Какое-то время обе дамы вели любезную беседу, но вскоре появился Винсент, и через несколько минут миссис Келшелл, извинившись, оставила их. Антония тут же подумала, кто бы мог спланировать этот тет-а-тет, и с сожалением поняла, что явно не Винсент.
Едва за мачехой закрылась дверь, Винсент подсел на диван поближе к Антонии и взял ее за руку.
— На такое я даже надеяться не смел, — с нетерпением произнес он. — Как вам удалось уговорить сэра Чарльза отпустить вас в Лондон?
— Это Сент-Арвану удалось, а не мне.
— О, — Винсент нахмурился, — и с какой же целью, интересно?
Что-то в его тоне раздражало, и она ответила, пожав плечами: — Неужели вы думаете, я интересовалась? В конце концов, мне предложили возможность бежать из тюрьмы, и пока еще я не пожалела, что воспользовалась ею.
В его глазах появилось подозрение.
— И все же непонятно, как и почему сэр Чарльз дал себя уговорить.
— У него не осталось выбора. По-моему, он просто не учел, что, выдав меня замуж, теряет надо мной всякую власть, которая переходит к мужу.
Подозрение перешло в ревность. Винсент поднялся и пошел к камину.
— А власть мужа вы, кажется, находите куда менее докучной, чем власть деда. — Тон его был уязвленным. — Может быть, теперь вы и моему обществу предпочитаете общество Сент-Арвана? Может быть, вам просто нужно было убежать и мало заботило, как и с чьей помощью удастся это сделать? — Он снова бросился к ней. — Это так, Антония? Вы потому обещали стать моей женой?
Она ответила не сразу. До свадьбы не раздумывая заявила бы: обещала потому, что любит. Теперь такой уверенности уже не было. Если бы ее чувство к Винсенту было глубоким и настоящим, разве думала бы она так часто о Джеррене, разве заставляла бы себя сознательно подогревать враждебность к нему?
— Я уже получил ответ! — трагическим тоном воскликнул Винсент. — Глупо было воображать, что вы меня л-любите! — Он бросился в кресло и обхватил голову руками. — О, если бы я только решился убежать с вами, когда была возможность! Если бы сэр Чарльз не узнал о нас!
Она опять промолчала, с нарастающим раздражением следя за ним черными глазами. Окажись Джер-рен на месте Винсента, стал бы он тратить время попусту, проклиная судьбу, обвиняя кого-то в неудачных обстоятельствах? Нерешительность Винсента и настойчивость, с которой возвращалась мысль о Джеррене, стали уже досаждать ей, и если раньше в подобной ситуации она бросилась бы утешать и ободрять кузена, то теперь захотелось потрясти его еще сильнее. — Все это ни к чему не приведет, — произнесла она наконец, и никакие усилия не смогли скрыть язвительности в ее голосе. — У нас больше может не оказаться возможности побыть наедине, да и неблагоразумно пытаться. Тогда, в гостинице, Сент-Арван предупредил меня, и мне совсем не хочется подвергать вас опасности.
— Предупредил? — Винсент побледнел и явно встревожился. — Ч-что вы имеете в в-виду?
Ее брови поднялись: — Нужно объяснить точнее? Он сказал, что только заподозрит меня в неверности, то убьет вас; и сделает это, вне всяких сомнений. Я — его жена, а его гордость не позволит, чтобы даже тень злословия пала на мое имя.
Винсент криво усмехнулся: — Он считает, что все еще имеет право на гордость, после сделки с сэром Чарльзом? Да таким, как он, все равно! И все они одинаковы! Думают, раз владеют шпагой или пистолетом лучше других, то могут застращать любого, а собственное поведение считают выше всякого злословия и критики. Хорошего же мужа подыскал для вас дедушка!
— Но он, по крайней мере, мужчина! — вспыхнула она, тут же раскаявшись в словах, которые, кажется, сами собой слетели с губ. — Винсент, простите меня! Я сама не знаю, что говорю!
— Зато достаточно ясно, что думаете, — с горечью заметил он, — хотя, полагаю, удивляться тут нечему. Говорят, Сент-Арван умеет обращаться с женщинами. — В горьком смехе, однако, присутствовала изрядная доля злобы. — Как раз тот случай, когда опыт может доставить н-немалое удовольствие.
Антония резко поднялась и отошла к окну, стараясь не показывать нарастающее раздражение.
— Мне не хочется ссориться с вами, Винсент, — произнесла она, не оборачиваясь, — но этот наш разговор показал, что подобные встречи ни к чему не приведут. Что было меж нами в Глостершире, то прошло. Я замужем за Сент-Арваном и не дам ему повода вызвать вас на дуэль. Впредь наши встречи будут совершенно случайными.
— Тогда уж лучше вовсе не встречаться, — отозвался он убито. — О, Антония, если б вы знали, как мне больно! Как днем и ночью мучает меня мысль, что вы соединены с этим б-беспутным г-гулякой! — Он приблизился и схватил ее за руки. — Если и сорвались жестокие слова, так только из-за с-страдания. Вы должны меня простить!
— Конечно, я прощаю вас, Винсент, — мягко ответила она. — Но моего решения это не изменит. — И, наклонившись, поцеловала его в щеку. — До свидания, дорогой мой, и постарайтесь забыть меня, ради вашего же блага.
— Н-нет, н-никогда, — простонал он, не пытаясь, однако, больше возражать против разлуки. Не сомневаясь, что сердце его разбито, он, тем не менее, не испытывал ни малейшего желания оставлять обломки незащищенными перед смертоносной шпагой СентАрвана.
В последующие недели Антония с наслаждением открывала для себя мир, о существовании которого раньше даже не подозревала — беззаботный мир богатства и элегантности, где все стремились к удовольствиям. Маунтворты были признанными законодателями моды, и под покровительством миледи юную миссис Сент-Арван везде принимали с радостью. В Келшелл-Парке жизнь шла по старинке, и, вырвавшись из этой рутины, она окунулась в свободную светскую жизнь, разрывалась между раутами, балами, театрами и прочими модными увеселениями, иногда даже не имея времени перевести дух.
Поначалу все это приводило Антонию в замешательство, вызывало мучительную неуверенность в себе, однако полученное воспитание хоть и затрудняло взаимоотношения с людьми, все же научило ее владеть собой, так что теперь не составляло труда прятать свои страхи и неуверенность поглубже в душе. А мрачная, трагическая красота в сочетании со сдержанной, даже несколько отчужденной манерой держаться оказались в новинку и привлекли всеобщее внимание, так что через короткое время Антония к своему удивлению обнаружила, что ввела новый стиль. В моде совершенно неожиданно оказалась таинственность.
