– И я согласен дать тебе за эту скверную раскормленную птицу даже шестьсот динаров! – заявил Ильдерим. – Хотя на Багдадском базаре я куплю тебе за десять динаров попугая вдвое пестрее, и он не будет сквернословить, словно метельщик или рыбак, у которого порвалась сеть, или обманутый муж, или наказанный плеткой за курение гашиша евнух, или две поругавшиеся старухи!
– Р-р-распутник! – сказал ему на это попугай.
– О сын греха! – добавил аль-Мавасиф. – Я же говорил тебе, что это не простой попугай, что я трое суток читал над ним заклинания, что без него талисман бессилен!
– Да, о мудрец, все это ты говорил мне, и потому я согласен уплатить за попугая не пятьсот, а даже шестьсот динаров. Видишь, как высоко я ценю твои заклинания?
– Я продал тебе попугая за шестьсот динаров! – торопливо сообщил маг.
– Возьми клетку, о Хасан, – обратился ко мне Ильдерим. – И дай мне свою саблю. Мы расплатимся за попугая саблей.
– Саблю моего отца и брата?!
Я даже задохнулась от ярости. Этот шелудивый пес, этот шайтан среди купцов посягнул на царскую саблю!
– Ты удивительно щедр для купца, о Ильдерим, – благосклонно заметил маг. – Сабля наверняка дороже шестисот динаров.
– Разумеется, дороже… – И Ильдерим, видя, что я уже пришла в себя и собираюсь сказать что-то скверное о нем и о его замысле продать саблю, толкнул меня локтем в бок. – Ты не знаешь всей цены этой сабли, о мудрейший. Во-первых, это царская сабля, которая много столетий переходит из рода в род. Во-вторых, на нее наложены заклятия, и древние мудрецы читали над ней заклинания, и тот, кто владеет ею, получает власть над некоторыми джиннами и ифритами, и они ему во всем повинуются, но только обладатель сабли должен достичь преклонных лет, и иметь седую бороду, и отказаться от мирской суеты, а иначе это просто красиво отделанная сабля, и ничего больше. Мой друг Хасан унаследовал ее от своего отца, но он еще молод, и у него не скоро вырастет настоящая борода, как видишь, даже пушок на его щеках – и то не вырос. А пока еще она поседеет! Мне самому тоже далеко до седины, о аль-Мавасиф. И справедливо будет, если пока обладателем этой сабли станешь ты. А потом, когда у Хасана поседеет борода, он приедет и выкупит у тебя эту саблю.
– И над какими же джиннами и ифритами дает власть эта сабля? – полюбопытствовал маг.
– Над некоторыми из подданных Синего царя, если тебе знакомо это имя! – отрубил Ильдерим, который наверняка знал о делах джиннов от своей бывшей возлюбленной Марджаны.
– Мне знакомо это имя, о купец, – сказал аль-Мавасиф.
– Ну так продолжим наш торг, о мудрец, – предложил Ильдерим. – Остаются флаг, зеркало и сам талисман. Если ты согласен принять вместо ста невольниц пятьдесят белых и пятьдесят черных, но зато прибавить к стоимости зеркала цену тех мешочков мускуса и шкатулок с нардом, о которых ты говорил, то цена флага будет уже не две сотни, а куда больше, ибо ты получишь саблю за попугая и флаг, и это будет справедливо!
– Какие пятьдесят белых и пятьдесят черных невольниц? Разве я говорил о пятидесяти невольницах?! – возопил маг. – Прибавь, о Ильдерим!
– На что тебе сто невольниц, о аль-Мавасиф? – вопросом на вопрос ответил Ильдерим. – И разве этот талисман стоит целой сотни невольниц? Убавь, о мудрец! Ведь если тебя вовремя не остановить, ты потребуешь в уплату саму хозяйку талисмана царицу Балкис, мир ее праху! И что же, мне сделаться разорителем могил? Убавь, ради Аллаха!
– Ты хочешь разорить меня, о Ильдерим? – возмутился мудрец. – Цена талисмана такова, как я сказал! Сто невольниц…
– Сто невольниц белых и черных! – подхватил Ильдерим.
