Антония дрожала всем телом и принуждена была опереться на кресло, но с голосом сумела справиться и ответить довольно спокойно:
— Да, это было бы несправедливо. Винсент всего лишь проводил меня сюда. И вам вовсе незачем вызывать его.
— Ее сиятельство уже убедила меня в этом. — Он взял щепотку табаку, защелкнул табакерку и опустил ее в карман. — Может быть, вы соизволите объяснить, почему вам вздумалось покинуть дом, куда я вас отправил?
— Просто не могла там оставаться больше! Ведь я же просила вас, умоляла не отсылать меня туда, но вы не вняли. — Голос ее предательски дрогнул, и она умолкла, силясь овладеть собой. — Это дедушка послал за вами?
— Нет, Торнбери. С сожалением и прискорбием вынужден сообщить, что дедушка ваш скончался.
Глаза ее распахнулись:
— Скончался? — прошептала она. — Когда? Почему?
— В день вашего побега из Келшелл-Парка. Что же до того, почему это произошло, то, полагаю, вина лежит на вас.
Его слова произвели совершенно неожиданный эффект. Губы ее приоткрылись, лицо покрылось смертельной бледностью, она сделана неуверенный шажок и прежде, чем он успел пошевелить хоть пальцем, без чувств упала на пол.
С удивленным восклицанием он опустился подле нее на колено и одной рукой приподнял за плечи. В этот момент дверь открылась, пропуская Винсента, который вошел с решительным видом, говоря:
— Сент-Арван, я… — Он замер. — Бог мой! Антония! Ч-что вы с ней с-сделали?
— Не будьте идиотом! — отрезал Джеррен, просовывая другую руку под колени Антонии и поднимая ее. — Это всего лишь обморок.
— Я п-позову на п-помощь! — Винсент повернулся к двери, но Джеррен, глядя на белое лицо на своем плече, резко остановил его:
— Постойте! Нечего создавать панику. Она уже приходит в себя.
Он отнес ее на диван и, когда укладывал, она, тяжело вздохнув, открыла глаза. Взгляды их встретились, и на секунду обоим показалось, будто пропасть между ними исчезла, но с другой стороны дивана в нетерпении стоял Винсент, на губах которого трепетал невысказанный вопрос, и драгоценное мгновение было безвозвратно утрачено.
— Антония! — он схватил ее за руку. — Вы в порядке? Ч-что с-случилось?
С намеренной сдержанностью Джеррен подложил ей под голову подушку и выпрямился, с высоты своего роста глядя на юношу. В глазах его сверкал гнев.
— Келшелл, — в отменно учтивом тоне таилась угроза, — подобная забота о кузине делает вам честь, но не соблаговолите ли вместе со своим неуместным, наглым любопытством отправиться куда-нибудь подальше, например, к черту?
Винсент, хоть и пораженный таким недвусмысленным адресом, все же остался на месте и только крепче сжал руку Антонии.
— Я не намерен выполнять ваши к-команды, — возразил он. — Если Антония желает, тогда…
— О, Бога ради, уходите, прошу, воскликнула она, вырывая руку. — Оставьте нас одних!
Недоумевающий, несколько растерянный Винсент поспешно ретировался, а Джеррен снова взглянул на Антонию. Она смотрела на него огромными, бездонно-черными глазами, казавшимися еще бездоннее и еще чернее на белом, как бумага, лице; в сокровенной глубине этой черноты притаился ужас. Сердце Джер-рена сжалось. Он с участием склонился к ней.
— Прошу прощения. — Тон его был гораздо ласковее, нежели раньше. — Знай я, каким ударом окажется для вас смерть сэра Чарльза, то сообщил бы о ней не так резко. Позвать леди Блэкленд? Она качнула головой:
— Не надо, мне уже лучше. Джеррен! — Она села, ухватившись обеими руками за его рукав. — Что вы имели в виду, когда говорили, будто вина за его смерть лежит на мне?
— Я просто неудачно выразился, за что прошу у вас прощения. Сэр Чарльз, едва услышав о вашем побеге с Келшеллом, впал в такую неописуемую ярость, что ослабевший организм попросту не справился с нею. Его сгубили собственные темные страсти, а вовсе не вы или кто-то другой.
Она выпустила его рукав и бессильно откинулась на подушки, вся дрожа, с лицом, столь же белым, как складки ее батистового платья. На лице этом были написаны такой ужас и отчаяние, что у Джеррена от жалости перехватило горло и безудержно захотелось взять ее на руки и укачать, утешать, как малого ребенка. Но оттого, что желание было таким неистовым, а мысль о ее вероломстве — такой горькой, он резко выпрямился и, отойдя от дивана, иронически прибавил:
— Не знаю, мой ли приезд или известие о тяжелой утрате вас так огорчили, или же ужасает мысль о возращении в Глостершир. Если последнее, то успокойтесь. Леди Блэклэнд оказалась столь добра, что пригласила вас пожить у нее еще. Я принял это приглашение от вашего имени.
Он говорил, не глядя на нее, и потому не мог видеть, как следовал за ним полный мольбы взгляд и умоляющим жестом протянулась к нему рука. Минуту спустя рука расслабленно упала, и все еще нетвердым, хоть и довольно спокойным голосом Антония произнесла:
— Добросердечие ее сиятельства безгранично, и я с радостью останусь, но что будет с вами, Джеррен? Вы возвратитесь в Лондон?
— Не сейчас. Сперва я должен покончить с делами в Келшелл-Парке.
— Но когда все-таки будете в Лондоне, то позволите и мне присоединиться к вам? О, Джеррен, прошу вас!
Он поднял брови:
— С какой целью? Больше не надеетесь на помощь родственника или же так ненавидите меня, что просто не можете не принять во всем самоличного участия?
— Ну как мне вам доказать! — с отчаянием произнесла она. — Ведь я хочу уберечь вас от смерти. Теперь, после кончины дедушки, угроза эта усилилась стократ, ибо сейчас между дядей Роджером и состоянием сэра Чарльза стоите только вы.
С минуту он пристально рассматривал ее, потом презрительно усмехнулся:
— Да вы просто сами себя в этом убедили! Только я, говорите, стою между ним и вожделенным богатством, однако умри я — богатство достанется вам.
— Он уверен, что я выйду за Винсента и тем самым отдам все в его руки. А если откажусь, он, без сомнения, убьет и меня.
— Ага! — насмешливо заметил Джеррен. — Наконец-то мы добрались до сути. Вы боитесь за собственную жизнь.
— Считайте так, если хотите! И вообще, думайте обо мне, что хотите, только поверьте — я хочу помочь вам!
— Поверить! Святый Боже, это уже слишком! Поверить вам после того, как вы всеми возможными средствами пытались меня извести?
