Запершись в бильярдной со своими телохранителями, Ольшанский дал волю эмоциям. Но быстро остыл, потому что не мог орать и материться слишком долго, голова начинала гудеть, как пчелиный улей, в висках ломило. Володя и Кеша, как солдаты, стояли навытяжку перед хозяином.
— Как могло получиться, что ты отдал тридцать тысяч баксов каким-то засранцам? — Ольшанский ткнул телохранителя кулаком в грудь.
— Я вытащил их из барсетки студента, когда он катал шары, положил сюда, — Володя продемонстрировал хозяину поясную сумку. — Когда в бильярдную вломился третий мужик, он засветил мне по репе рукояткой пистолета. Я был в отрубе, когда выгребли бабки.
— А я стоял у стены с поднятыми лапами, — добавил Кеша, массируя синяк на скуле. — Этот тип не шутил. Если бы я ломанулся на него, как пить дать схлопотал бы свою пулю. Потом появился еще один чувак, принес пожарный топор. И они раздолбали бильярдные столы.
Ольшанский присел на табурет, потому что пол качался под ногами, как палуба корабля, попавшего в жестокий шторм.
— Может быть, все-таки вызовем ментов? — спросил Володя.
— Ты что, тупая жопа, совсем охренел? — Ольшанский выпучил глаза. — Они мне что, убытки покроют? Сами разберемся. Без ментуры. Тот малый, что угнал мерс для покойного Глотова, должен сидеть в СИЗО, в камере на сорок рыл. И прятать в штанах обвинительное заключение. А он гуляет на свободе. Как это объяснить?
Ольшанский хотел добавить, что об угонщике «мерседеса» он ничего не знает. Только имя: Костян. На этом точка. Остальные парни, разгромившие «Карамболь», ясный хрен, из банды этого Костяна. В Краснодаре эту суку нашли бы в течение двух часов, даже часа. Нашли бы и пришили, потому что на свете не должны жить такие поганые отморозки. Но в Москве поиски могут затянуться на неопределенную перспективу. И вообще, не мешало бы и в Уголовном кодексе записать: угон автомобиля — пожизненный срок. Ольшанскому с трудом удалось подавить собственные эмоции.
— Мы все сделаем сами, — сказал он. — С живых шкуры спустим. Этого Костяна я лично повешу головой вниз и бильярдным кием выбью из него кишки. К девяти утра вызывайте сюда всех наших ребят. Всех до единого. Даже шепелявого. Я поговорю с ними, поставлю задачу. И еще: найдите каких-нибудь приезжих работяг. Нужно, чтобы к завтрашнему вечеру на стенах и на потолке не осталась никаких следов от пуль. Все ясно?
— Так точно, — по-военному отрапортовал Володя. — Сделаем.
— Сейчас я уезжаю, — Ольшанский провел ладонью по макушке. — Башка жутко болит.
— Тут одна неприятность, — поморщился Володя. Ему не хотелось доставать хозяина всякой ерундой, когда у того голова раскалывается на части, но вот приходится. — Ну, типа одна заминка вышла. Короче, Рембо…
— Что Рембо?
— Сами посмотрите.
Ольшанский встал с одноногого табурета, перегнулся через барную стойку, посмотрел вниз. Из-под прилавка торчали стоптанные ботинки Рембо. Брюки задрались, обнажились молочно-белые безволосые ноги в синих склеротических прожилках. Ольшанский зашел за прилавок, присел на корточки. Одна пуля попала Рембо в ухо и, выбив зубной протез, вышла изо рта, через левую щеку. Вторая пуля насквозь прошила грудь. Но крови на полу было совсем немного, лужица размером с тарелку.
— Надо же, Рембо откинулся, — вздохнул Толмач, стараясь вспомнить, как старика звали по жизни. Но так и не вспомнил. — Черт, этого только не хватало… Его старуха не звонила? Нет? Тогда немедленно избавьтесь от трупа. Вывезите этот мусор за город и похороните. Или… Впрочем, сами знаете, что надо делать. Чтобы к утру его здесь не было. А старой клуше, если звякнет, скажите так: Рембо протер полы в бильярдной и… И выехал домой. Мол, пусть ждет и надеется.
Глава вторая
Глава третья
— Как могло получиться, что ты отдал тридцать тысяч баксов каким-то засранцам? — Ольшанский ткнул телохранителя кулаком в грудь.
— Я вытащил их из барсетки студента, когда он катал шары, положил сюда, — Володя продемонстрировал хозяину поясную сумку. — Когда в бильярдную вломился третий мужик, он засветил мне по репе рукояткой пистолета. Я был в отрубе, когда выгребли бабки.
— А я стоял у стены с поднятыми лапами, — добавил Кеша, массируя синяк на скуле. — Этот тип не шутил. Если бы я ломанулся на него, как пить дать схлопотал бы свою пулю. Потом появился еще один чувак, принес пожарный топор. И они раздолбали бильярдные столы.
Ольшанский присел на табурет, потому что пол качался под ногами, как палуба корабля, попавшего в жестокий шторм.
— Может быть, все-таки вызовем ментов? — спросил Володя.
— Ты что, тупая жопа, совсем охренел? — Ольшанский выпучил глаза. — Они мне что, убытки покроют? Сами разберемся. Без ментуры. Тот малый, что угнал мерс для покойного Глотова, должен сидеть в СИЗО, в камере на сорок рыл. И прятать в штанах обвинительное заключение. А он гуляет на свободе. Как это объяснить?
Ольшанский хотел добавить, что об угонщике «мерседеса» он ничего не знает. Только имя: Костян. На этом точка. Остальные парни, разгромившие «Карамболь», ясный хрен, из банды этого Костяна. В Краснодаре эту суку нашли бы в течение двух часов, даже часа. Нашли бы и пришили, потому что на свете не должны жить такие поганые отморозки. Но в Москве поиски могут затянуться на неопределенную перспективу. И вообще, не мешало бы и в Уголовном кодексе записать: угон автомобиля — пожизненный срок. Ольшанскому с трудом удалось подавить собственные эмоции.
— Мы все сделаем сами, — сказал он. — С живых шкуры спустим. Этого Костяна я лично повешу головой вниз и бильярдным кием выбью из него кишки. К девяти утра вызывайте сюда всех наших ребят. Всех до единого. Даже шепелявого. Я поговорю с ними, поставлю задачу. И еще: найдите каких-нибудь приезжих работяг. Нужно, чтобы к завтрашнему вечеру на стенах и на потолке не осталась никаких следов от пуль. Все ясно?
— Так точно, — по-военному отрапортовал Володя. — Сделаем.
— Сейчас я уезжаю, — Ольшанский провел ладонью по макушке. — Башка жутко болит.