– И сто невольников…
– Шестьдесят, о мудрец!
– Прибавь, о Ильдерим!
– Убавь, о аль-Мавасиф!
Вот какой диковинный торг над талисманом устроили эти два нечестивца. Они торговались самозабвенно и яростно, я бы даже сказала – радостно, забыв о пище и питье. Перед заходом солнца они чуть было не вцепились друг другу в бороды, потому что маг назвал Ильдерима порождением вонючего ифрита и верблюдицы, а Ильдерим возвел родословную мага к козлам, ишакам и городским непотребным девкам. Словом, было мне что послушать и чему подивиться.
Сперва я слушала эти препирательства в изумлении – никогда купцы на базарах не торговались со мной или с воинами моей свиты. Позволивший себе прекословить царской сестре недолго после этого засиделся бы в своей лавке! И я впервые в жизни видела настоящий торг, да еще такой бурный.
Первые два часа он меня развлекал.
Потом я перестала понимать, о каких арабских конях, золотых слитках и слоновой кости идет речь. И я проголодалась, и вышла в другое помещение, и невольники принесли мне еду. А когда я вернулась, они торговались уже не о конях и слоновой кости, а о изумрудах и крупном жемчуге, двести невольниц же оказались забыты, и сто невольников – с ними вместе.
Незадолго до полуночи изнеможенные аль-Мавасиф и Ильдерим уже не сидели, а лежали на коврах. И умирающим голосом аль-Мавасиф объявил, что он продал Ильдериму и мне талисман со спутниками за шесть тысяч динаров и большой изумруд из пряжки моего тюрбана. Причем в стоимость талисмана вошла и моя сабля, которую оценили в четыре тысячи динаров, оставив на мое усмотрение – отдать магу саблю или же вручить динары.
– Где мы возьмем такие деньги, о несчастный? – прошептала я Ильдериму.
– Терпение, о Хасан! – хриплым голосом отвечал он. – Мы оставим ему коней, кольца и запястья, сосуд с водой из источника Мужчин, а сами спустимся отсюда и придем в город…
– Где нас ждут разъяренные обладатели оскверненных гаремов!
– …обратимся к моим знакомым купцам, возьмем у них в долг деньги, вернемся к аль-Мавасифу, выкупим наше имущество и твою саблю, о Хасан, и ты отправишься к вдове своего брата принимать роды, а я продам те из моих товаров, что еще остались в этом городе и последую за тобой, куда ты укажешь, и там ты вернешь мне свой долг. Видишь, как ловко я все рассчитал?
Он действительно ловко рассчитал, и мне самой вовеки бы не справиться со старым скупердяем аль-Мавасифом, но, увы, последнее слово на сей раз осталось за ним, а это было для меня нестерпимо.
– О Ильдерим, по-моему, мы из-за твоих расчетов запутаемся в долгах! – возразила я. – Подумай сам, мы будем должны аль-Мавасифу, ибо оставленные вещи – это не плата, а заклад. Мы будем должны купцам. Я буду должен тебе, о Ильдерим, и не прибавятся ли ко всему этому еще и новые долги?
– Разумеется, прибавятся! – согласился Ильдерим. – Я уже кое-что должен здешним купцам, и я округлю долг, но с частью его рассчитаюсь товарами, и займу еще денег, и куплю съестные припасы, и погружу их на корабли, и договорюсь с капитанами, что у них есть доля прибыли от этих товаров, и мы определим их долю и мою долю, и они отдадут мне мою долю перед тем, как выйти в море, и я рассчитаюсь с частью долга, а потом на оставшиеся деньги куплю здешних тканей по двадцать динаров за тюк, и достану из своей поклажи вышитые басрийские платки, и найму вышивальщиц, и они вышьют мне такие же платки, и я продам их и из полученных денег расплачусь с вышивальщицами, а тем временем вернутся корабли…
– Смилуйся, о Ильдерим! – воскликнула я. – Не объясняй мне этих дел, Аллах не дал мне достаточно рассудка, чтобы в них разобраться!