Он повернулся, чтобы уйти, но она, вскочив, опередила его и встала перед дверью, преграждая путь.
— Вы все-таки выслушаете меня! Неужели непонятно, что вернувшись в Лондон в одиночестве, вы только сыграете на руку ему? Ведь он будет строить козни, интриговать, но сам никогда не нападет. — Она схватила его за отворот камзола и, торопливо нанизывая одно слово на другое, старалась говорить убедительно. — У него есть слуга, столь же опасный. Слуга? Вернее было бы сказать — близкий друг. Если один из них — мозг, плетущий сеть заговора, то другой — руки, все исполняющие. Я боюсь обоих!
Эту торопливую, на одном дыхании речь Джеррен выслушал, не меняя выражения лица, а когда она закончилась, холодно произнес:
— Не будете ли вы столь любезны, Антония, дать мне пройти? Это все тот же спор, что мы вели в Лондоне, и все такой же бесполезный. Так давайте же прекратим его, порешив, хотя бы из уважения к хозяйке, сохранять взаимную учтивость, пока мы оба пользуемся ее гостеприимством. — Он умолк, но, поскольку она не двигалась, взял ее за плечи и осторожно отодвинул в сторону. — Что ж, если вы не желаете двигаться сами, придется помочь, ибо я более не желаю обсуждать с вами этот вопрос. Вы останетесь здесь до тех пор, пока я не расквитаюсь сполна с вашим родственничком. Потом я пришлю за вами, тогда и настанет черед выяснять отношения, хотя один Бог ведает, сможем ли мы когда-нибудь разрешить эту дилемму.
Джеррен уехал из Манора следующим утром, очень рано, но и жена, и хозяйка уже были на ногах, чтобы пожелать удачной дороги. Прощание с Антонией было кратким и официальным, а вот леди Блэкленд удивила его, сказав:
— Давайте-ка перед отъездом пройдемся по саду, мистер Сент-Арван. Я хочу кое-что сказать вам.
Он удивленно поднял брови, но согласился сразу, предложил ей руку, и они пошли по неширокой дорожке, вившейся вдоль просторного ровного газона, по которому протянулись длинные утренние тени от деревьев. С минуту они двигались молча, потом леди резко проговорила:
— Я сама терпеть не могу людей, сующих нос не в свое дело, но только дурак — не заметит, что ваши отношения с женой оставляют желать много лучшего. А я, мистер Сент-Арван, вовсе не дура.
— О, мадам, это неоспоримо, — посмеиваясь, согласился он, — однако, рискуя обидеть вас, я все же вынужден заметить, что не намерен обсуждать этот вопрос. Вам ведь, кажется, известны обстоятельства нашей свадьбы. Они вполне все объясняют.
— Вздор! — отрезала миледи. — И не пытайтесь казаться глупее, чем есть на самом деле, мой мальчик, уверяя меня, будто не в ваших силах было примирить Антонию с этим браком, ибо я все равно не поверю. Я прекрасно вижу, как изумительно вы подошли бы друг к другу, не вмешайся кто-то посторонний. Кто — то, счевший необходимым из собственных корыстных побуждений посеять меж вами рознь. Роджер Келшелл, к примеру.
Джеррен бросил на нее удивленный взгляд и встретился с проницательным взором. Минуту или две спустя он осторожно произнес:
— Полагаю, сэр Роджер негодует из-за моей женитьбы на его родственнице.
— Негодует? А, ну да, негодует! Берегитесь его, мистер Сент-Арван! Он совершенно беспринципен, и худшего и более опасного врага трудно себе представить.
И снова Джеррен помолчал, прежде чем ответить. Такой поворот разговора оказался неожиданным, и он понимал, что нужно быть предусмотрительным в словах.
— Странного мнения вы, мадам, о своем зяте.
— О моем зяте? — В голосе леди Блэкленд послышалась горечь. Теперь дорожка шла в кустарнике, дома было не видно, миледи остановилась и повернулась лицом к Джеррену. — Роджер Келшелл увез дочь, когда той едва исполнилось семнадцать. В те дни легко было обвенчаться тайно, и ради Фебы нам с ее отцом пришлось принять этот брак, хотя мы прекрасно понимали, что Келшелла интересовало только приданое. Однако здесь он чуточку недодумал, ибо сэр Артур настоял, чтобы они жили с нами, и жесткой рукою регулировал их расходы. Когда родился Винсент, а Феба умерла, он сделал мальчика своим единственным наследником. Винсент получит все через два года, в день своего двадцатипятилетия. Джеррен нахмурился:
— Так значит, не ради Винсента Роджер хотел женить его на Антонии?
— Роджер Келшелл, — язвительно заметила миледи, — никогда и ничего не делает ради кого-то. Когда Винсент переехал в Лондон, влияние отца стало гораздо сильнее, чем хотелось бы, и Келшелл, несомненно, убежден, что такой брак предоставил бы деньги Антонии в его полное распоряжение. Это состояние — предмет его постоянных вожделений. Лично я уверена — хотя раньше никому в том не признавалась, — что у сэра Чарльза имелись немалые основания для подозрений относительно смерти сына.
Джеррен промолчал, прищурившись глядя на нее.
— Интересно, — медленно начал он, — а почему вы решили признаться в этом мне?
Она пожала плечами:
— Я достаточно долго прожила на свете и поняла, что время не меняет таких, как Келшелл. Дважды он едва не завладевал столь вожделенным состоянием, и дважды оно в последний момент ускользало из его рук. Однако он вполне еще может лелеять надежду женить Винсента на Антонии, если каким-либо образом устранит вас. — Она помолчала, потом неторопливо прибавила: — И я очень хорошо понимаю, что самый факт женитьбы на ней ставит вашу жизнь под угрозу.
Снова воцарилось молчание, на этот раз продолжительное. Джеррен вопросительно смотрел на леди Блэкленд, а она молча отвечала выразительным взглядом глубоких серых глаз. Потом он так же молча поднял ее маленькую, морщинистую руку и поднес к губам.
— Я понял все, ваше сиятельство, и благодарю за предупреждение. Я, признаться, тоже не доверяю Роджеру Келшеллу.
— Так и продолжайте, Сент-Арван! Он — человек опасный. И не беспокойтесь о жене. Здесь, под моим присмотром она будет в безопасности.
— Я знаю, мадам, и за это тоже благодарю вас. Теперь мне понятно, почему вам так хотелось подружиться с нею.
— А мне нравится эта девушка, — заявила миледи, возвращаясь к своей обычной манере говорить. — И, что немаловажно, вы, юноша, нравитесь мне тоже, однако другой такой сумасбродной, своевольной и упрямой пары еще, пожалуй, поискать. Остается только надеяться, что рано или поздно вы все же придете в чувство, хотя лично я не очень-то рассчитываю на это!
