В Бьёргвине меж тем наступил Иванов день. Пока церковные колокола в городе призывали народ на всенощную, дабы вознести молитву в честь святого Иоанна Крестителя, странная маленькая процессия медленно карабкалась к вершине Людерхорна. Большинство ее составляли унылые, неказистые женщины, но были и какие-то таинственные мужчины. Последней шла королева Маргрет, спрятав лицо под покрывалом. Дружиннику, который всегда следовал за нею по пятам, велено было ждать внизу, с лошадьми, с собой она взяла только Педера Разгадчика Снов, который тихонько объяснял ей, что она увидит:
– Местер[29] Франц приехал сюда из Любека навестить свою паству. Его слово – закон. Эти люди в нашего Господа не верят, они верят, что миром правят силы зла. Оттого и поклоняются князю тьмы, сатане, и хитростью да интригами помогают ему собирать души для геенны огненной.
Королева Маргрет перекрестилась, но, сгорая от любопытства, не могла повернуть назад. Подъем был крутой, и Педер Разгадчик Снов остановился передохнуть.
– У них все наоборот, они делают прямо противоположное тому, что говорят священники и велят десять заповедей. Глумятся, насмешничают, живут во грехе, совокупляются когда и с кем хотят и служат кощунственные черные мессы. Происходит это всегда в ночь на Святого Иоанна, без помех, здесь на вершине, когда мы служим в долине белые мессы во славу нашей истинной христианской веры.
– Ты точно знаешь, что местеру Францу известно о нашем приходе и что с нами ничего не случится? Эти люди, чего доброго, буйны и неистовы.
– Ему все известно, и он никогда не дерзнет подставить под удар первую даму королевства. Ведь, случись что, он же первый и сложит голову. Уверяю тебя, государыня, местер Франц чрезвычайно польщен твоим визитом, никогда ему не выпадала честь рассказывать о своей вере королевам. Он очень тебе доверяет, государыня, и скромно замечу, мне тоже. Он уверен, что мы не станем разглашать его тайны, просто посидим в отдалении и посмотрим, дабы побольше узнать о самом модном в южных краях увлечении. Его не волнует, что у нас обоих под плащами христианские крестики. Для него это суеверие. А когда все будет позади, и он, и я получим вознаграждение, как договаривались.
Они пошли дальше.
– Думаешь, сатана существует? – спросила королева.
– Конечно, существует. В Откровении Святого Иоанна говорится, что был некогда вышний ангел, которого обуяла гордыня, и он решил, будто равен Богу. И потому «низвержен был… древний змей, называемый диаволом и сатаною». А такому человеку, как Иоанн Богослов, можно доверять. Ясное дело, сатана тотчас принялся искушать создание, которое Бог поставил выше иных, – человека, уговаривая его отвернуться от Творца. Он сам хотел властвовать над человеческой душою. Является он в облике всевозможных тварей, прельщает своих пособников сверхъестественными способностями, которые дают им власть над другими. Так-то вот.
– Я тоже слыхала, что он дает им власть над другими, – задумчиво произнесла королева.
На ровной площадочке у вершины Людерхорна пылал под большим чугунным котлом яркий, трескучий костер. Окрестные пригорки и поросшие лесом высотки заслоняли огонь, и из долины не было видно желто-алого зарева. Перед костром белела выложенная из круглых, крашенных известкою камней шестиконечная звезда – гексагон, а рядом на каменистой почве были выведены диковинные белые знаки. Возле огня полукругом сидели безмолвные фигуры в темных плащах, большей частью старухи, но довольно много и молодых женщин. Позади них можно было различить нескольких мужчин. По другую сторону костра темнела маленькая хижина – шалаш из черных жердей и веток. Маргрет и Педер Разгадчик Снов устроились на пригорке, откуда все было видно как на ладони. Оба крепко сжимали под плащами свои нательные крестики.
Королева Маргрет обвела взглядом пустые лица. В зыбком отсвете костра угадывались знакомые морщинистые черты повитух и травниц, у которых ей и раньше доводилось искать тайного знания. Блики пламени играли в блестящих, полных ожидания глазах молодых женщин. Кой-кого из них она узнала – они прислуживали в королевских палатах. Удивительно, право слово, что все они исхитрились утаить от нее свои секреты. До Маргрет доходила молва о черных мессах на Людерхорне, но никогда она не видела такого вблизи.
– Объясни-ка мне еще раз насчет черной кошки, – шепотом попросила она.
– Кошка – символ супостата, искусителя, – отозвался Педер Разгадчик Снов. – Некогда христиане сражались в Египте с еретиками, а для этих язычников кошка была священным животным богини Бастет. Потому она и стала для христиан символом супостата. Ты, однако ж, не засматривайся на кошку и помни: когда местер Франц станет коверкать и переиначивать слова причастия, ты не повторяй это за ним, а читай христианский чин, не то кошка завладеет тобою.
Внезапно тишину разорвали пронзительные звуки флейты.
И тотчас на порога хижины явилось жуткого вида существо. На руках черная кошка, голова звериная, с большущими рогами, ноги ровно у козла, с копытами, на плечах шкура с длинным хвостом. Грудь и живот ничем не прикрыты, причинное место бесстыдно обнажено.
– Хокус Покус! – выкрикнул местер Франц.
– Хокус Покус! – откликнулись женщины.
– Hoc est corpus[30], – сказали королева Маргрет и Педер Разгадчик Снов.
Местер Франц знал по-норвежски. Хриплым голосом он провозгласил:
– Услышь нас, Вельзевул, повелитель мух. Услышь нас, Люцифер, ты, что воистину низвергся к нам с небес, сияющая звезда, светоносец, сын утренней зари! Мы жаждем пройти сквозь девять кругов и встретиться с тобою в великом спокойствии царства твоего, где сам ты, трехликий, стоишь в заледенелой топи, и из глаз твоих капают слезы, и шесть кожистых крыл, трепеща, поднимают леденящий ветер…
– Да, да, леденящий ветер, – завыли женщины.
В этот миг откуда-то выпорхнула красная бабочка и исчезла в кустах.
– Смотрите… он среди нас! В образе мотылька!
– Он здесь! Он здесь! – подхватили все.
По знаку местера Франца вперед вышли старухи с корзинами и стали наделять собравшихся какими-то черными, похожими на облатки, комьями, а те с жадностью принялись их поедать.
– Что это они жуют? – спросила вдовствующая королева.
