Страница:
-- Слушайте, а что-нибудь хорошее Маркс сделал?-- умученно произнес Сайко, не забывая поглощать пирожное.
-- Много хорошего. Наш основоположник подметил, что концентрация средств и людей производит качественные скачки. Это относится и к науке. Какой колоссальный научно-технический рывок дает война! Даже холодная, не говоря уж о горячей. Например, Вторая мировая: реактивная авиация, ядерное оружие, ракеты, электроника -все оттуда. Гитлер сделал бы баллистическую ракету в сорок третьем и атомную бомбу в сорок четвертом -- используй он еврейских физиков и инженеров вместо того, чтобы душить их газом.
-- От долгой концентрации происходит истощение сил, хотя бы попробуйте подольше простоять на одной ноге,-вякнул я в противовес.
-- А вот мы еврейских физиков и инженеров газом не душим, они же все равно пытаются от нас сорваться. Зажимают их что ли?-развел руками Сайко, не прекращая жевать конфету.-- Однако, мы нынче, кажется, лишились человека, который придумывал внутренних врагов и тем самым мешал нашей стране создавать новое эффективное оружие.
Генерал-майор почему-то глянул на меня.
-- Вы про кого?-- предчувствие, словно червячок, шевельнулось у меня под ложечкой.
-- Про Затуллина.
-- Он что взялся за ум?
-- Его взяли за ум. Вернее грохнули около полуночи в номере гостиницы "Советская".
-- Несмотря на отдельные его закидоны, я всегда считал Андрея Эдуардовича настоящим офицером госбезопасности,-- отозвался я почти искренне.
-- Оглушили чем-то хлыстообразным, возможно, гибкой резиновой дубинкой, а потом аккуратно свернули шею. Хрясь -- и все. В буквальном смысле на свою голову Затуллин приехал в Ленинград разбираться, кто и когда в Пятерке упустил Розенштейн и Рейфмана... Впрочем, лично я считаю, что наш коллега влип в чистую уголовщину. Просто его приняли не за того во время каких-то мафиозных разборок. На том же этаже проживало несколько весьма темных личностей с юга. Андрей же Эдуардович как раз имел довольно южную внешность... Вообще расследованием занимается Второе Главное Управление. Само собой, они постараются выяснить, кому из сотрудников Комитета могла повредить проверка, которую намеревался учинить товарищ Затуллин.
Не знаю, что там проскочило по моему лицу (сегодняшний сон-то вещим оказался, провидческим, ясновидческим), но Сайко добавил:
-- Рейфман и Розенштейн, насколько я понимаю, не были твоими подопечными, Глеб?
-- Никакого отношения, Виталий Афанасьевич.
-- А вот сотрудники по фамилии Киянов и Коссовский имели к господину Рифмэну и госпоже Роузнстайн отношение... Кажется, с Коссовским ты пользовался одной комнатой. Боюсь, люди из Второго начнут по скверной привычке цепляться к чему ни попадя. У тебя алиби-то есть?
-- Вы тут пошушкайтесь о своем,-- вклинился заскучавший Бореев,-оприходуйте еще по чашечке кофе, надо только нажать красную кнопочку с надписью "повтор". А я пока в лабораторию прошвырнусь. Только, Сайко, учти -- майора Фролова чтоб от меня никуда.
"Баба-яга" куда-то выскочила, а я, истребив волнение в горле, поведал генералу чистую правду:
-- Я без колебаний убивал время с семи вечера до восьми утра в своей гостинице. Мой приход и уход фиксировали администраторы, у которых я брал и которым сдавал ключи.
Виталий Афанасьевич ненадолго прервал общение, вытащив из кителя плоскую фляжку и разлив успокоительный яд по чашечкам, предназначенным для кофе. Я подвинул к себе закуски, оставшиеся с обеда, чтобы не поддаться алкогольному расслаблению.
-- Гриб и огурец в попе не жилец,-- предупредил генерал.
-- Ничего, пока до попы доберутся, подружатся.
Сполоснув горло, Виталий Афанасьевич вернулся к теме разговора.
-- Того, что ты, Глеб, сказал -- мало. Надо чего-нибудь еще.
-- Номер был на десятом этаже, так что потихоньку спуститься по стене я не мог при самом жгучем желании. Вы же знаете, я не скалолаз.
-- Но ты мог потихоньку прошмыгнуть мимо администратора, не тряся ключами -- это так следователи подумают, не я. Ты случаем никого в номере не имел?
Ладно, делай свое дело, гейша.
-- С десяти вечера и вплоть до ухода я в номере имел девушку. Необычной полуазиатской наружности.
-- Отлично,-- Сайко даже хлопнул в ладоши,-- это то, что нам нужно. Характерная такая запоминающаяся внешность. Администратор бы ее, конечно, не впустил, но ты вышел свою полуазиатку встречать. И что ты наплел дежурной?..
-- Показал удостоверение с внешней стороны -- дескать, на тайную беседу ко мне движется добровольный помощник.
-- Догадываюсь, Глеб, в каких позах вы проводили эту беседу. Однажды видел китайскую книжку про секс, там такие стойки у этих азиаток... А утром-то что?
-- Дал администратору четвертак, чтобы не накапал.
-- Все, у меня от сердца отлегло. Администраторы, конечно, получат по соплям -- если нет хорошей волосатой лапы, то и слететь могут. Ну, а тебе... Если бы ты ехал в токийскую или вашингтонскую резидентуру, могло бы и повредить. А поскольку ты арабист, отделаешься выговором по партийной линии за легкую моральную гнильцу.
Примерно на этом разговор с Сайко закончился, на следующий же день случилась беседа со следователем из Второго Главного Управления. Я ему изложил историю своей гостиничной ночи, к которой тот отнесся вполне благожелательно. Разборка ограничилось именно тем, что и предсказывал старый комитетчик.
А еще через несколько дней Виталий Афанасьевич, опять встреченный в институте Бореева, сообщил мне, что по подозрению в убийстве Затуллина, очень вескому подозрению, арестован Киянов.
Двое граждан, выходивших в ту полночь от Затуллина, краем глаза засекли в коридоре кого-то очень похожего на Петю Киянова. Но не это главное. И жена, и сосед по лестничной площадке видели вечером подозреваемого, направляющимся куда-то из дома в спортивном наряде. Жена-дурында даже не стала выгораживать муженька...
Сайко хмыкнул и, более того, сплюнул...
