Страница:
Откуда же взялась эта комбинированная система самовредительства? У нас много говорят в таких случаях о просчетах, причем всегда оказывается виноват какой-нибудь дальний родственник, по возможности худородный. Но тут
просчета не было. Все расчеты были сделаны заранее. Все учреждения были предупреждены. Соответственные документы с точными выкладкам,и имеются в надлежащих архивах. Роковую роль сыграл советский "феодализм", который, как нас учат в отношении Китая -- неизбежно сращивается с бюрократизмом, с мандаринством, а иногда из этого последнего ведет свое происхождение. Чубарь и прочие украинские мандарины разворачивали никопольский марганец под "собственным" углом зрения. Харьковский угол зрения пришел в противоречие с общегосударственным. При режиме централизованной пролетарской диктатуры вопрос можно было бы сравнительно легко разрешить к выгоде для всего Союза, а значит, и для Украины. Но при методах бюрократического феодализма все опрокидывается на голову. По соображениям совершенно не марганцевого порядка оказалось совершенно невозможным причинять огорчение Чубарю, иначе могло бы получиться изменение "соотношения сил". Здесь был не экономический просчет, а политический расчет, только в корне гнилой.
Никаких данных о работе Никополя в данное время и о взаимоотношениях его с Чиатурами у меня нет. Но общее положение мирового рынка, насколько могу понять, вряд ли принесло Никополю те чудеса, на которые харьковское руководство, вопреки здравому смыслу, рассчитывало: а это не может не означать миллионных убытков. Таково мое предположение. Может быть, Вы его проверите и опубликуете результаты? Если окажется, что я ошибаюсь, я первый буду рад.
Но вернемся к Днепрострою.
При Вашем неряшливом подходе к фактам у меня нет никакого основания верить Вам, что Днепрострой оказался преждевременным. Гораздо вероятнее второе Ваше уверение, что строится он плохо. Но я-то тут причем? Не предвосхищайте Гусевых, Куусиненов, Мануильоких, Пепперов, Лядовых и прочих политических приживальщиков, которые будут доказывать, что я несу ответственность за грехи не только Днепростроя, но и Турксиба, с которым живу сейчас по соседству.
* * *
"Подумайте об этом,-- не унимаетесь Вы,-- вдумайтесь в Днепрострой и пересмотрите свою программу индустриализации, в которую Вы, к сожалению, партию увлекли".
"Увлек"? Как же это так? Сверхиндустриализация осуждена на всех соборах. Партия высказалась против нее со
всей необходимой монолитностью. Литературные приживальщики написали на эту тему не одну сотню брошюр. Горы шпаргалок распространены по всей стране и, можно сказать, по всему миру. И все на тему о том, что "троцкизм" означает ограбление мужика для сверхиндустриализации. А теперь вдруг оказывается, что в эту преступную программу Троцкий, "ж сожалению", вовлек партию. Позвольте Вас спросить: во что же вы, противники оппозиции, ставите партию и прежде всего ее руководство? Как можете вы вотировать доверие такому руководству?
"С крестьянином,-- пишете Вы далее,-- попробовали поговорить на вашем языке. Что вышло? Смычка нарушена на годы, а армия мужицкая, страна мужицкая, коллективизация-- ширма для получения ссуд, на индустриализацию уйдет столетие".
В этих немногих откровенных строках -- целая программа, более того -целое миросозерцание. Только... какая нелегкая занесла Вас с этим миросозерцанием в партию Маркса и Ленина? Впрочем, успокойтесь: Вы -- почти герой нашего времени. У Вас на пере то самое, что у десятков тысяч верхнего слоя на душе.
В партии Маркса и Ленина произошел большой сдвиг, и Ваше реакционно-обывательакое письмо -- лишь одно из его бесчисленных выражений.
"С крестьянином попробовали говорить на вашем языке". Кто пробовал? ЦК. Зачем же, позвольте опросить, он "пробовал"? Осудил, отверг, изгнал, сослал, а потом догадался: дай-ка попробую. Во что же, позвольте спросить, Вы ставите ЦК? Как Вы оцениваете его политику, его политическую мораль? Нехорошо у Вас выходит. Или это у ЦК нехорошо выходит? Но ведь это самое мы и говорим.
"С крестьянином попробовали говорить на вашем языке. Что вышло? -спрашиваете Вы.-- Смычка нарушена на годы". Но, позвольте, ведь именно по вопросу о смычке и шел весь спор. Ведь это оппозиция "не хочет смычки с крестьянством". Всякий Мануильский это умеет доказать. И вдруг оказывается, что руководство нарушило смычку на годы только потому, что захотело полакомиться "троцкизмом". Что за сумбур.
Беда Ваша в том, что постоянные, повторные, надоедливые и в самой основе своей беспринципные проработки совершенно разучили вас от вдумчивости, от точности, от добросовестности суждения. Как фордовский конвейер разрушает нервную систему, так шпаргалочный конвейер разлагает центры мышления. Сумбур политики Вы дополняете галиматьей комментариев. Ведь как ни как оппозиция опубли
ковала платформу, опубликовала контртезисы к XV съезду. Там все эти вопросы очень ясно, со всей конкретностью, какая только допустима в платформе, разобраны. А Вы приписываете нам в качестве программы те "панические мероприятия" и сопровождавшей их административный восторг, которые были вызваны неправильностью всего предшествующего курса. Или может быть, не так? Тогда чем же другим они были вызваны? Если признать, что в результате пра-вильного социалистического курса пришлось к десятилетию Октября прибегать к разрушительному самоуправству (почему-то называемому "военным коммунизмом"), то это означало бы, что вывода нет вообще. Тогда это осуждение диктатуры пролетариата в целом и социалистических методов хозяйствования. Тогда это -- передача карт в руки меньшевиков и буржуазной челяди вообще. К этому и приходит, против своих намерений, весь корпус идеологических приживальщиков. У них все идет хорошо и отлично вплоть до момента, когда сразу становится не хорошо. Почему из хорошего столь внезапно вытекает нехорошее и почему из систематически укрепляющейся смычки вырастают мероприятия, которые смычку подрывают на годы,-- этот вопрос приживальщиков не заботит. А ведь именно этот вопрос решает судьбу социализма.