– Это глумление над Тайною вечерей, – прошептал Педер Разгадчик Снов. – Немного погодя им дадут питье – глумление над священным алтарным вином.
Педеру хватило ума промолчать о том, что, собственно, отправляли в рот эти люди. Местер Франц меж тем подзадоривал женщин:
– Нынешней ночью мы возродимся к новому существованию, к новому бытию. Сатана жив!
– Сатана жив! Сатана жив! – кричали снова и снова, кто-то бился в корчах на земле, кто-то рыдал в голос.
– Восстаньте же! Возродитесь!
Оргия, которая разбушевалась теперь у костра, походила на призрачный кошмар, непостижный и незабываемый. Женщины поднялись, сбросили плащи и остались нагишом – старые, седые, сплошь в морщинах и складках, с обвислыми грудями. Грянул барабан, завизжала флейта, женщины в экстазе вскинули руки, ликуя ночному небу, начали петь и плясать. К изумлению королевы, плясали они, пятясь задом наперед!
По знаку местера Франца хромоногая травница шустро подковыляла к кипящему котлу и стала мешать варево, другая старуха разливала поганое зелье по маленьким кубкам и кружкам, чтобы всем досталось. Тощие руки хватали кубки, ощупью тянулись за ними, канючили, просили:
– Дай мне! Дай!
Ведьмы выстроились вереницей и с воплями, визгом и истерическим хохотом одна за другой подскакивали к местеру Францу, поднимали ему хвост и целовали в зад.
Какая-то беззубая карга принялась читать визгливым голосом:
– Аминь, земли на и небеси на яко твоя воля будет да, твое царствие…
– Что это она лопочет? – испуганно прошептала королева.
Педер Разгадчик Снов, бледный как полотно, осенил себя крестным знамением и сказал:
– Читает «Отче наш», задом наперед.
Тут встала новая группа женщин и тоже сбросила плащи. Эти были молоды, руки у всех связаны за спиной, на глазах повязки. Местер Франц медленно и важно прошелся перед ними, внимательно разглядывая каждую. Наконец выбрал одну и повел за собой в хижину. Она шла за ним покорно, без звука, и оба исчезли внутри. Вход задернули дерюгой.
– Что там происходит? – спросила Маргрет.
– Благоприличие не позволяет мне говорить об этом, государыня.
– Коли здесь впрямь происходит то, что я думаю, так неужто все эти женщины должны покорно стерпеть этакую мерзость?
– Не все. Дурнушкам это не грозит, им возрождаться незачем, они и без того родились ведьмами.
Кругом ликовали-плясали старые ведьмы, а костер Ивановой ночи высвечивал голые, извивающиеся, мокрые от пота тела, кое-кто уже едва держался на ногах, иные кричали, всеми владело шальное неистовство.
Шабаш был в разгаре – не остановишь.
Королева Маргрет спешила вниз по склону, Педер Разгадчик Снов бежал следом.
– В жизни не видывала ничего более омерзительного.
Педер вконец запыхался и поспевал за нею с трудом.
– Ты, всемилостивая государыня, не можешь держать на меня обиду за то, что при сем присутствовала. И ты обещала, что местер Франц будет вознагражден, а не наказан.
– Наказан? Кто сказал, что его накажут? Этот человек поистине находка! Он не иначе как владеет огромными знаниями о травах и сокровенных силах. И нынешнее событие для меня не без пользы. В общем, можешь сказать местеру Францу, что я желаю поскорее увидеть его, сегодня же утром. Вы оба получите свою плату, но к тому же мне надо кой о чем поговорить с местером Францем, так что ты предупреди: с ним одним, наедине.
ИНГА ИЗ ВАРТЕЙГА
– Местер[29] Франц приехал сюда из Любека навестить свою паству. Его слово – закон. Эти люди в нашего Господа не верят, они верят, что миром правят силы зла. Оттого и поклоняются князю тьмы, сатане, и хитростью да интригами помогают ему собирать души для геенны огненной.
Королева Маргрет перекрестилась, но, сгорая от любопытства, не могла повернуть назад. Подъем был крутой, и Педер Разгадчик Снов остановился передохнуть.
– У них все наоборот, они делают прямо противоположное тому, что говорят священники и велят десять заповедей. Глумятся, насмешничают, живут во грехе, совокупляются когда и с кем хотят и служат кощунственные черные мессы. Происходит это всегда в ночь на Святого Иоанна, без помех, здесь на вершине, когда мы служим в долине белые мессы во славу нашей истинной христианской веры.
– Ты точно знаешь, что местеру Францу известно о нашем приходе и что с нами ничего не случится? Эти люди, чего доброго, буйны и неистовы.
– Ему все известно, и он никогда не дерзнет подставить под удар первую даму королевства. Ведь, случись что, он же первый и сложит голову. Уверяю тебя, государыня, местер Франц чрезвычайно польщен твоим визитом, никогда ему не выпадала честь рассказывать о своей вере королевам. Он очень тебе доверяет, государыня, и скромно замечу, мне тоже. Он уверен, что мы не станем разглашать его тайны, просто посидим в отдалении и посмотрим, дабы побольше узнать о самом модном в южных краях увлечении. Его не волнует, что у нас обоих под плащами христианские крестики. Для него это суеверие. А когда все будет позади, и он, и я получим вознаграждение, как договаривались.
Они пошли дальше.
– Думаешь, сатана существует? – спросила королева.
– Конечно, существует. В Откровении Святого Иоанна говорится, что был некогда вышний ангел, которого обуяла гордыня, и он решил, будто равен Богу. И потому «низвержен был… древний змей, называемый диаволом и сатаною». А такому человеку, как Иоанн Богослов, можно доверять. Ясное дело, сатана тотчас принялся искушать создание, которое Бог поставил выше иных, – человека, уговаривая его отвернуться от Творца. Он сам хотел властвовать над человеческой душою. Является он в облике всевозможных тварей, прельщает своих пособников сверхъестественными способностями, которые дают им власть над другими. Так-то вот.
– Я тоже слыхала, что он дает им власть над другими, – задумчиво произнесла королева.