То ли не ожидала мадам Киянова подвоха в вопросах следователя, который прикинулся просто коллегой по работе, то ли решила, что ее неверный супруг навещал иных бабелей. Вдобавок, в гостиничном коридоре остались следы кроссовок, именно тех, что носил Петя. А на ручке двери -- отпечатки его пальцев. Ну и в конце концов Петр Киянов сам признался, что все-таки убил. Дескать, неведомая сила повлекла его из теплой кровати, поволокла из дома, заставила возненавидеть Затуллина и проделать все необходимое для умерщвления. Так что в ближайшее время будет судмедэкспертиза для проверки -- законный ли псих Петр Киянов или же только косит под шизу. Вообще-то похоже, что он хорошо замаскировавшийся психопат, поскольку с облегчением поведал, как в семьдесят восьмом году изменил запись в регистрационном журнале, которая касалась судьбы Елизаветы Розенштейн. Тоже по непонятной причине.
На занятиях по программированию я все делал неправильно, потому что мозги были заняты Кияновым. Почему осторожный и аккуратный Петя стал рабом моих сознательных и подсознательных страхов? Почему я был столь странным способом избавлен от крупных неприятностей? Почему Петя Киянов оказался персонажем моего сна? Почему персонаж сна оказался реальным Петром Кияновым?
Кстати, клякса-рожа не могла ли являться чем-то большим, нежели психический заскок? Вдруг она какая-нибудь самовольная сила? В Ираке этот "демон" (пока в кавычках) стал общаться со мной, когда я принял элеутероккок в вездеходе. Затем, после перерыва, он обозначился, едва я попил чайку со странным запахом в кабинете у Бореева -- может, там амфетамины плавали. И, похоже, особенно активизировался, когда я использовал лекарство доктора Пинеса. Неужели некая нефизическая сущность принимает деятельное участие в моей судьбе? Тогда чего ей от меня надо?
Хорошо, клякса кляксой, а мои ученые друзья разве ни при чем? Провели ведь они со мной в семьдесят восьмом эксперимент безо всяких угрызений совести. А что, если в восемьдесят третьем решили повторить? Только сижу я не в вольере, а вроде бы свободный, как бы гуляю сам по себе. Вдруг Бореев и Сайко знают намного больше обо мне, в том числе о моих провинностях, чем мне кажется? Мне и рыпнуться некуда с жалобой, сразу "доброжелатели" откроют всю правду о моих шалостях, и тогда не помогут ссылки на матричное поле. А не сдают меня Сайко с Бореевым в руки Второго Управления лишь потому, что проводят важный опыт с использованием моей жизни и судьбы. В котором участвовал с их стороны также... доктор Пинес.
Ну-ка, прокрутим назад. Лиза в семьдесят восьмом пыталась вытряхнуть сведения о карательной медицине из психиатров, те в свою очередь дали на нее показания комитетчикам. К кому бы Елизавета обратилась сперва? Да к Соломону. Если тогда он еще не числился в осведомителях, то после обработки в Комитете кинулся бы помогать столь нелюбимым органам. Нет, он не стучал бы на всех подряд -- иначе меня замели бы еще в семьдесят восьмом -- но аккуратно исполнял разовые поручения. Недаром же такой ханурик, как он, до сих пор держится на службе. А нынче Сайко отследил мой контакт с Пинесом и использовал доктора по своей линии. Я накушался необходимых таблеток, а Затуллин с Кияновым просто попали под каток передовой науки, пытающейся управлять судьбой человека. Похоже или непохоже? Ладно, в любом случае, я пока необходим товарищам Сайко и Борееву, поэтому они должны меня лелеять.
Через неделю меня вызвали Виталий Афанасьевич с Михаилом Анатольевичем и сообщили, что... в связи с моими мощными успехами в компьютерном деле и прочих науках, а также по причине быстро меняющейся ситуации на "полигоне", срок моего обучения резко сократился. Дескать, весна наступает, прилетают мухи, выползают на солнышко глисты, тянутся к теплу микробы, пора. Значит, вскорости предстоит дорога дальняя, через Багдад, в южноиракские болота.
Наша дружная группа должна была остаться в прежнем составе, и лишь Сандомирского по мере сил предстояло замещать мне.
-- Дивно устроен мир,-- сказал на последнем уроке Бореев,-но это редко до кого доходит.
Мы сидели перед большим, метр на метр, экраном, на котором крутили видеофильм.
Элементарные матрицы на экране, окрашенные в разные цвета и для наглядности имеющие формы разных многогранников, по всякому соединялись друг с другом. Из этих соединений -- по крайней мере, в фильме -- получалось что-то похожее на молекулы ДНК, только еще более сложное, фигуристое. Большие буквы, бегущие в нижней части экрана, называли эти "молекулы" матричными макроорганизмами и даже перечисляли в столбик их продукцию: Земля, Солнце, планеты, звезды... На этих сложных больших матрицах собирались матричные организмы попроще -- регуляторы и операторы. Регуляторы производили такой сложный товар, как экосистемы -- моря, реки, леса, горы. От операторов происходили минералы, растения, животные. Метантропные матрицы, заведующие устойчивостью человеческого рода, находились на стыке между операторами и регуляторами.
Я кое-что уловил, поскольку режиссеры фильма все время играли на сходстве своей матричной теории с генетикой, которая теперь, как известно, уже не "продажная девка империализма". Даже вопрос подобрал:
-- Так, может, существуют гнусные матрицы-вирусы, что умеют встраиваться в эту самую матричную "ДНК", отчего появляются всякие угрожающие монстры? Какие-нибудь грифоны, трехглавые змеи или там сфинксы с женскими сисями и когтистыми лапами? Только ты среагируешь на зазывные гениталии, как сразу попадешься на ужин.
-- Монстры нежизнеспобны. Их не надо бояться. И не стоит обзывать кого-то вирусами. Если мы найдем и используем матрицы, которые способны разрушить закосневшее и расширить гармонию, то воспоем их в одах и поэмах...
-- Михаил Анатольевич, чем на самом деле мы занимаемся на полигоне?
-- Мы, ученые, отдаем должок Комитету. Чтобы заботиться дальше о прогрессе науки, мы должны наглядно вредить американцам. Нашему кормильцу это нравится.
Я не знал, в какой должности -- специалиста или подопытной крысы -- отправляюсь на полигон сейчас. В этом убеждало и то обстоятельство, что суперзнатока из меня даже не пытались сделать. Хотя, может, дело было лишь в ограниченном ресурсе времени. Впрочем, Дробилин и прочие спецы аккуратно представляли мне схемы расположения сверхчувствительных детекторов, фиксирующих магнитные возмущения среды. Также учителя показывали приборы "раздражители", которые сами производили эти возмущения, чтобы потревожить матрицы-регуляторы. Учителя тыкали пальцами в неясную мешанину дешифровочной аппаратуры -- эх, ничего объяснять у нас толком не умеют. Я уяснил лишь то, что "мешанина", обрабатывая информационное сырье, в итоге предсказывает судьбу какого-нибудь явления или живой твари.