Вздор Вы говорите, сударь, будто с крестьянином попробовали поговорить на нашем языке. Меры отчаяния вытекали не из нашей платформы, а из того, что своевременно не послушались ее. И находятся еще словоблуды и пакостники, рассказывающие рабочим, что хлебозаготовкам "помешала оппозиция", что "отвлекла". От чего отвлекла? От хлебозаготовок. Да ведь она же о них и говорила, а вы отвлекали партию в сторону врангелевского офицера. Как бы, глядите, завтра вам не пришлось этот маневр повторить в расширенном масштабе...
"Армия мужицкая, страна мужицкая, коллективизация -- ширма для получения ссуд; на индустриализацию уйдет столетие".
В этих словах вся подоплека так и лезет наружу. Что же Вы не договариваете? Вывод должен быть такой: рано, рановато, раненько затеяли вы Октябрьскую революцию. Надо бы еще со столетие подождать. Создавать советскую власть только для того, чтобы в мужицкой стране содержать мужицкую армию и чтобы коллективизация была только ширмой для получения ссуд--нет, для такого результата издержки непомерно велики. Поспешили, ах, поспешили с Октябрем. Вот что из Вас выпирает, когда Вы сбрасываете с себя труху шпаргалок и начинаете говорить из нутра.
В соответствии со всем ходом Ваших мыслей Вы тут же присовокупляете, "что в Китае есть уже предпосылки для советской власти, в этом, я думаю, Вы уже сомневаетесь".
Одно могу на это сказать: обыватель осмелел и публично чешет брюхо. Конечно, обывательщина сидела невытрав-ленной во многих не только послеоктябрьских, но и дооктябрьских революционерах. Только раньше она пряталась, а теперь прет наружу, не только в интеллигентах, но и во многих бывших рабочих, которые поднялись над массой, получили чин, звание и возможность глядеть на массу сверху вниз, на русскую и на китайскую. С нашим народом да разве можно иначе... Да какая тут с мужиком индустриализация? Да по рылу ли китайцу советская власть? Съел реакционный обыватель революционера -- у одного остались рожки да ножки, а у другого и этого не видать.
Вы повторяете, почтеннейший, те премудрости, какие нам тысячи и тысячи раз преподносились филистерами всех мастей-- и до Октябрьской революции, не только за 10-- 12 лет до нее, когда мы утверждали, что в царской, рабской, мужицкой, отсталой России революция может привести пролетариат к власти раньше, чем в самых передовых капиталистических государствах, но и в 1917 году после Февраля, и накануне Октября, и во время Октября, и в первые наиболее тяжкие годы после Октября. Прикиньте-ка по пальцам: девять десятых нынешних руководящих "оптимистов" и строителей полного социализма не верили в возможность диктатуры пролетариата в России и ссылались в доказательство своего неверия на темноту мужика, точь-в-точь как Вы в отношении индустриализации и Советов в Китае.
Знаете, как это называется, так, чтобы одним словом? Перерождение. А для других, для многих это -- возрождение, возвращение к своему мелкобуржуазному натуральному естеству, временно помятому молотом октябрьского переворота.
Без мифа, без легенды даже без сплетни мелкий буржуа политики вести не может. Факты поворачиваются к нему всегда с неожиданной и неприятной стороны, больших идей он органически не вмещает, выдержки у него нет, вот он и затыкает прорехи домыслами, вымыслами и мифами. Сползание с пролетарской линии на мелкобуржуазную делает мифотворчество еще более необходимым, ибо тут приходится заниматься непрерывной маскировкой; связывать на живую нитку вчерашний день с сегодняшним; попирая традиции, делая вид, что охраняешь их. В такие периоды создаются теории личной компрометации идейных противников
и вместе с тем выдвигаются и мастера своего дела. Пышным цветом расцветает вера в политическое всемогущество кляузы. Сплетня размножается, детализируется, классифицируется, канонизируется. Создается корпус шпаргальщиков, сильных верою в собственную безответственность. Внешним образом все это дает прямо-таки чудотворные результаты. На самом же деле результаты эти порождает давление других классов, передаваемое через аппаратных "мастеров", кляузников и шпаргальшиков, которые мутят сознание собственного класса и тем ослабляют силу его сопротивления.
Случайно я наткнулся как-то на строки, написанные мною почти двадцать лет тому назад (1909 г.):
"Когда кривая исторического развития поднимается вверх, общественная мысль становится проницательнее, смелее, умнее. Она научается сразу отличать главное от незначительного и на глазомер оценивать пропорции действительности. Она ловит факты на лету и на лету же связывает их нитью обобщения... Когда же политическая кривая опускается вниз, в общественной мысли воцаряется глупость. Правда, как отголоски прокатившихся событий, в обиходе живут обрывки обобщающих фраз... Но внутренне содержание этих фраз выветрилось, драгоценный талант политического обобщения куда-то бесследно исчез. Глупость наглеет и, оскалив гнилые зубы, глумится над всякой попыткой серьезного обобщения. Чувствуя, что поле за ней, она начинает орудовать своими средствами" (Л. Троцкий. Сочинения, т. XX, Культура старого мира, с. 310, 311).
Не взыщите, если письмо Ваше вызвало эту ассоциацию. Но слова из песни не выкинешь.
Мелкому буржуа для объяснения его путаницы, промахов и ошибок необходимы не только мифы вообще, но и постоянный источник нечистой силы. Вам, вероятно, известно, что нечистая сила есть мифологическое воплощение собственной человеческой слабости. А кто же идейно слабее в нынешней мировой обстановке, чем мелкий буржуа? Где и в чем последний видит нечистую силу -это зависит от национальных условий, от исторического прошлого, от места, на которое судьба поставила мелкого буржуа. В случае, если это, так сказать, бесприметный буржуа, источником зла для него является коммунист, желающий грабить крестьян -- и вообще честных тружеников. Если это демократический филистер, то универсальным злом для него является фашизм. В третьем случае --это боши (немцы), иностранцы, метеки, как говорят во Франции. В четвертом -- евреи и пр. и пр. без конца. У нас для среднего аппаратчика, для мелкого буржуа с портфелем таким универсальным источником
зла является "троцкизм". И Вы лично представляете лишь "благожелательную" разновидность этого типа. Если плохо строят Днепрострой, если Рудзутак увлекается "обезличенной ездой", если, выправляя впопыхах 107-й статьей ошибки ряда лет, натворили немало опасной чепухи, то во всем этом виноват "троцкизм". Кто же еще? Энгельс когда-то писал, что антисемитизм есть социализм дураков. Применительно к нашим условиям: антитроцкизм есть коммунизм... не очень проницательных людей. Т. е. авторы антитроцкистской1 мифологии сами-то знают, где раки зимуют, но рассчитывают они на простаков, которым можно отвести глаза от ошибок руководства на универсальный источник мирового зла, т. е. на троцкизм. Какое место Вы лично занимаете в этой механике обманывающих и обманываемых? Вы стоите где-то посередине между ними в качестве передаточного звена. Вы пишете:
"И как друг, горячо призываю Вас кончать. Не будьте умнее партии. Ошибайтесь с ее большинством, вот с этим самым чиновническим, аппаратческим, обывательским большинством, разложившимся и перерожденным, которое, если оно действительно переродилось и разложилось, Вы все равно не переделаете и никем не замените".
