Страница:
Вывод первый: Кот пользуется или какое-то время пользовался телефоном Пашпарина. Сейчас он, скорее всего, уже сменил номер, в целях собственной безопасности купил краденый телефон. Впрочем, это еще надо проверить.
Второе: Кот и Бубен общались совсем недавно, но не раньше, чем Кот оказался на свободе и замочил Пашпарина. Третье: они в хороших отношениях, если Огородников дает Жоре номер своей мобилы.
Пораженный своим открытием Девяткин трижды перепроверил цифры и, сняв трубку телефона внутренний связи, вызвал к себе двух старших оперов убойного отдела.
– Немедленно поднимите из архива розыскное дело на Жору Бубнова, – приказал Девяткин. – Специализация – карманник. Пробейте по полной программе. Все контакты, прежние и нынешние. Его лежки, жены, дети, любовницы... Этот Бубен, наверняка, в курсе, где сейчас отсиживается Огородников и его теперешнее имя. Действуйте быстро. К завтрашнему утру мы должны знать об этом Жоре больше, чем он сам знает о себе.
Отпустив оперов, Юрий налил воды из графина, сделал пару глотков и подумал, что человеческий мир тесен, слишком тесен, чтобы в нем можно было надежно спрятаться.
– Холодно, – прошептал Кот так тихо, что сам себя не услышал. – Слышь... Холодно очень.
– Ясное дело, не жарко, – сказал мужик. – Голяком-то...
Человек, склонился ниже, что-то сказал, задал пару вопросов. Кот старался разобрать слова, но снова провалился в забытье, похожее то ли на сон, то ли на обморок.
В следующий раз он очнулся в жарко натопленной избе. Дело, видно, шло к вечеру, горела лампочка в матерчатом абажуре, тихо играло радио. Костян лежал на железной койке с мягкой панцирной сеткой. Угол комнаты был отгорожен ситцевой занавеской, на которую ложились и пропадали человеческие тени. Мужик со знакомым голосом, который Кот слышал у реки, что-то объяснял женщине. Та коротко, односложно отвечала, мужик пускался в дальнейшие объяснения. Кот разобрал слово утопленник, а потом женщина засмеялась так легко и мелодично, будто колокольчик зазвенел.
Кот старался уловить смысл разговора. Он выхватывал отдельные слова, но эти слова почему-то не наполнялись смыслом. Кот закрывал тяжелые веки, проваливался в забытье, вздрагивал и снова слышал чужой разговор. Какая-то женщина, сдвинув занавеску, присела на табурет, поправила подушку, помогла Коту сесть, поправила на нем теплую нательную рубаху.
– Попей, – сказала она. – Лучше будет... Да не бойся ты. Никто тут тебя не обидит.
И напоила его из деревянного ковшика каким-то горьким настоем, пахнувшим полынью и зверобоем. Женщина пропала, будто ее и не было, а Кот зарылся в подушку и успокоился тяжелым сном.
Китай в трофейном костюме выглядел солидно, как жених на смотринах. Он прикончил вторую чашку чая, капнув в чашку для запаха немного коньяка. После всех приключений он, чувствуя себя главным героем праздника, еще не остыл, по-новой переживая выпавшие приключения, Китай загадочно улыбался и вздыхал, поправляя лацканы пиджака. Смуглая кожа сделалась румяной, а глаза блестели, будто он курнул дури, а потом еще и ширнулся.
– Лучше бы я с Лобаном договорилась, – сказала Дашка. – Если бы я знала, что у тебя с деньгами такая подстава выйдет, сюда бы ни ногой.
– Ну, кто мог знать? – Дашкино нытье не могло испортить настроения Китаю. – Человек должен был сегодня "ауди" забрать. Железно договорились. И тут такие вязы.
– А чего это ты костюм чужой напялил? – сверкнула глазами Дашка. – Думаешь в этом прикиде ты очень крутой? Или похож на фирменного мальчика с обложки журнала?
– Я всего-навсего с того фраерка костюм снял, а не скальп, – усмехнулся Китай. – Дашка, ты не бери в голову. И не грузись насчет денег. Бумер сейчас отстоится, скинем его. И ты получишь за свою наколку.
– Ты только не тяни, Пак, мне бабки вот так нужны, – Дашка провела ладонью по горлу. – Поторопись.
– Если хочешь, "нисан скалия" прямо сейчас возьми. С правым рулем. Сама покатаешься или продашь кому. Чистая тачка. Ну, почти чистая.
– На фиг мне это ведро с гайками?
– Ну, ты типа без колес, – ответил Китай. – А "скалик" запросто бумер вставит. Резвая машина.
Поднявшись из-за стола, Дашка подошла к машине, гадая про себя, который год пошел этому раритету. Так просто с ходу не догадаешься. Странно, что этот экспонат автомобильного музея еще на ходу. Китай остановился за ее спиной, агитировать за "скалик" как-то язык не поворачивался, сразу видно, что тачка и на троечку не тянет.
– Слушай, – Китай тронул Дашку за плечо и вложил в ее ладонь паспорт, в котором лежала сложенная вчетверо справка об освобождении Кота, – вот ксива того мужика. Может, захочешь выпить за помин его души. Или как. Не нужна, так выброси. А так можешь по паспорту взять в магазине какую-нибудь электронику в кредит. И продать за полцены. Покупатели быстро найдутся. Однажды я по паспорту одного торгаша взял в разных магазинах телевизор, стереосистему и два дорогих ноута.
Дашка, не развернув паспорт, сунула его во внутренний карман ветровки, села за руль, хлопнув дверцей, повернула ключ в замке зажигания. Движок, кажется, потянет. Без колес ей никак нельзя, а попиленный "нисан" лучше, чем ничего. Дашка опустила боковое стекло и, глядя на Китая снизу вверх, сказала:
– Хрен с тобой. Покатаюсь пару дней. А там видно будет.
Машина медленно тронулась с места по дороге, присыпанной гравием, покатила к распахнутым воротам. Китай, удовлетворенный тем, что дипломатические переговоры завершились быстро и, главное, в его пользу, вернулся к столу, присев на скамейку, щедро плеснул в чашку кипятка и долил коньяка на палец.
Дашка доехала до ворот, когда рука сама потянулась к паспорту. Она тормознула, включив верхний свет, перевернула пару страниц, слюнявя палец. Все-таки интересно, кем был по жизни тот фраерок. Так-так, Виталий Елистратов, прописан в Питере, женат. Странно все это. За какой надобностью занесло этого парня в их края? Что он тут искал? Свою любовь? Или свою смерть? Но в паспорте о таких делах ни фига не пишут.
