«Инфаркт? Если б знал, так беречься бы стал в десять раз больше». Захотелось обратиться к некоему верховному главнокомандующему, попросить отсрочки. И отсрочка пришла. Генеральный убедился в том, что некто пригнул его голову, а в пятый шейный позвонок уткнулось нечто, напоминающее ствол пистолета. Из-за его спины стал вещать гнусавый голос:
— Одно лишнее движение, и твоя голова улетит.
— Что вам угодно? — с презрительной усмешкой сказал генеральный.
— Не лыбься, скот, — предупредил некто, — а то яйца поотшибаю.
Презрение к врагу сразу куда-то испарилось, как же с Белиндой-то потом, если взаправду поотшибают. Лютый враг сурово продолжил:
— Назовите ваш персональный код доступа в кибероболочку СС.
— У меня, дорогой друг, разные коды для разных задач. Может, вас устроят деньги?
— Еще одна такая фразочка, и ты сильно упадешь в цене, фраер. Повторяю еще раз для крупных теоретиков. Персональный код для доступа в подсистемы слежения и базы данных. Его иногда называют «трубный зов».
Генеральный инспектор наобум назвал несколько слов. Сзади слабо пискнул терминал — враг был хорошо оснащен.
— Эта шутка на сегодня последняя. Итак, я вас слушаю со всем вниманием.
Холодная железяка стала выдавливать шейный позвонок генерального инспектора.
Похоже даже на бластер. Пшикнет по-тихому, а меня нет. Пожалуй, мы с Белиндочкой важнее, чем какие-то секреты. Тем более, что победа все равно будет за нами. А я после победы ой как ко двору придусь.
И тогда большой начальник впервые сказал чистую правду.
— Вот это мне уже нравится, — отозвался налетчик. — Каким хорошим ты можешь быть, если тебя попросят.
За несколько секунд генеральному были залеплены пластырем глаза, сам он положен под какую-то сочащуюся вонючей жидкостью машину, а на голове его оказался непонятный предмет.
— Считай, что это граната, — сказал насильник. — Ты ее заслужил. Она среагирует в течение получаса на любой вопль или дрыганье. Станешь тогда начальник без мозгов. Может, для тебя это приемлемо, но не расстраивай подчиненных.
И все эти полчаса генеральному страстно хотелось чихнуть. А потом, по истечении получаса предмет оказался не гранатой, а спичечным коробком.
Генеральный инспектор так разрыдался из-за полученного унижения, что проходившие мимо люди просто шарахались от него, как от раненного тигра. Когда же начальник снова стал могуч, как обычно, и вернулся в здание, и навел ужас на дежурных офицеров, и поменял «трубный зов», было в каком-то смысле поздно. Все секретные узлы слежения были рассекречены, и теперь им надлежало менять адреса и коды доступа.
А еще были полностью затерты данные на одного весьма неприятного гражданина. От информационного Виктора Васильевича Лучкина, собственно, ничего, кроме фамилии, имени и отчества, не осталось. Ни лица, ни радужек, ни отпечатков пальцев, ни запаха, ни ДНК, ни «истории болезни». Кого искать, за что хватать, в чем виноват — все непонятно. Рыбка ушла из невода, и кто знает, будет ли такая мелкая ячея в сети, чтоб попалась она снова. «Ничего, злее станем, — утешил себя генеральный, а пока что — нет человека и нет проблемы».
В то время, как такие страшные переживания обрушивались лично на генерального инспектора, столь привыкшего к любви и ласке, в аэропорту, напротив, все шло по плану.
Кожаный удивился облаве. Более того, он был ранен до глубины души и страшно обиделся. Столько лет между ним и местными законоблюстителями царил мир. «Салям алейкум — алейкум салям». Он «цивилизовывал» своим побором и порядком всякую отмороженную шушеру, прибивавшуюся к вокзалу, кого надо — лично гнал в шею. Главное, чтоб все было благопристойно. И сейчас, если он чего упустил, можно ведь и намекнуть. Надо вам, ментам, добычу для галочки, пожалуйста, вот она…
А началась беда так. Кожаный сидел в своей штаб-квартире, в буфете, и медитировал на ягодицах буфетчицы, которая пыталась добраться до мутантного таракана-альпиниста, забравшегося высоко-высоко по стене и там устроившегося. Прибежал вдруг взволнованный Бацилла и доложил, что двух жизнерадостных педиков повязали прямо в сортире, как раз во время любовного поединка. Что Болта скрутили, едва он попробовал рекетнуть продавца мороженого. И Пальчика взяли за жабры, когда он чистил чемоданы каких-то провинциалов. И Буку прихватили, когда он делал «макияж» одному непослушному таксисту.
Кожаный поднялся, застегнул плащ-халат на животе, и тут в буфет зашли два знакомых мента, на сей раз суровых, как аятоллы, и двое в штатском с набрякшими, скучающими по работе кулаками. Кожаный швырнул на них Бациллу и стал скрываться через подсобку. Но и с черного входа вбегали люди с недружественными лицами.
Уязвленный нечестностью Кожаный вскричал: «Я плюю на вас, пигмеи, шибздики духа!» и выкинул в окно то, что покоилось в карманах, что имелось на теле. Деньги, финку, браслет, перстень, рацию, газовый пистолет. Поэтому Кожаному было не так больно, когда ему стали крутить руки. Все выброшенные вещи явились манной небесной на стоянку робобусов и такси, раскинувшуюся внизу. Случайные люди, стоявшие там в очереди, действовали быстро, но точно. Накрывали подметкой понравившийся им предмет, потом наклонялись, вроде бы завязать шнурок, и хвать — трофей в кармане!
Пожилой благообразный джентльмен, садящийся с достоинством в такси, заметил подозрительное движение шофера, который помогал ему укладывать чемоданы, и сказал пронзительным голосом хищной птицы:
— Что это вы там зажали между ног? Ну-ка, поднимите башмак.
Шофер нехотя подчинился и открыл цепкому глазу джентльмена черный браслет.
— Ого, да это ж браслет моей супруги. — Джентльмен заметил возмущение на лице шофера и добавил несколько убийственных фраз вместе с саркастическим смехом. — Или вы хотите сказать, что тоже носите женские украшения? Может, вам серьги подарить или чулки?
— Но ваша жена здесь не стояла, — сказал огорченный шофер.
— А вы здесь всю жизнь стояли. Бессменный часовой, ха-ха. Моя жена уронила вещицу вон там, она покатилась, тут вы ее и накрыли, как коршун. Правда, Машенька?