В первые трудные дни Люси Маунтворт показала себя по-настоящему добрым другом. Старше Антонии, прекрасно разбирающаяся в тайных недоброжелатель-ствах и вражде, скрывающихся за маской церемонной светской вежливости, она незаметно и ненавязчиво заслоняла Антонию от других дам и от злости, которую вызывали у некоторых ее красота и богатство. Дамы, а среди них в первую очередь Джессика Челгроув, пытавшиеся свысока отноститься к молоденькой «провинциалочке», с удивлением обнаруживали, что ими со сдержанной улыбкой не только пренебрегают, но и весьма искусно манипулируют так, что стрелы эти жалят тех, кто их послал, ибо кажущаяся пустой болтовня Люси никоим образом не свидетельствовала о пустоте в ее хорошенькой головке.
Все-таки именно Люси защищала Антонию от медоточивой светской злобности, и именно Джеррен стоял между нею и нежелательной галантностью. Само собой разумеется, у нее появились обожатели. В обычае джентльменов было ухаживать за признанной красавицей, искать ее расположения, осыпать цветами и комплиментами и оспаривать друг перед другом привилегии оказывать мелкие услуги, например, провожать до кареты. Очень часто за подобной учтивостью скрывались и более близкие отношения, но с Анто-нией поклонники вели себя весьма осмотрительно, памятуя грозную репутацию ее мужа. При всем том, он вовсе не был собственником, более того, и сам позволял себе флиртовать с дамами, — просто воздыхатели его жены скоро поняли, что при любой попытке нарушить поставленные им границы, он немедленно оказывается рядом, в прекрасном расположении духа, с неизменной беспечной улыбкой, в которой, однако, сквозило такое недвусмысленное предостережение, что не понять его мог только отъявленный тупица.
Сама Антония вряд ли осознавала эту его постоянную настороженность, а замечала лишь то, что он очень уж часто стал бывать в обществе мисс Челгроув. Другие это тоже заметили, да и невысказанная неприязнь Джессики к миссис Сент-Арван не укрылась от внимательных великосветских сплетниц, для которых два этих наблюдения послужили богатым источником разнообразных догадок. Щепоток достиг слуха Антонии и вызвал естественный вопрос к Люси.
Миледи казалась смущенной.
— Дорогая, в этом нет ни малейшего смысла. Вам совершенно не стоит беспокоиться по такому поводу.
— Я и не беспокоюсь ни в малейшей степени, — ответила Антония, — просто имя мисс Челгроув почему-то все время упоминается рядом с именем Сент — Арвана, а мне хочется быть так же хорошо информированной, как и все вокруг.
— Что ж, — неохотно признала Люси, — не стану отрицать, что одно время ходили серьезные слухи. Джессика впервые появилась в Лондоне в прошлом сезоне и имела шумный успех, поскольку, согласитесь, она хорошенькая. Джеррен сразу же обратил на нее самое пристальное внимание, хотя я уверена — и Маунтворт согласен со мной, — что здесь им, как, впрочем, и всегда, двигало желание настоять на своем. Видите ли, другой ее поклонник, и весьма настойчивый — Дирэм, к которому очень благосклонна ее мать и которого не выносит Джеррен.
Поверить в это было нетрудно. Антония встречала в свете графа Дирэма, молодого человека, обыкновенно с хмурым неодобрением взиравшего на экстравагантное веселье своих сверстников и любившего поморализировать перед ними со скучной торжественностью человека, считающего себя старше и разумнее. Он не только был явным ханжой, но и отличался полным отсутствием чувства юмора. Антония считала его большим занудой и хорошо могла представить, какое он производит впечатление на Джеррена.
— И во всем этом не было бы ни малейшего вреда, — продолжала Люси, — не вбей бедная глупышка себе в голову, что у Джеррена серьезные намерения. С чего она это взяла — не представляю, поскольку все знают, что он…
— Что он не может удержаться от флирта с каждой хорошенькой женщиной, — сухо закончила Антония вместо примолкшей в замешательстве подруги. — Люси, прошу вас, не надо щадить моих чувств. Это совершенно лишнее.
Люси открыла рот, чтобы что-то сказать, но первый раз в жизни сначала подумала и продолжила рассказ: — Бог свидетель, Джессику предупреждали все, даже я шепнула ей на ушко пару слов, но она пренебрегла советами. Может быть, считала, что сможет изменить его: ведь ее глупость вполне равняется ее красоте, а тщеславие — того выше. Когда мы отправлялись в Италию, она упрямо отказывалась общаться с Дирэмом и бедная миссис Челгроув просто ума не могла приложить, что же делать. Понимаете, она боялась, как бы Джеррен и Джессика не сбежали.
Антония нахмурилась: — Не понимаю отчего, если, как вы говорите, никто, кроме самой мисс Челгроув, не верил в серьезность его намерений.
— Миссис Челгроув боялась вовсе не их взаимной склонности. Опасения у нее были совсем на другой счет. Джессика — независимая наследница: кто-то, по-моему, крестный отец, оставил ей все свое состояние, которое она получит без всяких условий после замужества; а все знали, что Джеррен окончательно запутался в долгах. Миссис Челгроув все бы отдала, лишь бы благополучно выдать Джессику за Дирэма, по ее мнению, прекрасную партию, которого, к тому же, никто не заподозрит в охоте за приданым.
— В то время, как Сент-Арвана именно в этом все и подозревают?
— Нет, что вы, только самые глупые или злобные, — откликнулась Люси с преувеличенной живостью и резкостью. — Если бы Джеррен вознамерился приобрести состояние женитьбой, то преуспел бы с легкостью. Эта дурочка тогда навязывалась ему самым бесстыдным образом, да и сейчас еще продолжает! Наверное, вы, дорогая Антония, единственная в Лондоне не заметили этого.
— Я заметила, что они часто бывают в обществе друг друга, — сухо ответила Антония. — А вот чего я НЕ заметила, так это что Сент-Арвана кто-то принуждает.
Люси помолчала, потом задумчиво произнесла: — Я с трехлетнего возраста близко знакома с Джер — реном и знаю его, как своих собственных братьев. Ему вовсе не свойственно держать сердце открытым. Если он продолжает не таясь флиртовать с Джессикой — как, впрочем, и с любой другой женщиной, — то заверяю вас, дорогая, жене решительно не о чем беспокоиться.
