Страница:
Розамунде отчаянно хотелось возразить на эти несправедливые обвинения, объяснить Мэйтленду, что она вовсе не холодная и высокомерная, а напротив, застенчивая и к тому же устала от потока приторной лести. А впрочем, он бы все равно ей не поверил. И Розамунда, промолчав, повернулась к нему спиной, швырнула на кровать свою шляпу и сняла наконец тяжелый плащ. Затем она отошла к камину и остановилась у огня.
— Полковник Мэйтленд! — начала она, круто обернувшись к нему… и осеклась. Мэйтленд стоял, крепко стиснув зубы и закрыв глаза. Он был бледен как смерть. Шляпу он снял, но так и не отошел от двери, привалившись к косяку. Розамунду ужаснула столь резкая перемена.
— Что с вами? — вскрикнула она.
Мэйтленд открыл глаза.
— Сядь, — велел он кратко, указав на кровать.
Розамунда повиновалась, но не сводила с него глаз. Вид у него был такой, будто он вот-вот рухнет без чувств.
Мэйтленд бросил на стол седельные сумки, положил туда же пистолет — так, чтобы до него легко можно было дотянуться. Когда он избавился от плаща и с видимым усилием снял с себя сюртук, Розамунда с ужасом увидела, что рубашка на груди у него вся черна от запекшейся крови. И когда Мэйтленд медленно, стиснув зубы, стянул через голову рубашку и бросил на пол, девушка, не удержавшись, ахнула. Грудь Мэйтленда была наискось стянута полотняной повязкой, и слева на белой ткани алела свежая кровь.
— Кто это сделал? — не выдержала Розамунда.
Даже не глянув на нее, Мэйтленд открыл седельную сумку и принялся в строгом порядке раскладывать на столе ее содержимое: охапку чистых полотняных лоскутов, ножницы, какой-то горшочек и серебряную фляжку.
— Кто это сделал? — наконец отозвался он. — Тот же, кто убил Люси Райдер.
Розамунда не сразу сообразила, о чем речь. Мэйтленд говорил о той ночи, когда была убита его любовница, той ночи, когда, по словам Мэйтленда, убийца ранил и его самого.
— Но я думала, что это легкая рана… — пробормотала она.
Мэйтленд искоса взглянул на нее.
— Что ж, она не смертельна, если ты это имеешь в виду. Помирать я покуда не собираюсь, просто эта дрянь никак не заживает.
Обвинитель, вспомнила Розамунда, утверждал на суде, что Мэйтленд, разделавшись с любовницей, сам нанес себе поверхностную рану, дабы подкрепить свой бредовый рассказ о неведомом убийце. Он не мог так просто уйти, слишком многие видели, как он поднимался в комнату девушки. Вот почему он вынужден был притвориться, будто и сам подвергся нападению. Что до нападавших, мальчишки и взрослого мужчины, то это явный вымысел, иначе почему их никто не видел?
Мэйтленд, утверждал обвинитель, убил свою любовницу в приступе ревности.
Мэйтленд — и ревность? Мэйтленд в порыве страсти убивает женщину? В это Розамунде верилось слабо. Скорее она сказала бы, что женщины занимают в его жизни весьма незначительное место.
И еще кое-что пришло ей в голову. Мэйтленд вполне мог бы избегнуть смертного приговора, если бы заявил, что Люси первой нанесла удар. Однако он этого не сделал. Ни на шаг не отступил он от своего рассказа: перед комнатой Люси его ждал какой-то мальчишка; и этот мальчишка вошел первым и сразу подошел к кровати. Люси была уже мертва. И тогда кто-то ударил его, Мэйт-ленда, ножом.
— Ты убил Люси Райдер? — тихо спросила она.
— Нет, — ответил он, — но я не жду, что ты мне поверишь.
Глаза их встретились, и Розамунда, не отводя взгляда, так же тихо повторила свой вопрос:
— Ты убил Люси Райдер?
Казалось, что Мэйтленд сейчас закричит на нее, грубо одернет, но он лишь провел рукой по волосам — таким уже знакомым ей жестом — и так. же тихо, просто ответил:
— Нет. Я ее не убивал.
Розамунда и сама не знала, почему поверила ему. Она едва знала этого человека. Зато она хорошо знала другое: после этих слов у нее отлегло от сердца, словно черная грозовая туча прошла стороной.
Она невольно сморщилась, когда Мэйтленд, оттянув повязку, полил рану содержимым серебряной фляжки. Лицо его исказилось от боли, он поспешно поднес фляжку к губам и сделал изрядный глоток. Во фляжке, конечно же, бренди — Розамунда издалека учуяла острый, резкий запах спиртного. Помедлив, Мэйтленд глубоко вздохнул и отставил фляжку. Потом свернул из полотняного лоскута подушечку, полил ее бренди и сунул подушечку под повязку, которая скрывала рану.
— Ты разве не собираешься снять повязку? — спросила Розамунда. — Смотри, она ослабла и вся пропиталась кровью. Так тебе ни за что не остановить кровотечение.
— Ну и что с того? Все равно я не сумею сам заново наложить повязку.
— Я тебя перевяжу, — сказала она, вставая. Мэйтленд тотчас потянулся к пистолету, и Розамунда снова села на кровать.
— Что ж, прекрасно! — сердито фыркнула она. — Пожалуйста, истекай кровью, если тебе так хочется. Откровенно говоря, я удивлена, что тебе удалось продержаться так долго. Неудивительно, что у тебя открылась рана! Тебе не следовало выносить меня на руках из Нью-гейта, и уж совсем ни к чему было садиться на весла в той дырявой лодке! Где твой здравый смысл? С такой раной нельзя перенапрягаться.
Мэйтленд потер указательным пальцем нос.
— Я не мог попросить тебя грести, — сказал он, — ты бы, чего доброго, огрела меня веслом по голове.
— Я не шучу! — Розамунда злилась все сильнее. Дурочкой он ее считает, что ли? — Что тебе следовало сделать с самого начала, так это подыскать поблизости от Ньюгейта место, где ты мог бы в безопасности отдохнуть несколько дней и подлечить рану. Вместо этого мы метались по всей стране, и что толку? Да никакого!
— Что ж, когда уходишь от погони, бывает и такое. И мы, кстати, вовсе не метались по всей стране. Челси находится в окрестностях Лондона. Знаешь что, Розамунда? В следующий раз, когда мне нужно будет бежать из тюрьмы, я предоставлю готовить побег тебе.
Мэйтленд явно развлекался, но Розамунда вовсе не разделяла его веселья.
— Полагаю, ты намереваешься нанять на почтовой станции лошадей и завтра же утром выехать в путь? Превосходно! Жду не дождусь этой минуты. И сколько же ты сумеешь продержаться в седле, прежде чем окончательно истечешь кровью?
