Страница:
Оба вычисления отражают некоторые стороны истины. Вычисления с паритетом покупательной способности (ППС) измеряют, насколько богаты американцы по сравнению с остальным миром, если каждый тратит свои деньги у себя дома. Этот метод измеряет местные затраты на приобретение одинаковых корзин товаров и услуг в разных странах и спрашивает, каким должен быть обменный курс валют, чтобы доход, нужный для такого приобретения, был один и тот же. (Поскольку люди в разных странах приобретают не одну и ту же корзину товаров и услуг, точные меры ППС меняются в зависимости от того, какой корзиной товаров и услуг пользуются при измерении.)
Вычисления ВВП на душу населения с помощью рыночного курса валют указывают, насколько богаты люди, если они тратят свои деньги за границей. Если средний американец берет свой долларовый доход в Японию и обменивает его на иены, то как много он сможет на него купить по отношению к тому, что покупает средний японец? И наоборот, если средний японец берет свой доход в иенах в Америку и обменивает его на доллары, то как много он сможет на него купить?
Япония – страна, где существует самая большая разница между этими двумя мерами. Если принять за основу ВВП на душу населения в США, равный 25 847 долларам в 1994 г., то в Японии паритет покупательной способности ВВП на душу населения составляет ровно 79% соответствующего показателя в Соединенных Штатах (20 526 долларов) (8). Но если производить оценку по обменному курсу, то при курсе 80 иен за доллар ВВП на душу населения Японии был на 80% выше (46 583 доллара). В то время, когда рынок оценивал доллар в 80 иен, вычисления с паритетом покупательной способности, проведенные ОЭСР, указывали, что обменный курс должен был быть от 180 до 225 иен за доллар (10). Вследствие этого японцы богаты у себя дома и очень богаты, когда путешествуют по другим странам.
По мере того, как мир оправлялся от разрушений Второй мировой войны и некоторые части мира экономически догоняли Соединенные Штаты, американская доля мирового ВВП, естественно, должна была падать. Если еще в 1960 г. доля Соединенных Штатов в мировом ВВП составляла более 50%, то сейчас она составляет менее 25% – если оценивать с помощью рыночного курса валют (11). По мере того как экономика Соединенных Штатов становилась меньше по отношению к остальному миру, их лидерство неизбежно должно было убывать. Первые двадцать пять лет после Второй мировой войны отличались исключительной экономической слабостью всего промышленного мира, кроме Соединенных Штатов. Этот период отражал не американское превосходство, а разрушения Второй мировой войны.
Вдобавок к тому, что Соединенные Штаты представляют теперь меньшую долю мирового ВВП, они являются теперь вторым по величине мировым рынком, уступив европейскому Общему рынку первое место. Поскольку теперь есть несколько одинаково богатых экономических держав, одна из которых крупнее других, неудивительно, что остальной мир менее охотно принимает американское экономическое руководство, и в то же время Соединенные Штаты менее охотно предлагают руководство. Остальной капиталистический мир просто не так сильно нуждается в Соединенных Штатах, как раньше. Теперь гораздо легче говорить «нет».
Когда СССР распался на пятнадцать различных стран, причем Россия в военном отношении отступила на тысячи километров на восток от Центральной Европы, а российская армия неспособна даже поддерживать порядок на своей сильно сократившейся территории, например, в таких местах, как Чечня, – с этих пор просто не существует коммунистической военной угрозы, которая вынуждала бы капиталистические страны прижиматься друг к другу под военным зонтиком США. Другие страны не нуждаются в их военной защите.
На высшей ступени «холодной войны» НАТО рассматривалось как союз, который должен был держать русских снаружи, американцев внутри, а немцев внизу. Но теперь – зачем держать американцев внутри, когда русские ушли, а немцы оказались наверху, объединенной и заведомо сильнейшей экономической и военной державой Европы? Если кто-нибудь и верит, что Россия может в конце концов восстановить свое равновесие и стать военной державой, тем самым превратившись в угрозу, то это перспектива далеких десятилетий. Понадобятся десятилетия, чтобы построить экономику, способную поддерживать большую современную армию, и еще десятилетия, чтобы возродить полностью разложившуюся военную силу. Русский военный медведь, может быть, не вполне еще вывелся, но ясно, что он близок к исчезновению, и потребуется очень много времени, чтобы он снова стал страшной силой.
На Дальнем Востоке бюджеты обороны очень быстро растут. Северная Корея отчетливо иллюстрирует проблемы лидерства США. Кто имеет плутоний, может легко делать ядерное оружие. Но системы для доставки ядерных бомб к отдаленным целям очень трудно сделать, и они дорого стоят. Реально северокорейская бомба будет угрожать лишь Китаю, России, Японии и Южной Корее. Если эти страны не захотят принять меры против возможной северокорейской бомбы, почему Америка должна брать эту проблему на себя? Северокорейская бомба не угрожает Америке. В годы «холодной войны» Советский Союз и Соединенные Штаты раздавили бы Северную Корею, потому что если бы Северная Корея сбросила бомбу на Южную Корею, то возникла бы нетерпимо высокая вероятность того, что тысячи ракет станут летать между Соединенными Штатами и Советским Союзом.
Неуклюжие маневры американской внешней политики на Корейском полуострове не так уж удивительны, раз Советская империя мертва. Здесь просто нет прямого национального интереса Америки. Что же заменяет «сдерживание» в качестве сердцевины американской политики? Нерешительное американское руководство хочет выглядеть лидером, но не готовоприложить военные и дипломатические усилия в Северной Корее или соседних с ней странах, которые прямо затрагиваются этой проблемой. Проблему дипломатически объявили «решенной», хотя она, очевидно, не решена.