— Ах, если бы ты умел врать, — не подвела боевая подруга.
Шофер в сердцах швырнул чемодан, захлопнул багажник, прищемив себе палец, и пошел, расстроенный, к рулю. Победитель дискуссии забрал браслет как приятную мелочь.
Однако уже дома Машенька объявила, что не будет носить такой подарок, слишком уж он мрачный и чересчур дешево достался ее муженьку. Лучше подарить браслет какой-нибудь скверной женщине на день рождения.
— Эдак ты весь дом раздаришь, — неодобрительно сказал джентльмен, он же Николай Епифанович Смеляков, доктор киберологии.
— Эй, фатерлянд, дай-ка мне, я в нем на танцы пойду, — дочь Алиса завладела браслетиком и с трудом натянула его на свою руку, более похожую на свиной окорок. Впрочем несколько мгновений спустя браслет изменился в размерах и стал в точь-точь по руке.
Вся Алиса была внушительная девушка, однако любила быстрые пляски, потому что с медленными танцами, вернее, с разбегающимися кавалерами, возникали проблемы.
— Дай червонец, — сказала Алиса папе.
— Деньги тебя испортят, деньги всех портят.
— Ну и давись тут своими деньгами, а мне пора.
— Куда ж ты пошла, еще не покушала, совсем слабенькая, бледненькая, — вскричала встревоженная мать.
— Да провались ты, маменька, вместе со всей жратвой, — отбивалась дочка.
С последним Алисиным словом на кухне рвануло, вместе с дверью в соседнюю столовую комнату полетели лапша, фрикадельки, кнели, фарш, живая рыба щука. Фарш залепил все представительное лицо Николая Епифановича, превратив его в шутовскую рожу для ярмарки. Щука впилась женщине-матери в нос. Лапша повисла африканской прической на дочери.
Проглотив часть фарша, Николай Епифанович испустил зажигательный клич: «Диверсия, Маша, вызывай органы». Маша в это время металась по комнате, пытаясь отодрать от носа хищную рыбу, и кричала гнусавым голосом: «Спаси меня, Коля!» Алиса же, рассматривая себя в зеркало, приговаривала: «В кайф». Наконец, Маша перестала надеяться на Колю и победила рыбу, затем вбежала на кухню, преодолела сопротивление все еще летящего фарша и повернула рубильник.
— Какие там органы, просто скороварки взорвались да мясорубка взбесилась. Сбой на кухонном сервере, я сейчас ремонтную программу загружу, — сказала опомнившаяся Маша. — Ага, тут еще немного лапши осталось. Алиска, за стол, иначе никуда не пойдешь.
Николай Епифанович тоже образумился, опустил в нормальное положение закатившиеся было глаза.
— Алиса, дочь, дай скорее мне браслет.
Девушка надула от недовольства щеки, отчего стала похожа на самовар, но отца послушалась.
Воистину у Николая Епифановича было чутье, не зря люди называли его доктором киберологии. На следующий день он пришел с браслетом на работу, в родной Центр Киберологических Исследований и, немного покумекав, вывел из строя дорогостоящую установку в конкурентном отделе, которым заведовал пейсатый зануда Лев Исакович. Потом Николай Епифанович сел разбираться с браслетом. После детального изучения сомнения истаяли — к нему в руки попал суперинтерфейс.
Блок 16
Блок 17
— Одно лишнее движение, и твоя голова улетит.
— Что вам угодно? — с презрительной усмешкой сказал генеральный.
— Не лыбься, скот, — предупредил некто, — а то яйца поотшибаю.
Презрение к врагу сразу куда-то испарилось, как же с Белиндой-то потом, если взаправду поотшибают. Лютый враг сурово продолжил:
— Назовите ваш персональный код доступа в кибероболочку СС.
— У меня, дорогой друг, разные коды для разных задач. Может, вас устроят деньги?
— Еще одна такая фразочка, и ты сильно упадешь в цене, фраер. Повторяю еще раз для крупных теоретиков. Персональный код для доступа в подсистемы слежения и базы данных. Его иногда называют «трубный зов».
Генеральный инспектор наобум назвал несколько слов. Сзади слабо пискнул терминал — враг был хорошо оснащен.
— Эта шутка на сегодня последняя. Итак, я вас слушаю со всем вниманием.
Холодная железяка стала выдавливать шейный позвонок генерального инспектора.
Похоже даже на бластер. Пшикнет по-тихому, а меня нет. Пожалуй, мы с Белиндочкой важнее, чем какие-то секреты. Тем более, что победа все равно будет за нами. А я после победы ой как ко двору придусь.
И тогда большой начальник впервые сказал чистую правду.
— Вот это мне уже нравится, — отозвался налетчик. — Каким хорошим ты можешь быть, если тебя попросят.
За несколько секунд генеральному были залеплены пластырем глаза, сам он положен под какую-то сочащуюся вонючей жидкостью машину, а на голове его оказался непонятный предмет.
— Считай, что это граната, — сказал насильник. — Ты ее заслужил. Она среагирует в течение получаса на любой вопль или дрыганье. Станешь тогда начальник без мозгов. Может, для тебя это приемлемо, но не расстраивай подчиненных.
И все эти полчаса генеральному страстно хотелось чихнуть. А потом, по истечении получаса предмет оказался не гранатой, а спичечным коробком.
Генеральный инспектор так разрыдался из-за полученного унижения, что проходившие мимо люди просто шарахались от него, как от раненного тигра. Когда же начальник снова стал могуч, как обычно, и вернулся в здание, и навел ужас на дежурных офицеров, и поменял «трубный зов», было в каком-то смысле поздно. Все секретные узлы слежения были рассекречены, и теперь им надлежало менять адреса и коды доступа.
А еще были полностью затерты данные на одного весьма неприятного гражданина. От информационного Виктора Васильевича Лучкина, собственно, ничего, кроме фамилии, имени и отчества, не осталось. Ни лица, ни радужек, ни отпечатков пальцев, ни запаха, ни ДНК, ни «истории болезни». Кого искать, за что хватать, в чем виноват — все непонятно. Рыбка ушла из невода, и кто знает, будет ли такая мелкая ячея в сети, чтоб попалась она снова. «Ничего, злее станем, — утешил себя генеральный, а пока что — нет человека и нет проблемы».
В то время, как такие страшные переживания обрушивались лично на генерального инспектора, столь привыкшего к любви и ласке, в аэропорту, напротив, все шло по плану.