— Тут одна неприятность, — поморщился Володя. Ему не хотелось доставать хозяина всякой ерундой, когда у того голова раскалывается на части, но вот приходится. — Ну, типа одна заминка вышла. Короче, Рембо…
— Что Рембо?
— Сами посмотрите.
Ольшанский встал с одноногого табурета, перегнулся через барную стойку, посмотрел вниз. Из-под прилавка торчали стоптанные ботинки Рембо. Брюки задрались, обнажились молочно-белые безволосые ноги в синих склеротических прожилках. Ольшанский зашел за прилавок, присел на корточки. Одна пуля попала Рембо в ухо и, выбив зубной протез, вышла изо рта, через левую щеку. Вторая пуля насквозь прошила грудь. Но крови на полу было совсем немного, лужица размером с тарелку.
— Надо же, Рембо откинулся, — вздохнул Толмач, стараясь вспомнить, как старика звали по жизни. Но так и не вспомнил. — Черт, этого только не хватало… Его старуха не звонила? Нет? Тогда немедленно избавьтесь от трупа. Вывезите этот мусор за город и похороните. Или… Впрочем, сами знаете, что надо делать. Чтобы к утру его здесь не было. А старой клуше, если звякнет, скажите так: Рембо протер полы в бильярдной и… И выехал домой. Мол, пусть ждет и надеется.
Глава вторая
Автосервис, где пахал Васька Простаков по прозвищу Кулибин, прежде находился на территории бывшего оборонного института. Лет пять назад институт рассекретили, позже четырехэтажное здание и землю сдали в долгосрочную аренду сразу нескольким коммерческим структурам. Автосервису достались бывшие гаражи оборонщиков и небольшой ангар, в котором оборудовали склад запчастей и автомойку. Возможно, это было самое спокойное место в Москве, вокруг промышленная зона, с одной стороны пыхтит асфальтовый завод, с другой стороны забор фабрики полимерных материалов.
Простаков имел свою долю в этом бизнесе, но не кормился на доходы с капитала, предпочитал зарабатывать деньги своими руками. Для парней Кота Кулибин лично выполнял кое-какие поручения, в экстренных случаях разрешал оставить на хранение в гараже тачки, мягко говоря, сомнительного происхождения. Здесь всегда можно спокойно поговорить за жизнь за бутылкой пива.
Сегодня, когда пригнали мерс, разговор завязался сам собой. Предстояло решить судьбу мерина, а заодно уж обсудить и другие вопросы.
— На мерс можно сделать документы, — предложил Рама. — Это займет месяц. Возможно, два. Как получится. Потом обязательно найдется приличный покупатель, который… Короче, эта тачка уйдет с присвистом. Но пусть она сначала отстоится. Здесь или в другом месте.
— Месяц, другой, третий, — передразнил Кот. — Это очень долго. С оформлением левых документов сейчас большой напряг. У нашего человека в ментовке проблемы, он не может помочь ни за какие деньги. И здесь, у Кулибина, мерс долго держать нельзя. Ставить тачку в мой бокс тоже стремно. Кое-кто нашептал, что менты хотят прошмонать наши кооперативные гаражи.
— Тогда отдадим мерс азербайджанцам, — сказал Рама. — С этой тачкой нам что-то не везет. Если дожидаться документов большой напряг, можно хоть завтра с ними договориться.
— Каким азербайджанцам?
— Ну, я имею в виду тех парней, которые перегоняют иномарки на Кавказ. Такой вариант ты не рассматриваешь?
— Не рассматриваю, — покачал головой Кот. — Мне это даже в голову не приходило. Хачики дают копейки.
— Я свое мнение высказал, — пожал плечами Рама. — А вы решайте, как хотите. Тачка несчастливая, будто проклятая. От таких машин надо избавляться в три секунды. Брать, сколько дадут, и кранты. Слушай, в моей жизни всякое случалось. Но не было такого, чтобы одну и ту же помойку два раза уводить. Но вот случилось. Взяли мерс по второму кругу.
Килла, покуривая, сидел на верстаке, болтал ногами и время от времени прикладывался к горлышку пивной бутылки. Он не принимал участия в споре, хорошо зная, что его мнение по поводу мерса никто в расчет не примет. Килла не силен в вопросах сбыта паленых машин, и это все знают. Темное пиво горчило, Килла скучал, засунув руку под куртку, гладил ребра. В бильярдной он пропустил три-четыре чувствительных удара в корпус, но, кажется, батареи целы. Если бы Костян вовремя не подоспел со своей пушкой, пожалуй, тот бритый налысо бугай с татуировкой ГУСИ на предплечье обломал бы Килле рога.
— А вы еще подеритесь, — предложил Килла и зевнул. — Как же с вами, парни, скучно. Хоть бы кто-нибудь кого-нибудь укусил.
Ошпаренный расположился в темном углу гаража. Развалившись на металлическом стуле с мягким сиденьем, он вытянул ноги и, смежив веки, думал о том, что та кассирша из зала игровых автоматов очень даже ничего девочка, только ее надо хорошо разглядеть. Возможно, мордочка не очень эффектная, остренький носик, похожий на клюв синицы, крупные веснушки на щеках. Зато все остальное на месте. Фигура, как у Мерилин Монро в молодые годы.
Повалив очередной игровой автомат, Ошпаренный бросил багор на пол, отдышался. Тогда он впервые пригляделся к девчонке, стоявшей лицом к стене. Шагнув к ней, схватил за руку, повернул к себе лицом. «Здравствуй, крошка», — Димон дружелюбно улыбнулся. Девчонка дрожала, не от страсти, разумеется, от страха. Ошпаренный прижался губами к ее губам, взасос поцеловал ее. Задрав юбку, провел ладонью по гладким бедрам, ущипнул за мягкое место.
«Может, встретимся в другой обстановке? — предложил он. — И в подходящее время, а? Я не такой плохой, как кажется с первого взгляда». В ответ молчание, то ли ему не верили, то ли его боялись. Не сразу поймешь. «Ну, как тебя зовут?» — Ошпаренный ухватил девчонку за талию, притянул к себе. «На… На…» — девчонка находилась в прострации, кажется, она вообще не понимала, что происходит. Охранник, стоявший у стены, обернулся, глянул на Димона, чуть зубами не заскрипел. И схлопотал кулаком в ухо. Девчонка, чье имя он так и не узнал, затряслась так, будто по ее телу пропустили ток или по заднице прошлись хлыстом. Ошпаренный повернул девку лицом к стене, отступил назад, поднял багор. «Хрен с вами, — сказал Димон. — Стойте смирно». И так саданул по игровому автомату, что деревянная ручка багра треснула и разломилась надвое. Вот она, жизнь. В кои-то веки встретишь приличную телку, и даже некогда познакомиться, словом переброситься. Все дела да случаи.