Мэйтленд прищурился, одарив ее долгим, пристальным взглядом. Помолчав немного, он коротко приказал:
— Поди сюда.
Когда Розамунда подошла к столу, он отодвинул подальше от нее пистолет, потом разрезал повязку и отложил ножницы, опять же так, чтобы она не смогла до них дотянуться.
— Действуй, — коротко сказал он, протянув ей чистое полотно.
Розамунда окинула взглядом стол.
— Что в этом горшочке?
— А-а… basilicum powder.
— Отлично. По крайней мере, у тебя хватило ума подготовиться.
Мэйтленд молча смотрел, как она открывает горшочек и щедро посыпает порошком чистое полотно.
— Где это ты научилась перевязывать раны? — спросил он.
Свое лекарское искусство Розамунда до сих пор применяла только в конюшнях своего отца. Если сам герцог увлеченно мастерил кареты по собственным чертежам, то его дочь находила удовольствие в том, чтобы заботиться о захворавших лошадях.
— Ну так где же?
— Ну, полковник Мэйтленд, — насмешливым тоном отозвалась она, — кому бы знать, как не вам! Мы, надменные аристократки, обязаны следовать традиции и заботиться о здоровье своих слуг.
Он прикусил губу — еще одна привычка, с которой Розамунда была уже хорошо знакома.
Она лучезарно улыбнулась и отвела руку Мэйтленда, чтобы приложить свежую повязку к ране. Увидев саму рану, Розамунда нахмурилась. «Отвратительно», — только и пробормотала она. Впрочем, это было еще мягко сказано. Края раны разошлись, и из нее сочилась свежая кровь. Бренди, правда, сделал свое дело — смыл запекшуюся кровь. Розамунда отложила посыпанную basilicum повязку, осторожно стерла остатки крови и, придвинувшись ближе, понюхала рану.
— Тебе повезло, — сказала она, — рана чистая. Ляг, я обработаю ее.
Мэйтленд как-то странно глянул на нее и не шелохнулся.
— Ложись, — терпеливо повторила Розамунда.
Он насмешливо прищурился.
— Чтобы ты огрела меня по голове этим горшочком? Нет уж, спасибо. Просто перевяжи рану, и покончим с этим.
Розамунда стиснула зубы, но больше ничем не выдала своего раздражения. Наложив повязку с basilicum, она велела Мэйтленду придержать ее, а сама выбрала полотняный лоскут подлиннее, чтобы завершить перевязку. И лишь тогда осознала в полной мере, что происходит. Только теперь до нее дошло, что Мэйтленд стоит перед ней обнаженный до пояса — а ведь ей придется обхватить его руками.
И отчего это у нее вдруг так гулко забилось сердце?
— Полковник Мэйтленд, — нарочито сурово сказала Розамунда, — мы должны остановить кровотечение. Хорошенько прижмите повязку к ране. Да, я знаю, что это больно, но придется потерпеть.
— Слушаюсь, сударыня, — покорно отозвался он.
Розамунда нахмурилась, обдумывая предстоящую операцию. Чтобы сделать перевязку, ей придется не только обхватить Мэйтленда обеими руками, но и тесно прижаться к нему…
— Знаешь, — сказала она вслух, — будет лучше, если ты повернешься ко мне спиной, чтобы я могла закончить перевязку.
— Розамунда, я ни за что на свете не соглашусь повернуться к тебе спиной.
Розамунда вскинула голову, в упор взглянула на него. Мэйтленд был убийственно серьезен… и все же она могла бы поклясться, что в его глазах затаились веселые искорки.
Бог мой, до чего же унизительно! Ей уже двадцать шесть, а смущается, точно дебютантка…
Насупившись, Розамунда решительно обхватила обеими руками Мэйтленда и принялась за перевязку. Когда она прижалась к его обнаженной груди, он невольно вздрогнул и отпрянул.
— Извини, — пробормотала Розамунда, — но повязка должна быть тугая…
И снова приступила к делу. На сей раз Мэйтленд не отпрянул, лишь задышал шумно и часто.
— Не шевелись, — бросила Розамунда и, с силой натянув концы повязки, завязала их тугим узлом.
Мэйтленд не издал ни звука. Розамунда заглянула в его лицо и увидела то же странное выражение, словно ему в спину воткнули нож…
— Прости, я не нарочно, — пробормотала она, решив, что невзначай потревожила его рану.
Мэйтленд ничего не ответил, он так и стоял недвижно, не сводя с нее глаз. Молчание затягивалось.
— Ты… — наконец проговорил он.
Розамунда глядела в его глаза и никак не могла отвести взгляда.
— Что — я?… — так же тихо отозвалась она.
Не говоря более ни слова, они шагнули друг к другу. Мэйтленд обхватил Розамунду за плечи, и она коснулась ладонью его обнаженной груди. Какая у него теплая кожа! Дрожащими пальцами Розамунда ощущала прерывистый стук его сердца. Или это стучит ее собственное сердце? И казалось, что это так естественно, так просто — откинуть голову, подставить губы его пересохшим губам…
Мэйтленд оттолкнул ее так резко и грубо, что она вскрикнула.
— Черт меня подери! — воскликнул он. — Неужели ты не понимаешь, что играешь с огнем? Тебе разве не говорили, что нельзя заигрывать с мужчиной, не думая о последствиях?! Или… — он неприятно сощурился, — или ты решила соблазнить меня, чтобы обрести свободу?
Наваждение, на миг овладевшее Розамундой, рассеялось бесследно. Перед нею снова был ее похититель, мрачный и грубый негодяй.
Она вскинула голову, с вызовом глянула на него:
— И это вся благодарность за то, что я пыталась помочь вам?! О нет, полковник Мэйтленд, вы глубоко заблуждаетесь! Мне и в голову не пришло бы соблазнять вас, точно так же, как не пришло бы в голову сбежать из дома с кем-нибудь из моих лакеев. Или вы забыли, кто я такая?
«В том-то и беда», — мрачно подумал Ричард. Он и вправду забыл, кто она такая. То, что произошло между ними… недопустимо, немыслимо!
Он раздраженно ткнул пальцем в сторону кровати:
— Ступай туда и держись от меня подальше!
Розамунда гневно сверкнула глазами.
— С удовольствием! — отрезала она. — И впредь будьте любезны не называть меня Розамундой! Для вас я леди Розамунда, и лучше вам об этом не забывать!
Когда наступило время краткого сна, который обещал себе Ричард, он растерялся, обнаружив, что в комнате не к чему привязать пленницу. То есть привязать ее он мог бы, но тогда ей пришлось бы спать стоя или скорчившись на полу. У Ричарда мелькнула было искусительная мысль запереть ее в чулане — но там было бы слишком холодно. Да и несправедливо показалось ему так обойтись с Розамундой после того, как она перевязала ему рану. Ей, в конце концов, нужно выспаться не меньше, чем ему самому. Итак, остается одно — привязать ее к себе.
