Время шло. Госпожа Луазель уже не смеялась. Она говорила об Оливье. Он просто одержим своей девственностью, вся семья стала одержимая, только об этом и говорят. Бабуся выходит из-за стола, до того эти разговоры ее возмущают, запирается в своей комнате и плачет. Современное воспитание… дружба, товарищество, полная естественность и откровенность… Словом, говорят обо всем.
– Вы без всякой свинки превратите вашего Оливье в импотента, – серьезно заметила Натали. – Пока вы смотрите на воду, стоящую на огне, она никогда не закипит.
Верно… Дениза задумчиво разглядывала своп красивые руки, на пальце только обручальное кольцо. У них в семье еще и политические разногласия – муж коммунист, сама она сочувствующая, а Оливье придерживается противоположных взглядов… «Молодая нация»… Совсем свихнулся. Не хочется мне быть чересчур строгой к собственным детям.
По щеке Денизы скатилась слеза. Она вытащила носовой платочек.
– Странные у нас дети, мадам… Малыш такой отчаянный врун, что страшно становится. На прошлой неделе он стянул у меня из сумочки пять тысяч франков. Я буквально их обыскалась, для нас пять тысяч – большая сумма… Так я и не нашла денег, и не случайно – оказывается, Малыш угощал на нашей улице всех ребятишек! А ему и пяти еще нет. Вам повезло, что у вас нет детей.
– В таком случае отдайте мне Кристо, а? Вот видите!
– Ну, Кристо! – Лицо Денизы посветлело. – Удивительное создание, но не подумайте, что это легкий ребенок… Он может обходиться без посторонней помощи, точен, как швейцарские часы… Не знаю, кем он себя сейчас воображает, но еще недавно был космонавтом. Я просто счастлива, что он так охотно й вам идет. А главное, не стесняйтесь! Спрашивайте с него, пусть не сидит без дела, он все умеет – и по хозяйству, и на кухне, в чем надо подсобит… Вы и представить себе не можете, до чего он полезен в доме! Он все умеет, это настоящий гений домоводства… Сейчас я позвоню дяде Фердинану, скажу, чтобы он отправил к вам Кристо. Не думаю, чтобы дядя был в восторге от того, что ему навязали ребят… но ничего не поделаешь, пускай хоть на что-то сгодится. Зачем остался холостяком?! Были бы у него свои хлопоты, своя семья и не докучали бы ему чужие дети.
Совсем как Кристо, те же неожиданные повороты мысли. Мать ужасно на него походила, только чаще, чем он, смеялась.
IX. Пещера андроидов
X. Роковые игры
XI. Рождение замысла
– Вы без всякой свинки превратите вашего Оливье в импотента, – серьезно заметила Натали. – Пока вы смотрите на воду, стоящую на огне, она никогда не закипит.
Верно… Дениза задумчиво разглядывала своп красивые руки, на пальце только обручальное кольцо. У них в семье еще и политические разногласия – муж коммунист, сама она сочувствующая, а Оливье придерживается противоположных взглядов… «Молодая нация»… Совсем свихнулся. Не хочется мне быть чересчур строгой к собственным детям.
По щеке Денизы скатилась слеза. Она вытащила носовой платочек.
– Странные у нас дети, мадам… Малыш такой отчаянный врун, что страшно становится. На прошлой неделе он стянул у меня из сумочки пять тысяч франков. Я буквально их обыскалась, для нас пять тысяч – большая сумма… Так я и не нашла денег, и не случайно – оказывается, Малыш угощал на нашей улице всех ребятишек! А ему и пяти еще нет. Вам повезло, что у вас нет детей.
– В таком случае отдайте мне Кристо, а? Вот видите!
– Ну, Кристо! – Лицо Денизы посветлело. – Удивительное создание, но не подумайте, что это легкий ребенок… Он может обходиться без посторонней помощи, точен, как швейцарские часы… Не знаю, кем он себя сейчас воображает, но еще недавно был космонавтом. Я просто счастлива, что он так охотно й вам идет. А главное, не стесняйтесь! Спрашивайте с него, пусть не сидит без дела, он все умеет – и по хозяйству, и на кухне, в чем надо подсобит… Вы и представить себе не можете, до чего он полезен в доме! Он все умеет, это настоящий гений домоводства… Сейчас я позвоню дяде Фердинану, скажу, чтобы он отправил к вам Кристо. Не думаю, чтобы дядя был в восторге от того, что ему навязали ребят… но ничего не поделаешь, пускай хоть на что-то сгодится. Зачем остался холостяком?! Были бы у него свои хлопоты, своя семья и не докучали бы ему чужие дети.
Совсем как Кристо, те же неожиданные повороты мысли. Мать ужасно на него походила, только чаще, чем он, смеялась.
IX. Пещера андроидов
Через час явился сам Кристо, таща чемоданчик, а через руку у него был перекинут толстый свитер цвета бордо. Госпожа Луазель-мать – она же бабуся, – очевидно, купила оптом не меньше тонны такой шерсти и навязала для всех своих внучат различные изделия бордового цвета – свитера, носки, шарфы, перчатки, теплые шапочки… Из кармана Кристо вытащил зубную щетку, кусочек мыла, а из картонного чемоданчика – пижаму, две пары маленьких трусиков, две коротенькие рубашки, две пары носков и томик Жюля Верна.
– Я взял одного Жюля Верна… Подумал, что теперь ты расскажешь мне про «Игрока» все с начала до конца, ведь из-за каникул ты за него еще не бралась. Спать я буду в подвале? Это мама мне сказала, она не велит бояться автоматов, особенно ночью, я должен быть храбрым, потому что у Малыша свинка. Не понимаю, причем тут свинка.
– Ну, ясно же… Твоя мама имела в виду, что, раз Малыш заболел свинкой, это неприятно для всех – и для самого Малыша, и для мамы, и для всей вашей семьи… Мама боялась, что ты будешь мне мешать, но раз у Малыша свинка и другого выхода нет, ей пришлось отослать тебя к нам. Заметь, что мне твое присутствие не помешает, и я очень рада, что ты у нас поживешь… Но твоя мама считает, что ты должен быть храбрым мальчиком и не причинять нам хлопот, раз у Малыша свинка, и ей, хочешь не хочешь, пришлось поместить тебя у нас…
Кристо внимательно слушал Натали, но, когда она кончила, пожал худенькими плечами.