Поверенный Джеррена подыскал премилый дом на Брук-стрит. Джеррену дом показался приемлемым, Антония же сочла ниже своего достоинства выказывать большее впечатление, хотя втайне пришла в восторг. Мысль о собственном доме, где она могла бы стать хозяйкой, а не всеми презираемой, непрошенной чужачкой, наполняла ее небывалой радостью, которую трудно было скрыть, и в мучительном нетерпении она ожидала, пока Джеррен окончательно улаживал дела с поверенным.
Как только все формальности были закончены, она с головой ушла в обустройство дома. Вникала во все самые незначительные детали, самым тщательнейшим образом подбирала мебель, портьеры, украшения, отбирала прислугу. Выбор ее был практически никем не ограничен, поскольку Джеррену вскоре наскучили все эти домашние хлопоты, а вот советы Люси, охотно испрашиваемые и даваемые, были как нельзя кстати. Впервые в жизни у Антонии появилась подруга примерно одного с ней возраста, и это стало дополнительным источником радости для нее.
Когда дом был наконец готов и они с Джерреном въехали, Антония с тайным волнением и нетерпением ожидала, понравятся ли ему ее труды. Невзирая на различия в характерах, она никогда не оспаривала его мнения по таким вопросам и не сомневалась, что он лучше разбирается в том, что в свете считается правильным или неправильным. Кое-какие советы Люси показались ей все-таки неприемлемыми, и она позволила себе поступить по собственному усмотрению. Теперь же ее вдруг начали одолевать сомнения.
Однако волнения оказались напрасны. Обойдя весь дом и оказавшись снова в гостиной, Джеррен взял ее руку и с чувством поцеловал.
— Примите мои комплименты, голубушка. Ваш вкус безупречен.
Она зарделась от удовольствия: — Рада, что вам понравилось. Правда, на все это ушла уйма денег.
Он иронически поднял бровь: — Полагаете, я стану придираться к вам?
— Нет, — отвечала она с некоторой шутливостью, — но это вполне может сделать дедушка.
— Думаю, сэр Чарльз не станет возражать против каких бы то ни было действий, возвеличивающих фамилию. Не захочет же он, например, чтобы наш дом хоть в чем-то уступал дому Роджера Келшелла.
— Согласна! — Теперь в голосе Антонии послышалась горечь. — Но с другой стороны, он может самым решительным образом возражать против чего угодно, что делает счастливой меня.
— А вы счастливы, Антония? — Джеррен коснулся узкого воланчика из кружев и лент, украшавшего вырез платья. — Неужели я постепенно искупаю ошибку, которую допустил, женившись на вас?
За всегдашней беспечностью тона неожиданно послышалась серьезность, насторожившая ее. Уже сменяя суету дома Маунтвортов на уединенность собственного, она ощущала некоторое смятение, а теперь неясный трепет вылился в настоящую тревогу. Быстро отодвинувшись, она произнесла, едва дыша.
— Конечно, сейчас я гораздо счастливее, чем в Келшелл-Парке. Здесь у меня полно друзей, развлечений и наконец-то, впервые в жизни, есть собственный дом. Не считайте меня неблагодарной.
Он рассмеялся, видя такой испуг, и будучи достаточно опытен, не стал ни на чем настаивать.
— Не уверен, что ваша благодарность — по адресу. При самом огромном желании я не смог бы обеспечить ни дома, ни подходящих увеселений, если бы сэр Чарльз не выделил на все это средств, однако не осмеливаюсь даже предполагать, что вы испытываете признательность к нему.
— И правильно не осмеливаетесь, — Антония рассмеялась с облегчением, что он вернулся к своей обычной манере над всем подшучивать. — Самое сильное чувство, какое я испытываю в данный момент, — это удовлетворение; и не только оттого, что смогла наконец избавиться от него, но и оттого, какое унижение он, должно быть, испытывает, понимая, что своими руками, хоть и не желая того, предоставил мне для этого все средства. А теперь я должна пойти взглянуть, распаковала ли Тернер мои вещи.
«А она постепенно начинает смеяться, — отметил Джеррен после ухода Антонии, — это уже кое-что». И глаза уже не так мрачны, и лицо все чаще сияет юностью и беззаботностью. Да, это кое-что, но еще не все. Он не успокоится, пока из ее души не изгладится все прошлое и она не примет их брак во всех его аспектах. Начало было таким неблагоприятным, что он просто не мог не принять этот вызов судьбы и твердо решил, преодолев враждебность Антонии, завоевать ее и добиться «добровольной сдачи на милость противника». Это решение вкупе с неясным ощущением, что он обязан помочь ей избавиться от опеки деда, и натолкнуло на мысль привезти ее в Лондон и здесь играть роль внимательного мужа. Но прошло не так много времени, а роль постепенно переставала быть просто ролью. Как ни иронизируй, ни посмеивайся над собой, а приходится признать: он все глубже привязывался к этой непокорной, насильно повенчанной с ним женщине.
Завоевать расположение Антонии было вовсе не легким делом. При такой непредсказуемости настроений она могла самым неожиданным образом отреагировать на любое предложение. Зная, что у нее совсем нет драгоценностей, он, по приезде в Лондон, подарил ей прелестные серьги с изумительными рубинами и алмазом. Она же с подозрением уставилась на подарок: — Почему это вы вздумали дарить мне драгоценности?
— А почему бы и нет? — Он намеренно отвечал с иронической небрежностью. — Обычно новобрачные преподносят женам в дар фамильные украшения, но все подобные вещи семейства Сент-Арванов давно уже у ростовщиков. Так что пришлось купить для вас эти серьги. Думаю, они подойдут и понравятся вам.
Она довольно холодно поблагодарила и хотя то были первые ее собственные украшения, сунула их в ящик, даже не примерив. Он был разочарован, но через несколько дней на приеме у Люси заметил, что Антония надела их.
Ободренный этим, Джеррен стал с тех пор время от времени делать ей подарки, которые иногда принимались с радостью, но гораздо чаще — с явным равнодушием. И в то же время ее отношение к нему постепенно менялось. Порой им случалось даже достигать взаимопонимания, но потом она вдруг впадала в гнев или погружалась в угрюмую враждебность. Зачастую он сам был виноват и понимал это. Его склонность видеть в любых обстоятельствах смешное, привычка непочтительно высмеивать даже самые серьезные вещи были пока еще неприемлемы для нее: слишком сильны оказались впечатления мрачного детства и пагубное влияние сэра Чарльза.