Во время «холодной войны» никогда не возникало серьезных опасений, что Америка не будет защищать тех, кто расходится с ней по экономическим вопросам, т. к. для таких опасений не было и оснований. Все и без того знали, насколько они могут расходиться с американским руководством, не навлекая на себя неприятностей. Но эти неявные ограничения на несогласие с лидерством США ушли в прошлое. Вследствие этого Соединенные Штаты не могут теперь неявно использовать свою военную мощь, чтобы укрепить свое лидерство.
Если иметь в виду грубую военную силу, то, вероятно, ни одна страна никогда не имела такой военной мощи перед лицом любого мыслимого врага или даже всего остального мира, как Соединенные Штаты в середине 90-х гг. Америка – единственная военная сверхдержава с ядерным оружием, новейшими системами доставки и глобальными организационно-техническими возможностями. При нынешней спутниковой технологии и ее способности прерывать системы коммуникаций врагов и друзей вряд ли кто-нибудь может поверить, что способен причинить серьезный ущерб самим Соединенным Штатам, или сомневаться в том, что Соединенные Штаты могут стереть с лица Земли его самого и его страну.
Но в предстоящую эпоху вся эта военная мощь по существу неприменима и бесполезна. У президента Буша была стратегия сохранения лидерства США. Америка должна была стать мировым жандармом. Он вмешался в Персидском заливе, чтобы показать, что Соединенные Штаты по-прежнему лидируют, и продемонстрировать возможности их современного оружия. Но он не стал вмешиваться в Боснии, чтобы показать европейцам, что они все еще нуждаются в американском лидерстве. Оба урока были наглядны и убедительны – но бесполезны. Чтобы быть мировым жандармом, надо быть готовым применять силу, а если используются и другие силы, то некоторые из солдат при этом умрут, или по крайней мере ими придется рисковать. Если великие державы не могут даже призвать к порядку мелких предводителей в Сомали, потому что при этом было бы несколько убитых солдат, то в мировой политике нечто серьезно изменилось.
Ввиду изоляционистской истории Америки сложившееся у президента Буша представление об Америке, выступающей в роли мирового жандарма, вероятно, всегда было нереалистично. Но телевидение делает такую роль просто невозможной. С логической стороны нет разницы, узнаёт ли человек из местной газеты, что солдаты его страны где-то умирают, или он видит это в местной телевизионной программе. Но это совсем не все равно с визуальной и эмоциональной точки зрения. Люди гораздо больше беспокоятся, когда солдаты умирают в реальном масштабе времени на телевизионном экране, чем если об их смерти сообщают газеты (12). В итоге была строго ограничена способность правительств развертывать свои войска – даже в таких конфликтах, где смертность должна быть очень невелика, и при условии, что каждый из солдат этих войск добровольно избрал карьеру в вооруженных силах, то есть, как предполагается, искал для себя рискованную профессию. Даже русские в Чечне уяснили себе, что вести войну по телевидению – совсем иное дело, чем вести войну в газетах (13). Русские матери не хотели видеть, как умирают их сыновья, – точно так же, как американские матери.
Телевидение теперь не просто отражает действительность, оно само стало действительностью. Когда на телевизионном экране появляются умирающие от голода дети в Сомали, мир хочет, чтобы что-нибудь сделали. Если их нет на экране, то они просто не существуют, и ничего не делается. В то время, когда мировые средства информации вынудили ООН на вмешательство в Сомали, на Земле было много мест с большим хаосом и большим числом умирающих детей. Теперь в Сомали снова такой же хаос, но средства информации ушли – и ушли войска США и ООН. Результаты внутренне противоречивы. Публика хочет, чтобы правительство что-нибудь сделало по поводу Сомали, но не хочет, чтобы пострадал кто-нибудь из солдат.
Другой пример – Босния. Это не Вьетнам (страна со стомиллионным населением, простирающаяся на две тысячи миль с севера на юг). Это очень маленькая страна с 4 миллионами людей. Если бы там оказались войска НАТО в количестве 500 000 человек, как во время войны в Персидском заливе, то под каждым деревом в Боснии был бы солдат НАТО. Но до тех пор, пока не начались этнические чистки и голод, никто не хотел посылать туда войска.
Сознавая политическую реакцию на жертвы, высшее военное командование было на стороне тех, кто не хотел ничего делать в Боснии. Но если жертвы недопустимы, то американское военное руководство должно будет столкнуться с тем, что американский избиратель рано или поздно поймет действительное положение вещей: он платит за огромные оборонительные средства, которые никогда не будут применены. Если Америка собирается быть мировым лидером и хоть иногда применять свою военную мощь, то ей и в самом деле нужно иметь большую армию, большой флот и большие воздушные силы. Но если единственной задачей военных будет отпор противнику, прямо угрожающему Америке, то Америке нужны будут лишь очень малая армия, очень малый флот и очень малые воздушные силы. В настоящее время внешней угрозы Америке не существует, и создание такой угрозы потребовало бы огромной и длительной военной подготовки, кто бы этим ни.занялся. Если бы такая подготовка началась, Соединенные Штаты имели бы достаточно времени перестроить свою военную организацию после сколь угодно радикальных сокращений. Неведомые опасности в отдаленном будущем не оправдывают таких военных расходов в настоящее время. Америка в самом деле имеет огромную военную мощь, но совершенно неспособна ее использовать, если не возникнет прямая угроза Соединенным Штатам, – а им никто не угрожает.