Ольшанский вышел на улицу через служебный вход, сел в бумер и уехал.
Через полчаса он сидел на квартире любовницы, уставившись в экран выключенного телевизора, и перебирал свои невеселые мысли. Мотина не могла понять, с какой целью к ней приехал этот человек, это чучело с замотанным носом и разбитой мордой. Заняться любовью в таком состоянии Ольшанский все равно не способен. Тогда зачем он здесь? Видно, что и Виктору это свидание было в тягость.
Мотина нервничала, глядя, как Ольшанский вскакивает с дивана и бежит к окну, смотреть, на месте ли его любимая БМВ. Возвращается, падает на подушки и сидит, молча разглядывая настольную лампу или пустую стену. Она хотела спросить о том, что же случилось, кто расписал ее любовника под хохлому, но побоялась даже рот раскрыть: вдруг Ольшанский сорвется с нарезки, схватится за кухонный нож, лежащий на журнальном столике, и попишет ей физиономию.
Гробовое молчание становилось невыносимым, и Татьяна решилась на вопрос.
— Может, на ночь к синякам повязку с бодягой привязать? К утру лучше будет. Мне всегда помогало. Ну, в ту пору, когда я была замужем за своим психом. Он ревновал меня даже к неодушевленным предметам.
— Вот себе что-нибудь и привяжи. К одному месту. Мне без надобности.
— Нос-то хоть на месте?
— Не совсем, — вздохнул Ольшанский. — Зато член цел. Его пока не сломали. Ты довольна или как?
— Раньше ты мне другие слова говорил, — всхлипнула Мотина.
— А каких слов ждет от меня безмозглая курица? — огрызнулся Ольшанский.
Мотина очень хотела показать гостю на дверь, но вместо этого, протянув руку, погладила его по каштановым вьющимся волосам, авось, подобреет немного. Но Ольшанский снова подскочил с дивана, будто по голове не ладонью провели, а саданули раскаленной докрасна кочергой. Кинулся к окну. Распахнув шторы, долго торчал у подоконника, глядя вниз, то ли машиной своей любовался, то ли ворон считал.
— Стоит моя любимица, — сказал он самому себе. — Ну, куда ты от меня денешься?
— У тебя одно на уме: твоя машина, — слова вырвались у Татьяны помимо воли. — Господи, неужели в жизни не существует ничего интересного, кроме этой железки?
Ольшанский, обернувшись, посмотрел на Мотину страшными глазами. Он подумал, что Татьяна как-то постарела, расплылась и ничего не осталось в ней от той симпатичной женщины, которую он знал еще в Краснодаре. Она стала похожа на мамку из публичного дома.
— Почему со всеми женщинами я ругаюсь из-за бумера? — спросил он то ли Мотину, то ли самого себя. — Только сейчас дошло: бабы ревнуют меня к тачке. Фантастика.
Татьяна не ответила, решив, что Витя окончательно свихнулся или по голове ему сегодня сильно досталось, в таком состоянии он способен на все. Захочет убить, убьет.
После полуночи Ольшанский принял пару таблеток регипнола, раздевшись до трусов, согнал с дивана хозяйку. Засунул пистолет между подушками, подложил под голову посылочный каталог и накрылся женским халатом. Мотина заперлась в спальне, подперев дверь тумбочкой. Но страх не отпускал. Татьяна долго не могла заснуть, прислушиваясь к звукам в другой комнате. Почему-то она была почти уверена в том, что Ольшанский, проснувшись среди ночи, непременно вломится в спальню и изобьет ее до потери сознания, чтобы сорвать на ней накопившуюся звериную злобу.
— Вопрос: как поступить? — спросил Костян. — По-братски или по справедливости?
Чтобы не устраивать тут колхозного собрания, предлагаю сделать вот что.
Килла отставил в сторону бутылку пива. Он знал, что мнение Кота — решающее. Как он скажет, так и будет. И весь этот спор вокруг мерса был всего лишь обменом мнениями до тех пор, пока Кот не выскажется ясно и определенно. Петя Рама, сложив руки на груди и наклонив голову на сторону, замолчал.
— Я предлагаю, — Костян сделал паузу, его «предлагаю» означает «решил», — отдать «мерседес» Ошпаренному. За мной все-таки должок. Димон вытащил меня из подземного гаража на улице Речников. Если бы не он, я уже отдыхал бы в следственном изоляторе. И готовился к долгосрочному отпуску где-нибудь в Мордовии. Это что-то вроде премии, бонуса. Есть возражения?
— Что ж, я не против, — согласился Рама. — У Димона есть место, где машина может переночевать. Пусть решает, что делать с мерином. Если хочешь, Димон, сбрось мерс хоть сейчас хачикам. Если время терпит, пусть тачка отстоится. А потом найдем вариант с документами.
Димон Ошпаренный, не ждавший дорогих подарков, вышел из своего темного угла на середину гаража и нежно провел ладонью по переднему крылу «мерседеса».
— Если эта тачка моя, то я не хочу, чтобы она ржавела в гараже, — сказал он. — И хачам ее отдавать за бесценок не хочу. Эй, Кулибин. У тебя всегда найдется нужная вещь.
Васька Простаков выглянул из-под капота потрепанного «крайслера». Он не слушал чужие разговоры, последнее время дел привалило выше крыши, деньги сами лезли в карман. Пока обстановка спокойная, менты не проводят на территории предприятия обысков, как было в прошлом году, можно и нужно зашибать копейку в поте лица.
— Ты мне на мерс приличные номера не перекинешь? Есть что-нибудь в заначке?
— Найдется. На твое счастье, — Кулибин вытер ветошью перепачканные маслом ладони, поправил сползающие с плеч лямки рабочего комбинезона. — Есть честные номера с одного шестисотого. Тачка не какого-нибудь там хрена с горы, а натурального помощника депутата Государственной думы.
— Помощника депутата? — сморщился Ошпаренный. — Наверняка какой-нибудь мокрушник. А корочку у знакомого фармазонщика купил, чтобы от ментов отмазываться, когда останавливают.
— Не мокрушник, а заслуженный юрист, — поправил Кулибин.
— Одно другому не мешает.
— Блин, с тобой говорить, как с этой стенкой, — Кулибин взял с полки бутылку пива, сковырнул отверткой пробку и промочил горло. — Точнее сказать, это не помощник, помощница: Татьяна Борисовна Белоногова. Известная личность, ее даже по телеку показывали. Сейчас этот помощник, то есть помощница, в Штатах. И проторчит там еще пару месяцев. Не меньше того. Ну, типа по обмену опытом. Татьяна оставила свой шестисотый у нас, крыло отрихтовать и кое-что по мелочам сделать к ее приезду.