Антония жила в предвкушении приемов в собственном доме и оказалась великолепной хозяйкой. Одними из первых на Брук-стрит были приглашены мистер и миссис Роджер Келшелл — Антония старалась показать, что совершенно не разделяет предрассудков своего деда. Она послала им приглашение и потом с некоторым вызовом сообщила об этом Джеррену, но он не выразил ни малейшего неудовольствия. После визита Келшелла к леди Маунтворт они уже встречались в свете, и неизменно Роджер проявлял к своей юной родственнице и ее мужу самую изысканную, улыбчивую любезность, в которой поровну было теплоты и сдержанности. Несмотря на всю неприязнь к мистеру Келшеллу, Джеррен не мог не оценить достоинство, с каким этот человек воспринял горькое поражение от руки сэра Чарльза. Если Антония предпочитала быть на сравнительно дружеской ноге со своими родственниками, то малую толику сердечности и он был готов внести.
И выказывал мистеру и миссис Келшелл самое искреннее радушие и наилучшим образом справлялся с обязанностями хозяина дома, за исключением одного незначительного случая, когда позволил одержать верх своей привычке все высмеивать. Это произошло, когда миссис Келшелл мимоходом упомянула Винсента, а Антония, с вызовом глянув на Джеррена, не преминула заметить: — Я не видела кузена уже три недели. Надеюсь, с ним ничего не случилось?
— Полагаю, ничего, — ответила миссис Келшелл. — Он уехал в деревню.
— В это время года, мадам? — Непонятно, говорил ли Джеррен с искренним или же притворным удивлением. — Вы меня удивляете! Вот не думал, что он такой заядлый охотник.
— Он отправился навестить бабушку по материнской линии, леди Блэкленд, — пояснила миссис Келшелл и выразительно посмотрела на Антонию. — Боюсь, он счел дальнейшее пребывание в Лондоне слишком болезненным и не смог долее выносить таких страданий. Полагаю, нет нужды пояснять что-либо еще.
— Может быть, — примирительно вмешался Роджер, — Сент-Арвану повезло и романтические разочарования его миловали.
— Вы мне льстите, сэр. — В тоне Джеррена слышалась неприкрытая ирония. — Но надобно признаться, в период подобных разочарований мне и в голову не приходило искать утешения у бабушки. Следует отметить, что кузен Винсент — большой оригинал.
Антония подняла гневно вспыхнувшие глаза, но миссис Келшелл, не дав ей и рта раскрыть, торопливо произнесла: — Мать Винсента умерла родами, и почти все детство он провел с леди Блэкленд. Они очень привязаны друг к другу.
— И этой привязанностью, боюсь, она избаловала юношу сверх всякой меры, — добавил Келшелл. — У миледи ведь никогда не было сына, а только единственная дочь — мать Винсента.
Джеррен в задумчивости смотрел на него. Невзирая на спокойный тон, в словах ощущалось застарелое раздражение, давнее недовольство влиянием леди Блэкленд на внука. Когда Келшеллу пришлось покинуть Англию, Винсент был двух-трех лет от роду и все основные годы, когда формируется характер, провел на попечении миледи. Возможно, именно это Келшелл считал причиной излишне романтических представлений и недостатка силы духа в своем сыне. Сам-то Роджер отличался по-своему не менее сильным характером и властностью, чем сэр Чарльз.
Предостережения сэра Чарльза относительно Роджера Джеррен совершенно выбросил из головы и даже посмеялся, что чуть было не поверил им. Келшелл, без сомнения, был в ярости, что состояние старика ускользнуло, хотя сын мог с такой легкостью завладеть им; но это-то понятно, и вряд ли он станет делать теперь новые попытки. Его вторая жена унаследовала значительное состояние, теперь Роджер был богат, имел прочное положение в обществе, и ему незачем рисковать всем, чтобы, покушаясь на убийство, пытаться увеличить свое состояние; только такой старый безумец, как сэр Чарльз, мог всерьез возыметь подобное подозрение. Под воздействием средневековой мрачности Келшелл-Парка Джеррену и самому на мгновенье почудилось, будто такое подозрение вполне оправдано, но в прозаическом окружении лондонского света идея оказалась просто смешной.
Наступила теплая сухая погода, дороги подсохли, и Джеррен вспомнил о своем намерении познакомить Антонию с единственным своим оставшимся в живых родственником. Она поехала с неохотой, ибо даже мысль о старике подсознательно вызывала перед глазами образ деда. Однако все страхи оказались напрасными. Мистер Редферн был добрым, милым старичком с веселыми глазами и неисчерпаемым чувством юмора, а оказанный им теплый прием совершенно затмил весьма скромный размер дома, свидетельствующий о стесненных обстоятельствах, и физическую хрупкость, говорящую о слабом здоровье хозяина. Живя в уединении, он ничего не знал ни о тюремном заключении Джеррена, ни об обстоятельствах его свадьбы, и так по-детски радовался, глядя на молодую пару, что у Антонии просто духу не хватило его разочаровывать. Ведь никакого вреда не будет, если она на один день притворится счастливой новобрачной.
Это оказалось не только на удивление легко, но и, к изумлению Антонии, доставляло ей несказанную радость, поэтому когда при расставании мистер Редферн настойчиво приглашал их поскорее приехать снова, она согласилась не колеблясь. Позднее, уже подъезжая к Лондону, Джеррен неожиданно сказал: — При таком состоянии здоровья, конечно, не стоило посвящать старика в подробности нашей свадьбы, и я признателен вам за то, что вы промолчали. Благодарю.
— А зачем бы я стала говорить? — она с любопытством глянула на него. — А ежели вы так боялись, что я проговорюсь, отчего не предупредили меня заранее, еще до того как нам сюда приехать?
Он рассмеялся: — Помилуйте, да был более чем уверен, что вы обо всем расскажете.
Она резко отвернулась к окошку и, помолчав, тихо заметила: — Так значит, вы считаете меня до крайности эгоистичной и достойной презрения? Способной, нимало не задумавшись, заставить страдать тех, кто не причинил мне ни малейшего вреда?
— Ясчитаю, — произнес он, посмеиваясь, — что в гневе или раздражении вы безудержны и не даете себе труда остановиться и задуматься, и я также уверен, что любая моя попытка употребить власть, несомненно, вызвала бы ваш гнев.
