Тронина Татьяна Михайловна. Русалка для интимных встреч

   — Я говорю, вы из-за Натальи ходите к нам в библиотеку? — терпеливо повторила свой вопрос Валя.
   — Какая еще Наталья? — удивился Коваленко. «Точно, стесняется… — мысленно вздохнула Валя. — Просто на удивленье стеснительный! И ведь поначалу даже не догадаешься…»
   — Ну та девушка в читальном зале с внешностью фотомодели… Вы еще нам рукой помахали сегодня, когда мы с Натальей у окна были.
   — Не обращал внимания, — насупился Коваленко. — Я, собственно, ради литературной студии вашу библиотеку посещаю, и ни до какой Натальи мне дела нет.
   — А мне показалось…
   — Валя, не придумывайте того, чего нет, — строго перебил ее Коваленко. — Или вы меня в чем-то подозреваете?
   — Да ни в чем я вас не подозреваю, я же говорю, мне показалось…
   Вы думаете, у меня совсем таланта нет? Я, между прочим, заметил, что вы тоже на этих занятиях все время присутствуете — впору Истомину с вас деньги брать.
   — Обычное любопытство. Особенно когда посетителей нет…
   — Ага, обычное любопытство…
   — А зачем вам эта студия? Вы что, великим писателем собираетесь стать? — хитро спросила Валя.
   — Собираюсь! — с вызовом произнес ее спутник
   — В банке мало денег платят? Подработать решили?
   — В каком еще банке?
   — Ну где вы там работаете… Вот здесь налево сверните, пожалуйста.
   — С чего вы взяли, что я работаю в банке? — удивился Коваленко.
   — Образ у вас такой… — туманно ответила Валя. — Ну ладно, не в банке, а в каком-нибудь крупном офисе, руководителем отдела… У магазина остановите.
   — Удивительный вы человек, Валентина, — пробормотал озадаченно Коваленко, притормаживая у большой витрины с нарисованными разносолами. — Да, я работаю руководителем отдела — вы угадали, и именно в крупном офисе… Правда, мне эта работа осточертела, и именно поэтому я и пошел в студию к Истомину. У человека должно быть хобби! Физику захотелось немного лирики… Или вы считаете, что у меня, как у лирика, нет будущего?
   — Я не знаю. Хобби ни к чему не обязывает.
   — Я не согласен! — с азартом заявил Коваленко. — Давайте спорить…
   — Мне некогда, Герман… э-э, вы так и не сказали мне своего отчества. Ну да ладно — просто Герман. Спасибо, что довезли.
   — Вас подождать, Валя?
   — Нет… спасибо еще раз!
   Она выскочила из машины, захлопнула дверцу и быстро направилась к раздвижным стеклянным дверям супермаркета. Разговор с Коваленко оставил странное впечатление. Эти его перемены настроения, расспросы… Хм, скучно ему! Он просто не знает, чем себя занять. Хобби! Ходит в литературную студию, подвозит до магазина не слишком молодую и не слишком симпатичную библиотекаршу… Удачливым яппи полагается заниматься чем-то другим — ходить по вечерам в клубы, играть в пейнтбол, бросать шары в боулинге, посещать какие-нибудь крутые кинотеатры со звуком долби-супер-пупер, где демонстрируются модные фильмы…
   Валя быстро набрала продуктов, в которых, , по ее мнению, мог нуждаться Арсений Никитич. С тяжелыми сумками вышла наружу… Но, слава богу, Коваленко и след простыл.
   Дед сидел за большим круглым столом и старательно писал что-то в толстой тетради.
   — А, Валюша… — строго произнес он, подняв на лоб очки. — Ну, здравствуй.
   Валя быстро чмокнула его в круглую блестящую лысину.
   — А ты что в шаль закутался? — встревоженно спросила она. — Разве холодно? Дед, ты что — простудился?
   В шерстяной пестрой шали Арсений Никитич напоминал диковинную птицу — что-то вроде грифа… Он встал, тяжело опираясь на бамбуковую палку с ручкой в виде головы оскалившегося дракона.