Это изумительные строки. Лучше этого не выдумать. А ведь Вы и не выдумывали. У Вас это просто сказалось от партийно-обывательского нутра.
Позвольте же Вам напомнить: революционная коллективность-- это одно, а обывательская стадность -- другое. Коллективность каждый раз заново завоевывается, а стадность берется готовой у вчерашнего дня. Вы, конечно, слышали разговорчики об "индивидуализме", "аристократизме" и прочем? Так в этих разговорчиках и находит свое злобно-сплет-ническое выражение обывательская стадность -- с одной стороны, чиновничье кумовство -- с другой.
Партии прежде всего нужна правильная линия. Такую линию надо уметь и сметь отстаивать и против большинства партии, даже против действительного большинства, и тем облегчить этому большинству исправление ошибки. Но и ошибаться с большинством, на худой конец, не так уж поносно, если это большинство самостоятельно ошибается, проверяет себя на опыте и учится. Но ведь этого-то нет и в помине. Давно уже аппарат ошибается за большинство и не позволяет большинству себя поправить. В этом квинтэссенция нынешнего "руководства", в этом душа сталинизма. Если бы партия была исполнена этого духу, разве могла бы она совершить Октябрьскую революцию? Разве могла бы помыслить о ней? Но "дух" этот есть продукт последнего
пятилетия. До октябрьского переворота стихия примиренчества, приспособленчества, соглашательства, дрябленького и дрянненького мещанства прилипала к другим силам: к либеральному культурничеству, к легальному просветительству, к патриотизму эпохи войны, к февральскому революционному оборончеству. А ныне все это выпирает под знаменем аппаратного "большевизма", оплачивается и натаскивается на травлю оппозиции, т е. большевизма пролетарского.
Подсчитайте, сколько нынешних маститых защитников Октября от "антисоветской оппозиции" находилось в октябрьский период по ту сторону баррикады, а затем в годы гражданской войны -- в безвестной отлучке. Оппортунизм всегда стремится прислониться к уже установленной силе. Советская власть есть сила. Каждого оппортуниста, мещанина, обывателя тянет прислониться к ней не столько потому, что она советская, сколько потому, что она власть. Лжереволюционеры разных мастей, бывшие революционеры, съеденные внутренним обывателем, бывшие рабочие, раздувшиеся в чванных сановников, бывшие и сущие Мартыновы и Куусинены имеют возможность, держась за существующее, как оно есть, выступать и даже чувствовать себя прямыми наследниками Октября.
Среди всех "бывших" особо видное место занимают сейчас бывшие большевики. Хорошо бы произвести им однодневную перепись. Это те самые, что в качестве революционных демократов примкнули вокруг 1905 года к большевизму, с контрреволюцией отошли от партии, пытались, и не без успеха, устроиться в режиме 8-го июня, становились большими инженерами, врачами, воротилами, кумились и роднились с буржуазией, вместе с нею патриотами вступали в империалистскую войну, на волнах военных поражений вошли в Февральскую революцию, пытались найти себе место пошире в режиме "демократии", оскаливали челюсти на большевиков, мешающих установиться "порядку", были злобными врагами Октября, надеялись на учредилку, а когда, наперекор всему, стал складываться большевистский порядок, они сразу вспомнили о 1905 годе, восстановили свой "стаж", взяли на себя защиту нового порядка и старых традиций и поносят сейчас оппозицию теми самыми словами, какими в 1917 году поносили большевиков. Много их таких. Загляните хотя бы в общество старых большевиков: оно на добрую половину, если не больше, состоит из таких непреклонных "партийцеNo с легким буржуазным перерывом эдак в 8--10 или 12 лет.
Чего все эти осевшие, отяжелевшие и малость отупевшие бюрократы не выносят, так это идеи "перманентной револю
ции". Речь идет для них, конечно, не о 1905 годе, не об ис
кусственном оживлении давно сданных в архив фракцион
ных споров. Что им Гекуба? Речь идет о нашей эпохе, о се
годняшнем дне, о том, чтобы выключиться из цепи мировых
потрясений, застраховать себя "мудрой политикой" извне
и строить то, что строится, и называть это социализмом в
отдельной стране. Обыватель хочет порядка, спокойствия,
темпа поумереннее и в экономике, и в 'политике. Потише,
полегче, не зарывайтесь, поспеем. Не перескакивайте через
этапы. Страна мужицкая. И в Китае 400 миллионов "темно
го" крестьянства. На индустриализацию нужно столетие.
Стоит ли тут ломать себе голову над платформами? Живи
и жить давай другим. Вот подоплека ненависти к "перма
нентной революции". Когда Сталин сказал, что у нас де
вять десятых социализма уже построено, он дал этим выс
шее удовлетворение ограниченной самодовольной бюрокра
тии: девять десятых построили, одну десятую уж наверняка
достроим.
Чего больше всего боялся Ленин в последние годы своей жизни, так это круговой поруки таких аппаратчиков и чиновников, вооруженных всеми ресурсами правящей партии и государственного аппарата.
И Вы призываете нас сдаваться стихии обывательщины, этой гигантской исторической отрыжке, в результате плохо еще переваренной Октябрьской революции? Нет. Совсем Вы не по тому адресу обратились. "Передумайте". Передумали. Письмо Ваше только лишний раз вскрывает несравненные исторические преимущества нескольких тысяч гонимых большевиков-ленинцев над рыхлой, бесформенной, безыдейной массой чиновников, службистов и просто приживальщиков. Если бы мы пришли к Вашему выводу, что "переделать нельзя", мы не смутились бы, а стали бы строить заново, т. е. выбирать из старых стен здоровые кирпичи, обжигать новые кирпичи и создавать из них на новом месте новое здание. Но, к счастью для революции, так далеко ваши успехи еще не зашли. С пролетарским ядром партии, с рабочим классом мы смычку найдем, сколько бы нас ни травили и как бы нас ни огораживали. Ни большевистской традиции. ни пролетарских кадров большевизма мы вам не отдадим.
