Ошибиться было нельзя.
– Кислород, – заключила Курседд, подтвердив мысль Конвея. – Или газ с высоким содержанием кислорода.
– Образование воды меня не смущает, – заметил Гендрикс. – Но ведь кислород с хлором – смесь, малопригодная для дыхания.
– Согласен, – отозвался Конвей. – Всякое существо, дышащее кислородом, в секунды погибает от хлора и наоборот. Но, может быть, один из этих элементов составляет лишь незначительную примесь в атмосфере. А может, оба эти газа – лишь незначительные примеси, основной же составляющей атмосферы мы пока не нашли.
Разрезав последние четыре трубы, они собрали образцы газов. Все это время Курседд напряженно обдумывала слова Конвея и прежде чем отправиться на катер для анализа образцов, заговорила:
– Если эти газы представляют собой только примеси, – бесстрастно перевел её слова транслятор, – тогда почему здесь не только инертные элементы, но и кислород не смешиваются заранее, как для всех других существ, а поступают в отсек по отдельным трубам? Ведь выходят они по одной трубе.
Конвей хмыкнул. Его тоже мучил тот же вопрос, ответ на который он не находил.
– В настоящий момент мне нужен анализ образцов, – резко сказал он, я прошу вас не задерживаться. Тем временем мы с Гендриксом постараемся вычислить размеры этого существа и соответственно подходящую для него силу тяжести. И не беспокойтесь, – добавил он сухо, – всякая тайна имеет разгадку.
– Будем надеяться, что мы откроем её при лечении, – парировала Курседд, – а не зафиксируем в заключении о смерти.
Не дожидаясь указаний, Гендрикс стал открывать пластины пола, чтобы добраться до гравитационных установок. Конвей видел, что он знает свое дело, и отправился искать какую-нибудь мебель.
– Кислород, – заключила Курседд, подтвердив мысль Конвея. – Или газ с высоким содержанием кислорода.
– Образование воды меня не смущает, – заметил Гендрикс. – Но ведь кислород с хлором – смесь, малопригодная для дыхания.
– Согласен, – отозвался Конвей. – Всякое существо, дышащее кислородом, в секунды погибает от хлора и наоборот. Но, может быть, один из этих элементов составляет лишь незначительную примесь в атмосфере. А может, оба эти газа – лишь незначительные примеси, основной же составляющей атмосферы мы пока не нашли.
Разрезав последние четыре трубы, они собрали образцы газов. Все это время Курседд напряженно обдумывала слова Конвея и прежде чем отправиться на катер для анализа образцов, заговорила:
– Если эти газы представляют собой только примеси, – бесстрастно перевел её слова транслятор, – тогда почему здесь не только инертные элементы, но и кислород не смешиваются заранее, как для всех других существ, а поступают в отсек по отдельным трубам? Ведь выходят они по одной трубе.
Конвей хмыкнул. Его тоже мучил тот же вопрос, ответ на который он не находил.
– В настоящий момент мне нужен анализ образцов, – резко сказал он, я прошу вас не задерживаться. Тем временем мы с Гендриксом постараемся вычислить размеры этого существа и соответственно подходящую для него силу тяжести. И не беспокойтесь, – добавил он сухо, – всякая тайна имеет разгадку.
– Будем надеяться, что мы откроем её при лечении, – парировала Курседд, – а не зафиксируем в заключении о смерти.
Не дожидаясь указаний, Гендрикс стал открывать пластины пола, чтобы добраться до гравитационных установок. Конвей видел, что он знает свое дело, и отправился искать какую-нибудь мебель.
Глава 2
Обычно на космическом корабле при катастрофе все предметы, как движимые, так и те, что принято считать неподвижными, срываются с мест и летят в направлении удара. Здесь же авария разорвала связующие силы корабля, нарушив положение каждой гайки, каждого шва. Мебель в таких условиях пострадала больше всего.
Стул или постель могут рассказать многое о форме, количестве конечностей и весе того, кто ими пользуется. Важно и то, что предпочитает владелец вещёй – твердое покрытие или мягкую подстилку. Изучение материалов и формы мебели позволяет также рассчитать нормальную для её владельца силу тяжести.