Когда Ричард повел Розамунду к кровати, она не стала устраивать сцен, не возразила ни единым словом. Собственно, с той минуты, когда Ричард велел ей держаться от него подальше, она вовсе не раскрыла рта, и это вполне его устраивало. Не то чтобы она наконец научилась покорности — такое просто не могло произойти с леди Розамундой Девэр, которая совсем недавно поставила Ричарда на место, объяснив ему, что в ее глазах он гораздо ниже любого из ее лакеев. Как будто Ричард нуждался в этом напоминании! И вот теперь Розамунда, как и пристало настоящей леди, вела себя так, словно он вдруг сделался невидимкой.
Странное воздействие оказывала на него эта высокомерная аристократка, она то безмерно раздражала его, то вызывала искреннее восхищение. Раздражало Ричарда то, что Розамунда не желала ему подчиняться и что вынуждала его проявлять непомерную и несвойственную ему жестокость; но более всего его раздражала ее невинность. Казалось, она совершенно не сознает своей власти над мужчинами. Розамунда, наряженная по последней моде, была обворожительна; Розамунда, переодетая мужчиной, стала совершенно неотразимой! Эти длинные стройные ноги, маняще округлые бедра, эта плавная, невыносимо соблазнительная походка!.. Неужели она и впрямь не понимает, как все это действует на него, Ричарда? Судя по всему, да.
Странно, но раздражало Ричарда в Розамунде то же, что восхищало. Да, она его боялась, и однако же от нее невозможно было добиться покорности, по крайней мере надолго. В ней чувствовалась внутренняя сила, которую невозможно было сокрушить никакими жестокостями. И невинность души ее заключалась не только в том, что ей была неведома мужская похоть. Розамунда очистила и перевязала рану Ричарда, хотя для нее было бы выгодней всего, если б он истек кровью и умер. Разве мог он остаться равнодушным к такой душевной чистоте?
Розамунда опрокинула все его прежние представления о женщинах ее круга… во всяком случае, о большинстве таких женщин. Быть может, ее и растили как нарядную великосветскую куклу, но в трудную минуту она сумела достойно выдержать испытание. В этом отношении Розамунда была очень похожа на Эбби Темплер и Гвинет Рэдли.
Только вот ни Эбби, ни Гвинет никогда не пробуждали в нем такого острого, нестерпимого желания…
Желания? Неужели дело только в этом?
Ричард умел справляться с порывами плоти. Куда больше пугало его странное томление, которое возникало всякий раз, когда Розамунда глядела на него без гнева и вражды. Эти серьезные испытующие взгляды проникали, казалось, в самую его душу.
— Ты убил Люси Райдер?
— Нет. Я ее не убивал.
Поверила ли ему Розамунда? Ричарду очень хотелось, чтобы поверила. Втайне он надеялся на это, потому что… потому что…
Черт возьми, опять начинается то же самое! Ему бы выспаться, пользуясь такой возможностью, а не возвращаться мысленно снова и снова к женщине, с которой он знаком от силы один день! С тем же успехом леди Розамунда Девэр может оказаться хитроумной интриганкой, которая умеет пользоваться мужскими слабостями. Ричард, правда, так не думал… однако же ему и раньше случалось ошибаться. Однажды он уже доверился женщине — и угодил в Ньюгейт. Он не намерен второй раз попадаться на ту же удочку! У него достаточно замыслов, дел и забот, и наиглавнейшая его забота — поскорее избавиться от этой беспокойной девицы.
Повернув голову на подушке, Ричард поглядел на ту, которая постоянно занимала все его мысли. Засыпая, Розамунда отодвинулась от него, насколько позволяла веревка, и теперь между ними свободно могла бы проехать карета. Откинутая рука Ричарда занемела и ныла, бок болел. Нет, в такой неестественной позе заснуть просто невозможно.
Свободной рукой он нашарил узел и кое-как развязал веревку. Розамунда вздохнула и повернулась на бок, лицом к нему. Она крепко спала. Чтобы окончательно в этом убедиться, Ричард провел пальцем по ее губам. Девушка даже не шелохнулась, зато у него от этого прикосновения захватило дух.
Беззвучно ругнувшись, Ричард откинул пуховое одеяло и встал с кровати. Подбросил в огонь пару поленьев, подошел к окну и выглянул наружу. На дальнем берегу реки понемногу гасли огни Лондона.
Хью, должно быть, уже не надеется его дождаться. Что ж, по крайней мере на Хью можно положиться, он все сделает, как надо. Он не станет разыскивать Ричарда, потому что понимает, что тем самым наведет на его след ищеек. Нет, Хью будет вести себя так, словно ничего не случилось.
И один только Харпер знает, куда направляется Ричард.
Быть может, он отупел от усталости… но никак не мог отделаться от мысли, что в чем-то совершил ошибку. Не так уж много у него друзей, чтобы он мог позволить себе роскошь их терять.
С этой невеселой мыслью Ричард снял со спинки кресла свой дорожный плащ, запахнулся в него и не без труда улегся на полу перед самой дверью комнаты. Если Розамунда попытается сбежать, ей придется вначале пройти мимо него… а уж это ей нипочем не удастся.
Черт, забыл пистолет! Выругавшись сквозь зубы, Ричард с усилием поднялся и побрел к кровати. Пистолет был надежно укрыт под тюфяком. Ричард вытащил его да так и остался стоять, завороженно глядя на спящую Розамунду.
Не сразу он осознал, что улыбается… а обнаружив это, нахмурился. Вот и все, что у него осталось: чертовски мало друзей и одна беспокойная девчонка! Возвращаясь на свое скудное ложе у двери, Ричард уже точно знал, когда и в чем совершил ошибку. Не нужно было ему похищать леди Розамунду Девэр!
Он улегся, закрыл глаза и, чтобы поскорей заснуть, принялся считать овец… но почти сразу сел и нашарил в кармане сюртука предмет, который уткнулся ему в бок. Это оказалась туфелька леди Розамунды. Никуда ему не деться от этой беспокойной девчонки!..
С этой мыслью Ричард и заснул.
8
— Полковник Мэйтленд! — начала она, круто обернувшись к нему… и осеклась. Мэйтленд стоял, крепко стиснув зубы и закрыв глаза. Он был бледен как смерть. Шляпу он снял, но так и не отошел от двери, привалившись к косяку. Розамунду ужаснула столь резкая перемена.
— Что с вами? — вскрикнула она.
Мэйтленд открыл глаза.
