Трауб Маша. О чем говорят младенцы

   – Что по русскому задали? – спрашивала Алиса, даже без «привета».
   – Упражнение сто тридцать четыре, – отвечал Вася.
   – Пока, – говорила Алиса.
   Вася нажимал отбой.
   – Вася, что ты с ней даже не поговоришь? – спросила как-то мама.
   – В каком смысле? – не понял Василий.
   Алиса продолжала звонить каждый день. У этой девочки есть одна особенность – она физически не может записать домашнее задание. Ну не может, и все. То дневник забудет, то ручку не найдет. И только за этим – узнать уроки – она и звонит. Ничего личного, только задание.
   – А почему она именно тебе звонит? – спросила мама Васю, все еще не веря, что это не любовь.
   – Мама, она сидит передо мной, кому ей еще звонить? – удивился он.
   – А мальчик, который сидел сзади, меня все время за косичку дергал и ручкой в спину больно тыкал... – вспомнила мама.
   – Зачем? – удивился Вася.
   – Что «зачем»?
   – Тыкал и дергал зачем?
   – Я ему очень нравилась, – объяснила мама.
   – Тем более непонятно... Тебе же было больно и неприятно...
   – Раньше как было? – рассказывала мама папе вечером, переживая, что сейчас дети по-другому выражают симпатию и антипатию. Не так, как их поколение. – Отличники дружили друг с другом, двоечники сидели на галерке и дружили отдельно, были первая красавица класса и главный клоун.
   А у них все по-другому. Красавиц в классе сразу пять. И все главные. Два отличника сидят на галерке и без конца болтают. Двоечников вообще нет. Есть, правда, мальчик, который всех смешит. Только на переменах и только после уроков. Ужас.
   Недавно Вася пришел с двойкой за поведение. Мама даже обрадовалась и спросила за что. Оказалось, за то, что бегал не на первом, а на втором этаже. На втором бегать нельзя, потому что там своих бегунов хватает. Бегали всем классом. Вася попался первым, на лестнице. Деваться было некуда. Он влип в стену, втянул шею в пиджак и закрыл глаза. Но даже в таком виде был опознан учительницей.
   Так все остальные его одноклассники пошли и сдались. И девочки тоже. «Всем коллективом», как сказал Василий. Даже Даня, который, как считалось, никуда из класса не выходил, потому что маленький, пугливый и ранимый (в том смысле, что может на ровном месте получить рану) сказал, что бегал на втором этаже. Правда, ему учительница не поверила, и он очень расстроился, потому что всем двойки поставили, а ему нет. Расстроился не только из-за двойки, а еще из-за того, что это был его первый побег на второй этаж. Он долго собирался, настраивался. Для него это стало целым событием. Потом мама узнала, что даже папа его настраивал – мол, давай, сын, похулигань хоть самую малость. Порадуй отца, от которого когда-то страдала вся школа. И Даня, явно пошедший не в папу, решился. Мало того что никто из одноклассников его противоправного поступка не заметил – они как раз в это время сдавались на другой лестнице, – так еще и учительница не поверила. И доказательств не было. А ему так хотелось, чтобы папа, глядя на красивую красную двойку за поведение в дневнике и гневную запись, обнял его и сказал: «Узнаю, вот это мой сын».
   – Они совсем другие... – задумчиво сказала маме мама Алисы.
   Она тоже успела поговорить с дочерью про первую любовь, про неразделенные чувства...
   – Мам, при чем тут чувства? У меня только Васин телефон есть, и он всегда задание записывает, – не поняла ее дочь.
 