— Ну вот, теперь помощник вдруг стал бабой, — Димон расплылся в улыбке. — Ясно. Походная жена депутата. Командировки и все такое, всегда нужно держать при себе помощницу. Блин, и почему я до сих пор не депутат? Надо срочно баллотироваться. А пока буду кататься с номером, который висит на какой-то шалашовке из Госдумы.
— Спокойно, я тебя не агитирую, — Кулибин уселся на верстак. — Если менты пробьют твой номер по своей базе данных, у них вылезет, что на мерине ездит большой человек. Или член его семьи. А под капот вряд ли кто полезет. Один шанс из тысячи.
— Ну, Димон, с мерсом все телки твои, — сказал Килла. — И в депутаты не надо ходить. Ты только особо не гоношись. Ну, средь бела дня хотя бы правила соблюдай.
— Не хочу, чтобы кто-то обиделся, — сказал Кот. — Ну, за то, что мерс отошел Ошпаренному. Поэтому сейчас я поровну раскидаю бабки, которые выручил за «субару». Поскольку Димону достался мерс, лаве получат все, кроме него. Тридцать штук на троих легко делятся.
Кот вытащил из внутреннего кармана куртки пачку долларов.
— Нет, так не пойдет, — Рама сделал протестующий жест. — «Субару» — это твоя тачка. И делиться с нами бабками это как-то… Короче, твои деньги, не наши. Кроме того, у тебя свадьба на носу. Предвидятся траты. А ты раздаешь деньги, как купец Семижопов на ярмарке.
— Да, предложение отклоняется, — сказал Килла. — Какого хрена… В ближайшее время наверняка подвернется что-то денежное. И мы снимемся с мели.
— Ладно, оставь пока таратайку, с которой копаешься, — Кот похлопал Кулибина по плечу. — И перебрось на мерс депутатские номера. Чтобы мы могли по делу съездить.
— Что, прямо сейчас съездить? Среди ночи?
— Почему бы и нет? — пожал плечами Костян. — Время самое подходящее. И у нас осталось одно незаконченное дело. Я про бумер. Взять бээмвуху у «Карамболя» мы не могли, это ясно. Времени хватило, чтобы ноги унести. Если кто не хочет поработать этой ночью… Ну, если кто не в настроении, скажите сразу. Я все сделаю один.
Кот, замолчал, ожидая ответа. Об Ольшанском известно главное — он человек легко предсказуемый. Домой Толмач на своей тачке не двинет, потому что гараж в разобранном состоянии. На платной стоянке бумер тоже не бросит, это все равно, что оставить его на улице. Вытанцовываются три конкретных варианта.
Первый: Толмач не станет ночевать на своей квартире, пока не восстановят гараж, наверняка он попрется к одной из своих любовниц, оставит тачку у ее дома. Скорее всего, прямо под окнами, у подъезда.
Второй вариант: он уже оставил бумер на попечение парней из своей бригады. Но этот последний расклад — так себе, весьма сомнительный. Ольшанский не слишком доверяет своим парням, особенно сейчас, когда в «Карамболе» охранники не только не защитили хозяина и его собственность, даже сами за себя не сумели постоять. Просрали все, что можно. Оставлять этим людям тачку, с которой он пылинки сдувает, на которую молится, это все равно что отдавать беспредельщикам на поругание родную мать.
Третий вариант тоже сомнительный: Ольшанский остался ночевать в «Карамболе», разобрал диван в своем рабочем кабинете. Раньше он так никогда не поступал, но сегодня, после всех пережитых приключений, возможно, изменил своим привычкам.
В кармане Кота список с адресами и телефонами баб Ольшанского. Всего-то пять имен. Тамару и Нину можно отбросить сразу. Одна живет в Зеленограде, вторая в Долгопрудном. Толмач сейчас не в том состоянии, чтобы далеко ездить. Елена, скорее всего, тоже отпадает. Она женщина замужняя, по информации, полученной от Кирилла, любовники чаще всего встречались на квартире Толмача. Остаются некие Вера Кулагина и Татьяна Мотина. Обе в разводе, Мотина живет в районе Чистых прудов, Кулагина в Новых Черемушках. Оба адреса нужно проверить. Если бумера там нет, завернуть в «Карамболь».
До рассвета не так много времени, если ехать вместе, едва ли успеют побывать в двух местах. Не получится взять бумер нынешней ночью, возьмут завтра. Утром Ольшанский нарисуется в бильярдной. Надо найти неприметную тачку, сесть на хвост Толмача и не слезать, пока не установят его лежбище.
— Надо все доделать сейчас, — сказал Петя Рама. — Уж коли начали, надо закончить.
Килла допил пиво и спрыгнул с верстака:
— Конечно. Чего откладывать-то?
— Я готов, — сказал Ошпаренный. — Чего-то в последнее время плохо спится. Совесть не мучает, но сна все равно нет. Ночная смена — это как раз для меня.
— Тогда так, — Кот вытащил тетрадный листок с адресами. — Рама и Димон поедут на «мерсе» на Чистые пруды. А мы с Киллой, так и быть, возьмем чайника и проверим адресок в Новых Черемушках.
— Я не понял, а что делать с бумером? — спросил Ошпаренный. — Ну, если он окажется на месте?
Кот разорвал листок с адресами надвое, вложил бумажку в ладонь Рамы.
— На ваше усмотрение, — пожал плечами Кот. — Если получится, заберите. Лично я сжег бы его на хрен собачий.
Простаков имел свою долю в этом бизнесе, но не кормился на доходы с капитала, предпочитал зарабатывать деньги своими руками. Для парней Кота Кулибин лично выполнял кое-какие поручения, в экстренных случаях разрешал оставить на хранение в гараже тачки, мягко говоря, сомнительного происхождения. Здесь всегда можно спокойно поговорить за жизнь за бутылкой пива.
Сегодня, когда пригнали мерс, разговор завязался сам собой. Предстояло решить судьбу мерина, а заодно уж обсудить и другие вопросы.
— На мерс можно сделать документы, — предложил Рама. — Это займет месяц. Возможно, два. Как получится. Потом обязательно найдется приличный покупатель, который… Короче, эта тачка уйдет с присвистом. Но пусть она сначала отстоится. Здесь или в другом месте.
— Месяц, другой, третий, — передразнил Кот. — Это очень долго. С оформлением левых документов сейчас большой напряг. У нашего человека в ментовке проблемы, он не может помочь ни за какие деньги. И здесь, у Кулибина, мерс долго держать нельзя. Ставить тачку в мой бокс тоже стремно. Кое-кто нашептал, что менты хотят прошмонать наши кооперативные гаражи.
— Тогда отдадим мерс азербайджанцам, — сказал Рама. — С этой тачкой нам что-то не везет. Если дожидаться документов большой напряг, можно хоть завтра с ними договориться.