– И вовсе это не потому, что у Малыша свинка. Глупости какие.
Натали прервала спор, поднявшись с места. Никогда еще Кристо не видел, как она встает, передвигается… Если бы кони Марлп понеслись вдруг галопом, если бы одноножка Вандомская колонна начала вдруг прыгать вдоль улицы Кастильон, Кристо, пожалуй, не так удивился бы. В движениях Натали было что-то гармоничное, будто скользил по водам корабль, покидающий док; высокая, широкая в своем платье, как у королевы Помарэ, она, покачиваясь, легко шла по узкому коридору, ведущему в магазин.
Под самым потолком горела лампа с противовесом, ярко освещавшая только верстак Луиджи, в углах подвала залегли резкие тени. Мишетта сняла с продавленного дивана валявшиеся на нем вещи. И тут оказалось, что на сундуке стоит крошечная японочка с раскрытым веером в руке, а другой рукой она подносит к розовому своему личику маску… Раньше Кристо ее никогда не видел. Устраивая для Кристо ложе, Мишетта бесцеремонно отодвинула в сторону клоуна и фокусника с его летающей дамой… «Игрок в шахматы» находился на своем обычном месте; он сидел спиной к стене, положив левую руку на подушечку, лежавшую возле намалеванной на ящике шахматной доски, и, мягко округлив в локте правую руку, смотрел прямо перед собой единственным глазом, так как другой его глаз провалился внутрь черепа. Краска на его щеках и на ящике потрескалась, облупилась, побурела от грязи, ткань тюрбана и накинутого на плечи бурнуса посеклась, насквозь пропиталась пылью… Старый, ветхий турок.
– Скажи, Натали, а когда он играл с императрицей, он не был такой облезлый?
– Надо думать… Все стареют, и турки тоже.
– Императрица ведь была красивая, она не стала бы играть с таким уродом, да?
Мишетта окликнула Кристо, чтобы он помог ей расстелить на диване простыни.
– Зайди с другой стороны, тащи хорошенько… Какие только глупости лезут ему в голову… Твоя императрица ходила в шляпке, как старуха английская королева, носила на шее жемчуга, а шея у нее была морщинистая, будто у цыпленка, а корону небось стащила с кого-нибудь, и даже вместе с волосами… Отпусти немного конец, а то простыня криво лежит, сползет ночью…
Кристо не стал спорить с Мишеттой. На картинках Екатерина II была вроде Натали, она тоже была, толстая – откуда же у нее тогда цыплячья шея? – и не могла она носить на голове шляпку и корону одновременно, и потом императрицы сами ни с кем не дерутся и не вырывают волос. Ладно, он промолчит, не будет спорить, сейчас ему не до того. Сейчас главное то, что Малыш болен свинкой, а сам он переехал к Натали… Все это до того выводило Кристо из равновесия, что сквозь еще не совсем сошедший летний загар на щеках проступили два розовых пятна. Юркий и быстрый, словно ящерица, он скользил среди разрозненной мебели и самых удивительных вещей. Кроме японочки, здесь оказалось несколько электрических биллиардов, а рядом с турком – пианино с треугольным отверстием там, где полагается быть пюпитру, на который обычно ставят ноты… В треугольнике – валик перфорированной бумаги.
– Значит, вот кто снял у меня помещение? Здорово! – Это сказал Луиджи. – Иди сюда, я покажу тебе, как играет пианола – juke-box нашей юности. Никак не соберусь ее починить; а пока я просто ткну ее в спину, и она заиграет.
Послышался грудной протяжный хрип, и бумажный валик в треугольном отверстии начал вращаться, по клавишам пробежали невидимые руки – раздалась музыка, вычерчиваемая на клавиатуре, как строчка машинописного текста на листе бумаги. Длинные и короткие строчки, знаки восклицания, звукоподражания… Звуки отскакивали от голых кирпичных стен, как пинг-понговые мячики, терзали барабанные перепонки своим нескончаемым хрипом и бульканьем… Исполнялось что-то бравурное, гаммы пробегали из одного конца клавиатуры в другой, аккорды выжимали сразу несколько клавиш, трель билась между черными и белыми клавишами. Мишетта застыла, обеими руками прижав к груди подушку, на которую собиралась натянуть наволочку. Натали, сидевшая в дырявой качалке, раскачивалась в такт мелодии. Луиджи перебирал на столе какие-то бумажки. Пианола фальшивила, хрипела, но Кристо зачарованно смотрел на клавиатуру, по которой бегали невидимые пальцы. Потом валик замедлил ход, клавиши снова стали неподвижными и пианола замолкла. Мишетта натянула на подушку наволочку.
– Вот и все, на что способна теперь эта несчастная старушка… – Луиджи отложил в сторону свои бумаги. – Сейчас в твою честь я заведу juke-box, я его как раз починил. Если соскучишься ночью, можешь его завести. Смотри, вот жетон, бросишь его сюда, отсюда получишь обратно и заводи снова.
Потоки музыки, целое море лазури и золота затопили подвал с его полутенями, блестящего клоуна, декольте летающей дамы, атласное кимоно новой японочки, зеркальце хорошенькой «кокетки», гризетку у окошка, драгоценные камни, парчу, стальные инструменты на верстаке, черный и плоский подводный пик – Мишетту, доброго гнома Луиджи, колыхающуюся как волны Натали… В потоке бескрайних волн плавал, нырял Кристо, маленький морской конек, маленькая морская лошадка, похожий на шахматного коня, которого хранил в своем ящике старый турок. В juke-box погасли огни, музыка прекратилась. Праздник кончился.
– А теперь за дело… – Луиджи уткнулся в свои бумажки.
– Можешь здесь поиграть, только не разговаривай с Луиджи. – Натали поднялась с качалки. – Можешь даже пошуметь, ты ему не помешаешь. Он уже забыл, что ты здесь… А теперь, когда твое ложе готово, Мишетта пойдет сделает завтрак. А я ухожу к своему турку, я с приезда к нему еще не прикасалась. За завтраком увидимся, Кристо…
Натали в сопровождении Мишетты проплыла к двери, оставив Кристо среди автоматов и музыки, а спиной к нему сидел добрый, очень добрый гном.