   Вообще, очень смешно, когда Вася делает домашние задания. Я стараюсь оказаться в это время в его комнате, хотя меня выгоняют, чтобы не мешала. Но мама с папой ему мешают больше, чем я.
   Требовалось вставить пропущенное слово: «заяц-беляк и заяц....». «Серак», – написал Вася в тетради по окружающему миру и посмотрел в окно.
   – Вась, подумай, может, не серак? – едва сдерживаясь от негодования и возмущения, уговаривала мама.
   – Очень даже серак! – проговорил проходящий по коридору папа. – Все животные – сераки, особенно весной, когда это серако, пролежавшее всю зиму, пахнет. В парк не зайти!
   – Черняк? – сделал еще одну попытку Вася. – А, нет, рысак!
   – Правильно! – поддержал Васю папа. – Животные сделают серак, а потом рысаком дают драпака!
   Зазвонил мамин телефон. Ее приятельница в это время решала с сыном химическую задачу.
   – Слушай, а ты случайно не знаешь, что значит «молекулы колыбаются»? – спросила она.
   – Понятия не имею, у меня плохо с химией, – ответила мама.
   – Пол-Москвы уже обзвонила, никто не знает, – пожаловалась приятельница.
   – Ты уверена, что молекулы, а не, например, атомы или частицы? – спросила мама, набирая запрос в спасительном Гугле.
   – Не уверена. Но сын клянется, что именно так говорит учительница – «колыбаются». Может, термин какой-то?
   Мама звонила своим знакомым, папа – своим. Никто из них не знал, как колыбаются молекулы.
   Тетя Катя, которая помогает маме делать генеральную уборку, выглянула из-под ковра и сказала:
   – Мой номер двадцатый, конечно, но я не могу больше смотреть, как вы мучаетесь. На украинском «колыбаются» значит «колеблются». И та задачка решается вот так. – Она вытерла руки и на листочке написала решение.
   Мама с папой стояли с открытыми ртами. Очень смешно. Мама взяла у тети Кати тряпку и начала мыть полы. Папа пошел варить тете Кате кофе.
   Вася продолжал делать уроки. Он писал мини-доклад. «В ней содержится двести какал», – прочитала мама из-под его локтя, хотя он очень этого не любит.
   – Вась, а кто такие какалы? – ахнула она.
   – Мама, ты же девочка, все девочки знают, что такое какалы.
   – А я не знаю.
   – Ну как тебе объяснить... Вот на этикетках пишут...
   Какалы оказались килокалориями. Главное, слово оказалось очень действенно для похудения. Мама говорила себе, что съест не булку, а триста какал, не глазированный сырок, а жуткое количество какал. Какалы отбивали у нее аппетит.
   А еще недавно Вася выучил полное имя Моцарта – Вольфганг Амадей. И в тетради по русскому так и написал – полностью. Учительница поставила ему пятерку и похвалила при всем классе. Мол, правильно, нужно учить полные имена писателей, композиторов и великих ученых. Вася же теперь этого Моцарта вставляет во всех случаях. Кто ваш любимый композитор? На кого вы хотите быть похожи? С кого из героев вы брали пример? Назовите героя, у которого было трудное детство? Василий понял, что на девяносто процентов вопросов по развитию речи, дополнительному русскому и чтению, не говоря уже про музыку, можно отвечать – Вольфганг Амадей Моцарт. И этот Вольфганг Амадей производит такое впечатление на учителей, что они немедленно ставят пятерки.
 