   — Я не простудился. Старая холодная кровь виновата — вечно мерзну… Идем на кухню, будем чай пить.
   — Дед, ты сиди, я все сама. Я тут кое-что купила — буду суп тебе варить. И рыбку на пару приготовлю…
   За что мне такое наказание! — запыхтел Арсений Никитич. — Твоя покойная мать всю жизнь изводила семью диетическим питанием, и ты туда же… Валюша, поверь, мне достаточно бутерброда с колбасой. И тебе хлопот меньше. Ненавижу здоровое питание!
   — Все время есть колбасу вредно, — забубнила недовольно Валя. — Ты хоть представляешь, что в нее кладут? Ладно бы модифицированный крахмал, а то ведь еще и сою, подвергшуюся генной обработке, и еще какие-то жуткие добавки, которые цифрами обозначаются…
   — Валя! — умоляюще воскликнул Арсений Никитич. — В моем возрасте это уже не имеет никакого значения!
   Они прошли на кухню.
   Валя налила воды в электрический чайник, постелила белую хрустящую скатерть, расставила чашки с золотыми ободками.
   — Ты могла бы мне вообще ничего не приносить… — кряхтя, дед сел в плетеное кресло.
   — Ты не хочешь, чтобы я к тебе приходила? — кротко спросила Валя.
   — Я не хочу, чтобы ты таскалась с этими дурацкими сумками. Приходи ко мне просто так… Знаешь, меня ведь социальный работник регулярно посещает — все, что надо, я Светлане Викторовне заказываю.
   — Новая, что ли? — поинтересовалась Валя, заваривая чай.
   — Да, недавно появилась. Симпатичная девушка лет пятидесяти.
   Валя засмеялась.
   — Дед, а что ты все пишешь? Я давно собиралась спросить…
   — Исследование о сущности воды, — коротко ответил Арсений Никитич.
   — Научную работу заказали?
   — Нет, это я для себя… Подвожу итоги. То, что раньше было скрыто за завесой грубого материализма, теперь открылось передо мной в новом, неизвестном доселе качестве.
   — Мистика? — с любопытством спросила Валя. — Дед, ты меня удивляешь…
   — Не мистика, — упрямо возразил Арсений Никитич, — а взгляд изнутри. У вещей, в том числе и у воды, есть душа, есть тайный смысл. Оборотная сторона символа… Об этом, например, еще в древности задумывались. Вода для язычника — то, что дает жизнь всему живому. Согласись, это дерзкая, отступническая мысль, особенно для христианства, — как жизнь может давать кто-нибудь, кроме господа-бога? А ведь именно при помощи животворящей небесной воды зеленеют травы и леса весной, именно благодаря ей урожай не засыхает в поле… А другое значение воды — как символ течения? Ты ведь знаешь эту пословицу?..
   — Знаю-знаю… — покорно кивнула Валя. — В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Ты именно ее имел в виду?
   Она налила себе вторую чашку чая — мучила жажда. Старый красный абажур горел под потолком, бросая на все яркий багровый отблеск. Но этот цвет не казался Вале тревожным, наоборот — он успокаивал ее. Все вещи в квартире деда успокаивали ее и казались необыкновенно уютными. И сам дед, и его бесконечные разговоры, знакомые с раннего детства…
   — Многие люди не понимают смысла этих слов, для них река — синяя линия на карте. Для язычника же река — поток воды. Вода утекла — и река другая… То есть течение воды — это своего рода показатель времени. Недаром говорят — «сколько воды утекло с тех пор», имея в виду, что прошло много времени. Вода неизбежно утекает, как утекают дни, годы, века…
   Дед замолчал, грея руки о чашку с чаем.
   Какое-то смутное воспоминание шевельнулось у Вали в голове. Но очень смутное, далекое, размытое. Лишь только контур событий, которые остались в прошлом. Случились ли они на самом деле, или это был только сон?
   — Я все равно не понимаю… — покачала она головой, скорее, отвечая самой себе, а не деду.
   — Чего ты не понимаешь?