На ровной площадочке у вершины Людерхорна пылал под большим чугунным котлом яркий, трескучий костер. Окрестные пригорки и поросшие лесом высотки заслоняли огонь, и из долины не было видно желто-алого зарева. Перед костром белела выложенная из круглых, крашенных известкою камней шестиконечная звезда – гексагон, а рядом на каменистой почве были выведены диковинные белые знаки. Возле огня полукругом сидели безмолвные фигуры в темных плащах, большей частью старухи, но довольно много и молодых женщин. Позади них можно было различить нескольких мужчин. По другую сторону костра темнела маленькая хижина – шалаш из черных жердей и веток. Маргрет и Педер Разгадчик Снов устроились на пригорке, откуда все было видно как на ладони. Оба крепко сжимали под плащами свои нательные крестики.
Королева Маргрет обвела взглядом пустые лица. В зыбком отсвете костра угадывались знакомые морщинистые черты повитух и травниц, у которых ей и раньше доводилось искать тайного знания. Блики пламени играли в блестящих, полных ожидания глазах молодых женщин. Кой-кого из них она узнала – они прислуживали в королевских палатах. Удивительно, право слово, что все они исхитрились утаить от нее свои секреты. До Маргрет доходила молва о черных мессах на Людерхорне, но никогда она не видела такого вблизи.
– Объясни-ка мне еще раз насчет черной кошки, – шепотом попросила она.
– Кошка – символ супостата, искусителя, – отозвался Педер Разгадчик Снов. – Некогда христиане сражались в Египте с еретиками, а для этих язычников кошка была священным животным богини Бастет. Потому она и стала для христиан символом супостата. Ты, однако ж, не засматривайся на кошку и помни: когда местер Франц станет коверкать и переиначивать слова причастия, ты не повторяй это за ним, а читай христианский чин, не то кошка завладеет тобою.
Внезапно тишину разорвали пронзительные звуки флейты.
И тотчас на порога хижины явилось жуткого вида существо. На руках черная кошка, голова звериная, с большущими рогами, ноги ровно у козла, с копытами, на плечах шкура с длинным хвостом. Грудь и живот ничем не прикрыты, причинное место бесстыдно обнажено.
– Хокус Покус! – выкрикнул местер Франц.
– Хокус Покус! – откликнулись женщины.
– Hoc est corpus[30], – сказали королева Маргрет и Педер Разгадчик Снов.
Местер Франц знал по-норвежски. Хриплым голосом он провозгласил:
– Услышь нас, Вельзевул, повелитель мух. Услышь нас, Люцифер, ты, что воистину низвергся к нам с небес, сияющая звезда, светоносец, сын утренней зари! Мы жаждем пройти сквозь девять кругов и встретиться с тобою в великом спокойствии царства твоего, где сам ты, трехликий, стоишь в заледенелой топи, и из глаз твоих капают слезы, и шесть кожистых крыл, трепеща, поднимают леденящий ветер…
– Да, да, леденящий ветер, – завыли женщины.
В этот миг откуда-то выпорхнула красная бабочка и исчезла в кустах.
– Смотрите… он среди нас! В образе мотылька!
– Он здесь! Он здесь! – подхватили все.
По знаку местера Франца вперед вышли старухи с корзинами и стали наделять собравшихся какими-то черными, похожими на облатки, комьями, а те с жадностью принялись их поедать.
– Что это они жуют? – спросила вдовствующая королева.
– Это глумление над Тайною вечерей, – прошептал Педер Разгадчик Снов. – Немного погодя им дадут питье – глумление над священным алтарным вином.
Педеру хватило ума промолчать о том, что, собственно, отправляли в рот эти люди. Местер Франц меж тем подзадоривал женщин:
– Нынешней ночью мы возродимся к новому существованию, к новому бытию. Сатана жив!
– Сатана жив! Сатана жив! – кричали снова и снова, кто-то бился в корчах на земле, кто-то рыдал в голос.
– Восстаньте же! Возродитесь!
Оргия, которая разбушевалась теперь у костра, походила на призрачный кошмар, непостижный и незабываемый. Женщины поднялись, сбросили плащи и остались нагишом – старые, седые, сплошь в морщинах и складках, с обвислыми грудями. Грянул барабан, завизжала флейта, женщины в экстазе вскинули руки, ликуя ночному небу, начали петь и плясать. К изумлению королевы, плясали они, пятясь задом наперед!
По знаку местера Франца хромоногая травница шустро подковыляла к кипящему котлу и стала мешать варево, другая старуха разливала поганое зелье по маленьким кубкам и кружкам, чтобы всем досталось. Тощие руки хватали кубки, ощупью тянулись за ними, канючили, просили:
– Дай мне! Дай!
Ведьмы выстроились вереницей и с воплями, визгом и истерическим хохотом одна за другой подскакивали к местеру Францу, поднимали ему хвост и целовали в зад.
Какая-то беззубая карга принялась читать визгливым голосом:
– Аминь, земли на и небеси на яко твоя воля будет да, твое царствие…
– Что это она лопочет? – испуганно прошептала королева.
Педер Разгадчик Снов, бледный как полотно, осенил себя крестным знамением и сказал:
– Читает «Отче наш», задом наперед.
Тут встала новая группа женщин и тоже сбросила плащи. Эти были молоды, руки у всех связаны за спиной, на глазах повязки. Местер Франц медленно и важно прошелся перед ними, внимательно разглядывая каждую. Наконец выбрал одну и повел за собой в хижину. Она шла за ним покорно, без звука, и оба исчезли внутри. Вход задернули дерюгой.
– Что там происходит? – спросила Маргрет.
– Благоприличие не позволяет мне говорить об этом, государыня.
– Коли здесь впрямь происходит то, что я думаю, так неужто все эти женщины должны покорно стерпеть этакую мерзость?
– Не все. Дурнушкам это не грозит, им возрождаться незачем, они и без того родились ведьмами.
Кругом ликовали-плясали старые ведьмы, а костер Ивановой ночи высвечивал голые, извивающиеся, мокрые от пота тела, кое-кто уже едва держался на ногах, иные кричали, всеми владело шальное неистовство.
Шабаш был в разгаре – не остановишь.
Королева Маргрет спешила вниз по склону, Педер Разгадчик Снов бежал следом.
– В жизни не видывала ничего более омерзительного.
Педер вконец запыхался и поспевал за нею с трудом.
– Ты, всемилостивая государыня, не можешь держать на меня обиду за то, что при сем присутствовала. И ты обещала, что местер Франц будет вознагражден, а не наказан.
