Страница:
Владимир Ильич Контровский, Александр Трубников
Горькая звезда
Пролог
Время оружия
…Во все времена оружие – от бронзовых мечей до фугасных авиабомб с лазерным наведением – создавалось с одной-единственной целью: когда-нибудь быть пущенным в ход. И это «когда-нибудь» рано или поздно наступало – мечи с лязгом извлекались из ножен, а черные туши бомб покидали утробы бомбардировщиков, с воем низвергаясь на замершую от ужаса землю.
Бывало, что оружие годами и десятилетиями ждало своего часа, и чем дольше длилось это ожидание, тем яростней была высвобождавшаяся жажда крови боевого железа. Оружие ждало толчка – самого легкого, – и как только этот толчок рождался из клубка противоречий между людьми, странами и народами, стрелы тут же радостно срывались с тетив, и сотни лошадиных сил, закованных в танковые моторы, с глухим ревом устремлялись вперед по неистово вращавшимся гусеницам, с одинаковой легкостью сокрушая хрупкие стены жилищ, стволы молодых деревьев и мягкие человеческие тела.
Двадцать шестого апреля 2007 года таким толчком стало радиоактивное облако, вырвавшееся из развороченного взрывом четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС.
Заботливо сплетенный поднаторевшими в этом деле заморскими умельцами политический узел вокруг Украины, ставшей одним из главных геополитических перекрестков набирающего обороты двадцать первого века, был уже затянут втугую. Все заинтересованные стороны почти бессознательно ждали только casus belli[1], чтобы, по примеру знаменитого полководца Древнего мира, разрубить этот узел одним взмахом меча.
Тревога в расположении мотострелковой дивизии, дислоцирующейся в глухих брянских лесах, была объявлена ближе к вечеру, и каким-то необъяснимым чутьем все, от комдива до штабного писаря, мгновенно поняли-осознали: она не учебная. Трудно сказать, откуда пришло это понимание, но оно охватило всех. И разом отошли куда-то далеко все мелочные житейские заботы, еще час назад казавшиеся такими важными, и слово «война» обрело зловещую плоть и весомость.
Мигом стряхнул с себя последние остатки похмелья молодой лейтенант, просидевший всю ночь в компании таких же молодых офицеров, беседуя о судьбах России под неразведенный технический спирт; и капитан отложил до лучших времен выяснение вопроса, действительно ли его благоверная сблудила с заезжим торговцем из одной бывшей солнечной республики Союза; и стерлась грань между дедами, солдатами-первогодками и контрактниками: перед лицом близкого и вполне возможного небытия все равны. Тучный зампотех бегал рысцой от машины к машине, лично проверяя, как их заправляют и чем, – из его хитрой головы начисто вылетели мысли о замышляемом гешефте с продажей на сторону пары цистерн дизельного топлива. А клянущему все на свете ушлому подполковнику-снабженцу хватило одного только взгляда на выстуженное смертным холодом лицо комдива, чтобы понять: если хоть что-то пойдет не так, генерал-майор лично пристрелит его прямо у дверей родного продсклада.
Переброску российских войск проводили в ночь с 26 на 27 апреля сухопутным марш-броском по коридору, оговоренному с правительством Республики Беларусь, из района города Брянск через Брянскую и Гомельскую области. Первоначальный план переброски по воздуху либо путем выброски парашютного десанта был отвергнут для обеспечения скрытности, чему способствовали местные условия: лесистый и малонаселенный регион. Правда, оставались еще всевидящие глаза спутников, развешанных на орбите, однако тут сработала технология «невидимок», созданная еще во времена Советского Союза. Всю подвижную технику перед выходом из автопарков накрыли сверху срочно доставленными с одного из подмосковных сверхсекретных складов большими кусками камуфлированной сетки, подключенными к источнику питания. В результате космическая разведка противника засекла только неясное шевеление, без какой-либо качественной оценки, – причиной такого шевеления, по мнению хитроумной программы распознавания, которую использовало разведывательно-аналитическое управление Министерства обороны США, запросто могла быть миграция стада расплодившихся лосей или понемногу возрождавшихся зубров, бредущих через белорусские пущи.
Водители следили за дорогой через приборы ночного видения, и грозные боевые машины шли через леса без огней, тревожа рокотом двигателей сонные полесские деревушки и бередя души стариков, помнивших детство, наполненное лязгом гусениц немецких танков.
Марш в район Чернобыля удалось провести быстро и эффективно: при средней скорости движения механизированных колонн около пятидесяти километров в час, первые два батальона, проделав двухсотпятидесятикилометровый путь без поломок и остановок, к семи часам утра вышли к реке Припять, после чего приступили к блокированию зоны бедствия и проведению радиологической разведки.
В то же самое время, утром 27 апреля, самолеты военно-транспортной авиации Украины по прямому распоряжению Главнокомандующего – президента Украины – начали переброску техники, вооружения и личного состава войск НАТО из Вильнюса, Варшавы, Праги и Загреба: лимитрофам ненавязчиво напомнили, что за приобщение к лону «мирового цивилизованного сообщества» им придется поиграть в «пушечное мясо». Для организации общего управления и взаимодействия из Брюсселя в Варшаву прибыл бригадный генерал США со своей ротой охраны и отделением связи. Ему были оперативно подчинены все Гуманитарные силы НАТО (которые честнее и правильнее было бы назвать «армией вторжения»).
Войска НАТО начали прибывать на аэродром Гостомель, в пяти километрах северо-восточнее Киева. Гостомель, некогда служивший испытательным центром конструкторского бюро Антонова, располагал бетонной взлетно-посадочной полосой длиной два с половиной километра. С этой полосы взлетали когда-то уникальные «Мрии» и «Русланы», поэтому грузовые «Ил-76», любезно предоставленные «гуманитариям» украинскими властями, садились здесь без проблем. И они приземлялись, опускали аппарели, и солдаты миротворческого контингента в полном боевом выскакивали наружу, подгоняемые окриками «инструкторов»: «Go, go, go!»