— Сядь, — велел он кратко, указав на кровать.
Розамунда повиновалась, но не сводила с него глаз. Вид у него был такой, будто он вот-вот рухнет без чувств.
Мэйтленд бросил на стол седельные сумки, положил туда же пистолет — так, чтобы до него легко можно было дотянуться. Когда он избавился от плаща и с видимым усилием снял с себя сюртук, Розамунда с ужасом увидела, что рубашка на груди у него вся черна от запекшейся крови. И когда Мэйтленд медленно, стиснув зубы, стянул через голову рубашку и бросил на пол, девушка, не удержавшись, ахнула. Грудь Мэйтленда была наискось стянута полотняной повязкой, и слева на белой ткани алела свежая кровь.
— Кто это сделал? — не выдержала Розамунда.
Даже не глянув на нее, Мэйтленд открыл седельную сумку и принялся в строгом порядке раскладывать на столе ее содержимое: охапку чистых полотняных лоскутов, ножницы, какой-то горшочек и серебряную фляжку.
— Кто это сделал? — наконец отозвался он. — Тот же, кто убил Люси Райдер.
Розамунда не сразу сообразила, о чем речь. Мэйтленд говорил о той ночи, когда была убита его любовница, той ночи, когда, по словам Мэйтленда, убийца ранил и его самого.
— Но я думала, что это легкая рана… — пробормотала она.
Мэйтленд искоса взглянул на нее.
— Что ж, она не смертельна, если ты это имеешь в виду. Помирать я покуда не собираюсь, просто эта дрянь никак не заживает.
Обвинитель, вспомнила Розамунда, утверждал на суде, что Мэйтленд, разделавшись с любовницей, сам нанес себе поверхностную рану, дабы подкрепить свой бредовый рассказ о неведомом убийце. Он не мог так просто уйти, слишком многие видели, как он поднимался в комнату девушки. Вот почему он вынужден был притвориться, будто и сам подвергся нападению. Что до нападавших, мальчишки и взрослого мужчины, то это явный вымысел, иначе почему их никто не видел?
Мэйтленд, утверждал обвинитель, убил свою любовницу в приступе ревности.
Мэйтленд — и ревность? Мэйтленд в порыве страсти убивает женщину? В это Розамунде верилось слабо. Скорее она сказала бы, что женщины занимают в его жизни весьма незначительное место.
И еще кое-что пришло ей в голову. Мэйтленд вполне мог бы избегнуть смертного приговора, если бы заявил, что Люси первой нанесла удар. Однако он этого не сделал. Ни на шаг не отступил он от своего рассказа: перед комнатой Люси его ждал какой-то мальчишка; и этот мальчишка вошел первым и сразу подошел к кровати. Люси была уже мертва. И тогда кто-то ударил его, Мэйт-ленда, ножом.
— Ты убил Люси Райдер? — тихо спросила она.
— Нет, — ответил он, — но я не жду, что ты мне поверишь.
Глаза их встретились, и Розамунда, не отводя взгляда, так же тихо повторила свой вопрос:
— Ты убил Люси Райдер?
Казалось, что Мэйтленд сейчас закричит на нее, грубо одернет, но он лишь провел рукой по волосам — таким уже знакомым ей жестом — и так. же тихо, просто ответил:
— Нет. Я ее не убивал.
Розамунда и сама не знала, почему поверила ему. Она едва знала этого человека. Зато она хорошо знала другое: после этих слов у нее отлегло от сердца, словно черная грозовая туча прошла стороной.
Она невольно сморщилась, когда Мэйтленд, оттянув повязку, полил рану содержимым серебряной фляжки. Лицо его исказилось от боли, он поспешно поднес фляжку к губам и сделал изрядный глоток. Во фляжке, конечно же, бренди — Розамунда издалека учуяла острый, резкий запах спиртного. Помедлив, Мэйтленд глубоко вздохнул и отставил фляжку. Потом свернул из полотняного лоскута подушечку, полил ее бренди и сунул подушечку под повязку, которая скрывала рану.
— Ты разве не собираешься снять повязку? — спросила Розамунда. — Смотри, она ослабла и вся пропиталась кровью. Так тебе ни за что не остановить кровотечение.
— Ну и что с того? Все равно я не сумею сам заново наложить повязку.
— Я тебя перевяжу, — сказала она, вставая. Мэйтленд тотчас потянулся к пистолету, и Розамунда снова села на кровать.
— Что ж, прекрасно! — сердито фыркнула она. — Пожалуйста, истекай кровью, если тебе так хочется. Откровенно говоря, я удивлена, что тебе удалось продержаться так долго. Неудивительно, что у тебя открылась рана! Тебе не следовало выносить меня на руках из Нью-гейта, и уж совсем ни к чему было садиться на весла в той дырявой лодке! Где твой здравый смысл? С такой раной нельзя перенапрягаться.
Мэйтленд потер указательным пальцем нос.
— Я не мог попросить тебя грести, — сказал он, — ты бы, чего доброго, огрела меня веслом по голове.
— Я не шучу! — Розамунда злилась все сильнее. Дурочкой он ее считает, что ли? — Что тебе следовало сделать с самого начала, так это подыскать поблизости от Ньюгейта место, где ты мог бы в безопасности отдохнуть несколько дней и подлечить рану. Вместо этого мы метались по всей стране, и что толку? Да никакого!
— Что ж, когда уходишь от погони, бывает и такое. И мы, кстати, вовсе не метались по всей стране. Челси находится в окрестностях Лондона. Знаешь что, Розамунда? В следующий раз, когда мне нужно будет бежать из тюрьмы, я предоставлю готовить побег тебе.
Мэйтленд явно развлекался, но Розамунда вовсе не разделяла его веселья.
— Полагаю, ты намереваешься нанять на почтовой станции лошадей и завтра же утром выехать в путь? Превосходно! Жду не дождусь этой минуты. И сколько же ты сумеешь продержаться в седле, прежде чем окончательно истечешь кровью?
Мэйтленд прищурился, одарив ее долгим, пристальным взглядом. Помолчав немного, он коротко приказал:
— Поди сюда.
Когда Розамунда подошла к столу, он отодвинул подальше от нее пистолет, потом разрезал повязку и отложил ножницы, опять же так, чтобы она не смогла до них дотянуться.
— Действуй, — коротко сказал он, протянув ей чистое полотно.
Розамунда окинула взглядом стол.
— Что в этом горшочке?
— А-а… basilicum powder.
— Отлично. По крайней мере, у тебя хватило ума подготовиться.
Мэйтленд молча смотрел, как она открывает горшочек и щедро посыпает порошком чистое полотно.
— Где это ты научилась перевязывать раны? — спросил он.