– И не пытайся, о Хасан, – сказал Ильдерим. – Тебе нужно понять одно – что завтра же ты с талисманом сядешь на корабль и отправишься туда, где живет вдова твоего брата, и устроишь там свои дела, а я приеду следом и мы рассчитаемся.
– Ты благороден благородством царей, о Ильдерим, – сказала я. – Я больше не буду вызывать тебя на поединки, ибо ты спасаешь мою жизнь и жизнь сына моего брата…
– Ты тоже спас мою жизнь, о Хасан, когда я похитил воду из источника Мужчин, – ответил Ильдерим. – А поединок между нами будет не раньше, чем ты вернешь мне долг. Ибо какой же я купец, если заколю в схватке своего должника? Да на меня все правоверные пальцами показывать станут!
– Хорошо, – ледяным от ярости голосом произнесла я. – Как только я верну тебе долг, мы отправимся на ристалище, но ты предварительно составишь завещание, ибо негоже, чтобы твои наследники делили эти деньги с помощью кади! Я не хочу, чтобы львиная доля этих денег осела в суде!
– Разумно, о Хасан! – похвалил меня Ильдерим. – Пожалуй, из тебя еще может получиться купец.
– Когда у меня вырастет длинная седая борода и моя сабля станет повелевать джиннами! – отрубила я, и на сей раз последнее слово воистину осталось за мной!
А потом мы взяли талисман, и зеркало, и шкатулку, и флаг, и клетку с попугаем, и пошли в то помещение, где уже один раз ночевали. Встать мы собирались очень рано, потому что должны были добираться до города пешком, и слава Аллаху великому, милосердному, что спутники талисмана были сравнительно невелики и их можно было нести без хлопот. Старый негодник аль-Мавасиф вполне мог подсунуть нам вместо попугая горного орла с человека ростом, а вместо шкатулки за два дирхема – сундук вроде того, в каком я скрылась от Азизы.
– Скряга, конечно, пожалел для нас ковров и подушек, – сказал, укладываясь, Ильдерим, – но хорошо хоть то, что мы можем утром уйти отсюда незаметно и не будить весь дом.
– И сквер-р-рное это обиталище! – сообщил попугай.
– Смотри-ка, Хасан! – развеселился Ильдерим. – Эта птица, оказывается, знакома с Кораном! На твоем месте я не стал бы ее потом никому продавать.
– С чего бы вдруг попугаю сравнивать обитель мага с геенной огненной? – поинтересовалась я. – Может, его тут морили голодом?
– Да, аль-Мавасиф вполне мог выгадать лишний грош на попугае, – заметил Ильдерим. – Немудрено, что бедная пташка вообразила себя в аду.
Я хотела было сказать, что незачем на ночь беседовать об аде, как бы шайтаны нас не подслушали и не наслали каких-нибудь скверных и мерзких снов. Но дело было сделано – ад пожаловал к нам самолично и не во сне, а наяву!
Шум, треск, свист и вой не дали мне сказать ни слова. По нашему помещению словно ветер пронесся.
– Ради Аллаха, что там происходит? – заорал Ильдерим.
Испугавшись, что дом вот-вот рухнет, мы выскочили наружу, очевидно, на задний двор, и увидели, что в ночном небе кружат, опускаясь, два ифрита, и несут они огромный сундук. Рожи у них были таковы, что я зажмурилась. И понявший причину моей окаменелости Ильдерим за руку втянул меня обратно.
– А маг еще говорил, что ни один джинн, марид или ифрит не может войти в этот дом! – воскликнула я.
Шум стал стихать. Ильдерим выглянул.
– Очевидно, так и есть, – сообщил он. – Эти отродья шайтана взлетели повыше в горы и сели на краю обрыва, болтая своими страшными косматыми лапами, о Хасан, но сундука с ними уже нет. Они оставили его здесь, а сидят на обрыве потому что чего-то ждут… Уж не принесли ли они в сундуке какого-либо гостя? Как ты полагаешь, о Хасан?
– Я полагаю, что ты прав, о Ильдерим, – сказала я, – и что ты скажешь о том, чтобы пойти и посмотреть, чем занят аль-Мавасиф? Сдается мне, что это было бы очень кстати.