На колени вывалилась сложенная бумажка, истертая на линиях сгибов. А это что за хрень? Справка об освобождении, выданная ИТУ номер неразборчиво Шубину Николаю Сергеевичу, в том, что он освобождается... Начальник колонии такой-то, подпись и круглая колотушка. Дашка трижды перечитала короткий текст. Минуту сидела, закрыв глаза и опустив руки.
Дашка, кажется, хотела припечатать его задним бампером к дубовому столу, но в последнее мгновение, передумав, дала по тормозам. "Скалик" остановился в сантиметре от скамейки. Девчонка выскочила из машины, рванулась к Паку, сграбастала его за лацканы пиджака.
– Где он? – проорала она в лицо Китая.
Пак промычал что-то невразумительное. Секунду назад он чуть было не попрощался со своей грешной жизнью и теперь искренне не понимал, чего добивается эта стерва.
– Слышь, ты, козел сраный, где вы его высадили?
– Даш, ты чего, первый раз в теме? – пробормотал Китай, он боялся, что Дашка схватит со стола увесистый чайник и навернет его по репе. – Там где высадили, нас уже нет. И такие места я на карте не отмечаю. Не знаю, кум он тебе или сват, но роиться там не советую.
Привлеченные криками и разговором на повышенных тонах из темноты появились Миха и Вася Рослый. Не понимая, по какому поводу кипеш, они переглядывались и пожимали плечами. Дашка со всей силы толкнула Китая ладонью в грудь, он едва устоял на ногах. Развернувшись, она шагнула к машине, упала в водительское кресло и газанула так, что мелкий гравий и земля фонтанами полетели из-под колес.
Китай, шмыгая носом, тер грязноватой тряпкой промокшие штаны.
– Вот же дура, – шептал он. – Такой костюм испортила. Шалашовка. Поганка вольтанутая. А я ей, дурак, "скалик" отдал.
На улице ни пешеходов, ни машин. Бубен сообразил, что легче поймать тачку у метро, и двинул вверх по переулку, когда навстречу из-за поворота вылетела "девятка". Бубен уже поднял руку, чтобы проголосовать, но машина, резко тормознув, заехала колесами на тротуар, преграждая ему путь. Жора, как всегда легко и артистично, развернулся на каблуках и, ускоряя движение, зашагал в обратную сторону, хорошо понимая, что уйти ему не дадут. И хрен с ними. Он даже принялся насвистывать себе под нос легкомысленный мотивчик из популярного мюзикла, потому что серьезных неприятностей от встречи с ментами не ждал.
Вторая машина, стоявшая у кромки противоположного тротуара, сорвавшись с места, отрезала путь к отходу с другой стороны. Двое оперативников в штатском выскочили из салона. Еще пара ментов бежала к ним по переулку. Через несколько секунд Жора стоял, широко расставив ноги и упираясь ладонями в горячий капот машины. Он спокойно ждал, когда закончится шмон и можно будет перейти от формальностей к делу.
Опера выложили на капот ключи, пухлый бумажник, пачку сигарет и крошечный пластиковый пакетик с белым порошком. Дежурный ментовской фокус. Неизвестно откуда взявшиеся понятые, баба с мужиком, по виду ханыги, которым менты пообещали хорошую опохмелку. Они кивали головами, когда опер растолковывал, что извлечено из карманов задержанного. Подмахнув протокол, эти персонажи заспешили к магазину. Менты засунули Жору на заднее сиденье "девятки", с двух сторон сжали его крепкими плечами, в довершение всего заковали в наручники. И приказали опустить голову на колени.
Минут сорок они ехали неизвестно куда, пока наконец не тормознули во дворе какого-то незнакомого дома, похожего на огромный высохший колодец. Жору подхватили под руки, спустили в подвал, на двери которого висела табличка "опорный пункт милиции", потащили дальше по длинному коридору. Еще не зная, что произошло и какую поганку ему станут клеить, Бубен решил, что дело дрянь. Его привезли даже не в районное отделение внутренних дел, а в какую-то дыру без географического названия. Значит, разговор будет более чем серьезный. И не понять, что у ментов на уме.
Устроившись на привинченном к полу табурете, Жора попросил снять с него браслеты, и старший по группе выполнил просьбу задержанного. И велел своим парням, выйти на воздух.
– Меня зовут Иван Павлович Ерохин, капитан, – представился старший оперативник. – Честно говоря, я никогда карманников не брал. Всю жизнь занимаюсь кое-чем посерьезнее. Ну, что ж... Раз такое дело, раз у нас состоялась первая встреча, давай знакомиться, Бубнов.
Капитан протянул руку для пожатия. Бубнов никогда не ручкался с ментами и был удивлен изысканно вежливым обращением. Поднявшись с табурета, он протянул ладонь гражданину начальнику. И в следующее мгновение получил такой удар кулаком в лицо, что, перелетев через табурет, оказался у противоположной стены. Комната закачалась перед глазами, пол встал вертикально и плашмя ударил его по лицу.
Он увидел рядом с собой начищенный до блеска ботинок и тут же получил им по носу. Жора вскрикнул от боли – кто-то от души навернул его по ребрам. Ерохин поставил каблук тяжелого ботинка на растопыренные пальцы, надавил до костяного хруста. Когда Жора закричал, ударил его коленом в лицо. Бубен решил, что его забьют до смерти, молча и остервенело. Или превратят в никчемного инвалида, который без посторонней помощи не сможет завязать шнурки на ботинках.
Он не был трусом и умел терпеть боль, но сама мысль о том, что менты раздавят ему суставы пальцев, казалась ему невыносимой. Это было страшнее боли. Ведь он мог навсегда лишиться самого своего уникального дара щипача, а с ним, и красивой жизни, к которой успел привыкнуть.
Еще раза три-четыре ему въехали по морде и в грудь, на том экзекуция закончилась. Менты с чувством хорошо проделанной работы вышли в коридор. Лязгнула задвижка и наступила гулкая, давящая на мозг тишина.
В следующие полчаса Жора сумел привести себя в божеский вид, остановил кровь, сочившуюся из носа, стер платком грязные полосы с физиономии, поправил вырванный рукав пиджака и переместился с бетонного пола на табурет.
В эту минуту дверь распахнулась и порог комнатенки переступил мужик в цивильном костюме. Даже не взглянув на Жору, он сел за стол и, раскрыв портфель, принялся раскладывать на столе какие-то казенные бумаги. Жора сжался на табурете, узнав в этом самодовольном типе мента, который накануне вытряхнул его из троллейбуса и отобрал мобильник за четыре сотни баксов. Сейчас этот хмырь назовет себя по имени, предложит познакомиться, протянет руку... И жестокое избиение пойдет по второму кругу.