Компьютер же изображал судьбу наиболее понятным образом. На нескольких цветных экранах можно было наблюдать картограмму событийного поля. На ней бодрой яркой краской выделялись те зоны, где более или менее вероятны всякие происшествия, конфликты и прочие изменения. Текст под картинкой даже расписывал их предполагаемый характер, благополучный или разрушительный.
В итоге, получался у нас локатор судьбы, четко определяющий будущее и настоящее в зоне до трех километров. На большем радиусе быстро нарастали искажения. А после тридцати километров начинались сплошная фигня и неопределенность. В память древних прорицательниц я прозвал такой вот прибор "сивильником". Название привилось.
Все происходящее на его экранах напоминало мультяшку или компьютерную игру, потому что некоторые объекты и происшествия обрисовывались разными живописными символами, типа бегающих человечков, катающихся пузырей, ползающих змеек, гусениц, кусающих-летающих мушек и так далее.
Вся аппаратура тянула на две тонны и должна была разместиться на вездеходе. Плюс через спутник обеспечивалась связь с вычислительными мощностями Бореевского института, правда не постоянная, а по расписанию, и не всегда надежная -- в смысле ионосферных бурь и прочих природных пакостей.
часть 2. ДВЕРЬ
7. (Южный Ирак, март 1983 г.)
В город Багдад мое тело уносил грузовой "Антей", в брюхе которого лежало две тонны Бореевской аппаратуры. Помимо меня на сидениях расположились визави друзья-товарищи: Дробилин, старший лейтенант Колесников и прапорщик Маков. Подполковник Остапенко, уныло жуя финики, проторчал всю зиму в нашей багдадской резидентуре, а если точнее, в советском посольстве. В посольском гараже механики проявляли заботу, в виде ремонта и доводки, о нашей вездеходной амфибии. К ней теперь четко прилепилось имя "Василиса" -- в память известной сказочной героини, что без затруднений конвертировалась из жабы болотной в крутую красотку и обратно.
Я размышлял о том, что все наши построения социализмов и капитализмов лишь следствие каких-то половых процессов в матричном поле.
А Серега клеил анекдот за анекдотом, рассказ за рассказом. Как он однажды сожрал, словно колбасу, целую змею гюрзу, откусив ей предварительно голову. Правда, простодушный Баранка стал допытываться, не была ли это всамделишная колбаса, похожая на змею,-- например, ливерная. Испортил Коля и историю, в которой удалец Серега отодрал девушку на скаку прямо в седле лошади. Прапорщик стал доказывать, что никакой девушки и не было вовсе, а старлей, скорее всего, облюбил саму лошадь -- у Макова в деревне один пастушок именно так и поступал.
Дробилин в основном посматривал в иллюминатор и, наверное, переживал, как и полагается энтузиасту, о том, как месопотамская гроза подействует на вверенную ему аппаратуру.
А Маков бесхитростно лузгал семечки над книжкой о майоре Пронине. Он сам признался, что едва начинает о чем-нибудь всерьез думать, о небе там, или о Солнце, ему сразу не по себе становится.
Меня окончательно замучил вопрос с этими чертовыми матрицами-изолятами, которые рано или поздно попытаются вломиться в наш мир и что-нибудь тут урвать под шумок. Они, наверняка, понадеялись на упомянутую Фимой дозу энергии. Тем более, мы их сами приманиваем. В любом случае, на нашем свете что-то ненадолго должно появиться, а потом исчезнуть. Однако, если такое предположение не фигня от начала до конца, то как оно стыкуется с наукой физикой?
-- Я знаю, о чем вы так старательно думаете, Александр Гордеевич,-- обратился я к своему ближайшему соседу Дробилину,-о законе сохранения энергии, точно? Он всегда действует?
-- Это все равно что думать, какими пальцами делается дуля, майор Фролов,-- язвительно отозвался инженер.-- Но если вас интересует, то закон сохранения действует, правда, в нашей работе его уместнее называть законом симметрии. Общая симметрия в пределах универсума всегда будет соблюдена.
-- То есть, если где-то там, в матричном поле, кому-то покажется, что ему не хватает энергии, он без особых хлопот возьмет ее здесь и заметет следы, не нарушив закона сохранения в пределах универсума?
Дробилин впервые осклабился -- примерно так же мог бы улыбнутся трактор или фрезерный станок.
-- Не думаю, что в матричном поле есть те, кому что-то кажется или хочется.
-- Ну, а все-таки, если проживает там такое существо, у которого есть сомнения и страсти, и нереализованные возможности?
-- Это существо вторгнется к нам только в том сомнительном случае, если на своем уровне оно не участвует в энергообмене, который гораздо мощнее чем здесь. При том свое вмешательство оно попытается замаскировать сохранением локальной симметричности, электрического, лептонного и барионного зарядов.
-- Такое нахальное существо, наверное, правильно называть падшим ангелом или бесом,-- вспомнил я.-- Вот потому-то оно и падает, что ему не хватает.
Дробилин не ответил, поморщившись. По-моему, он уже немного сердился, что расходует ценное, годящееся для раздумий время на Колесникова номер два.
-- Я как бабу себе приметил, то словно падший бес становлюсь,-признался Серега,-- каких только уловок ни придумываю, чтобы запрыгнуть на нее. Однажды прикинулся даже слепым инвалидом, чтобы одна дамочка меня через дорогу перевела. Она ведет, а я все играю ладошками у нее на попке и справляюсь, где это я?
-- У нас, под Тюменью, в каждой старой избе, овине или бане живет невидимый дух.-- добавил, несколько смущаясь, Баранка.
-- И в сортире, наверное. Незримый, но ароматный,-- прервал его грохочущий Серега, и Коля, сразу заткнувшись, вернулся к своему майору Пронину. Правда добавил:
-- Забыл на какой странице остановился, теперь придется все сначала читать.
Похоже, Коля все-таки считал, что эта просветительская литература говна не стоит.