– На голове и на глазах, о Хасан! – с удовольствием откликнулся Ильдерим, и я поняла, что на самом деле он никакой не купец, а один из тех удальцов, что нанимаются в охрану царей, и в жизни его волнует лишь опасность, и цену для него имеет лишь поединок с врагом, а купцом он просто зачем-то переде мной притворяется.
– Я проскользну в тот двор, где вы торговались, – сказала я, а ты обойди те помещения, где хранится вся колдовская утварь. Если маг и принимает гостя, то только там! И сразу же возвращаемся обратно.
– На голове и на глазах! – сказал Ильдерим и мы бесшумно разошлись.
Милостью Аллаха, повезло мне, а не ему. Во дворе я обнаружила аль-Мавасифа со светильником. Он помогал вылезть из сундука – и тут я схватилась за косяк, чтобы не упасть! – плешивому уроду, хуже пятнистой змеи, визирю аш-Шаббану.
Если бы моя сабля не пошла в уплату за талисман, я бы обнажила ее и снесла мерзавцу голову. Но сабли не было, и первый мой порыв не удался, а потом я подумала, что раз уж ифриты принесли сюда этого нечестивца, то нужно быть поосторожнее – как бы они за него не вступились.
И я притаилась за дверью.
– Привет, простор и уют тебе, о аш-Шаббан! – приветствовал маг визиря. – Я не ждал тебя этой ночью.
– Помнишь ли ты, о шейх, как я прилетел к тебе ровно месяц назад, и узнавал о каменном талисмане царицы Балкис, и ты сказал, что он у тебя есть, и назначил цену, и мы говорили о многих других вещах, а потом оказалось, что близится утро, и я вошел в сундук и меня унесли подвластные мне ифриты?
– Все это помню, о визирь! – сказал аль-Мавасиф. – И я рад видеть тебя в своем доме. Сейчас я кликну рабов, и они принесут еду и питье, и мы проведем изумительную ночь, подобную той, – в беседе о свойствах камней, перстней и иных талисманов…
– В другой раз, в другой раз, о аль-Мавасиф! – прервал его аш-Шаббан. – Я прибыл сообщить тебе, что мы приготовили сто белых невольниц и сто черных невольниц, и цена каждой невольницы – десять тысяч динаров, а цена каждой черной невольницы – пять тысяч динаров. И каждую из них сопровождает черный невольник ценой в три тысячи динаров, и в ухе у каждого невольника золотая серьга с жемчужиной, и цена каждой жемчужины – пятнадцать тысяч динаров. И под мышкой у каждого невольника – шкатулки с нардом, мешочки мускуса и прочие благовония. Твои условия выполнены, о аль-Мавасиф, подавай же сюда талисман!
Меня словно ветром отнесло от двери и я сама не знаю, как оказалась в комнате, где уже ждал меня Ильдерим.
– Ради Аллаха, о Ильдерим! – воскликнула я. – Бери скорее всю эту кучу талисманов и клетку и беги отсюда в горы! Прибыл новый покупатель, и он обещает за талисман все эти сотни невольников и тысячи динаров, о которых толковал старый скупердяй!
– Так я и знал! – отвечал Ильдерим, сгребая шкатулку, зеркало, флаг и камни. – Разве могут ифриты принести что-то хорошее? Я постараюсь укрыться между большими камнями и осторожно спуститься вниз. А тебе, о Хасан, придется остаться здесь и спрятаться хорошенько, ибо если ты ночью появишься под открытым небом неподалеку от источника Мужчин, тебя непременно учует эта скверная Азиза, не дай Аллах ей удачи!
– С рассветом я выйду отсюда и отправлюсь в город, – сказала я. – Мы встретимся у хана, где лежат твои товары. А теперь беги, о Ильдерим! Ведь тебя эта дочь греха не тронет!
Он завернул в плащ клетку с попугаем и прочие части талисмана, хлопнул меня по плечу и исчез во мраке.
Я же прокралась туда, где должен был произойти интереснейший разговор между пятнистой змеей и старым скупердяем.
Аль-Мавасиф понял, что проворонил великое богатство. Он сперва онемел, потом стал испускать вопли, потом же принялся рвать на себе бороду. В тот миг, когда я исподтишка заглянула во внутренний двор, клочья уже летели во все стороны.