Однако оказалось, что киноподвиги «простых натовских парней» не имеют ничего общего с реальным боевым столкновением, особенно если в нем участвуют не бандиты-моджахеды или вооруженные чем попало деморализованные иракцы, а подразделения регулярной Российской армии. К вечеру 27 апреля бригадный генерал дал команду на выдвижение колонны в сторону Чернобыля. Колонна начала движение по маршруту Гостомель – Вышгород – Лютеж – Дымер – Иванков – Припять, и к двадцати одному часу 27 апреля передовой дозор, польский моторизованный разведвзвод, выйдя в район села Лютеж, вступил в визуальный контакт с российскими БРДМ. Командир взвода поручик Кшиштоф Згойский, рассмотрев на бронетехнике российскую символику, тут же ощутил приступ шляхетской гордости. Почувствовав себя по меньшей мере «крылатым гусаром» XVII века, он немедленно открыл огонь на поражение и только потом доложил по команде. Руки, лежавшие на спусковых крючках и стрельбовых кнопках, пришли в движение…
Русские, потеряв две боевые разведывательные десантные машины, отошли, вызвав подкрепление. И оно не замедлило появиться, свалившись как снег на голову – в буквальном смысле слова. Вертолетный полк штурмовых «крокодилов» «Ми-24» и противотанковых «мышей» «Ми-28» взлетел с Брянщины и уже в открытую, не заботясь о маскировке – маски сброшены, – атаковал части «гуманитариев», первыми открывших огонь. Передовые российские батальоны, производившие разведку зоны бедствия, получили приказ наступать, выдвинулись вперед и отбросили ооновцев.
Боестолкновение было коротким, но ожесточенным: реактивные гранаты с тандемной боевой частью, выплевываемые РПГ-27 «Таволга», рассчитывались на поражение танков с динамической защитой, и легкие восьмиколесные польские «росомахи» они прошивали шутя, будто консервные банки. Время словно повернуло вспять: за дымом чадно горевших «Хаммеров» чудились тени всадников, а за грохотом взрывов слышался звон скрестившихся сабель.
В зону бедствия подтягивались все новые и новые российские части – расчеты на их низкую боеспособность оказались несостоятельными. По линии образовавшего фронта занял оборону усиленный российский мотопехотный батальон. Силы НАТО, не ожидавшие такого развития событий и избегавшие расширения конфликта до непредсказуемого, оценив обстановку, рассредоточились и начали зарываться в землю. Обе стороны оставались в позиционной обороне и вели беспокоящий ружейно-минометный огонь всю ночь, соблюдая тем не менее некий стихийно установившийся статус-кво. Одновременно шли переговоры по дипломатическим каналам о прекращении огня и урегулировании политического кризиса. К утру договоренности удалось достичь: были определены зоны, занимаемые миротворцами и российскими войсками, – Чернобыль и вся прилегающая к нему зона бедствия была признана подмандатной территорией России, а Киев, пострадавший от радиоактивных осадков, был оставлен «гуманитариям». А к нещадно фонившему четвертому энергоблоку Чернобыльской атомной электростанции уже направлялись первые бригады ликвидаторов, не обращавших внимания на шепот: «Камикадзе…» за их спинами.
Однако достигнутая договоренность оказалась зыбкой. С рассветом командующий российской группировкой, у которого в Киеве жили ближайшие родственники – отец, мать и сестра, – получив информацию о том, что на город движется радиоактивное облако и что его в панике покидают все представители власти, предпринял попытку взломать оборону противника и прорваться к массиву Оболонь, чтобы спасти семью. Попытка прорыва быстро превратилась в самый настоящий бой с применением авиации и тяжелой бронетехники с обеих сторон. Ценой ощутимых потерь оборона натовцев была прорвана, однако в районе Вышгорода российские войска получили категорический приказ прекратить огонь и отойти к селу Старые Петровцы, по административной границе которого, согласно только что подписанному договору, проходила демаркационная линия, разделяющая зоны ответственности Гуманитарных сил ООН и сил по ликвидации последствий аварии РФ и Республики Беларусь.
Необъявленная война перешла в тлеющую фазу. Тысячи людей с обеих сторон – бывшие друзья по «социалистическому лагерю» и союзники по Варшавскому договору – зло смотрели друг на друга через прицелы «АК-74» и «М-16», и снарядам было тесно в орудийных стволах. А над головами этих людей ползло на Киев облако незримой смерти, выброшенное истекавшим ядовитой кровью четвертым реактором Чернобыльской АЭС…
Бывало, что оружие годами и десятилетиями ждало своего часа, и чем дольше длилось это ожидание, тем яростней была высвобождавшаяся жажда крови боевого железа. Оружие ждало толчка – самого легкого, – и как только этот толчок рождался из клубка противоречий между людьми, странами и народами, стрелы тут же радостно срывались с тетив, и сотни лошадиных сил, закованных в танковые моторы, с глухим ревом устремлялись вперед по неистово вращавшимся гусеницам, с одинаковой легкостью сокрушая хрупкие стены жилищ, стволы молодых деревьев и мягкие человеческие тела.
Двадцать шестого апреля 2007 года таким толчком стало радиоактивное облако, вырвавшееся из развороченного взрывом четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС.
Заботливо сплетенный поднаторевшими в этом деле заморскими умельцами политический узел вокруг Украины, ставшей одним из главных геополитических перекрестков набирающего обороты двадцать первого века, был уже затянут втугую. Все заинтересованные стороны почти бессознательно ждали только casus belli[1], чтобы, по примеру знаменитого полководца Древнего мира, разрубить этот узел одним взмахом меча.