Она зарделась, а в голосе появился вызов: — Более чем странное заявление, особенно если учесть, каким способом вы эту власть надо мной приобрели!
Едва за мачехой закрылась дверь, Винсент подсел на диван поближе к Антонии и взял ее за руку.
— На такое я даже надеяться не смел, — с нетерпением произнес он. — Как вам удалось уговорить сэра Чарльза отпустить вас в Лондон?
— Это Сент-Арвану удалось, а не мне.
— О, — Винсент нахмурился, — и с какой же целью, интересно?
Что-то в его тоне раздражало, и она ответила, пожав плечами: — Неужели вы думаете, я интересовалась? В конце концов, мне предложили возможность бежать из тюрьмы, и пока еще я не пожалела, что воспользовалась ею.
В его глазах появилось подозрение.
— И все же непонятно, как и почему сэр Чарльз дал себя уговорить.
— У него не осталось выбора. По-моему, он просто не учел, что, выдав меня замуж, теряет надо мной всякую власть, которая переходит к мужу.
Подозрение перешло в ревность. Винсент поднялся и пошел к камину.
— А власть мужа вы, кажется, находите куда менее докучной, чем власть деда. — Тон его был уязвленным. — Может быть, теперь вы и моему обществу предпочитаете общество Сент-Арвана? Может быть, вам просто нужно было убежать и мало заботило, как и с чьей помощью удастся это сделать? — Он снова бросился к ней. — Это так, Антония? Вы потому обещали стать моей женой?
Она ответила не сразу. До свадьбы не раздумывая заявила бы: обещала потому, что любит. Теперь такой уверенности уже не было. Если бы ее чувство к Винсенту было глубоким и настоящим, разве думала бы она так часто о Джеррене, разве заставляла бы себя сознательно подогревать враждебность к нему?
— Я уже получил ответ! — трагическим тоном воскликнул Винсент. — Глупо было воображать, что вы меня л-любите! — Он бросился в кресло и обхватил голову руками. — О, если бы я только решился убежать с вами, когда была возможность! Если бы сэр Чарльз не узнал о нас!
Она опять промолчала, с нарастающим раздражением следя за ним черными глазами. Окажись Джер-рен на месте Винсента, стал бы он тратить время попусту, проклиная судьбу, обвиняя кого-то в неудачных обстоятельствах? Нерешительность Винсента и настойчивость, с которой возвращалась мысль о Джеррене, стали уже досаждать ей, и если раньше в подобной ситуации она бросилась бы утешать и ободрять кузена, то теперь захотелось потрясти его еще сильнее. — Все это ни к чему не приведет, — произнесла она наконец, и никакие усилия не смогли скрыть язвительности в ее голосе. — У нас больше может не оказаться возможности побыть наедине, да и неблагоразумно пытаться. Тогда, в гостинице, Сент-Арван предупредил меня, и мне совсем не хочется подвергать вас опасности.
— Предупредил? — Винсент побледнел и явно встревожился. — Ч-что вы имеете в в-виду?
Ее брови поднялись: — Нужно объяснить точнее? Он сказал, что только заподозрит меня в неверности, то убьет вас; и сделает это, вне всяких сомнений. Я — его жена, а его гордость не позволит, чтобы даже тень злословия пала на мое имя.
Винсент криво усмехнулся: — Он считает, что все еще имеет право на гордость, после сделки с сэром Чарльзом? Да таким, как он, все равно! И все они одинаковы! Думают, раз владеют шпагой или пистолетом лучше других, то могут застращать любого, а собственное поведение считают выше всякого злословия и критики. Хорошего же мужа подыскал для вас дедушка!
— Но он, по крайней мере, мужчина! — вспыхнула она, тут же раскаявшись в словах, которые, кажется, сами собой слетели с губ. — Винсент, простите меня! Я сама не знаю, что говорю!
— Зато достаточно ясно, что думаете, — с горечью заметил он, — хотя, полагаю, удивляться тут нечему. Говорят, Сент-Арван умеет обращаться с женщинами. — В горьком смехе, однако, присутствовала изрядная доля злобы. — Как раз тот случай, когда опыт может доставить н-немалое удовольствие.
Антония резко поднялась и отошла к окну, стараясь не показывать нарастающее раздражение.
— Мне не хочется ссориться с вами, Винсент, — произнесла она, не оборачиваясь, — но этот наш разговор показал, что подобные встречи ни к чему не приведут. Что было меж нами в Глостершире, то прошло. Я замужем за Сент-Арваном и не дам ему повода вызвать вас на дуэль. Впредь наши встречи будут совершенно случайными.
— Тогда уж лучше вовсе не встречаться, — отозвался он убито. — О, Антония, если б вы знали, как мне больно! Как днем и ночью мучает меня мысль, что вы соединены с этим б-беспутным г-гулякой! — Он приблизился и схватил ее за руки. — Если и сорвались жестокие слова, так только из-за с-страдания. Вы должны меня простить!
— Конечно, я прощаю вас, Винсент, — мягко ответила она. — Но моего решения это не изменит. — И, наклонившись, поцеловала его в щеку. — До свидания, дорогой мой, и постарайтесь забыть меня, ради вашего же блага.
— Н-нет, н-никогда, — простонал он, не пытаясь, однако, больше возражать против разлуки. Не сомневаясь, что сердце его разбито, он, тем не менее, не испытывал ни малейшего желания оставлять обломки незащищенными перед смертоносной шпагой СентАрвана.
В последующие недели Антония с наслаждением открывала для себя мир, о существовании которого раньше даже не подозревала — беззаботный мир богатства и элегантности, где все стремились к удовольствиям. Маунтворты были признанными законодателями моды, и под покровительством миледи юную миссис Сент-Арван везде принимали с радостью. В Келшелл-Парке жизнь шла по старинке, и, вырвавшись из этой рутины, она окунулась в свободную светскую жизнь, разрывалась между раутами, балами, театрами и прочими модными увеселениями, иногда даже не имея времени перевести дух.
Поначалу все это приводило Антонию в замешательство, вызывало мучительную неуверенность в себе, однако полученное воспитание хоть и затрудняло взаимоотношения с людьми, все же научило ее владеть собой, так что теперь не составляло труда прятать свои страхи и неуверенность поглубже в душе. А мрачная, трагическая красота в сочетании со сдержанной, даже несколько отчужденной манерой держаться оказались в новинку и привлекли всеобщее внимание, так что через короткое время Антония к своему удивлению обнаружила, что ввела новый стиль. В моде совершенно неожиданно оказалась таинственность.