– Наказан? Кто сказал, что его накажут? Этот человек поистине находка! Он не иначе как владеет огромными знаниями о травах и сокровенных силах. И нынешнее событие для меня не без пользы. В общем, можешь сказать местеру Францу, что я желаю поскорее увидеть его, сегодня же утром. Вы оба получите свою плату, но к тому же мне надо кой о чем поговорить с местером Францем, так что ты предупреди: с ним одним, наедине.
ИНГА ИЗ ВАРТЕЙГА
Возвращаясь на север, флот короля Хакона стал на якорь, а войско двинулось к реке Гломма, к доверенному человеку короля – Аудуну из Борга. Дагфинн Бонд загодя послал ему письмо на пергаменте, извещая о приезде Хакона. Аудун был весьма влиятельной персоной, родичи его жили по всей стране, аж в Эйде и Скауне, но пригласил он не только родню. Люди тянулись изо всех долин. Иные учтиво кланялись, иные пытались тронуть краешек королевского плаща, потому что это сулило удачу. Дружинникам король велел не препятствовать народу приближаться к нему.
Аудун пригласил короля в свой большой деревянный дом, украшенный и резьбой с изображениями драконов, змей и вооруженных воинов, пеших и конных. Хакон взмахнул рукой, приветствуя толпы народа, и следом за хозяином вошел внутрь. Ему пришлось наклониться – дверь была низкая.
По стенам большого нарядного зала висели тканые гобелены, ковры, щиты и арбалеты. Был здесь и огромный камин с обмурованным дымоходом.
Широкие половицы к приезду короля добела отскоблили; свисавшие с потолочных балок каганцы разливали теплое сияние, горели толстые сальные свечи, и собравшиеся в зале гости могли прекрасно видеть друг друга, не то что в иных покоях.
Почетное место[31] располагалось на возвышении перед внутренним фронтоном. Там уже водрузили королевский стяг. Вдоль стен стояли крепкие скамьи, перед большинством из них – столы.
Король не слишком интересовался убранством Аудунова пиршественного зала. Он все время поглядывал на дверь и думал о чем-то своем.
Аудун принес показать королю диковинное приспособление, которым он очень гордился.
– Это, государь, путеводный камень. Он у меня от одного исландца, а используется, чтобы отыскивать в открытом море нужное направление. Смотри: как ни крути камень, он всегда глядит на север. Я хочу, чтобы ты принял его в дар и брал с собою в дорогу. Я показывал его кормчим больших гребных лодок, и они говорят, что с таким камнем можно плавать и в пасмурную погоду, и даже в кромешной тьме.
– Ну не колдовство ли, право слово!
– Нет, не колдовство, государь. Для верности я призвал священника Транда, чтоб прочел над камнем «Отче наш» и благословил его.
Король поблагодарил за диковинный подарок и пожелал, чтоб его ближние люди рассмотрели камень как следует. Аудун смекнул, что надо уйти, и с поклоном удалился.
Король повернулся к Дагфинну Бонду и тихо сказал:
– Ты видел ее?
– Кого, государь?
Король кивком показал на девушку, которая была хорошо видна в дверном проеме.
– Узнай, как ее зовут.
Дагфинн вышел и тихонько поговорил с Аудуном из Борга. Аудун было замялся, потом быстро прошел в зал, прямо к королю, не понимая толком, чем объяснить неожиданный его интерес.
– Она моя родственница, государь, из Вартейга. Это усадьбу, неподалеку от Фалкинборга. А зовут ее Инга.
– Никогда не видел такой красавицы.
– Здешние женщины славятся своей красотой. Среди них найдутся и… я к тому, государь, что, может быть, ты желаешь познакомиться с какой-нибудь другой дамой, а? Инга-то, пожалуй, не…
– Она уже с кем-то помолвлена?
– Кто?.. А-а, Инга? Да в общем, нет, не совсем. Но священнику Транду про это известно наверняка побольше моего. Хоть ее отец с матерью мне и родня, священник Транд знает ее куда лучше. Он для всей округи духовник.
– Ладно, Аудун, забудь мои расспросы. Это я сам улажу.
Аудун был задет за живое и с несчастным видом смотрел на короля.
– Я уже все забыл, государь. Ничего не слышал, знать ничего не знаю… В общем, опочивальня для тебя, государь, приготовлена в дальнем покое. Коль скоро ты почтил мой дом своим пребыванием, я и мои домочадцы будем пока ночевать в другом месте.
Поклонившись, Аудун торопливо ретировался, испытывая одно-единственное желание: не замешаться в то, что король хотел уладить сам. А король и сам плохо понимал, чего ему хочется. И опять послал за Дагфинном Бондом.
– Внутренний голос твердит, что я непременно должен познакомиться с этой девушкой. Раньше, Дагфинн, ты помогал мне в таких обстоятельствах. Скажи, что надо делать?
– Пригласи ее к себе, государь: здравствуй, Инга, так, мол, и так, я король, хочу с тобой познакомиться.
– Очень уж у тебя все просто получается.
– Ты король. А королю ни в чем нельзя отказать.
– Она хочет твердого положения. И подумает, будто я решил взять ее в наложницы.
Господин Дагфинн придал своему лицу простодушное выражение.
– Да неужели кто дерзнет заподозрить короля в этаких помыслах?!
Король невольно улыбнулся.
– Разыщи этого священника Транда и попроси его найти оказию представить мне Ингу. А заодно допытайся, кто за нее в ответе. Будем учтивы и отнесемся к даме со всем уважением.
Церковь, где служил священник Транд, была деревянная и не из самых больших, зато далеко славилась редкостной своей красотою – безмятежно покоилась эта ставкирка среди величавой хеггенской природы. Даже пустая, она словно бы звучала дивными хорами голосов минувшего. Некогда здесь стояло языческое капище, от которого остался каменный алтарь с отверстием посреди верхней плиты – в народе шептались, что-де в былое время туда стекала человечья кровь. Теперь в алтаре находились четыре священные реликвии – камень, который Господь наш Иисус Христос полил потом и кровью, когда молился в саду Отцу Своему; обломок плечевой кости святого Свитхуна и локтевой – святого Павла, а еще окровавленный лоскут одеяния святого Эдмунда.