Свое лекарское искусство Розамунда до сих пор применяла только в конюшнях своего отца. Если сам герцог увлеченно мастерил кареты по собственным чертежам, то его дочь находила удовольствие в том, чтобы заботиться о захворавших лошадях.
— Ну так где же?
— Ну, полковник Мэйтленд, — насмешливым тоном отозвалась она, — кому бы знать, как не вам! Мы, надменные аристократки, обязаны следовать традиции и заботиться о здоровье своих слуг.
Он прикусил губу — еще одна привычка, с которой Розамунда была уже хорошо знакома.
Она лучезарно улыбнулась и отвела руку Мэйтленда, чтобы приложить свежую повязку к ране. Увидев саму рану, Розамунда нахмурилась. «Отвратительно», — только и пробормотала она. Впрочем, это было еще мягко сказано. Края раны разошлись, и из нее сочилась свежая кровь. Бренди, правда, сделал свое дело — смыл запекшуюся кровь. Розамунда отложила посыпанную basilicum повязку, осторожно стерла остатки крови и, придвинувшись ближе, понюхала рану.
— Тебе повезло, — сказала она, — рана чистая. Ляг, я обработаю ее.
Мэйтленд как-то странно глянул на нее и не шелохнулся.
— Ложись, — терпеливо повторила Розамунда.
Он насмешливо прищурился.
— Чтобы ты огрела меня по голове этим горшочком? Нет уж, спасибо. Просто перевяжи рану, и покончим с этим.
Розамунда стиснула зубы, но больше ничем не выдала своего раздражения. Наложив повязку с basilicum, она велела Мэйтленду придержать ее, а сама выбрала полотняный лоскут подлиннее, чтобы завершить перевязку. И лишь тогда осознала в полной мере, что происходит. Только теперь до нее дошло, что Мэйтленд стоит перед ней обнаженный до пояса — а ведь ей придется обхватить его руками.
И отчего это у нее вдруг так гулко забилось сердце?
— Полковник Мэйтленд, — нарочито сурово сказала Розамунда, — мы должны остановить кровотечение. Хорошенько прижмите повязку к ране. Да, я знаю, что это больно, но придется потерпеть.
— Слушаюсь, сударыня, — покорно отозвался он.
Розамунда нахмурилась, обдумывая предстоящую операцию. Чтобы сделать перевязку, ей придется не только обхватить Мэйтленда обеими руками, но и тесно прижаться к нему…
— Знаешь, — сказала она вслух, — будет лучше, если ты повернешься ко мне спиной, чтобы я могла закончить перевязку.
— Розамунда, я ни за что на свете не соглашусь повернуться к тебе спиной.
Розамунда вскинула голову, в упор взглянула на него. Мэйтленд был убийственно серьезен… и все же она могла бы поклясться, что в его глазах затаились веселые искорки.
Бог мой, до чего же унизительно! Ей уже двадцать шесть, а смущается, точно дебютантка…
Насупившись, Розамунда решительно обхватила обеими руками Мэйтленда и принялась за перевязку. Когда она прижалась к его обнаженной груди, он невольно вздрогнул и отпрянул.
— Извини, — пробормотала Розамунда, — но повязка должна быть тугая…
И снова приступила к делу. На сей раз Мэйтленд не отпрянул, лишь задышал шумно и часто.
— Не шевелись, — бросила Розамунда и, с силой натянув концы повязки, завязала их тугим узлом.
Мэйтленд не издал ни звука. Розамунда заглянула в его лицо и увидела то же странное выражение, словно ему в спину воткнули нож…
— Прости, я не нарочно, — пробормотала она, решив, что невзначай потревожила его рану.
Мэйтленд ничего не ответил, он так и стоял недвижно, не сводя с нее глаз. Молчание затягивалось.
— Ты… — наконец проговорил он.
Розамунда глядела в его глаза и никак не могла отвести взгляда.
— Что — я?… — так же тихо отозвалась она.
Не говоря более ни слова, они шагнули друг к другу. Мэйтленд обхватил Розамунду за плечи, и она коснулась ладонью его обнаженной груди. Какая у него теплая кожа! Дрожащими пальцами Розамунда ощущала прерывистый стук его сердца. Или это стучит ее собственное сердце? И казалось, что это так естественно, так просто — откинуть голову, подставить губы его пересохшим губам…
Мэйтленд оттолкнул ее так резко и грубо, что она вскрикнула.
— Черт меня подери! — воскликнул он. — Неужели ты не понимаешь, что играешь с огнем? Тебе разве не говорили, что нельзя заигрывать с мужчиной, не думая о последствиях?! Или… — он неприятно сощурился, — или ты решила соблазнить меня, чтобы обрести свободу?
Наваждение, на миг овладевшее Розамундой, рассеялось бесследно. Перед нею снова был ее похититель, мрачный и грубый негодяй.
Она вскинула голову, с вызовом глянула на него:
— И это вся благодарность за то, что я пыталась помочь вам?! О нет, полковник Мэйтленд, вы глубоко заблуждаетесь! Мне и в голову не пришло бы соблазнять вас, точно так же, как не пришло бы в голову сбежать из дома с кем-нибудь из моих лакеев. Или вы забыли, кто я такая?
«В том-то и беда», — мрачно подумал Ричард. Он и вправду забыл, кто она такая. То, что произошло между ними… недопустимо, немыслимо!
Он раздраженно ткнул пальцем в сторону кровати:
— Ступай туда и держись от меня подальше!
Розамунда гневно сверкнула глазами.
— С удовольствием! — отрезала она. — И впредь будьте любезны не называть меня Розамундой! Для вас я леди Розамунда, и лучше вам об этом не забывать!
* * *
Вскоре после этой сцены принесли бутерброды, кофе и горячую воду. Ричард ограничился тем, что смыл грязь с лица и рук. Розамунда проявила большую чистоплотность и, надолго уединившись в чулане (с приоткрытой дверью, чтобы не остаться в полной темноте), вымылась с головы до ног.Когда наступило время краткого сна, который обещал себе Ричард, он растерялся, обнаружив, что в комнате не к чему привязать пленницу. То есть привязать ее он мог бы, но тогда ей пришлось бы спать стоя или скорчившись на полу. У Ричарда мелькнула было искусительная мысль запереть ее в чулане — но там было бы слишком холодно. Да и несправедливо показалось ему так обойтись с Розамундой после того, как она перевязала ему рану. Ей, в конце концов, нужно выспаться не меньше, чем ему самому. Итак, остается одно — привязать ее к себе.