– О я несчастный! – провозглашал маг. – О я преследуемый шайтанами! Сколь велика моя скорбь, о аш-Шаббан!
– Я тебя еще раз спрашиваю, где талисман? – наливаясь яростью вопрошал гнусный визирь.
– Я продал этот талисман двум заезжим купцам, о аш-Шаббан! – признался наконец аль-Мавасиф. – И они заплатили мне чудодейственной саблей!
– Разве есть на свете сабля ценой в двести невольниц, сто невольников и еще груду всяких побрякушек? – справедливо усомнился аш-Шаббан.
– Вот она, эта сабля, повелевающая джиннами и ждавшая лишь обладателя с длинной седой бородой! – возопил маг и показал аш-Шаббану мою саблю.
– Дай ее мне, ради Аллаха! – И аш-Шаббан вырвал у него из рук царский клинок. – Говоришь, два проезжих купца?
– Два купца, прекрасные юноши, подобные луне в четырнадцатую ночь, о аш-Шаббан!
– Откуда же взялся второй? – пробормотал аш-Шаббан. – О аль-Мавасиф, не джиннами повелевает эта сабля, а глупцами. Это всего-навсего сабля царевны Бади-аль-Джемаль! Вот, кто купил у тебя талисман! И вот кто провел тебя как младенца!
– О Аллах всемогущий! – растерялся маг, но тут же опомнился. – Но если так, о визирь, нет мне больше нужды в этой сабле, и я могу сказать тебя, что эти два купца все еще здесь и спят в дальней комнате, и талисман при них! Они только утром собирались…
– Единственное создание Аллаха, кому не должен был попасть в руки этот талисман, – царевна Бади-аль-Джемаль! – воскликнул аш-Шаббан. – И надо же было случиться, что она оказалась здесь, как будто у нее на службе джинны и ифриты! Ладно, о маг, сейчас мы пойдем в ту комнату, умертвим царевну и разобьем на мелкие куски талисман.
– Ты хочешь уничтожить талисман?… – аль-Мавасиф, кажется, даже побледнел.
– Именно для этого я его и покупаю.
– Но послушай, о аш-Шаббан… Разве для того я рассказывал тебе про древнейший в мире талисман, и показывал, как его составляют, и толковал о его удивительных свойствах, чтобы ты уничтожил его? – с этими словами старый маг рухнул на колени. – Пощади талисман, о владыка! Тебе не будет от него вреда! Делай что хочешь со своей царевной, только пощади талисман! Другого такого нет во всем мире!
– Перестань шуметь и бесноваться, о маг, – сказал ему на это аш-Шаббан. – С царевной я разберусь сам, но и талисману настал конец. Вдруг кто-то еще, кроме царевны, пожелает пустить его в дело? Вдруг она кому-то доверила тайну этого талисмана?
– Тогда я буду шуметь и вопить, чтобы купившие талисман проснулись и защитили свое имущество! – объявил маг. – Мне все равно, что будет с твоими царевнами и с царевичами, но талисман должен остаться цел! Это сокровище, которому нет равных!
– Да ведь царевна обманула тебя, о глупейший из магов! – заорал аш-Шаббан. – Она подсунула тебе обыкновенную саблю, а ты собрался спасать ей жизнь!
И с этими словами аш-Шаббан выхватил мою саблю из ножен.
– В какой комнате они спят? – грозно спросил он.
– Ступай коридором, и когда отсчитаешь с правой стороны две двери, то за третьей…
Сабля свистнула. Маг, стоявший на коленях, повалился на бок. Голова еще с мгновение держалась на плечах, так остер был клинок и стремителен удар. Затем она покатилась в сторону.
А подлый аш-Шаббан большими шагами, припадая на хромую ногу, пошел по коридору, отсчитывая двери.
Он ворвался в комнату – никого там не увидел.
– Покарай тебя шайтан, старый болтун… – проворчал он, решив, что маг перепутал двери.
Но и по соседству было пусто.