Кожаный удивился облаве. Более того, он был ранен до глубины души и страшно обиделся. Столько лет между ним и местными законоблюстителями царил мир. «Салям алейкум — алейкум салям». Он «цивилизовывал» своим побором и порядком всякую отмороженную шушеру, прибивавшуюся к вокзалу, кого надо — лично гнал в шею. Главное, чтоб все было благопристойно. И сейчас, если он чего упустил, можно ведь и намекнуть. Надо вам, ментам, добычу для галочки, пожалуйста, вот она…
А началась беда так. Кожаный сидел в своей штаб-квартире, в буфете, и медитировал на ягодицах буфетчицы, которая пыталась добраться до мутантного таракана-альпиниста, забравшегося высоко-высоко по стене и там устроившегося. Прибежал вдруг взволнованный Бацилла и доложил, что двух жизнерадостных педиков повязали прямо в сортире, как раз во время любовного поединка. Что Болта скрутили, едва он попробовал рекетнуть продавца мороженого. И Пальчика взяли за жабры, когда он чистил чемоданы каких-то провинциалов. И Буку прихватили, когда он делал «макияж» одному непослушному таксисту.
Кожаный поднялся, застегнул плащ-халат на животе, и тут в буфет зашли два знакомых мента, на сей раз суровых, как аятоллы, и двое в штатском с набрякшими, скучающими по работе кулаками. Кожаный швырнул на них Бациллу и стал скрываться через подсобку. Но и с черного входа вбегали люди с недружественными лицами.
Уязвленный нечестностью Кожаный вскричал: «Я плюю на вас, пигмеи, шибздики духа!» и выкинул в окно то, что покоилось в карманах, что имелось на теле. Деньги, финку, браслет, перстень, рацию, газовый пистолет. Поэтому Кожаному было не так больно, когда ему стали крутить руки. Все выброшенные вещи явились манной небесной на стоянку робобусов и такси, раскинувшуюся внизу. Случайные люди, стоявшие там в очереди, действовали быстро, но точно. Накрывали подметкой понравившийся им предмет, потом наклонялись, вроде бы завязать шнурок, и хвать — трофей в кармане!
Пожилой благообразный джентльмен, садящийся с достоинством в такси, заметил подозрительное движение шофера, который помогал ему укладывать чемоданы, и сказал пронзительным голосом хищной птицы:
— Что это вы там зажали между ног? Ну-ка, поднимите башмак.
Шофер нехотя подчинился и открыл цепкому глазу джентльмена черный браслет.
— Ого, да это ж браслет моей супруги. — Джентльмен заметил возмущение на лице шофера и добавил несколько убийственных фраз вместе с саркастическим смехом. — Или вы хотите сказать, что тоже носите женские украшения? Может, вам серьги подарить или чулки?
— Но ваша жена здесь не стояла, — сказал огорченный шофер.
— А вы здесь всю жизнь стояли. Бессменный часовой, ха-ха. Моя жена уронила вещицу вон там, она покатилась, тут вы ее и накрыли, как коршун. Правда, Машенька?
— Ах, если бы ты умел врать, — не подвела боевая подруга.
Шофер в сердцах швырнул чемодан, захлопнул багажник, прищемив себе палец, и пошел, расстроенный, к рулю. Победитель дискуссии забрал браслет как приятную мелочь.
Однако уже дома Машенька объявила, что не будет носить такой подарок, слишком уж он мрачный и чересчур дешево достался ее муженьку. Лучше подарить браслет какой-нибудь скверной женщине на день рождения.
— Эдак ты весь дом раздаришь, — неодобрительно сказал джентльмен, он же Николай Епифанович Смеляков, доктор киберологии.
— Эй, фатерлянд, дай-ка мне, я в нем на танцы пойду, — дочь Алиса завладела браслетиком и с трудом натянула его на свою руку, более похожую на свиной окорок. Впрочем несколько мгновений спустя браслет изменился в размерах и стал в точь-точь по руке.
Вся Алиса была внушительная девушка, однако любила быстрые пляски, потому что с медленными танцами, вернее, с разбегающимися кавалерами, возникали проблемы.
— Дай червонец, — сказала Алиса папе.
— Деньги тебя испортят, деньги всех портят.
— Ну и давись тут своими деньгами, а мне пора.
— Куда ж ты пошла, еще не покушала, совсем слабенькая, бледненькая, — вскричала встревоженная мать.
— Да провались ты, маменька, вместе со всей жратвой, — отбивалась дочка.
С последним Алисиным словом на кухне рвануло, вместе с дверью в соседнюю столовую комнату полетели лапша, фрикадельки, кнели, фарш, живая рыба щука. Фарш залепил все представительное лицо Николая Епифановича, превратив его в шутовскую рожу для ярмарки. Щука впилась женщине-матери в нос. Лапша повисла африканской прической на дочери.
Проглотив часть фарша, Николай Епифанович испустил зажигательный клич: «Диверсия, Маша, вызывай органы». Маша в это время металась по комнате, пытаясь отодрать от носа хищную рыбу, и кричала гнусавым голосом: «Спаси меня, Коля!» Алиса же, рассматривая себя в зеркало, приговаривала: «В кайф». Наконец, Маша перестала надеяться на Колю и победила рыбу, затем вбежала на кухню, преодолела сопротивление все еще летящего фарша и повернула рубильник.
— Какие там органы, просто скороварки взорвались да мясорубка взбесилась. Сбой на кухонном сервере, я сейчас ремонтную программу загружу, — сказала опомнившаяся Маша. — Ага, тут еще немного лапши осталось. Алиска, за стол, иначе никуда не пойдешь.
Николай Епифанович тоже образумился, опустил в нормальное положение закатившиеся было глаза.
— Алиса, дочь, дай скорее мне браслет.
Девушка надула от недовольства щеки, отчего стала похожа на самовар, но отца послушалась.
Воистину у Николая Епифановича было чутье, не зря люди называли его доктором киберологии. На следующий день он пришел с браслетом на работу, в родной Центр Киберологических Исследований и, немного покумекав, вывел из строя дорогостоящую установку в конкурентном отделе, которым заведовал пейсатый зануда Лев Исакович. Потом Николай Епифанович сел разбираться с браслетом. После детального изучения сомнения истаяли — к нему в руки попал суперинтерфейс.
Блок 16
На следующий день после операции ССС в аэропорту, выписался, наконец, из психбольницы старший инспектор Драницын. Вник в положение вещей, вошел в обстоятельства, после горячей обработки в кабинете генерального инспектора закрыл до лучших времен дело на Виктора Васильевича Лучкина. Пошел на явочное место, в пивную «Желтая река» для встречи с агентом Фалько. Некоторое время оба сидели молча, погружаясь сознанием в кружку, выдерживая паузу значительности.