Антония жила у леди Блэкленд уже месяц. Джеррен никак не давал о себе знать, и она понимала, что писать ему бесполезно. Через несколько дней после его отъезда в Манор приехала Ханна с багажом хозяйки, но и она знала только о смерти сэра Чарльза и больше ни о чем другом; о ее нынешнем местопребывании сэру Роджеру было, скорее всего, известно, но и от него — никаких известий. Наконец, в полном отчаянии, Антония написала ему и в ответ получила письмо, в котором осторожными, обтекаемыми фразами говорилось, что до тех пор, пока Сент-Арван не вернется в Лондон, предпринять ничего нельзя.
Письмо слегка успокоило Антонию, ибо косвенным образом подтверждало, что Джеррен пока в безопасности. Теперь, освободившись на время от гнетущего страха за него, она могла позволить себе спокойно обдумать разделившую их и все расширяющуюся трещину. «Слишком глубокая, — думала Антония скорбно, — едва ли она когда-нибудь зарастет», и даже если Джеррену и посчастливится со своим врагом, то вряд ли удастся забыть, какую роль сыграла во всех этих кознях жена, память об этом всегда будет стоять между ними. И никогда уже им не обрести снова то счастье, которым были они объяты так недолго.
Мирную идиллию в Маноре прервало неожиданное появление самого сэра Роджера. Он приехал в один серый, тяжелый день, когда небо вокруг набухло грозой, и походя объяснил свое появление выдумкой о поездке в Бат и неожиданным решением заехать сюда по пути, дабы засвидетельствовать леди Блэкленд свое почтение, а ее молодой гостье — соболезнования по поводу кончины дедушки. Антония поначалу встревожилась, но, понимая, что в Манор его могла привести лишь чрезвычайная срочность, взяла себя в руки и, набравшись храбрости, спросила, когда они остались наедине, чем вызвана подобная неосмотрительность.
— Совершенно не ожидала увидеть вас здесь, дядя, — выговорила она ему несколько рассерженно. — Ведь вы выдаете меня таким образом. Разве это благоразумно?
— Благоразумие иногда приходится подчинять необходимости, — учтиво возразил он. — Вам известно, что Сент-Арван вернулся в Лондон?
— Нет, — Антония с трудом удержалась, чтобы не поднять глаза от вышивки, которой занималась. — Он не очень-то спешит сообщать мне.
— А вас это удивляет? — Его брови поднялись, а в голосе послышалась явная насмешка, сразу же разозлившая ее. — Однако вы не были ему уж очень преданной женой, не так ли? — Он помедлил, покачивая моноклем на ленточке, пристально глядя ей в лицо. — Позвольте узнать, вы знакомы с завещанием вашего деда? Нет? Тогда, возможно, вам будет интересно узнать, что, не считая обычных подачек слугам, сэр Чарльз все отписал Сент-Арвану. Вы же, дитя мое, лишены наследства в пользу вашего мужа и должны хорошенько понять, что теперь, после смерти сэра Чарльза, законный наследник Сент-Арван в вас больше не нуждается.
Направленная с преднамеренной жестокостью стрела достигла цели, губы ее дрогнули, что доставило Роджеру минутную радость. Прежде чем ответить, она сделала несколько стежков, хотя руки дрожали так, что едва держали иголку, потом произнесла сдавленным голосом:
— Нуждается или нет, но я все еще его жена.
— Разумеется, однако же мы имеем интересную ситуацию, когда и муж и жена равно горят желанием избавиться друг от друга, а кроме как насильственным путем, этого никак не осуществить.
— Что? — Ее сдержанную настороженность, как волной, смыло ужасающим гневом, потрясенная, она смотрела прямо ему в лицо пылающими яростью глазами. — Да как вы смеете думать, будто Джеррен намерен убить меня?
Он выразительно пожал плечами:
— Вы же пытались убить его, разве не так? Впрочем, если эта мысль вас так оскорбляет, давайте выразимся по-другому. Приключись с вами роковая случайность, он не слишком бы горевал о вас, как и вы о нем при подобных же обстоятельствах.
Она по-прежнему смотрела на дядю, все еще не веря, но уже охваченная ужасным сомнением:
— Нет, не могу поверить! Роджер пожал плечами:
— А почему, собственно, нет? Только представьте на минутку его незавидное положение. Крайняя необходимость толкает его на мезальянс, который, конечно, принес богатство, но и поставил его жизнь под постоянную угрозу. Он соединен с женой, которая ему вовсе не жена. Знает, что вы покушались на его жизнь. Так неужели вы думаете, его остановят рыцарский кодекс или клятвы перед алтарем?
— Да вы, никак, оправдываете его, дядюшка?
— Я просто рассматриваю ситуацию с его точки зрения, так же, как и с вашей, когда вы проявили немалую мудрость и приняли свое замужество вместо того, чтобы откровенно искать способов избавиться от него. Однако ни одно из этих соображений не удержит меня от достижения своих собственных целей. Потому-то я и здесь. Вам надлежит не медля вернуться в Лондон.
Она и сама уже решила это, но для виду воспротивилась. Ее неожиданная сговорчивость могла вызвать лишь ненужные подозрения.
— Если я вернусь, он может снова отослать меня. Для чего необходимо мое присутствие?
— Потому, что я не могу следить за его намерениями, если ни вас, ни Ханны не будет рядом с ним. А вводить нового слугу, даже такого, которому можно полностью доверять, опасно.
— Что ж, хорошо! — с неслыханной решимостью произнесла Антония. — Когда вы, сэр, собираетесь обратно в Лондон? Не позволите ли поехать с вами?
Его тонкие губы растянулись в улыбке: — С величайшим удовольствием, дорогая. Тогда, может быть — завтра?
Леди Блэкленд, почуявшая, что дело нечисто, едва только Роджер Келшелл переступил порог, всячески пыталась отговорить Антонию от такого опрометчивого шага, но все впустую. На следующий день Антония уехала с дядей, как он и предполагал. Он вообще был весьма уверен в себе.
В Лондон они прибыли двумя днями позже, к вечеру. Сэр Роджер довез Антонию и Ханну до Брук-стрит и даже проводил племянницу до самых дверей, но в дом зайти отказался. Буквально через две минуты она даже радовалась этому, ибо, пройдя мимо изумленных слуг, как раз увидела Джеррена, спускающегося по лестнице.
Он был одет к балу: в камзол небесно-голубого шелка, атласные кюлоты и богато расшитый жилет. Волосы были завиты в локоны и напудрены, а в пене кружев, каскадом низвергавшихся с груди, блистали драгоценности. Внизу лестницы ожидал лакей со шляпой и плащом, подбитым шелком.