Установки и языковые штампы существуют долго после того, как они перестают отражать действительность. НАТО как важный военный союз под американским руководством постепенно угаснет, сколько бы ни ораторствовали, что это никогда не случится. С исчезновением Советского Союза проблемы Европы и перспективы Европы – уже не американские проблемы и перспективы. Американские налогоплательщики попросту не собираются платить за оборону тех, кто богаче их самих, от" врага, которого невозможно указать или вообразить. С другой стороны, Европа была бы шокирована слишком быстрым уходом американцев, но не желает больше, чтобы американцы управляли военной и внешней политикой европейских стран.
С теоретической точки зрения, торговые избытки и дефициты не особенно связаны с глобальным лидерством. Американская экономика работает очень хорошо. В первой половине 90-х гг. это была самая быстрорастущая экономика промышленного мира. Ее торговый дефицит – всего лишь небольшой дефект очень большой экономической машины. В техническом смысле торговый дефицит Америки не ограничивает еени в чем, что она могла бы предпринять. Но в действительности дело обстоит иначе. Нерешительность Соединенных Штатов, ничего не делающих по поводу своего торгового дефицита, в длительной перспективе существенно подрывает их способность осуществлять глобальное лидерство.
Поскольку Соединенные Штаты позволили развиться системе, где они прямо допускают большой торговый дефицит с Японией, позволяя остальному миру финансировать свои большие торговые дефициты с Японией за счет торговых профицитов с Соединенными Штатами, иностранные валютные рынки систематически обменивают доллары на иностранные валюты по курсам, грубо недооценивающим доллар – с точки зрения паритета покупательной способности. Поскольку американцы оплачивают свой избыток экспорта над импортом долларами, на мировые финансовые рынки притекает большая масса долларов, не уравновешенная спросом на доллары, и этот избыток долларов должен сталкивать доллар вниз. Это приводит к тому, что доллар будет постоянно опускаться, пока не будет устранен нынешний торговый дефицит.
Хотя падение доллара не очень затрагивает американский уровень жизни (пятипроцентное снижение стоимости доллара повышает потребительские цены лишь на 0,2%), низкая стоимость доллара делает намного дороже участие Соединенных Штатов в международных делах. Доллары имеют меньшую международную покупательную способность, а поэтому приходится тратить больше долларов. В некоторой мере приходится покупать также влияние, и влияние обходится американцам дороже. Американская политическая и военная мощь – если ее приходится применять – попросту дороже стоит (14). И поскольку она становится дороже, американцы покупают меньше. Недооцениваемый падающий доллар приводит, по существу, к тому, что американское влияние меньше, чем должно быть при американской эффективности и уровне производства.
С точки зрения американского налогоплательщика, падение доллара, по-видимому, приведет к тому, что ему придется больше платить, чтобы финансировать американскую внешнюю деятельность. Он субсидирует весь мир и платит за деятельность в интересах стран с более высоким доходом на душу населения (американские войска в Европе и Японии, проблема северокорейского ядерного оружия). Он живет в мире, где теряет больше рабочих мест ради импорта, чем получает от экспорта. Он чувствует себяпростофилей.
Когда американцы вынуждены были просить Германию и Японию платить за войну в Персидском заливе, это сделало их наемниками, хотя они и не любят думать о себе таким образом. Америка уступила Японии свое место первого в мире дарителя иностранной помощи – не потому, что Япония увеличила свой бюджет на иностранную помощь, а просто потому, что повысилась стоимость иены по отношению к доллару (15). Если надо купить влияние в третьем мире за иностранную помощь, Япония без труда заменяет в этом Соединенные Штаты.
Такое же уменьшение силы происходит и в частном секторе. По мере того как падает доллар, все меньше иностранцев хотят держать у себя долларовые резервы, а это снижает влияние американских банков. Иностранные инвестиции становятся для американских корпораций намного дороже, а американские инвестиции становятся намного дешевле для иностранных корпораций. Когда дело доходит до того, кто может позволить себе купить чье-то имущество, баланс покупательной способности ускользает от американцев.
Вследствие неустранимости японских избытков в торговле с Соединенными Штатами и остальными странами мира (американский дефицит не может исчезнуть без исчезновения японского профицита) падающий доллар ничем или почти ничем не содействовал исправлению американского торгового дефицита. При этих реальных условиях для доллара в течение длительного времени остается лишь один путь – падение, хотя вычисления паритета покупательной способности показывают, что он сильно недооценивается уже сейчас.
На некоторой стадии падения доллара остальной мир перестанет держать доллары как резервы иностранной валюты (всякий, кто держит доллары, получит обратно намного меньше, чем обратил в доллары вначале), перестанет оценивать свою иностранную торговлю в долларах (по мере падения доллара продажная цена товара снижается, а вместе с ней прибыль), перестанет инвестировать в Америке (американские активы дешевы, но они становятся еще дешевле, и их нынешние покупатели понесут тяжелые потери капитала) и будет требовать своевременного погашения причитающихся долгов. Все эти реакции подрывают желание и способность Америки быть глобальным лидером.
Если бы европейская денежная единица (теперь она именуется «экю», но в будущем будет называться «евро») была уже введена как валюта объединенной Европы зимой 1994 – весной 1995 г., она, вероятно, заменила бы доллар как избранную резервную валюту мировой торговли. Сразу же после мексиканского кризиса люди хотели избавиться от долларов, потому что несли огромные потери на своих долларовых инвестициях и сделках,но им некуда было деваться. Ни одна отдельная европейская валюта не настолько сильна, чтобы доставить необходимую степень ликвидности, а закрытые рынки Японии не позволяют получить иены, которые понадобились бы фирмам или правительствам, если бы иена стала резервной валютой.