– Я взял одного Жюля Верна… Подумал, что теперь ты расскажешь мне про «Игрока» все с начала до конца, ведь из-за каникул ты за него еще не бралась. Спать я буду в подвале? Это мама мне сказала, она не велит бояться автоматов, особенно ночью, я должен быть храбрым, потому что у Малыша свинка. Не понимаю, причем тут свинка.
– Ну, ясно же… Твоя мама имела в виду, что, раз Малыш заболел свинкой, это неприятно для всех – и для самого Малыша, и для мамы, и для всей вашей семьи… Мама боялась, что ты будешь мне мешать, но раз у Малыша свинка и другого выхода нет, ей пришлось отослать тебя к нам. Заметь, что мне твое присутствие не помешает, и я очень рада, что ты у нас поживешь… Но твоя мама считает, что ты должен быть храбрым мальчиком и не причинять нам хлопот, раз у Малыша свинка, и ей, хочешь не хочешь, пришлось поместить тебя у нас…
Кристо внимательно слушал Натали, но, когда она кончила, пожал худенькими плечами.
– И вовсе это не потому, что у Малыша свинка. Глупости какие.
Натали прервала спор, поднявшись с места. Никогда еще Кристо не видел, как она встает, передвигается… Если бы кони Марлп понеслись вдруг галопом, если бы одноножка Вандомская колонна начала вдруг прыгать вдоль улицы Кастильон, Кристо, пожалуй, не так удивился бы. В движениях Натали было что-то гармоничное, будто скользил по водам корабль, покидающий док; высокая, широкая в своем платье, как у королевы Помарэ, она, покачиваясь, легко шла по узкому коридору, ведущему в магазин.
Под самым потолком горела лампа с противовесом, ярко освещавшая только верстак Луиджи, в углах подвала залегли резкие тени. Мишетта сняла с продавленного дивана валявшиеся на нем вещи. И тут оказалось, что на сундуке стоит крошечная японочка с раскрытым веером в руке, а другой рукой она подносит к розовому своему личику маску… Раньше Кристо ее никогда не видел. Устраивая для Кристо ложе, Мишетта бесцеремонно отодвинула в сторону клоуна и фокусника с его летающей дамой… «Игрок в шахматы» находился на своем обычном месте; он сидел спиной к стене, положив левую руку на подушечку, лежавшую возле намалеванной на ящике шахматной доски, и, мягко округлив в локте правую руку, смотрел прямо перед собой единственным глазом, так как другой его глаз провалился внутрь черепа. Краска на его щеках и на ящике потрескалась, облупилась, побурела от грязи, ткань тюрбана и накинутого на плечи бурнуса посеклась, насквозь пропиталась пылью… Старый, ветхий турок.
– Скажи, Натали, а когда он играл с императрицей, он не был такой облезлый?
– Надо думать… Все стареют, и турки тоже.
– Императрица ведь была красивая, она не стала бы играть с таким уродом, да?
Мишетта окликнула Кристо, чтобы он помог ей расстелить на диване простыни.
– Зайди с другой стороны, тащи хорошенько… Какие только глупости лезут ему в голову… Твоя императрица ходила в шляпке, как старуха английская королева, носила на шее жемчуга, а шея у нее была морщинистая, будто у цыпленка, а корону небось стащила с кого-нибудь, и даже вместе с волосами… Отпусти немного конец, а то простыня криво лежит, сползет ночью…
Кристо не стал спорить с Мишеттой. На картинках Екатерина II была вроде Натали, она тоже была, толстая – откуда же у нее тогда цыплячья шея? – и не могла она носить на голове шляпку и корону одновременно, и потом императрицы сами ни с кем не дерутся и не вырывают волос. Ладно, он промолчит, не будет спорить, сейчас ему не до того. Сейчас главное то, что Малыш болен свинкой, а сам он переехал к Натали… Все это до того выводило Кристо из равновесия, что сквозь еще не совсем сошедший летний загар на щеках проступили два розовых пятна. Юркий и быстрый, словно ящерица, он скользил среди разрозненной мебели и самых удивительных вещей. Кроме японочки, здесь оказалось несколько электрических биллиардов, а рядом с турком – пианино с треугольным отверстием там, где полагается быть пюпитру, на который обычно ставят ноты… В треугольнике – валик перфорированной бумаги.
– Значит, вот кто снял у меня помещение? Здорово! – Это сказал Луиджи. – Иди сюда, я покажу тебе, как играет пианола – juke-box нашей юности. Никак не соберусь ее починить; а пока я просто ткну ее в спину, и она заиграет.
Послышался грудной протяжный хрип, и бумажный валик в треугольном отверстии начал вращаться, по клавишам пробежали невидимые руки – раздалась музыка, вычерчиваемая на клавиатуре, как строчка машинописного текста на листе бумаги. Длинные и короткие строчки, знаки восклицания, звукоподражания… Звуки отскакивали от голых кирпичных стен, как пинг-понговые мячики, терзали барабанные перепонки своим нескончаемым хрипом и бульканьем… Исполнялось что-то бравурное, гаммы пробегали из одного конца клавиатуры в другой, аккорды выжимали сразу несколько клавиш, трель билась между черными и белыми клавишами. Мишетта застыла, обеими руками прижав к груди подушку, на которую собиралась натянуть наволочку. Натали, сидевшая в дырявой качалке, раскачивалась в такт мелодии. Луиджи перебирал на столе какие-то бумажки. Пианола фальшивила, хрипела, но Кристо зачарованно смотрел на клавиатуру, по которой бегали невидимые пальцы. Потом валик замедлил ход, клавиши снова стали неподвижными и пианола замолкла. Мишетта натянула на подушку наволочку.
– Вот и все, на что способна теперь эта несчастная старушка… – Луиджи отложил в сторону свои бумаги. – Сейчас в твою честь я заведу juke-box, я его как раз починил. Если соскучишься ночью, можешь его завести. Смотри, вот жетон, бросишь его сюда, отсюда получишь обратно и заводи снова.