А в Багдаде от Остапенко мы узнали, что в нашей команде, повинуясь таинственному "закону шести", снова появится шестой -на сей раз человек из иракской тайной полиции, Абдалла Хасан. Или, по нашему именованию,-- Хася. Саддам его внедрил, чтоб быть в курсе. И ведь не откажешься. Учился Абдалла уму-разуму в Союзе; неизвестно как насчет глубоких познаний, но жену приобрел там. Правда, дома у Хасана еще одна имелась, местного производства. Но "ведь как-то ужились дамы", по словам нашего иракского товарища. Мы с ним тоже как-то ужились, то есть переговаривались о некоторых своих проблемах лишь намеками и обиняками. Ну, конечно же, он по-бараньи пялился на мигающую глазками-лампочками аппаратуру и полслова не понимал из речений Дробилина. Я тоже не всегда понимал. А надо было.
Для начала Остапенко собрал офицеров группы, то есть меня и Колесникова, в наиболее изолированной комнатке багдадской резидентуры, со стенами, проложенными электрическими цепями-глушилками. Окон, форточек и фрамуг не имелось там вовсе. Кроме того, ни одна персона из самой резидентуры на наше совещание не попала.
-- Товарищи офицеры, после того, как мы снялись с "полигона", события пошли не в ту сторону. Американцы, всосав пробы всяких там выделений, умотали в окрестности Багдада. Эпидемия развивалась беспрепятственно. Начались в массовом порядке осложнения на железу такую предстательную, даже на "помидорчики" стало аукаться. Заболевшим мужикам, во-первых, трахаться -- больно и обидно, а во-вторых, уже порой никак. Народные массы звереют, от властей толк нулевой, местные врачи только плечами да туфлями разводят. Зароились слухи, что американцы изобрели вакцину против этой самой лихорадки "Х", но их от народа скрывают. Естественно, что недовольство направляется в сторону Черноусого.
Саддаму, конечно, это не нравится. Он, само собой, недовольство гасит -- и кнутом, и пряником. Вначале понаслал своих хлопцев-опричников на юг. Они кое-каких местных буянов, у которых особенно пиписька елдырит и болит, отправили в расход. Ну, а потом попросил вернуться американцев -- у бостонских врачей, действительно, какая-то вакцина появилась. Не слишком удачная, однако волну заболеваемости, откровенно говоря, она сбила и осложнения из правила стали редкостью. Однако тех аборигенов, кого уже всерьез прихватило, америкосы излечить пока не в состоянии. А это несколько тысяч человек, которые, как рассерженные блохи, могут броситься на кого угодно.
-- Илья Петрович, так если наша группа в такое напряженное время появится со словами "а вот и мы", не кинется ли на нас, как осиный рой, все страдающее местное крестьянство? Тогда и другу Хуссейну облегчение. Останется объявить, что это, дескать, советские "геологи" гнусных микробов развели, ведь мы же не болеем, правильно? И американцам радость -- они нас давно в чем-то нехорошем подозревают.
-- Ты прав в том, Глеб, что задача усложнена донельзя. Однако сам микроб не дремлет, непрестанно мутирует, рассылает по сторонам плазмиды, отчего быстро появляются еще более стойкие и вредные штаммы, простите уж за такое словцо. Короче, брат микроб способен снова подорвать репутацию штатников, и народ станет опять роптать на Америку. А вот наш советский авторитет укрепит бригада московских врачей, что первое время будет у нас "на прицепе". Она, скажу вам по секрету, кое-чего умеет. Хотя не скрою, товарищи офицеры, риск велик. Плюс Хасан. Это -хитрожопый фрукт, которому известна даже русская блатная феня. Конечно, в наших тонкостях ему не разобраться, но просто яйцами трясти он у нас не станет... Попробуем, само собой, покопать его и вербануть. Колесников, ты у нас паренек общительный, это, в основном, на тебе.
-- Так ведь чтобы общаться, надо общие темы иметь,-- резонно заметил Серега,-- футбол годится, рыбалка там или на худой конец выпивон. А если у них вместо футбола, например, отрезание ушей, вместо рыбешки -- змеи гремучие, а портвейну они предпочитают верблюжью мочу, то найти тему трудновато.
Остапенко возразил.
-- Найдешь, Сережа. Верблюжью мочу начнешь с завтрашнего дня употреблять. И будешь с живым интересом обсуждать отрезание и даже обрывание ушей. Как их сподручнее сдергивать, сверху или снизу, удобнее ли сначала надкусить или нет... Товарищи офицеры, мы на переднем крае классовой борьбы с империализмом, у которого руки по горло в крови, поэтому обязаны проявлять твердость и находчивость.
Это смахивало на шутку, но Петрович шуток не любил.
Через три дня наш вездеход выехал из ворот советского посольства,-- а дело было багдадской ночью, чтобы избежать лишнего глазения,-- и, взяв курс на юг, покатился по дороге на Басру. "На прицепе" у нас действительно имелся автобус с советскими врачами спортивного вида.
Мы миновали Верхнюю Месопотамию, измятую руслами умерших рек и вспученную то там, то сям холмами-теллями, под которыми спали мертвые городища. Я вспоминал, что до татаро-монгольского нашествия здесь было все в зелени и кругом шестерили люди, но кочевники проредили многолюдье, поля вытоптали, ирригацию сравняли с землей. Нынче эта местность представала серым и скучным пейзажем, богатым лишь верблюжьей колючкой и полынью. А населяли его теперь змеи и ящерки, иногда поднимающие над скудными камнями свои приплюснутые неродные головы. И только вблизи воды, источников и всяких там арыков, жизнь переходила из сжатого окукленного вида в многосочие цветов -- время-то ведь весеннее было. Кое-где на берегах речушек попадались ностальгические ивы и тополя. Здесь, как правило, Коля Маков и останавливал машину, чтобы залить воды в радиатор. Соответственно, можно было искупнуться, отгоняя робких женщин, оснащенных чадрами, кувшинами и тазиками для стирки, и даже сладко вздремнуть под журчание потока. При условии, что кто-то из коллег все-таки поглядывает, не подбираются ли гюрза или скорпион к твоей заднице.
Потом все чаще стали попадаться увлажненные участки, обильные грязью, а квадратные глинобитные мазанки начали сменяться кругляшами тростниковых хижин. Дорогу там и сям перегораживали неухоженные буйволы, которые дождливой зимой кормились в степях, а сейчас возвращались в родные болотные края. Их сопровождали, лениво постегивая хворостинами, сезонники в некогда белых, а нынче бурых штанах, и длинных широких рубахах, удобных, кажется, лишь для попукивания. Сезонники торопились посеять рис, хотя трудно было разглядеть спешку в движениях их кожаных или деревянных сандалий. По дороге кочевой люд усаживался на свои драные плащи и клевал финики, запивая их кислым молоком. Последствия этого странного сочетания продуктов повсеместно виднелись на обочинах. В общем, в туалет далеко не надо было ходить, все как при первобытном коммунизме -- присел, раздвинул штанину, "стрельнул" и вперед.