Но Конвею не везло.
Если плавающие обломки и были остатками мебели, то составить из них целый предмет оказалось задачей неразрешимой трудности – так их измолотило и перемешало при ударе. Конвей, отчаявшись, решил было вызвать О'Мару, но вовремя отказался от этой мысли: вряд ли главному психологу интересно знать, как старший терапевт не справляется со своими трудностями.
Конвей копался в обломках того, что когда-то, похоже, было шкафом, в надежде отыскать какую-нибудь одежду или даже наткнуться на сокровище в виде фотографии любимой девушки, когда его вызвала Курседд.
– Анализ закончен, – сообщила медсестра. – Составляющие атмосферы нельзя назвать необычными, но смесь их смертельна для любого существа, наделенного органами дыхания. В какой пропорции их ни смешивай – результат одинаково ядовит.
– Выражайтесь конкретнее, – перебил сестру Конвей, – Мне нужны факты, а не мнения.
– Составляющие газы, – ответила Курседд, – это аммиак, двуокись углерода и два инертных газа. Вместе с уже известными элементами они образуют непрозрачную атмосферу, тяжелую и ядовитую…
– Такого не может быть! – оборвал сестру Конвей. – Вы видели, как расписаны каюты корабля? Они любят тонкие цвета, разнообразные оттенки. Существа, живущие в непрозрачной атмосфере, не обладают чувствительностью к оттенкам…
– Доктор Конвей, – послышался извиняющийся голос лейтенанта, – я проверил гравитационные установки. Они рассчитаны на гравитацию в пять «же».
– Передайте спасателям, – сказал Конвей Гендриксу, – чтобы они приближались к пострадавшему особенно осторожно, но не теряя времени.
Любая тварь, живущая при пяти «же», обладает мышцами. А существа, попавшие в подобную передрягу, нередко теряют рассудок.
– Понятно, – встревоженный Гендрикс исчез за переборками.
Конвей возвратился к Курседд.
– Вы слышали, что сказал Гендрикс? – спросил он ее. – Испробуйте комбинации этик элементов при высоком давлении. И помните, что нам нужна прозрачная атмосфера.
– Я подчиняюсь, – после длительной паузы проговорила медсестра. – Но вынуждена добавить, что ненавижу попусту тратить время, даже если это приказ.
Несколько минут Конвей молча боролся с собой, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего. Но постепенно гнев его на тупость и упрямство наглой сестры начал стихать. Возможно, Курседд и не была такой уж тупой.
Возможно, она была и права в своем выводе о непрозрачности атмосферы. Но что это давало? Факты противоречили один другому.
Весь этот корабль полон противоречий, устало подумал Конвей. И форма его, и конструкция свидетельствовали о том, что его хозяева не привыкли к большой силе тяжести, а гравитационные установки были рассчитаны на пять «же». Судя по окраске помещёний, зрение их обитателей почти не отличалось от зрения самого Конвея, однако, если верить Курседд, в такой атмосфере нужен скорее радар, чем глаза. А уж о неоправданно сложной системе воздухоснабжения и ярко-оранжевой окраске корпуса и говорить не приходится.
В который раз Конвей мысленно пытался нарисовать себе разумную картину из данных, какими располагал, но тщетно. Может, стоит иначе подойти к проблеме…
Он резко включил рацию.
– Гендрикс, соедините меня, пожалуйста, с Госпиталем, – попросил он. – Мне нужно поговорить с О'Марой. Я котел бы, чтобы при разговоре присутствовали вы, капитан Саммерфилд и Курседд. Можно это устроить?
Гендрикс хмыкнул.
– Подождите минутку, – проговорил он.
Конвей слышал, как прерываемый звонками, щелчками и разрядами голос Гендрикса вызывал радиста на «Шелдоне», тот связывался с Госпиталем и просил капитана Саммерфилда немедленно пройти в рубку. Радисту отозвался ровный, бесстрастный голос транслятора, переводивший инопланетного оператора в Госпитале. Через минуту сумятица вызовов стихла, и знакомый голос О'Мары произнес:
– Главный психолог слушает. Говорите.
Конвей коротко изложил ситуацию на погибшем корабле.