* * *
Кстати. За день, за два до отъезда моего из Москвы посетил меня один из сановных обывателей, чтобы выразить мне, так сказать, свое сочувствие и соболезнование, а вер-нее, чтобы дать какой-нибудь выход своей обывательско-си
ротливой неловкости и беспомощности перед лицом грозных процессов, совершающихся в партии и стране. Этот сановный партиец сказал мне в прощальной беседе, что всю политику ЦК считает правильной, но вот партийный режим не без грехов. Это, мол, верно. А высылка и вовсе возмутительна. Так примерно и сказал: очень храбрый сановник. И то сказать: свидетелей не было. А на вопрос, как же хорошая политика привела к плохому режиму, мой гость ответил, что тут-де отдельные промахи и что "мы" это дело поправим. "Все, решительно все, с кем мне приходилось говорить,-- откровенничал сановник,-хоть и осуждают оппозицию, но возмущены высылками. Мы добьемся их отмены". Я посмеялся "ад своим гостем и, кажись, сказал ему несколько жестких слов, в том же духе, в каком Вы вынудили меня разговаривать с Вами. "Ничего вы не добьетесь, а завтра будете подпевать ссылкам, ибо ничего у вас за душой не осталось". Так оно, разумеется, и вышло.
А от другого "сановника", поменьше, я получил недавно письмо. И этот другой сановник, поменьше, жалуется, видите ли, что я не поддерживаю с ним дружественной переписки; хоть он, мол, со мною и "не согласен", но это, мол, не причина. И тут же переводит речь на то, какие у него перемены по службе, и что Иван Кириллович потолстел и играет на скрипке.
А то еще одна благосклонная сановница передавала с оказией свой совет: люди живут-де один раз, и не нужно всякими оппозициями доводить себя до высылок. Жены бывших якобинцев эпохи Директории рассуждали -- больше, правда, бедрами, чем головою,-- точь-в-точь таким же образом. А скажите вы этой сановнице, которая живет "один раз", что от нее воняет термидором, она вам закатит такую цитату из сочинений Врецкого или Брехецкого, что сам Ярославский придет в умиление.
А теперь еще Вы вот появились, наиболее в своем роде "идейный" и тоже напористый: так сразу и хотите меня исправить Днепростроем. И все вы -- имя вам легион--как будто совсем забываете, что это вы, именно вы, отправили меня и многие сотни моих единомышленников в тюрьмы и ссылку. Скажи вам это в упор, вы сделаете большие глаза. Да, конечно, что-то такое там голосовали; конечно, не протестовали. Но чтобы мы выслали! Нет, это преувеличение. Партийный обыватель предпочитает в таких делах роль Понтия Пилата, благожелательно ковыряющего пальцем в носу. Если сотни превосходных революционеров, идейных, твердых, выдержанных, в большинстве героев гражданской войны, посидели за это время в общих камерах с каз
нокрадами, спекулянтами и со всякой вообще темной сволочью, а сейчас обогревают старые места царской ссылки, так это так, по-вашему, печальное обстоятельство, несовершенство механики, недоразумение, перегиб исполнителей. Нет, шалите, голубчики. Вы за это отвечаете. И еще ответите.
Мы, оппозиция, формируем сейчас новый исторический призыв подлинных большевиков. А вы бесчестной клеветой и репрессиями подвергаете их испытанию, помогая нам производить отбор. Есть такие, что пугаются общей камеры с казнокрадами и спекулянтами. Те "каются", признают свои ошибки, и тем привратники открывают дверь. Что же, это лучший элемент? Это революционеры? Это большевики? А между тем они идут на заполнение тех мест, с которых были сорваны подлинные революционеры. В партии все больше идет отбор приспособляющихся. От оппозиции отходят опустошенные скептики, маловеры, дешевые диплома-ты или просто придавленные семьей люди. Они увеличивают число лицемеров и циников, которые думают одно, а вслух говорят другое. Одни оправдывают это "государственной необходимостью". Другие просто тянут лямку, навсегда отравленные невозможностью высказаться в собственной партии. Тем временем ярославские и прочие могильщики ведут статистику "большевизации". А подлинная рабочая масса, в партии и за ее пределами, духовно отодвигается от аппарата, замыкается в себе, ожесточается. Сталинская фракций сейчас больше всего работает на меньшевиков и анархо-синдикалистов, подготовляя для них почву в пролетариате. Безнадежным делом являются попытки удержать рабочих за аппаратом приемами самокритики раз в год по чайной ложечке. Только оппозиция, смертельно враждебная не только меньшевизму и анархо-синдикализму -- об этом нечего и говорить,-- но и сталинскому центризму и аппаратной казенщине, способна дать большевистское выражение потреб-ностям и настроениям лучшей части рабочего класса и удержать ее под знаменем Ленина.
* * *
Вы, конечно, знаете о деле Малахова, члена ЦКК, который в течение нескольких лет занимался хищениями и взяточничеством на широкую ногу. В семье не без урода, скажете Вы. Это что и говорить. Резонерствующий обыватель всегда в затруднительных случаях прикрывается пословицами. Смею, однако, думать, что ЦКК по замыслу слишком уж высокая семья, чтобы так легко объяснять пребывание
в ней в течение столь продолжительного времени столь исключительного "урода". Но дело не только в этом. Ведь вся Кардолента, по крайней мере верхушка ее, знала про художества Малахова. Знали и те, кто связан был с ним по быту. Неужели же так-таки и не было у него ни друзей, ни знакомых, ни приятелей в ЦКК? Как же он попал в это высокое учреждение: не с неба же свалился? Значит, кое-кто знал и молчал. И таких |было немало. Молчали сослуживцы и подчиненные; одни пользовались, другие боялись. Вдвойне боялись, ибо ведь Малахов член ЦКК. Он вяжет и решает. Малахов имел, следовательно, возможность столь долго, разнообразно и успешно воровать именно потому, что он член высшего трибунала партийных нравов. Вот она диалектика бюрократизма.
А ведь, знаете ли, этот самый Малахов нас, оппозиционеров, судил и исключал. Между многотысячной взяткой и разнузданной попойкой в обществе спекулянтов он участвовал в суде над Раковским, И. Н. Смирновым, Преображенским, Мрачковским, Серебряковым, Мураловым, Сосновским, Белобородовым, Радеком, Грюнштейном и многими другими и признавал их "изменниками делу пролетариата". Малахов же исключал Зиновьева и Каменева, а после их покаяния миловал их и направлял в Центросоюз. Вот она какая выходит "диалектика".