Когда Ричард повел Розамунду к кровати, она не стала устраивать сцен, не возразила ни единым словом. Собственно, с той минуты, когда Ричард велел ей держаться от него подальше, она вовсе не раскрыла рта, и это вполне его устраивало. Не то чтобы она наконец научилась покорности — такое просто не могло произойти с леди Розамундой Девэр, которая совсем недавно поставила Ричарда на место, объяснив ему, что в ее глазах он гораздо ниже любого из ее лакеев. Как будто Ричард нуждался в этом напоминании! И вот теперь Розамунда, как и пристало настоящей леди, вела себя так, словно он вдруг сделался невидимкой.
Странное воздействие оказывала на него эта высокомерная аристократка, она то безмерно раздражала его, то вызывала искреннее восхищение. Раздражало Ричарда то, что Розамунда не желала ему подчиняться и что вынуждала его проявлять непомерную и несвойственную ему жестокость; но более всего его раздражала ее невинность. Казалось, она совершенно не сознает своей власти над мужчинами. Розамунда, наряженная по последней моде, была обворожительна; Розамунда, переодетая мужчиной, стала совершенно неотразимой! Эти длинные стройные ноги, маняще округлые бедра, эта плавная, невыносимо соблазнительная походка!.. Неужели она и впрямь не понимает, как все это действует на него, Ричарда? Судя по всему, да.
Странно, но раздражало Ричарда в Розамунде то же, что восхищало. Да, она его боялась, и однако же от нее невозможно было добиться покорности, по крайней мере надолго. В ней чувствовалась внутренняя сила, которую невозможно было сокрушить никакими жестокостями. И невинность души ее заключалась не только в том, что ей была неведома мужская похоть. Розамунда очистила и перевязала рану Ричарда, хотя для нее было бы выгодней всего, если б он истек кровью и умер. Разве мог он остаться равнодушным к такой душевной чистоте?
Розамунда опрокинула все его прежние представления о женщинах ее круга… во всяком случае, о большинстве таких женщин. Быть может, ее и растили как нарядную великосветскую куклу, но в трудную минуту она сумела достойно выдержать испытание. В этом отношении Розамунда была очень похожа на Эбби Темплер и Гвинет Рэдли.
Только вот ни Эбби, ни Гвинет никогда не пробуждали в нем такого острого, нестерпимого желания…
Желания? Неужели дело только в этом?
Ричард умел справляться с порывами плоти. Куда больше пугало его странное томление, которое возникало всякий раз, когда Розамунда глядела на него без гнева и вражды. Эти серьезные испытующие взгляды проникали, казалось, в самую его душу.
— Ты убил Люси Райдер?
— Нет. Я ее не убивал.
Поверила ли ему Розамунда? Ричарду очень хотелось, чтобы поверила. Втайне он надеялся на это, потому что… потому что…
Черт возьми, опять начинается то же самое! Ему бы выспаться, пользуясь такой возможностью, а не возвращаться мысленно снова и снова к женщине, с которой он знаком от силы один день! С тем же успехом леди Розамунда Девэр может оказаться хитроумной интриганкой, которая умеет пользоваться мужскими слабостями. Ричард, правда, так не думал… однако же ему и раньше случалось ошибаться. Однажды он уже доверился женщине — и угодил в Ньюгейт. Он не намерен второй раз попадаться на ту же удочку! У него достаточно замыслов, дел и забот, и наиглавнейшая его забота — поскорее избавиться от этой беспокойной девицы.
Повернув голову на подушке, Ричард поглядел на ту, которая постоянно занимала все его мысли. Засыпая, Розамунда отодвинулась от него, насколько позволяла веревка, и теперь между ними свободно могла бы проехать карета. Откинутая рука Ричарда занемела и ныла, бок болел. Нет, в такой неестественной позе заснуть просто невозможно.
Свободной рукой он нашарил узел и кое-как развязал веревку. Розамунда вздохнула и повернулась на бок, лицом к нему. Она крепко спала. Чтобы окончательно в этом убедиться, Ричард провел пальцем по ее губам. Девушка даже не шелохнулась, зато у него от этого прикосновения захватило дух.
Беззвучно ругнувшись, Ричард откинул пуховое одеяло и встал с кровати. Подбросил в огонь пару поленьев, подошел к окну и выглянул наружу. На дальнем берегу реки понемногу гасли огни Лондона.
Хью, должно быть, уже не надеется его дождаться. Что ж, по крайней мере на Хью можно положиться, он все сделает, как надо. Он не станет разыскивать Ричарда, потому что понимает, что тем самым наведет на его след ищеек. Нет, Хью будет вести себя так, словно ничего не случилось.
И один только Харпер знает, куда направляется Ричард.
Быть может, он отупел от усталости… но никак не мог отделаться от мысли, что в чем-то совершил ошибку. Не так уж много у него друзей, чтобы он мог позволить себе роскошь их терять.
С этой невеселой мыслью Ричард снял со спинки кресла свой дорожный плащ, запахнулся в него и не без труда улегся на полу перед самой дверью комнаты. Если Розамунда попытается сбежать, ей придется вначале пройти мимо него… а уж это ей нипочем не удастся.
Черт, забыл пистолет! Выругавшись сквозь зубы, Ричард с усилием поднялся и побрел к кровати. Пистолет был надежно укрыт под тюфяком. Ричард вытащил его да так и остался стоять, завороженно глядя на спящую Розамунду.
Не сразу он осознал, что улыбается… а обнаружив это, нахмурился. Вот и все, что у него осталось: чертовски мало друзей и одна беспокойная девчонка! Возвращаясь на свое скудное ложе у двери, Ричард уже точно знал, когда и в чем совершил ошибку. Не нужно было ему похищать леди Розамунду Девэр!
Он улегся, закрыл глаза и, чтобы поскорей заснуть, принялся считать овец… но почти сразу сел и нашарил в кармане сюртука предмет, который уткнулся ему в бок. Это оказалась туфелька леди Розамунды. Никуда ему не деться от этой беспокойной девчонки!..
С этой мыслью Ричард и заснул.
8
Хью Темплер вошел в дом на краю деревни, который он снял для себя и своей семьи, снял промокший плащ, взял со столика в прихожей свечу и поднялся наверх, чтобы отыскать жену. Было уже совсем поздно, слуги ушли спать, но Хью знал наверняка, что Эбби еще не легла. Он нашел жену в детской. Эбби не слышала, как он вошел, и Хью помедлил немного, любуясь женой. Она укачивала на руках сынишку, фальшиво напевая колыбельную. Слух у Эбби отсутствовал напрочь, но крошку Томаса это ничуть не волновало. Он не сводил глаз с лица матери и, покачиваясь в ее объятиях, блаженно ворковал.
— Хью! — вполголоса воскликнула Эбби, наконец заметив мужа. — Долго же тебя не было! Я уж заждалась.
Говоря это, она прижала палец к губам и взглядом указала на едва приоткрытую дверь соседней комнаты. Хью кивнул в знак того, что понял ее намек: няня Томаса, быть может, не спит и прислушивается к их разговору.