Но Юрий Девяткин, позабыв про документы, стал молча раскачиваться на стуле, будто только за этим сюда и пришел. Утомившись этим занятием, заговорил:
– Слушай, Бубен, дела твои кислые, как тюремная баланда.
– Не ожидал я от вас такой подлянки, гражданин начальник, – с укором сказал Бубен. – Вчера вроде по-человечески расстались.
– Ты бы поменьше вякал, морда целей будет, – посоветовал Девяткин. – На кармане у тебя пакет с героином. А это уже реальный срок без всяких там скидок. Но мы, люди, отличаемся от животных тем, что умеем договариваться друг с другом. Мне нужно знать, когда и при каких обстоятельствах ты встречался с Огородниковым, он же Кот, он же Костян.
– Я Кота лет пять не видел, – усмехнулся Бубен, удивляясь наивности ментов: надо, же, целый спектакль разыграли в надежде, что он ссучится. Постарались, нечего сказать, но не на того напали. – Он, по моим данным, чалится в одном далеком санатории.
– Ты, кажется, не понял. На этот раз мне нужна правда, а не сопли в сиропе. Кот всего неделя, как на свободе, а уже отправил на тот свет как минимум трех человек. Мне он нужен. Живым или мертвым, без разницы. Поэтому хочешь ты того или нет, говорить придется. Ну, твой ход?
– Да какого черта! – возмутился Бубен. – Меня хватают на улице, подкидывают героин, приводят каких-то алканавтов под видом понятых и составляют протокол. Потом суют в эту помойку и бьют, как последнюю лярву. Только посмотрите, что со мной сделали. Ну? С этой мордой надо срочно к хирургу гнать. А потом к прокурору с жалобой.
Девяткин переложил с середины на край стола покрытый каракулями листок:
– Вот показания свидетелей. Люди видели, как ты со вчерашней ночи гулял в ресторане "Вереск". Много танцевал. Менял партнерш. Заказывал музыку. И неудачно падал. Потому что датый был. Короче, сам себе нанес повреждения. И еще попортил имущество. Тарелку разбил. И графин. Ценой...
Наклонив голову, Юрий прищурился, что-то разглядывая в бумажках:
– Цена указана неразборчиво.
– Да я никогда в этом сраном "Вереске" не сидел. Даже не знаю, где такой кабак находится. На мне ничего нет, я даже улицу перехожу в положенном месте, у светофора. А если что есть, сначала докажите. И друзей я не сдаю. Потому что не ссучился, как некоторые...
– Тупой ты все-таки, как задница, – покачал головой Девяткин. – Расстраиваешь меня. А мне врач прописал только положительные эмоции. Но я еще раз готов выслушать твой ответ. Правильный. Ну?
– Можете меня тут затоптать, на куски порезать, но хрен чего дождетесь. Не видел я никакого Кота. И точка. И абзац. Даже два.
– Только не надо этой дешевой патетики. Зря стараешься. Звания народного артиста все равно не получишь. Я просчитал все варианты. Вы с Котом давние кенты. И ты знаешь, где он сейчас скрывается. Поэтому я готов внимательно выслушать твой содержательный рассказ.
Бубен с независимым видом уставился на мента и крепко стиснул зубы. На щеках его вздулись желваки.
– Ладно, тогда меня послушай, – сказал Девяткин. – У тебя в Коломне живет близкая подруга Марина Заславская. Давняя любовь. Под одной крышей вы вместе прожили почти четыре года. От Марины у тебя трехлетняя дочка Лена. Ты помогаешь Заславской, на ребенка денег не жалеешь, навещаешь ее, балуешь и все такое. Девочка для тебя – самое дорогое существо на этой поганой планете. Хотя по документам ты отцом не значишься.
– Это вы к чему? – мрачно поинтересовался Бубен.
– Хочу обрисовать твое скорое будущее, – Девяткин снял под столом тесноватые ботинки и с наслаждением пошевелил пальцами, – и будущее твоей дочки. Поверь, все будет точно так, как я рассказываю, даже хуже. Ты загремишь на кичу за наркотики. А Заславскую органы опеки лишат родительских прав. Она выпивает, плохо влияет на ребенка, ведет антиобщественный образ жизни.
– Не загибай, начальник.
– Скоро убедишься на собственном примере: Девяткин не загибает. Лену отправят в интернат. Ты законным образом не оформлял отцовство, а других близких родственников у ребенка нет. И я уж постараюсь, чтобы ей быстро подыскали приемных родителей. Девочка симпатичная, как куколка. И умная. Не в отца пошла. Короче, ты никогда ее больше не увидишь. Ты не узнаешь, в какой стороне ее искать. Впрочем, к тому времени, когда ты выпишешься с дачи, Лена о тебе уже не вспомнит. А Заславская сдохнет под забором. Ну, чего молчишь?
– Ты этого не сделаешь, – процедил сквозь зубы Бубен. – Нет законных прав отнимать ребенка у матери.
– Ошибаешься, Бубен. Она алкоголичка.
– Я договорился с лучшим наркологом, какого можно найти. Ее лечат и вылечат. С девчонкой постоянно сидит няня.
– Хватит пороть херню. Нянька матери не заменит, а женский алкоголизм не лечится. И ты это знаешь лучше моего, иначе бы не бросил свою подружку. Ну, теперь я спрашиваю последний раз: где его искать?
Бубен помолчал минуту и сказал с отвращением в голосе, отвращением к самому себе:
– Он собирался к одной шмоньке по имени Даша Шубина. Ее брат погиб на зоне. Пацан перед смертью в лазарете накатал маляву сестре. А Кот подписался доставить письмишко.
– Ну, продолжай... Документы у него есть, кроме портянки об освобождении?
– У него паспорт с питерской пропиской.
– Догадываюсь, откуда у него ксива. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы вычислить – сто пудов, твоя работа. На чье имя паспорт?
– Елистратов Виктор Андреевич... – с трудом выдавил из себя несчастный Жора.
– Медицинский феномен – мгновенное излечение от амнезии, – с издевательским видом похлопав в ладоши, Девяткин изволил улыбнуться: – Человек заново обрел навсегда утраченную память. Чудеса, да и только. Если бы я был научным светилом, на твоем примере навалял диссертацию. А если бы я был писателем... Ну, это вообще... Над этим романом обливались слезами женщины всей России. И, кстати, ближнего зарубежья.