   Вася проходил в школе тему «Семейный бюджет». Дома надо было составить список расходов семьи за один день и подсчитать сумму. Родители занимались тем же – бились в нервной горячке, подбивая семейный бюджет перед летним отдыхом. Мама кричала, что без моря умрет прямо сейчас, что на неделю ехать бессмысленно, потому что акклиматизация, а если не поедем, то мы, дети, будем болеть рахитом и не вылезем из соплей всю следующую зиму, и это будет на совести папы. Папа тяжело вздыхал и рисовал на листочке портреты политических лидеров прошлого – верный признак нервного истощения. Вася вздохнул и пошел составлять свой бюджет.
   «Мама – гонорар – 12 тысяч», – написал он, а потом зачеркнул цифру несколько раз. Написал: «Не знаю. Мама тоже не знает. Деньги домой не приносит. Тратит по дороге». В пункте «Папа – зарплата» он написал: «50 тысяч», зачеркнул, написал: «30 тысяч», зачеркнул, «10 тысяч» тоже зачеркнул. Написал: «Явно не хватает. Надо что-то делать». Потом он написал: «Сестра Сима», подумал и добавил: «Подорвала семейный бюджет своим рождением». «Мои расходы» – написал он дальше. Оказывается, деньги, которые мама ему дает на пирожки и чай, он ежедневно тратит на мороженое для Алисы.
   – Все понятно, – объявила мама радостно.
   – Что тебе понятно? – удивился Вася.
   Мама никогда не узнает Алису по телефону. Девочка говорит если не басом, то низким баритоном.
   – У Алисы всегда был такой голос? – спросила однажды мама Васю.
   – Какой? – удивился Вася.
   – Низкий...
   – Не помню. В этом году всегда. У нее этот, как его, ларнит.
   – Может, ларингит?
   – Точно. Хронический.
   – Бедная девочка...
   – Ничего не бедная. Мне нравится ее голос. Хоть не пищит, как все девчонки.
   – Все мужчины одинаковые – сексуальную хрипотцу им подавай... – буркнула мама.
   – Что? – не расслышал Вася.
   – Ничего. Послушай, а если у Алисы хронический ларингит, зачем ты ее кормишь мороженым? Ей же нельзя!
   – А чем мне ее кормить? Пирожки ей нельзя, конфеты тоже – она же танцами занимается.
   – Тогда давай ты будешь покупать мороженое не каждый день, а раз в неделю?
   – Хорошо, – согласился Вася. – Алисе оно уже разонравилось.
   – Ты представляешь, что случилось? – спросил Вася через неделю.
   – Что?
   – Алиса начала говорить, как все девочки. У нее не было этого... как его... Она от мороженого хрипела.
   – Это же замечательно! – сказала мама. – Ты что, расстроен?
   – Немножко, – признался Вася.
   – Лишь бы она не начала пить по вечерам и курить по утрам, чтобы ее голос нравился мальчикам, – прошептала мама.
   – Что? – не расслышал Вася.
   – Ничего.
   На следующем уроке они получили задание начать экономить семейный бюджет, чтобы помочь родителям. Теперь Вася ходит и повсюду выключает свет. Мама носится по квартире, наступает впотьмах на игрушки, падает, бьется о тумбочки и умоляет Васю прекратить экономить электричество. Зубы по вечерам он перестал чистить, мотивируя это необходимостью беречь воду, потому что, как сказала учительница, «вода – это деньги, которые сквозь пальцы утекают в канализацию». Вася точно не мог вспомнить, деньги – это вода, или вода – это деньги.
   А еще ему нужно было подобрать и выучить пословицы и поговорки про деньги.
   – Время – деньги, – повторяет Вася. – Спасибо в карман не положишь, мал золотник да дорог, береги денежку на черный день. Мам, а черный – это какой?
   – На похороны.
   – А у нас есть? Кто до денег охоч, тот не спит и ночь. Ага... Вот почему папа не спит...
   – Василий, прекрати по-хорошему, – просила мама, решая, куда нам ехать, на сколько и на что потом жить.
   – А что, Сима с нами поедет на море? – спросил Вася.
   – А что, ты ее дома хотел забыть?
   – Разве маленьким детям можно летать на самолете? – не отступал он.
   – Вася, не волнуйся, – догадалась мама, что именно его беспокоит. – Сима у нас летит совершенно бесплатно, потому что она еще грудной младенец. Ей даже кресло отдельное не положено. А ты стал маленьким скрягой. Синонимы – жмот, жадина-говядина, скупердяй. Ты меня расстраиваешь...
   – Ладно, мама, я пошутил. Будет день – будет пища! – сказал Вася.
 
   Сто пятьдесят граммов коньяка. Нет, уже два раза по сто пятьдесят. Папа пьет виски, мама – коньяк. У обоих – высшее гуманитарное образование. Они уже час пытаются решить олимпиадное задание, выданное Васе для подготовки. Он давно положил голову на стол и грызет ручку, а мама с папой доделывают.
   «Есть в яблоке и сливе, а в саду нет, есть в луке и салате, а в огороде нет».
   – Косточка, – говорит папа.
   – Сам ты – косточка. Это не на логику, а на русский. Налей еще, – отвечает мама. – «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Откуда? Кто автор?
   – Каверин. «Два капитана». Стыдно не знать, – упрекает ее папа.
   – А-а-а-а! – стонет мама.
   «Высокая и строгая, ходит, пол не трогая, кто ни выйдет, ни зайдет, ручку ей всегда пожмет».
   – Дверь, – отвечает мама.
   – Почему? – удивляется папа.
   – Потому что ручка.
   – А почему высокая и строгая? Может, учительница? А ручку пожмет в переносном смысле?
   – Это к доктору Фрейду. Видимо, у тебя была высокая и строгая учительница, – огрызается мама.
   «Напиши название сказки Чуковского, в которой происходит страшное преступление – попытка убийства».
   – «Крокодил», – говорит папа.
   – А кого там убивают? – пытается вспомнить мама.
   – Собаку, – пожимает неуверенно плечами папа.
 