При виде жены Джеррен нахмурился, но продолжал все так же спокойно и величественно шествовать по лестнице вниз. Она замерла посредине холла, глядя на него вопрошающими, немного испуганными глазами, и некоторое время оба хранили молчание. Джеррен наконец спустился, приблизился к жене, взял ее руку и небрежно коснулся губами.
— Какая неожиданная радость, голубушка, — произнес он вполне дружелюбно. — Жаль, что не предупредили о своем приезде.
При этом он сжал ее руку и, продев под свой локоть, повел Антонию в библиотеку, в дальнюю половину дома. Едва закрылась дверь и они остались одни, как манеры его тут же переменились. Отпустив ее, он сурово спросил:
— Зачем вы вернулись?
— А почему бы и нет? — Она отошла в сторону, снимая перчатки. — Не рассчитывали же вы, в самом деле, что я останусь у лэди Блэкленд навсегда?
— Я рассчитывал, что вы поступите, как было велено, — сердито ответствовал он. — Насколько мне помнится, вам надлежало остаться в Маноре до тех пор, пока не будет покончено с вашим родственником, а я еще не закончил этого дела. Не сомневаюсь, что именно ему обязан вашим столь несвоевременным появлением.
— Несвоевременным! — У нее вырвался короткий и тоже сердитый смешок. — Поистине, вы вполне откровенны!
— И буду еще откровеннее. Впредь держитесь подальше от козней Келшелла, не то пожалеете. Чем бы ни закончилось это дело, думаю, грядет немалый скандал. — Он пошел к двери, но остановился и бросил через плечо: — И будьте любезны помнить, что вы в трауре и не можете посещать никаких увеселений.
С этими словами он ушел. Хлопнула входная дверь, и Антония осталась наедине с невеселым размышлением, к кому же он так торопился.
На следующее утро Антония поняла, что должна убить Роджера Келшелла. Мысль об этом пришла в затуманенную бессонной ночью голову совершенно неожиданно, как о некоем способе убедить Джеррена в искренности ее желания помочь, а в случае очередной неудачи с ним — предотвратить осуществление нового смертоносного намерения сэра Роджера. И то и другое казалось одинаково невыполнимым, ибо Джеррен опять не станет ее даже слушать, а сэр Роджер не перестанет угрожать ему до самой своей смерти.
До самой своей смерти. Антония замерла, недоумевая, как такое простое решение не приходило ей в голову раньше. Сперва Роджера, а потом себя. И оружие есть. Небольшой старинный кинжал, которым она как-то угрожала Джеррену и который теперь лежал в запертом на ключ ящике в ее туалетной. Да, в этом остром сверкающем лезвии заключалось решение всех проблем.
Теперь оставалось найти повод заявиться к нему в гости, и здесь сразу же пришла удача. С визитом приехала Люси Маунтворт, видевшая Джеррена предыдущим вечером и решившая навестить подругу, узнав о ее возвращении. Она приветствовала Антонию с радостью, к которой примешивалось любопытство, но Люси была достаточно хорошо воспитана, чтобы не давать ему проявляться, и лишь посочувствовала подруге по поводу ее утраты и траура, исключавшего всякую возможность повеселиться. Сама Люси собиралась отправиться завтра вечером с друзьями на маскарад в Воксхолл-Гарденс. Джеррен уже принял приглашение, и было бы так славно, если бы и Антония тоже пошла.
Антония что-то рассеяно отвечала, а сразу же после ухода Люси в карете отправилась к дому сэра Роджера. По дороге она почти равнодушно раздумывала над тем, как ее поступок может быть истолкован в свете. Возможно, ее сочтут сумасшедшей. Так говорят о большинстве самоубийц, поскольку только такая причина самовольного ухода из жизни позволяет хоронить умершего все-таки по христианскому обряду. И только Джеррен, может быть, частично догадается об истине и поймет наконец, что она была искренна в желании помочь ему.
Хотя сознание было спокойным и ясным, она двигалась, словно во сне, и единственной реальностью оставался кинжал, спрятанный в страусовой муфточке. Остановившись у дома Келшелла, Антония сказала привратнику, что у нее срочное дело к сэру Роджеру, и через несколько минут уже стояла в его кабинете. Роджер поднялся из-за стола ей навстречу и обеими руками взял протянутую руку.
— Дитя мое милое, какой приятный сюрприз! Вот не ожидал лицезреть вас так скоро. Садитесь же!
Она опустилась в указанное кресло.
— Есть новость, которая заинтересует вас, дядя, — произнесла она, изо всех сил стараясь говорить естественно. — Завтра вечером Джеррен собирается на маскарад в Воксхолл.
Усевшись в кресло, Роджер пристально рассматривал ее, словно подозревал в словах какой-то скрытый смысл. И наконец спросил:
— И что с того, милая?
— Что с того? — переспросила она с нетерпением. — И это все, что вы можете сказать, сэр? Я думала, вы привезли меня в Лондон, чтобы я держала вас в курсе его намерений!
— Совершенно верно, просто я не понимаю, почему вы поспешили ко мне с такой малозначительной новостью.
В глубине сознания возникала слабая тень беспокойства, но усилием воли Антония заставила себя говорить с той же нетерпеливостью и даже с гневом:
— Да послушайте же вы! Разве не этой возможности мы ждали? Вы ведь знаете Гарденс (Гарденс — сады (англ.))? Эти тенистые дорожки и летние домики словно специально созданы для нашей цели, а завтра вечером их заполнят люди в домино и масках. Что может быть удачнее?
— В самом деле? — повторил он раздумчиво. — Домино и масках, говорите! Действительно! Правда, определить нашу жертву будет несколько затруднительно, поскольку он тоже будет под маской.
— А определить, как он будет одет — уже моя задача. Если нужно, я и сама поеду в Воксхолл.
— Очень уж вы нетерпеливы, дорогая моя. Нельзя ли поинтересоваться, с чего вдруг такая кровожадность?
— А нужно ли спрашивать? — Антония поднялась и стала ходить по комнате, словно не в силах усидеть на месте от переполнявших ее чувств. — Только представьте себе, как меня вчера приняли! Как бранили за ослушание! Он говорит, я должна вернуться в Келшелл-Парк и оставаться там под наблюдением мистера Торнбери и его слуг. Как пленница, клянусь Богом! Говорю вам, дядя, мне до смерти наскучили все эти угрозы и унижения! — Она остановилась как раз за его спиной, а пальцы внутри муфточки легли на рукоятку кинжала; Роджер не пошевелился и не обернулся. «Ради тебя, любовь моя, » — подумала она, стискивая кинжал, размахнулась и что было силы обрушила клинок вниз.
И в ту же минуту, словно проникнув в ее намерения, сэр Роджер резко отклонился в сторону, и острый кинжал вонзился в деревянный край стола. Прежде чем она успела выдернуть его, Келшелл был уже на ногах, держа ее за руки, а огромное зеркало перед столом раскрылось, как двери, и в комнату ворвался Тимоти Престон.