просчета не было. Все расчеты были сделаны заранее. Все учреждения были предупреждены. Соответственные документы с точными выкладкам,и имеются в надлежащих архивах. Роковую роль сыграл советский "феодализм", который, как нас учат в отношении Китая -- неизбежно сращивается с бюрократизмом, с мандаринством, а иногда из этого последнего ведет свое происхождение. Чубарь и прочие украинские мандарины разворачивали никопольский марганец под "собственным" углом зрения. Харьковский угол зрения пришел в противоречие с общегосударственным. При режиме централизованной пролетарской диктатуры вопрос можно было бы сравнительно легко разрешить к выгоде для всего Союза, а значит, и для Украины. Но при методах бюрократического феодализма все опрокидывается на голову. По соображениям совершенно не марганцевого порядка оказалось совершенно невозможным причинять огорчение Чубарю, иначе могло бы получиться изменение "соотношения сил". Здесь был не экономический просчет, а политический расчет, только в корне гнилой.
Никаких данных о работе Никополя в данное время и о взаимоотношениях его с Чиатурами у меня нет. Но общее положение мирового рынка, насколько могу понять, вряд ли принесло Никополю те чудеса, на которые харьковское руководство, вопреки здравому смыслу, рассчитывало: а это не может не означать миллионных убытков. Таково мое предположение. Может быть, Вы его проверите и опубликуете результаты? Если окажется, что я ошибаюсь, я первый буду рад.
Но вернемся к Днепрострою.
При Вашем неряшливом подходе к фактам у меня нет никакого основания верить Вам, что Днепрострой оказался преждевременным. Гораздо вероятнее второе Ваше уверение, что строится он плохо. Но я-то тут причем? Не предвосхищайте Гусевых, Куусиненов, Мануильоких, Пепперов, Лядовых и прочих политических приживальщиков, которые будут доказывать, что я несу ответственность за грехи не только Днепростроя, но и Турксиба, с которым живу сейчас по соседству.
* * *
"Подумайте об этом,-- не унимаетесь Вы,-- вдумайтесь в Днепрострой и пересмотрите свою программу индустриализации, в которую Вы, к сожалению, партию увлекли".
"Увлек"? Как же это так? Сверхиндустриализация осуждена на всех соборах. Партия высказалась против нее со
всей необходимой монолитностью. Литературные приживальщики написали на эту тему не одну сотню брошюр. Горы шпаргалок распространены по всей стране и, можно сказать, по всему миру. И все на тему о том, что "троцкизм" означает ограбление мужика для сверхиндустриализации. А теперь вдруг оказывается, что в эту преступную программу Троцкий, "ж сожалению", вовлек партию. Позвольте Вас спросить: во что же вы, противники оппозиции, ставите партию и прежде всего ее руководство? Как можете вы вотировать доверие такому руководству?
"С крестьянином,-- пишете Вы далее,-- попробовали поговорить на вашем языке. Что вышло? Смычка нарушена на годы, а армия мужицкая, страна мужицкая, коллективизация-- ширма для получения ссуд, на индустриализацию уйдет столетие".
В этих немногих откровенных строках -- целая программа, более того -целое миросозерцание. Только... какая нелегкая занесла Вас с этим миросозерцанием в партию Маркса и Ленина? Впрочем, успокойтесь: Вы -- почти герой нашего времени. У Вас на пере то самое, что у десятков тысяч верхнего слоя на душе.
В партии Маркса и Ленина произошел большой сдвиг, и Ваше реакционно-обывательакое письмо -- лишь одно из его бесчисленных выражений.
"С крестьянином попробовали говорить на вашем языке". Кто пробовал? ЦК. Зачем же, позвольте опросить, он "пробовал"? Осудил, отверг, изгнал, сослал, а потом догадался: дай-ка попробую. Во что же, позвольте спросить, Вы ставите ЦК? Как Вы оцениваете его политику, его политическую мораль? Нехорошо у Вас выходит. Или это у ЦК нехорошо выходит? Но ведь это самое мы и говорим.
"С крестьянином попробовали говорить на вашем языке. Что вышло? -спрашиваете Вы.-- Смычка нарушена на годы". Но, позвольте, ведь именно по вопросу о смычке и шел весь спор. Ведь это оппозиция "не хочет смычки с крестьянством". Всякий Мануильский это умеет доказать. И вдруг оказывается, что руководство нарушило смычку на годы только потому, что захотело полакомиться "троцкизмом". Что за сумбур.
Беда Ваша в том, что постоянные, повторные, надоедливые и в самой основе своей беспринципные проработки совершенно разучили вас от вдумчивости, от точности, от добросовестности суждения. Как фордовский конвейер разрушает нервную систему, так шпаргалочный конвейер разлагает центры мышления. Сумбур политики Вы дополняете галиматьей комментариев. Ведь как ни как оппозиция опубли
ковала платформу, опубликовала контртезисы к XV съезду. Там все эти вопросы очень ясно, со всей конкретностью, какая только допустима в платформе, разобраны. А Вы приписываете нам в качестве программы те "панические мероприятия" и сопровождавшей их административный восторг, которые были вызваны неправильностью всего предшествующего курса. Или может быть, не так? Тогда чем же другим они были вызваны? Если признать, что в результате пра-вильного социалистического курса пришлось к десятилетию Октября прибегать к разрушительному самоуправству (почему-то называемому "военным коммунизмом"), то это означало бы, что вывода нет вообще. Тогда это осуждение диктатуры пролетариата в целом и социалистических методов хозяйствования. Тогда это -- передача карт в руки меньшевиков и буржуазной челяди вообще. К этому и приходит, против своих намерений, весь корпус идеологических приживальщиков. У них все идет хорошо и отлично вплоть до момента, когда сразу становится не хорошо. Почему из хорошего столь внезапно вытекает нехорошее и почему из систематически укрепляющейся смычки вырастают мероприятия, которые смычку подрывают на годы,-- этот вопрос приживальщиков не заботит. А ведь именно этот вопрос решает судьбу социализма.
Вздор Вы говорите, сударь, будто с крестьянином попробовали поговорить на нашем языке. Меры отчаяния вытекали не из нашей платформы, а из того, что своевременно не послушались ее. И находятся еще словоблуды и пакостники, рассказывающие рабочим, что хлебозаготовкам "помешала оппозиция", что "отвлекла". От чего отвлекла? От хлебозаготовок. Да ведь она же о них и говорила, а вы отвлекали партию в сторону врангелевского офицера. Как бы, глядите, завтра вам не пришлось этот маневр повторить в расширенном масштабе...