А заглянуть в третью дверь он не успел. Я сняла с каменной подставки фарфоровую вазу и сзади ударила эту пятнистую змею по затылку. Аш-Шаббан рухнул. Я выхватила из его руки обагренную кровью мага саблю и замахнулась, чтобы снести ему голову, но задумалась.
Снаружи его на обрыве ждали ифриты. Кто знает, как им понравится отсечение головы у повелителя. Если это просто рабы кольца, или кувшина, или еще чего-нибудь, тогда полбеды. Я могла бы, обшарив тело, найти это самое кольцо и перенять власть над ифритами.
Но если его снабдил этими уродами кто-то из тех верноподданных мелких магов, что высчитали ему нужную для убийства моего брата ночь, и поведали тайну талисмана, и получили от него подачки? Тогда ифриты на него вступятся, и нет у меня против них защиты.
Поэтому я оставила жизнь аш-Шаббану, поклявшись, что от этой самой сабли он и умрет, и вышла из дома, и скрылась между камнями и пошла наугад.
Я знала, что где-то поблизости носится эта безумная джинния Азиза, чтобы поймать меня и выйти за меня замуж.
И мне очень не хотелось с нею встречаться.
Но по милости Аллаха великого, справедливого, встретилась я сперва не с ней, а с Ильдеримом.
– Осторожней, о Хасан! – прошептал он мне, когда я, хватаясь за колючие кусты, сползала по склону вниз. – Здесь нет тропы вниз, одни камни, и впотьмах по ним лучше не лазить. Я нашел небольшую площадку, на которой мы можем дождаться рассвета. Но что это у тебя в руке? Твоя сабля?
Действительно, луна выглянула из-за облаков, и он увидел мою саблю, а я – что вниз в самом деле нет пути.
– Случилось несчастье, о Ильдерим, – прошептала я. – Ночной гость снес голову аль-Мавасифу. Теперь нам неоткуда узнать, как складывают этот талисман!
А почему сабля у тебя, о Хасан? – поинтересовался Ильдерим. – Что ты сделал с этим ночным гостем? И кто он такой?
– Ничего страшного, уложил его полежать на коврах и помечтать о божественном… – туманно ответила я. – А кто он таков, тебе лучше спросить кон у тех ифритов на обрыве.
– А придет ли он в себя до рассвета, о Хасан? – здраво рассудил Ильдерим. – Ведь если ифриты не дождутся его, они могут полететь на поиски. А я не знаю, держатся ли заклинания против джиннов и ифритов после смерти мага, или же теряют силу. Вообрази, что будет, если они в ярости начнут охотиться за тобой!
– Я надеюсь, что он придет в себя и, держась за шишку на голове, залезет в свой сундук, в котором ему так удобно путешествовать, – сказала я. – Что еще ему остается? Маг мертв, талисман исчез.
Но проклятый аш-Шаббан не желал сдаваться на милость судьбы так просто. Вдруг мы услышали его вопль.
Плешивый урод удивительно быстро очухался. Он вылез на плоскую крышу и оттуда, воздев руки, призывал своих ифритов на неизвестном языке.
– Он пошлет их в погоню за тобой, можешь не сомневаться, о Хасан! – воскликнул Ильдерим. – И знаешь, в чем твое единственное спасение?
– Не знаю, о Ильдерим, – перебирая все возможности, отвечала я. – Скажи мне, ради Аллаха!
– Нет у тебя иного пути к спасению, кроме объятий Азизы! – сообразил этот проклятый купец!
Воистину, лучше было мне опять попасть в плен, чем погибнуть в когтях и зубах ифритов.
– Сейчас мы позовем ее! – радовался Ильдерим. – И тебе придется некоторое время сжимать ее в объятиях, и целовать, и щекотать, и садиться ей на грудь, и забивать заряд, и поджигать фитиль!
А я подумала, что лучше бы Аллах избавил меня от всех этих действий. И, хотя мне грозила немедленная смерть, я еще подумала – когда же этот неразумный Ильдерим поймет, что именно меня нужно сжимать в объятиях, и кусать мне щеки, и сосать мои губы, и снимать с меня одежды…
– Зови ее по имени, о Хасан! – перебил мои предсмертные размышления Ильдерим. – Мы можем даже закричать вместе: «Приди, о Азиза!»