— Ну, посмотрим, что вы мне поведаете, — начал Драницын.
Агент Фалько рассказал все, чему был свидетелем и участником.
— По идее, я должен арестовать вас прямо сейчас, — тяжело вздохнул старший инспектор, — не понимаю, почему вы не попытались соврать мне.
— Я никогда не вру, если мне это не нужно. Просто мы с вами, Феодосий Павлович, заодно. Так сказать, заединщики. Вы благословили меня на труд и на подвиг — и половина успеха ваша. Я считал ваше молчание — а две недели вы не давали никаких ценных указаний — как разрешение на свободный творческий процесс.
— Я лечился, — сказал старший инспектор, но понял, что выглядит неубедительно, и стал говорить отрывисто, почти гавкать. — Я просил вас оказать мягкое содействие, а вы накуролесили больше, чем сам преступник.
— Согласен. Каждый из нас наколбасил больше, чем сотня дядей-Витей, вместе взятых.
— Вы вели себя, как головорез, террорист и предатель.
— Вот именно. Только наоборот. Не головорез я, террорист и этот, как его, но специалист, но сотрудник отдела особых операций. Долбонам из регионального отдела мы, конечно, не скажем, как мы их облапошили. А вот Центр, я уверен, поймет такое развитие событий.
— Центр не поймет никакого развития, — горестная складка прорезала лоб Феодосия, — потому что Центр не знает начала. Я не успел связаться с ним.
Эта новость не очень подкосила Освальда. Он чувствовал, что уже не пересядет на другую половину стола. Центр обязан… когда-нибудь поймет… если нет, то это центр стада, которое прет неизвестно куда.
— Ну так свяжитесь с ним сейчас, — зевнув, предложил Освальд.
— Теперь, после того, что произошло? — захныкал старший инспектор. — Там не любят, когда о таких крутых делах им сообщают полмесяца спустя, мол, примите к сведению… Все, Освальд, тебе конец. Мои указания записаны. За них меня разве что пожурят и переведут в аналитический отдел, в голове чесать. И ничего компрометирующего ты на меня не повесишь, как ни старайся. Вообще, твою кандидатуру мне вирус «К2» подсунул, когда я выбирал агента в картотеке.
Освальд не вздрогнул, а лишь задумчиво посмотрел в янтарную глубину пивной кружки.
— Меня не станет, а вы продолжите, как ни в чем не бывало, создавать ВОРа. Как странно звучит на нашем языке Big Common Sence. Невзначай так перевели, но метко. Вот, например, у одного знакомого инспектора этот недошенный ВОР своровал способность думать.
— Узнаю рулады. Только в прошлый раз я их слышал от одного настоящего диверсанта и психокиберхакера.
— Тише, Феодосий Павлович, не мешайте людям отдыхать нашими скучными препирательствами. Меня поразило то, что не спросили «почему»? Почему я поступал именно так, а не иначе. Как дошел до такой жизни. Вам разве неинтересна моя аргументация?
— Совершенно неинтересна. Я просто допиваю свою кружку. Ну, вот и пообщались, — Феодосий уже поднялся.
— Зря вы так. Сегодня отличное пиво, заманчивая рыбка. Чтоб вы их все-таки отведали в полном объеме, срочно перехожу ко второй части нашей дружеской беседы. Вы, кажется, забыли кое-что. Феодосий Павлович, у вас есть жена по имени Мелания. По крайней мере, две недели назад еще была. Не хотел бы вас расстраивать, но такова селяви. Она проходила по делу дяди Вити, как носительница суперинтерфейса. Правда анонимно, без указания фамилии и имени… Сдается мне, чудесный браслет появился в вашей семье, когда она еще являлась дружной и образцовой.
Феодосий рухнул на стул, как пригвожденный штыком и едва не опрокинулся на пол. Освальд успел поймать падающего инспектора, после чего заботливо подвинул к нему новую кружку.
— Распроблядский браслет! Но вы не сможете это доказать, Фалько.
— Во-первых, «cможете». Во-вторых, не имеете права оглашать всуе мою фамилию. В-третьих, эпитет браслету вы очень удачно подобрали. Откуда его принесло на нашу голову, теряюсь в догадках. Так вот, достаточно назвать вслух фамилию бедной женщины и нашему региональному отделу все станет совершенно ясно. Он мигом состряпает дело, если точнее криминальный сюжет с лихо заверченной интригой. Послушайте, чего тут навернуть можно. У дяди Вити оказывается целая кодла приспешников: секретный сотрудник ССС, некая Мелания, и уж, наверняка, ее муженек, волк в овечьей шкуре. Сколько тут еще драматургии осталось. Наверное предстоит громкий процесс: «покушение на будущее наших детей», «не хотим ходить по одной земле с этими мерзавцами-извергами»… Впрочем, возможен и другой вариант.
— Какой вариант? — застонал Феодосий.
— Еще более страшный. Если браслет окажется государственной тайной. Тогда все свершится без публики, в присутствии только пары специалистов по тонким ликвидациям. Тихий хлопок шприцпистолета, слабый едва заметный укол, сравнимый с укусом комарика, и через полчаса инсульт, а если повезет — инфаркт. «Товарищи, — споет потом полковой отпевальщик, — ушел от нас светлый ум нашего дорогого Феодосия «. Заодно и чистые руки, и горячее сердце, и другие части тела уйдут гурьбой в объятия сапрофитов. Под гранитный обелиск.
Феодосий встал еще раз. Ему очень хотелось дать агенту кружкой в лоб. Тот перехватил его мысль и слегка подвигал плечами, чем немедленно охладил пыл старшего инспектора.
— Ну, мир, дружба, братание в войсках, — предложил Фалько. — Сейчас еще по пиву и перейдем к части первой — позитивной и по-доброму волнительной. Согласны?
— Согласен, — вздыхая, как беспокойный призрак, отозвался Феодосий и сел, съежившись, будто из него выпустили воздух.
— Я знаю, как вы думаете, Феодосий. У вас в голове идеология балета «Лебединое озеро». Одни пляшут в белых трико, другие в черных. Тут — злодеи, там — добряки. Тут лебеди белые, там жабы бородавчатые. Даже если дядя Витя источает диверсионные мыслекоды, если даже ему помогает ужасный вирус «К2», главное все-таки, какую стратегию имеет весь конгломерат кибероболочек.