* * *
В считаные часы после взрыва, прекрасно понимая, что Гуманитарные силы быстрого реагирования ООН ждать не будут – еще бы, такой случай! – правительство Российской Федерации приняло решение о срочном вводе в зону бедствия (в окрестности Чернобыля) мотострелковой дивизии с частями усиления – общая численность российского воинского контингента составляла около двадцати тысяч человек. Надо было тушить атомный пожар, вспыхнувший на славянской земле, и нельзя было допустить, чтобы ООН-«пожарники» появились там раньше, причем вовсе не для борьбы с огнем.Тревога в расположении мотострелковой дивизии, дислоцирующейся в глухих брянских лесах, была объявлена ближе к вечеру, и каким-то необъяснимым чутьем все, от комдива до штабного писаря, мгновенно поняли-осознали: она не учебная. Трудно сказать, откуда пришло это понимание, но оно охватило всех. И разом отошли куда-то далеко все мелочные житейские заботы, еще час назад казавшиеся такими важными, и слово «война» обрело зловещую плоть и весомость.
Мигом стряхнул с себя последние остатки похмелья молодой лейтенант, просидевший всю ночь в компании таких же молодых офицеров, беседуя о судьбах России под неразведенный технический спирт; и капитан отложил до лучших времен выяснение вопроса, действительно ли его благоверная сблудила с заезжим торговцем из одной бывшей солнечной республики Союза; и стерлась грань между дедами, солдатами-первогодками и контрактниками: перед лицом близкого и вполне возможного небытия все равны. Тучный зампотех бегал рысцой от машины к машине, лично проверяя, как их заправляют и чем, – из его хитрой головы начисто вылетели мысли о замышляемом гешефте с продажей на сторону пары цистерн дизельного топлива. А клянущему все на свете ушлому подполковнику-снабженцу хватило одного только взгляда на выстуженное смертным холодом лицо комдива, чтобы понять: если хоть что-то пойдет не так, генерал-майор лично пристрелит его прямо у дверей родного продсклада.
Переброску российских войск проводили в ночь с 26 на 27 апреля сухопутным марш-броском по коридору, оговоренному с правительством Республики Беларусь, из района города Брянск через Брянскую и Гомельскую области. Первоначальный план переброски по воздуху либо путем выброски парашютного десанта был отвергнут для обеспечения скрытности, чему способствовали местные условия: лесистый и малонаселенный регион. Правда, оставались еще всевидящие глаза спутников, развешанных на орбите, однако тут сработала технология «невидимок», созданная еще во времена Советского Союза. Всю подвижную технику перед выходом из автопарков накрыли сверху срочно доставленными с одного из подмосковных сверхсекретных складов большими кусками камуфлированной сетки, подключенными к источнику питания. В результате космическая разведка противника засекла только неясное шевеление, без какой-либо качественной оценки, – причиной такого шевеления, по мнению хитроумной программы распознавания, которую использовало разведывательно-аналитическое управление Министерства обороны США, запросто могла быть миграция стада расплодившихся лосей или понемногу возрождавшихся зубров, бредущих через белорусские пущи.
Водители следили за дорогой через приборы ночного видения, и грозные боевые машины шли через леса без огней, тревожа рокотом двигателей сонные полесские деревушки и бередя души стариков, помнивших детство, наполненное лязгом гусениц немецких танков.
Марш в район Чернобыля удалось провести быстро и эффективно: при средней скорости движения механизированных колонн около пятидесяти километров в час, первые два батальона, проделав двухсотпятидесятикилометровый путь без поломок и остановок, к семи часам утра вышли к реке Припять, после чего приступили к блокированию зоны бедствия и проведению радиологической разведки.
В то же самое время, утром 27 апреля, самолеты военно-транспортной авиации Украины по прямому распоряжению Главнокомандующего – президента Украины – начали переброску техники, вооружения и личного состава войск НАТО из Вильнюса, Варшавы, Праги и Загреба: лимитрофам ненавязчиво напомнили, что за приобщение к лону «мирового цивилизованного сообщества» им придется поиграть в «пушечное мясо». Для организации общего управления и взаимодействия из Брюсселя в Варшаву прибыл бригадный генерал США со своей ротой охраны и отделением связи. Ему были оперативно подчинены все Гуманитарные силы НАТО (которые честнее и правильнее было бы назвать «армией вторжения»).
Войска НАТО начали прибывать на аэродром Гостомель, в пяти километрах северо-восточнее Киева. Гостомель, некогда служивший испытательным центром конструкторского бюро Антонова, располагал бетонной взлетно-посадочной полосой длиной два с половиной километра. С этой полосы взлетали когда-то уникальные «Мрии» и «Русланы», поэтому грузовые «Ил-76», любезно предоставленные «гуманитариям» украинскими властями, садились здесь без проблем. И они приземлялись, опускали аппарели, и солдаты миротворческого контингента в полном боевом выскакивали наружу, подгоняемые окриками «инструкторов»: «Go, go, go!»
Однако оказалось, что киноподвиги «простых натовских парней» не имеют ничего общего с реальным боевым столкновением, особенно если в нем участвуют не бандиты-моджахеды или вооруженные чем попало деморализованные иракцы, а подразделения регулярной Российской армии. К вечеру 27 апреля бригадный генерал дал команду на выдвижение колонны в сторону Чернобыля. Колонна начала движение по маршруту Гостомель – Вышгород – Лютеж – Дымер – Иванков – Припять, и к двадцати одному часу 27 апреля передовой дозор, польский моторизованный разведвзвод, выйдя в район села Лютеж, вступил в визуальный контакт с российскими БРДМ. Командир взвода поручик Кшиштоф Згойский, рассмотрев на бронетехнике российскую символику, тут же ощутил приступ шляхетской гордости. Почувствовав себя по меньшей мере «крылатым гусаром» XVII века, он немедленно открыл огонь на поражение и только потом доложил по команде. Руки, лежавшие на спусковых крючках и стрельбовых кнопках, пришли в движение…
Русские, потеряв две боевые разведывательные десантные машины, отошли, вызвав подкрепление. И оно не замедлило появиться, свалившись как снег на голову – в буквальном смысле слова. Вертолетный полк штурмовых «крокодилов» «Ми-24» и противотанковых «мышей» «Ми-28» взлетел с Брянщины и уже в открытую, не заботясь о маскировке – маски сброшены, – атаковал части «гуманитариев», первыми открывших огонь. Передовые российские батальоны, производившие разведку зоны бедствия, получили приказ наступать, выдвинулись вперед и отбросили ооновцев.