   — Ничего. Ни-че-го… Да, кстати, — спохватилась она. — Который час?
   — Уже девятый. Тебе пора?
   — Да. Значит, еда в холодильнике, рубашки я твои заберу и привезу через пару дней… Что еще?
   — Все. — Дед посмотрел на нее поверх очков. — Ладно, иди. Тебя, поди, благоверный заждался?
   — Еще как! — засмеялась Валя.
   Она стала быстро собираться. Арсений Никитич, опираясь на палку, вышел в коридор проводить ее.
   — О чем-то я хотел тебя спросить… — задумчиво пожевал губами старик. — Касаемо твоего благоверного. Вот память! Никак не вспомню…
   — Ладно, в другой раз! — улыбнулась Валя и чмокнула его на прощание. — Со мной это тоже постоянно бывает.
   Трясясь в вагоне метро, она опять повторила про себя слова про реку, в которую нельзя войти дважды. На первый взгляд очень простые и понятные слова, но… Что они значат? Неужели никогда не вернутся ее юность и то безумное, бездумное счастье, которое она испытала когда-то?
   «Что это было? А может, ничего и не было? Просто блики на воде, нагретая на солнце галька, и листья, позолоченные солнцем, и ветер, и свежий воздух, о котором я давно забыла… Я знаю, что это, и тут нет ничего особенного, потому что все это — просто очарование прошлого. И больше ничего».
   Было без пятнадцати десять, когда она открыла своим ключом дверь квартиры.
   — Нет, не надо ничего менять, «Бельтрам» меня вполне устраивает. Что? Где она? Нет, я даже не представляю, где искать ее, — говорил муж в телефонную трубку, сидя на диване в большой комнате. — Прямо беда с ней!
   — Я пришла! — радостно закричала Валя с порога. — Я тут, и меня не надо искать.
   — Она пришла, — деловито сообщил муж невидимому собеседнику. — Что? Нет, пока не спрашивал. А ты как думаешь? Слушай, ты этот вопрос потом провентилируй… Спроси его. Что? Нет, это лишнее… Ладно, она перезвонит тебе потом.
   Он положил трубку.
   — Лидка, что ли? — с любопытством спросила Валя уже из ванной.
   — Она самая.
   — Все дела у вас с ней какие-то, дела… Смотри, ревновать начну!
   — Не стоит, — серьезно произнес он. — И дела у меня не с ней, а с ее мужем… Ты где была?
   — У деда… Я же тебя с утра предупредила, — напомнила Валя. — И совершенно напрасно ты обо мне волновался. Кстати, у всех цивилизованных людей есть сотовые, пора и мне завести. Для всеобщего спокойствия.
   — Ты его потеряешь. В первый же вечер. Ты все теряешь — зонтики, кошельки, перчатки, ключи…
   — Ну не преувеличивай! — жалобно воскликнула она. Заявление мужа было правдой только наполовину — подобные недоразумения происходили с ней не так уж часто.
   — Валя, ты жутко рассеянная, несобранная… — морщась, начал он. — Я совершенно не помню, чтобы ты с утра предупреждала меня о чем-то. Ты, наверное, только собиралась мне сказать, что поедешь к деду, но забыла!
   — Нет, я точно помню! — испугалась она.
   — Валя!
   Когда он повышал голос, она начинала бояться, хотя муж ни разу ее и пальцем не тронул. Бояться не его, а чего-то такого… Как будто разверзались небеса, и оглушительный гром раскалывал землю надвое, и сверкала ослепительная молния в облачном небе. «Илья-пророк сердится», — говорила мама в детстве, когда начиналась гроза. У Ильи было два голоса. Тихий и бесцветный, монотонный, ничем не примечательный мужской голос — он звучал чаще. А второй — наполненный мощью, низкий и резкий, ужасный и прекрасный одновременно — прорывался только иногда…
   — Илья…
   — Что?