С точки зрения сохранения мирового лидерства, можно с уверенностью утверждать, что Америка должна сделать все необходимое у себя и за границей, чтобы сохранить стоимость доллара и его роль как избранной мировой резервной валюты (16). Если доллар потеряет свое положение мировой резервной валюты, то Америка в значительной мере утратит свою свободу действий. У Америки могут кончиться резервы иностранной валюты, точно в том же смысле, как они кончились у Мексики в конце 1994 г., и. тогда остальной мир будет диктовать ей внутреннюю экономическую политику точно так же, как он диктовал внутреннюю политику Мексике в 1995 г. Но американцы не собираются что-либо делать.
В других странах правительства принимают болезненные меры, чтобы остановить падение стоимости своей валюты, так как они испытывают сильнейшее давление общественного мнения, заставляющее их действовать. Но в Соединенных Штатах нет такого давления.
В других странах падение валюты означает возможное банкротство частных компаний или общественных учреждений, займы которых выражены в иностранной валюте. Если мексиканское песо падает в стоимости на 50%, то следует удвоить заработки в песо для выплаты процентов и возмещения капитала – в противном случае фирма разорится. Неудивительно, что все, кому грозит банкротство, оказывают давление на правительство, чтобы оно защитило стоимость их валюты – защитило существование их инвестиций и их личного состояния. В случае Америки, где займы выражены в долларах, при падении доллара потери несут не американские заемщики, а иностранные кредиторы, займы которых, выраженные в их собственной валюте, стоят теперь гораздо меньше; но они не голосуют в Америке.
В остальном мире падение стоимости валюты ускоряет инфляцию. Импортные цены растут, и поскольку импорт составляет большую долю потребления, индекс потребительских цен растет вместе с импортом. Это снижает реальную покупательную способность заработков. Рабочие требуют повышения заработной платы в компенсацию выросших импортных Цен, но если они получают такую компенсацию, это лишь ускоряет рост инфляции. Реальные доходы должны снижаться, поскольку в странах с падающей стоимостью валюты (с растущими импортными ценами) уменьшается спрос на товары и услуги, произведенные в остальном мире. Иностранные граждане требуют принять меры, чтобы остановить падение их собственных валют, защитить реальную стоимость их покупательной способности и остановить инфляцию.
Но в Соединенных Штатах происходит нечто совсем иное. Поскольку иностранные фирмы при подъеме их валют не хотят отказываться от своих крупных американских продаж, они сохраняют неизменными свои долларовые цены. По существу они готовы согласиться со снижением прибылей, оцениваемых в их собственной валюте, в виде необходимой потери для сохранения своих американских продаж. Для японского производителя автомобилей потерять 1 000 долларов на продаже каждой машины при цене, более чем покрывающей предельные издержки, может быть намного лучше, чем потерять в Америке три миллиона продаж, с необходимостью начать весьма болезненную структурную перестройку. Вследствие этого, если даже доллар падает, импортные цены растут сравнительно мало.
Хотя с 1984 до 1994 г. стоимость доллара в реальном торговом выражении упала на 33%, импортные цены выросли лишь на 11%. Поскольку Америка импортирует около 12% своего ВПП, импорт добавляет лишь 1,2% инфляции к 28 процентам инфляции, происшедшей за то же время (измеренной с помощью безусловного дефлятора цен для ВВП) (17). Если бы те же импортные покупки были сделаны в американской промышленности (где средний рост цен за десятилетие составил 31%), то эти продукты прибавили бы к общему темпу инфляции 3,7%, так что американский темп инфляции был бы на 2,5% выше, чем он был в действительности. Следовательно, импорт не повышал, а снижал внутренние цены,несмотря на падение стоимости доллара.
Поскольку падение доллара не ускоряет темпа американской инфляции, люди, полагающие, что они проигрывают от ускорения инфляции, не заинтересованы лоббировать за сильный доллар. Они могут гораздо больше потерять от повышения ставок процента, необходимого для поддержки доллара, чем выиграть от усиления доллара. И, конечно, избиратели не будут абстрактно заинтересованы в мерах сбалансирования бюджета, требуемых программами строгой экономии других стран, – в повышении налогов и сокращении общественных услуг.
Поскольку защита доллара не может быть оправдана внутренней экономической необходимостью, американское правительство, которое за это возьмется, должно будет убедить американскую общественность, что дело идет о мировом лидерстве и что сохранение мирового лидерства оправдывает болезненные меры, снижающие американский уровень жизни. Некоторым лидерам придется прибегнуть к аргументу, что избыток импорта над экспортом, которым пользуется теперь американский потребитель, не стоит той цены, какую американцам в конечном счете придется уплатить. Потому что в конце концов накопившиеся долги придется уплатить за счет дешевой распродажи американского имущества (если угодно, капиталистического наследия Америки) и уменьшения влияния и лидерства в общественном и частном секторах мировой экономики. Но эта аргументация будет весьма затруднительна с политической стороны, потому что американцы привыкли верить, что мировое лидерство является, так сказать, их «прирожденным правом», хотя они и не уверены, что они вообще хотят быть мировыми лидерами.
Торговая система ГАТТ – Бреттон-Вудс была системой, где доминировали американцы и где все вращалось вокруг Америки. Но эта система должна была умереть своей естественной смертью. В самом деле, почти уже нет больше формальных тарифов и квот на промышленные товары, которые можно было бы снять (18). Систему можно было бы расширить, включив в нее сельскохозяйственную продукцию (убывающий сектор), но торговля услугами – растущий сектор во всем мире – не стеснена формальными тарифами и квотами. Существуют ограничения, но они глубоко погружены в правовые системы, образ действий правительств и практику бизнеса, так что их нелегко свести к системным запрещениям, наподобие тех, которые вынуждают снижать тарифы.