– Спасатели пробиваются к центру корабля, – продолжал он, – потому что там наиболее вероятно обнаружить живое существо. Но не исключено, что оно скрывается где-то в боковых отсеках, если там сохранилось давление. В таком случае нам придется обшарить и отсеки, пока мы не найдем его. Это займет не один день. Если пострадавший ещё жив, то он явно в тяжелом состоянии. У нас попросту нет времени.
– И что вы намерены делать, доктор?
– Трудно сказать, – уклонился от прямого ответа Конвей. – Могут помочь некоторые общие данные. Возможно, капитан Саммерфилд поделится какими-то сведениями: при каких обстоятельствах был найден корабль, в каком положении, куда направлялся, что ещё не отметил. Не поможет ли направление полета определить планету, с которой корабль стартовал…
– Боюсь, что нет, доктор, – послышался голос Саммерфилда. – Мы пытались проследить путь корабля, должно быть, он миновал солнечную систему, которая была обследована нами более столетия назад и зарегистрирована как возможный объект для колонизации, что, как известно, означает отсутствие там разумной жизни. Ни одна цивилизация не может за сто лет пройти путь от нуля до космических полетов, значит, корабль стартовал не оттуда. Продолжение этой линии вело в пустоту – в межгалактическое пространство. Видимо, катастрофа вызвала резкое изменение курса, так что положение корабля ни о чем не говорит.
– Что ж, придется отбросить эту мысль, – с грустью произнес Конвей и добавил уже более уверенно:
– Где-то находится вторая половина корабля. Если бы удалось её обнаружить и если там сохранились тела других членов экипажа, это помогло бы разрешить все проблемы. Я понимаю, такой путь может показаться кружным, но в нашем положении он может стать самым быстрым из возможных. Я просил бы начать поиски верой половины корабля.
Конвей замолчал в ожидании бури. Первым отреагировал капитан Саммерфилд.
– Это невозможно! Вы плохо представляете, о чем говорите! Потребуется мобилизовать добрых две сотни кораблей – весь флот сектора, чтобы прочесать этот участок пространства. И все это ради того, чтобы найти каких-то мертвецов и приступить к лечению ещё одного космонавта, который к этому времени тоже станет мертвецом. Мне известно, что для вас жизнь любого существа важнее материальных соображений, – продолжал Саммерфилд несколько спокойнее, – но ваше предложение граничит с безумием. Кроме того, я не имею права не только начать, но даже и предложить такую операцию…
– Таким правом обладает Госпиталь, – вмешался О'Мара. – Вы, доктор, рискуете головой. Если вы найдете вторую половину корабля и в результате пострадавший космонавт будет спасен, мне наплевать, сколько это будет стоить и какой шум из-за этого поднимется. Мониторы будут даже рады, если вы поможете обнаружить неизвестную ранее цивилизацию. Но если пострадавший умрет или он уже умер, вся ответственность, доктор, падет на вас.
Откровенно говоря, Конвей не знал, заинтересован ли он больше обычного в спасении пациента. Им руководило не столько любопытство, сколько неосознанное ощущение того, что противоречивые факты составляют часть единого целого, куда большего, чем погибший корабль и его единственный пассажир. Инопланетяне никогда не строят кораблей специально, чтобы привести в замешательство земных докторов, и эти противоречивые факты явно должны были что-то означать.
На какое-то мгновение Конвей решил, что нашел ответ. В его сознание промелькнул туманный нечеткий образ… Но его тут же стер взволнованный голос Гендрикса:
– Доктор, мы его нашли!
Через несколько минут Конвей обнаружил, что между отсеками уже установлен временный шлюз. Гендрикс и спасатели разговаривали, не пользуясь радио. Но тут же Конвея поразила туго натянутая мембрана: люка в отсеке было давление!
Включив радио, Гендрикс сказал:
– Входите, доктор. Оказывается, можно было просто открыть дверь, а не резать ее. – Он указал на мембрану и добавил:
– Давление в отсеке примерно двенадцать фунтов.
