного преступника. Мы появились как раз в момент его переговоров с сотрудниками местного отдела, которые искренне недоумевали по поводу происшедшего. Появился разгоряченный Кораблев с пистолетом в руке, подбежал к сияющему Трубецкому и неожиданно для всех дал ему в зубы рукояткой пистолета. Трубецкой взвыл и схватился за челюсть. Местные милиционеры слегка опешили, но Кораблев в нескольких малоцензурных словах объяснил им, в чем дело, и тогда оба милиционера подошли к Трубецкому и вместо оказания помощи деловито ударили его по печени, после чего, уточнив, справимся ли мы без них, удалились.
Когда в кафе вошли Крушенков и Царицын, Трубецкой кинулся к ним и, придерживая рукой челюсть, вознамерился было что-то сказать, но Крушенков за шиворот вытащил его из кафе на холодок и там, на улице, в сумерках, размахнувшись, ударил в глаз. Теперь Трубецкой, которому даже не пришло в голову дать сдачи, держался одной рукой за челюсть, а второй прикрывал глаз.
Крушенков же, вытащив пистолет и сунув его под нос журналисту, задумчиво объяснил, что если тот еще хоть раз сунется со своим свиным рылом в калашный ряд и будет мешать расследованию и оперативным мероприятиям, то он, подполковник ФСБ Крушенков, лично выпустит ему мозги на асфальт.
По свидетельству очевидцев, Трубецкой в ответ на эти посулы прошипел какое-то оскорбление. Я в этот момент находилась поодаль и не слышала, как именно он обозвал Крушенкова. Ленька Кораблев мне потом посекретничал, что сказано было что-то вроде «гомика вонючего». Зато я хорошо видела, как Крушенков с достоинством взял Трубецкого за грудки, приподнял его над землей и внятно, так, что было слышно и мне на расстоянии, спросил:
— Это ты меня, боевого офицера, так, сука, назвал? Тогда запомни: когда я тебе в задницу засуну ствол моего боевого пистолета и поверну по часовой стрелке, вонючим гомиком будешь ты.
«И кого бы вы думали?» — фонтанировал Ленька. Похоже, что господину Масловскому несколько поднадоел его покровитель, который в последнее время совершенно не контролировал свои аппетиты. И юному киллеру было дано задание устранить Леонида Константиновича Хорькова. И кстати, если рассмотреть пальцевские передвижения по городу с точки зрения этого заказа, то они не кажутся бесцельными. Федя совершенно целенаправленно вел наружное наблюдение за Хорьковым и его охраной, изучал маршруты, время выезда из дома и места деловых встреч. Более того, Масловский наконец-то прибьи в наш родной город из-за границы.
— Леня, — спросила я потрясенно, услышав подробности, — они планируют такое убийство, зная, что их вот-вот будут брать? Они же понимают, что у нас кассета с их художествами, ее одной хватит на десять обвинительных приговоров.
— Мария Сергеевна, вы их переоцениваете. А меня недооцениваете. Они мыслят примитивно: раз после обыска не начались повальные аресты, значит, ничего у нас нет. А потом, я тоже не дремлю: я запустил дезу о том, что кассету просмотреть не удалось, она оказалась стертой. Кстати, между нами, — Кораблев понизил голос, — мне тут стукнули, что даже деньги были проплачены за то, чтобы кассету стерли после изъятия. Но она почему-то не стерта, и меня это беспокоит.
— Может, тебе не правильно стукнули?
— Исключено, — твердо ответил Кораблев.
Но самая бесценная новость заключалась в следующем: в ближайшее время Федя должен был выйти на связь с представителем заказчика. И Леня даже знал, где — в занюханном кафе на Петроградке.
— Ленечка, тебе говорили, что ты — лучший агентурист Санкт-Петербурга и Ленинградской области? — в восторге спрашивала я.
Леня в ответ пробурчал, что я напрасно его ограничила Ленобластью, для него и российский масштаб — не предел. Я не стала спорить, прекрасно понимая, что далеко не все, вопреки мнению некоторых авторов учебников криминалистики и зональных прокуроров, можно установить следственным путем.
Мы тут же собрали расширенное совещание: мы с Горчаковым, доблестные представители ФСБ Царицын и Крушенков, герой дня Кораблев и наш родной прокурор. Итог совещания был таков: брать Пальцева все равно рано. Надо закрепить его связь с Масловским и компанией и послушать откат от этой встречи в офисе Масловского, благо все, что было заложено туда во время первого обыска, все еще исправно функционирует. Пальцев должен быть под плотным наблюдением, и хватать его целесообразно после того, как он заберет из тайника оружие для исполнения заказа.