Боестолкновение было коротким, но ожесточенным: реактивные гранаты с тандемной боевой частью, выплевываемые РПГ-27 «Таволга», рассчитывались на поражение танков с динамической защитой, и легкие восьмиколесные польские «росомахи» они прошивали шутя, будто консервные банки. Время словно повернуло вспять: за дымом чадно горевших «Хаммеров» чудились тени всадников, а за грохотом взрывов слышался звон скрестившихся сабель.
В зону бедствия подтягивались все новые и новые российские части – расчеты на их низкую боеспособность оказались несостоятельными. По линии образовавшего фронта занял оборону усиленный российский мотопехотный батальон. Силы НАТО, не ожидавшие такого развития событий и избегавшие расширения конфликта до непредсказуемого, оценив обстановку, рассредоточились и начали зарываться в землю. Обе стороны оставались в позиционной обороне и вели беспокоящий ружейно-минометный огонь всю ночь, соблюдая тем не менее некий стихийно установившийся статус-кво. Одновременно шли переговоры по дипломатическим каналам о прекращении огня и урегулировании политического кризиса. К утру договоренности удалось достичь: были определены зоны, занимаемые миротворцами и российскими войсками, – Чернобыль и вся прилегающая к нему зона бедствия была признана подмандатной территорией России, а Киев, пострадавший от радиоактивных осадков, был оставлен «гуманитариям». А к нещадно фонившему четвертому энергоблоку Чернобыльской атомной электростанции уже направлялись первые бригады ликвидаторов, не обращавших внимания на шепот: «Камикадзе…» за их спинами.
Однако достигнутая договоренность оказалась зыбкой. С рассветом командующий российской группировкой, у которого в Киеве жили ближайшие родственники – отец, мать и сестра, – получив информацию о том, что на город движется радиоактивное облако и что его в панике покидают все представители власти, предпринял попытку взломать оборону противника и прорваться к массиву Оболонь, чтобы спасти семью. Попытка прорыва быстро превратилась в самый настоящий бой с применением авиации и тяжелой бронетехники с обеих сторон. Ценой ощутимых потерь оборона натовцев была прорвана, однако в районе Вышгорода российские войска получили категорический приказ прекратить огонь и отойти к селу Старые Петровцы, по административной границе которого, согласно только что подписанному договору, проходила демаркационная линия, разделяющая зоны ответственности Гуманитарных сил ООН и сил по ликвидации последствий аварии РФ и Республики Беларусь.
Необъявленная война перешла в тлеющую фазу. Тысячи людей с обеих сторон – бывшие друзья по «социалистическому лагерю» и союзники по Варшавскому договору – зло смотрели друг на друга через прицелы «АК-74» и «М-16», и снарядам было тесно в орудийных стволах. А над головами этих людей ползло на Киев облако незримой смерти, выброшенное истекавшим ядовитой кровью четвертым реактором Чернобыльской АЭС…
Часть первая
Князь
Глава 1
Мертвый город
По информации из блогов и новостных сайтов
…По различным оценкам, в течение четырех часов после начала широкомасштабного освещения подробностей катастрофы в СМИ, с разных направлений к двум вокзальным площадям Киева стянулось от ста пятидесяти до четырехсот тысяч человек, из них примерно десять процентов погибли в давке, которая стала самой большой трагедией такого рода в истории человечества…
…Основной причиной воцарившейся в городе паники, по единодушному мнению всех экспертов, стала почти полная потеря контроля над ситуацией со стороны всех без исключения государственных служб. Непосредственным же толчком, приведшим к катастрофе, оказалось выступление по первому каналу мелкого чиновника из Минтранса. Именно этот человек – единственный, кого застали репортеры в здании министерства, – сообщил о том, что все выезды из города заблокированы, и порекомендовал добираться до Центрального вокзала…
…По словам известного политолога Сахно-Колокольцева: «Украинской национальной идеи, выпестованной самостийниками-диссидентами девятнадцатого и двадцатого столетий, хватало лишь на то, чтобы воевать с языком «проклятых москалей» и объявлять национальными героями фашистских прихвостней. Однако для того чтобы уберечь древний город от обрушившейся на него цивилизационной катастрофы, этого оказалось недостаточно. Все эти «радетели за Украину», от главы государства до постового милиционера, в час смертельной опасности думали только о спасении своих шкур и личные ценности без малейших колебаний предпочитали общегражданским»…
…Сразу же после конфликта состоялось заседание Совета Безопасности ООН, следствием которого стал собранный в Дубае международный саммит на высшем уровне. На саммите «Большой семерки» было принято решение: зоной ответственности России признать уже занятую российскими войсками территорию катастрофы от восточной границы до предместий Киева. Зоной ответственности Гуманитарных сил ООН стала бывшая столица Украины…
…Целью выступления президента Украины, в котором он публично признал несостоятельность своего правительства и потерю контроля над ситуацией, была легитимизация ввода войск НАТО. Однако наличие в Украине военных баз России и крайнее недовольство населения восточных областей насильственной украинизацией последних лет вызвало непредвиденный резонанс.
Одновременно с событиями в Киевской области региональные лидеры объявили о выходе из состава Украины и начали проведение референдумов. Таким образом появились новые государственные образования: Крымская Республика (Симферополь), Северодонецкая Республика (Северодонецк) и Южноукраинская Республика (Запорожье). При этом все они немедленно обратились в Государственную думу РФ с просьбой принять их в состав Федерации.