   – Тебе еще биографию Лермонтова читать, – напоминает мама Василию.
   – Только не рассказывай мне про него ничего дополнительно, – просит с ужасом в глазах Вася.
   В прошлом месяце они проходили Есенина. Папа объяснял, почему Есенин «сам себя убил».
   «Понимаешь, Вася, это сложный вопрос», – начал папа, после чего принялся рассказывать про революцию, волну эмиграции, партию большевиков, ЧК, а заодно и про Айседору Дункан и закончил современной политической обстановкой в мире.
   – Мама, папа мне все рассказал, я почти ничего не понял. Ты мне главное скажи – как звали Сидорову? – подошел к маме Вася.
   – Какую Сидорову? – Мама в это время безуспешно искала стихотворение про природу, но без сеновала, пьянки, падших женщин и замученных животных.
   – Гражданку Сидорову, – терпеливо пояснил Вася.
   – Какую гражданку? – не поняла мама.
   – Не знаю. Папа сказал: тогда были не женщины, а гражданки. А у Есенина – А. Сидорова. А. – это какое имя? И я забыл – она специально такой шарф надела и умерла или потому, что была против политического режима?
   Так Айседора в нашей семье стала гражданкой А. Сидоровой.
   За рассказ на уроке он получил «пять».
   – Ты про что рассказывал – биографию или творческий путь? – уточнила мама.
   – Про все. До политики только не дошел.
   Теперь их ждал Лермонтов. Ничто не предвещало беды. Бородино, никаких завалинок с селянками, воспитывался бабушкой...
   – Его зовут, как дядю Мишу! – обрадовался Вася.
   Лучший друг папы – действительно полный тезка поэта.
   Дядя Миша, спортивный комментатор, появляется у нас редко, но вспоминаем мы его часто. В памяти Васи он остался как человек, который подарил ему настоящую хоккейную шайбу, после чего напился и упал лицом в кафель. Причем все эти действия произошли буквально одно за другим.
   – А Лермонтов любил хоккей? – спросил Вася.
   – Нет. Тогда, наверное, не было хоккея, – ответила мама.
   – А водка была?
   – Была.
   – А водку Лермонтов любил?
   – Не знаю.
   – А у него была женщина?
   – Была, наверное.
   – Если ты не знаешь, то, значит, была не одна, а много. Как у дяди Миши. А он из-за женщины на дуэли умер?
   – Нет, пошутил неудачно.
   – Я все понял. Если бы дядя Миша жил раньше, он бы давно умер из-за женщин и водки, а если бы папа жил раньше, его бы убили из-за шуток. Хорошо, что все поэты уже умерли и мы живем сейчас.
   – Не все.
   – Все, мама, все. А Пэ Ершов пил водку?
   – Вася! Не знаю. При чем тут водка? А что?
   – Просто получается, что все писатели и поэты пили водку. И только после нее писали. Про художников я вообще молчу.
   За Лермонтова Вася тоже получил «пять».
   – Мама, я даже не знаю, как так получилось! Я в середине запутался и начал про дядю Мишу рассказывать. Ну, как будто он – Лермонтов.
   – Как это?
   – Ну, что дядя Миша Кавказ любит. Он же за тбилисское «Динамо» в детстве болел. Папа говорил, что он в туалете запирался с приемником и матчи комментировал. А еще сказал, что он в армии служил. Папа рассказывал, что дядю Мишу отправили служить куда-то далеко. Только я про его приятельниц не успел. Звонок прозвенел. Кстати, нам нужно выбрать любимого поэта, любого, выучить биографию и одно стихотворение. Ты кого любишь? Бабушка сказала брать Высоцкого.
   – Не надо брать Высоцкого. Там... в общем... сложно объяснять...
   – Мама, не волнуйся. Бабушка мне уже все про него рассказала. Несчастный человек. А про алкоголь и женщин я с первого класса знаю. Ничего нового.
 
   Когда мама пытается учить Васю – это всегда весело.
   – Мама, а у Льва Толстого было тринадцать детей, представляешь? – говорит Василий.
   – Нет, не представляю. Очень много, – отвечает мама.
   – А когда же он ими занимался, если столько писал? Значит, не занимался он детьми. А почему он из дома ушел?
   – Так он решил.
   – И его жена отпустила? И ничего не сделала? У него совести совсем нет – бросать жену и тринадцать детей! Вот ушел, простудился и умер, а был бы дома – жена бы его вылечила.
 