Вычисления ВВП на душу населения с помощью рыночного курса валют указывают, насколько богаты люди, если они тратят свои деньги за границей. Если средний американец берет свой долларовый доход в Японию и обменивает его на иены, то как много он сможет на него купить по отношению к тому, что покупает средний японец? И наоборот, если средний японец берет свой доход в иенах в Америку и обменивает его на доллары, то как много он сможет на него купить?
Япония – страна, где существует самая большая разница между этими двумя мерами. Если принять за основу ВВП на душу населения в США, равный 25 847 долларам в 1994 г., то в Японии паритет покупательной способности ВВП на душу населения составляет ровно 79% соответствующего показателя в Соединенных Штатах (20 526 долларов) (8). Но если производить оценку по обменному курсу, то при курсе 80 иен за доллар ВВП на душу населения Японии был на 80% выше (46 583 доллара). В то время, когда рынок оценивал доллар в 80 иен, вычисления с паритетом покупательной способности, проведенные ОЭСР, указывали, что обменный курс должен был быть от 180 до 225 иен за доллар (10). Вследствие этого японцы богаты у себя дома и очень богаты, когда путешествуют по другим странам.
По мере того, как мир оправлялся от разрушений Второй мировой войны и некоторые части мира экономически догоняли Соединенные Штаты, американская доля мирового ВВП, естественно, должна была падать. Если еще в 1960 г. доля Соединенных Штатов в мировом ВВП составляла более 50%, то сейчас она составляет менее 25% – если оценивать с помощью рыночного курса валют (11). По мере того как экономика Соединенных Штатов становилась меньше по отношению к остальному миру, их лидерство неизбежно должно было убывать. Первые двадцать пять лет после Второй мировой войны отличались исключительной экономической слабостью всего промышленного мира, кроме Соединенных Штатов. Этот период отражал не американское превосходство, а разрушения Второй мировой войны.
Вдобавок к тому, что Соединенные Штаты представляют теперь меньшую долю мирового ВВП, они являются теперь вторым по величине мировым рынком, уступив европейскому Общему рынку первое место. Поскольку теперь есть несколько одинаково богатых экономических держав, одна из которых крупнее других, неудивительно, что остальной мир менее охотно принимает американское экономическое руководство, и в то же время Соединенные Штаты менее охотно предлагают руководство. Остальной капиталистический мир просто не так сильно нуждается в Соединенных Штатах, как раньше. Теперь гораздо легче говорить «нет».
РАСПАД СССР
Когда СССР распался на пятнадцать различных стран, причем Россия в военном отношении отступила на тысячи километров на восток от Центральной Европы, а российская армия неспособна даже поддерживать порядок на своей сильно сократившейся территории, например, в таких местах, как Чечня, – с этих пор просто не существует коммунистической военной угрозы, которая вынуждала бы капиталистические страны прижиматься друг к другу под военным зонтиком США. Другие страны не нуждаются в их военной защите.
На высшей ступени «холодной войны» НАТО рассматривалось как союз, который должен был держать русских снаружи, американцев внутри, а немцев внизу. Но теперь – зачем держать американцев внутри, когда русские ушли, а немцы оказались наверху, объединенной и заведомо сильнейшей экономической и военной державой Европы? Если кто-нибудь и верит, что Россия может в конце концов восстановить свое равновесие и стать военной державой, тем самым превратившись в угрозу, то это перспектива далеких десятилетий. Понадобятся десятилетия, чтобы построить экономику, способную поддерживать большую современную армию, и еще десятилетия, чтобы возродить полностью разложившуюся военную силу. Русский военный медведь, может быть, не вполне еще вывелся, но ясно, что он близок к исчезновению, и потребуется очень много времени, чтобы он снова стал страшной силой.
На Дальнем Востоке бюджеты обороны очень быстро растут. Северная Корея отчетливо иллюстрирует проблемы лидерства США. Кто имеет плутоний, может легко делать ядерное оружие. Но системы для доставки ядерных бомб к отдаленным целям очень трудно сделать, и они дорого стоят. Реально северокорейская бомба будет угрожать лишь Китаю, России, Японии и Южной Корее. Если эти страны не захотят принять меры против возможной северокорейской бомбы, почему Америка должна брать эту проблему на себя? Северокорейская бомба не угрожает Америке. В годы «холодной войны» Советский Союз и Соединенные Штаты раздавили бы Северную Корею, потому что если бы Северная Корея сбросила бомбу на Южную Корею, то возникла бы нетерпимо высокая вероятность того, что тысячи ракет станут летать между Соединенными Штатами и Советским Союзом.
Неуклюжие маневры американской внешней политики на Корейском полуострове не так уж удивительны, раз Советская империя мертва. Здесь просто нет прямого национального интереса Америки. Что же заменяет «сдерживание» в качестве сердцевины американской политики? Нерешительное американское руководство хочет выглядеть лидером, но не готовоприложить военные и дипломатические усилия в Северной Корее или соседних с ней странах, которые прямо затрагиваются этой проблемой. Проблему дипломатически объявили «решенной», хотя она, очевидно, не решена.
Во время «холодной войны» никогда не возникало серьезных опасений, что Америка не будет защищать тех, кто расходится с ней по экономическим вопросам, т. к. для таких опасений не было и оснований. Все и без того знали, насколько они могут расходиться с американским руководством, не навлекая на себя неприятностей. Но эти неявные ограничения на несогласие с лидерством США ушли в прошлое. Вследствие этого Соединенные Штаты не могут теперь неявно использовать свою военную мощь, чтобы укрепить свое лидерство.