Горделивые столпы вздымались ввысь, мощные опоры-ставы из ядровой древесины сосен несли и поддерживали устремленные к небу ярусы кровли. На самом верху щерили пасти смоленые, обожженные солнцем драконьи головы, а внизу, вокруг притворов, в которые, склоняя голову, входили и выходили люди, обвивались корчащиеся в смертных судорогах свирепые чудовища. Гордецы вырезали свои родовые знаки в крытой галерее, робкие и опасливые – на тесовой обшивке стен и в укромных местечках на скамьях и под плитами пола. Бывало, в церкви находили и баночки со скинутым плодом – под покровом ночи их прятали там до смерти перепуганные безутешные женщины.
В полумраке возле ризницы, под галереей, поручни которой опирались на резные андреевские кресты, сидел, беседуя со священником Трандом, королевский родич Петер Стёйпер. Говорили они тихо, очень тихо, хотя и удостоверились, что больше здесь никого нет. Набожный господин Петер был встревожен и украдкой озирался по сторонам.
– Я не могу поделиться тем, что знаю, ни с королем, ни с кем другим, могу рассказать обо всем только священнику, который, как известно, связан обетом хранить тайну исповеди. Вот почему я пришел к тебе.
– Говори без утайки, сын мой.
Прежде чем облегчить душу, Петер Стёйпер помолчал, словно собираясь с мыслями.
– Ума не приложу, что делать с моим двоюродным братом, Хаконом Бешеным. Коли он что вобьет себе в голову, так никакого удержу нет. Прозвище-то у него вполне под стать норову.
– Что же он надумал?
– Втемяшилось ему, что он сам мог бы стать королем. А ведь это мысли вероломные, противные воле Господней, хоть и живут пока только в его фантазиях. Они, я чай, даже и погибельны для других, кто, не дай Бог, с ним свяжется. Ему и дела нет, что собственный его сводный брат, Инги Бардарсон, имеет в таком случае больше прав на корону. Вдобавок он теперь начал толковать об этой шведке, о Кристин дочери Николаса, которую вдовствующая королева хочет в Осло представить королю. Кристин – племянница королевы Маргрет, а отец ее, Николас Блаке, там у них в большой силе. Так вот, мой родич открыл мне, что король, похоже, ни малейшего интереса к Кристин не проявляет, а потому он, Хакон Бешеный, хочет сам жениться на этой даме и таким образом заручиться поддержкой шведов против короля.
– Почему ты не расскажешь все это королю Хакону?
– Потому что Хакон Бешеный посвятил меня в свои планы, только когда я поклялся Господом и душевным покоем, что никому ничего не скажу. Давши перед Господом такой обет, я обязан вести себя безупречно. Вот почему я пришел к единственному человеку, у которого могу просить совета, – к тебе, священник Транд.
Н-да, плохо дело. Священник Транд храбростью не блистал и предпочитал елико возможно держаться в стороне от политических интриг. И священную тайну исповеди тоже не мог нарушить. А если б все-таки нарушил, приобрел бы врага в лице Хакона Бешеного. А не нарушить ее и не предостеречь короля еще опаснее. Эх, лучше бы вообще не слыхать этой исповеди. Остается прикинуться дурачком, другого выхода нет.
– Ты, наверно, не так понял, Петер Стёйпер. Умный человек вроде Хакона Бешеного никак не может всерьез вынашивать этакие замыслы.
– Что же мне делать?
– Покайся в своих заблуждениях. Подари нашей церкви серебряный подсвечник и тридцатикратной молитвою испроси у Господа прощение за то, что дерзнул усомниться в честности Хакона Бешеного. Давай же вместе преклоним колена и принесем Господу эти тридцать молитв.
Тем временем Дагфинн Бонд подскакал к церкви. Еще не спешившись, он заметил свежевырытую глубокую яму. Угодишь туда, так без посторонней помощи не выберешься. На дне ямы господин Дагфинн углядел двух убогих горемык. Не иначе как «ямные должники», или заемщики, не погасившие долговых обязательств перед каким-нибудь богатым бондом.
Господин Дагфинн знал об этом странном обычае, но ни разу не видел вблизи, как это происходит. Возле ямы караулил батрак, присматривал, чтобы один из наказанных остался жив, а еще ждал: вдруг кто из проезжих захочет уплатить их долг. Священники говорили, что такое милосердие отпускает душе все грехи. Господин Дагфинн подъехал к батраку.
– Чьи это должники?
– Аудуна из Борга, господин.
Господин Дагфинн виду не показал, что знаком с Аудуном, и, выяснив, каковы размеры долга, произнес:
– Вот, в этом кошельке ты найдешь надобную сумму. Но не говори Аудуну, кто дал деньги. И рабам тоже ни слова. Мол, проезжал мимо человек и уплатил их долг, а тебе тот человек незнаком.
Забавно было смотреть – до чего же изумленные физиономии показались из ямы, когда туда спустили лестницу и двое горемык выбрались наверх уже свободными людьми. Однако минуту спустя Дагфинн Бонд забыл об этом происшествии, так как увидел Петера Стёйпера: тот вышел из церкви и, вскочив в седло, поехал прочь. Что он здесь делал? Господин Дагфинн привязал коня и прошел в церковь потолковать со священником Трандом об Инге из Вартейга.
Под вечер в дверь королевского покоя постучали. Дружинник доложил, что некая девица желает наедине побеседовать с королем. За спиной дружинника стояла Инга, зардевшаяся как маков цвет. Она вошла, и король закрыл дверь.
– Что ты хочешь от меня, Хакон сын Сверрира?
– Почему ты спрашиваешь об этом?
– Наверно, следовало бы называть тебя «государь», ты ведь вправду мой государь и господин, хоть и не во всем.
– Не угодно ли тебе сесть?
Инга присела на краешек скамьи, но немного успокоилась.
– Отец мой умер нынешней весной. Аудун из Борга говорит, что теперь он в ответе за меня. По мне-то, лучше бы ответ держал Транд священник, однако же сейчас ни тот ни другой не могут толком объяснить, в чем дело. Запинаются, виляют, мямлят, краснеют. Впрочем, Аудун складно говорит, лишь когда знает свою выгоду, ну а Транд – он и есть священник. А я думаю, государь, то, что у тебя на уме, такого свойства, что придется мне самой держать за себя ответ. Но сперва надобно узнать, о чем речь, и узнать об этом я могу у тебя.
– Мне известно, что тебя зовут Инга из Вартейга. Хочешь ли узнать меня поближе?
– Узнать тебя, государь?
– Не узнать ли нам друг друга поближе?
Инга задумалась.