— Да, это было бы несправедливо. Винсент всего лишь проводил меня сюда. И вам вовсе незачем вызывать его.
— Ее сиятельство уже убедила меня в этом. — Он взял щепотку табаку, защелкнул табакерку и опустил ее в карман. — Может быть, вы соизволите объяснить, почему вам вздумалось покинуть дом, куда я вас отправил?
— Просто не могла там оставаться больше! Ведь я же просила вас, умоляла не отсылать меня туда, но вы не вняли. — Голос ее предательски дрогнул, и она умолкла, силясь овладеть собой. — Это дедушка послал за вами?
— Нет, Торнбери. С сожалением и прискорбием вынужден сообщить, что дедушка ваш скончался.
Глаза ее распахнулись:
— Скончался? — прошептала она. — Когда? Почему?
— В день вашего побега из Келшелл-Парка. Что же до того, почему это произошло, то, полагаю, вина лежит на вас.
Его слова произвели совершенно неожиданный эффект. Губы ее приоткрылись, лицо покрылось смертельной бледностью, она сделана неуверенный шажок и прежде, чем он успел пошевелить хоть пальцем, без чувств упала на пол.
С удивленным восклицанием он опустился подле нее на колено и одной рукой приподнял за плечи. В этот момент дверь открылась, пропуская Винсента, который вошел с решительным видом, говоря:
— Сент-Арван, я… — Он замер. — Бог мой! Антония! Ч-что вы с ней с-сделали?
— Не будьте идиотом! — отрезал Джеррен, просовывая другую руку под колени Антонии и поднимая ее. — Это всего лишь обморок.
— Я п-позову на п-помощь! — Винсент повернулся к двери, но Джеррен, глядя на белое лицо на своем плече, резко остановил его:
— Постойте! Нечего создавать панику. Она уже приходит в себя.
Он отнес ее на диван и, когда укладывал, она, тяжело вздохнув, открыла глаза. Взгляды их встретились, и на секунду обоим показалось, будто пропасть между ними исчезла, но с другой стороны дивана в нетерпении стоял Винсент, на губах которого трепетал невысказанный вопрос, и драгоценное мгновение было безвозвратно утрачено.
— Антония! — он схватил ее за руку. — Вы в порядке? Ч-что с-случилось?
С намеренной сдержанностью Джеррен подложил ей под голову подушку и выпрямился, с высоты своего роста глядя на юношу. В глазах его сверкал гнев.
— Келшелл, — в отменно учтивом тоне таилась угроза, — подобная забота о кузине делает вам честь, но не соблаговолите ли вместе со своим неуместным, наглым любопытством отправиться куда-нибудь подальше, например, к черту?
Винсент, хоть и пораженный таким недвусмысленным адресом, все же остался на месте и только крепче сжал руку Антонии.
— Я не намерен выполнять ваши к-команды, — возразил он. — Если Антония желает, тогда…
— О, Бога ради, уходите, прошу, воскликнула она, вырывая руку. — Оставьте нас одних!
Недоумевающий, несколько растерянный Винсент поспешно ретировался, а Джеррен снова взглянул на Антонию. Она смотрела на него огромными, бездонно-черными глазами, казавшимися еще бездоннее и еще чернее на белом, как бумага, лице; в сокровенной глубине этой черноты притаился ужас. Сердце Джер-рена сжалось. Он с участием склонился к ней.
— Прошу прощения. — Тон его был гораздо ласковее, нежели раньше. — Знай я, каким ударом окажется для вас смерть сэра Чарльза, то сообщил бы о ней не так резко. Позвать леди Блэкленд? Она качнула головой:
— Не надо, мне уже лучше. Джеррен! — Она села, ухватившись обеими руками за его рукав. — Что вы имели в виду, когда говорили, будто вина за его смерть лежит на мне?
— Я просто неудачно выразился, за что прошу у вас прощения. Сэр Чарльз, едва услышав о вашем побеге с Келшеллом, впал в такую неописуемую ярость, что ослабевший организм попросту не справился с нею. Его сгубили собственные темные страсти, а вовсе не вы или кто-то другой.
Она выпустила его рукав и бессильно откинулась на подушки, вся дрожа, с лицом, столь же белым, как складки ее батистового платья. На лице этом были написаны такой ужас и отчаяние, что у Джеррена от жалости перехватило горло и безудержно захотелось взять ее на руки и укачать, утешать, как малого ребенка. Но оттого, что желание было таким неистовым, а мысль о ее вероломстве — такой горькой, он резко выпрямился и, отойдя от дивана, иронически прибавил:
— Не знаю, мой ли приезд или известие о тяжелой утрате вас так огорчили, или же ужасает мысль о возращении в Глостершир. Если последнее, то успокойтесь. Леди Блэклэнд оказалась столь добра, что пригласила вас пожить у нее еще. Я принял это приглашение от вашего имени.
Он говорил, не глядя на нее, и потому не мог видеть, как следовал за ним полный мольбы взгляд и умоляющим жестом протянулась к нему рука. Минуту спустя рука расслабленно упала, и все еще нетвердым, хоть и довольно спокойным голосом Антония произнесла:
— Добросердечие ее сиятельства безгранично, и я с радостью останусь, но что будет с вами, Джеррен? Вы возвратитесь в Лондон?
— Не сейчас. Сперва я должен покончить с делами в Келшелл-Парке.
— Но когда все-таки будете в Лондоне, то позволите и мне присоединиться к вам? О, Джеррен, прошу вас!
Он поднял брови:
— С какой целью? Больше не надеетесь на помощь родственника или же так ненавидите меня, что просто не можете не принять во всем самоличного участия?
— Ну как мне вам доказать! — с отчаянием произнесла она. — Ведь я хочу уберечь вас от смерти. Теперь, после кончины дедушки, угроза эта усилилась стократ, ибо сейчас между дядей Роджером и состоянием сэра Чарльза стоите только вы.
С минуту он пристально рассматривал ее, потом презрительно усмехнулся:
— Да вы просто сами себя в этом убедили! Только я, говорите, стою между ним и вожделенным богатством, однако умри я — богатство достанется вам.
— Он уверен, что я выйду за Винсента и тем самым отдам все в его руки. А если откажусь, он, без сомнения, убьет и меня.
— Ага! — насмешливо заметил Джеррен. — Наконец-то мы добрались до сути. Вы боитесь за собственную жизнь.
— Считайте так, если хотите! И вообще, думайте обо мне, что хотите, только поверьте — я хочу помочь вам!
— Поверить! Святый Боже, это уже слишком! Поверить вам после того, как вы всеми возможными средствами пытались меня извести?
Он повернулся, чтобы уйти, но она, вскочив, опередила его и встала перед дверью, преграждая путь.