Если иметь в виду грубую военную силу, то, вероятно, ни одна страна никогда не имела такой военной мощи перед лицом любого мыслимого врага или даже всего остального мира, как Соединенные Штаты в середине 90-х гг. Америка – единственная военная сверхдержава с ядерным оружием, новейшими системами доставки и глобальными организационно-техническими возможностями. При нынешней спутниковой технологии и ее способности прерывать системы коммуникаций врагов и друзей вряд ли кто-нибудь может поверить, что способен причинить серьезный ущерб самим Соединенным Штатам, или сомневаться в том, что Соединенные Штаты могут стереть с лица Земли его самого и его страну.
Но в предстоящую эпоху вся эта военная мощь по существу неприменима и бесполезна. У президента Буша была стратегия сохранения лидерства США. Америка должна была стать мировым жандармом. Он вмешался в Персидском заливе, чтобы показать, что Соединенные Штаты по-прежнему лидируют, и продемонстрировать возможности их современного оружия. Но он не стал вмешиваться в Боснии, чтобы показать европейцам, что они все еще нуждаются в американском лидерстве. Оба урока были наглядны и убедительны – но бесполезны. Чтобы быть мировым жандармом, надо быть готовым применять силу, а если используются и другие силы, то некоторые из солдат при этом умрут, или по крайней мере ими придется рисковать. Если великие державы не могут даже призвать к порядку мелких предводителей в Сомали, потому что при этом было бы несколько убитых солдат, то в мировой политике нечто серьезно изменилось.
Ввиду изоляционистской истории Америки сложившееся у президента Буша представление об Америке, выступающей в роли мирового жандарма, вероятно, всегда было нереалистично. Но телевидение делает такую роль просто невозможной. С логической стороны нет разницы, узнаёт ли человек из местной газеты, что солдаты его страны где-то умирают, или он видит это в местной телевизионной программе. Но это совсем не все равно с визуальной и эмоциональной точки зрения. Люди гораздо больше беспокоятся, когда солдаты умирают в реальном масштабе времени на телевизионном экране, чем если об их смерти сообщают газеты (12). В итоге была строго ограничена способность правительств развертывать свои войска – даже в таких конфликтах, где смертность должна быть очень невелика, и при условии, что каждый из солдат этих войск добровольно избрал карьеру в вооруженных силах, то есть, как предполагается, искал для себя рискованную профессию. Даже русские в Чечне уяснили себе, что вести войну по телевидению – совсем иное дело, чем вести войну в газетах (13). Русские матери не хотели видеть, как умирают их сыновья, – точно так же, как американские матери.
Телевидение теперь не просто отражает действительность, оно само стало действительностью. Когда на телевизионном экране появляются умирающие от голода дети в Сомали, мир хочет, чтобы что-нибудь сделали. Если их нет на экране, то они просто не существуют, и ничего не делается. В то время, когда мировые средства информации вынудили ООН на вмешательство в Сомали, на Земле было много мест с большим хаосом и большим числом умирающих детей. Теперь в Сомали снова такой же хаос, но средства информации ушли – и ушли войска США и ООН. Результаты внутренне противоречивы. Публика хочет, чтобы правительство что-нибудь сделало по поводу Сомали, но не хочет, чтобы пострадал кто-нибудь из солдат.
Другой пример – Босния. Это не Вьетнам (страна со стомиллионным населением, простирающаяся на две тысячи миль с севера на юг). Это очень маленькая страна с 4 миллионами людей. Если бы там оказались войска НАТО в количестве 500 000 человек, как во время войны в Персидском заливе, то под каждым деревом в Боснии был бы солдат НАТО. Но до тех пор, пока не начались этнические чистки и голод, никто не хотел посылать туда войска.
Сознавая политическую реакцию на жертвы, высшее военное командование было на стороне тех, кто не хотел ничего делать в Боснии. Но если жертвы недопустимы, то американское военное руководство должно будет столкнуться с тем, что американский избиратель рано или поздно поймет действительное положение вещей: он платит за огромные оборонительные средства, которые никогда не будут применены. Если Америка собирается быть мировым лидером и хоть иногда применять свою военную мощь, то ей и в самом деле нужно иметь большую армию, большой флот и большие воздушные силы. Но если единственной задачей военных будет отпор противнику, прямо угрожающему Америке, то Америке нужны будут лишь очень малая армия, очень малый флот и очень малые воздушные силы. В настоящее время внешней угрозы Америке не существует, и создание такой угрозы потребовало бы огромной и длительной военной подготовки, кто бы этим ни.занялся. Если бы такая подготовка началась, Соединенные Штаты имели бы достаточно времени перестроить свою военную организацию после сколь угодно радикальных сокращений. Неведомые опасности в отдаленном будущем не оправдывают таких военных расходов в настоящее время. Америка в самом деле имеет огромную военную мощь, но совершенно неспособна ее использовать, если не возникнет прямая угроза Соединенным Штатам, – а им никто не угрожает.
Установки и языковые штампы существуют долго после того, как они перестают отражать действительность. НАТО как важный военный союз под американским руководством постепенно угаснет, сколько бы ни ораторствовали, что это никогда не случится. С исчезновением Советского Союза проблемы Европы и перспективы Европы – уже не американские проблемы и перспективы. Американские налогоплательщики попросту не собираются платить за оборону тех, кто богаче их самих, от" врага, которого невозможно указать или вообразить. С другой стороны, Европа была бы шокирована слишком быстрым уходом американцев, но не желает больше, чтобы американцы управляли военной и внешней политикой европейских стран.