– Задолго до твоего приезда здесь шла о тебе молва, король Хакон. Сведущие люди говорят, что, прежде чем стал королем, ты любил женщин, хотя известно об этом не всякому. Но отзываются о тебе хорошо: ты, мол, настоящий мужчина, ибо никогда не сводил близкого знакомства с женщиной против ее воли и никогда не заикался о праве владетеля, которым другие знатные мужи дурачат своих служанок.
– Ты никогда не станешь мне служанкой. А что я никогда никого не принуждал, так это чистая правда.
– Значит, если ты захочешь сделать меня наложницей, я могу сказать «нет»?
– Странная ты женщина, Инга. Идешь напрямик, не обинуясь, не виляя, по-мужски. Сам удивляюсь, но, по-моему, это похвально.
– Ты не ответил, можно ли мне сказать «нет». Тогда я буду говорить откровенно. Пришло время искать мужа. Более видного мужчины, чем король Хакон, в Норвегии нет, только ведь законной супругой я ему, поди, никогда не стану. А тут Аудун, сидит себе в Борге и толкует, что есть у него на примете подходящий муж. Я знаю, по вечерам они с отцом этого парня все торгуются, какова мне цена в земельном чинше, только и рассуждают что об эресболях, и лаупсболях, и маркеболях, и спанах. И для их расчетов, похоже, очень важно, что я девица и ни разу еще не спала с мужчиной. Ежели ты, государь, сумеешь до своего отъезда все это изменить, цена моя, пожалуй, будет меньше, чем у суповой курицы.
Хакон никак не ожидал от нее этакой иронии и невольно рассмеялся. Инга с минуту смотрела на него и вдруг сказала:
– Жаль мне тебя, Хакон сын Сверрира, придется тебе взять в жены королевну, да еще, глядишь, задастую и с усами.
– Моя мать не была королевной. Как и мать короля Сверрира.
– Зато мачеха у тебя королева. Люди говорят, высокородная, заносчивая шведка. Я слыхала, она будет ждать тебя в Осло и привезет с собой знатную молодую шведку тебе в жены. А коли дело сладится, как тогда быть с такой, как я? Спрятать среди челяди и тайком видеться меж окороков в свайной кладовке, пока шведская дочь изволит почивать?
– Как по-твоему, смеяться мне или плакать?
– Можно и серьезно поговорить. Вдруг у меня родится дитя, мальчик? Что его ждет впереди? Станет ли он твоим сыном, сыном короля, станет ли зваться Хаконарсон? Или будет расти в деревне, как всякий внебрачный ребенок, которого все бранят да оплевывают? Ты знаешь законы и сам – закон. Если незамужняя женщина ждет ребенка и откажется назвать отца, люди решат, что он раб, и ребенок лишится свободы и вырастет рабом.
– Я никогда от сына не отрекусь.
Инга примолкла, задумавшись над словами короля, и невольно повторила:
– Ты, король Хакон, никогда от сына не отречешься.
Совершенно очарованный прямодушием Инги, Хакон с жаром воскликнул:
– Внутренний голос говорит мне, что мы встретились не случайно. Останься здесь сегодня ночью, Инга. Нам суждено познать друг друга. Не пойми меня превратно, спешить некуда, и все будет честь по чести.
– Как все может быть честь по чести для людей, которые никогда не будут честь по чести женаты?
– Говорят, у вас в Борге часто бывают странствующие сказители и чтецы-грамотеи. Ты наверняка слышала, как они читают франкские рыцарские романы.
– Я сама умею читать и знакома с такими манускриптами.
– Тогда тебе известно, что рыцарь и девица могут разделить ложе, поместив меж собою обнаженный меч.
– Пожалуй, я разделю с тобой ложе, Хакон, – подумав, деловито сказала Инга, – но при одном условии.
Аудун пригласил короля в свой большой деревянный дом, украшенный и резьбой с изображениями драконов, змей и вооруженных воинов, пеших и конных. Хакон взмахнул рукой, приветствуя толпы народа, и следом за хозяином вошел внутрь. Ему пришлось наклониться – дверь была низкая.
По стенам большого нарядного зала висели тканые гобелены, ковры, щиты и арбалеты. Был здесь и огромный камин с обмурованным дымоходом.
Широкие половицы к приезду короля добела отскоблили; свисавшие с потолочных балок каганцы разливали теплое сияние, горели толстые сальные свечи, и собравшиеся в зале гости могли прекрасно видеть друг друга, не то что в иных покоях.
Почетное место[31] располагалось на возвышении перед внутренним фронтоном. Там уже водрузили королевский стяг. Вдоль стен стояли крепкие скамьи, перед большинством из них – столы.
Король не слишком интересовался убранством Аудунова пиршественного зала. Он все время поглядывал на дверь и думал о чем-то своем.
Аудун принес показать королю диковинное приспособление, которым он очень гордился.
– Это, государь, путеводный камень. Он у меня от одного исландца, а используется, чтобы отыскивать в открытом море нужное направление. Смотри: как ни крути камень, он всегда глядит на север. Я хочу, чтобы ты принял его в дар и брал с собою в дорогу. Я показывал его кормчим больших гребных лодок, и они говорят, что с таким камнем можно плавать и в пасмурную погоду, и даже в кромешной тьме.
– Ну не колдовство ли, право слово!
– Нет, не колдовство, государь. Для верности я призвал священника Транда, чтоб прочел над камнем «Отче наш» и благословил его.
Король поблагодарил за диковинный подарок и пожелал, чтоб его ближние люди рассмотрели камень как следует. Аудун смекнул, что надо уйти, и с поклоном удалился.
Король повернулся к Дагфинну Бонду и тихо сказал:
– Ты видел ее?
– Кого, государь?
Король кивком показал на девушку, которая была хорошо видна в дверном проеме.
– Узнай, как ее зовут.
Дагфинн вышел и тихонько поговорил с Аудуном из Борга. Аудун было замялся, потом быстро прошел в зал, прямо к королю, не понимая толком, чем объяснить неожиданный его интерес.
– Она моя родственница, государь, из Вартейга. Это усадьбу, неподалеку от Фалкинборга. А зовут ее Инга.
– Никогда не видел такой красавицы.
– Здешние женщины славятся своей красотой. Среди них найдутся и… я к тому, государь, что, может быть, ты желаешь познакомиться с какой-нибудь другой дамой, а? Инга-то, пожалуй, не…
– Она уже с кем-то помолвлена?