Потоки музыки, целое море лазури и золота затопили подвал с его полутенями, блестящего клоуна, декольте летающей дамы, атласное кимоно новой японочки, зеркальце хорошенькой «кокетки», гризетку у окошка, драгоценные камни, парчу, стальные инструменты на верстаке, черный и плоский подводный пик – Мишетту, доброго гнома Луиджи, колыхающуюся как волны Натали… В потоке бескрайних волн плавал, нырял Кристо, маленький морской конек, маленькая морская лошадка, похожий на шахматного коня, которого хранил в своем ящике старый турок. В juke-box погасли огни, музыка прекратилась. Праздник кончился.
– А теперь за дело… – Луиджи уткнулся в свои бумажки.
– Можешь здесь поиграть, только не разговаривай с Луиджи. – Натали поднялась с качалки. – Можешь даже пошуметь, ты ему не помешаешь. Он уже забыл, что ты здесь… А теперь, когда твое ложе готово, Мишетта пойдет сделает завтрак. А я ухожу к своему турку, я с приезда к нему еще не прикасалась. За завтраком увидимся, Кристо…
Натали в сопровождении Мишетты проплыла к двери, оставив Кристо среди автоматов и музыки, а спиной к нему сидел добрый, очень добрый гном.
X. Роковые игры
Если бы Кристо не поселился в подземном погребе-кладовой у Петраччи, он не проводил бы ночей один в обществе автоматов, механических биллиардов, разнообразных аппаратов, музыкальных ящиков и всякой всячины: отверток, клещей, английских ключей, ламп, электрических проводов и батареек, кусков стекла, обрезков материи, толя, ваты, картона, бечевок, проволоки, золотой и серебряной фольги, кукольных голов в париках и без париков, рук и ног из папье-маше и фарфора… Один в четырех стенах… Никогда в жизни он еще не бывал один, ни днем, ни ночью. Спал он дома в одной комнате с Малышом и Миньоной, Миньона помещалась за ширмой. И вот он один, и все в полном его распоряжении – и пространство подвала, и тишина… Глубокий, огромный, темный даже днем подвал – на уровне тротуара приходились только четвертушки окон – приобретал ночами иные размеры… Блестки, тюль, атлас начинали сверкать, как на театральных подмостках; клоуны, музыканты, танцовщицы, полишинели, обезьяны, птички принимали нарочито театральные позы… Кристо не боялся; это же куклы, такие же глупенькие, как куклы Миньоны, с той лишь разницей, что искусные люди научили их делать несколько движений, вот они и повторяют их без конца. Кристо снова и снова заводил игрушки, включал электрические автоматы, но повторение все одних и тех же жестов, улыбок, взглядов, вся эта застывшая иллюзия вскоре привела его в странное и возбужденное состояние духа. Первые дни после водворения у Петраччи он ходил бледный и нервный.
– Слишком много ты возишься с автоматами, – догадалась Натали, которую нельзя было провести, – пари держу, что ты их целые ночи напролет заводишь.
– Иногда, – признался Кристо. – Они меня раздражают.
– Тогда потрудись их не трогать, балбес ты этакий, – рассердился Луиджи.
Но когда Луиджи начал чинить хоровод танцовщиц, каждая величиной с детскую ладошку, все на свете померкло в глазах Кристо. С этих-то крошечных танцовщиц, которые кружились сначала в одну сторону, а потом в другую под звуки тоненькой музыки, готовой, казалось, оборваться в любую минуту, все и пошло – Кристо пристрастился к механизмам. Все прочее отступило на задний план, и остались лишь винтики и пружинки, а главное – их загадочное взаимодействие, то, как они сцеплены, связаны, как они вращаются, как движутся вперед, потом назад, раскачиваются. С двумя танцовщицами из шести что-то не ладилось, они не желали слушаться завода… Сидя у стола, Луиджи исследовал механизм, старался обнаружить сносившуюся или заржавевшую деталь, заменял новой, которую раскапывал среди завала на верстаке, подпиливал, смазывал, подвинчивал, подтягивал. Проходили часы – короче самой короткой секунды. Когда танцовщицы плавно закружились все разом и музыка заиграла так, что не пропадало ни одной нотки, Кристо очнулся и обнаружил, что сидит на своей табуретке.
– Завтра мы их почистим и подкрасим… Что это у тебя такой странный вид? Ты здоров? Ого, уже восемь часов! Ты еще не ел, должно быть от этого…
Ни тот, ни другой даже не заметили Мишетты, хотя она дважды заглядывала в подвал.
Кристо жил в царстве поделок – то смотрел, как работает Луиджи, то играл один, что-то мастерил, что-то строил… Иной раз спрашивал у Луиджи совета, напряженно слушал его, переносясь в другой мир, будто читал заманчивую книгу, забывая о собственном существовании, не чувствуя собственного тела. Он не приставал к Луиджи, догадывался, когда тому хочется поработать спокойно, и устроил себе в подвале на садовом столе собственный уголок. Не усложнил он и жизни Мишетты, сам стелил за собой постель, помогал ей накрывать на стол, любил заглянуть в мастерские Петраччи, помещавшиеся во дворе дома № 34, и являлся к Натали, как и прежде, с визитом, пока в столовую еще не набились обычные гости. Мать Кристо звонила каждый день, и каждый день, остановись на минутку другую у окна магазина, посылала сынишке через стекло витрины воздушные поцелуи и улыбки. Случалось, она держала на поводке двух пуделей; которые визжали, лаяли и натягивали сворку. Приходила также и бабуся, госпожа Луазель-старшая, пожелать Кристо через стекло доброго утра – видеть внука и не слышать, не иметь возможности поцеловать его было выше ее сил. Бабуся вытаскивала носовой платок и поспешно удалялась. Господин Луазель рано утром, проезжая на своей малолитражке, гудел, махал рукой «здрасьте, здрасьте» и катил дальше.