– Это точно, – Бубен потрогал кончиками пальцев свой распухший нос. – Слезами бы все облились и обосрались заодно, если бы узнали, какими методами работает родная ментура.
– Хватит лирики, умник. Теперь давай все подробно. И в письменном виде. Прямо с начала и крой. Ну, ты сам знаешь, что писать. Садись на мое место.
Девяткин нашел на столе чистый лист бумаги и припечатал его сверху ручкой, которую достал из внешнего кармана пиджака.
– И что в сухом остатке? – убитым голосом спросил Жора, пересаживаясь за стол.
Девяткин изучающее посмотрел на него и подумал, что пижон выглядит хуже некуда. В сердце зашевелилось что-то вроде сочувствия. По-хорошему надо бы прищучить ворюгу за кражу паспорта и оформить явку с повинной. Тогда он получит по минимуму. Хотя сам факт кражи надо еще доказать. Следователь прошелся по комнате туда и обратно и остановился перед Жорой. Почему-то добивать его не хотелось. Опять же, что ни говори – кормящий отец. На бабу его надежды никакой, а девка как пить дать пропадет.
– Ладно, хрен с тобой, – Девяткину стало стыдно за свою слабость, но он уже принял решение: – Вали на все четыре стороны и больше мне не попадайся. – Он выхватил листок из-под Жориной руки, скомкал его и ловко забросил в корзину для мусора.
– А героин? – робко спросил Бубнов.
– Вон отсюда, – заорал Девяткин.
Глава тринадцатая
Второе: Кот и Бубен общались совсем недавно, но не раньше, чем Кот оказался на свободе и замочил Пашпарина. Третье: они в хороших отношениях, если Огородников дает Жоре номер своей мобилы.
Пораженный своим открытием Девяткин трижды перепроверил цифры и, сняв трубку телефона внутренний связи, вызвал к себе двух старших оперов убойного отдела.
– Немедленно поднимите из архива розыскное дело на Жору Бубнова, – приказал Девяткин. – Специализация – карманник. Пробейте по полной программе. Все контакты, прежние и нынешние. Его лежки, жены, дети, любовницы... Этот Бубен, наверняка, в курсе, где сейчас отсиживается Огородников и его теперешнее имя. Действуйте быстро. К завтрашнему утру мы должны знать об этом Жоре больше, чем он сам знает о себе.
Отпустив оперов, Юрий налил воды из графина, сделал пару глотков и подумал, что человеческий мир тесен, слишком тесен, чтобы в нем можно было надежно спрятаться.
* * *
Кот пришел в себя оттого, что кто-то тормошил его за плечо. Он лежал на песчаной отмели, волна плескалась у ног, а над ним стоял какой-то мужик в кожаном картузе. Человек что-то говорил, кажется, задавал вопросы. Но Кот был слишком слаб, чтобы понять их смысл. Он хотел перевернуться с бока на спину, но ничего не получилось. Руки сделались чужими, непослушными, а ноги одеревенели до полного бесчувствия.– Холодно, – прошептал Кот так тихо, что сам себя не услышал. – Слышь... Холодно очень.
– Ясное дело, не жарко, – сказал мужик. – Голяком-то...
Человек, склонился ниже, что-то сказал, задал пару вопросов. Кот старался разобрать слова, но снова провалился в забытье, похожее то ли на сон, то ли на обморок.
В следующий раз он очнулся в жарко натопленной избе. Дело, видно, шло к вечеру, горела лампочка в матерчатом абажуре, тихо играло радио. Костян лежал на железной койке с мягкой панцирной сеткой. Угол комнаты был отгорожен ситцевой занавеской, на которую ложились и пропадали человеческие тени. Мужик со знакомым голосом, который Кот слышал у реки, что-то объяснял женщине. Та коротко, односложно отвечала, мужик пускался в дальнейшие объяснения. Кот разобрал слово утопленник, а потом женщина засмеялась так легко и мелодично, будто колокольчик зазвенел.
Кот старался уловить смысл разговора. Он выхватывал отдельные слова, но эти слова почему-то не наполнялись смыслом. Кот закрывал тяжелые веки, проваливался в забытье, вздрагивал и снова слышал чужой разговор. Какая-то женщина, сдвинув занавеску, присела на табурет, поправила подушку, помогла Коту сесть, поправила на нем теплую нательную рубаху.
– Попей, – сказала она. – Лучше будет... Да не бойся ты. Никто тут тебя не обидит.
И напоила его из деревянного ковшика каким-то горьким настоем, пахнувшим полынью и зверобоем. Женщина пропала, будто ее и не было, а Кот зарылся в подушку и успокоился тяжелым сном.
* * *
Солнце уже коснулось высоких елей, когда Китай с парнями, усевшись за столом под брезентовым тентом, порубали мясных консервов и напились чаем. Тень соснового леса ложилась на хутор, закрывая собой жилой дом и сараи. Дашка болтала в стакане ложечкой, размешивая кусок колотого сахара. Ее физиономия казалась мрачной и усталой.Китай в трофейном костюме выглядел солидно, как жених на смотринах. Он прикончил вторую чашку чая, капнув в чашку для запаха немного коньяка. После всех приключений он, чувствуя себя главным героем праздника, еще не остыл, по-новой переживая выпавшие приключения, Китай загадочно улыбался и вздыхал, поправляя лацканы пиджака. Смуглая кожа сделалась румяной, а глаза блестели, будто он курнул дури, а потом еще и ширнулся.
– Лучше бы я с Лобаном договорилась, – сказала Дашка. – Если бы я знала, что у тебя с деньгами такая подстава выйдет, сюда бы ни ногой.
– Ну, кто мог знать? – Дашкино нытье не могло испортить настроения Китаю. – Человек должен был сегодня "ауди" забрать. Железно договорились. И тут такие вязы.
– А чего это ты костюм чужой напялил? – сверкнула глазами Дашка. – Думаешь в этом прикиде ты очень крутой? Или похож на фирменного мальчика с обложки журнала?
– Я всего-навсего с того фраерка костюм снял, а не скальп, – усмехнулся Китай. – Дашка, ты не бери в голову. И не грузись насчет денег. Бумер сейчас отстоится, скинем его. И ты получишь за свою наколку.
– Ты только не тяни, Пак, мне бабки вот так нужны, – Дашка провела ладонью по горлу. – Поторопись.
– Если хочешь, "нисан скалия" прямо сейчас возьми. С правым рулем. Сама покатаешься или продашь кому. Чистая тачка. Ну, почти чистая.
– На фиг мне это ведро с гайками?