Я помедлила, потому что уж очень мне этого не хотелось.
– Взгляни, о Хасан! Взгляни, что делают эти нечестивые! – воскликнул Ильдерим.
Ифриты налились алым светом и поплыли, с двух сторон огибая гору, низко-низко, вглядываясь в камни и держа наготове растопыренные когти. Зрелище было отвратительное.
Сами себе фонари, о Хасан! – восхищался Ильдерим. – Не бойся, сейчас твоя безумная возлюбленная спасет нас! Сюда, о Азиза! – закричал он так пронзительно, как на базаре, где переполошил всех городских евнухов. – Сюда, о возлюбленная! Поторопись, о Азиза!
– Прекрати эти вопли! – в ужасе потребовала я. – Ты орешь хуже нашего попугая, о Ильдерим!
– Должна же она услышать твой призыв, – отвечал он и закричал еще яростнее: – Заклинаю тебя нашей любовью, о Азиза! Кончились дни разлуки и наступили часы свидания!
– Только безумная придет на такой призыв, – сказала я ему, дергая его за рукав. – Всякая разумная женщина побежит прочь от такого призыва!
– Так она же – безумная! – обрадовался Ильдерим. – Сюда, о Азиза, к Хасану!
– Неизвестно, услышит ли нас Азиза, а вот проклятые ифриты уже услышали! – глядя на тяжеловесные перемещения ифритов в небе, заметила я. – Пожалуй, пора браться за оружие, о Ильдерим. Вряд ли мы сладим с этими отродьями шайтана, но умирать без боя я тоже не собираюсь!
Ильдерим выглянул из-за камня и несколько мгновений следил за тем из ифритов, который был ближе к нам.
Тот летел медленно, растопырив лохматые уши и внимательно вглядываясь в щели между камнями.
– Если Азиза и услышала нас, то она побоится прийти нам на помощь из-за этих вонючих ифритов, – сказал он наконец. – Впрочем, я позову ее еще раз, ради Аллаха великого, могучего!
– Прекрати свои вопли! – послышался голос прямо из-под наших подошв. – Прекрати, или, клянусь Каабой, я пущу в дело страшнейшие заклинания, о Ильдерим, и ты обратишься в таракана, и останешься тараканом до Судного дня, и принесешь свои грехи к престолу Аллаха в тараканьем виде!
Это был не человеческий голос, а писк, вроде мышиного, но внятный и отчетливый, а кроме того, это был именно голос Азизы, и спутать его с каким-то другим было невозможно.
– Где ты, о Азиза? – шепотом спросила я. – Почему мы не видим тебя?
– Потому что я прячусь от этих гнусных ифритов, покарай их Аллах! – сварливо отвечала Азиза. – Ведь каждый из них справится со мной одним когтем! Приготовьтесь, сейчас я прочту одно древнее заклинание и спасу вас!
И Азиза появилась у наших ног. Точнее, появилась большая хвостатая крыса, и если бы мы не знали, что это – джинния, то пришибли бы ее ножнами от сабли.
– Ради Аллаха, какой путь к спасению ты нам предлагаешь? – спросил Ильдерим.
– Вы превратитесь в таких же крыс и уйдете со мной через крысиные норы, и я выведу вас в долину, а там вы превратитесь в людей, и Ильдерим пойдет своей дорогой, а мы с Хасаном направимся в город, и найдем там кади, и свидетелей, и он составит наш брачный договор, и свидетели подпишут его, и мы наконец станем мужем и женой! – радостно пропищала Азиза.
– Что ты скажешь об этом, о Хасан? – Ильдериму явно не хотелось превращаться в крысу. – Устраивает ли тебя такое спасение?
– Ни в коей мере! – возмутилась я. – Ведь мы же не сможем протащить в нору клетку с попугаем! И шкатулку, между прочим, тоже. И зеркало. А если все это попадет в руки тому шелудивому псу, аш-Шаббану, то напрасны все наши дела, и мне остается лишь сразу перерезать себе жилы кинжалом, потому что я не выполню своего предназначения и погублю сына своего брата!