Потом Лундяш высылал Кристо из магазина. Клиенты любили поговорить с хозяином приватно, да и сам Луиджи не так уж горел желанием отвечать на многочисленные вопросы мальчугана. Владельцы игорных автоматов, люди не всегда… Тем более что Кристо уже изложил свою точку зрения на азартные игры: должен существовать способ, позволяющий исчислить все случаи… и наверняка выигрывать. Луиджи отрезал: случай не поддается исчислению, главное, не болтайся ты здесь. К тому же все аппараты для азартных игр во Франции запрещены, заруби себе это на носу. Сейчас разрешены только игры, требующие ловкости, скажем электрический биллиард… II давай-ка лучше поговорим о чем-нибудь другом… Почему на клиенте была розовая рубашка? Откуда же я знаю! Не заметил я его перстня. Не заметил, что у него противная физиономия. Слушай, поговорим о чем-нибудь другом, а?… Иди куда хочешь, только не торчи в магазине! Да, да, можешь заглянуть в мастерские.
Этой милости Кристо удостоился только благодаря чрезвычайным обстоятельствам, в которых он очутился. Кристо подымался по расшатанной лестнице, которая брала начало на мощеном дворе дома № 32 и вела прямо в первую мастерскую, самую большую, с машинами. Рабочие встречали его улыбкой. Кристо знал их всех в лицо, но здесь, у станков, они были какие-то совсем другие. Когда Кристо пришел сюда в первый раз, с машинами его познакомил низенький старичок, по имени Андре. Среди всех этих токарных. станков, электропаяльников, сверлильных станков с целым набором различных сверл, пил для дерева Кристо сразу выделил большие ножницы для резания металла: они были похожи на полузакрытый глаз, который в этой безобидной мастерской высматривал его, Кристо, своим палаческим взглядом. «Вот бы ими маникюр сделать!» – сказал Кристо, для верности пряча руки за спину, а Андре покачал головой: «Смотри, не трогай!» И с тех пор всякий раз, когда Кристо проходил по огромной мастерской и чувствовал на себе взгляд этого по-восточному подмалеванного черной тушью глаза, он поспешно опускал веки. Когда ножницы работали и концы их широко раздвигались, они уже не походили на глаз и послушно резали металлические полосы, которые им подсовывали.
Затем Андре подвел Кристо к молодому рабочему и сказал: «Побудь с Марселем, сынок, он тебе объяснит что к чему» – и вернулся к своим ножницам. Кристо, стоя рядом с Марселем, ждал, но тот, видно, ничего не собирался объяснять. Он склонился над маленьким голым человечком, установленным на подставке, с круглым, тоже голым, без парика, черепом, с повисшими в суставах ножками. Металлические проволочки соединяли ручки и ножки человека со спрятанным в цоколе механизмом. Наконец Кристо не выдержал:
– Что это такое? Как он движется?
– Кулачковый вал, – ответил Марсель, показывая на находящийся внутри вал, на который были нанизаны детали различных конфигураций, и включил механизм: вал начал вращаться, и человечек согнул руку в локте, поднял ее, повернул голову налево, повернул ее направо. Все его жесты были до странности похожи на жесты живого человека, подражание здесь достигало совершенства.
– Как же он движется? – Кристо даже рот раскрыл от удивления.
– Вал вращается… движение через проволоку сообщается кукле. От этих кулачков зависит движение куклы и продолжительность завода. Вот я и определяю конфигурацию этих кулачков.
– А проволока? Ее видно.
– Куклы же одетые, дурачок! Это пастух.
Марсель изъяснялся телеграфным стилем и ничего не объяснял, но он был молодой, п Кристо в его обществе не чувствовал смущения. Потом Марсель повел Кристо в соседнее помещение поменьше размером, где находилась инструментальная. Тыча пальцем, он объявлял без передышки: «Токарный станок… сверлильный станок… тиски…», как будто Кристо мог что-нибудь понять. Отсюда он провел Кристо в неуютный коридорчик, где под ногами расходились доски пола, а стены, некогда побеленные известкой, облупились и на них висели железные листы, связки металлических деталей. «Исторический музей», – сказал Марсель и снял с гвоздя большое проволочное кольцо, на котором вместо ключей болтались кусочки металла. «Внутренности автоматов, – пояснил он. – Здесь образцы механизмов каждого автомата, выпущенные фирмой Петраччи». И он снова надел на гвоздь проволочное кольцо.
Коридор вел в темную, тускло освещенную комнату. «Картонажная, – объяснил Марсель. – Побудь здесь, а потом приходи ко мне. У меня под лестницей есть свой чуланчик».