Не так много, подумал Конвей, если учесть, что нормальная сила тяжести здесь пять «же» и соответствующая плотность воздуха. Он надеялся, что воздуха внутри достаточно, чтобы поддерживать жизнь пациента. Скорее всего после аварии воздух постепенно уходил из отсека. Но, может быть, внутреннее давление существа смогло скомпенсировать падение наружного давления.
– Срочно передайте образец воздуха Курседд! – приказал Конвей. Как только будет известен его состав, нетрудно увеличить давление и на катере, который доставит пострадавшего в Госпиталь, подумал он. – Пусть четверо спасателей находятся у катера. Чтобы извлечь пациента из отсека нам может потребоваться специальное оборудование.
– Не входите, пока я вас не позову, – тихо сказал Конвей и ступил внутрь. В наушниках послышалось, как согласно буркнул Гендрикс, а потом Курседд объявила, что включает запись.
Войдя, Конвей увидел лишь неясные очертания этой новой формы жизни.
Надо было с чем-то сопоставить представшее его взору существо, чтобы как-то определить его, а на это требовалось время.
– Конвей! – прозвучал резкий голос О'Мары. – Вы заснули там, что ли?
Конвей совсем забыл, что его сообщения ждут О'Мара, Саммерфилд и все те, кто подключен к его рации. Он коротко откашлялся и начал:
– Существо имеет кольцеобразную форму, похоже на надутую автомобильную камеру. Диаметр кольца около девяти футов, толщина – два или три фута. Масса его, очевидно, вчетверо превышает мою. Пока не заметил ни движения, ни следов физических повреждений. – Он перевел дух и продолжил:
– Его внешний покров гладкий, блестящий, серого цвета, с толстыми коричневыми прожилками и коричневыми пятнами. Пятна покрывают более половины наружного покрова, они походят на раковые образования, но могут быть естественным камуфляжем. Однако они могли возникнуть и в результате декомпрессии. На внешней стороне кольца видны два ряда коротких щупальцеобразных конечностей, в настоящий момент тесно прижатых к телу. Всего щупалец пять пар, пока о их специализации сказать ничего не могу. Не вижу и наружных органов. Придется подойти поближе.
Существо никак не отреагировало на его приближение, и Конвей уже начал беспокоиться, не опоздали ли спасатели. Он все ещё не видел ни глаз, ни рта, но разглядел нечто вроде жаберных щелей и ушных отверстий.
Протянув руку, он осторожно дотронулся до одного из щупалец.
Существо словно взорвалось.
Конвей отлетел в сторону. Правая рука онемела от удара, который, не будь на нем тяжелого скафандра, размозжил бы кисть. Он поспешно включил гравитационный пояс, чтобы не взлететь к потолку, и отступил к двери.
Из града вопросов, посыпавшихся из наушников наконец удалось выделить два: почему он вскрикнул и что за шум в отсеке?
Голос Конвея дрожал:
– Я… я установил, что пациент жив… – проговорил он.
Гендрикс, наблюдавший за происходящим через люк, поперхнулся от смеха.
– Клянусь, в жизни не видел более живого пациента! – восторженно воскликнул он.
– Можете вы объяснить, что произошло?! – взревел О'Мара.
Ответить было непросто, глядя, как пострадавший катается по отсеку.
Физический контакт с Конвеем привел пациента в паническое состояние, а теперь столкновения с полом, стенами, предметами, что плавали в воздухе, вызвали цепную реакцию. Пять пар сильных, гибких конечностей взмывали вверх на два фута, какой бы частью тела существо ни касалось предметов.
Улучив благоприятный момент, Конвей успел юркнуть в переходную камеру. Существо, беспомощно взлетев в воздух посреди отсека, медленно вертелось вокруг оси, напоминая одну из старинных космических станций. Оно постепенно приближалось к стене, и надо было принять меры, прежде чем оно снова начнет метаться по помещёнию.
– Нам нужна тонкая крепкая сеть номер пять, – быстро произнес Конвей, – пластиковый мешок, в который он может поместиться, и несколько насосов.
В настоящий момент не исключено содействие пациента. Поймав его в сеть и спрятав в мешок, мы накачаем туда насосами воздух и в таком виде доставим пострадавшего на катер. Давайте скорее сеть!
Конвей не мог понять, как существо, живущее при такой силе тяжести, могло столь бурно двигаться в разряженном воздухе.