— Это все Вудрафф виноват, — ответил он. — Я прождал его несколько часов, а он так и не появился. Потом у меня захромала лошадь, и почти всю обратную дорогу мне пришлось идти пешком.
Эбби одобрительно кивнула. Никакого мистера Вуд-раффа, конечно же, не существовало. Этого якобы торговца старинными монетами придумали лишь затем, чтобы оправдать долгие отлучки Хью.
— Погляди-ка, — отозвалась она, — по-моему, волосики у Томаса чуточку потемнели.
Хью послушно оглядел головку сына. То, что Эбби назвала «волосиками», на деле было реденьким шелковистым пушком — и к тому же светлым, как у матери.
— Угм-м… — тактично промычал Хью.
— Он так похож на тебя, просто как вылитый!
Это обстоятельство явно доставляло Эбби такое удовольствие, что Хью и не думал с ней спорить. Для него все младенцы были на одно лицо… вот только когда он брал на руки своего малыша, что-то сладко замирало в груди.
Через несколько минут, когда Томас уже спал в своей кроватке, Хью и Эбби на цыпочках прокрались в свою спальню, расположенную напротив детской.
Не успел Хью прикрыть дверь, как Эбби спросила:
— Принести тебе что-нибудь выпить? Виски? Или, может быть, кофе?
— Нет уж, я изрядно напился и того, и другого в «Соколе», покуда дожидался наших друзей.
— В чем дело, Хью? Что случилось?
— Эбби, все в порядке. Они благополучно выбрались из Ньюгейта, и их до сих пор не поймали. Это все, что мне известно. — Хью снял сюртук и со вздохом облегчения рухнул в одно из кресел у камина. — Правда, побег прошел не так, как мы задумывали.
Эбби присела на скамеечку у ног мужа и испытующе заглянула ему в лицо. Вид у Хью был изможденный, но как раз это ее ничуточки не удивило. Еще днем, после обеда, Хью отправился в «Сокол», почтовый трактир в соседней деревушке. С собой он взял свежих лошадей для Ричарда и Харпера и еще один увесистый кошелек, чтобы облегчить их бегство. Эбби ждала, что муж вернется к вечеру, и не дождалась.
— Расскажи, что случилось, — тихо попросила она.
Хью тяжело вздохнул.
— Я ждал их в «Соколе», как было договорено, но когда наступил вечер, а их все не было, я решил поехать верхом в город и узнать, в чем дело. На подъезде к Челси я обнаружил целую череду экипажей, полиция проверяла и допрашивала всех проезжающих по дороге. Они искали наших друзей и… — Хью едва усмехнулся, — похищенного ими заложника.
Эбби резко выпрямилась.
— Заложника?! Ричард и Харпер кого-то похитили? Кого же?
— Леди Розамунду Девэр.
На миг Эбби лишилась дара речи.
— Дочь герцога Ромси?! — придя в себя, изумленно воскликнула она.
— Именно! Понимаешь, мне удалось разговорить одного из полицейских. Судя по всему, сегодня в Лондоне были народные волнения. Толпа направилась к Нью-гейту, запрудив все улицы. Полагаю, Ричард и Харпер не смогли добраться до лошадей, а потому ухватились за первое, что подвернулось им под руку. Подвернулась им карета леди Розамунды, но вся беда в том, что в карете оказалась и сама леди Розамунда.
После этих слов Хью едва не засмеялся, но сдержался, увидев на лице Эбби неподдельный испуг. Впрочем, смешного тут, действительно, было мало. Желание смеяться — просто следствие напряжения, в котором он провел полдня, изнывая от тревоги за своих друзей. А ведь он еще сказал Эбби далеко не все!
Хью посмотрел на жену. Он знал, что большинство мужчин стараются держать жен подальше от своих дел, дабы не взваливать слишком много на их хрупкие плечи… Но с Эбби этот номер у него не пришел бы. Когда-то Хью занимался вместе с ней одним важным и смертельно опасным делом и остался жив только благодаря ее хладнокровию.
— Эбби, это еще не все. Полиция обнаружила брошенную карету на другом конце Челси. Правил ею Харпер, но он сумел уйти. Ричарда и леди Розамунды там не было, однако солдаты теперь прочесывают всю округу.
— Думаешь, они могут обнаружить домик?
— Все возможно.
Эбби с волнением заглянула ему в лицо.
— Хью, о боже, Хью, что нам теперь делать?
— Вести себя так, словно ничего не случилось. Посетим древнеримские руины и местные достопримечательности, а через пару дней вернемся в город.
Эбби отчаянно замотала головой. Хью порывисто вскочил и подошел к окну.
— Мне тоже это не по душе, — сказал он, не оборачиваясь, — но таков был наш план, и мы должны его придерживаться. Именно этого хотел от нас Ричард, и не только ради нашей безопасности, но и ради собственной. — Он обернулся к Эбби. — Ричард настаивал на том, что, если что-то пойдет не так, как задумано, — каждый сам за себя. Это значит…
— Знаю я, что это значит! Это… это жестоко!
Хью стиснул зубы.
— Это не жестокость, Эбби. Это закон, по которому мы жили, еще когда служили в разведке. Он действует и поныне. Я — первый, кого власти заподозрят в содействии Ричарду. Я думал, ты это понимаешь. Полиция может быть здесь с минуты на минуту. Быть может, уже сейчас, пока мы с тобой разговариваем, за нами следят. Я не желаю рисковать тем, что по моему следу они могут выйти на Ричарда.
— Я знаю, знаю… извини. — Эбби беспомощно пожала плечами. — Мне только жаль, что мы ничем не можем ему помочь…
Хью решительно подошел к ней и, взяв за плечи, заставил подняться на ноги.
— Слушай, Эбби, — сказал он, — Ричард был агентом высшего класса. В Испании он был связан с партизанами, за его голову назначили награду… и все же он всегда умудрялся хоть на шаг опережать своих врагов. То же будет и на этот раз, вот увидишь!
Эбби попыталась улыбнуться, правда, без особого успеха.
— Именно это Ричард мне как-то сказал о тебе.
— Эбби, Ричарда не схватят. Клянусь чем угодно, он вывернется и на этот раз!
— Но куда же он денется? Что станет делать? И… где сейчас Харпер?
— Не знаю. Однако ты можешь быть уверена, что Ричард все обдумал задолго до того, как выбрался из Ньюгейта. Где-то в Беркшире у него есть дом. Ричард получил его по наследству, не знаю уж, от кого. Вполне вероятно, что он направится туда.
— Хью! — вполголоса воскликнула Эбби, наконец заметив мужа. — Долго же тебя не было! Я уж заждалась.