— Каким азербайджанцам?
— Ну, я имею в виду тех парней, которые перегоняют иномарки на Кавказ. Такой вариант ты не рассматриваешь?
— Не рассматриваю, — покачал головой Кот. — Мне это даже в голову не приходило. Хачики дают копейки.
— Я свое мнение высказал, — пожал плечами Рама. — А вы решайте, как хотите. Тачка несчастливая, будто проклятая. От таких машин надо избавляться в три секунды. Брать, сколько дадут, и кранты. Слушай, в моей жизни всякое случалось. Но не было такого, чтобы одну и ту же помойку два раза уводить. Но вот случилось. Взяли мерс по второму кругу.
Килла, покуривая, сидел на верстаке, болтал ногами и время от времени прикладывался к горлышку пивной бутылки. Он не принимал участия в споре, хорошо зная, что его мнение по поводу мерса никто в расчет не примет. Килла не силен в вопросах сбыта паленых машин, и это все знают. Темное пиво горчило, Килла скучал, засунув руку под куртку, гладил ребра. В бильярдной он пропустил три-четыре чувствительных удара в корпус, но, кажется, батареи целы. Если бы Костян вовремя не подоспел со своей пушкой, пожалуй, тот бритый налысо бугай с татуировкой ГУСИ на предплечье обломал бы Килле рога.
— А вы еще подеритесь, — предложил Килла и зевнул. — Как же с вами, парни, скучно. Хоть бы кто-нибудь кого-нибудь укусил.
Ошпаренный расположился в темном углу гаража. Развалившись на металлическом стуле с мягким сиденьем, он вытянул ноги и, смежив веки, думал о том, что та кассирша из зала игровых автоматов очень даже ничего девочка, только ее надо хорошо разглядеть. Возможно, мордочка не очень эффектная, остренький носик, похожий на клюв синицы, крупные веснушки на щеках. Зато все остальное на месте. Фигура, как у Мерилин Монро в молодые годы.
Повалив очередной игровой автомат, Ошпаренный бросил багор на пол, отдышался. Тогда он впервые пригляделся к девчонке, стоявшей лицом к стене. Шагнув к ней, схватил за руку, повернул к себе лицом. «Здравствуй, крошка», — Димон дружелюбно улыбнулся. Девчонка дрожала, не от страсти, разумеется, от страха. Ошпаренный прижался губами к ее губам, взасос поцеловал ее. Задрав юбку, провел ладонью по гладким бедрам, ущипнул за мягкое место.
«Может, встретимся в другой обстановке? — предложил он. — И в подходящее время, а? Я не такой плохой, как кажется с первого взгляда». В ответ молчание, то ли ему не верили, то ли его боялись. Не сразу поймешь. «Ну, как тебя зовут?» — Ошпаренный ухватил девчонку за талию, притянул к себе. «На… На…» — девчонка находилась в прострации, кажется, она вообще не понимала, что происходит. Охранник, стоявший у стены, обернулся, глянул на Димона, чуть зубами не заскрипел. И схлопотал кулаком в ухо. Девчонка, чье имя он так и не узнал, затряслась так, будто по ее телу пропустили ток или по заднице прошлись хлыстом. Ошпаренный повернул девку лицом к стене, отступил назад, поднял багор. «Хрен с вами, — сказал Димон. — Стойте смирно». И так саданул по игровому автомату, что деревянная ручка багра треснула и разломилась надвое. Вот она, жизнь. В кои-то веки встретишь приличную телку, и даже некогда познакомиться, словом переброситься. Все дела да случаи.
Ольшанский вышел на улицу через служебный вход, сел в бумер и уехал.
Через полчаса он сидел на квартире любовницы, уставившись в экран выключенного телевизора, и перебирал свои невеселые мысли. Мотина не могла понять, с какой целью к ней приехал этот человек, это чучело с замотанным носом и разбитой мордой. Заняться любовью в таком состоянии Ольшанский все равно не способен. Тогда зачем он здесь? Видно, что и Виктору это свидание было в тягость.
Мотина нервничала, глядя, как Ольшанский вскакивает с дивана и бежит к окну, смотреть, на месте ли его любимая БМВ. Возвращается, падает на подушки и сидит, молча разглядывая настольную лампу или пустую стену. Она хотела спросить о том, что же случилось, кто расписал ее любовника под хохлому, но побоялась даже рот раскрыть: вдруг Ольшанский сорвется с нарезки, схватится за кухонный нож, лежащий на журнальном столике, и попишет ей физиономию.
Гробовое молчание становилось невыносимым, и Татьяна решилась на вопрос.
— Может, на ночь к синякам повязку с бодягой привязать? К утру лучше будет. Мне всегда помогало. Ну, в ту пору, когда я была замужем за своим психом. Он ревновал меня даже к неодушевленным предметам.
— Вот себе что-нибудь и привяжи. К одному месту. Мне без надобности.
— Нос-то хоть на месте?
— Не совсем, — вздохнул Ольшанский. — Зато член цел. Его пока не сломали. Ты довольна или как?
— Раньше ты мне другие слова говорил, — всхлипнула Мотина.
— А каких слов ждет от меня безмозглая курица? — огрызнулся Ольшанский.
Мотина очень хотела показать гостю на дверь, но вместо этого, протянув руку, погладила его по каштановым вьющимся волосам, авось, подобреет немного. Но Ольшанский снова подскочил с дивана, будто по голове не ладонью провели, а саданули раскаленной докрасна кочергой. Кинулся к окну. Распахнув шторы, долго торчал у подоконника, глядя вниз, то ли машиной своей любовался, то ли ворон считал.
— Стоит моя любимица, — сказал он самому себе. — Ну, куда ты от меня денешься?
— У тебя одно на уме: твоя машина, — слова вырвались у Татьяны помимо воли. — Господи, неужели в жизни не существует ничего интересного, кроме этой железки?
Ольшанский, обернувшись, посмотрел на Мотину страшными глазами. Он подумал, что Татьяна как-то постарела, расплылась и ничего не осталось в ней от той симпатичной женщины, которую он знал еще в Краснодаре. Она стала похожа на мамку из публичного дома.
— Почему со всеми женщинами я ругаюсь из-за бумера? — спросил он то ли Мотину, то ли самого себя. — Только сейчас дошло: бабы ревнуют меня к тачке. Фантастика.
Татьяна не ответила, решив, что Витя окончательно свихнулся или по голове ему сегодня сильно досталось, в таком состоянии он способен на все. Захочет убить, убьет.