На сегодняшний день три самопровозглашенные республики признаны только Россией, Абхазией, Южной Осетией и Венесуэлой. ООН считает правопреемником Украины Украинскую Народную Республику (УНР), столицей которой объявлен город Тернополь. Мнение официального Тернополя известно: авария на Чернобыльской АЭС инспирирована российскими спецслужбами с целью раскола Украины, территория Украины неделима, ликвидацией последствий аварии должен заниматься исключительно гуманитарный контингент ООН, действия которого обеспечиваются вооруженными силами НАТО.
Правительство УНР, в котором все ключевые посты заняли представители финансово-олигархических структур, приняло экстраординарные меры, в первую очередь направленные на защиту банков и страховых компаний. Вчера опубликовано постановление Кабинета министров, в котором чернобыльская катастрофа не признана форс-мажором, так как, по мнению украинских властей, все ее последствия (в том числе и необходимость выплаты компенсаций пострадавшим) целиком и полностью возлагаются на Москву.
Киев, превратившийся в зону бедствия, блокирован силами ООН. Люди, выходящие из контролируемого периметра, направляются в фильтрационные лагеря, где с гражданами Украины работают банковские коллекторы…
«Интересно, сколько может стоить эта безделушка, – подумал Алексей, рассматривая небольшую золотую брошь, найденную среди всякого хлама в ящике туалетного столика, – там, за блокпостами? Царапины на ней, и вообще вещичка пустяковая… Здесь она не стоит ничего – здесь в цене оружие, патроны, лекарства, еда: то, без чего человеку не выжить. А золотые бирюльки – без них человек проживет, и еще как проживет. Как там сказал Маугли, попавший в сокровищницу Белой Кобры с ее грудами золота: «Зачем все это? Разве это можно есть?» Да, иногда подумаешь даже, а стоит ли нагибаться за очередным украшением, брошенным в панике бегства… Хотя, если разобраться, не ради ли таких вот безделушек я и остался здесь, в мертвом городе, где не место нормальному человеку, еще не съехавшему с катушек? Закордонье, где золото снова обретает свою вековую ценность, – это что-то вроде тридевятого царства, границу которого стерегут железные чудища на колесах и гусеницах и тупоголовые солдаты, приученные без размышлений шпиговать свинцом все движущееся из глубины «карантинной зоны» – из города, густо присыпанного «чернобыльской пудрой». И попасть из вымершего Киева в это заветное тридевятое царство ох как непросто. К тому же пересечь кордон – это еще полдела: за ним таится множество жадных рук, очень охочих до хабара, вынесенного лутерами из блокированного города. И еще неизвестно, чьи законы более жестоки: законы радиоактивной зоны или законы так называемого цивилизованного мира…»
Алексей прислонил к подоконнику «Сайгу» и посмотрел в окно. Дома города не были разрушены – Киев не бомбили и не обстреливали, как это было в середине прошлого века, – но город умер, лишенный живой человеческой крови, пульсировавшей в жилах его улиц. Над крышами бывшей Фундуклеевской, потом улицы Ленина, с недавних пор Богдана Хмельницкого, висела кладбищенская тишина, не нарушаемая ни привычным городским шумом, ни голосами людей, ни даже криками птиц. У дома напротив уткнулась в столб легковая машина со спущенными колесами, выбитым ветровым стеклом и оторванной передней левой дверцей, а посередине проезжей части жалобно-сиротливо замерла брошенная детская коляска. Она была опрокинута набок, и из нее на асфальт высыпались вещи, когда-то представлявшие несомненную ценность для их владельцев. Где они, эти люди, набивавшие тесное нутро этой коляски всем, что попадалось под руку? Удалось ли им выбраться из охваченного ужасом города или они присоединились к тысячам тех, кто этого сделать не смог, и теперь, может статься, их давно уже нет в живых?
Мертвые пустые дома казались пыльными. Скорее всего, такими они выглядели через грязное стекло – «чернобыльская пудра» малозаметна, – но впечатление было зловещим, как будто незримая смерть, поразившая город, вдруг обрела осязаемость.
Радиоактивная пыль… Алексей видел, что она делает с людьми, не подозревавшими об опасности. У брошенного на произвол судьбы гражданского населения огромного города не было ни дозиметров, ни даже информации о зараженных участках – люди шли наугад, с каждым шагом вдыхая рассеянную в воздухе смерть.
За месяц, проведенный в киевской зоне, Алексей увидел столько трупов, сколько он не видел во всех, вместе взятых, боевиках и триллерах, обильно орошавших зрителя потоками крови. И самое мерзкое – умиравшим людям никто не спешил прийти на помощь. Наоборот, как только уровень радиоактивного заражения в городе достиг опасного предела, ооновцы получили приказ расстреливать всех, кто пытается выбраться за кольцо оцепления, – ведь эти люди несли в своих телах лучевую смерть. И миротворцы добросовестно выполняли приказ: у блокпостов оставались сотни и тысячи разлагающихся трупов мужчин и женщин, стариков и детей – отчаявшиеся люди шли на пулеметы и падали, падали, падали…
А те, кто остался в городе, тоже умирали. Умирали от лучевой болезни, от голода, жажды и полной безысходности. Трупы лежали прямо на улицах, став неотъемлемой частью нового городского пейзажа, и никому до них не было дела – никто не торопился их не то что хоронить, но даже убрать. И на всю жизнь врезалась в память Алексея дикая сцена, которую он пережил в опустевшей квартире одного из покинутых домов.
Он тогда только что разжился найденным в одном жилище охотничьим карабином «Сайга» и, чувствуя себя с оружием в руках почти коммандос, воспрянул духом – у него появилась надежда удачно подхабарить, а потом исхитриться выбраться из проклятой зоны, уже сидевшей у него в печенках, за кордон и начать там новую жизнь. План этот изобиловал белыми пятнами, однако лучшего у Алексея не было: по крайней мере, этот план не давал ему впасть в отчаяние и разрядить себе в лоб найденный карабин.
Обшаривая покинутые квартиры, в прихожей одной из них Алексей вдруг услышал странные чавкающие звуки. Осторожно ступая и держа карабин наготове, парень заглянул в ближайшую комнату и замер, пораженный увиденным.