   – А кто такая Полина Виардо? – спрашивает Вася.
   – Женщина, которую любил Тургенев, – говорит мама.
   – Жена?
   – Нет.
   – Значит, любовница.
   – Это еще что такое? – возмущается и краснеет мама.
   – Не что, а кто. Одушевленный предмет. Ты не знаешь? Я тебе сейчас объясню...
   – Не надо!
 
   – Гаршин страдал душевной болезнью, долго лежал в больнице. Кончил жизнь самоубийством, – скороговоркой прочитала мама.
   – Теперь я все понял... Знаешь, я вот думал, что очень тяжело придумать историю про лягушку-путешественницу. А если он был сумасшедшим, то тогда все сходится. А что он еще написал?
   – Я, если честно, не знаю.
   – Вот, написал про лягушку и сошел с ума окончательно. Не, лучше даже не начинать сочинять. А то так и будешь автором одного романа и застрелишься от горя...
 
   – Чехов женился на актрисе МХАТа Ольге Книппер, – прочитал Василий, – а у нас Алиса мечтает стать актрисой. Только я на ней ни за что не женюсь.
   – Ну, ты не Чехов.
   – А она не Книппер!
 
   – Мам, я ничего не понимаю! Кто тут с кем разговаривает?
   – Автор, Некрасов, с мальчиком.
   – С каким мальчиком?
   – Мужичком с ноготок. Вот, Некрасов спрашивает: «Откуда дровишки?», а мальчик ему отвечает: «Из лесу, вестимо».
   – Что такое «вестимо»? Где тут мужичок? Почему он с ноготок?
   – Потому что маленький, а вынужден работать, как взрослый мужчина.
   – Маленькие не могут работать, как взрослые. Мой брат, пока институт не окончит, не сможет нормально, как папа, работать. А этому мужичку еще в школу ходить.
   – Тогда были другие времена.
   – Времена не выбирают, в них живут и умирают, – пропел Вася, которого папа для общего развития мучил диском Никитиных.
 