-- Много хорошего. Наш основоположник подметил, что концентрация средств и людей производит качественные скачки. Это относится и к науке. Какой колоссальный научно-технический рывок дает война! Даже холодная, не говоря уж о горячей. Например, Вторая мировая: реактивная авиация, ядерное оружие, ракеты, электроника -все оттуда. Гитлер сделал бы баллистическую ракету в сорок третьем и атомную бомбу в сорок четвертом -- используй он еврейских физиков и инженеров вместо того, чтобы душить их газом.
-- От долгой концентрации происходит истощение сил, хотя бы попробуйте подольше простоять на одной ноге,-вякнул я в противовес.
-- А вот мы еврейских физиков и инженеров газом не душим, они же все равно пытаются от нас сорваться. Зажимают их что ли?-развел руками Сайко, не прекращая жевать конфету.-- Однако, мы нынче, кажется, лишились человека, который придумывал внутренних врагов и тем самым мешал нашей стране создавать новое эффективное оружие.
Генерал-майор почему-то глянул на меня.
-- Вы про кого?-- предчувствие, словно червячок, шевельнулось у меня под ложечкой.
-- Про Затуллина.
-- Он что взялся за ум?
-- Его взяли за ум. Вернее грохнули около полуночи в номере гостиницы "Советская".
-- Несмотря на отдельные его закидоны, я всегда считал Андрея Эдуардовича настоящим офицером госбезопасности,-- отозвался я почти искренне.
-- Оглушили чем-то хлыстообразным, возможно, гибкой резиновой дубинкой, а потом аккуратно свернули шею. Хрясь -- и все. В буквальном смысле на свою голову Затуллин приехал в Ленинград разбираться, кто и когда в Пятерке упустил Розенштейн и Рейфмана... Впрочем, лично я считаю, что наш коллега влип в чистую уголовщину. Просто его приняли не за того во время каких-то мафиозных разборок. На том же этаже проживало несколько весьма темных личностей с юга. Андрей же Эдуардович как раз имел довольно южную внешность... Вообще расследованием занимается Второе Главное Управление. Само собой, они постараются выяснить, кому из сотрудников Комитета могла повредить проверка, которую намеревался учинить товарищ Затуллин.
Не знаю, что там проскочило по моему лицу (сегодняшний сон-то вещим оказался, провидческим, ясновидческим), но Сайко добавил:
-- Рейфман и Розенштейн, насколько я понимаю, не были твоими подопечными, Глеб?
-- Никакого отношения, Виталий Афанасьевич.
-- А вот сотрудники по фамилии Киянов и Коссовский имели к господину Рифмэну и госпоже Роузнстайн отношение... Кажется, с Коссовским ты пользовался одной комнатой. Боюсь, люди из Второго начнут по скверной привычке цепляться к чему ни попадя. У тебя алиби-то есть?
-- Вы тут пошушкайтесь о своем,-- вклинился заскучавший Бореев,-оприходуйте еще по чашечке кофе, надо только нажать красную кнопочку с надписью "повтор". А я пока в лабораторию прошвырнусь. Только, Сайко, учти -- майора Фролова чтоб от меня никуда.
"Баба-яга" куда-то выскочила, а я, истребив волнение в горле, поведал генералу чистую правду:
-- Я без колебаний убивал время с семи вечера до восьми утра в своей гостинице. Мой приход и уход фиксировали администраторы, у которых я брал и которым сдавал ключи.
Виталий Афанасьевич ненадолго прервал общение, вытащив из кителя плоскую фляжку и разлив успокоительный яд по чашечкам, предназначенным для кофе. Я подвинул к себе закуски, оставшиеся с обеда, чтобы не поддаться алкогольному расслаблению.
-- Гриб и огурец в попе не жилец,-- предупредил генерал.
-- Ничего, пока до попы доберутся, подружатся.
Сполоснув горло, Виталий Афанасьевич вернулся к теме разговора.
-- Того, что ты, Глеб, сказал -- мало. Надо чего-нибудь еще.
-- Номер был на десятом этаже, так что потихоньку спуститься по стене я не мог при самом жгучем желании. Вы же знаете, я не скалолаз.
-- Но ты мог потихоньку прошмыгнуть мимо администратора, не тряся ключами -- это так следователи подумают, не я. Ты случаем никого в номере не имел?
Ладно, делай свое дело, гейша.
-- С десяти вечера и вплоть до ухода я в номере имел девушку. Необычной полуазиатской наружности.
-- Отлично,-- Сайко даже хлопнул в ладоши,-- это то, что нам нужно. Характерная такая запоминающаяся внешность. Администратор бы ее, конечно, не впустил, но ты вышел свою полуазиатку встречать. И что ты наплел дежурной?..
-- Показал удостоверение с внешней стороны -- дескать, на тайную беседу ко мне движется добровольный помощник.
-- Догадываюсь, Глеб, в каких позах вы проводили эту беседу. Однажды видел китайскую книжку про секс, там такие стойки у этих азиаток... А утром-то что?
-- Дал администратору четвертак, чтобы не накапал.
-- Все, у меня от сердца отлегло. Администраторы, конечно, получат по соплям -- если нет хорошей волосатой лапы, то и слететь могут. Ну, а тебе... Если бы ты ехал в токийскую или вашингтонскую резидентуру, могло бы и повредить. А поскольку ты арабист, отделаешься выговором по партийной линии за легкую моральную гнильцу.
Примерно на этом разговор с Сайко закончился, на следующий же день случилась беседа со следователем из Второго Главного Управления. Я ему изложил историю своей гостиничной ночи, к которой тот отнесся вполне благожелательно. Разборка ограничилось именно тем, что и предсказывал старый комитетчик.
А еще через несколько дней Виталий Афанасьевич, опять встреченный в институте Бореева, сообщил мне, что по подозрению в убийстве Затуллина, очень вескому подозрению, арестован Киянов.
Двое граждан, выходивших в ту полночь от Затуллина, краем глаза засекли в коридоре кого-то очень похожего на Петю Киянова. Но не это главное. И жена, и сосед по лестничной площадке видели вечером подозреваемого, направляющимся куда-то из дома в спортивном наряде. Жена-дурында даже не стала выгораживать муженька...
Сайко хмыкнул и, более того, сплюнул...