– Значит, пришел учиться? – Мастер картонажного Цеха оказался брюзгой. – Только предупреждаю, у меня ничему не научишься… Там, где американцы делают в два приема все три операции, я трачу несколько часов. Беру бумагу и вклеиваю в полую часть гипсовой маски лист за листом… Муляж делается по модели госпожи Петраччи… Лист за листом, пока наконец не получится, скажем, картонное туловище собаки. А американцы выливают в форму особый состав и дают ему затвердеть. Картонажные работы вручную! А они там в два приема производят три операции… Ну и гады! А главное, поди узнай, с чем они работают… Говорят, что-то вроде каучука… Даже господину Луиджи, а уж на что он ловок, не удалось ничего узнать. Вот за той дверью, сынок, находится швейная мастерская. Иди туда. Когда тебе надоест, работницы покажут, где выход…
В швейной мастерской Кристо с первого же дня встретили улыбками, так его забаловали, что он полюбил сюда ходить. Ласковее всех с ним обращалась длинная Мари, и Кристо преимущественно держался поблизости от нее. Мастерская, загроможденная, как чулан. С потолка местами осыпалась штукатурка, обнажив массивные коричневые балки, оконные стекла до того грязные, что вполне можно было обходиться без занавесок. Все здесь было колченогое – табуретки, стулья с продавленными сиденьями, была даже хромоножка Сели, самая молоденькая из пяти работниц, которая всегда припасала для Кристо конфетку. Прочно стоял на ногах только стол, занимавший почти всю комнату, тяжелый, громоздкий, широкий, незыблемый. Работницы сидели вокруг этого стола, заваленного скелетиками игрушек, показывавших свои металлические внутренности, куклами без платьиц, медвежатами и кошками без шкурки. Обрезки материи, кусочки кроличьего меха валялись прямо среди игрушек; в центре стола на спиртовке варился клей. Стены почти сплошь, сверху донизу, были увешаны пакетами, где хранились лекала, по которым работницы выкраивали куклам платья, будто для живого человека. Тут же красовались портреты кинозвезд, приколотые к стене прямо булавками, и репродукции с известных картин, бог весть как сюда попавшие. Работницы одевали на медвежат, зайчиков, кошек меховые рукавчики, меховые штанишки, обтягивали мехом спинку и животик, затем сшивали все вместе и подключали каждую уже одетую игрушку к находившемуся посреди стола штепселю: одевая игрушку, недолго и повредить механизм, а механизм штука деликатная. Маленькие игрушки, полностью экипированные и готовые к отправке, ждали очереди на полках, большие – прямо на полу с рассохшимися досками. Иногда поступал заказ на нестандартно большую вещь, которую делали в единственном экземпляре, скажем, слона величиной с Кристо. Кристо увидел слона, только когда его покрасили и поставили сушить рядом с костюмерной. Когда слон подымал хобот, оттуда начинала бить тоненькая струйка воды, струйка попадала в зайчика, сидевшего напротив, и зайчик открывал зонтик! Кристо хохотал, как будто его щекотали, а когда он хохотал, то становился ужасно похож на свою маму. Слона, пускавшего струйку воды, и зайчика с зонтиком быстро отправили заказчику, так что Кристо они еще не успели надоесть. Иначе со слоном произошло бы то же самое, что и со всеми прочими игрушками: увидев новый автомат, Кристо поначалу хохотал и веселился, но вскоре эти без устали повторявшиеся движения начинали действовать ему на нервы и он становился просто невыносимым. Луиджи подарил ему несколько старых заводных игрушек. Кристо разбирал, а потом собирал их и стал гораздо спокойнее, узнав, что у них там в животе и почему они движутся, он теперь более снисходительно относился к этим несчастным болванчикам, которые только и умеют, что повторять какой-нибудь один трюк. Но механик, создавший механизм, вызвавший к жизни все эти жесты и трюки, был человек хитроумный, и из уважения к механику Кристо забывал о смехотворно нелепых жестах заводных игрушек.
– Слишком много ты возишься с автоматами, – догадалась Натали, которую нельзя было провести, – пари держу, что ты их целые ночи напролет заводишь.
– Иногда, – признался Кристо. – Они меня раздражают.
– Тогда потрудись их не трогать, балбес ты этакий, – рассердился Луиджи.
Но когда Луиджи начал чинить хоровод танцовщиц, каждая величиной с детскую ладошку, все на свете померкло в глазах Кристо. С этих-то крошечных танцовщиц, которые кружились сначала в одну сторону, а потом в другую под звуки тоненькой музыки, готовой, казалось, оборваться в любую минуту, все и пошло – Кристо пристрастился к механизмам. Все прочее отступило на задний план, и остались лишь винтики и пружинки, а главное – их загадочное взаимодействие, то, как они сцеплены, связаны, как они вращаются, как движутся вперед, потом назад, раскачиваются. С двумя танцовщицами из шести что-то не ладилось, они не желали слушаться завода… Сидя у стола, Луиджи исследовал механизм, старался обнаружить сносившуюся или заржавевшую деталь, заменял новой, которую раскапывал среди завала на верстаке, подпиливал, смазывал, подвинчивал, подтягивал. Проходили часы – короче самой короткой секунды. Когда танцовщицы плавно закружились все разом и музыка заиграла так, что не пропадало ни одной нотки, Кристо очнулся и обнаружил, что сидит на своей табуретке.
– Завтра мы их почистим и подкрасим… Что это у тебя такой странный вид? Ты здоров? Ого, уже восемь часов! Ты еще не ел, должно быть от этого…
Ни тот, ни другой даже не заметили Мишетты, хотя она дважды заглядывала в подвал.
Кристо жил в царстве поделок – то смотрел, как работает Луиджи, то играл один, что-то мастерил, что-то строил… Иной раз спрашивал у Луиджи совета, напряженно слушал его, переносясь в другой мир, будто читал заманчивую книгу, забывая о собственном существовании, не чувствуя собственного тела. Он не приставал к Луиджи, догадывался, когда тому хочется поработать спокойно, и устроил себе в подвале на садовом столе собственный уголок. Не усложнил он и жизни Мишетты, сам стелил за собой постель, помогал ей накрывать на стол, любил заглянуть в мастерские Петраччи, помещавшиеся во дворе дома № 34, и являлся к Натали, как и прежде, с визитом, пока в столовую еще не набились обычные гости. Мать Кристо звонила каждый день, и каждый день, остановись на минутку другую у окна магазина, посылала сынишке через стекло витрины воздушные поцелуи и улыбки. Случалось, она держала на поводке двух пуделей; которые визжали, лаяли и натягивали сворку. Приходила также и бабуся, госпожа Луазель-старшая, пожелать Кристо через стекло доброго утра – видеть внука и не слышать, не иметь возможности поцеловать его было выше ее сил. Бабуся вытаскивала носовой платок и поспешно удалялась. Господин Луазель рано утром, проезжая на своей малолитражке, гудел, махал рукой «здрасьте, здрасьте» и катил дальше.
Потом Лундяш высылал Кристо из магазина. Клиенты любили поговорить с хозяином приватно, да и сам Луиджи не так уж горел желанием отвечать на многочисленные вопросы мальчугана. Владельцы игорных автоматов, люди не всегда… Тем более что Кристо уже изложил свою точку зрения на азартные игры: должен существовать способ, позволяющий исчислить все случаи… и наверняка выигрывать. Луиджи отрезал: случай не поддается исчислению, главное, не болтайся ты здесь. К тому же все аппараты для азартных игр во Франции запрещены, заруби себе это на носу. Сейчас разрешены только игры, требующие ловкости, скажем электрический биллиард… II давай-ка лучше поговорим о чем-нибудь другом… Почему на клиенте была розовая рубашка? Откуда же я знаю! Не заметил я его перстня. Не заметил, что у него противная физиономия. Слушай, поговорим о чем-нибудь другом, а?… Иди куда хочешь, только не торчи в магазине! Да, да, можешь заглянуть в мастерские.