Посередине комнаты лежал труп молодой женщины в нижнем белье. Пол был густо заляпан потеками крови, а над телом сидел (или сидело?) непонятное существо – Алексей не сразу признал в нем человека.
Человек выглядел жутко – безбровое лицо, покрытое кровоточащими язвами, лысый череп, скрюченные пальцы рук, грязные лохмотья вместо одежды. И ни проблеска мысли в остекленевших глазах. Но самым ужасным был окровавленный нож, зажатый в руке этого человекоподобного существа, и его щербатый рот, перемазанный кровью. Искромсанное тело женщины, от которого были отрезаны куски мяса, напоминало тушу, лежащую на разделочном столе, и Алексей, чувствуя, как сердце его валится в бездонную ледяную пропасть, понял, что здесь происходит, – ему уже доводилось слышать рассказы о безумцах-людоедах.
Человекоподобный, судя по его внешнему виду, уже получил сильную дозу радиации, и жить ему осталось недолго. Но сейчас он был еще опасен, очень опасен – он заворчал и приподнялся, пачкая паркет каплями крови, срывавшимися с лезвия ножа. И тогда Алексей, глуша свой ужас диким криком, вскинул карабин и выстрелил в уродливое лицо, в котором уже не осталось ничего человеческого.
Картечь разнесла череп безумца, забрызгав всю стену белесыми студнеобразными кляксами. Алексей, чудом не выронив карабин, опрометью бросился прочь, забыв о своем намерении похабарить – никакие силы не заставили бы его задержаться в этой квартире хотя бы еще на минуту…
Зачем он остался? Он нередко сам задавал себе этот вопрос. Уже через неделю жизни в мертвом городе стало ясно, что все книжки, фильмы и игры про героев-одиночек – полная чушь. Хотя бы потому, что ни одна игра, даже самая реалистичная, не могла передать все запахи, которыми был пропитан теперешний городской воздух. Осознание собственной глупости пришло слишком поздно. Что ждало его теперь там, за линией блокпостов? Фильтрационный лагерь, щирые украинизаторы и коллекторы, которые непременно припомнят долг за взятый в кредит компьютер и загонят на стройки карпатских отелей.
Алексей тяжело вздохнул, взял карабин и поднялся.
Нужно было идти.
Ужасный отель, ужасный город. Что здесь, среди этих коммунистов, делает он, англичанин до мозга костей, много лет писавший о странных местах, пограничных состояниях разума и сверхъестественных созданиях? Ностальгические воспоминания чуть согрели душу, уставшую от дискомфортности социалистического бытия. Где теперь солидный еженедельник «За тонкой чертой», в котором он, Паркер, публиковал свои блестящие материалы? Где поездки по доброй старой Англии и по средневековой Европе, замки с привидениями и необъяснимые аномалии в старинных городах? Где странные места неподалеку от поместий и деревень? Все то, о чем так нравилось читать рациональным англичанам, оказалось источником популярности и завидного благосостояния. Пиком его карьеры эзотерического публициста стали статья и фоторепортаж, посвященные ожившим легендам замка тамплиеров в шотландском Мерикалтере – они были признаны материалом года и удостоены одной из самых престижных национальных премий.
«Все дело в большевиках и арабах, – с усталой ватной злостью невыспавшегося человека подумал журналист. – Когда цены на бензин вырастают за полгода в три раза, наступает экономическая депрессия и обывателей перестает интересовать сверхъестественное. Тиражи падают быстрее, чем индекс Доу – Джонса, и объявления о банкротстве журналов появляются в газетах по нескольку штук в неделю».
Именно тогда на руинах большого кризиса в британской публицистике воссияла «Утренняя звезда», печатный орган коммунистической партии Британии. Ее немалые тиражи, не скупясь, едва ли не целиком выкупает Советский Союз, что гарантирует редакции высокие и стабильные доходы. К середине семидесятых контракт с газетой, которую раньше ехидно называли «Великим слепцом», стал несбыточной мечтой любого безработного журналиста, кем Паркер и стал, после того как учредители еженедельника «За тонкой чертой», храня на лицах мужественно-торжественное выражение, достойное героев Голсуорси, объявили о роспуске персонала газеты.
…Основной причиной воцарившейся в городе паники, по единодушному мнению всех экспертов, стала почти полная потеря контроля над ситуацией со стороны всех без исключения государственных служб. Непосредственным же толчком, приведшим к катастрофе, оказалось выступление по первому каналу мелкого чиновника из Минтранса. Именно этот человек – единственный, кого застали репортеры в здании министерства, – сообщил о том, что все выезды из города заблокированы, и порекомендовал добираться до Центрального вокзала…
…По словам известного политолога Сахно-Колокольцева: «Украинской национальной идеи, выпестованной самостийниками-диссидентами девятнадцатого и двадцатого столетий, хватало лишь на то, чтобы воевать с языком «проклятых москалей» и объявлять национальными героями фашистских прихвостней. Однако для того чтобы уберечь древний город от обрушившейся на него цивилизационной катастрофы, этого оказалось недостаточно. Все эти «радетели за Украину», от главы государства до постового милиционера, в час смертельной опасности думали только о спасении своих шкур и личные ценности без малейших колебаний предпочитали общегражданским»…
…Сразу же после конфликта состоялось заседание Совета Безопасности ООН, следствием которого стал собранный в Дубае международный саммит на высшем уровне. На саммите «Большой семерки» было принято решение: зоной ответственности России признать уже занятую российскими войсками территорию катастрофы от восточной границы до предместий Киева. Зоной ответственности Гуманитарных сил ООН стала бывшая столица Украины…
…Целью выступления президента Украины, в котором он публично признал несостоятельность своего правительства и потерю контроля над ситуацией, была легитимизация ввода войск НАТО. Однако наличие в Украине военных баз России и крайнее недовольство населения восточных областей насильственной украинизацией последних лет вызвало непредвиденный резонанс.