— Вы все-таки выслушаете меня! Неужели непонятно, что вернувшись в Лондон в одиночестве, вы только сыграете на руку ему? Ведь он будет строить козни, интриговать, но сам никогда не нападет. — Она схватила его за отворот камзола и, торопливо нанизывая одно слово на другое, старалась говорить убедительно. — У него есть слуга, столь же опасный. Слуга? Вернее было бы сказать — близкий друг. Если один из них — мозг, плетущий сеть заговора, то другой — руки, все исполняющие. Я боюсь обоих!
Эту торопливую, на одном дыхании речь Джеррен выслушал, не меняя выражения лица, а когда она закончилась, холодно произнес:
— Не будете ли вы столь любезны, Антония, дать мне пройти? Это все тот же спор, что мы вели в Лондоне, и все такой же бесполезный. Так давайте же прекратим его, порешив, хотя бы из уважения к хозяйке, сохранять взаимную учтивость, пока мы оба пользуемся ее гостеприимством. — Он умолк, но, поскольку она не двигалась, взял ее за плечи и осторожно отодвинул в сторону. — Что ж, если вы не желаете двигаться сами, придется помочь, ибо я более не желаю обсуждать с вами этот вопрос. Вы останетесь здесь до тех пор, пока я не расквитаюсь сполна с вашим родственничком. Потом я пришлю за вами, тогда и настанет черед выяснять отношения, хотя один Бог ведает, сможем ли мы когда-нибудь разрешить эту дилемму.
Джеррен уехал из Манора следующим утром, очень рано, но и жена, и хозяйка уже были на ногах, чтобы пожелать удачной дороги. Прощание с Антонией было кратким и официальным, а вот леди Блэкленд удивила его, сказав:
— Давайте-ка перед отъездом пройдемся по саду, мистер Сент-Арван. Я хочу кое-что сказать вам.
Он удивленно поднял брови, но согласился сразу, предложил ей руку, и они пошли по неширокой дорожке, вившейся вдоль просторного ровного газона, по которому протянулись длинные утренние тени от деревьев. С минуту они двигались молча, потом леди резко проговорила:
— Я сама терпеть не могу людей, сующих нос не в свое дело, но только дурак — не заметит, что ваши отношения с женой оставляют желать много лучшего. А я, мистер Сент-Арван, вовсе не дура.
— О, мадам, это неоспоримо, — посмеиваясь, согласился он, — однако, рискуя обидеть вас, я все же вынужден заметить, что не намерен обсуждать этот вопрос. Вам ведь, кажется, известны обстоятельства нашей свадьбы. Они вполне все объясняют.
— Вздор! — отрезала миледи. — И не пытайтесь казаться глупее, чем есть на самом деле, мой мальчик, уверяя меня, будто не в ваших силах было примирить Антонию с этим браком, ибо я все равно не поверю. Я прекрасно вижу, как изумительно вы подошли бы друг к другу, не вмешайся кто-то посторонний. Кто — то, счевший необходимым из собственных корыстных побуждений посеять меж вами рознь. Роджер Келшелл, к примеру.
Джеррен бросил на нее удивленный взгляд и встретился с проницательным взором. Минуту или две спустя он осторожно произнес:
— Полагаю, сэр Роджер негодует из-за моей женитьбы на его родственнице.
— Негодует? А, ну да, негодует! Берегитесь его, мистер Сент-Арван! Он совершенно беспринципен, и худшего и более опасного врага трудно себе представить.
И снова Джеррен помолчал, прежде чем ответить. Такой поворот разговора оказался неожиданным, и он понимал, что нужно быть предусмотрительным в словах.
— Странного мнения вы, мадам, о своем зяте.
— О моем зяте? — В голосе леди Блэкленд послышалась горечь. Теперь дорожка шла в кустарнике, дома было не видно, миледи остановилась и повернулась лицом к Джеррену. — Роджер Келшелл увез дочь, когда той едва исполнилось семнадцать. В те дни легко было обвенчаться тайно, и ради Фебы нам с ее отцом пришлось принять этот брак, хотя мы прекрасно понимали, что Келшелла интересовало только приданое. Однако здесь он чуточку недодумал, ибо сэр Артур настоял, чтобы они жили с нами, и жесткой рукою регулировал их расходы. Когда родился Винсент, а Феба умерла, он сделал мальчика своим единственным наследником. Винсент получит все через два года, в день своего двадцатипятилетия. Джеррен нахмурился:
— Так значит, не ради Винсента Роджер хотел женить его на Антонии?
— Роджер Келшелл, — язвительно заметила миледи, — никогда и ничего не делает ради кого-то. Когда Винсент переехал в Лондон, влияние отца стало гораздо сильнее, чем хотелось бы, и Келшелл, несомненно, убежден, что такой брак предоставил бы деньги Антонии в его полное распоряжение. Это состояние — предмет его постоянных вожделений. Лично я уверена — хотя раньше никому в том не признавалась, — что у сэра Чарльза имелись немалые основания для подозрений относительно смерти сына.
Джеррен промолчал, прищурившись глядя на нее.
— Интересно, — медленно начал он, — а почему вы решили признаться в этом мне?
Она пожала плечами:
— Я достаточно долго прожила на свете и поняла, что время не меняет таких, как Келшелл. Дважды он едва не завладевал столь вожделенным состоянием, и дважды оно в последний момент ускользало из его рук. Однако он вполне еще может лелеять надежду женить Винсента на Антонии, если каким-либо образом устранит вас. — Она помолчала, потом неторопливо прибавила: — И я очень хорошо понимаю, что самый факт женитьбы на ней ставит вашу жизнь под угрозу.
Снова воцарилось молчание, на этот раз продолжительное. Джеррен вопросительно смотрел на леди Блэкленд, а она молча отвечала выразительным взглядом глубоких серых глаз. Потом он так же молча поднял ее маленькую, морщинистую руку и поднес к губам.
— Я понял все, ваше сиятельство, и благодарю за предупреждение. Я, признаться, тоже не доверяю Роджеру Келшеллу.
— Так и продолжайте, Сент-Арван! Он — человек опасный. И не беспокойтесь о жене. Здесь, под моим присмотром она будет в безопасности.
— Я знаю, мадам, и за это тоже благодарю вас. Теперь мне понятно, почему вам так хотелось подружиться с нею.
— А мне нравится эта девушка, — заявила миледи, возвращаясь к своей обычной манере говорить. — И, что немаловажно, вы, юноша, нравитесь мне тоже, однако другой такой сумасбродной, своевольной и упрямой пары еще, пожалуй, поискать. Остается только надеяться, что рано или поздно вы все же придете в чувство, хотя лично я не очень-то рассчитываю на это!