– Кто?.. А-а, Инга? Да в общем, нет, не совсем. Но священнику Транду про это известно наверняка побольше моего. Хоть ее отец с матерью мне и родня, священник Транд знает ее куда лучше. Он для всей округи духовник.
– Ладно, Аудун, забудь мои расспросы. Это я сам улажу.
Аудун был задет за живое и с несчастным видом смотрел на короля.
– Я уже все забыл, государь. Ничего не слышал, знать ничего не знаю… В общем, опочивальня для тебя, государь, приготовлена в дальнем покое. Коль скоро ты почтил мой дом своим пребыванием, я и мои домочадцы будем пока ночевать в другом месте.
Поклонившись, Аудун торопливо ретировался, испытывая одно-единственное желание: не замешаться в то, что король хотел уладить сам. А король и сам плохо понимал, чего ему хочется. И опять послал за Дагфинном Бондом.
– Внутренний голос твердит, что я непременно должен познакомиться с этой девушкой. Раньше, Дагфинн, ты помогал мне в таких обстоятельствах. Скажи, что надо делать?
– Пригласи ее к себе, государь: здравствуй, Инга, так, мол, и так, я король, хочу с тобой познакомиться.
– Очень уж у тебя все просто получается.
– Ты король. А королю ни в чем нельзя отказать.
– Она хочет твердого положения. И подумает, будто я решил взять ее в наложницы.
Господин Дагфинн придал своему лицу простодушное выражение.
– Да неужели кто дерзнет заподозрить короля в этаких помыслах?!
Король невольно улыбнулся.
– Разыщи этого священника Транда и попроси его найти оказию представить мне Ингу. А заодно допытайся, кто за нее в ответе. Будем учтивы и отнесемся к даме со всем уважением.
Церковь, где служил священник Транд, была деревянная и не из самых больших, зато далеко славилась редкостной своей красотою – безмятежно покоилась эта ставкирка среди величавой хеггенской природы. Даже пустая, она словно бы звучала дивными хорами голосов минувшего. Некогда здесь стояло языческое капище, от которого остался каменный алтарь с отверстием посреди верхней плиты – в народе шептались, что-де в былое время туда стекала человечья кровь. Теперь в алтаре находились четыре священные реликвии – камень, который Господь наш Иисус Христос полил потом и кровью, когда молился в саду Отцу Своему; обломок плечевой кости святого Свитхуна и локтевой – святого Павла, а еще окровавленный лоскут одеяния святого Эдмунда.
Горделивые столпы вздымались ввысь, мощные опоры-ставы из ядровой древесины сосен несли и поддерживали устремленные к небу ярусы кровли. На самом верху щерили пасти смоленые, обожженные солнцем драконьи головы, а внизу, вокруг притворов, в которые, склоняя голову, входили и выходили люди, обвивались корчащиеся в смертных судорогах свирепые чудовища. Гордецы вырезали свои родовые знаки в крытой галерее, робкие и опасливые – на тесовой обшивке стен и в укромных местечках на скамьях и под плитами пола. Бывало, в церкви находили и баночки со скинутым плодом – под покровом ночи их прятали там до смерти перепуганные безутешные женщины.
В полумраке возле ризницы, под галереей, поручни которой опирались на резные андреевские кресты, сидел, беседуя со священником Трандом, королевский родич Петер Стёйпер. Говорили они тихо, очень тихо, хотя и удостоверились, что больше здесь никого нет. Набожный господин Петер был встревожен и украдкой озирался по сторонам.
– Я не могу поделиться тем, что знаю, ни с королем, ни с кем другим, могу рассказать обо всем только священнику, который, как известно, связан обетом хранить тайну исповеди. Вот почему я пришел к тебе.
– Говори без утайки, сын мой.
Прежде чем облегчить душу, Петер Стёйпер помолчал, словно собираясь с мыслями.
– Ума не приложу, что делать с моим двоюродным братом, Хаконом Бешеным. Коли он что вобьет себе в голову, так никакого удержу нет. Прозвище-то у него вполне под стать норову.
– Что же он надумал?
– Втемяшилось ему, что он сам мог бы стать королем. А ведь это мысли вероломные, противные воле Господней, хоть и живут пока только в его фантазиях. Они, я чай, даже и погибельны для других, кто, не дай Бог, с ним свяжется. Ему и дела нет, что собственный его сводный брат, Инги Бардарсон, имеет в таком случае больше прав на корону. Вдобавок он теперь начал толковать об этой шведке, о Кристин дочери Николаса, которую вдовствующая королева хочет в Осло представить королю. Кристин – племянница королевы Маргрет, а отец ее, Николас Блаке, там у них в большой силе. Так вот, мой родич открыл мне, что король, похоже, ни малейшего интереса к Кристин не проявляет, а потому он, Хакон Бешеный, хочет сам жениться на этой даме и таким образом заручиться поддержкой шведов против короля.
– Почему ты не расскажешь все это королю Хакону?
– Потому что Хакон Бешеный посвятил меня в свои планы, только когда я поклялся Господом и душевным покоем, что никому ничего не скажу. Давши перед Господом такой обет, я обязан вести себя безупречно. Вот почему я пришел к единственному человеку, у которого могу просить совета, – к тебе, священник Транд.
Н-да, плохо дело. Священник Транд храбростью не блистал и предпочитал елико возможно держаться в стороне от политических интриг. И священную тайну исповеди тоже не мог нарушить. А если б все-таки нарушил, приобрел бы врага в лице Хакона Бешеного. А не нарушить ее и не предостеречь короля еще опаснее. Эх, лучше бы вообще не слыхать этой исповеди. Остается прикинуться дурачком, другого выхода нет.
– Ты, наверно, не так понял, Петер Стёйпер. Умный человек вроде Хакона Бешеного никак не может всерьез вынашивать этакие замыслы.
– Что же мне делать?
– Покайся в своих заблуждениях. Подари нашей церкви серебряный подсвечник и тридцатикратной молитвою испроси у Господа прощение за то, что дерзнул усомниться в честности Хакона Бешеного. Давай же вместе преклоним колена и принесем Господу эти тридцать молитв.
Тем временем Дагфинн Бонд подскакал к церкви. Еще не спешившись, он заметил свежевырытую глубокую яму. Угодишь туда, так без посторонней помощи не выберешься. На дне ямы господин Дагфинн углядел двух убогих горемык. Не иначе как «ямные должники», или заемщики, не погасившие долговых обязательств перед каким-нибудь богатым бондом.