После полуночи Ольшанский принял пару таблеток регипнола, раздевшись до трусов, согнал с дивана хозяйку. Засунул пистолет между подушками, подложил под голову посылочный каталог и накрылся женским халатом. Мотина заперлась в спальне, подперев дверь тумбочкой. Но страх не отпускал. Татьяна долго не могла заснуть, прислушиваясь к звукам в другой комнате. Почему-то она была почти уверена в том, что Ольшанский, проснувшись среди ночи, непременно вломится в спальню и изобьет ее до потери сознания, чтобы сорвать на ней накопившуюся звериную злобу.
— Вопрос: как поступить? — спросил Костян. — По-братски или по справедливости?
Чтобы не устраивать тут колхозного собрания, предлагаю сделать вот что.
Килла отставил в сторону бутылку пива. Он знал, что мнение Кота — решающее. Как он скажет, так и будет. И весь этот спор вокруг мерса был всего лишь обменом мнениями до тех пор, пока Кот не выскажется ясно и определенно. Петя Рама, сложив руки на груди и наклонив голову на сторону, замолчал.
— Я предлагаю, — Костян сделал паузу, его «предлагаю» означает «решил», — отдать «мерседес» Ошпаренному. За мной все-таки должок. Димон вытащил меня из подземного гаража на улице Речников. Если бы не он, я уже отдыхал бы в следственном изоляторе. И готовился к долгосрочному отпуску где-нибудь в Мордовии. Это что-то вроде премии, бонуса. Есть возражения?
— Что ж, я не против, — согласился Рама. — У Димона есть место, где машина может переночевать. Пусть решает, что делать с мерином. Если хочешь, Димон, сбрось мерс хоть сейчас хачикам. Если время терпит, пусть тачка отстоится. А потом найдем вариант с документами.
Димон Ошпаренный, не ждавший дорогих подарков, вышел из своего темного угла на середину гаража и нежно провел ладонью по переднему крылу «мерседеса».
— Если эта тачка моя, то я не хочу, чтобы она ржавела в гараже, — сказал он. — И хачам ее отдавать за бесценок не хочу. Эй, Кулибин. У тебя всегда найдется нужная вещь.
Васька Простаков выглянул из-под капота потрепанного «крайслера». Он не слушал чужие разговоры, последнее время дел привалило выше крыши, деньги сами лезли в карман. Пока обстановка спокойная, менты не проводят на территории предприятия обысков, как было в прошлом году, можно и нужно зашибать копейку в поте лица.
— Ты мне на мерс приличные номера не перекинешь? Есть что-нибудь в заначке?
— Найдется. На твое счастье, — Кулибин вытер ветошью перепачканные маслом ладони, поправил сползающие с плеч лямки рабочего комбинезона. — Есть честные номера с одного шестисотого. Тачка не какого-нибудь там хрена с горы, а натурального помощника депутата Государственной думы.
— Помощника депутата? — сморщился Ошпаренный. — Наверняка какой-нибудь мокрушник. А корочку у знакомого фармазонщика купил, чтобы от ментов отмазываться, когда останавливают.
— Не мокрушник, а заслуженный юрист, — поправил Кулибин.
— Одно другому не мешает.
— Блин, с тобой говорить, как с этой стенкой, — Кулибин взял с полки бутылку пива, сковырнул отверткой пробку и промочил горло. — Точнее сказать, это не помощник, помощница: Татьяна Борисовна Белоногова. Известная личность, ее даже по телеку показывали. Сейчас этот помощник, то есть помощница, в Штатах. И проторчит там еще пару месяцев. Не меньше того. Ну, типа по обмену опытом. Татьяна оставила свой шестисотый у нас, крыло отрихтовать и кое-что по мелочам сделать к ее приезду.
— Ну вот, теперь помощник вдруг стал бабой, — Димон расплылся в улыбке. — Ясно. Походная жена депутата. Командировки и все такое, всегда нужно держать при себе помощницу. Блин, и почему я до сих пор не депутат? Надо срочно баллотироваться. А пока буду кататься с номером, который висит на какой-то шалашовке из Госдумы.
— Спокойно, я тебя не агитирую, — Кулибин уселся на верстак. — Если менты пробьют твой номер по своей базе данных, у них вылезет, что на мерине ездит большой человек. Или член его семьи. А под капот вряд ли кто полезет. Один шанс из тысячи.
— Ну, Димон, с мерсом все телки твои, — сказал Килла. — И в депутаты не надо ходить. Ты только особо не гоношись. Ну, средь бела дня хотя бы правила соблюдай.
— Не хочу, чтобы кто-то обиделся, — сказал Кот. — Ну, за то, что мерс отошел Ошпаренному. Поэтому сейчас я поровну раскидаю бабки, которые выручил за «субару». Поскольку Димону достался мерс, лаве получат все, кроме него. Тридцать штук на троих легко делятся.
Кот вытащил из внутреннего кармана куртки пачку долларов.
— Нет, так не пойдет, — Рама сделал протестующий жест. — «Субару» — это твоя тачка. И делиться с нами бабками это как-то… Короче, твои деньги, не наши. Кроме того, у тебя свадьба на носу. Предвидятся траты. А ты раздаешь деньги, как купец Семижопов на ярмарке.
— Да, предложение отклоняется, — сказал Килла. — Какого хрена… В ближайшее время наверняка подвернется что-то денежное. И мы снимемся с мели.
— Ладно, оставь пока таратайку, с которой копаешься, — Кот похлопал Кулибина по плечу. — И перебрось на мерс депутатские номера. Чтобы мы могли по делу съездить.
— Что, прямо сейчас съездить? Среди ночи?
— Почему бы и нет? — пожал плечами Костян. — Время самое подходящее. И у нас осталось одно незаконченное дело. Я про бумер. Взять бээмвуху у «Карамболя» мы не могли, это ясно. Времени хватило, чтобы ноги унести. Если кто не хочет поработать этой ночью… Ну, если кто не в настроении, скажите сразу. Я все сделаю один.
Кот, замолчал, ожидая ответа. Об Ольшанском известно главное — он человек легко предсказуемый. Домой Толмач на своей тачке не двинет, потому что гараж в разобранном состоянии. На платной стоянке бумер тоже не бросит, это все равно, что оставить его на улице. Вытанцовываются три конкретных варианта.
Первый: Толмач не станет ночевать на своей квартире, пока не восстановят гараж, наверняка он попрется к одной из своих любовниц, оставит тачку у ее дома. Скорее всего, прямо под окнами, у подъезда.
Второй вариант: он уже оставил бумер на попечение парней из своей бригады. Но этот последний расклад — так себе, весьма сомнительный. Ольшанский не слишком доверяет своим парням, особенно сейчас, когда в «Карамболе» охранники не только не защитили хозяина и его собственность, даже сами за себя не сумели постоять. Просрали все, что можно. Оставлять этим людям тачку, с которой он пылинки сдувает, на которую молится, это все равно что отдавать беспредельщикам на поругание родную мать.