– Ну, ты типа без колес, – ответил Китай. – А "скалик" запросто бумер вставит. Резвая машина.
Поднявшись из-за стола, Дашка подошла к машине, гадая про себя, который год пошел этому раритету. Так просто с ходу не догадаешься. Странно, что этот экспонат автомобильного музея еще на ходу. Китай остановился за ее спиной, агитировать за "скалик" как-то язык не поворачивался, сразу видно, что тачка и на троечку не тянет.
– Слушай, – Китай тронул Дашку за плечо и вложил в ее ладонь паспорт, в котором лежала сложенная вчетверо справка об освобождении Кота, – вот ксива того мужика. Может, захочешь выпить за помин его души. Или как. Не нужна, так выброси. А так можешь по паспорту взять в магазине какую-нибудь электронику в кредит. И продать за полцены. Покупатели быстро найдутся. Однажды я по паспорту одного торгаша взял в разных магазинах телевизор, стереосистему и два дорогих ноута.
Дашка, не развернув паспорт, сунула его во внутренний карман ветровки, села за руль, хлопнув дверцей, повернула ключ в замке зажигания. Движок, кажется, потянет. Без колес ей никак нельзя, а попиленный "нисан" лучше, чем ничего. Дашка опустила боковое стекло и, глядя на Китая снизу вверх, сказала:
– Хрен с тобой. Покатаюсь пару дней. А там видно будет.
Машина медленно тронулась с места по дороге, присыпанной гравием, покатила к распахнутым воротам. Китай, удовлетворенный тем, что дипломатические переговоры завершились быстро и, главное, в его пользу, вернулся к столу, присев на скамейку, щедро плеснул в чашку кипятка и долил коньяка на палец.
Дашка доехала до ворот, когда рука сама потянулась к паспорту. Она тормознула, включив верхний свет, перевернула пару страниц, слюнявя палец. Все-таки интересно, кем был по жизни тот фраерок. Так-так, Виталий Елистратов, прописан в Питере, женат. Странно все это. За какой надобностью занесло этого парня в их края? Что он тут искал? Свою любовь? Или свою смерть? Но в паспорте о таких делах ни фига не пишут.
На колени вывалилась сложенная бумажка, истертая на линиях сгибов. А это что за хрень? Справка об освобождении, выданная ИТУ номер неразборчиво Шубину Николаю Сергеевичу, в том, что он освобождается... Начальник колонии такой-то, подпись и круглая колотушка. Дашка трижды перечитала короткий текст. Минуту сидела, закрыв глаза и опустив руки.
* * *
Услышав рев движка, Китай повернул голову назад, в изумлении раскрыл варежку и забыл ее закрыть. Вспыхнули огни стоп-сигналов, "скалик", дав задний ход, помчался обратно на полном газу. Чашка дрогнула в руке, кипяток расплескался по брюкам, обжог безволосые ляжки. Китай вскрикнул от боли, приподнялся и выплеснул остатки кипятка на ноги, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы боли. И застыл, парализованный страхом.Дашка, кажется, хотела припечатать его задним бампером к дубовому столу, но в последнее мгновение, передумав, дала по тормозам. "Скалик" остановился в сантиметре от скамейки. Девчонка выскочила из машины, рванулась к Паку, сграбастала его за лацканы пиджака.
– Где он? – проорала она в лицо Китая.
Пак промычал что-то невразумительное. Секунду назад он чуть было не попрощался со своей грешной жизнью и теперь искренне не понимал, чего добивается эта стерва.
– Слышь, ты, козел сраный, где вы его высадили?
– Даш, ты чего, первый раз в теме? – пробормотал Китай, он боялся, что Дашка схватит со стола увесистый чайник и навернет его по репе. – Там где высадили, нас уже нет. И такие места я на карте не отмечаю. Не знаю, кум он тебе или сват, но роиться там не советую.
Привлеченные криками и разговором на повышенных тонах из темноты появились Миха и Вася Рослый. Не понимая, по какому поводу кипеш, они переглядывались и пожимали плечами. Дашка со всей силы толкнула Китая ладонью в грудь, он едва устоял на ногах. Развернувшись, она шагнула к машине, упала в водительское кресло и газанула так, что мелкий гравий и земля фонтанами полетели из-под колес.
Китай, шмыгая носом, тер грязноватой тряпкой промокшие штаны.
– Вот же дура, – шептал он. – Такой костюм испортила. Шалашовка. Поганка вольтанутая. А я ей, дурак, "скалик" отдал.
* * *
Последние два дня в Москве стояла гнетущая жара, и свежий утренний ветерок показался Жоре Бубнову подарком судьбы. Он вышел из подъезда старого дома в районе Сухаревки ровно в девять тридцать утра. Настроение у него было прекрасное, под стать его прикиду. На нем был бежевый летний костюм и рубашка с отложным воротничком, на ногах плетеные мокасины. Жора с наслаждением глотнул воздуха, еще не отравленного бензиновыми парами. Впереди масса дел и среди них есть приятные. После обеда ему уделит внимание одна особа женского пола, благосклонности которой он добивался уже вторую неделю, извел кучу денег и времени. И в награду за терпение готов получить премиальные.На улице ни пешеходов, ни машин. Бубен сообразил, что легче поймать тачку у метро, и двинул вверх по переулку, когда навстречу из-за поворота вылетела "девятка". Бубен уже поднял руку, чтобы проголосовать, но машина, резко тормознув, заехала колесами на тротуар, преграждая ему путь. Жора, как всегда легко и артистично, развернулся на каблуках и, ускоряя движение, зашагал в обратную сторону, хорошо понимая, что уйти ему не дадут. И хрен с ними. Он даже принялся насвистывать себе под нос легкомысленный мотивчик из популярного мюзикла, потому что серьезных неприятностей от встречи с ментами не ждал.
Вторая машина, стоявшая у кромки противоположного тротуара, сорвавшись с места, отрезала путь к отходу с другой стороны. Двое оперативников в штатском выскочили из салона. Еще пара ментов бежала к ним по переулку. Через несколько секунд Жора стоял, широко расставив ноги и упираясь ладонями в горячий капот машины. Он спокойно ждал, когда закончится шмон и можно будет перейти от формальностей к делу.
Опера выложили на капот ключи, пухлый бумажник, пачку сигарет и крошечный пластиковый пакетик с белым порошком. Дежурный ментовской фокус. Неизвестно откуда взявшиеся понятые, баба с мужиком, по виду ханыги, которым менты пообещали хорошую опохмелку. Они кивали головами, когда опер растолковывал, что извлечено из карманов задержанного. Подмахнув протокол, эти персонажи заспешили к магазину. Менты засунули Жору на заднее сиденье "девятки", с двух сторон сжали его крепкими плечами, в довершение всего заковали в наручники. И приказали опустить голову на колени.