   — Пожалуйста, не надо! — взмолилась она. — Когда ты вот так смотришь на меня, то кажется, будто ты меня совсем не любишь…
   — Детский сад какой-то! — отвернулся он. — Я звонил тебе на работу. Нина Константиновна утверждала, будто видела из окна, как ты садилась в чью-то машину. Это правда?
   — Ах, вот ты чего злишься!.. — засмеялась она. — Так это ты меня ревнуешь… Илья, ничего серьезного, поверь, — один человек предложил меня подбросить. Ему было по пути.
   — Кто он?
   — Его зовут Герман, он посещает студию Истомина…
   — Ты его хорошо знаешь? — быстро спросил Илья.
   — Кого, Истомина? Господи, да Юлий Платонович безобиден, точно младенец, — ты же сам видел его несколько раз.
   — Нет, не Истомина, а того, другого…
   Валя задумалась. С одной стороны, если она скажет, что хорошо знает Коваленко, то Илья будет ее ревновать. А если признается, что до того перебросилась с Коваленко едва лишь десятком фраз, то Илья начнет упрекать ее в безалаберности — мол, доверилась малознакомому субъекту.
   — Не очень, — честно ответила она.
   — Валя!
   — Что? — убитым голосом произнесла она.
   — Ты сумасшедшая! — с отчаянием закричал Илья. — Садиться в машину к незнакомцу…
   — Он не незнакомец, — уныло напомнила Валя. — В общем, иногда сразу видно — плохой человек или нет. А Герман — хороший.
   — Откуда ты знаешь, что хороший? Ты ведь совершенно не разбираешься в людях, готова довериться первому встречному… О, святая простота!
   — А помнишь… помнишь, когда-то давно я села к тебе в машину… Это было тысячу лет назад, — оживилась она.
   Напоминание подействовало на Илью неожиданным образом — он замолчал и притушил гневный блеск в своих глазах.
   — Помню… — сказал он мягко, почти неслышно и протянул к Вале руки. — Я все помню — все, до последней мелочи. Иди ко мне, — он обнял ее и прижал к себе. — Но ты должна доверять только мне. Только мне!
   — А желтый «Запорожец»? Ты его скоро продал кому-то… Интересно, где он сейчас?
   — На девяносто девять и девять десятых процента уверен, что валяется на какой-нибудь свалке! — засмеялся Илья.
   — Как жаль… Разве нельзя придумать какое-нибудь кладбище для машин? — серьезно произнесла Валя. — Чтобы они стояли, а бывшие хозяева приходили к ним иногда, чтобы взглянуть еще раз. Ведь они иногда как друзья, с ними жалко расставаться навсегда…
   Ты определенно сумасшедшая, — он прижал ее к себе. — Только тебе могут прийти в голову такие нелепые, дикие мысли! Людям негде бы стало жить, весь мир был бы завален старым хламом, с которым жаль расстаться, потому что с этими вещами связаны приятные воспоминания…
   — Илья…
   — Что?
   — Знаешь, мне иногда кажется, что ты меня не любишь… — прошептала Валя.
   Илья слегка отодвинул ее от себя, посмотрел прямо в глаза.
   — Это не так, — тихо произнес он. — Просто я за тебя волнуюсь… Была бы моя воля, я бы вообще посадил тебя под стеклянный колпак. Ты такая наивная, такая неприспособленная к жизни…
   — Я не наивная и не неприспособленная, — тоже тихо ответила Валя. — И вообще… Под колпаком плохо.
   Она погладила его по голове — темные густые волосы вперемешку с седыми прядями. Илья рано начал седеть — впрочем, это у него наследственное…
   — Я старый? — спросил он.
   — Нет. Ты молодой и красивый. На работе все девчонки завидуют мне.
   — Хочешь, я побреюсь налысо? Буду ходить как твой дед.
   — Ты спятил! — испуганно воскликнула Валя. — Что за дикая идея…
   Илья поцеловал ее, а потом подхватил на руки. Ему не составило это никакого труда — он был сильный, большой и всей статью своей напоминал скульптуры раннего социализма. Именно такими изображали тогда победивших гегемонов — с широкой сильной шеей, развернутыми плечами, мощными бицепсами, рельефными мышцами живота и ног.