Третий вариант тоже сомнительный: Ольшанский остался ночевать в «Карамболе», разобрал диван в своем рабочем кабинете. Раньше он так никогда не поступал, но сегодня, после всех пережитых приключений, возможно, изменил своим привычкам.
В кармане Кота список с адресами и телефонами баб Ольшанского. Всего-то пять имен. Тамару и Нину можно отбросить сразу. Одна живет в Зеленограде, вторая в Долгопрудном. Толмач сейчас не в том состоянии, чтобы далеко ездить. Елена, скорее всего, тоже отпадает. Она женщина замужняя, по информации, полученной от Кирилла, любовники чаще всего встречались на квартире Толмача. Остаются некие Вера Кулагина и Татьяна Мотина. Обе в разводе, Мотина живет в районе Чистых прудов, Кулагина в Новых Черемушках. Оба адреса нужно проверить. Если бумера там нет, завернуть в «Карамболь».
До рассвета не так много времени, если ехать вместе, едва ли успеют побывать в двух местах. Не получится взять бумер нынешней ночью, возьмут завтра. Утром Ольшанский нарисуется в бильярдной. Надо найти неприметную тачку, сесть на хвост Толмача и не слезать, пока не установят его лежбище.
— Надо все доделать сейчас, — сказал Петя Рама. — Уж коли начали, надо закончить.
Килла допил пиво и спрыгнул с верстака:
— Конечно. Чего откладывать-то?
— Я готов, — сказал Ошпаренный. — Чего-то в последнее время плохо спится. Совесть не мучает, но сна все равно нет. Ночная смена — это как раз для меня.
— Тогда так, — Кот вытащил тетрадный листок с адресами. — Рама и Димон поедут на «мерсе» на Чистые пруды. А мы с Киллой, так и быть, возьмем чайника и проверим адресок в Новых Черемушках.
— Я не понял, а что делать с бумером? — спросил Ошпаренный. — Ну, если он окажется на месте?
Кот разорвал листок с адресами надвое, вложил бумажку в ладонь Рамы.
— На ваше усмотрение, — пожал плечами Кот. — Если получится, заберите. Лично я сжег бы его на хрен собачий.
Глава третья
Мерс сбавил ход. Рама, сидевший на переднем пассажирском сиденье сказал «порядок» и замолчал. Бумер стоял там, где он должен был стоять, у подъезда старого дома в районе Чистых прудов.
— Сейчас ее быстренько обливаем и поджигаем, — сказал Ошпаренный. — Я сверху оболью, а ты через лобовуху. Главное, в печку побольше налей, чтобы салон выгорел.
— Да погоди, Димон. Если он без сигналки, я его себе заберу.
— Мы этого комерса наказать хотим, или тебе бумер нужен? — спросил Ошпаренный.
— Мы его и так накажем, если я бумер под себя перебью, — ответил Рама.
Ошпаренный тормознул, подал машину назад. Остановился. Тишина, впереди полутемная улица. За правым поворотом посольство какой-то африканской страны. Так сказал Кот, значит, мент от них, как говорится, на расстоянии вытянутой руки. Если сработает сигналка, остается надеяться, что он не оставит свой пост, чтобы проверить, чья машина орет в соседнем дворе.
Рама подошел к машине, посветил фонариком на лобовое стекло и коротко свистнул. Из-за угла выскочил Ошпаренный, на ходу задрав куртку, вытащил кусок троса, обмотанного вокруг талии. Привязал один конец к ручке входной двери в подъезд. Другой конец прикрутил к двери, ведущей в подвал мусоросборника. Конечно, закрытая дверь может задержать Ольшанского ненадолго, возможно, на минуту. Сообразив, что и как, он поднимется на площадку между этажами, размолотит окно парадного и поднимет такой крик, что разбудит весь квартал. Но в этой ситуации и минутная фора во времени кое-что значила.
Осмотревшись по сторонам, Рама вставил заготовку ключа, выполненную из особо прочной стали, в замок передней дверцы, достал гаечный ключ и принялся поворачивать заготовку по часовой стрелке, до тех пор пока не услышал сухой щелчок. Все, замок сломан. Петя осторожно потянул на себя дверцу и вздрогнул. Загудела сигнализация. Сорвавшись с места как по команде, Рама и Димон, добежали до угла дома, свернули налево, к мерсу. И остановились. Машина продолжала гудеть.
— Ну, чего там? — спросил Ошпаренный.
— Сигналка родная сработала. Прокричит — и все. Сейчас… Если лох не проснется, мы ее заберем.
Все звуки смолкли. Впереди пустая улица, по-прежнему не видно ни прохожих, ни машин. Ветер гоняет по асфальту темные листья и бумажный мусор.
— Все, пошли, — прошептал Рама.
Ольшанский беспокойно заворочался на диване, открыл глаза, соображая, где он и почему от боли голова раскалывается надвое. На сером потолке отпечаталась тень ажурной занавески. Господи, что же это такое? Приснился какой-то кошмар, теперь и не вспомнить, что именно. Кажется, он удирал от ментов на машине. Милицейский «чирик» прилепился на хвост, врубил мигалки и сирену. Почему он убегал от ментов? И куда держал путь?
Ольшанский, сев на диване, тряхнул тяжелой головой, прикоснулся к сломанному носу. Повязка не на месте, сбилась на сторону, сползла куда-то вниз, на шею. Он встал на ноги, чувствуя, как его шатает от слабости.
Не стоило принимать на ночь поганое снотворное, что оставил этот подпольный лепила Максимов. Ничтожество и придурок, старый отморозок. Чтоб его вырвало на молодую жену. Тяжелый синтетический сон не принес облегчения, не разогнал усталость. Скорее наоборот, Толмач чувствовал себя семидесятилетним стариком, пережившим операцию после травмы или тяжелой болезни. Во рту пересохло, губы потрескались.
Если бы не этот слабый свет, пробивавшийся с улицы, в комнате было бы совсем темно. Он просунул руку между подушками дивана. Ствол на месте. Осторожно, боясь споткнуться и грохнуться на пол, Толмач подошел к окну. Отдернув занавеску, посмотрел вниз. Все в порядке, машина на месте. Вон она стоит возле подъезда под фонарем. Все-таки правильно он сделал, что завернул сюда, к Таньке Мотиной. Надо быть полным придурком, самоубийцей, чтобы попытаться тронуть машину, стоящую рядом с иностранным посольством.
Он отошел от окна, выставив вперед руки, мелкими шагами двинулся к черному прямоугольнику дверного проема. В кухне нащупал выключатель и врубил свет. В холодильнике не нашлось ни пакета с соком, ни бутылки минеральной воды. Склонившись над краном, Толмач пустил воду, сделал несколько жадных глотков, но почему-то долго не мог утолить жажду. Потом стал шарить по кухонным полкам, искать аптечку с лекарствами. Наконец нашел упаковку анальгина, принял сразу две таблетки. Потом в ванной долго смотрел на свое отражение в зеркале. Нос налился синевой, проявилась ссадина на скуле.