"Армия мужицкая, страна мужицкая, коллективизация -- ширма для получения ссуд; на индустриализацию уйдет столетие".
В этих словах вся подоплека так и лезет наружу. Что же Вы не договариваете? Вывод должен быть такой: рано, рановато, раненько затеяли вы Октябрьскую революцию. Надо бы еще со столетие подождать. Создавать советскую власть только для того, чтобы в мужицкой стране содержать мужицкую армию и чтобы коллективизация была только ширмой для получения ссуд--нет, для такого результата издержки непомерно велики. Поспешили, ах, поспешили с Октябрем. Вот что из Вас выпирает, когда Вы сбрасываете с себя труху шпаргалок и начинаете говорить из нутра.
В соответствии со всем ходом Ваших мыслей Вы тут же присовокупляете, "что в Китае есть уже предпосылки для советской власти, в этом, я думаю, Вы уже сомневаетесь".
Одно могу на это сказать: обыватель осмелел и публично чешет брюхо. Конечно, обывательщина сидела невытрав-ленной во многих не только послеоктябрьских, но и дооктябрьских революционерах. Только раньше она пряталась, а теперь прет наружу, не только в интеллигентах, но и во многих бывших рабочих, которые поднялись над массой, получили чин, звание и возможность глядеть на массу сверху вниз, на русскую и на китайскую. С нашим народом да разве можно иначе... Да какая тут с мужиком индустриализация? Да по рылу ли китайцу советская власть? Съел реакционный обыватель революционера -- у одного остались рожки да ножки, а у другого и этого не видать.
Вы повторяете, почтеннейший, те премудрости, какие нам тысячи и тысячи раз преподносились филистерами всех мастей-- и до Октябрьской революции, не только за 10-- 12 лет до нее, когда мы утверждали, что в царской, рабской, мужицкой, отсталой России революция может привести пролетариат к власти раньше, чем в самых передовых капиталистических государствах, но и в 1917 году после Февраля, и накануне Октября, и во время Октября, и в первые наиболее тяжкие годы после Октября. Прикиньте-ка по пальцам: девять десятых нынешних руководящих "оптимистов" и строителей полного социализма не верили в возможность диктатуры пролетариата в России и ссылались в доказательство своего неверия на темноту мужика, точь-в-точь как Вы в отношении индустриализации и Советов в Китае.
Знаете, как это называется, так, чтобы одним словом? Перерождение. А для других, для многих это -- возрождение, возвращение к своему мелкобуржуазному натуральному естеству, временно помятому молотом октябрьского переворота.
Без мифа, без легенды даже без сплетни мелкий буржуа политики вести не может. Факты поворачиваются к нему всегда с неожиданной и неприятной стороны, больших идей он органически не вмещает, выдержки у него нет, вот он и затыкает прорехи домыслами, вымыслами и мифами. Сползание с пролетарской линии на мелкобуржуазную делает мифотворчество еще более необходимым, ибо тут приходится заниматься непрерывной маскировкой; связывать на живую нитку вчерашний день с сегодняшним; попирая традиции, делая вид, что охраняешь их. В такие периоды создаются теории личной компрометации идейных противников
и вместе с тем выдвигаются и мастера своего дела. Пышным цветом расцветает вера в политическое всемогущество кляузы. Сплетня размножается, детализируется, классифицируется, канонизируется. Создается корпус шпаргальщиков, сильных верою в собственную безответственность. Внешним образом все это дает прямо-таки чудотворные результаты. На самом же деле результаты эти порождает давление других классов, передаваемое через аппаратных "мастеров", кляузников и шпаргальшиков, которые мутят сознание собственного класса и тем ослабляют силу его сопротивления.
Случайно я наткнулся как-то на строки, написанные мною почти двадцать лет тому назад (1909 г.):
"Когда кривая исторического развития поднимается вверх, общественная мысль становится проницательнее, смелее, умнее. Она научается сразу отличать главное от незначительного и на глазомер оценивать пропорции действительности. Она ловит факты на лету и на лету же связывает их нитью обобщения... Когда же политическая кривая опускается вниз, в общественной мысли воцаряется глупость. Правда, как отголоски прокатившихся событий, в обиходе живут обрывки обобщающих фраз... Но внутренне содержание этих фраз выветрилось, драгоценный талант политического обобщения куда-то бесследно исчез. Глупость наглеет и, оскалив гнилые зубы, глумится над всякой попыткой серьезного обобщения. Чувствуя, что поле за ней, она начинает орудовать своими средствами" (Л. Троцкий. Сочинения, т. XX, Культура старого мира, с. 310, 311).
Не взыщите, если письмо Ваше вызвало эту ассоциацию. Но слова из песни не выкинешь.
Мелкому буржуа для объяснения его путаницы, промахов и ошибок необходимы не только мифы вообще, но и постоянный источник нечистой силы. Вам, вероятно, известно, что нечистая сила есть мифологическое воплощение собственной человеческой слабости. А кто же идейно слабее в нынешней мировой обстановке, чем мелкий буржуа? Где и в чем последний видит нечистую силу -это зависит от национальных условий, от исторического прошлого, от места, на которое судьба поставила мелкого буржуа. В случае, если это, так сказать, бесприметный буржуа, источником зла для него является коммунист, желающий грабить крестьян -- и вообще честных тружеников. Если это демократический филистер, то универсальным злом для него является фашизм. В третьем случае --это боши (немцы), иностранцы, метеки, как говорят во Франции. В четвертом -- евреи и пр. и пр. без конца. У нас для среднего аппаратчика, для мелкого буржуа с портфелем таким универсальным источником
зла является "троцкизм". И Вы лично представляете лишь "благожелательную" разновидность этого типа. Если плохо строят Днепрострой, если Рудзутак увлекается "обезличенной ездой", если, выправляя впопыхах 107-й статьей ошибки ряда лет, натворили немало опасной чепухи, то во всем этом виноват "троцкизм". Кто же еще? Энгельс когда-то писал, что антисемитизм есть социализм дураков. Применительно к нашим условиям: антитроцкизм есть коммунизм... не очень проницательных людей. Т. е. авторы антитроцкистской1 мифологии сами-то знают, где раки зимуют, но рассчитывают они на простаков, которым можно отвести глаза от ошибок руководства на универсальный источник мирового зла, т. е. на троцкизм. Какое место Вы лично занимаете в этой механике обманывающих и обманываемых? Вы стоите где-то посередине между ними в качестве передаточного звена. Вы пишете:
"И как друг, горячо призываю Вас кончать. Не будьте умнее партии. Ошибайтесь с ее большинством, вот с этим самым чиновническим, аппаратческим, обывательским большинством, разложившимся и перерожденным, которое, если оно действительно переродилось и разложилось, Вы все равно не переделаете и никем не замените".