   — Куда ты меня тащишь? — покорно спросила Валя.
   — Пора спать.
   — Еще рано! Послушай…
   — Нет, ничего не хочу слушать.
   Он положил ее на кровать, сам раздел.
   — Ты моя, — сказал он, положив ладонь ей на живот. — Ты только моя.
   — Господи, Деев, да никто меня у тебя и не отнимает… Можно подумать, на меня кто-то покушается! Сам подумай — кому, кроме тебя, я могу быть еще нужна?
   — Ну, например, Герману… — подумав, изрек Илья.
   Сама эта мысль показалась Вале смешной и нелепой. Она вспомнила благородного офисного работника с зализанной шевелюрой и безупречно начищенными ботинками, с дурацкой голливудской улыбкой и никому не нужной вежливостью — и засмеялась. Представить, что ею мог заинтересоваться Герман Коваленко, было совершенно невозможно…
   — Не смейся! — строго произнес Илья. — А то мне кажется, будто ты надо мной смеешься…
   — Деев, глупый!
   Он ласкал и прижимал Валю к себе, словно стремясь растворить ее в себе, — каждый раз после подобных объятий Вале казалось, будто она побывала в мясорубке. Руки ее мужа были сильными и жесткими, но обнимать иначе он не умел. Она давно смирилась с этим и только иногда колотила его кулаками по плечам, когда ей казалось, что еще чуть-чуть — и он раздавит ее. И тогда он ослаблял хватку. Впрочем, ненадолго…
   — Ты чудовище… — опять сердилась она.
   — Никому не отдам!
   Потом он лег на спину и стал смотреть в потолок. Первое время Валю удивляла резкая смена его настроений — только что он умирал от любви, а теперь лежит холодный и отстраненный, как будто пресытился любовью до тошноты, а потом привыкла.
   — Илья…
   — Что? — без всякого выражения спросил он.
   — Ты о чем сейчас думаешь?
   — Ни о чем. Знаешь, я целый день на работе думал, а теперь могу позволить себе отдохнуть…
   — Что Лида хотела мне сказать? — опять спросила она.
   — Ничего. Она просто просила перезвонить ей завтра…
   — А чего тебе надо от Сокольского?
   — Какая тебе разница? Это чисто мужские дела, — равнодушно ответил Илья.
   Станислав Сокольский был мужем лучшей Вали-ной подруги. Холодный и надменный, словно принц крови, он имел собственный автосервис и был владельцем небольшой сети аптек. Поэтому он был вечно всем нужен… К Илье он относился неплохо, а вот Валю почти не замечал.
   — Интересно, она с ним счастлива?
   — Кто с кем?
   — Лида с этим Стасом… — задумчиво пробормотала Валя.
   — Ты лучше должна знать — вы же подруги, — заметил Илья, переворачиваясь на другой бок. — Выключи свет, я хочу спать…
   Валя щелкнула выключателем. Спать ей совсем не хотелось. Некоторое время она просто сидела на кровати, прислушиваясь, как дышит Илья. Потом, когда он засопел и стало окончательно ясно, что он уснул, Валя тихонько прокралась в соседнюю комнату.
   Там она из-под журнального столика достала ноутбук Когда-то он принадлежал Илье, но потом устарел морально и физически, и Илья отдал его ей. Валя откинула крышку и нажала кнопку. Загорелся монитор…
   Подумав минуту, она опустила пальцы на клавиатуру и принялась быстро печатать. На роль пишущей машинки ноутбук годился идеально. То, что она делала, творчеством никак нельзя было назвать. Просто она записывала очередную историю, которая ей пришла в голову. Писателем Валя себя не считала, и, даже заглядывая в студию Истомина, она чувствовала себя там лишней. При всей откровенной бездарности некоторых студийцев, она полагала, что имеет еще меньше права заниматься этой профессией.