– Курседд, есть ли результаты анализа? – неожиданно спросил он.
Сестра медлила с ответом, и Конвей уже было решил, что она не расслышала его, но тут раздался её бесцветный спокойный голос:
– Анализ закончен. Состав воздуха в отсеке позволяет вам, доктор, спокойно снять шлем и дышать полной грудью.
Вот оно, самое главное противоречие, подумал Конвей. Наверняка Курседд так же растеряна, как и он сам. И тут он рассмеялся, представив, что сейчас творится с медсестрой…
Стул или постель могут рассказать многое о форме, количестве конечностей и весе того, кто ими пользуется. Важно и то, что предпочитает владелец вещёй – твердое покрытие или мягкую подстилку. Изучение материалов и формы мебели позволяет также рассчитать нормальную для её владельца силу тяжести.
Но Конвею не везло.
Если плавающие обломки и были остатками мебели, то составить из них целый предмет оказалось задачей неразрешимой трудности – так их измолотило и перемешало при ударе. Конвей, отчаявшись, решил было вызвать О'Мару, но вовремя отказался от этой мысли: вряд ли главному психологу интересно знать, как старший терапевт не справляется со своими трудностями.
Конвей копался в обломках того, что когда-то, похоже, было шкафом, в надежде отыскать какую-нибудь одежду или даже наткнуться на сокровище в виде фотографии любимой девушки, когда его вызвала Курседд.
– Анализ закончен, – сообщила медсестра. – Составляющие атмосферы нельзя назвать необычными, но смесь их смертельна для любого существа, наделенного органами дыхания. В какой пропорции их ни смешивай – результат одинаково ядовит.
– Выражайтесь конкретнее, – перебил сестру Конвей, – Мне нужны факты, а не мнения.
– Составляющие газы, – ответила Курседд, – это аммиак, двуокись углерода и два инертных газа. Вместе с уже известными элементами они образуют непрозрачную атмосферу, тяжелую и ядовитую…
– Такого не может быть! – оборвал сестру Конвей. – Вы видели, как расписаны каюты корабля? Они любят тонкие цвета, разнообразные оттенки. Существа, живущие в непрозрачной атмосфере, не обладают чувствительностью к оттенкам…
– Доктор Конвей, – послышался извиняющийся голос лейтенанта, – я проверил гравитационные установки. Они рассчитаны на гравитацию в пять «же».
* * *
Притяжение, которое впятеро превышало земное, означало высокое атмосферное давление. Следовательно, существо дышит густым ядовитым сиропом. Это сулило крайне опасные осложнения.– Передайте спасателям, – сказал Конвей Гендриксу, – чтобы они приближались к пострадавшему особенно осторожно, но не теряя времени.
Любая тварь, живущая при пяти «же», обладает мышцами. А существа, попавшие в подобную передрягу, нередко теряют рассудок.
– Понятно, – встревоженный Гендрикс исчез за переборками.
Конвей возвратился к Курседд.
– Вы слышали, что сказал Гендрикс? – спросил он ее. – Испробуйте комбинации этик элементов при высоком давлении. И помните, что нам нужна прозрачная атмосфера.
– Я подчиняюсь, – после длительной паузы проговорила медсестра. – Но вынуждена добавить, что ненавижу попусту тратить время, даже если это приказ.
Несколько минут Конвей молча боролся с собой, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего. Но постепенно гнев его на тупость и упрямство наглой сестры начал стихать. Возможно, Курседд и не была такой уж тупой.
Возможно, она была и права в своем выводе о непрозрачности атмосферы. Но что это давало? Факты противоречили один другому.
Весь этот корабль полон противоречий, устало подумал Конвей. И форма его, и конструкция свидетельствовали о том, что его хозяева не привыкли к большой силе тяжести, а гравитационные установки были рассчитаны на пять «же». Судя по окраске помещёний, зрение их обитателей почти не отличалось от зрения самого Конвея, однако, если верить Курседд, в такой атмосфере нужен скорее радар, чем глаза. А уж о неоправданно сложной системе воздухоснабжения и ярко-оранжевой окраске корпуса и говорить не приходится.