Антония жила у леди Блэкленд уже месяц. Джеррен никак не давал о себе знать, и она понимала, что писать ему бесполезно. Через несколько дней после его отъезда в Манор приехала Ханна с багажом хозяйки, но и она знала только о смерти сэра Чарльза и больше ни о чем другом; о ее нынешнем местопребывании сэру Роджеру было, скорее всего, известно, но и от него — никаких известий. Наконец, в полном отчаянии, Антония написала ему и в ответ получила письмо, в котором осторожными, обтекаемыми фразами говорилось, что до тех пор, пока Сент-Арван не вернется в Лондон, предпринять ничего нельзя.
Письмо слегка успокоило Антонию, ибо косвенным образом подтверждало, что Джеррен пока в безопасности. Теперь, освободившись на время от гнетущего страха за него, она могла позволить себе спокойно обдумать разделившую их и все расширяющуюся трещину. «Слишком глубокая, — думала Антония скорбно, — едва ли она когда-нибудь зарастет», и даже если Джеррену и посчастливится со своим врагом, то вряд ли удастся забыть, какую роль сыграла во всех этих кознях жена, память об этом всегда будет стоять между ними. И никогда уже им не обрести снова то счастье, которым были они объяты так недолго.
Мирную идиллию в Маноре прервало неожиданное появление самого сэра Роджера. Он приехал в один серый, тяжелый день, когда небо вокруг набухло грозой, и походя объяснил свое появление выдумкой о поездке в Бат и неожиданным решением заехать сюда по пути, дабы засвидетельствовать леди Блэкленд свое почтение, а ее молодой гостье — соболезнования по поводу кончины дедушки. Антония поначалу встревожилась, но, понимая, что в Манор его могла привести лишь чрезвычайная срочность, взяла себя в руки и, набравшись храбрости, спросила, когда они остались наедине, чем вызвана подобная неосмотрительность.
— Совершенно не ожидала увидеть вас здесь, дядя, — выговорила она ему несколько рассерженно. — Ведь вы выдаете меня таким образом. Разве это благоразумно?
— Благоразумие иногда приходится подчинять необходимости, — учтиво возразил он. — Вам известно, что Сент-Арван вернулся в Лондон?
— Нет, — Антония с трудом удержалась, чтобы не поднять глаза от вышивки, которой занималась. — Он не очень-то спешит сообщать мне.
— А вас это удивляет? — Его брови поднялись, а в голосе послышалась явная насмешка, сразу же разозлившая ее. — Однако вы не были ему уж очень преданной женой, не так ли? — Он помедлил, покачивая моноклем на ленточке, пристально глядя ей в лицо. — Позвольте узнать, вы знакомы с завещанием вашего деда? Нет? Тогда, возможно, вам будет интересно узнать, что, не считая обычных подачек слугам, сэр Чарльз все отписал Сент-Арвану. Вы же, дитя мое, лишены наследства в пользу вашего мужа и должны хорошенько понять, что теперь, после смерти сэра Чарльза, законный наследник Сент-Арван в вас больше не нуждается.
Направленная с преднамеренной жестокостью стрела достигла цели, губы ее дрогнули, что доставило Роджеру минутную радость. Прежде чем ответить, она сделала несколько стежков, хотя руки дрожали так, что едва держали иголку, потом произнесла сдавленным голосом:
— Нуждается или нет, но я все еще его жена.
— Разумеется, однако же мы имеем интересную ситуацию, когда и муж и жена равно горят желанием избавиться друг от друга, а кроме как насильственным путем, этого никак не осуществить.
— Что? — Ее сдержанную настороженность, как волной, смыло ужасающим гневом, потрясенная, она смотрела прямо ему в лицо пылающими яростью глазами. — Да как вы смеете думать, будто Джеррен намерен убить меня?
Он выразительно пожал плечами:
— Вы же пытались убить его, разве не так? Впрочем, если эта мысль вас так оскорбляет, давайте выразимся по-другому. Приключись с вами роковая случайность, он не слишком бы горевал о вас, как и вы о нем при подобных же обстоятельствах.
Она по-прежнему смотрела на дядю, все еще не веря, но уже охваченная ужасным сомнением:
— Нет, не могу поверить! Роджер пожал плечами:
— А почему, собственно, нет? Только представьте на минутку его незавидное положение. Крайняя необходимость толкает его на мезальянс, который, конечно, принес богатство, но и поставил его жизнь под постоянную угрозу. Он соединен с женой, которая ему вовсе не жена. Знает, что вы покушались на его жизнь. Так неужели вы думаете, его остановят рыцарский кодекс или клятвы перед алтарем?
— Да вы, никак, оправдываете его, дядюшка?
— Я просто рассматриваю ситуацию с его точки зрения, так же, как и с вашей, когда вы проявили немалую мудрость и приняли свое замужество вместо того, чтобы откровенно искать способов избавиться от него. Однако ни одно из этих соображений не удержит меня от достижения своих собственных целей. Потому-то я и здесь. Вам надлежит не медля вернуться в Лондон.
Она и сама уже решила это, но для виду воспротивилась. Ее неожиданная сговорчивость могла вызвать лишь ненужные подозрения.
— Если я вернусь, он может снова отослать меня. Для чего необходимо мое присутствие?
— Потому, что я не могу следить за его намерениями, если ни вас, ни Ханны не будет рядом с ним. А вводить нового слугу, даже такого, которому можно полностью доверять, опасно.
— Что ж, хорошо! — с неслыханной решимостью произнесла Антония. — Когда вы, сэр, собираетесь обратно в Лондон? Не позволите ли поехать с вами?
Его тонкие губы растянулись в улыбке: — С величайшим удовольствием, дорогая. Тогда, может быть — завтра?
Леди Блэкленд, почуявшая, что дело нечисто, едва только Роджер Келшелл переступил порог, всячески пыталась отговорить Антонию от такого опрометчивого шага, но все впустую. На следующий день Антония уехала с дядей, как он и предполагал. Он вообще был весьма уверен в себе.
В Лондон они прибыли двумя днями позже, к вечеру. Сэр Роджер довез Антонию и Ханну до Брук-стрит и даже проводил племянницу до самых дверей, но в дом зайти отказался. Буквально через две минуты она даже радовалась этому, ибо, пройдя мимо изумленных слуг, как раз увидела Джеррена, спускающегося по лестнице.
Он был одет к балу: в камзол небесно-голубого шелка, атласные кюлоты и богато расшитый жилет. Волосы были завиты в локоны и напудрены, а в пене кружев, каскадом низвергавшихся с груди, блистали драгоценности. Внизу лестницы ожидал лакей со шляпой и плащом, подбитым шелком.
При виде жены Джеррен нахмурился, но продолжал все так же спокойно и величественно шествовать по лестнице вниз. Она замерла посредине холла, глядя на него вопрошающими, немного испуганными глазами, и некоторое время оба хранили молчание. Джеррен наконец спустился, приблизился к жене, взял ее руку и небрежно коснулся губами.