В первые трудные дни Люси Маунтворт показала себя по-настоящему добрым другом. Старше Антонии, прекрасно разбирающаяся в тайных недоброжелатель-ствах и вражде, скрывающихся за маской церемонной светской вежливости, она незаметно и ненавязчиво заслоняла Антонию от других дам и от злости, которую вызывали у некоторых ее красота и богатство. Дамы, а среди них в первую очередь Джессика Челгроув, пытавшиеся свысока отноститься к молоденькой «провинциалочке», с удивлением обнаруживали, что ими со сдержанной улыбкой не только пренебрегают, но и весьма искусно манипулируют так, что стрелы эти жалят тех, кто их послал, ибо кажущаяся пустой болтовня Люси никоим образом не свидетельствовала о пустоте в ее хорошенькой головке.
Все-таки именно Люси защищала Антонию от медоточивой светской злобности, и именно Джеррен стоял между нею и нежелательной галантностью. Само собой разумеется, у нее появились обожатели. В обычае джентльменов было ухаживать за признанной красавицей, искать ее расположения, осыпать цветами и комплиментами и оспаривать друг перед другом привилегии оказывать мелкие услуги, например, провожать до кареты. Очень часто за подобной учтивостью скрывались и более близкие отношения, но с Анто-нией поклонники вели себя весьма осмотрительно, памятуя грозную репутацию ее мужа. При всем том, он вовсе не был собственником, более того, и сам позволял себе флиртовать с дамами, — просто воздыхатели его жены скоро поняли, что при любой попытке нарушить поставленные им границы, он немедленно оказывается рядом, в прекрасном расположении духа, с неизменной беспечной улыбкой, в которой, однако, сквозило такое недвусмысленное предостережение, что не понять его мог только отъявленный тупица.
Сама Антония вряд ли осознавала эту его постоянную настороженность, а замечала лишь то, что он очень уж часто стал бывать в обществе мисс Челгроув. Другие это тоже заметили, да и невысказанная неприязнь Джессики к миссис Сент-Арван не укрылась от внимательных великосветских сплетниц, для которых два этих наблюдения послужили богатым источником разнообразных догадок. Щепоток достиг слуха Антонии и вызвал естественный вопрос к Люси.
Миледи казалась смущенной.
— Дорогая, в этом нет ни малейшего смысла. Вам совершенно не стоит беспокоиться по такому поводу.
— Я и не беспокоюсь ни в малейшей степени, — ответила Антония, — просто имя мисс Челгроув почему-то все время упоминается рядом с именем Сент — Арвана, а мне хочется быть так же хорошо информированной, как и все вокруг.
— Что ж, — неохотно признала Люси, — не стану отрицать, что одно время ходили серьезные слухи. Джессика впервые появилась в Лондоне в прошлом сезоне и имела шумный успех, поскольку, согласитесь, она хорошенькая. Джеррен сразу же обратил на нее самое пристальное внимание, хотя я уверена — и Маунтворт согласен со мной, — что здесь им, как, впрочем, и всегда, двигало желание настоять на своем. Видите ли, другой ее поклонник, и весьма настойчивый — Дирэм, к которому очень благосклонна ее мать и которого не выносит Джеррен.
Поверить в это было нетрудно. Антония встречала в свете графа Дирэма, молодого человека, обыкновенно с хмурым неодобрением взиравшего на экстравагантное веселье своих сверстников и любившего поморализировать перед ними со скучной торжественностью человека, считающего себя старше и разумнее. Он не только был явным ханжой, но и отличался полным отсутствием чувства юмора. Антония считала его большим занудой и хорошо могла представить, какое он производит впечатление на Джеррена.
— И во всем этом не было бы ни малейшего вреда, — продолжала Люси, — не вбей бедная глупышка себе в голову, что у Джеррена серьезные намерения. С чего она это взяла — не представляю, поскольку все знают, что он…
— Что он не может удержаться от флирта с каждой хорошенькой женщиной, — сухо закончила Антония вместо примолкшей в замешательстве подруги. — Люси, прошу вас, не надо щадить моих чувств. Это совершенно лишнее.
Люси открыла рот, чтобы что-то сказать, но первый раз в жизни сначала подумала и продолжила рассказ: — Бог свидетель, Джессику предупреждали все, даже я шепнула ей на ушко пару слов, но она пренебрегла советами. Может быть, считала, что сможет изменить его: ведь ее глупость вполне равняется ее красоте, а тщеславие — того выше. Когда мы отправлялись в Италию, она упрямо отказывалась общаться с Дирэмом и бедная миссис Челгроув просто ума не могла приложить, что же делать. Понимаете, она боялась, как бы Джеррен и Джессика не сбежали.
Антония нахмурилась: — Не понимаю отчего, если, как вы говорите, никто, кроме самой мисс Челгроув, не верил в серьезность его намерений.
— Миссис Челгроув боялась вовсе не их взаимной склонности. Опасения у нее были совсем на другой счет. Джессика — независимая наследница: кто-то, по-моему, крестный отец, оставил ей все свое состояние, которое она получит без всяких условий после замужества; а все знали, что Джеррен окончательно запутался в долгах. Миссис Челгроув все бы отдала, лишь бы благополучно выдать Джессику за Дирэма, по ее мнению, прекрасную партию, которого, к тому же, никто не заподозрит в охоте за приданым.
— В то время, как Сент-Арвана именно в этом все и подозревают?
— Нет, что вы, только самые глупые или злобные, — откликнулась Люси с преувеличенной живостью и резкостью. — Если бы Джеррен вознамерился приобрести состояние женитьбой, то преуспел бы с легкостью. Эта дурочка тогда навязывалась ему самым бесстыдным образом, да и сейчас еще продолжает! Наверное, вы, дорогая Антония, единственная в Лондоне не заметили этого.
— Я заметила, что они часто бывают в обществе друг друга, — сухо ответила Антония. — А вот чего я НЕ заметила, так это что Сент-Арвана кто-то принуждает.
Люси помолчала, потом задумчиво произнесла: — Я с трехлетнего возраста близко знакома с Джер — реном и знаю его, как своих собственных братьев. Ему вовсе не свойственно держать сердце открытым. Если он продолжает не таясь флиртовать с Джессикой — как, впрочем, и с любой другой женщиной, — то заверяю вас, дорогая, жене решительно не о чем беспокоиться.