То ли не ожидала мадам Киянова подвоха в вопросах следователя, который прикинулся просто коллегой по работе, то ли решила, что ее неверный супруг навещал иных бабелей. Вдобавок, в гостиничном коридоре остались следы кроссовок, именно тех, что носил Петя. А на ручке двери -- отпечатки его пальцев. Ну и в конце концов Петр Киянов сам признался, что все-таки убил. Дескать, неведомая сила повлекла его из теплой кровати, поволокла из дома, заставила возненавидеть Затуллина и проделать все необходимое для умерщвления. Так что в ближайшее время будет судмедэкспертиза для проверки -- законный ли псих Петр Киянов или же только косит под шизу. Вообще-то похоже, что он хорошо замаскировавшийся психопат, поскольку с облегчением поведал, как в семьдесят восьмом году изменил запись в регистрационном журнале, которая касалась судьбы Елизаветы Розенштейн. Тоже по непонятной причине.
На занятиях по программированию я все делал неправильно, потому что мозги были заняты Кияновым. Почему осторожный и аккуратный Петя стал рабом моих сознательных и подсознательных страхов? Почему я был столь странным способом избавлен от крупных неприятностей? Почему Петя Киянов оказался персонажем моего сна? Почему персонаж сна оказался реальным Петром Кияновым?
Кстати, клякса-рожа не могла ли являться чем-то большим, нежели психический заскок? Вдруг она какая-нибудь самовольная сила? В Ираке этот "демон" (пока в кавычках) стал общаться со мной, когда я принял элеутероккок в вездеходе. Затем, после перерыва, он обозначился, едва я попил чайку со странным запахом в кабинете у Бореева -- может, там амфетамины плавали. И, похоже, особенно активизировался, когда я использовал лекарство доктора Пинеса. Неужели некая нефизическая сущность принимает деятельное участие в моей судьбе? Тогда чего ей от меня надо?
Хорошо, клякса кляксой, а мои ученые друзья разве ни при чем? Провели ведь они со мной в семьдесят восьмом эксперимент безо всяких угрызений совести. А что, если в восемьдесят третьем решили повторить? Только сижу я не в вольере, а вроде бы свободный, как бы гуляю сам по себе. Вдруг Бореев и Сайко знают намного больше обо мне, в том числе о моих провинностях, чем мне кажется? Мне и рыпнуться некуда с жалобой, сразу "доброжелатели" откроют всю правду о моих шалостях, и тогда не помогут ссылки на матричное поле. А не сдают меня Сайко с Бореевым в руки Второго Управления лишь потому, что проводят важный опыт с использованием моей жизни и судьбы. В котором участвовал с их стороны также... доктор Пинес.
Ну-ка, прокрутим назад. Лиза в семьдесят восьмом пыталась вытряхнуть сведения о карательной медицине из психиатров, те в свою очередь дали на нее показания комитетчикам. К кому бы Елизавета обратилась сперва? Да к Соломону. Если тогда он еще не числился в осведомителях, то после обработки в Комитете кинулся бы помогать столь нелюбимым органам. Нет, он не стучал бы на всех подряд -- иначе меня замели бы еще в семьдесят восьмом -- но аккуратно исполнял разовые поручения. Недаром же такой ханурик, как он, до сих пор держится на службе. А нынче Сайко отследил мой контакт с Пинесом и использовал доктора по своей линии. Я накушался необходимых таблеток, а Затуллин с Кияновым просто попали под каток передовой науки, пытающейся управлять судьбой человека. Похоже или непохоже? Ладно, в любом случае, я пока необходим товарищам Сайко и Борееву, поэтому они должны меня лелеять.
Через неделю меня вызвали Виталий Афанасьевич с Михаилом Анатольевичем и сообщили, что... в связи с моими мощными успехами в компьютерном деле и прочих науках, а также по причине быстро меняющейся ситуации на "полигоне", срок моего обучения резко сократился. Дескать, весна наступает, прилетают мухи, выползают на солнышко глисты, тянутся к теплу микробы, пора. Значит, вскорости предстоит дорога дальняя, через Багдад, в южноиракские болота.
Наша дружная группа должна была остаться в прежнем составе, и лишь Сандомирского по мере сил предстояло замещать мне.
-- Дивно устроен мир,-- сказал на последнем уроке Бореев,-но это редко до кого доходит.
Мы сидели перед большим, метр на метр, экраном, на котором крутили видеофильм.
Элементарные матрицы на экране, окрашенные в разные цвета и для наглядности имеющие формы разных многогранников, по всякому соединялись друг с другом. Из этих соединений -- по крайней мере, в фильме -- получалось что-то похожее на молекулы ДНК, только еще более сложное, фигуристое. Большие буквы, бегущие в нижней части экрана, называли эти "молекулы" матричными макроорганизмами и даже перечисляли в столбик их продукцию: Земля, Солнце, планеты, звезды... На этих сложных больших матрицах собирались матричные организмы попроще -- регуляторы и операторы. Регуляторы производили такой сложный товар, как экосистемы -- моря, реки, леса, горы. От операторов происходили минералы, растения, животные. Метантропные матрицы, заведующие устойчивостью человеческого рода, находились на стыке между операторами и регуляторами.
Я кое-что уловил, поскольку режиссеры фильма все время играли на сходстве своей матричной теории с генетикой, которая теперь, как известно, уже не "продажная девка империализма". Даже вопрос подобрал:
-- Так, может, существуют гнусные матрицы-вирусы, что умеют встраиваться в эту самую матричную "ДНК", отчего появляются всякие угрожающие монстры? Какие-нибудь грифоны, трехглавые змеи или там сфинксы с женскими сисями и когтистыми лапами? Только ты среагируешь на зазывные гениталии, как сразу попадешься на ужин.
-- Монстры нежизнеспобны. Их не надо бояться. И не стоит обзывать кого-то вирусами. Если мы найдем и используем матрицы, которые способны разрушить закосневшее и расширить гармонию, то воспоем их в одах и поэмах...
-- Михаил Анатольевич, чем на самом деле мы занимаемся на полигоне?
-- Мы, ученые, отдаем должок Комитету. Чтобы заботиться дальше о прогрессе науки, мы должны наглядно вредить американцам. Нашему кормильцу это нравится.
Я не знал, в какой должности -- специалиста или подопытной крысы -- отправляюсь на полигон сейчас. В этом убеждало и то обстоятельство, что суперзнатока из меня даже не пытались сделать. Хотя, может, дело было лишь в ограниченном ресурсе времени. Впрочем, Дробилин и прочие спецы аккуратно представляли мне схемы расположения сверхчувствительных детекторов, фиксирующих магнитные возмущения среды. Также учителя показывали приборы "раздражители", которые сами производили эти возмущения, чтобы потревожить матрицы-регуляторы. Учителя тыкали пальцами в неясную мешанину дешифровочной аппаратуры -- эх, ничего объяснять у нас толком не умеют. Я уяснил лишь то, что "мешанина", обрабатывая информационное сырье, в итоге предсказывает судьбу какого-нибудь явления или живой твари.