В вечер встречи Пальцева с заказчиком мы все собрались в ФСБ у Крушенкова с Царицыным. Леня сидеть в ФСБ отказался, сказал, что он с мобильной связью будет на улице, поблизости от кафе, где назначена встреча.
Мы попивали чай с конфетами и нервно травили анекдоты, когда зазвучал первый сигнал тревоги. На связь вышли разведчики, осуществляющие наружное наблюдение. Они сообщили, что ситуация осложнилась, и попросили присутствия инициаторов. Мы с Горчаковым навязались тоже — не могли же мы сидеть в лавке, когда ситуация осложнилась. Пока мы ехали, позвонил Кораблев, но кроме невнятных ругательств мы от него ничего добиться не смогли.
Когда мы подъехали к месту, кульминация уже наступила.
Оказалось, что в самый момент встречи, а вернее, пока контакт Пальцева с представителем холдинга «Горячая Россия» еще не был зафиксирован, а Пальцев всего только шел к столику, где этот самый представитель сидел, а бригада наблюдателей готовилась по окончании встречи принять «под ноги» представителя, так вот, в этот самый момент откуда-то сверху, словно с потолка, на Пальцева спрыгнул волосатый субъект в балахоне, оказавшийся журналистом Трубецким. Он упал на Пальцева сзади, повалил его на пол, и они стали кататься между столиками, при этом Трубецкой на все кафе орал: «Милиция! Прекратить сопротивление!». Представитель холдинга не стал ждать окончания представления и ретировался по-английски, не прощаясь. Ленька Кораблев, наблюдавший весь этот паноптикум, грязно ругаясь, сгоряча побежал за представителем, выхватив пистолет, и потерял его где-то во дворах за кафе. Услышав, как отъехала машина, он стал наугад стрелять, но представитель скрылся, и Ленька даже не видел, на какой «тачке».
В кафе же в это время Трубецкой надел на Пальцева наручники (интересно, откуда они у журналиста), посадил на стул и стал звонить для начала в свою редакцию, чтобы срочно организовали пресс-конференцию, а потом в милицию, чтобы приехали и забрали опасного преступника. Мы появились как раз в момент его переговоров с сотрудниками местного отдела, которые искренне недоумевали по поводу происшедшего. Появился разгоряченный Кораблев с пистолетом в руке, подбежал к сияющему Трубецкому и неожиданно для всех дал ему в зубы рукояткой пистолета. Трубецкой взвыл и схватился за челюсть. Местные милиционеры слегка опешили, но Кораблев в нескольких малоцензурных словах объяснил им, в чем дело, и тогда оба милиционера подошли к Трубецкому и вместо оказания помощи деловито ударили его по печени, после чего, уточнив, справимся ли мы без них, удалились.
Когда в кафе вошли Крушенков и Царицын, Трубецкой кинулся к ним и, придерживая рукой челюсть, вознамерился было что-то сказать, но Крушенков за шиворот вытащил его из кафе на холодок и там, на улице, в сумерках, размахнувшись, ударил в глаз. Теперь Трубецкой, которому даже не пришло в голову дать сдачи, держался одной рукой за челюсть, а второй прикрывал глаз.
Крушенков же, вытащив пистолет и сунув его под нос журналисту, задумчиво объяснил, что если тот еще хоть раз сунется со своим свиным рылом в калашный ряд и будет мешать расследованию и оперативным мероприятиям, то он, подполковник ФСБ Крушенков, лично выпустит ему мозги на асфальт.
По свидетельству очевидцев, Трубецкой в ответ на эти посулы прошипел какое-то оскорбление. Я в этот момент находилась поодаль и не слышала, как именно он обозвал Крушенкова. Ленька Кораблев мне потом посекретничал, что сказано было что-то вроде «гомика вонючего». Зато я хорошо видела, как Крушенков с достоинством взял Трубецкого за грудки, приподнял его над землей и внятно, так, что было слышно и мне на расстоянии, спросил:
— Это ты меня, боевого офицера, так, сука, назвал? Тогда запомни: когда я тебе в задницу засуну ствол моего боевого пистолета и поверну по часовой стрелке, вонючим гомиком будешь ты.