Вид еще тот, страшноватый, будто человека, как тряпку, покрутили в барабане стиральной машины. Он стащил бесполезную повязку через голову, долго копался, переставляя с места на место баночки с кремом и разглядывая этикетки. Наконец нашел какую-то белую гадость, якобы смягчающую и увлажняющую кожу. Нанес крем на лицо и растрескавшиеся губы, размазал его кончиками пальцев. Ну и запах! Стошнит с непривычки…
Ошпаренный занял прежнюю позицию под козырьком подъезда. Случись чего, сверху его не увидят. Рама залез на водительское место, тихо захлопнул дверцу. Вставив заготовку ключа в замок зажигания на рулевой колонке, зацепил ее гаечным ключом, повернул. Тачка должна завестись, если, конечно, здесь не установлена еще одна противоугонная система. Щелчок. Рама выжал педаль газа. Никакой реакции, бумер даже не чихнул.
— Сейчас ее быстренько обливаем и поджигаем, — сказал Ошпаренный. — Я сверху оболью, а ты через лобовуху. Главное, в печку побольше налей, чтобы салон выгорел.
— Да погоди, Димон. Если он без сигналки, я его себе заберу.
— Мы этого комерса наказать хотим, или тебе бумер нужен? — спросил Ошпаренный.
— Мы его и так накажем, если я бумер под себя перебью, — ответил Рама.
Ошпаренный тормознул, подал машину назад. Остановился. Тишина, впереди полутемная улица. За правым поворотом посольство какой-то африканской страны. Так сказал Кот, значит, мент от них, как говорится, на расстоянии вытянутой руки. Если сработает сигналка, остается надеяться, что он не оставит свой пост, чтобы проверить, чья машина орет в соседнем дворе.
Рама подошел к машине, посветил фонариком на лобовое стекло и коротко свистнул. Из-за угла выскочил Ошпаренный, на ходу задрав куртку, вытащил кусок троса, обмотанного вокруг талии. Привязал один конец к ручке входной двери в подъезд. Другой конец прикрутил к двери, ведущей в подвал мусоросборника. Конечно, закрытая дверь может задержать Ольшанского ненадолго, возможно, на минуту. Сообразив, что и как, он поднимется на площадку между этажами, размолотит окно парадного и поднимет такой крик, что разбудит весь квартал. Но в этой ситуации и минутная фора во времени кое-что значила.
Осмотревшись по сторонам, Рама вставил заготовку ключа, выполненную из особо прочной стали, в замок передней дверцы, достал гаечный ключ и принялся поворачивать заготовку по часовой стрелке, до тех пор пока не услышал сухой щелчок. Все, замок сломан. Петя осторожно потянул на себя дверцу и вздрогнул. Загудела сигнализация. Сорвавшись с места как по команде, Рама и Димон, добежали до угла дома, свернули налево, к мерсу. И остановились. Машина продолжала гудеть.
— Ну, чего там? — спросил Ошпаренный.
— Сигналка родная сработала. Прокричит — и все. Сейчас… Если лох не проснется, мы ее заберем.
Все звуки смолкли. Впереди пустая улица, по-прежнему не видно ни прохожих, ни машин. Ветер гоняет по асфальту темные листья и бумажный мусор.
— Все, пошли, — прошептал Рама.
Ольшанский беспокойно заворочался на диване, открыл глаза, соображая, где он и почему от боли голова раскалывается надвое. На сером потолке отпечаталась тень ажурной занавески. Господи, что же это такое? Приснился какой-то кошмар, теперь и не вспомнить, что именно. Кажется, он удирал от ментов на машине. Милицейский «чирик» прилепился на хвост, врубил мигалки и сирену. Почему он убегал от ментов? И куда держал путь?
Ольшанский, сев на диване, тряхнул тяжелой головой, прикоснулся к сломанному носу. Повязка не на месте, сбилась на сторону, сползла куда-то вниз, на шею. Он встал на ноги, чувствуя, как его шатает от слабости.
Не стоило принимать на ночь поганое снотворное, что оставил этот подпольный лепила Максимов. Ничтожество и придурок, старый отморозок. Чтоб его вырвало на молодую жену. Тяжелый синтетический сон не принес облегчения, не разогнал усталость. Скорее наоборот, Толмач чувствовал себя семидесятилетним стариком, пережившим операцию после травмы или тяжелой болезни. Во рту пересохло, губы потрескались.
Если бы не этот слабый свет, пробивавшийся с улицы, в комнате было бы совсем темно. Он просунул руку между подушками дивана. Ствол на месте. Осторожно, боясь споткнуться и грохнуться на пол, Толмач подошел к окну. Отдернув занавеску, посмотрел вниз. Все в порядке, машина на месте. Вон она стоит возле подъезда под фонарем. Все-таки правильно он сделал, что завернул сюда, к Таньке Мотиной. Надо быть полным придурком, самоубийцей, чтобы попытаться тронуть машину, стоящую рядом с иностранным посольством.
Он отошел от окна, выставив вперед руки, мелкими шагами двинулся к черному прямоугольнику дверного проема. В кухне нащупал выключатель и врубил свет. В холодильнике не нашлось ни пакета с соком, ни бутылки минеральной воды. Склонившись над краном, Толмач пустил воду, сделал несколько жадных глотков, но почему-то долго не мог утолить жажду. Потом стал шарить по кухонным полкам, искать аптечку с лекарствами. Наконец нашел упаковку анальгина, принял сразу две таблетки. Потом в ванной долго смотрел на свое отражение в зеркале. Нос налился синевой, проявилась ссадина на скуле.
Вид еще тот, страшноватый, будто человека, как тряпку, покрутили в барабане стиральной машины. Он стащил бесполезную повязку через голову, долго копался, переставляя с места на место баночки с кремом и разглядывая этикетки. Наконец нашел какую-то белую гадость, якобы смягчающую и увлажняющую кожу. Нанес крем на лицо и растрескавшиеся губы, размазал его кончиками пальцев. Ну и запах! Стошнит с непривычки…
Ошпаренный занял прежнюю позицию под козырьком подъезда. Случись чего, сверху его не увидят. Рама залез на водительское место, тихо захлопнул дверцу. Вставив заготовку ключа в замок зажигания на рулевой колонке, зацепил ее гаечным ключом, повернул. Тачка должна завестись, если, конечно, здесь не установлена еще одна противоугонная система. Щелчок. Рама выжал педаль газа. Никакой реакции, бумер даже не чихнул.