Одновременно с событиями в Киевской области региональные лидеры объявили о выходе из состава Украины и начали проведение референдумов. Таким образом появились новые государственные образования: Крымская Республика (Симферополь), Северодонецкая Республика (Северодонецк) и Южноукраинская Республика (Запорожье). При этом все они немедленно обратились в Государственную думу РФ с просьбой принять их в состав Федерации.
На сегодняшний день три самопровозглашенные республики признаны только Россией, Абхазией, Южной Осетией и Венесуэлой. ООН считает правопреемником Украины Украинскую Народную Республику (УНР), столицей которой объявлен город Тернополь. Мнение официального Тернополя известно: авария на Чернобыльской АЭС инспирирована российскими спецслужбами с целью раскола Украины, территория Украины неделима, ликвидацией последствий аварии должен заниматься исключительно гуманитарный контингент ООН, действия которого обеспечиваются вооруженными силами НАТО.
Правительство УНР, в котором все ключевые посты заняли представители финансово-олигархических структур, приняло экстраординарные меры, в первую очередь направленные на защиту банков и страховых компаний. Вчера опубликовано постановление Кабинета министров, в котором чернобыльская катастрофа не признана форс-мажором, так как, по мнению украинских властей, все ее последствия (в том числе и необходимость выплаты компенсаций пострадавшим) целиком и полностью возлагаются на Москву.
Киев, превратившийся в зону бедствия, блокирован силами ООН. Люди, выходящие из контролируемого периметра, направляются в фильтрационные лагеря, где с гражданами Украины работают банковские коллекторы…
* * *
Квартира была наполнена той нервной пустотой, какая остается после поспешного бегства людей, некогда обитавших в этом жилище. На грязном паркете валялись какие-то тряпки, на стене косо висела небольшая картина в затейливой рамке – мирный пейзаж, не вязавшийся с тем, который был виден из окон. Гонимые паникой хозяева бежали отсюда, похватав самое необходимое, но пережитый ими страх еще витал в пыльном воздухе и прятался по углам.«Интересно, сколько может стоить эта безделушка, – подумал Алексей, рассматривая небольшую золотую брошь, найденную среди всякого хлама в ящике туалетного столика, – там, за блокпостами? Царапины на ней, и вообще вещичка пустяковая… Здесь она не стоит ничего – здесь в цене оружие, патроны, лекарства, еда: то, без чего человеку не выжить. А золотые бирюльки – без них человек проживет, и еще как проживет. Как там сказал Маугли, попавший в сокровищницу Белой Кобры с ее грудами золота: «Зачем все это? Разве это можно есть?» Да, иногда подумаешь даже, а стоит ли нагибаться за очередным украшением, брошенным в панике бегства… Хотя, если разобраться, не ради ли таких вот безделушек я и остался здесь, в мертвом городе, где не место нормальному человеку, еще не съехавшему с катушек? Закордонье, где золото снова обретает свою вековую ценность, – это что-то вроде тридевятого царства, границу которого стерегут железные чудища на колесах и гусеницах и тупоголовые солдаты, приученные без размышлений шпиговать свинцом все движущееся из глубины «карантинной зоны» – из города, густо присыпанного «чернобыльской пудрой». И попасть из вымершего Киева в это заветное тридевятое царство ох как непросто. К тому же пересечь кордон – это еще полдела: за ним таится множество жадных рук, очень охочих до хабара, вынесенного лутерами из блокированного города. И еще неизвестно, чьи законы более жестоки: законы радиоактивной зоны или законы так называемого цивилизованного мира…»
Алексей прислонил к подоконнику «Сайгу» и посмотрел в окно. Дома города не были разрушены – Киев не бомбили и не обстреливали, как это было в середине прошлого века, – но город умер, лишенный живой человеческой крови, пульсировавшей в жилах его улиц. Над крышами бывшей Фундуклеевской, потом улицы Ленина, с недавних пор Богдана Хмельницкого, висела кладбищенская тишина, не нарушаемая ни привычным городским шумом, ни голосами людей, ни даже криками птиц. У дома напротив уткнулась в столб легковая машина со спущенными колесами, выбитым ветровым стеклом и оторванной передней левой дверцей, а посередине проезжей части жалобно-сиротливо замерла брошенная детская коляска. Она была опрокинута набок, и из нее на асфальт высыпались вещи, когда-то представлявшие несомненную ценность для их владельцев. Где они, эти люди, набивавшие тесное нутро этой коляски всем, что попадалось под руку? Удалось ли им выбраться из охваченного ужасом города или они присоединились к тысячам тех, кто этого сделать не смог, и теперь, может статься, их давно уже нет в живых?
Мертвые пустые дома казались пыльными. Скорее всего, такими они выглядели через грязное стекло – «чернобыльская пудра» малозаметна, – но впечатление было зловещим, как будто незримая смерть, поразившая город, вдруг обрела осязаемость.
Радиоактивная пыль… Алексей видел, что она делает с людьми, не подозревавшими об опасности. У брошенного на произвол судьбы гражданского населения огромного города не было ни дозиметров, ни даже информации о зараженных участках – люди шли наугад, с каждым шагом вдыхая рассеянную в воздухе смерть.
За месяц, проведенный в киевской зоне, Алексей увидел столько трупов, сколько он не видел во всех, вместе взятых, боевиках и триллерах, обильно орошавших зрителя потоками крови. И самое мерзкое – умиравшим людям никто не спешил прийти на помощь. Наоборот, как только уровень радиоактивного заражения в городе достиг опасного предела, ооновцы получили приказ расстреливать всех, кто пытается выбраться за кольцо оцепления, – ведь эти люди несли в своих телах лучевую смерть. И миротворцы добросовестно выполняли приказ: у блокпостов оставались сотни и тысячи разлагающихся трупов мужчин и женщин, стариков и детей – отчаявшиеся люди шли на пулеметы и падали, падали, падали…
А те, кто остался в городе, тоже умирали. Умирали от лучевой болезни, от голода, жажды и полной безысходности. Трупы лежали прямо на улицах, став неотъемлемой частью нового городского пейзажа, и никому до них не было дела – никто не торопился их не то что хоронить, но даже убрать. И на всю жизнь врезалась в память Алексея дикая сцена, которую он пережил в опустевшей квартире одного из покинутых домов.