Минут сорок они ехали неизвестно куда, пока наконец не тормознули во дворе какого-то незнакомого дома, похожего на огромный высохший колодец. Жору подхватили под руки, спустили в подвал, на двери которого висела табличка "опорный пункт милиции", потащили дальше по длинному коридору. Еще не зная, что произошло и какую поганку ему станут клеить, Бубен решил, что дело дрянь. Его привезли даже не в районное отделение внутренних дел, а в какую-то дыру без географического названия. Значит, разговор будет более чем серьезный. И не понять, что у ментов на уме.
Устроившись на привинченном к полу табурете, Жора попросил снять с него браслеты, и старший по группе выполнил просьбу задержанного. И велел своим парням, выйти на воздух.
– Меня зовут Иван Павлович Ерохин, капитан, – представился старший оперативник. – Честно говоря, я никогда карманников не брал. Всю жизнь занимаюсь кое-чем посерьезнее. Ну, что ж... Раз такое дело, раз у нас состоялась первая встреча, давай знакомиться, Бубнов.
Капитан протянул руку для пожатия. Бубнов никогда не ручкался с ментами и был удивлен изысканно вежливым обращением. Поднявшись с табурета, он протянул ладонь гражданину начальнику. И в следующее мгновение получил такой удар кулаком в лицо, что, перелетев через табурет, оказался у противоположной стены. Комната закачалась перед глазами, пол встал вертикально и плашмя ударил его по лицу.
Он увидел рядом с собой начищенный до блеска ботинок и тут же получил им по носу. Жора вскрикнул от боли – кто-то от души навернул его по ребрам. Ерохин поставил каблук тяжелого ботинка на растопыренные пальцы, надавил до костяного хруста. Когда Жора закричал, ударил его коленом в лицо. Бубен решил, что его забьют до смерти, молча и остервенело. Или превратят в никчемного инвалида, который без посторонней помощи не сможет завязать шнурки на ботинках.
Он не был трусом и умел терпеть боль, но сама мысль о том, что менты раздавят ему суставы пальцев, казалась ему невыносимой. Это было страшнее боли. Ведь он мог навсегда лишиться самого своего уникального дара щипача, а с ним, и красивой жизни, к которой успел привыкнуть.
Еще раза три-четыре ему въехали по морде и в грудь, на том экзекуция закончилась. Менты с чувством хорошо проделанной работы вышли в коридор. Лязгнула задвижка и наступила гулкая, давящая на мозг тишина.
В следующие полчаса Жора сумел привести себя в божеский вид, остановил кровь, сочившуюся из носа, стер платком грязные полосы с физиономии, поправил вырванный рукав пиджака и переместился с бетонного пола на табурет.
В эту минуту дверь распахнулась и порог комнатенки переступил мужик в цивильном костюме. Даже не взглянув на Жору, он сел за стол и, раскрыв портфель, принялся раскладывать на столе какие-то казенные бумаги. Жора сжался на табурете, узнав в этом самодовольном типе мента, который накануне вытряхнул его из троллейбуса и отобрал мобильник за четыре сотни баксов. Сейчас этот хмырь назовет себя по имени, предложит познакомиться, протянет руку... И жестокое избиение пойдет по второму кругу.
Но Юрий Девяткин, позабыв про документы, стал молча раскачиваться на стуле, будто только за этим сюда и пришел. Утомившись этим занятием, заговорил:
– Слушай, Бубен, дела твои кислые, как тюремная баланда.
– Не ожидал я от вас такой подлянки, гражданин начальник, – с укором сказал Бубен. – Вчера вроде по-человечески расстались.
– Ты бы поменьше вякал, морда целей будет, – посоветовал Девяткин. – На кармане у тебя пакет с героином. А это уже реальный срок без всяких там скидок. Но мы, люди, отличаемся от животных тем, что умеем договариваться друг с другом. Мне нужно знать, когда и при каких обстоятельствах ты встречался с Огородниковым, он же Кот, он же Костян.
– Я Кота лет пять не видел, – усмехнулся Бубен, удивляясь наивности ментов: надо, же, целый спектакль разыграли в надежде, что он ссучится. Постарались, нечего сказать, но не на того напали. – Он, по моим данным, чалится в одном далеком санатории.
– Ты, кажется, не понял. На этот раз мне нужна правда, а не сопли в сиропе. Кот всего неделя, как на свободе, а уже отправил на тот свет как минимум трех человек. Мне он нужен. Живым или мертвым, без разницы. Поэтому хочешь ты того или нет, говорить придется. Ну, твой ход?
– Да какого черта! – возмутился Бубен. – Меня хватают на улице, подкидывают героин, приводят каких-то алканавтов под видом понятых и составляют протокол. Потом суют в эту помойку и бьют, как последнюю лярву. Только посмотрите, что со мной сделали. Ну? С этой мордой надо срочно к хирургу гнать. А потом к прокурору с жалобой.
Девяткин переложил с середины на край стола покрытый каракулями листок:
– Вот показания свидетелей. Люди видели, как ты со вчерашней ночи гулял в ресторане "Вереск". Много танцевал. Менял партнерш. Заказывал музыку. И неудачно падал. Потому что датый был. Короче, сам себе нанес повреждения. И еще попортил имущество. Тарелку разбил. И графин. Ценой...
Наклонив голову, Юрий прищурился, что-то разглядывая в бумажках:
– Цена указана неразборчиво.
– Да я никогда в этом сраном "Вереске" не сидел. Даже не знаю, где такой кабак находится. На мне ничего нет, я даже улицу перехожу в положенном месте, у светофора. А если что есть, сначала докажите. И друзей я не сдаю. Потому что не ссучился, как некоторые...
– Тупой ты все-таки, как задница, – покачал головой Девяткин. – Расстраиваешь меня. А мне врач прописал только положительные эмоции. Но я еще раз готов выслушать твой ответ. Правильный. Ну?
– Можете меня тут затоптать, на куски порезать, но хрен чего дождетесь. Не видел я никакого Кота. И точка. И абзац. Даже два.
– Только не надо этой дешевой патетики. Зря стараешься. Звания народного артиста все равно не получишь. Я просчитал все варианты. Вы с Котом давние кенты. И ты знаешь, где он сейчас скрывается. Поэтому я готов внимательно выслушать твой содержательный рассказ.
Бубен с независимым видом уставился на мента и крепко стиснул зубы. На щеках его вздулись желваки.