   «У меня даже не сублимация, — говорила она иногда себе, — а так… нечто вроде сеанса психотерапии. Успокаивает нервы…»
   Однажды ей пришла в голову идея показать свои записи Истомину, и она сказала об этом Илье. Илья засмеялся и посоветовал ей не позориться. Сначала Валя обиделась на него, а потом внутренне согласилась с мужем. Для издательского мира вполне хватает и мадам Климантович!
   Больше подобные идеи не посещали Валю, и она просто шлепала по клавишам ноутбука, не особенно задумываясь. И это было здорово — потому что никто и никогда не увидит ее записей и можно свободно выплескивать на экран компьютера свои мысли. «А я еще ругала Коваленко… — с запоздалым раскаянием подумала она. — На самом деле я ничем не лучше его! Нет, лучше… — тут же не согласилась она с собой. — У меня хватает совести держать свой бред при себе, в этом ноутбуке. Обычная психотерапия!»
 
   Лида Сокольская, в девичестве Лаптий, терпеть не могла сидеть дома. Ее вечно куда-то тянуло — то в гости, то на какую-нибудь вечеринку, то на единственный концерт заезжей знаменитости, то в ресторан, то просто прокатиться в машине по вечерней Москве… Формально она где-то работала — числилась в руководстве одной из аптек, принадлежавших мужу, но своими прямыми обязанностями — сильно себя не утруждала. У нее была хорошая заместительница, которая везла на себе все тяготы делопроизводства.
   У Лиды было много подруг и знакомых, но она продолжала часто встречаться с Валей, словно находила в этом общении нечто такое, чего в другом месте найти не могла.
   На этот раз их встреча была назначена в центре, у памятника Грибоедову.
   Было темно, сыро, уныло, промозгло, и даже обилие ярких разноцветных огней не могло рассеять суровую мартовскую непогоду.
   Валя ждала Лиду уже полчаса. Вдобавок ко всему повалил мокрый снег. «Дурацкий характер! Вечно она опаздывает», — с досадой подумала Валя, глядя на часы.
   — Девушка, не хотите познакомиться? — едва передвигая ноги, подошел какой-то подозрительный субъект.
   — Не хочу, — отвернулась Валя, мысленно ругая на чем свет опаздывающую Лиду.
   Наконец та появилась — выскочила из такси и, стуча на всю округу шпильками итальянских сапожек, побежала к Вале.
   — Ой, прости, — по всему городу пробки, невозможно проехать! — закричала она издалека. Потом обернулась к водителю: — Не уезжайте, вы нам еще нужны!
   — Куда ты собралась? — удивилась Валя.
   — Тут недалеко, я недавно открыла одно замечательное место…
   Они сели в то же такси, и Лида назвала адрес. Машина рванула вперед, в узкие московские переулочки.
   — Что за место? — подозрительно спросила Валя.
   Ты увидишь — просто супер! — засмеялась Лида. От нее по салону машины распространялся терпкий и сладкий аромат духов, от которого водитель недовольно крутил носом. — Была с Сокольским на той неделе, а сейчас решила повторить с тобой…
   Лида то и дело открывала какие-то «необыкновенные места» — это была ее страсть.
   — Ты же знаешь, Сокольский жмот, да еще очень привередлив в еде, впрочем, и обстановка его часто не устраивает — то слишком пафосно, то по-пролетарски… — щебетала Лида. — Но это заведение он похвалил, а такое, поверь мне, бывает крайне редко!
   Они затормозили у прозрачной стены, за которой находилось то самое «заведение». Прошли внутрь.
   Квадратные столики с букетиками живых цветов и вычурными светильниками, кирпичные перегородки, барная стойка обшита деревом, официанты в белоснежных рубашках… Обычный московский ресторанчик Правда, смотреть из-за стеклянной витрины на промозглый мартовский вечер было необыкновенно приятно — здесь так уютно и тепло, а там… Мокрый снег летел на черный асфальт и тут же растворялся на его поверхности.
   — Я буду пиццу и домашнее вино… — задумалась Лида над раскрытым меню. — Впрочем, еще салат «средиземноморский». И тебе его очень советую, у них тут осьминожки не переварены, а мягкие, вполне съедобные… Ну, ты что будешь?