Он тогда только что разжился найденным в одном жилище охотничьим карабином «Сайга» и, чувствуя себя с оружием в руках почти коммандос, воспрянул духом – у него появилась надежда удачно подхабарить, а потом исхитриться выбраться из проклятой зоны, уже сидевшей у него в печенках, за кордон и начать там новую жизнь. План этот изобиловал белыми пятнами, однако лучшего у Алексея не было: по крайней мере, этот план не давал ему впасть в отчаяние и разрядить себе в лоб найденный карабин.
Обшаривая покинутые квартиры, в прихожей одной из них Алексей вдруг услышал странные чавкающие звуки. Осторожно ступая и держа карабин наготове, парень заглянул в ближайшую комнату и замер, пораженный увиденным.
Посередине комнаты лежал труп молодой женщины в нижнем белье. Пол был густо заляпан потеками крови, а над телом сидел (или сидело?) непонятное существо – Алексей не сразу признал в нем человека.
Человек выглядел жутко – безбровое лицо, покрытое кровоточащими язвами, лысый череп, скрюченные пальцы рук, грязные лохмотья вместо одежды. И ни проблеска мысли в остекленевших глазах. Но самым ужасным был окровавленный нож, зажатый в руке этого человекоподобного существа, и его щербатый рот, перемазанный кровью. Искромсанное тело женщины, от которого были отрезаны куски мяса, напоминало тушу, лежащую на разделочном столе, и Алексей, чувствуя, как сердце его валится в бездонную ледяную пропасть, понял, что здесь происходит, – ему уже доводилось слышать рассказы о безумцах-людоедах.
Человекоподобный, судя по его внешнему виду, уже получил сильную дозу радиации, и жить ему осталось недолго. Но сейчас он был еще опасен, очень опасен – он заворчал и приподнялся, пачкая паркет каплями крови, срывавшимися с лезвия ножа. И тогда Алексей, глуша свой ужас диким криком, вскинул карабин и выстрелил в уродливое лицо, в котором уже не осталось ничего человеческого.
Картечь разнесла череп безумца, забрызгав всю стену белесыми студнеобразными кляксами. Алексей, чудом не выронив карабин, опрометью бросился прочь, забыв о своем намерении похабарить – никакие силы не заставили бы его задержаться в этой квартире хотя бы еще на минуту…
Зачем он остался? Он нередко сам задавал себе этот вопрос. Уже через неделю жизни в мертвом городе стало ясно, что все книжки, фильмы и игры про героев-одиночек – полная чушь. Хотя бы потому, что ни одна игра, даже самая реалистичная, не могла передать все запахи, которыми был пропитан теперешний городской воздух. Осознание собственной глупости пришло слишком поздно. Что ждало его теперь там, за линией блокпостов? Фильтрационный лагерь, щирые украинизаторы и коллекторы, которые непременно припомнят долг за взятый в кредит компьютер и загонят на стройки карпатских отелей.
Алексей тяжело вздохнул, взял карабин и поднялся.
Нужно было идти.
* * *
Алексей, самый обычный молодой киевлянин начала двадцать первого века, не знал, что жуткая атомная катастрофа должна была состояться двадцатью годами раньше. И уж тем более он не мог и предположить, что эту катастрофу подтолкнула могущественная неземная сила, наделенная холодным нечеловеческим разумом…* * *
Ранним утром 26 апреля 1980 года Пирс Паркер, корреспондент газеты «Morning Star», стоял в толпе русских чиновников под забором недостроенной станции метро и, ежась на пронизывающем мокром ветру, ожидал приезда весьма значительного лица. Летний плащ, надетый поверх костюма, пропитался висящей в воздухе мелкой моросью и теперь, вместо того чтобы защищать своего хозяина от превратностей погоды, вытягивал из тела английского журналиста остатки гостиничного тепла.Ужасный отель, ужасный город. Что здесь, среди этих коммунистов, делает он, англичанин до мозга костей, много лет писавший о странных местах, пограничных состояниях разума и сверхъестественных созданиях? Ностальгические воспоминания чуть согрели душу, уставшую от дискомфортности социалистического бытия. Где теперь солидный еженедельник «За тонкой чертой», в котором он, Паркер, публиковал свои блестящие материалы? Где поездки по доброй старой Англии и по средневековой Европе, замки с привидениями и необъяснимые аномалии в старинных городах? Где странные места неподалеку от поместий и деревень? Все то, о чем так нравилось читать рациональным англичанам, оказалось источником популярности и завидного благосостояния. Пиком его карьеры эзотерического публициста стали статья и фоторепортаж, посвященные ожившим легендам замка тамплиеров в шотландском Мерикалтере – они были признаны материалом года и удостоены одной из самых престижных национальных премий.
«Все дело в большевиках и арабах, – с усталой ватной злостью невыспавшегося человека подумал журналист. – Когда цены на бензин вырастают за полгода в три раза, наступает экономическая депрессия и обывателей перестает интересовать сверхъестественное. Тиражи падают быстрее, чем индекс Доу – Джонса, и объявления о банкротстве журналов появляются в газетах по нескольку штук в неделю».
Именно тогда на руинах большого кризиса в британской публицистике воссияла «Утренняя звезда», печатный орган коммунистической партии Британии. Ее немалые тиражи, не скупясь, едва ли не целиком выкупает Советский Союз, что гарантирует редакции высокие и стабильные доходы. К середине семидесятых контракт с газетой, которую раньше ехидно называли «Великим слепцом», стал несбыточной мечтой любого безработного журналиста, кем Паркер и стал, после того как учредители еженедельника «За тонкой чертой», храня на лицах мужественно-торжественное выражение, достойное героев Голсуорси, объявили о роспуске персонала газеты.