Это изумительные строки. Лучше этого не выдумать. А ведь Вы и не выдумывали. У Вас это просто сказалось от партийно-обывательского нутра.
Позвольте же Вам напомнить: революционная коллективность-- это одно, а обывательская стадность -- другое. Коллективность каждый раз заново завоевывается, а стадность берется готовой у вчерашнего дня. Вы, конечно, слышали разговорчики об "индивидуализме", "аристократизме" и прочем? Так в этих разговорчиках и находит свое злобно-сплет-ническое выражение обывательская стадность -- с одной стороны, чиновничье кумовство -- с другой.
Партии прежде всего нужна правильная линия. Такую линию надо уметь и сметь отстаивать и против большинства партии, даже против действительного большинства, и тем облегчить этому большинству исправление ошибки. Но и ошибаться с большинством, на худой конец, не так уж поносно, если это большинство самостоятельно ошибается, проверяет себя на опыте и учится. Но ведь этого-то нет и в помине. Давно уже аппарат ошибается за большинство и не позволяет большинству себя поправить. В этом квинтэссенция нынешнего "руководства", в этом душа сталинизма. Если бы партия была исполнена этого духу, разве могла бы она совершить Октябрьскую революцию? Разве могла бы помыслить о ней? Но "дух" этот есть продукт последнего
пятилетия. До октябрьского переворота стихия примиренчества, приспособленчества, соглашательства, дрябленького и дрянненького мещанства прилипала к другим силам: к либеральному культурничеству, к легальному просветительству, к патриотизму эпохи войны, к февральскому революционному оборончеству. А ныне все это выпирает под знаменем аппаратного "большевизма", оплачивается и натаскивается на травлю оппозиции, т е. большевизма пролетарского.
Подсчитайте, сколько нынешних маститых защитников Октября от "антисоветской оппозиции" находилось в октябрьский период по ту сторону баррикады, а затем в годы гражданской войны -- в безвестной отлучке. Оппортунизм всегда стремится прислониться к уже установленной силе. Советская власть есть сила. Каждого оппортуниста, мещанина, обывателя тянет прислониться к ней не столько потому, что она советская, сколько потому, что она власть. Лжереволюционеры разных мастей, бывшие революционеры, съеденные внутренним обывателем, бывшие рабочие, раздувшиеся в чванных сановников, бывшие и сущие Мартыновы и Куусинены имеют возможность, держась за существующее, как оно есть, выступать и даже чувствовать себя прямыми наследниками Октября.
Среди всех "бывших" особо видное место занимают сейчас бывшие большевики. Хорошо бы произвести им однодневную перепись. Это те самые, что в качестве революционных демократов примкнули вокруг 1905 года к большевизму, с контрреволюцией отошли от партии, пытались, и не без успеха, устроиться в режиме 8-го июня, становились большими инженерами, врачами, воротилами, кумились и роднились с буржуазией, вместе с нею патриотами вступали в империалистскую войну, на волнах военных поражений вошли в Февральскую революцию, пытались найти себе место пошире в режиме "демократии", оскаливали челюсти на большевиков, мешающих установиться "порядку", были злобными врагами Октября, надеялись на учредилку, а когда, наперекор всему, стал складываться большевистский порядок, они сразу вспомнили о 1905 годе, восстановили свой "стаж", взяли на себя защиту нового порядка и старых традиций и поносят сейчас оппозицию теми самыми словами, какими в 1917 году поносили большевиков. Много их таких. Загляните хотя бы в общество старых большевиков: оно на добрую половину, если не больше, состоит из таких непреклонных "партийцеNo с легким буржуазным перерывом эдак в 8--10 или 12 лет.
Чего все эти осевшие, отяжелевшие и малость отупевшие бюрократы не выносят, так это идеи "перманентной револю
ции". Речь идет для них, конечно, не о 1905 годе, не об ис
кусственном оживлении давно сданных в архив фракцион
ных споров. Что им Гекуба? Речь идет о нашей эпохе, о се
годняшнем дне, о том, чтобы выключиться из цепи мировых
потрясений, застраховать себя "мудрой политикой" извне
и строить то, что строится, и называть это социализмом в
отдельной стране. Обыватель хочет порядка, спокойствия,
темпа поумереннее и в экономике, и в 'политике. Потише,
полегче, не зарывайтесь, поспеем. Не перескакивайте через
этапы. Страна мужицкая. И в Китае 400 миллионов "темно
го" крестьянства. На индустриализацию нужно столетие.
Стоит ли тут ломать себе голову над платформами? Живи
и жить давай другим. Вот подоплека ненависти к "перма
нентной революции". Когда Сталин сказал, что у нас де
вять десятых социализма уже построено, он дал этим выс
шее удовлетворение ограниченной самодовольной бюрокра
тии: девять десятых построили, одну десятую уж наверняка
достроим.
Чего больше всего боялся Ленин в последние годы своей жизни, так это круговой поруки таких аппаратчиков и чиновников, вооруженных всеми ресурсами правящей партии и государственного аппарата.
И Вы призываете нас сдаваться стихии обывательщины, этой гигантской исторической отрыжке, в результате плохо еще переваренной Октябрьской революции? Нет. Совсем Вы не по тому адресу обратились. "Передумайте". Передумали. Письмо Ваше только лишний раз вскрывает несравненные исторические преимущества нескольких тысяч гонимых большевиков-ленинцев над рыхлой, бесформенной, безыдейной массой чиновников, службистов и просто приживальщиков. Если бы мы пришли к Вашему выводу, что "переделать нельзя", мы не смутились бы, а стали бы строить заново, т. е. выбирать из старых стен здоровые кирпичи, обжигать новые кирпичи и создавать из них на новом месте новое здание. Но, к счастью для революции, так далеко ваши успехи еще не зашли. С пролетарским ядром партии, с рабочим классом мы смычку найдем, сколько бы нас ни травили и как бы нас ни огораживали. Ни большевистской традиции. ни пролетарских кадров большевизма мы вам не отдадим.