ТОРГОВЫЙ ДЕФИЦИТ АМЕРИКИ
С теоретической точки зрения, торговые избытки и дефициты не особенно связаны с глобальным лидерством. Американская экономика работает очень хорошо. В первой половине 90-х гг. это была самая быстрорастущая экономика промышленного мира. Ее торговый дефицит – всего лишь небольшой дефект очень большой экономической машины. В техническом смысле торговый дефицит Америки не ограничивает еени в чем, что она могла бы предпринять. Но в действительности дело обстоит иначе. Нерешительность Соединенных Штатов, ничего не делающих по поводу своего торгового дефицита, в длительной перспективе существенно подрывает их способность осуществлять глобальное лидерство.
Поскольку Соединенные Штаты позволили развиться системе, где они прямо допускают большой торговый дефицит с Японией, позволяя остальному миру финансировать свои большие торговые дефициты с Японией за счет торговых профицитов с Соединенными Штатами, иностранные валютные рынки систематически обменивают доллары на иностранные валюты по курсам, грубо недооценивающим доллар – с точки зрения паритета покупательной способности. Поскольку американцы оплачивают свой избыток экспорта над импортом долларами, на мировые финансовые рынки притекает большая масса долларов, не уравновешенная спросом на доллары, и этот избыток долларов должен сталкивать доллар вниз. Это приводит к тому, что доллар будет постоянно опускаться, пока не будет устранен нынешний торговый дефицит.
Хотя падение доллара не очень затрагивает американский уровень жизни (пятипроцентное снижение стоимости доллара повышает потребительские цены лишь на 0,2%), низкая стоимость доллара делает намного дороже участие Соединенных Штатов в международных делах. Доллары имеют меньшую международную покупательную способность, а поэтому приходится тратить больше долларов. В некоторой мере приходится покупать также влияние, и влияние обходится американцам дороже. Американская политическая и военная мощь – если ее приходится применять – попросту дороже стоит (14). И поскольку она становится дороже, американцы покупают меньше. Недооцениваемый падающий доллар приводит, по существу, к тому, что американское влияние меньше, чем должно быть при американской эффективности и уровне производства.
С точки зрения американского налогоплательщика, падение доллара, по-видимому, приведет к тому, что ему придется больше платить, чтобы финансировать американскую внешнюю деятельность. Он субсидирует весь мир и платит за деятельность в интересах стран с более высоким доходом на душу населения (американские войска в Европе и Японии, проблема северокорейского ядерного оружия). Он живет в мире, где теряет больше рабочих мест ради импорта, чем получает от экспорта. Он чувствует себяпростофилей.
Когда американцы вынуждены были просить Германию и Японию платить за войну в Персидском заливе, это сделало их наемниками, хотя они и не любят думать о себе таким образом. Америка уступила Японии свое место первого в мире дарителя иностранной помощи – не потому, что Япония увеличила свой бюджет на иностранную помощь, а просто потому, что повысилась стоимость иены по отношению к доллару (15). Если надо купить влияние в третьем мире за иностранную помощь, Япония без труда заменяет в этом Соединенные Штаты.
Такое же уменьшение силы происходит и в частном секторе. По мере того как падает доллар, все меньше иностранцев хотят держать у себя долларовые резервы, а это снижает влияние американских банков. Иностранные инвестиции становятся для американских корпораций намного дороже, а американские инвестиции становятся намного дешевле для иностранных корпораций. Когда дело доходит до того, кто может позволить себе купить чье-то имущество, баланс покупательной способности ускользает от американцев.
Вследствие неустранимости японских избытков в торговле с Соединенными Штатами и остальными странами мира (американский дефицит не может исчезнуть без исчезновения японского профицита) падающий доллар ничем или почти ничем не содействовал исправлению американского торгового дефицита. При этих реальных условиях для доллара в течение длительного времени остается лишь один путь – падение, хотя вычисления паритета покупательной способности показывают, что он сильно недооценивается уже сейчас.
На некоторой стадии падения доллара остальной мир перестанет держать доллары как резервы иностранной валюты (всякий, кто держит доллары, получит обратно намного меньше, чем обратил в доллары вначале), перестанет оценивать свою иностранную торговлю в долларах (по мере падения доллара продажная цена товара снижается, а вместе с ней прибыль), перестанет инвестировать в Америке (американские активы дешевы, но они становятся еще дешевле, и их нынешние покупатели понесут тяжелые потери капитала) и будет требовать своевременного погашения причитающихся долгов. Все эти реакции подрывают желание и способность Америки быть глобальным лидером.
Если бы европейская денежная единица (теперь она именуется «экю», но в будущем будет называться «евро») была уже введена как валюта объединенной Европы зимой 1994 – весной 1995 г., она, вероятно, заменила бы доллар как избранную резервную валюту мировой торговли. Сразу же после мексиканского кризиса люди хотели избавиться от долларов, потому что несли огромные потери на своих долларовых инвестициях и сделках,но им некуда было деваться. Ни одна отдельная европейская валюта не настолько сильна, чтобы доставить необходимую степень ликвидности, а закрытые рынки Японии не позволяют получить иены, которые понадобились бы фирмам или правительствам, если бы иена стала резервной валютой.