Говоря это, она прижала палец к губам и взглядом указала на едва приоткрытую дверь соседней комнаты. Хью кивнул в знак того, что понял ее намек: няня Томаса, быть может, не спит и прислушивается к их разговору.
— Это все Вудрафф виноват, — ответил он. — Я прождал его несколько часов, а он так и не появился. Потом у меня захромала лошадь, и почти всю обратную дорогу мне пришлось идти пешком.
Эбби одобрительно кивнула. Никакого мистера Вуд-раффа, конечно же, не существовало. Этого якобы торговца старинными монетами придумали лишь затем, чтобы оправдать долгие отлучки Хью.
— Погляди-ка, — отозвалась она, — по-моему, волосики у Томаса чуточку потемнели.
Хью послушно оглядел головку сына. То, что Эбби назвала «волосиками», на деле было реденьким шелковистым пушком — и к тому же светлым, как у матери.
— Угм-м… — тактично промычал Хью.
— Он так похож на тебя, просто как вылитый!
Это обстоятельство явно доставляло Эбби такое удовольствие, что Хью и не думал с ней спорить. Для него все младенцы были на одно лицо… вот только когда он брал на руки своего малыша, что-то сладко замирало в груди.
Через несколько минут, когда Томас уже спал в своей кроватке, Хью и Эбби на цыпочках прокрались в свою спальню, расположенную напротив детской.
Не успел Хью прикрыть дверь, как Эбби спросила:
— Принести тебе что-нибудь выпить? Виски? Или, может быть, кофе?
— Нет уж, я изрядно напился и того, и другого в «Соколе», покуда дожидался наших друзей.
— В чем дело, Хью? Что случилось?
— Эбби, все в порядке. Они благополучно выбрались из Ньюгейта, и их до сих пор не поймали. Это все, что мне известно. — Хью снял сюртук и со вздохом облегчения рухнул в одно из кресел у камина. — Правда, побег прошел не так, как мы задумывали.
Эбби присела на скамеечку у ног мужа и испытующе заглянула ему в лицо. Вид у Хью был изможденный, но как раз это ее ничуточки не удивило. Еще днем, после обеда, Хью отправился в «Сокол», почтовый трактир в соседней деревушке. С собой он взял свежих лошадей для Ричарда и Харпера и еще один увесистый кошелек, чтобы облегчить их бегство. Эбби ждала, что муж вернется к вечеру, и не дождалась.
— Расскажи, что случилось, — тихо попросила она.
Хью тяжело вздохнул.
— Я ждал их в «Соколе», как было договорено, но когда наступил вечер, а их все не было, я решил поехать верхом в город и узнать, в чем дело. На подъезде к Челси я обнаружил целую череду экипажей, полиция проверяла и допрашивала всех проезжающих по дороге. Они искали наших друзей и… — Хью едва усмехнулся, — похищенного ими заложника.
Эбби резко выпрямилась.
— Заложника?! Ричард и Харпер кого-то похитили? Кого же?
— Леди Розамунду Девэр.
На миг Эбби лишилась дара речи.
— Дочь герцога Ромси?! — придя в себя, изумленно воскликнула она.
— Именно! Понимаешь, мне удалось разговорить одного из полицейских. Судя по всему, сегодня в Лондоне были народные волнения. Толпа направилась к Нью-гейту, запрудив все улицы. Полагаю, Ричард и Харпер не смогли добраться до лошадей, а потому ухватились за первое, что подвернулось им под руку. Подвернулась им карета леди Розамунды, но вся беда в том, что в карете оказалась и сама леди Розамунда.
После этих слов Хью едва не засмеялся, но сдержался, увидев на лице Эбби неподдельный испуг. Впрочем, смешного тут, действительно, было мало. Желание смеяться — просто следствие напряжения, в котором он провел полдня, изнывая от тревоги за своих друзей. А ведь он еще сказал Эбби далеко не все!
Хью посмотрел на жену. Он знал, что большинство мужчин стараются держать жен подальше от своих дел, дабы не взваливать слишком много на их хрупкие плечи… Но с Эбби этот номер у него не пришел бы. Когда-то Хью занимался вместе с ней одним важным и смертельно опасным делом и остался жив только благодаря ее хладнокровию.
— Эбби, это еще не все. Полиция обнаружила брошенную карету на другом конце Челси. Правил ею Харпер, но он сумел уйти. Ричарда и леди Розамунды там не было, однако солдаты теперь прочесывают всю округу.
— Думаешь, они могут обнаружить домик?
— Все возможно.
Эбби с волнением заглянула ему в лицо.
— Хью, о боже, Хью, что нам теперь делать?
— Вести себя так, словно ничего не случилось. Посетим древнеримские руины и местные достопримечательности, а через пару дней вернемся в город.
Эбби отчаянно замотала головой. Хью порывисто вскочил и подошел к окну.
— Мне тоже это не по душе, — сказал он, не оборачиваясь, — но таков был наш план, и мы должны его придерживаться. Именно этого хотел от нас Ричард, и не только ради нашей безопасности, но и ради собственной. — Он обернулся к Эбби. — Ричард настаивал на том, что, если что-то пойдет не так, как задумано, — каждый сам за себя. Это значит…
— Знаю я, что это значит! Это… это жестоко!
Хью стиснул зубы.
— Это не жестокость, Эбби. Это закон, по которому мы жили, еще когда служили в разведке. Он действует и поныне. Я — первый, кого власти заподозрят в содействии Ричарду. Я думал, ты это понимаешь. Полиция может быть здесь с минуты на минуту. Быть может, уже сейчас, пока мы с тобой разговариваем, за нами следят. Я не желаю рисковать тем, что по моему следу они могут выйти на Ричарда.
— Я знаю, знаю… извини. — Эбби беспомощно пожала плечами. — Мне только жаль, что мы ничем не можем ему помочь…
Хью решительно подошел к ней и, взяв за плечи, заставил подняться на ноги.
— Слушай, Эбби, — сказал он, — Ричард был агентом высшего класса. В Испании он был связан с партизанами, за его голову назначили награду… и все же он всегда умудрялся хоть на шаг опережать своих врагов. То же будет и на этот раз, вот увидишь!
Эбби попыталась улыбнуться, правда, без особого успеха.
— Именно это Ричард мне как-то сказал о тебе.
— Эбби, Ричарда не схватят. Клянусь чем угодно, он вывернется и на этот раз!
— Но куда же он денется? Что станет делать? И… где сейчас Харпер?
— Не знаю. Однако ты можешь быть уверена, что Ричард все обдумал задолго до того, как выбрался из Ньюгейта. Где-то в Беркшире у него есть дом. Ричард получил его по наследству, не знаю уж, от кого. Вполне вероятно, что он направится туда.