Поверенный Джеррена подыскал премилый дом на Брук-стрит. Джеррену дом показался приемлемым, Антония же сочла ниже своего достоинства выказывать большее впечатление, хотя втайне пришла в восторг. Мысль о собственном доме, где она могла бы стать хозяйкой, а не всеми презираемой, непрошенной чужачкой, наполняла ее небывалой радостью, которую трудно было скрыть, и в мучительном нетерпении она ожидала, пока Джеррен окончательно улаживал дела с поверенным.
Как только все формальности были закончены, она с головой ушла в обустройство дома. Вникала во все самые незначительные детали, самым тщательнейшим образом подбирала мебель, портьеры, украшения, отбирала прислугу. Выбор ее был практически никем не ограничен, поскольку Джеррену вскоре наскучили все эти домашние хлопоты, а вот советы Люси, охотно испрашиваемые и даваемые, были как нельзя кстати. Впервые в жизни у Антонии появилась подруга примерно одного с ней возраста, и это стало дополнительным источником радости для нее.
Когда дом был наконец готов и они с Джерреном въехали, Антония с тайным волнением и нетерпением ожидала, понравятся ли ему ее труды. Невзирая на различия в характерах, она никогда не оспаривала его мнения по таким вопросам и не сомневалась, что он лучше разбирается в том, что в свете считается правильным или неправильным. Кое-какие советы Люси показались ей все-таки неприемлемыми, и она позволила себе поступить по собственному усмотрению. Теперь же ее вдруг начали одолевать сомнения.
Однако волнения оказались напрасны. Обойдя весь дом и оказавшись снова в гостиной, Джеррен взял ее руку и с чувством поцеловал.
— Примите мои комплименты, голубушка. Ваш вкус безупречен.
Она зарделась от удовольствия: — Рада, что вам понравилось. Правда, на все это ушла уйма денег.
Он иронически поднял бровь: — Полагаете, я стану придираться к вам?
— Нет, — отвечала она с некоторой шутливостью, — но это вполне может сделать дедушка.
— Думаю, сэр Чарльз не станет возражать против каких бы то ни было действий, возвеличивающих фамилию. Не захочет же он, например, чтобы наш дом хоть в чем-то уступал дому Роджера Келшелла.
— Согласна! — Теперь в голосе Антонии послышалась горечь. — Но с другой стороны, он может самым решительным образом возражать против чего угодно, что делает счастливой меня.
— А вы счастливы, Антония? — Джеррен коснулся узкого воланчика из кружев и лент, украшавшего вырез платья. — Неужели я постепенно искупаю ошибку, которую допустил, женившись на вас?
За всегдашней беспечностью тона неожиданно послышалась серьезность, насторожившая ее. Уже сменяя суету дома Маунтвортов на уединенность собственного, она ощущала некоторое смятение, а теперь неясный трепет вылился в настоящую тревогу. Быстро отодвинувшись, она произнесла, едва дыша.
— Конечно, сейчас я гораздо счастливее, чем в Келшелл-Парке. Здесь у меня полно друзей, развлечений и наконец-то, впервые в жизни, есть собственный дом. Не считайте меня неблагодарной.
Он рассмеялся, видя такой испуг, и будучи достаточно опытен, не стал ни на чем настаивать.
— Не уверен, что ваша благодарность — по адресу. При самом огромном желании я не смог бы обеспечить ни дома, ни подходящих увеселений, если бы сэр Чарльз не выделил на все это средств, однако не осмеливаюсь даже предполагать, что вы испытываете признательность к нему.
— И правильно не осмеливаетесь, — Антония рассмеялась с облегчением, что он вернулся к своей обычной манере над всем подшучивать. — Самое сильное чувство, какое я испытываю в данный момент, — это удовлетворение; и не только оттого, что смогла наконец избавиться от него, но и оттого, какое унижение он, должно быть, испытывает, понимая, что своими руками, хоть и не желая того, предоставил мне для этого все средства. А теперь я должна пойти взглянуть, распаковала ли Тернер мои вещи.
«А она постепенно начинает смеяться, — отметил Джеррен после ухода Антонии, — это уже кое-что». И глаза уже не так мрачны, и лицо все чаще сияет юностью и беззаботностью. Да, это кое-что, но еще не все. Он не успокоится, пока из ее души не изгладится все прошлое и она не примет их брак во всех его аспектах. Начало было таким неблагоприятным, что он просто не мог не принять этот вызов судьбы и твердо решил, преодолев враждебность Антонии, завоевать ее и добиться «добровольной сдачи на милость противника». Это решение вкупе с неясным ощущением, что он обязан помочь ей избавиться от опеки деда, и натолкнуло на мысль привезти ее в Лондон и здесь играть роль внимательного мужа. Но прошло не так много времени, а роль постепенно переставала быть просто ролью. Как ни иронизируй, ни посмеивайся над собой, а приходится признать: он все глубже привязывался к этой непокорной, насильно повенчанной с ним женщине.
Завоевать расположение Антонии было вовсе не легким делом. При такой непредсказуемости настроений она могла самым неожиданным образом отреагировать на любое предложение. Зная, что у нее совсем нет драгоценностей, он, по приезде в Лондон, подарил ей прелестные серьги с изумительными рубинами и алмазом. Она же с подозрением уставилась на подарок: — Почему это вы вздумали дарить мне драгоценности?
— А почему бы и нет? — Он намеренно отвечал с иронической небрежностью. — Обычно новобрачные преподносят женам в дар фамильные украшения, но все подобные вещи семейства Сент-Арванов давно уже у ростовщиков. Так что пришлось купить для вас эти серьги. Думаю, они подойдут и понравятся вам.
Она довольно холодно поблагодарила и хотя то были первые ее собственные украшения, сунула их в ящик, даже не примерив. Он был разочарован, но через несколько дней на приеме у Люси заметил, что Антония надела их.
Ободренный этим, Джеррен стал с тех пор время от времени делать ей подарки, которые иногда принимались с радостью, но гораздо чаще — с явным равнодушием. И в то же время ее отношение к нему постепенно менялось. Порой им случалось даже достигать взаимопонимания, но потом она вдруг впадала в гнев или погружалась в угрюмую враждебность. Зачастую он сам был виноват и понимал это. Его склонность видеть в любых обстоятельствах смешное, привычка непочтительно высмеивать даже самые серьезные вещи были пока еще неприемлемы для нее: слишком сильны оказались впечатления мрачного детства и пагубное влияние сэра Чарльза.