   – Василий, займись делом наконец. Возьми книгу почитай! – уже целый час призывала мама.
   Вася заболел, сидел дома и маялся от безделья.
   – Почему? Ну почему он не читает? Совершенно! Как можно не дочитать «Детей капитана Гранта»? – подал голос папа. – А Сима? Она меня не слушает. Совсем!
   Васе папа начал читать книги, когда ему было месяца два. Причем читал он так, как говорит, – быстро и очень тихо.
   «Не так надо читать! – говорила ему мама. – В три раза медленнее и в два раза громче». – «Нет, я так не могу, – признавался папа, – смотри, он все понимает...» – «Ничего он не понимает. Он просто на твой голос реагирует».
   Сейчас папа отвечает за подбор «серьезной литературы», а мама подкладывает Васе детективы современных писателей, чтобы ребенок «разгружал мозг».
   – Почему Сима не любит книги? Она их даже не рвет! – сокрушается папа.
   – Потому что она еще маленькая, – отвечает Вася. – Не мучай ребенка.
   – Иди сюда, моя девочка! – Папа усадил меня на диван и начал читать «Дюймовочку» – быстро, невнятно и очень тихо.
   – Ы-ы-ы, – сказала я и оторвала кусок страницы.
   – Сима! – закричал папа. – Фу, нельзя, это же книга.
   – Не говори ей «фу», она же не собака, – обиделась мама и тут же заорала: – Сима, фу, плюнь я сказала, нельзя! – Потому что я запихнула оторванную страницу в рот и начала жевать.
   – Эта книга еще моих родителей, – стонал рядом папа. – Вытаскивай скорее, может, еще приклеим!
   – Ребенок может отравиться, а ты про приклеить! Зачем ты вообще эту книгу достал? Сима еще маленькая! – кричала мама, пытаясь засунуть указательный палец мне в рот и вытащить комочек раритетного издания. Я засунула комок языком за щеку и сжала десны.
   – Мы с Васей в этом возрасте уже «Муху-Цокотуху» несколько раз прочли!
   – Сима – девочка, – сказала мама.
   – И что? – удивился папа. – Гендерный признак – это аргумент?
   – Ты же сам хотел, чтобы она рвала книги! Вот, пожалуйста!
   Мама убеждена, что книги для девочек нужно подбирать осторожно, учитывая темперамент и степень подвижности нервной системы ребенка.
   Вот ей в детстве были противопоказаны сказки. Она начинала плакать и жалеть отрицательных персонажей. Кощей – старый и немощный – висит на цепях, Баба-яга прозябает в одиночестве, Волка убили с особой жестокостью.
   Когда маме было лет десять, бабушка подложила ей Конан Дойля, после чего мама долго спала на полу, боясь, что на нее тоже заползет змея. А в одиннадцать она твердо решила стать гетерой, как Таис Афинская. В двенадцать, после прочтения Цвейга (во всех случаях книги выбирала бабушка), мама оплакивала свою жизнь – у нее не было и никогда, никогда не будет такой любви. А в тринадцать, после Тургенева, мама решила обязательно несчастливо выйти замуж.
   А еще раньше, когда она была совсем маленькой, бабушка, юрист, специализировавшаяся на делах по разделу имущества, не читала ей сказки – она их рассказывала. На ночь, перед сном, как положено. Мама ждала этого момента – укрывалась одеялом с головой и была готова заплакать в любой момент. Бабушка устраивалась рядом и начинала:
   «Жила-была мама-коза. Она целыми днями бегала по городу, цокая своими сбитыми каблуками и оставляя свою единственную дочку-козочку одну в квартире. Дочке-козочке ни в коем случае нельзя было открывать дверь незнакомым волкам, медведям и другим посторонним. Дочка должна была открыть, только если услышит мамин голос.
   – Твоя мать пришла, картошки принесла. – Бабушка уставшим прокуренным басом, падая со своих каблуков от усталости, рассказывала сказку.
   А еще у них была бабушка, – продолжала она, – которая жила далеко и которой нужно было отвозить пирожки и лекарства. Мама-коза не всегда могла вырваться с работы и отправляла к бабушке внучку-козочку. Одну, почти трое суток в поезде. Мама-коза все это время не спала, переживая за дочку и за пирожки, то есть деньги для бабушки, которые пришивала с изнанки в потайной карман в сарафан внучки. Но бабушка была уже старенькая и иногда забывала, что к ней должна приехать внучка, а дочка-козочка была очень хорошенькая, в красной шапочке, и случайные попутчики – три поросенка, Лиса Патрикеевна, – которых мама-коза просила присмотреть за дочкой, забирали ее погостить у них на несколько дней. Иногда на перроне маленькую козочку никто не ждал – бабушка лежала в кровати и болела, а попутчики не могли оставить козочку в красной шапочке одну-одинешеньку. Они забирали ее к себе и звонили маме-козе, чтобы узнать, в каком именно лесу живет бабушка. Мама-коза бросала свою работу и ехала искать дочку. Дочка-козочка очень рано узнала о том, что звери не такие, какими хотят казаться, и никому нельзя верить. Ласковая Лиса Патрикеевна хочет выгнать из избушки Зайку-Побегайку и даже съест его с потрохами, если понадобится. А три брата-поросенка, с виду такие веселые и радостные, оставшись втроем, ведут себя как свиньи и хотят сжить со свету старого волка, который живет в хорошем доме за городом. Такая вот сказочка», – вздыхала бабушка. «Мама, а про Золушку расскажи! Там не было имущественных споров!» – просила мама бабушку, хлюпая носом. «Машенька, Золушкина сестра ради принца отрезала себе пятку, чтобы втиснуться в хрустальный башмачок, – отвечала сонная бабушка. – А вторая сестра палец отрезала. Женщины ни перед чем не остановятся, когда речь идет об имуществе, деньгах и мужчинах». – «А мужчины?» – спрашивала мама. «Мужчинам подавай Золушку – наивную, работящую, желательно сироту, потому что она будет верить каждому их слову, стоять у плиты и не требовать, чтобы муж содержал ее маму». – «А есть хорошие сказки?» – «Есть, наверное, но я их не знаю. Пора спать. Мне завтра, как козе, скакать по трем работам, чтобы заработать на молоко. Спи, моя хорошая...»
 