Компьютер же изображал судьбу наиболее понятным образом. На нескольких цветных экранах можно было наблюдать картограмму событийного поля. На ней бодрой яркой краской выделялись те зоны, где более или менее вероятны всякие происшествия, конфликты и прочие изменения. Текст под картинкой даже расписывал их предполагаемый характер, благополучный или разрушительный.
В итоге, получался у нас локатор судьбы, четко определяющий будущее и настоящее в зоне до трех километров. На большем радиусе быстро нарастали искажения. А после тридцати километров начинались сплошная фигня и неопределенность. В память древних прорицательниц я прозвал такой вот прибор "сивильником". Название привилось.
Все происходящее на его экранах напоминало мультяшку или компьютерную игру, потому что некоторые объекты и происшествия обрисовывались разными живописными символами, типа бегающих человечков, катающихся пузырей, ползающих змеек, гусениц, кусающих-летающих мушек и так далее.
Вся аппаратура тянула на две тонны и должна была разместиться на вездеходе. Плюс через спутник обеспечивалась связь с вычислительными мощностями Бореевского института, правда не постоянная, а по расписанию, и не всегда надежная -- в смысле ионосферных бурь и прочих природных пакостей.
часть 2. ДВЕРЬ
7. (Южный Ирак, март 1983 г.)
В город Багдад мое тело уносил грузовой "Антей", в брюхе которого лежало две тонны Бореевской аппаратуры. Помимо меня на сидениях расположились визави друзья-товарищи: Дробилин, старший лейтенант Колесников и прапорщик Маков. Подполковник Остапенко, уныло жуя финики, проторчал всю зиму в нашей багдадской резидентуре, а если точнее, в советском посольстве. В посольском гараже механики проявляли заботу, в виде ремонта и доводки, о нашей вездеходной амфибии. К ней теперь четко прилепилось имя "Василиса" -- в память известной сказочной героини, что без затруднений конвертировалась из жабы болотной в крутую красотку и обратно.
Я размышлял о том, что все наши построения социализмов и капитализмов лишь следствие каких-то половых процессов в матричном поле.
А Серега клеил анекдот за анекдотом, рассказ за рассказом. Как он однажды сожрал, словно колбасу, целую змею гюрзу, откусив ей предварительно голову. Правда, простодушный Баранка стал допытываться, не была ли это всамделишная колбаса, похожая на змею,-- например, ливерная. Испортил Коля и историю, в которой удалец Серега отодрал девушку на скаку прямо в седле лошади. Прапорщик стал доказывать, что никакой девушки и не было вовсе, а старлей, скорее всего, облюбил саму лошадь -- у Макова в деревне один пастушок именно так и поступал.
Дробилин в основном посматривал в иллюминатор и, наверное, переживал, как и полагается энтузиасту, о том, как месопотамская гроза подействует на вверенную ему аппаратуру.
А Маков бесхитростно лузгал семечки над книжкой о майоре Пронине. Он сам признался, что едва начинает о чем-нибудь всерьез думать, о небе там, или о Солнце, ему сразу не по себе становится.
Меня окончательно замучил вопрос с этими чертовыми матрицами-изолятами, которые рано или поздно попытаются вломиться в наш мир и что-нибудь тут урвать под шумок. Они, наверняка, понадеялись на упомянутую Фимой дозу энергии. Тем более, мы их сами приманиваем. В любом случае, на нашем свете что-то ненадолго должно появиться, а потом исчезнуть. Однако, если такое предположение не фигня от начала до конца, то как оно стыкуется с наукой физикой?
-- Я знаю, о чем вы так старательно думаете, Александр Гордеевич,-- обратился я к своему ближайшему соседу Дробилину,-о законе сохранения энергии, точно? Он всегда действует?
-- Это все равно что думать, какими пальцами делается дуля, майор Фролов,-- язвительно отозвался инженер.-- Но если вас интересует, то закон сохранения действует, правда, в нашей работе его уместнее называть законом симметрии. Общая симметрия в пределах универсума всегда будет соблюдена.
-- То есть, если где-то там, в матричном поле, кому-то покажется, что ему не хватает энергии, он без особых хлопот возьмет ее здесь и заметет следы, не нарушив закона сохранения в пределах универсума?
Дробилин впервые осклабился -- примерно так же мог бы улыбнутся трактор или фрезерный станок.
-- Не думаю, что в матричном поле есть те, кому что-то кажется или хочется.
-- Ну, а все-таки, если проживает там такое существо, у которого есть сомнения и страсти, и нереализованные возможности?
-- Это существо вторгнется к нам только в том сомнительном случае, если на своем уровне оно не участвует в энергообмене, который гораздо мощнее чем здесь. При том свое вмешательство оно попытается замаскировать сохранением локальной симметричности, электрического, лептонного и барионного зарядов.
-- Такое нахальное существо, наверное, правильно называть падшим ангелом или бесом,-- вспомнил я.-- Вот потому-то оно и падает, что ему не хватает.
Дробилин не ответил, поморщившись. По-моему, он уже немного сердился, что расходует ценное, годящееся для раздумий время на Колесникова номер два.
-- Я как бабу себе приметил, то словно падший бес становлюсь,-признался Серега,-- каких только уловок ни придумываю, чтобы запрыгнуть на нее. Однажды прикинулся даже слепым инвалидом, чтобы одна дамочка меня через дорогу перевела. Она ведет, а я все играю ладошками у нее на попке и справляюсь, где это я?
-- У нас, под Тюменью, в каждой старой избе, овине или бане живет невидимый дух.-- добавил, несколько смущаясь, Баранка.
-- И в сортире, наверное. Незримый, но ароматный,-- прервал его грохочущий Серега, и Коля, сразу заткнувшись, вернулся к своему майору Пронину. Правда добавил:
-- Забыл на какой странице остановился, теперь придется все сначала читать.
Похоже, Коля все-таки считал, что эта просветительская литература говна не стоит.
А в Багдаде от Остапенко мы узнали, что в нашей команде, повинуясь таинственному "закону шести", снова появится шестой -на сей раз человек из иракской тайной полиции, Абдалла Хасан. Или, по нашему именованию,-- Хася. Саддам его внедрил, чтоб быть в курсе. И ведь не откажешься. Учился Абдалла уму-разуму в Союзе; неизвестно как насчет глубоких познаний, но жену приобрел там. Правда, дома у Хасана еще одна имелась, местного производства. Но "ведь как-то ужились дамы", по словам нашего иракского товарища. Мы с ним тоже как-то ужились, то есть переговаривались о некоторых своих проблемах лишь намеками и обиняками. Ну, конечно же, он по-бараньи пялился на мигающую глазками-лампочками аппаратуру и полслова не понимал из речений Дробилина. Я тоже не всегда понимал. А надо было.