* * *
Кстати. За день, за два до отъезда моего из Москвы посетил меня один из сановных обывателей, чтобы выразить мне, так сказать, свое сочувствие и соболезнование, а вер-нее, чтобы дать какой-нибудь выход своей обывательско-си
ротливой неловкости и беспомощности перед лицом грозных процессов, совершающихся в партии и стране. Этот сановный партиец сказал мне в прощальной беседе, что всю политику ЦК считает правильной, но вот партийный режим не без грехов. Это, мол, верно. А высылка и вовсе возмутительна. Так примерно и сказал: очень храбрый сановник. И то сказать: свидетелей не было. А на вопрос, как же хорошая политика привела к плохому режиму, мой гость ответил, что тут-де отдельные промахи и что "мы" это дело поправим. "Все, решительно все, с кем мне приходилось говорить,-- откровенничал сановник,-хоть и осуждают оппозицию, но возмущены высылками. Мы добьемся их отмены". Я посмеялся "ад своим гостем и, кажись, сказал ему несколько жестких слов, в том же духе, в каком Вы вынудили меня разговаривать с Вами. "Ничего вы не добьетесь, а завтра будете подпевать ссылкам, ибо ничего у вас за душой не осталось". Так оно, разумеется, и вышло.
А от другого "сановника", поменьше, я получил недавно письмо. И этот другой сановник, поменьше, жалуется, видите ли, что я не поддерживаю с ним дружественной переписки; хоть он, мол, со мною и "не согласен", но это, мол, не причина. И тут же переводит речь на то, какие у него перемены по службе, и что Иван Кириллович потолстел и играет на скрипке.
А то еще одна благосклонная сановница передавала с оказией свой совет: люди живут-де один раз, и не нужно всякими оппозициями доводить себя до высылок. Жены бывших якобинцев эпохи Директории рассуждали -- больше, правда, бедрами, чем головою,-- точь-в-точь таким же образом. А скажите вы этой сановнице, которая живет "один раз", что от нее воняет термидором, она вам закатит такую цитату из сочинений Врецкого или Брехецкого, что сам Ярославский придет в умиление.
А теперь еще Вы вот появились, наиболее в своем роде "идейный" и тоже напористый: так сразу и хотите меня исправить Днепростроем. И все вы -- имя вам легион--как будто совсем забываете, что это вы, именно вы, отправили меня и многие сотни моих единомышленников в тюрьмы и ссылку. Скажи вам это в упор, вы сделаете большие глаза. Да, конечно, что-то такое там голосовали; конечно, не протестовали. Но чтобы мы выслали! Нет, это преувеличение. Партийный обыватель предпочитает в таких делах роль Понтия Пилата, благожелательно ковыряющего пальцем в носу. Если сотни превосходных революционеров, идейных, твердых, выдержанных, в большинстве героев гражданской войны, посидели за это время в общих камерах с каз
нокрадами, спекулянтами и со всякой вообще темной сволочью, а сейчас обогревают старые места царской ссылки, так это так, по-вашему, печальное обстоятельство, несовершенство механики, недоразумение, перегиб исполнителей. Нет, шалите, голубчики. Вы за это отвечаете. И еще ответите.
Мы, оппозиция, формируем сейчас новый исторический призыв подлинных большевиков. А вы бесчестной клеветой и репрессиями подвергаете их испытанию, помогая нам производить отбор. Есть такие, что пугаются общей камеры с казнокрадами и спекулянтами. Те "каются", признают свои ошибки, и тем привратники открывают дверь. Что же, это лучший элемент? Это революционеры? Это большевики? А между тем они идут на заполнение тех мест, с которых были сорваны подлинные революционеры. В партии все больше идет отбор приспособляющихся. От оппозиции отходят опустошенные скептики, маловеры, дешевые диплома-ты или просто придавленные семьей люди. Они увеличивают число лицемеров и циников, которые думают одно, а вслух говорят другое. Одни оправдывают это "государственной необходимостью". Другие просто тянут лямку, навсегда отравленные невозможностью высказаться в собственной партии. Тем временем ярославские и прочие могильщики ведут статистику "большевизации". А подлинная рабочая масса, в партии и за ее пределами, духовно отодвигается от аппарата, замыкается в себе, ожесточается. Сталинская фракций сейчас больше всего работает на меньшевиков и анархо-синдикалистов, подготовляя для них почву в пролетариате. Безнадежным делом являются попытки удержать рабочих за аппаратом приемами самокритики раз в год по чайной ложечке. Только оппозиция, смертельно враждебная не только меньшевизму и анархо-синдикализму -- об этом нечего и говорить,-- но и сталинскому центризму и аппаратной казенщине, способна дать большевистское выражение потреб-ностям и настроениям лучшей части рабочего класса и удержать ее под знаменем Ленина.
* * *
Вы, конечно, знаете о деле Малахова, члена ЦКК, который в течение нескольких лет занимался хищениями и взяточничеством на широкую ногу. В семье не без урода, скажете Вы. Это что и говорить. Резонерствующий обыватель всегда в затруднительных случаях прикрывается пословицами. Смею, однако, думать, что ЦКК по замыслу слишком уж высокая семья, чтобы так легко объяснять пребывание
в ней в течение столь продолжительного времени столь исключительного "урода". Но дело не только в этом. Ведь вся Кардолента, по крайней мере верхушка ее, знала про художества Малахова. Знали и те, кто связан был с ним по быту. Неужели же так-таки и не было у него ни друзей, ни знакомых, ни приятелей в ЦКК? Как же он попал в это высокое учреждение: не с неба же свалился? Значит, кое-кто знал и молчал. И таких |было немало. Молчали сослуживцы и подчиненные; одни пользовались, другие боялись. Вдвойне боялись, ибо ведь Малахов член ЦКК. Он вяжет и решает. Малахов имел, следовательно, возможность столь долго, разнообразно и успешно воровать именно потому, что он член высшего трибунала партийных нравов. Вот она диалектика бюрократизма.
А ведь, знаете ли, этот самый Малахов нас, оппозиционеров, судил и исключал. Между многотысячной взяткой и разнузданной попойкой в обществе спекулянтов он участвовал в суде над Раковским, И. Н. Смирновым, Преображенским, Мрачковским, Серебряковым, Мураловым, Сосновским, Белобородовым, Радеком, Грюнштейном и многими другими и признавал их "изменниками делу пролетариата". Малахов же исключал Зиновьева и Каменева, а после их покаяния миловал их и направлял в Центросоюз. Вот она какая выходит "диалектика".