   А Вася тем временем нашел новый способ чтения – он берет книгу настоящую, например «Остров сокровищ», и ставит такую же аудио-книгу.
   – Что ты делаешь? – спрашивает с ужасом папа.
   – Читаю в формате 3D, – отвечает Вася.
   – Лучше так, чем никак, – говорит мама, вытаскивая у меня изо рта очередную фигурку от книжки-панорамки. – А Симу мы научим читать в пределах кулинарной книги. И хватит с нее. Счастливее будет.
   Папа смотрит на маму с ужасом.
 
   Иногда Вася наотрез отказывается делать домашние задания и отдыхает. Почему-то он любит смотреть мои мультфильмы про Козленка, который умел считать до десяти, и Муху-Цокотуху. А еще отбирает у меня развивающий коврик, в который даже я уже не играю, потому что уже большая, ложится под дугу с привязанными на ней пищалками и музыкальным котенком и радостно крутит колечко, чтобы заиграла музыка.
   Мама тяжело вздыхает, глядя, как Вася развлекает себя моими погремушками и садится делать задания сама.
   «Имеется девять одинаковых по виду шариков. Восемь из них одинаковы по весу, а один – легче. Как двумя взвешиваниями на чашечных весах без гирь найти этот шарик?»
   Мама взяла весы для взвешивания продуктов, весы, на которых взвешивается сама, и весы, на которых взвешивала меня, когда я на них еще помещалась. Задачу она так и не решила.
   А ночью она сидела на кухне и художественно размазывала по картону пластилин – задание по труду. Вася сказал, что у него палец болит. Когда это увидел папа, то забрал у меня прорезыватель для зубов и долго, задумчиво его грыз.
 
   Вася занимается в шахматном клубе. Это была бабушкина идея.
   Она начала играть в шахматы, потому что очень хотела есть. Их сельский шахматный кружок вывозили на соревнования «в город». Там в перерыве между партиями детей кормили пирожками и поили сладким чаем. Сколько влезет. Чем быстрее поставишь мат, тем больше пирожков достанется. За победу давали торт. Для очередного турнира торт сделали невиданный – трехъярусный, с кремовыми цветами и шоколадной крошкой. Бабушка тот турнир выиграла. И съела сразу два огромных куска. Прямо из здания школы, где проходил турнир, ее увезли в больницу – организм, привыкший к голоду, не выдержал. Она до сих пор если и привозит торт, то большой и непременно с розочками. И никогда не съедает ни кусочка. С тех пор она считает, что умение играть в шахматы – это как способность выжить. Даже если завтра война. Бабушка доигралась почти до гроссмейстера.
   Мама играть в шахматы не умеет, хотя бабушка и пыталась ее учить. Она рассказывала папе, как, маленькая, сидела над шахматной доской и ничего не понимала. Ни про пешку, ни про е2—е4. Бабушка брала коня и била маму по голове. Мама говорит, что конем получать по темечку больнее, чем ферзем. А еще она до сих пор ненавидит этот звук – перекатывающиеся внутри шахматной доски фигуры. Дрын-дрын. Каждый раз, когда бабушка садилась учить маму, приговаривала: «Ты – не Чибурданидзе». Мама долго была уверена, что это такое ругательство – нечибурданидзе. Как бестолочь. И долго не решалась спросить, нечибурданидзе хуже бестолочи?
   Их занятия закончились неожиданно.
   – Считай! – закричала бабушка после очередного неудачного хода мамы.
   – Раз, два, три, четыре, – послушно начала считать мама, сглатывая слезы.
   Бабушка посмотрела на нее так, как смотрела на одноглазую хромую и блохастую кошку, прижившуюся у них в подъезде, – с жалостью, брезгливостью и чувством, что проще убить, чем так мучиться.
   Мама похоронила шахматную доску. В прямом смысле слова. Пошла в ближайшую лесополосу, вырыла яму под кустом, положила шахматы, засыпала, сверху хорошенько притоптала и забыла про них. Ей казалось, навсегда.
   Мама решила, что Вася должен заниматься музыкой, а папа настоял на теннисе. Бабушка не вмешивалась. Но на восьмой день рождения внука она приехала с подарком. Когда мама его увидела, то побелела и закатила глаза. Бабушка привезла огромную, инкрустированную перламутром, неподъемную шахматную доску и отливающие серебром и сусальным золотом фигуры – рыцарей. Все это в красивом чехле, фигуры – в бархатной коробке. Конем, если ударить по голове, спокойно можно убить. А под доской и похоронить. Так мама сказала.