Для начала Остапенко собрал офицеров группы, то есть меня и Колесникова, в наиболее изолированной комнатке багдадской резидентуры, со стенами, проложенными электрическими цепями-глушилками. Окон, форточек и фрамуг не имелось там вовсе. Кроме того, ни одна персона из самой резидентуры на наше совещание не попала.
-- Товарищи офицеры, после того, как мы снялись с "полигона", события пошли не в ту сторону. Американцы, всосав пробы всяких там выделений, умотали в окрестности Багдада. Эпидемия развивалась беспрепятственно. Начались в массовом порядке осложнения на железу такую предстательную, даже на "помидорчики" стало аукаться. Заболевшим мужикам, во-первых, трахаться -- больно и обидно, а во-вторых, уже порой никак. Народные массы звереют, от властей толк нулевой, местные врачи только плечами да туфлями разводят. Зароились слухи, что американцы изобрели вакцину против этой самой лихорадки "Х", но их от народа скрывают. Естественно, что недовольство направляется в сторону Черноусого.
Саддаму, конечно, это не нравится. Он, само собой, недовольство гасит -- и кнутом, и пряником. Вначале понаслал своих хлопцев-опричников на юг. Они кое-каких местных буянов, у которых особенно пиписька елдырит и болит, отправили в расход. Ну, а потом попросил вернуться американцев -- у бостонских врачей, действительно, какая-то вакцина появилась. Не слишком удачная, однако волну заболеваемости, откровенно говоря, она сбила и осложнения из правила стали редкостью. Однако тех аборигенов, кого уже всерьез прихватило, америкосы излечить пока не в состоянии. А это несколько тысяч человек, которые, как рассерженные блохи, могут броситься на кого угодно.
-- Илья Петрович, так если наша группа в такое напряженное время появится со словами "а вот и мы", не кинется ли на нас, как осиный рой, все страдающее местное крестьянство? Тогда и другу Хуссейну облегчение. Останется объявить, что это, дескать, советские "геологи" гнусных микробов развели, ведь мы же не болеем, правильно? И американцам радость -- они нас давно в чем-то нехорошем подозревают.
-- Ты прав в том, Глеб, что задача усложнена донельзя. Однако сам микроб не дремлет, непрестанно мутирует, рассылает по сторонам плазмиды, отчего быстро появляются еще более стойкие и вредные штаммы, простите уж за такое словцо. Короче, брат микроб способен снова подорвать репутацию штатников, и народ станет опять роптать на Америку. А вот наш советский авторитет укрепит бригада московских врачей, что первое время будет у нас "на прицепе". Она, скажу вам по секрету, кое-чего умеет. Хотя не скрою, товарищи офицеры, риск велик. Плюс Хасан. Это -хитрожопый фрукт, которому известна даже русская блатная феня. Конечно, в наших тонкостях ему не разобраться, но просто яйцами трясти он у нас не станет... Попробуем, само собой, покопать его и вербануть. Колесников, ты у нас паренек общительный, это, в основном, на тебе.
-- Так ведь чтобы общаться, надо общие темы иметь,-- резонно заметил Серега,-- футбол годится, рыбалка там или на худой конец выпивон. А если у них вместо футбола, например, отрезание ушей, вместо рыбешки -- змеи гремучие, а портвейну они предпочитают верблюжью мочу, то найти тему трудновато.
Остапенко возразил.
-- Найдешь, Сережа. Верблюжью мочу начнешь с завтрашнего дня употреблять. И будешь с живым интересом обсуждать отрезание и даже обрывание ушей. Как их сподручнее сдергивать, сверху или снизу, удобнее ли сначала надкусить или нет... Товарищи офицеры, мы на переднем крае классовой борьбы с империализмом, у которого руки по горло в крови, поэтому обязаны проявлять твердость и находчивость.
Это смахивало на шутку, но Петрович шуток не любил.
Через три дня наш вездеход выехал из ворот советского посольства,-- а дело было багдадской ночью, чтобы избежать лишнего глазения,-- и, взяв курс на юг, покатился по дороге на Басру. "На прицепе" у нас действительно имелся автобус с советскими врачами спортивного вида.
Мы миновали Верхнюю Месопотамию, измятую руслами умерших рек и вспученную то там, то сям холмами-теллями, под которыми спали мертвые городища. Я вспоминал, что до татаро-монгольского нашествия здесь было все в зелени и кругом шестерили люди, но кочевники проредили многолюдье, поля вытоптали, ирригацию сравняли с землей. Нынче эта местность представала серым и скучным пейзажем, богатым лишь верблюжьей колючкой и полынью. А населяли его теперь змеи и ящерки, иногда поднимающие над скудными камнями свои приплюснутые неродные головы. И только вблизи воды, источников и всяких там арыков, жизнь переходила из сжатого окукленного вида в многосочие цветов -- время-то ведь весеннее было. Кое-где на берегах речушек попадались ностальгические ивы и тополя. Здесь, как правило, Коля Маков и останавливал машину, чтобы залить воды в радиатор. Соответственно, можно было искупнуться, отгоняя робких женщин, оснащенных чадрами, кувшинами и тазиками для стирки, и даже сладко вздремнуть под журчание потока. При условии, что кто-то из коллег все-таки поглядывает, не подбираются ли гюрза или скорпион к твоей заднице.
Потом все чаще стали попадаться увлажненные участки, обильные грязью, а квадратные глинобитные мазанки начали сменяться кругляшами тростниковых хижин. Дорогу там и сям перегораживали неухоженные буйволы, которые дождливой зимой кормились в степях, а сейчас возвращались в родные болотные края. Их сопровождали, лениво постегивая хворостинами, сезонники в некогда белых, а нынче бурых штанах, и длинных широких рубахах, удобных, кажется, лишь для попукивания. Сезонники торопились посеять рис, хотя трудно было разглядеть спешку в движениях их кожаных или деревянных сандалий. По дороге кочевой люд усаживался на свои драные плащи и клевал финики, запивая их кислым молоком. Последствия этого странного сочетания продуктов повсеместно виднелись на обочинах. В общем, в туалет далеко не надо было ходить, все как при первобытном коммунизме -- присел, раздвинул штанину, "стрельнул" и вперед.