Этой милости Кристо удостоился только благодаря чрезвычайным обстоятельствам, в которых он очутился. Кристо подымался по расшатанной лестнице, которая брала начало на мощеном дворе дома № 32 и вела прямо в первую мастерскую, самую большую, с машинами. Рабочие встречали его улыбкой. Кристо знал их всех в лицо, но здесь, у станков, они были какие-то совсем другие. Когда Кристо пришел сюда в первый раз, с машинами его познакомил низенький старичок, по имени Андре. Среди всех этих токарных. станков, электропаяльников, сверлильных станков с целым набором различных сверл, пил для дерева Кристо сразу выделил большие ножницы для резания металла: они были похожи на полузакрытый глаз, который в этой безобидной мастерской высматривал его, Кристо, своим палаческим взглядом. «Вот бы ими маникюр сделать!» – сказал Кристо, для верности пряча руки за спину, а Андре покачал головой: «Смотри, не трогай!» И с тех пор всякий раз, когда Кристо проходил по огромной мастерской и чувствовал на себе взгляд этого по-восточному подмалеванного черной тушью глаза, он поспешно опускал веки. Когда ножницы работали и концы их широко раздвигались, они уже не походили на глаз и послушно резали металлические полосы, которые им подсовывали.
Затем Андре подвел Кристо к молодому рабочему и сказал: «Побудь с Марселем, сынок, он тебе объяснит что к чему» – и вернулся к своим ножницам. Кристо, стоя рядом с Марселем, ждал, но тот, видно, ничего не собирался объяснять. Он склонился над маленьким голым человечком, установленным на подставке, с круглым, тоже голым, без парика, черепом, с повисшими в суставах ножками. Металлические проволочки соединяли ручки и ножки человека со спрятанным в цоколе механизмом. Наконец Кристо не выдержал:
– Что это такое? Как он движется?
– Кулачковый вал, – ответил Марсель, показывая на находящийся внутри вал, на который были нанизаны детали различных конфигураций, и включил механизм: вал начал вращаться, и человечек согнул руку в локте, поднял ее, повернул голову налево, повернул ее направо. Все его жесты были до странности похожи на жесты живого человека, подражание здесь достигало совершенства.
– Как же он движется? – Кристо даже рот раскрыл от удивления.
– Вал вращается… движение через проволоку сообщается кукле. От этих кулачков зависит движение куклы и продолжительность завода. Вот я и определяю конфигурацию этих кулачков.
– А проволока? Ее видно.
– Куклы же одетые, дурачок! Это пастух.
Марсель изъяснялся телеграфным стилем и ничего не объяснял, но он был молодой, п Кристо в его обществе не чувствовал смущения. Потом Марсель повел Кристо в соседнее помещение поменьше размером, где находилась инструментальная. Тыча пальцем, он объявлял без передышки: «Токарный станок… сверлильный станок… тиски…», как будто Кристо мог что-нибудь понять. Отсюда он провел Кристо в неуютный коридорчик, где под ногами расходились доски пола, а стены, некогда побеленные известкой, облупились и на них висели железные листы, связки металлических деталей. «Исторический музей», – сказал Марсель и снял с гвоздя большое проволочное кольцо, на котором вместо ключей болтались кусочки металла. «Внутренности автоматов, – пояснил он. – Здесь образцы механизмов каждого автомата, выпущенные фирмой Петраччи». И он снова надел на гвоздь проволочное кольцо.
Коридор вел в темную, тускло освещенную комнату. «Картонажная, – объяснил Марсель. – Побудь здесь, а потом приходи ко мне. У меня под лестницей есть свой чуланчик».
– Значит, пришел учиться? – Мастер картонажного Цеха оказался брюзгой. – Только предупреждаю, у меня ничему не научишься… Там, где американцы делают в два приема все три операции, я трачу несколько часов. Беру бумагу и вклеиваю в полую часть гипсовой маски лист за листом… Муляж делается по модели госпожи Петраччи… Лист за листом, пока наконец не получится, скажем, картонное туловище собаки. А американцы выливают в форму особый состав и дают ему затвердеть. Картонажные работы вручную! А они там в два приема производят три операции… Ну и гады! А главное, поди узнай, с чем они работают… Говорят, что-то вроде каучука… Даже господину Луиджи, а уж на что он ловок, не удалось ничего узнать. Вот за той дверью, сынок, находится швейная мастерская. Иди туда. Когда тебе надоест, работницы покажут, где выход…
В швейной мастерской Кристо с первого же дня встретили улыбками, так его забаловали, что он полюбил сюда ходить. Ласковее всех с ним обращалась длинная Мари, и Кристо преимущественно держался поблизости от нее. Мастерская, загроможденная, как чулан. С потолка местами осыпалась штукатурка, обнажив массивные коричневые балки, оконные стекла до того грязные, что вполне можно было обходиться без занавесок. Все здесь было колченогое – табуретки, стулья с продавленными сиденьями, была даже хромоножка Сели, самая молоденькая из пяти работниц, которая всегда припасала для Кристо конфетку. Прочно стоял на ногах только стол, занимавший почти всю комнату, тяжелый, громоздкий, широкий, незыблемый. Работницы сидели вокруг этого стола, заваленного скелетиками игрушек, показывавших свои металлические внутренности, куклами без платьиц, медвежатами и кошками без шкурки. Обрезки материи, кусочки кроличьего меха валялись прямо среди игрушек; в центре стола на спиртовке варился клей. Стены почти сплошь, сверху донизу, были увешаны пакетами, где хранились лекала, по которым работницы выкраивали куклам платья, будто для живого человека. Тут же красовались портреты кинозвезд, приколотые к стене прямо булавками, и репродукции с известных картин, бог весть как сюда попавшие. Работницы одевали на медвежат, зайчиков, кошек меховые рукавчики, меховые штанишки, обтягивали мехом спинку и животик, затем сшивали все вместе и подключали каждую уже одетую игрушку к находившемуся посреди стола штепселю: одевая игрушку, недолго и повредить механизм, а механизм штука деликатная. Маленькие игрушки, полностью экипированные и готовые к отправке, ждали очереди на полках, большие – прямо на полу с рассохшимися досками. Иногда поступал заказ на нестандартно большую вещь, которую делали в единственном экземпляре, скажем, слона величиной с Кристо. Кристо увидел слона, только когда его покрасили и поставили сушить рядом с костюмерной. Когда слон подымал хобот, оттуда начинала бить тоненькая струйка воды, струйка попадала в зайчика, сидевшего напротив, и зайчик открывал зонтик! Кристо хохотал, как будто его щекотали, а когда он хохотал, то становился ужасно похож на свою маму. Слона, пускавшего струйку воды, и зайчика с зонтиком быстро отправили заказчику, так что Кристо они еще не успели надоесть. Иначе со слоном произошло бы то же самое, что и со всеми прочими игрушками: увидев новый автомат, Кристо поначалу хохотал и веселился, но вскоре эти без устали повторявшиеся движения начинали действовать ему на нервы и он становился просто невыносимым. Луиджи подарил ему несколько старых заводных игрушек. Кристо разбирал, а потом собирал их и стал гораздо спокойнее, узнав, что у них там в животе и почему они движутся, он теперь более снисходительно относился к этим несчастным болванчикам, которые только и умеют, что повторять какой-нибудь один трюк. Но механик, создавший механизм, вызвавший к жизни все эти жесты и трюки, был человек хитроумный, и из уважения к механику Кристо забывал о смехотворно нелепых жестах заводных игрушек.