— Какая неожиданная радость, голубушка, — произнес он вполне дружелюбно. — Жаль, что не предупредили о своем приезде.
При этом он сжал ее руку и, продев под свой локоть, повел Антонию в библиотеку, в дальнюю половину дома. Едва закрылась дверь и они остались одни, как манеры его тут же переменились. Отпустив ее, он сурово спросил:
— Зачем вы вернулись?
— А почему бы и нет? — Она отошла в сторону, снимая перчатки. — Не рассчитывали же вы, в самом деле, что я останусь у лэди Блэкленд навсегда?
— Я рассчитывал, что вы поступите, как было велено, — сердито ответствовал он. — Насколько мне помнится, вам надлежало остаться в Маноре до тех пор, пока не будет покончено с вашим родственником, а я еще не закончил этого дела. Не сомневаюсь, что именно ему обязан вашим столь несвоевременным появлением.
— Несвоевременным! — У нее вырвался короткий и тоже сердитый смешок. — Поистине, вы вполне откровенны!
— И буду еще откровеннее. Впредь держитесь подальше от козней Келшелла, не то пожалеете. Чем бы ни закончилось это дело, думаю, грядет немалый скандал. — Он пошел к двери, но остановился и бросил через плечо: — И будьте любезны помнить, что вы в трауре и не можете посещать никаких увеселений.
С этими словами он ушел. Хлопнула входная дверь, и Антония осталась наедине с невеселым размышлением, к кому же он так торопился.
На следующее утро Антония поняла, что должна убить Роджера Келшелла. Мысль об этом пришла в затуманенную бессонной ночью голову совершенно неожиданно, как о некоем способе убедить Джеррена в искренности ее желания помочь, а в случае очередной неудачи с ним — предотвратить осуществление нового смертоносного намерения сэра Роджера. И то и другое казалось одинаково невыполнимым, ибо Джеррен опять не станет ее даже слушать, а сэр Роджер не перестанет угрожать ему до самой своей смерти.
До самой своей смерти. Антония замерла, недоумевая, как такое простое решение не приходило ей в голову раньше. Сперва Роджера, а потом себя. И оружие есть. Небольшой старинный кинжал, которым она как-то угрожала Джеррену и который теперь лежал в запертом на ключ ящике в ее туалетной. Да, в этом остром сверкающем лезвии заключалось решение всех проблем.
Теперь оставалось найти повод заявиться к нему в гости, и здесь сразу же пришла удача. С визитом приехала Люси Маунтворт, видевшая Джеррена предыдущим вечером и решившая навестить подругу, узнав о ее возвращении. Она приветствовала Антонию с радостью, к которой примешивалось любопытство, но Люси была достаточно хорошо воспитана, чтобы не давать ему проявляться, и лишь посочувствовала подруге по поводу ее утраты и траура, исключавшего всякую возможность повеселиться. Сама Люси собиралась отправиться завтра вечером с друзьями на маскарад в Воксхолл-Гарденс. Джеррен уже принял приглашение, и было бы так славно, если бы и Антония тоже пошла.
Антония что-то рассеяно отвечала, а сразу же после ухода Люси в карете отправилась к дому сэра Роджера. По дороге она почти равнодушно раздумывала над тем, как ее поступок может быть истолкован в свете. Возможно, ее сочтут сумасшедшей. Так говорят о большинстве самоубийц, поскольку только такая причина самовольного ухода из жизни позволяет хоронить умершего все-таки по христианскому обряду. И только Джеррен, может быть, частично догадается об истине и поймет наконец, что она была искренна в желании помочь ему.
Хотя сознание было спокойным и ясным, она двигалась, словно во сне, и единственной реальностью оставался кинжал, спрятанный в страусовой муфточке. Остановившись у дома Келшелла, Антония сказала привратнику, что у нее срочное дело к сэру Роджеру, и через несколько минут уже стояла в его кабинете. Роджер поднялся из-за стола ей навстречу и обеими руками взял протянутую руку.
— Дитя мое милое, какой приятный сюрприз! Вот не ожидал лицезреть вас так скоро. Садитесь же!
Она опустилась в указанное кресло.
— Есть новость, которая заинтересует вас, дядя, — произнесла она, изо всех сил стараясь говорить естественно. — Завтра вечером Джеррен собирается на маскарад в Воксхолл.
Усевшись в кресло, Роджер пристально рассматривал ее, словно подозревал в словах какой-то скрытый смысл. И наконец спросил:
— И что с того, милая?
— Что с того? — переспросила она с нетерпением. — И это все, что вы можете сказать, сэр? Я думала, вы привезли меня в Лондон, чтобы я держала вас в курсе его намерений!
— Совершенно верно, просто я не понимаю, почему вы поспешили ко мне с такой малозначительной новостью.
В глубине сознания возникала слабая тень беспокойства, но усилием воли Антония заставила себя говорить с той же нетерпеливостью и даже с гневом:
— Да послушайте же вы! Разве не этой возможности мы ждали? Вы ведь знаете Гарденс (Гарденс — сады (англ.))? Эти тенистые дорожки и летние домики словно специально созданы для нашей цели, а завтра вечером их заполнят люди в домино и масках. Что может быть удачнее?
— В самом деле? — повторил он раздумчиво. — Домино и масках, говорите! Действительно! Правда, определить нашу жертву будет несколько затруднительно, поскольку он тоже будет под маской.
— А определить, как он будет одет — уже моя задача. Если нужно, я и сама поеду в Воксхолл.
— Очень уж вы нетерпеливы, дорогая моя. Нельзя ли поинтересоваться, с чего вдруг такая кровожадность?
— А нужно ли спрашивать? — Антония поднялась и стала ходить по комнате, словно не в силах усидеть на месте от переполнявших ее чувств. — Только представьте себе, как меня вчера приняли! Как бранили за ослушание! Он говорит, я должна вернуться в Келшелл-Парк и оставаться там под наблюдением мистера Торнбери и его слуг. Как пленница, клянусь Богом! Говорю вам, дядя, мне до смерти наскучили все эти угрозы и унижения! — Она остановилась как раз за его спиной, а пальцы внутри муфточки легли на рукоятку кинжала; Роджер не пошевелился и не обернулся. «Ради тебя, любовь моя, » — подумала она, стискивая кинжал, размахнулась и что было силы обрушила клинок вниз.
И в ту же минуту, словно проникнув в ее намерения, сэр Роджер резко отклонился в сторону, и острый кинжал вонзился в деревянный край стола. Прежде чем она успела выдернуть его, Келшелл был уже на ногах, держа ее за руки, а огромное зеркало перед столом раскрылось, как двери, и в комнату ворвался Тимоти Престон.