– Ладно, тогда меня послушай, – сказал Девяткин. – У тебя в Коломне живет близкая подруга Марина Заславская. Давняя любовь. Под одной крышей вы вместе прожили почти четыре года. От Марины у тебя трехлетняя дочка Лена. Ты помогаешь Заславской, на ребенка денег не жалеешь, навещаешь ее, балуешь и все такое. Девочка для тебя – самое дорогое существо на этой поганой планете. Хотя по документам ты отцом не значишься.
– Это вы к чему? – мрачно поинтересовался Бубен.
– Хочу обрисовать твое скорое будущее, – Девяткин снял под столом тесноватые ботинки и с наслаждением пошевелил пальцами, – и будущее твоей дочки. Поверь, все будет точно так, как я рассказываю, даже хуже. Ты загремишь на кичу за наркотики. А Заславскую органы опеки лишат родительских прав. Она выпивает, плохо влияет на ребенка, ведет антиобщественный образ жизни.
– Не загибай, начальник.
– Скоро убедишься на собственном примере: Девяткин не загибает. Лену отправят в интернат. Ты законным образом не оформлял отцовство, а других близких родственников у ребенка нет. И я уж постараюсь, чтобы ей быстро подыскали приемных родителей. Девочка симпатичная, как куколка. И умная. Не в отца пошла. Короче, ты никогда ее больше не увидишь. Ты не узнаешь, в какой стороне ее искать. Впрочем, к тому времени, когда ты выпишешься с дачи, Лена о тебе уже не вспомнит. А Заславская сдохнет под забором. Ну, чего молчишь?
– Ты этого не сделаешь, – процедил сквозь зубы Бубен. – Нет законных прав отнимать ребенка у матери.
– Ошибаешься, Бубен. Она алкоголичка.
– Я договорился с лучшим наркологом, какого можно найти. Ее лечат и вылечат. С девчонкой постоянно сидит няня.
– Хватит пороть херню. Нянька матери не заменит, а женский алкоголизм не лечится. И ты это знаешь лучше моего, иначе бы не бросил свою подружку. Ну, теперь я спрашиваю последний раз: где его искать?
Бубен помолчал минуту и сказал с отвращением в голосе, отвращением к самому себе:
– Он собирался к одной шмоньке по имени Даша Шубина. Ее брат погиб на зоне. Пацан перед смертью в лазарете накатал маляву сестре. А Кот подписался доставить письмишко.
– Ну, продолжай... Документы у него есть, кроме портянки об освобождении?
– У него паспорт с питерской пропиской.
– Догадываюсь, откуда у него ксива. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы вычислить – сто пудов, твоя работа. На чье имя паспорт?
– Елистратов Виктор Андреевич... – с трудом выдавил из себя несчастный Жора.
– Медицинский феномен – мгновенное излечение от амнезии, – с издевательским видом похлопав в ладоши, Девяткин изволил улыбнуться: – Человек заново обрел навсегда утраченную память. Чудеса, да и только. Если бы я был научным светилом, на твоем примере навалял диссертацию. А если бы я был писателем... Ну, это вообще... Над этим романом обливались слезами женщины всей России. И, кстати, ближнего зарубежья.
– Это точно, – Бубен потрогал кончиками пальцев свой распухший нос. – Слезами бы все облились и обосрались заодно, если бы узнали, какими методами работает родная ментура.
– Хватит лирики, умник. Теперь давай все подробно. И в письменном виде. Прямо с начала и крой. Ну, ты сам знаешь, что писать. Садись на мое место.
Девяткин нашел на столе чистый лист бумаги и припечатал его сверху ручкой, которую достал из внешнего кармана пиджака.
– И что в сухом остатке? – убитым голосом спросил Жора, пересаживаясь за стол.
Девяткин изучающее посмотрел на него и подумал, что пижон выглядит хуже некуда. В сердце зашевелилось что-то вроде сочувствия. По-хорошему надо бы прищучить ворюгу за кражу паспорта и оформить явку с повинной. Тогда он получит по минимуму. Хотя сам факт кражи надо еще доказать. Следователь прошелся по комнате туда и обратно и остановился перед Жорой. Почему-то добивать его не хотелось. Опять же, что ни говори – кормящий отец. На бабу его надежды никакой, а девка как пить дать пропадет.
– Ладно, хрен с тобой, – Девяткину стало стыдно за свою слабость, но он уже принял решение: – Вали на все четыре стороны и больше мне не попадайся. – Он выхватил листок из-под Жориной руки, скомкал его и ловко забросил в корзину для мусора.
– А героин? – робко спросил Бубнов.
– Вон отсюда, – заорал Девяткин.
Глава тринадцатая
Грунтовая дорога привела к хутору, стоявшему на берегу реки. За пятистенком из рубленых бревен виднелся сарай, какие-то постройки, поле, засаженное картошкой и стог сена. На берегу две лодки, одна самодельная, другая фабричная, из дюраля, на жердях сушатся сети. За покосившейся изгородью паслись две козы и корова. Чуть поодаль, ближе к реке стояла синяя "нива" с помятым крылом.
Забора вокруг дома не было, поэтому Дашка, выбравшись из машины, прошагала напрямик через огородные грядки, поднялась на крыльцо и прежде чем толкнуть дверь, расправила бумажку, сорванную со столба у районной поликлиники. И еще раз перечитала безграмотный текст, написанный печатными буквами: "Найден мужчина, примерно тридцати лет, рост метр восемьдесят пять сантиметров, волосы русые, глаза карего цвета. Не помнит родных и близких. Обращаться...".
Далее следовал то ли рисунок, то ли чертеж. Где сворачивать с трассы и куда и сколько ехать дальше после дорожной развилки. Найден мужчина... Вот же грамотеи. Будто речь идет о собаке или старой сумке, набитой никчемным тряпьем.
Толкнув дверь, Дашка прошла сквозь полутемные сени и оказалась в большой комнате, где хозяева готовились к ужину. У газовой плиты в углу стояла женщина лет пятидесяти, рядом с ней возилась у столика молодая румяная баба. За столом сидел пожилой усатый мужик в черной рубахе и жилетке из щипаного кролика. Он приглаживал ладонью редеющие пегие волосы и с интересом смотрел на незваную гостью.
– Доброго здоровья, – сказала Дашка. – Я по поводу... Короче, я по объявлению. Это у вас найден мужчина, сто восемьдесят пять, глаза карие?
Женщины побросали стряпню, а мужик, прекратив терзать свою шевелюру, принялся поглаживать пальцами усы.