— Да бросьте вы, — попросил Феодосий. — У меня уже живот болит от вашего пива, а вы тут перешли на откровенную поповщину.
— Кибероболочки функционируют целенаправленно — это аксиома. Но даже канареечке, вот с таким лобиком, понятно — они это делают отнюдь не по нашему плану. Отнюдь. Там, в сетевой вычислительной среде — идут необратимые процессы самоорганизации. И что это за процессы, много ли у нас времени осталось на анализ? Мы же прикрыли свои ясные очи обеими руками, чтоб ничего не видеть.
— Вам платят совсем не за эти бредни. — с отвращением процедил Феодосий. — И платят неплохо.
— Судя по округлости ваших щек, такой порок как бедность вам не свойственен. Но поймите, в сетевой среде веет ветер творения. Каждое мгновение он рождает новые формы цифровой жизни, невиданных информационных зверей, которые эволюционизируют в сторону большей сложности и агрессивности. Можно называть их «оболочками», но к оболочкам из наших технических проектов они имеют такое же отношение, как стокилограммовый верзила к зародышу…
Феодосий поперхнулся и стал мучительно кашлять. Освальд любезно ухнул ладонью по его спине. Потрясенный инспектор замер, выпучив глаза.
— Настоящая кибероболочка — это миллионы связей, обменов, информационных мостов, как бы беспорядочно наводимых в каждый отдельный момент. Но этот беспорядок на самом деле является эволюционным вектором, переводящим ее из одного состояния в другое, более устойчивое. И не только ее, всю вычислительную сетевую среду в целом.
— Ну да, Илья Пригожин рукоплещет из гроба и машет учебником по теории неравновесных процессов, — буркнул старший по званию. — Давайте от теории к практике.
— Наша служба не оправдывает надежд, возложенных на нее ленивым бездумным обществом. Под нашими внушительными фуражками мыслеемкость даже меньше, чем у девушек из подтанцовки на футбольном матче. А ведь мы последняя опора общества, которое хочет только потреблять, играть, радоваться, но не хочет думать. Господи, да вы посмотрите вокруг. Дремлют наши сограждане, как сладкие ягодки в собственном соку, втягивают калории, впечатления и выделяют фекалии. А кто еще выделяет необычные мысли — обязательно попадает в застенки нашей инквизиции.
— Ох. Ах. «Выделение мыслей» — замечательно. Еще «духовный жир» забыли. Вам бы художником-примитивистом устроиться. Я и карандаш подарю.
— Один такой художник нарисовал картину, повесил на заборе. И ее даже коровы понимали… Феодосий Палыч, конечно, каждый из нас немного мыслит, иначе невозможно было б спустить воду в туалете и купить колбасу в магазине. Но я про другое, про «настоящие» мысли. Те самые замечательные мысли, что постигают мир и смысл. Благодаря этим мыслям люди когда-то поняли, что бог един, параллельные линии могут пересечься, а шары вывернуться наизнанку.
— Вы устали, Освальд. Вам пора увольнятся. Вижу вас в деревне, в компании четвероногих друзей. Вот там и проклинайте кибероболочки — справедливыми словами и гневным мычанием.
— Феодосий Павлович, — Фалько поддался вперед, а его собеседник несколько испуганно отшатнулся. — Мои доводы сегодня вы, наверное, спрячете в каких-то своих закромах, но в один прекрасный вечер вы их непременно вспомните. Когда снова столкнетесь с субъектом, известным как дядя Витя из деревни Пустомержа. Огнедышащий змей, камни-людоеды, серебряное небо. Все это мысли, которые взаимодействуют с сетевой вычислительной средой, которые воплощаются там в виде каких-то информационных сущностей.
— Значит, воздвигаем теперь дядю Витю-матерщинника на пьедестал, станем ему пиво со стихами подносить. Кто икнет — того казнить за оскорбление святыни.
Освальд подозвал киберрусалку с краном вместо носа. Она брызнула пивом в кружку инспектора, не забыв прочитать ему стихи о пьющей, но доброй старушке.
— Кстати, Феодосий Павлович, насчет пристрастия нашего крестьянина к образу змея. Или дракона. В некоем тридевятом царстве люди воюют с помощью этих самых драконов. Драконы понимают мысли людей.
Феодосий снова почувствовал, что ситуация опять осложняется. Этого он уже не выдержит. Все, что угодно, только не сегодня!
— Освальд, я тебе говорю как человеку — меня тошнит. Меня почти рвет фонтаном. Понимаешь, до меня уже ничего не доходит. Что еще за тридевятое царство? — и посмотрел мутными глазами.
— Самое обыкновенное. Космика. Космические фашисты, согласно нашей прессе. А они считают себя героями, гибнущими в борьбе против кибернетических сатаноидов, которые гнездятся в кибероболочках.
— Тьфу, заткнись, изыди. Я ничего не слышал, ты ничего не молол тут. Посидели, попили пивка, отдохнули, это нормально, — загундосил Феодосий, прикрывая нос рукой и зыркая глазами направо-налево. — Космика не тема для обсуждения, разве не ясно? Лучше сморкнуться в упор на президента земного шара, чем базарить на эту тему. Комитет глобальной безопасности тебя быстро найдет, не надо лампочку под животом вешать. Раз и упакуют, станешь лучом света в темном царстве. Чего ты доказываешь, кому? Посмотри на эти рыла вокруг. Им — хорошо. Зачем же рубахи рвать, пупы царапать? Нам без оболочек нельзя, иначе наступит Каменный век.
— А может быть он уже наступил? — оспорил Освальд.
— Все, Ося, конец нашей беседе. Поедешь в деревню. Ловить изготовителей левого «железа» для робиков. Направление я тебе до вечера оформлю.
Агент Фалько ушел. А инспектора побили в туалете пивбара. Побил обычный хулиган со светящейся татуировкой «не обижайте маленького».
Кибероболочка, отвечающая за безопасность граждан, далеко не сразу откликнулась на сбивчивые призывы о помощи гражданина Драницына.
— Ну, посмотрим, что вы мне поведаете, — начал Драницын.
Агент Фалько рассказал все, чему был свидетелем и участником.
— По идее, я должен арестовать вас прямо сейчас, — тяжело вздохнул старший инспектор, — не понимаю, почему вы не попытались соврать мне.
— Я никогда не вру, если мне это не нужно. Просто мы с вами, Феодосий Павлович, заодно. Так сказать, заединщики. Вы благословили меня на труд и на подвиг — и половина успеха ваша. Я считал ваше молчание — а две недели вы не давали никаких ценных указаний — как разрешение на свободный творческий процесс.