Господин Дагфинн знал об этом странном обычае, но ни разу не видел вблизи, как это происходит. Возле ямы караулил батрак, присматривал, чтобы один из наказанных остался жив, а еще ждал: вдруг кто из проезжих захочет уплатить их долг. Священники говорили, что такое милосердие отпускает душе все грехи. Господин Дагфинн подъехал к батраку.
– Чьи это должники?
– Аудуна из Борга, господин.
Господин Дагфинн виду не показал, что знаком с Аудуном, и, выяснив, каковы размеры долга, произнес:
– Вот, в этом кошельке ты найдешь надобную сумму. Но не говори Аудуну, кто дал деньги. И рабам тоже ни слова. Мол, проезжал мимо человек и уплатил их долг, а тебе тот человек незнаком.
Забавно было смотреть – до чего же изумленные физиономии показались из ямы, когда туда спустили лестницу и двое горемык выбрались наверх уже свободными людьми. Однако минуту спустя Дагфинн Бонд забыл об этом происшествии, так как увидел Петера Стёйпера: тот вышел из церкви и, вскочив в седло, поехал прочь. Что он здесь делал? Господин Дагфинн привязал коня и прошел в церковь потолковать со священником Трандом об Инге из Вартейга.
Под вечер в дверь королевского покоя постучали. Дружинник доложил, что некая девица желает наедине побеседовать с королем. За спиной дружинника стояла Инга, зардевшаяся как маков цвет. Она вошла, и король закрыл дверь.
– Что ты хочешь от меня, Хакон сын Сверрира?
– Почему ты спрашиваешь об этом?
– Наверно, следовало бы называть тебя «государь», ты ведь вправду мой государь и господин, хоть и не во всем.
– Не угодно ли тебе сесть?
Инга присела на краешек скамьи, но немного успокоилась.
– Отец мой умер нынешней весной. Аудун из Борга говорит, что теперь он в ответе за меня. По мне-то, лучше бы ответ держал Транд священник, однако же сейчас ни тот ни другой не могут толком объяснить, в чем дело. Запинаются, виляют, мямлят, краснеют. Впрочем, Аудун складно говорит, лишь когда знает свою выгоду, ну а Транд – он и есть священник. А я думаю, государь, то, что у тебя на уме, такого свойства, что придется мне самой держать за себя ответ. Но сперва надобно узнать, о чем речь, и узнать об этом я могу у тебя.
– Мне известно, что тебя зовут Инга из Вартейга. Хочешь ли узнать меня поближе?
– Узнать тебя, государь?
– Не узнать ли нам друг друга поближе?
Инга задумалась.
– Задолго до твоего приезда здесь шла о тебе молва, король Хакон. Сведущие люди говорят, что, прежде чем стал королем, ты любил женщин, хотя известно об этом не всякому. Но отзываются о тебе хорошо: ты, мол, настоящий мужчина, ибо никогда не сводил близкого знакомства с женщиной против ее воли и никогда не заикался о праве владетеля, которым другие знатные мужи дурачат своих служанок.
– Ты никогда не станешь мне служанкой. А что я никогда никого не принуждал, так это чистая правда.
– Значит, если ты захочешь сделать меня наложницей, я могу сказать «нет»?
– Странная ты женщина, Инга. Идешь напрямик, не обинуясь, не виляя, по-мужски. Сам удивляюсь, но, по-моему, это похвально.
– Ты не ответил, можно ли мне сказать «нет». Тогда я буду говорить откровенно. Пришло время искать мужа. Более видного мужчины, чем король Хакон, в Норвегии нет, только ведь законной супругой я ему, поди, никогда не стану. А тут Аудун, сидит себе в Борге и толкует, что есть у него на примете подходящий муж. Я знаю, по вечерам они с отцом этого парня все торгуются, какова мне цена в земельном чинше, только и рассуждают что об эресболях, и лаупсболях, и маркеболях, и спанах. И для их расчетов, похоже, очень важно, что я девица и ни разу еще не спала с мужчиной. Ежели ты, государь, сумеешь до своего отъезда все это изменить, цена моя, пожалуй, будет меньше, чем у суповой курицы.
Хакон никак не ожидал от нее этакой иронии и невольно рассмеялся. Инга с минуту смотрела на него и вдруг сказала:
– Жаль мне тебя, Хакон сын Сверрира, придется тебе взять в жены королевну, да еще, глядишь, задастую и с усами.
– Моя мать не была королевной. Как и мать короля Сверрира.
– Зато мачеха у тебя королева. Люди говорят, высокородная, заносчивая шведка. Я слыхала, она будет ждать тебя в Осло и привезет с собой знатную молодую шведку тебе в жены. А коли дело сладится, как тогда быть с такой, как я? Спрятать среди челяди и тайком видеться меж окороков в свайной кладовке, пока шведская дочь изволит почивать?
– Как по-твоему, смеяться мне или плакать?
– Можно и серьезно поговорить. Вдруг у меня родится дитя, мальчик? Что его ждет впереди? Станет ли он твоим сыном, сыном короля, станет ли зваться Хаконарсон? Или будет расти в деревне, как всякий внебрачный ребенок, которого все бранят да оплевывают? Ты знаешь законы и сам – закон. Если незамужняя женщина ждет ребенка и откажется назвать отца, люди решат, что он раб, и ребенок лишится свободы и вырастет рабом.
– Я никогда от сына не отрекусь.
Инга примолкла, задумавшись над словами короля, и невольно повторила:
– Ты, король Хакон, никогда от сына не отречешься.
Совершенно очарованный прямодушием Инги, Хакон с жаром воскликнул:
– Внутренний голос говорит мне, что мы встретились не случайно. Останься здесь сегодня ночью, Инга. Нам суждено познать друг друга. Не пойми меня превратно, спешить некуда, и все будет честь по чести.
– Как все может быть честь по чести для людей, которые никогда не будут честь по чести женаты?
– Говорят, у вас в Борге часто бывают странствующие сказители и чтецы-грамотеи. Ты наверняка слышала, как они читают франкские рыцарские романы.
– Я сама умею читать и знакома с такими манускриптами.
– Тогда тебе известно, что рыцарь и девица могут разделить ложе, поместив меж собою обнаженный меч.
– Пожалуй, я разделю с тобой ложе, Хакон, – подумав, деловито сказала Инга, – но при одном условии.