   — Вино и салат… Черт, Лидка, здесь не так уж и дешево! — засмеялась Валя, разглядывая цены в меню.
   — Ты ничего не понимаешь! В других местах то же самое и в два раза дороже… Да еще осьминогов этих не разжуешь!
   Они сделали заказ официанту и только тогда посмотрели друг на друга.
   — У тебя ужасный цвет лица, — трагическим голосом произнесла Лида. — Как будто ты целый год в подземелье просидела… Почему не пользуешься румянами?
   — Потому что с ними я похожа на матрешку.
   Марфушенька-душенька… Помнишь, в одном детском фильме?
   — И одета ужасно, — свела брови Лида. — Я скажу твоему мужу, что он держит тебя в черном теле. Устрою ему головомойку!
   На Вале были узкие джинсы и темно-вишневый мягкий свитер — еще минуту назад она была уверена, что выглядит вполне неплохо, но слова подруги заставили ее усомниться в этом.
   — Да? А я думала… впрочем, ерунда. Лучше расскажи, как дела.
   Официант принес заказ, налил обеим по бокалу вина из большого хрустального кувшина.
   — Мерси… — отмахнулась от него Лида. — Так ты спрашиваешь, как дела? Боже, ты должна попробовать эту пиццу — не хуже, чем в Италии…
   Она отрезала кусок от своей пиццы и почти силой впихнула его Вале в рот.
   А та усмехнулась: на следующей неделе Лида посетит очередной ресторанчик и будет так же бурно восхищаться им…
   — Вкусно? Я же говорила… Димка принес очередную двойку по русскому. Я сказала Стасу, что надо нанять репетитора, а он стал орать, что у меня купеческие замашки и что я сама вполне могла бы позаниматься с ребенком… Валька! Это не муж, а наказание.
   Диме, сыну Лиды и Стаса, было восемь лет, и он учился во втором классе.
   — Да? — улыбнулась Валя. — По-моему, ничего страшного — я слышала, у всех мальчишек проблемы с русским.
   — Что ты понимаешь… — запыхтела Лида, поливая пиццу оливковым маслом. — У тебя нет детей.
   — Будут! — тут же встрепенулась Валя. — Вот увидишь, скоро будут! Я уломаю Илью, и он закончит эксперименты с контрацепцией…
   Лида вдруг закашлялась и отложила вилку в сторону.
   — Ой, чего-то подавилась… надо срочно горло промочить, — севшим голосом произнесла она. — Давай за нас, за девушек!
   Они чокнулись бокалами.
   — Валька, какая же ты молодец… как я тебя люблю! — выпив залпом бокал вина, точно газировку, горячо воскликнула Лида. — Ну-ка, наклонись, я тебя поцелую… — она чмокнула Валю в щеку. — Дурочка, какие дети — ты еще так молода! Поживи еще хоть немного для себя…
   — Мне давно надоело жить для себя, — вздохнула Валя. — Вот ты ругаешь своего Стаса — а он, по-моему, очень неплохой человек. А Илья… — она безнадежно махнула рукой.
   — А что — Илья?.. — осторожно спросила Лида.
   — Илья эгоист. Нет, он хороший, но… Господи, я его иногда совсем не понимаю! Я простая женщина, не хожу на светские вечеринки, я здорова, меня не волнует, что будет с моей фигурой после родов, мы уже много лет вместе, мы сто раз успели пожить для себя. Наверное, он просто не любит детей.
   — Это тоже нормально… Послушай, ты знаешь, кого я недавно встретила? — с энтузиазмом воскликнула Лида, словно вспомнив нечто сенсационное. — Верку Беклемишеву!
   — А кто она такая? — с удивлением спросила Валя, вороша вилкой перемешанные с дарами моря овощи у себя на тарелке.
   — Подруга Сони Цукерман, которая помогла мне прошлой зимой выбрать приличную шубу из норки… Ты ведь знаешь, для Сокольского это принципиальный вопрос — заплатить три тысячи или три с половиной… Он из-за пятисот баксов удавиться может!