— Я лечился, — сказал старший инспектор, но понял, что выглядит неубедительно, и стал говорить отрывисто, почти гавкать. — Я просил вас оказать мягкое содействие, а вы накуролесили больше, чем сам преступник.
— Согласен. Каждый из нас наколбасил больше, чем сотня дядей-Витей, вместе взятых.
— Вы вели себя, как головорез, террорист и предатель.
— Вот именно. Только наоборот. Не головорез я, террорист и этот, как его, но специалист, но сотрудник отдела особых операций. Долбонам из регионального отдела мы, конечно, не скажем, как мы их облапошили. А вот Центр, я уверен, поймет такое развитие событий.
— Центр не поймет никакого развития, — горестная складка прорезала лоб Феодосия, — потому что Центр не знает начала. Я не успел связаться с ним.
Эта новость не очень подкосила Освальда. Он чувствовал, что уже не пересядет на другую половину стола. Центр обязан… когда-нибудь поймет… если нет, то это центр стада, которое прет неизвестно куда.
— Ну так свяжитесь с ним сейчас, — зевнув, предложил Освальд.
— Теперь, после того, что произошло? — захныкал старший инспектор. — Там не любят, когда о таких крутых делах им сообщают полмесяца спустя, мол, примите к сведению… Все, Освальд, тебе конец. Мои указания записаны. За них меня разве что пожурят и переведут в аналитический отдел, в голове чесать. И ничего компрометирующего ты на меня не повесишь, как ни старайся. Вообще, твою кандидатуру мне вирус «К2» подсунул, когда я выбирал агента в картотеке.
Освальд не вздрогнул, а лишь задумчиво посмотрел в янтарную глубину пивной кружки.
— Меня не станет, а вы продолжите, как ни в чем не бывало, создавать ВОРа. Как странно звучит на нашем языке Big Common Sence. Невзначай так перевели, но метко. Вот, например, у одного знакомого инспектора этот недошенный ВОР своровал способность думать.
— Узнаю рулады. Только в прошлый раз я их слышал от одного настоящего диверсанта и психокиберхакера.
— Тише, Феодосий Павлович, не мешайте людям отдыхать нашими скучными препирательствами. Меня поразило то, что не спросили «почему»? Почему я поступал именно так, а не иначе. Как дошел до такой жизни. Вам разве неинтересна моя аргументация?
— Совершенно неинтересна. Я просто допиваю свою кружку. Ну, вот и пообщались, — Феодосий уже поднялся.
— Зря вы так. Сегодня отличное пиво, заманчивая рыбка. Чтоб вы их все-таки отведали в полном объеме, срочно перехожу ко второй части нашей дружеской беседы. Вы, кажется, забыли кое-что. Феодосий Павлович, у вас есть жена по имени Мелания. По крайней мере, две недели назад еще была. Не хотел бы вас расстраивать, но такова селяви. Она проходила по делу дяди Вити, как носительница суперинтерфейса. Правда анонимно, без указания фамилии и имени… Сдается мне, чудесный браслет появился в вашей семье, когда она еще являлась дружной и образцовой.
Феодосий рухнул на стул, как пригвожденный штыком и едва не опрокинулся на пол. Освальд успел поймать падающего инспектора, после чего заботливо подвинул к нему новую кружку.
— Распроблядский браслет! Но вы не сможете это доказать, Фалько.
— Во-первых, «cможете». Во-вторых, не имеете права оглашать всуе мою фамилию. В-третьих, эпитет браслету вы очень удачно подобрали. Откуда его принесло на нашу голову, теряюсь в догадках. Так вот, достаточно назвать вслух фамилию бедной женщины и нашему региональному отделу все станет совершенно ясно. Он мигом состряпает дело, если точнее криминальный сюжет с лихо заверченной интригой. Послушайте, чего тут навернуть можно. У дяди Вити оказывается целая кодла приспешников: секретный сотрудник ССС, некая Мелания, и уж, наверняка, ее муженек, волк в овечьей шкуре. Сколько тут еще драматургии осталось. Наверное предстоит громкий процесс: «покушение на будущее наших детей», «не хотим ходить по одной земле с этими мерзавцами-извергами»… Впрочем, возможен и другой вариант.
— Какой вариант? — застонал Феодосий.
— Еще более страшный. Если браслет окажется государственной тайной. Тогда все свершится без публики, в присутствии только пары специалистов по тонким ликвидациям. Тихий хлопок шприцпистолета, слабый едва заметный укол, сравнимый с укусом комарика, и через полчаса инсульт, а если повезет — инфаркт. «Товарищи, — споет потом полковой отпевальщик, — ушел от нас светлый ум нашего дорогого Феодосия «. Заодно и чистые руки, и горячее сердце, и другие части тела уйдут гурьбой в объятия сапрофитов. Под гранитный обелиск.
Феодосий встал еще раз. Ему очень хотелось дать агенту кружкой в лоб. Тот перехватил его мысль и слегка подвигал плечами, чем немедленно охладил пыл старшего инспектора.
— Ну, мир, дружба, братание в войсках, — предложил Фалько. — Сейчас еще по пиву и перейдем к части первой — позитивной и по-доброму волнительной. Согласны?
— Согласен, — вздыхая, как беспокойный призрак, отозвался Феодосий и сел, съежившись, будто из него выпустили воздух.
— Я знаю, как вы думаете, Феодосий. У вас в голове идеология балета «Лебединое озеро». Одни пляшут в белых трико, другие в черных. Тут — злодеи, там — добряки. Тут лебеди белые, там жабы бородавчатые. Даже если дядя Витя источает диверсионные мыслекоды, если даже ему помогает ужасный вирус «К2», главное все-таки, какую стратегию имеет весь конгломерат кибероболочек.
— Да бросьте вы, — попросил Феодосий. — У меня уже живот болит от вашего пива, а вы тут перешли на откровенную поповщину.
— Кибероболочки функционируют целенаправленно — это аксиома. Но даже канареечке, вот с таким лобиком, понятно — они это делают отнюдь не по нашему плану. Отнюдь. Там, в сетевой вычислительной среде — идут необратимые процессы самоорганизации. И что это за процессы, много ли у нас времени осталось на анализ? Мы же прикрыли свои ясные очи обеими руками, чтоб ничего не видеть.
— Вам платят совсем не за эти бредни. — с отвращением процедил Феодосий. — И платят неплохо.