– А ты, дочка, потеряла кого? – спросил он. – Родственника?
– Брата, Николая, – без запинки соврала Дашка. – Уже все больницы объездила, все морги. Когда случайно наткнулась на объявление, глазам не поверила.
Дашка показала скомканный листок.
– Ты потише, дочка, спит он сейчас. Присаживайся, – сказал мужик. – Зовут тебя как?
Минут через десять, наскоро перекусив с хозяевами, Дашка узнала нехитрую историю человека, найденного на берегу реки, и познакомилась с обитателями дома. Это усатый дядя Илья нашел полуживого мужика. По всем прикидкам, на него напали грабители или хулиганье, навернули чем-то тяжелым по голове да и сбросили в воду, надеясь, что он уже мертв или утонет. Но вышло иначе.
Дядя Илья перетащил пострадавшего в дом, где уже три года как пустует постель его покойной жены. Тетя Кира, дочь Ильи, работает в поликлинике в поселке, это она развесила объявления. Она же помогла выходить парня. Досталось ему крепко, но молодость, она свое возьмет. Кира достала лекарства и кое-какую одежду. А ее дочь Ленка помогала кормить больного, ходила за ним, пока он сил набирался. Сейчас сомнений нет, он выкарабкался и не сегодня, так завтра встанет на ноги. Одним словом, обошлось.
Дашка, поднявшись, нырнула за ситцевую занавеску. Больной тихо посапывал, раскинувшись на железной койке: лицо землистое, спутанные волосы, пятна нездорового румянца. Бывали времена, он выглядел получше, но и сейчас не в самой плохой форме. Отлежится и снова будет как огурец. Дашка вернулась к столу и, присев на табурет, тихо всхлипнула.
– Уж и не знаю, как и благодарить вас, – сказала она. – А я уж думала... Думала, не найду его живого. А он ничего... Даже румяный.
– С головой у него не совсем, – виноватым тоном сказал дядя Илья. – Память у него провалилась. Ну да это пройдет, все, что он забыл, со временем вспомнит. У меня тоже такое было. Я на Северном флоте служил. Во время учений подорвали глубоководную мину. Надо сказать, не совсем по инструкции. Я оказался ближе всех, стоял на корме тральщика у самых поручней. Меня взрывной волной к стенке приложило. Натурально – контузия. Доктор объяснил: ушиб головного мозга. Неделю не мог вспомнить, как родную мать зовут. Но это проходит. Ушиб он и есть ушиб. Хоть мозга, хоть коленки. Вот, дочка, какие дела случаются. И на учениях, и в мирной жизни. Понимаешь?
Забора вокруг дома не было, поэтому Дашка, выбравшись из машины, прошагала напрямик через огородные грядки, поднялась на крыльцо и прежде чем толкнуть дверь, расправила бумажку, сорванную со столба у районной поликлиники. И еще раз перечитала безграмотный текст, написанный печатными буквами: "Найден мужчина, примерно тридцати лет, рост метр восемьдесят пять сантиметров, волосы русые, глаза карего цвета. Не помнит родных и близких. Обращаться...".
Далее следовал то ли рисунок, то ли чертеж. Где сворачивать с трассы и куда и сколько ехать дальше после дорожной развилки. Найден мужчина... Вот же грамотеи. Будто речь идет о собаке или старой сумке, набитой никчемным тряпьем.
Толкнув дверь, Дашка прошла сквозь полутемные сени и оказалась в большой комнате, где хозяева готовились к ужину. У газовой плиты в углу стояла женщина лет пятидесяти, рядом с ней возилась у столика молодая румяная баба. За столом сидел пожилой усатый мужик в черной рубахе и жилетке из щипаного кролика. Он приглаживал ладонью редеющие пегие волосы и с интересом смотрел на незваную гостью.
– Доброго здоровья, – сказала Дашка. – Я по поводу... Короче, я по объявлению. Это у вас найден мужчина, сто восемьдесят пять, глаза карие?
Женщины побросали стряпню, а мужик, прекратив терзать свою шевелюру, принялся поглаживать пальцами усы.
– А ты, дочка, потеряла кого? – спросил он. – Родственника?
– Брата, Николая, – без запинки соврала Дашка. – Уже все больницы объездила, все морги. Когда случайно наткнулась на объявление, глазам не поверила.
Дашка показала скомканный листок.
– Ты потише, дочка, спит он сейчас. Присаживайся, – сказал мужик. – Зовут тебя как?
Минут через десять, наскоро перекусив с хозяевами, Дашка узнала нехитрую историю человека, найденного на берегу реки, и познакомилась с обитателями дома. Это усатый дядя Илья нашел полуживого мужика. По всем прикидкам, на него напали грабители или хулиганье, навернули чем-то тяжелым по голове да и сбросили в воду, надеясь, что он уже мертв или утонет. Но вышло иначе.
Дядя Илья перетащил пострадавшего в дом, где уже три года как пустует постель его покойной жены. Тетя Кира, дочь Ильи, работает в поликлинике в поселке, это она развесила объявления. Она же помогла выходить парня. Досталось ему крепко, но молодость, она свое возьмет. Кира достала лекарства и кое-какую одежду. А ее дочь Ленка помогала кормить больного, ходила за ним, пока он сил набирался. Сейчас сомнений нет, он выкарабкался и не сегодня, так завтра встанет на ноги. Одним словом, обошлось.
Дашка, поднявшись, нырнула за ситцевую занавеску. Больной тихо посапывал, раскинувшись на железной койке: лицо землистое, спутанные волосы, пятна нездорового румянца. Бывали времена, он выглядел получше, но и сейчас не в самой плохой форме. Отлежится и снова будет как огурец. Дашка вернулась к столу и, присев на табурет, тихо всхлипнула.
– Уж и не знаю, как и благодарить вас, – сказала она. – А я уж думала... Думала, не найду его живого. А он ничего... Даже румяный.
– С головой у него не совсем, – виноватым тоном сказал дядя Илья. – Память у него провалилась. Ну да это пройдет, все, что он забыл, со временем вспомнит. У меня тоже такое было. Я на Северном флоте служил. Во время учений подорвали глубоководную мину. Надо сказать, не совсем по инструкции. Я оказался ближе всех, стоял на корме тральщика у самых поручней. Меня взрывной волной к стенке приложило. Натурально – контузия. Доктор объяснил: ушиб головного мозга. Неделю не мог вспомнить, как родную мать зовут. Но это проходит. Ушиб он и есть ушиб. Хоть мозга, хоть коленки. Вот, дочка, какие дела случаются. И на учениях, и в мирной жизни. Понимаешь?