XI. Рождение замысла
После Луиджи самым большим авторитетом в области механики и предметом постоянного восхищения Кристо был молодой рабочий Марсель, который пригласил его к себе в чуланчик под деревянной лестницей во дворе. Луиджи отдал в собственность Марселя для его личных работ этот чуланчик, считая, как и Кристо, что Марсель человек исключительных способностей. Кристо повадился ходить в чуланчик каждый божий день. Марсель объяснял не так хорошо, как Луиджи; некоторые вещи казались ему настолько простыми, что Кристо никак не удавалось заставить его понять, что он, Кристо, ничего не понимает. Марсель мастерил разные забавные штучки, которые затем продавал на Бульварах, чтобы подработать. Но как ему удавалось уговаривать покупателей, раз он от силы произносил одно слово в час, был вроде немой? Недаром же его в мастерских прозвали Марсель Великий Немой. Когда они сидели в чуланчике вдвоем, Кристо – болтун от природы, так же как и его мать, – говорил еще больше, чем обычно, а Марсель тем временем молча трудился над крошечным пожарным, который лез вверх по проволоке: для этого требовалось тихонько потягивать одной рукой кольцо на конце веревки, которую держали вертикально в другой руке; при каждом легком подергивании пожарный маленькими скачками передвигался вверх по веревке. Так как Марсель изготовлял пожарных дюжинами, Кристо, приглядевшись к работе, научился пропускать проволочки в отверстия на ногах и руках пожарного, вырезанного из легкого металла, но никак не мог взять в толк, почему пожарный соглашается лезть вверх. Кое-какие секреты Марселя были столь очевидны, что вам оставалось только воскликнуть: «Ну, ясно! Как это я не додумался!» Другие были хитроумнее, но Марсель ничего не объяснял, а только говорил: «Разбери и посмотри сам». А потом: «Собери и сам посмотри!»
Марсель недавно пришел из армии и с виду был настоящий деревенский парень, который вдруг нежданно-негаданно очутился в Париже. Но на самом же деле Париж не был загадкой для этого сына Монмартра. Сам того не желая, Марсель вводил людей в заблуждение – хоть этот рослый парень и казался вялым и неуклюжим, был звездой и гордостью своей футбольной команды. И Луиджи, узнав Марселя поближе, устраивал так, чтобы при заключении торговых сделок, при подписании всяких документов Марсель находился с ним рядом, у того было непогрешимое чутье, позволявшее безошибочно разгадывать козни противной стороны. И наконец он был превосходный шахматист, и именно с ним Кристо сыграл свою первую партию в шахматы.
В сущности, загадочное молчание Марселя Великого Немого пошло на пользу Кристо не меньше, чем объяснения Луиджи. Разбирая и собирая маленьких пожарных – Кристо уносил их к себе в подвал и, дрожа от нетерпения, ломал над ними голову, – он наконец докопался. В один незабываемый день он притащил Марселю пожарного, которого сам собрал из частей и который ловко, лез вверх по веревочке. Марсель поздравил его улыбкой – возможно, именно с такой улыбкой на лице он продавал своих пожарных, заменяя обычные разглагольствования торговцев, – и проговорил: «Хорошо!» Эта похвала до такой степени разожгла любовь Кристо к Марселю, что он решил поверить ему самую тайную свою мечту, хотя дружба их длилась неполных три недели.
Марсель недавно пришел из армии и с виду был настоящий деревенский парень, который вдруг нежданно-негаданно очутился в Париже. Но на самом же деле Париж не был загадкой для этого сына Монмартра. Сам того не желая, Марсель вводил людей в заблуждение – хоть этот рослый парень и казался вялым и неуклюжим, был звездой и гордостью своей футбольной команды. И Луиджи, узнав Марселя поближе, устраивал так, чтобы при заключении торговых сделок, при подписании всяких документов Марсель находился с ним рядом, у того было непогрешимое чутье, позволявшее безошибочно разгадывать козни противной стороны. И наконец он был превосходный шахматист, и именно с ним Кристо сыграл свою первую партию в шахматы.
В сущности, загадочное молчание Марселя Великого Немого пошло на пользу Кристо не меньше, чем объяснения Луиджи. Разбирая и собирая маленьких пожарных – Кристо уносил их к себе в подвал и, дрожа от нетерпения, ломал над ними голову, – он наконец докопался. В один незабываемый день он притащил Марселю пожарного, которого сам собрал из частей и который ловко, лез вверх по веревочке. Марсель поздравил его улыбкой – возможно, именно с такой улыбкой на лице он продавал своих пожарных, заменяя обычные разглагольствования торговцев, – и проговорил: «Хорошо!» Эта похвала до такой степени разожгла любовь Кристо к Марселю, что он решил поверить ему самую тайную свою мечту, хотя дружба их длилась неполных три недели.