— Судя по округлости ваших щек, такой порок как бедность вам не свойственен. Но поймите, в сетевой среде веет ветер творения. Каждое мгновение он рождает новые формы цифровой жизни, невиданных информационных зверей, которые эволюционизируют в сторону большей сложности и агрессивности. Можно называть их «оболочками», но к оболочкам из наших технических проектов они имеют такое же отношение, как стокилограммовый верзила к зародышу…
Феодосий поперхнулся и стал мучительно кашлять. Освальд любезно ухнул ладонью по его спине. Потрясенный инспектор замер, выпучив глаза.
— Настоящая кибероболочка — это миллионы связей, обменов, информационных мостов, как бы беспорядочно наводимых в каждый отдельный момент. Но этот беспорядок на самом деле является эволюционным вектором, переводящим ее из одного состояния в другое, более устойчивое. И не только ее, всю вычислительную сетевую среду в целом.
— Ну да, Илья Пригожин рукоплещет из гроба и машет учебником по теории неравновесных процессов, — буркнул старший по званию. — Давайте от теории к практике.
— Наша служба не оправдывает надежд, возложенных на нее ленивым бездумным обществом. Под нашими внушительными фуражками мыслеемкость даже меньше, чем у девушек из подтанцовки на футбольном матче. А ведь мы последняя опора общества, которое хочет только потреблять, играть, радоваться, но не хочет думать. Господи, да вы посмотрите вокруг. Дремлют наши сограждане, как сладкие ягодки в собственном соку, втягивают калории, впечатления и выделяют фекалии. А кто еще выделяет необычные мысли — обязательно попадает в застенки нашей инквизиции.
— Ох. Ах. «Выделение мыслей» — замечательно. Еще «духовный жир» забыли. Вам бы художником-примитивистом устроиться. Я и карандаш подарю.
— Один такой художник нарисовал картину, повесил на заборе. И ее даже коровы понимали… Феодосий Палыч, конечно, каждый из нас немного мыслит, иначе невозможно было б спустить воду в туалете и купить колбасу в магазине. Но я про другое, про «настоящие» мысли. Те самые замечательные мысли, что постигают мир и смысл. Благодаря этим мыслям люди когда-то поняли, что бог един, параллельные линии могут пересечься, а шары вывернуться наизнанку.
— Вы устали, Освальд. Вам пора увольнятся. Вижу вас в деревне, в компании четвероногих друзей. Вот там и проклинайте кибероболочки — справедливыми словами и гневным мычанием.
— Феодосий Павлович, — Фалько поддался вперед, а его собеседник несколько испуганно отшатнулся. — Мои доводы сегодня вы, наверное, спрячете в каких-то своих закромах, но в один прекрасный вечер вы их непременно вспомните. Когда снова столкнетесь с субъектом, известным как дядя Витя из деревни Пустомержа. Огнедышащий змей, камни-людоеды, серебряное небо. Все это мысли, которые взаимодействуют с сетевой вычислительной средой, которые воплощаются там в виде каких-то информационных сущностей.
— Значит, воздвигаем теперь дядю Витю-матерщинника на пьедестал, станем ему пиво со стихами подносить. Кто икнет — того казнить за оскорбление святыни.
Освальд подозвал киберрусалку с краном вместо носа. Она брызнула пивом в кружку инспектора, не забыв прочитать ему стихи о пьющей, но доброй старушке.
— Кстати, Феодосий Павлович, насчет пристрастия нашего крестьянина к образу змея. Или дракона. В некоем тридевятом царстве люди воюют с помощью этих самых драконов. Драконы понимают мысли людей.
Феодосий снова почувствовал, что ситуация опять осложняется. Этого он уже не выдержит. Все, что угодно, только не сегодня!
— Освальд, я тебе говорю как человеку — меня тошнит. Меня почти рвет фонтаном. Понимаешь, до меня уже ничего не доходит. Что еще за тридевятое царство? — и посмотрел мутными глазами.
— Самое обыкновенное. Космика. Космические фашисты, согласно нашей прессе. А они считают себя героями, гибнущими в борьбе против кибернетических сатаноидов, которые гнездятся в кибероболочках.
— Тьфу, заткнись, изыди. Я ничего не слышал, ты ничего не молол тут. Посидели, попили пивка, отдохнули, это нормально, — загундосил Феодосий, прикрывая нос рукой и зыркая глазами направо-налево. — Космика не тема для обсуждения, разве не ясно? Лучше сморкнуться в упор на президента земного шара, чем базарить на эту тему. Комитет глобальной безопасности тебя быстро найдет, не надо лампочку под животом вешать. Раз и упакуют, станешь лучом света в темном царстве. Чего ты доказываешь, кому? Посмотри на эти рыла вокруг. Им — хорошо. Зачем же рубахи рвать, пупы царапать? Нам без оболочек нельзя, иначе наступит Каменный век.
— А может быть он уже наступил? — оспорил Освальд.
— Все, Ося, конец нашей беседе. Поедешь в деревню. Ловить изготовителей левого «железа» для робиков. Направление я тебе до вечера оформлю.
Агент Фалько ушел. А инспектора побили в туалете пивбара. Побил обычный хулиган со светящейся татуировкой «не обижайте маленького».
Кибероболочка, отвечающая за безопасность граждан, далеко не сразу откликнулась на сбивчивые призывы о помощи гражданина Драницына.
Блок 17
Дядя Витя жил в ожидании лучшей доли на краю ойкумены, на городской помойке, что раскинулась между кладбищем и аэроспейсвокзалом, символизируя связь простого и сложного, разложения и созидания. Хреновая по быту была жизнь. В насыщенной атмосфере данной среды обитания нюх был сбит все время с толку, поэтому отличить гнилые продукты от несвежих можно было только после многих проб и ошибок. Вот и напоминала работа пищеварения прогноз осенней погоды. Компанию составляли крысы, среди которых появились добрые знакомцы Петя и Володя, а также коты. Правда, с последними трудно было найти общий язык. И раз за разом шли в психическую атаку тараканьи армии, поддержанные с воздуха эскадрильями тяжелых мух.
Были у него и соседи-гуманоиды, которые жили в хоромах, выстроенных из пустых молочных пакетов. Их звали Никифор Самотрахский и Вечный Запах. Однажды дядя Витя заскочил к ним в гости посмотреть на телевизор, который получал питание при ударах кулаком по пьезоэлементу. Телевизор почему-то показывал только бесплатные программы на культурные темы. Гуманоиды, закончив избивать пьезоэлемент, стали спорить об искусстве.