С точки зрения сохранения мирового лидерства, можно с уверенностью утверждать, что Америка должна сделать все необходимое у себя и за границей, чтобы сохранить стоимость доллара и его роль как избранной мировой резервной валюты (16). Если доллар потеряет свое положение мировой резервной валюты, то Америка в значительной мере утратит свою свободу действий. У Америки могут кончиться резервы иностранной валюты, точно в том же смысле, как они кончились у Мексики в конце 1994 г., и. тогда остальной мир будет диктовать ей внутреннюю экономическую политику точно так же, как он диктовал внутреннюю политику Мексике в 1995 г. Но американцы не собираются что-либо делать.
В других странах правительства принимают болезненные меры, чтобы остановить падение стоимости своей валюты, так как они испытывают сильнейшее давление общественного мнения, заставляющее их действовать. Но в Соединенных Штатах нет такого давления.
В других странах падение валюты означает возможное банкротство частных компаний или общественных учреждений, займы которых выражены в иностранной валюте. Если мексиканское песо падает в стоимости на 50%, то следует удвоить заработки в песо для выплаты процентов и возмещения капитала – в противном случае фирма разорится. Неудивительно, что все, кому грозит банкротство, оказывают давление на правительство, чтобы оно защитило стоимость их валюты – защитило существование их инвестиций и их личного состояния. В случае Америки, где займы выражены в долларах, при падении доллара потери несут не американские заемщики, а иностранные кредиторы, займы которых, выраженные в их собственной валюте, стоят теперь гораздо меньше; но они не голосуют в Америке.
В остальном мире падение стоимости валюты ускоряет инфляцию. Импортные цены растут, и поскольку импорт составляет большую долю потребления, индекс потребительских цен растет вместе с импортом. Это снижает реальную покупательную способность заработков. Рабочие требуют повышения заработной платы в компенсацию выросших импортных Цен, но если они получают такую компенсацию, это лишь ускоряет рост инфляции. Реальные доходы должны снижаться, поскольку в странах с падающей стоимостью валюты (с растущими импортными ценами) уменьшается спрос на товары и услуги, произведенные в остальном мире. Иностранные граждане требуют принять меры, чтобы остановить падение их собственных валют, защитить реальную стоимость их покупательной способности и остановить инфляцию.
Но в Соединенных Штатах происходит нечто совсем иное. Поскольку иностранные фирмы при подъеме их валют не хотят отказываться от своих крупных американских продаж, они сохраняют неизменными свои долларовые цены. По существу они готовы согласиться со снижением прибылей, оцениваемых в их собственной валюте, в виде необходимой потери для сохранения своих американских продаж. Для японского производителя автомобилей потерять 1 000 долларов на продаже каждой машины при цене, более чем покрывающей предельные издержки, может быть намного лучше, чем потерять в Америке три миллиона продаж, с необходимостью начать весьма болезненную структурную перестройку. Вследствие этого, если даже доллар падает, импортные цены растут сравнительно мало.
Хотя с 1984 до 1994 г. стоимость доллара в реальном торговом выражении упала на 33%, импортные цены выросли лишь на 11%. Поскольку Америка импортирует около 12% своего ВПП, импорт добавляет лишь 1,2% инфляции к 28 процентам инфляции, происшедшей за то же время (измеренной с помощью безусловного дефлятора цен для ВВП) (17). Если бы те же импортные покупки были сделаны в американской промышленности (где средний рост цен за десятилетие составил 31%), то эти продукты прибавили бы к общему темпу инфляции 3,7%, так что американский темп инфляции был бы на 2,5% выше, чем он был в действительности. Следовательно, импорт не повышал, а снижал внутренние цены,несмотря на падение стоимости доллара.
Поскольку падение доллара не ускоряет темпа американской инфляции, люди, полагающие, что они проигрывают от ускорения инфляции, не заинтересованы лоббировать за сильный доллар. Они могут гораздо больше потерять от повышения ставок процента, необходимого для поддержки доллара, чем выиграть от усиления доллара. И, конечно, избиратели не будут абстрактно заинтересованы в мерах сбалансирования бюджета, требуемых программами строгой экономии других стран, – в повышении налогов и сокращении общественных услуг.
Поскольку защита доллара не может быть оправдана внутренней экономической необходимостью, американское правительство, которое за это возьмется, должно будет убедить американскую общественность, что дело идет о мировом лидерстве и что сохранение мирового лидерства оправдывает болезненные меры, снижающие американский уровень жизни. Некоторым лидерам придется прибегнуть к аргументу, что избыток импорта над экспортом, которым пользуется теперь американский потребитель, не стоит той цены, какую американцам в конечном счете придется уплатить. Потому что в конце концов накопившиеся долги придется уплатить за счет дешевой распродажи американского имущества (если угодно, капиталистического наследия Америки) и уменьшения влияния и лидерства в общественном и частном секторах мировой экономики. Но эта аргументация будет весьма затруднительна с политической стороны, потому что американцы привыкли верить, что мировое лидерство является, так сказать, их «прирожденным правом», хотя они и не уверены, что они вообще хотят быть мировыми лидерами.
НОВАЯ МИРОВАЯ СИСТЕМА ТОРГОВЛИ
Торговая система ГАТТ – Бреттон-Вудс была системой, где доминировали американцы и где все вращалось вокруг Америки. Но эта система должна была умереть своей естественной смертью. В самом деле, почти уже нет больше формальных тарифов и квот на промышленные товары, которые можно было бы снять (18). Систему можно было бы расширить, включив в нее сельскохозяйственную продукцию (убывающий сектор), но торговля услугами – растущий сектор во всем мире – не стеснена формальными тарифами и квотами. Существуют ограничения, но они глубоко погружены в правовые системы, образ действий правительств и практику бизнеса, так что их нелегко свести к системным запрещениям, наподобие тех, которые вынуждают снижать тарифы.