Антония жила в предвкушении приемов в собственном доме и оказалась великолепной хозяйкой. Одними из первых на Брук-стрит были приглашены мистер и миссис Роджер Келшелл — Антония старалась показать, что совершенно не разделяет предрассудков своего деда. Она послала им приглашение и потом с некоторым вызовом сообщила об этом Джеррену, но он не выразил ни малейшего неудовольствия. После визита Келшелла к леди Маунтворт они уже встречались в свете, и неизменно Роджер проявлял к своей юной родственнице и ее мужу самую изысканную, улыбчивую любезность, в которой поровну было теплоты и сдержанности. Несмотря на всю неприязнь к мистеру Келшеллу, Джеррен не мог не оценить достоинство, с каким этот человек воспринял горькое поражение от руки сэра Чарльза. Если Антония предпочитала быть на сравнительно дружеской ноге со своими родственниками, то малую толику сердечности и он был готов внести.
И выказывал мистеру и миссис Келшелл самое искреннее радушие и наилучшим образом справлялся с обязанностями хозяина дома, за исключением одного незначительного случая, когда позволил одержать верх своей привычке все высмеивать. Это произошло, когда миссис Келшелл мимоходом упомянула Винсента, а Антония, с вызовом глянув на Джеррена, не преминула заметить: — Я не видела кузена уже три недели. Надеюсь, с ним ничего не случилось?
— Полагаю, ничего, — ответила миссис Келшелл. — Он уехал в деревню.
— В это время года, мадам? — Непонятно, говорил ли Джеррен с искренним или же притворным удивлением. — Вы меня удивляете! Вот не думал, что он такой заядлый охотник.
— Он отправился навестить бабушку по материнской линии, леди Блэкленд, — пояснила миссис Келшелл и выразительно посмотрела на Антонию. — Боюсь, он счел дальнейшее пребывание в Лондоне слишком болезненным и не смог долее выносить таких страданий. Полагаю, нет нужды пояснять что-либо еще.
— Может быть, — примирительно вмешался Роджер, — Сент-Арвану повезло и романтические разочарования его миловали.
— Вы мне льстите, сэр. — В тоне Джеррена слышалась неприкрытая ирония. — Но надобно признаться, в период подобных разочарований мне и в голову не приходило искать утешения у бабушки. Следует отметить, что кузен Винсент — большой оригинал.
Антония подняла гневно вспыхнувшие глаза, но миссис Келшелл, не дав ей и рта раскрыть, торопливо произнесла: — Мать Винсента умерла родами, и почти все детство он провел с леди Блэкленд. Они очень привязаны друг к другу.
— И этой привязанностью, боюсь, она избаловала юношу сверх всякой меры, — добавил Келшелл. — У миледи ведь никогда не было сына, а только единственная дочь — мать Винсента.
Джеррен в задумчивости смотрел на него. Невзирая на спокойный тон, в словах ощущалось застарелое раздражение, давнее недовольство влиянием леди Блэкленд на внука. Когда Келшеллу пришлось покинуть Англию, Винсент был двух-трех лет от роду и все основные годы, когда формируется характер, провел на попечении миледи. Возможно, именно это Келшелл считал причиной излишне романтических представлений и недостатка силы духа в своем сыне. Сам-то Роджер отличался по-своему не менее сильным характером и властностью, чем сэр Чарльз.
Предостережения сэра Чарльза относительно Роджера Джеррен совершенно выбросил из головы и даже посмеялся, что чуть было не поверил им. Келшелл, без сомнения, был в ярости, что состояние старика ускользнуло, хотя сын мог с такой легкостью завладеть им; но это-то понятно, и вряд ли он станет делать теперь новые попытки. Его вторая жена унаследовала значительное состояние, теперь Роджер был богат, имел прочное положение в обществе, и ему незачем рисковать всем, чтобы, покушаясь на убийство, пытаться увеличить свое состояние; только такой старый безумец, как сэр Чарльз, мог всерьез возыметь подобное подозрение. Под воздействием средневековой мрачности Келшелл-Парка Джеррену и самому на мгновенье почудилось, будто такое подозрение вполне оправдано, но в прозаическом окружении лондонского света идея оказалась просто смешной.
Наступила теплая сухая погода, дороги подсохли, и Джеррен вспомнил о своем намерении познакомить Антонию с единственным своим оставшимся в живых родственником. Она поехала с неохотой, ибо даже мысль о старике подсознательно вызывала перед глазами образ деда. Однако все страхи оказались напрасными. Мистер Редферн был добрым, милым старичком с веселыми глазами и неисчерпаемым чувством юмора, а оказанный им теплый прием совершенно затмил весьма скромный размер дома, свидетельствующий о стесненных обстоятельствах, и физическую хрупкость, говорящую о слабом здоровье хозяина. Живя в уединении, он ничего не знал ни о тюремном заключении Джеррена, ни об обстоятельствах его свадьбы, и так по-детски радовался, глядя на молодую пару, что у Антонии просто духу не хватило его разочаровывать. Ведь никакого вреда не будет, если она на один день притворится счастливой новобрачной.
Это оказалось не только на удивление легко, но и, к изумлению Антонии, доставляло ей несказанную радость, поэтому когда при расставании мистер Редферн настойчиво приглашал их поскорее приехать снова, она согласилась не колеблясь. Позднее, уже подъезжая к Лондону, Джеррен неожиданно сказал: — При таком состоянии здоровья, конечно, не стоило посвящать старика в подробности нашей свадьбы, и я признателен вам за то, что вы промолчали. Благодарю.
— А зачем бы я стала говорить? — она с любопытством глянула на него. — А ежели вы так боялись, что я проговорюсь, отчего не предупредили меня заранее, еще до того как нам сюда приехать?
Он рассмеялся: — Помилуйте, да был более чем уверен, что вы обо всем расскажете.
Она резко отвернулась к окошку и, помолчав, тихо заметила: — Так значит, вы считаете меня до крайности эгоистичной и достойной презрения? Способной, нимало не задумавшись, заставить страдать тех, кто не причинил мне ни малейшего вреда?
— Ясчитаю, — произнес он, посмеиваясь, — что в гневе или раздражении вы безудержны и не даете себе труда остановиться и задуматься, и я также уверен, что любая моя попытка употребить власть, несомненно, вызвала бы ваш гнев.
Она зарделась, а в голосе появился вызов: — Более чем странное заявление, особенно если учесть, каким способом вы эту власть надо мной приобрели!