— Ты в Мандельштаме ни хрена. Послушай только: «Твой брат, Петрополь, умирает…»
Понимаешь, брат всему городу, а не только какому-то микрорайону или этой свалке…
Разговор этот сильно утомил дядю Витю и больше он в гости не хаживал. Хотя Никифор его зазывал, особенно после того, как Вечный Запах скончался в результате очередной дискуссии.
Сам дядя Витя мучился вопросами, далекими от искусства и философии.
Многогранники ели людей. Многогранники поглощали искры, падающие с серебряного неба. Большой дядя Витя истончался и крошился как старый кекс. Фан Фаныч не спешил на помощь. Нужно найти что-то похожее на безделушку, на тот браслет…
Из-за котов и крыс, метивших свою территорию, одежда дяди Вити приобрела густой букет ароматов «на большого любителя». Ночью дядя Витя навестил мастерскую похоронных дел при крематории. Хотел было поменяться пиджаками с каким-нибудь покойником. Но там, как назло, пиджаки только малинового цвета.
Отправился в город, как есть, в непотребном виде, стал ходить там по галантерейным магазинам.
В одной лавчонке, торгующей бижутерией, дядя Витя увидел девушку, похожую на воздушный шар. Она спрашивала продавщицу насчет… черного браслета. Дескать, была у нее кайфная штуковина, а папаша, урод малохольный, отнял.
— А у тебя пахан не «того»? — осведомилась продавщица.
— Он у меня крупный киберолог, башка фурычит, как автомат по продаже газировки.
Дядя Витя стал незаметно преследовать девушку, следя за ней через дырку в газете или книжке.
Шаровидная девушка посетила лекции гастрономического факультета института питания, съездила домой, вечером была на танцах. И везде рядом с ней или неподалеку находился неотступно дядя Витя со своей прошлогодней китайской газетой и подобранной на помойке книгой «Шизофрения для всех». Даже на танцы его пустили. Он сказал, что с киностудии, подбирает девушку на роль колобка. Правда, на пиджаке как орден, выделялся след от кошачьей какашки — оставленной в знак признательности за ночлег. Но «орден» был плохо заметен в полумраке и вспышках лазерно-голографического шоу.
Дядя Витя улучил момент, когда шаровидная девушка отправилась в буфет укрепить вянущие силы, подвалил развязной шаркающей походкой и процедил как бы невзначай:
— У вас глаза что-то выражают. Неземное.
— Да зуб немного болит, — отозвалась нехотя девушка.
— А я вам очередь занял, — не прекращал натиск дядя Витя, — к тому кибер-прилавку, который ватрушки и плюшки продает.
— Чего это я вперед остальных лезть должна? — недоверчиво спросила девушка.
— Вам же больше других надо, — сочувственно произнес дядя Витя.
Девушка всерьез обиделась и ушла. Немного погодя он подловил ее в зале и пристроился рядом на корточках.
— Ты местом не ошибся? — не выдержала она.
— Извини, подруга, я не того ляпнул. Я ведь хочу сказать, что ты красива, как небесное тело.
Были у него и соседи-гуманоиды, которые жили в хоромах, выстроенных из пустых молочных пакетов. Их звали Никифор Самотрахский и Вечный Запах. Однажды дядя Витя заскочил к ним в гости посмотреть на телевизор, который получал питание при ударах кулаком по пьезоэлементу. Телевизор почему-то показывал только бесплатные программы на культурные темы. Гуманоиды, закончив избивать пьезоэлемент, стали спорить об искусстве.
— Ты в Мандельштаме ни хрена. Послушай только: «Твой брат, Петрополь, умирает…»
Понимаешь, брат всему городу, а не только какому-то микрорайону или этой свалке…
Разговор этот сильно утомил дядю Витю и больше он в гости не хаживал. Хотя Никифор его зазывал, особенно после того, как Вечный Запах скончался в результате очередной дискуссии.
Сам дядя Витя мучился вопросами, далекими от искусства и философии.
Многогранники ели людей. Многогранники поглощали искры, падающие с серебряного неба. Большой дядя Витя истончался и крошился как старый кекс. Фан Фаныч не спешил на помощь. Нужно найти что-то похожее на безделушку, на тот браслет…
Из-за котов и крыс, метивших свою территорию, одежда дяди Вити приобрела густой букет ароматов «на большого любителя». Ночью дядя Витя навестил мастерскую похоронных дел при крематории. Хотел было поменяться пиджаками с каким-нибудь покойником. Но там, как назло, пиджаки только малинового цвета.
Отправился в город, как есть, в непотребном виде, стал ходить там по галантерейным магазинам.
В одной лавчонке, торгующей бижутерией, дядя Витя увидел девушку, похожую на воздушный шар. Она спрашивала продавщицу насчет… черного браслета. Дескать, была у нее кайфная штуковина, а папаша, урод малохольный, отнял.
— А у тебя пахан не «того»? — осведомилась продавщица.
— Он у меня крупный киберолог, башка фурычит, как автомат по продаже газировки.
Дядя Витя стал незаметно преследовать девушку, следя за ней через дырку в газете или книжке.
Шаровидная девушка посетила лекции гастрономического факультета института питания, съездила домой, вечером была на танцах. И везде рядом с ней или неподалеку находился неотступно дядя Витя со своей прошлогодней китайской газетой и подобранной на помойке книгой «Шизофрения для всех». Даже на танцы его пустили. Он сказал, что с киностудии, подбирает девушку на роль колобка. Правда, на пиджаке как орден, выделялся след от кошачьей какашки — оставленной в знак признательности за ночлег. Но «орден» был плохо заметен в полумраке и вспышках лазерно-голографического шоу.
Дядя Витя улучил момент, когда шаровидная девушка отправилась в буфет укрепить вянущие силы, подвалил развязной шаркающей походкой и процедил как бы невзначай:
— У вас глаза что-то выражают. Неземное.
— Да зуб немного болит, — отозвалась нехотя девушка.
— А я вам очередь занял, — не прекращал натиск дядя Витя, — к тому кибер-прилавку, который ватрушки и плюшки продает.
— Чего это я вперед остальных лезть должна? — недоверчиво спросила девушка.
— Вам же больше других надо, — сочувственно произнес дядя Витя.
Девушка всерьез обиделась и ушла. Немного погодя он подловил ее в зале и пристроился рядом на корточках.
— Ты местом не ошибся? — не выдержала она.
— Извини, подруга, я не того ляпнул. Я ведь хочу сказать, что ты красива, как небесное тело.