В который раз Конвей мысленно пытался нарисовать себе разумную картину из данных, какими располагал, но тщетно. Может, стоит иначе подойти к проблеме…
Он резко включил рацию.
– Гендрикс, соедините меня, пожалуйста, с Госпиталем, – попросил он. – Мне нужно поговорить с О'Марой. Я котел бы, чтобы при разговоре присутствовали вы, капитан Саммерфилд и Курседд. Можно это устроить?
Гендрикс хмыкнул.
– Подождите минутку, – проговорил он.
Конвей слышал, как прерываемый звонками, щелчками и разрядами голос Гендрикса вызывал радиста на «Шелдоне», тот связывался с Госпиталем и просил капитана Саммерфилда немедленно пройти в рубку. Радисту отозвался ровный, бесстрастный голос транслятора, переводивший инопланетного оператора в Госпитале. Через минуту сумятица вызовов стихла, и знакомый голос О'Мары произнес:
– Главный психолог слушает. Говорите.
Конвей коротко изложил ситуацию на погибшем корабле.
– Спасатели пробиваются к центру корабля, – продолжал он, – потому что там наиболее вероятно обнаружить живое существо. Но не исключено, что оно скрывается где-то в боковых отсеках, если там сохранилось давление. В таком случае нам придется обшарить и отсеки, пока мы не найдем его. Это займет не один день. Если пострадавший ещё жив, то он явно в тяжелом состоянии. У нас попросту нет времени.
– И что вы намерены делать, доктор?
– Трудно сказать, – уклонился от прямого ответа Конвей. – Могут помочь некоторые общие данные. Возможно, капитан Саммерфилд поделится какими-то сведениями: при каких обстоятельствах был найден корабль, в каком положении, куда направлялся, что ещё не отметил. Не поможет ли направление полета определить планету, с которой корабль стартовал…
– Боюсь, что нет, доктор, – послышался голос Саммерфилда. – Мы пытались проследить путь корабля, должно быть, он миновал солнечную систему, которая была обследована нами более столетия назад и зарегистрирована как возможный объект для колонизации, что, как известно, означает отсутствие там разумной жизни. Ни одна цивилизация не может за сто лет пройти путь от нуля до космических полетов, значит, корабль стартовал не оттуда. Продолжение этой линии вело в пустоту – в межгалактическое пространство. Видимо, катастрофа вызвала резкое изменение курса, так что положение корабля ни о чем не говорит.
– Что ж, придется отбросить эту мысль, – с грустью произнес Конвей и добавил уже более уверенно:
– Где-то находится вторая половина корабля. Если бы удалось её обнаружить и если там сохранились тела других членов экипажа, это помогло бы разрешить все проблемы. Я понимаю, такой путь может показаться кружным, но в нашем положении он может стать самым быстрым из возможных. Я просил бы начать поиски верой половины корабля.
Конвей замолчал в ожидании бури. Первым отреагировал капитан Саммерфилд.
– Это невозможно! Вы плохо представляете, о чем говорите! Потребуется мобилизовать добрых две сотни кораблей – весь флот сектора, чтобы прочесать этот участок пространства. И все это ради того, чтобы найти каких-то мертвецов и приступить к лечению ещё одного космонавта, который к этому времени тоже станет мертвецом. Мне известно, что для вас жизнь любого существа важнее материальных соображений, – продолжал Саммерфилд несколько спокойнее, – но ваше предложение граничит с безумием. Кроме того, я не имею права не только начать, но даже и предложить такую операцию…
– Таким правом обладает Госпиталь, – вмешался О'Мара. – Вы, доктор, рискуете головой. Если вы найдете вторую половину корабля и в результате пострадавший космонавт будет спасен, мне наплевать, сколько это будет стоить и какой шум из-за этого поднимется. Мониторы будут даже рады, если вы поможете обнаружить неизвестную ранее цивилизацию. Но если пострадавший умрет или он уже умер, вся ответственность, доктор, падет на вас.
Откровенно говоря, Конвей не знал, заинтересован ли он больше обычного в спасении пациента. Им руководило не столько любопытство, сколько неосознанное ощущение того, что противоречивые факты составляют часть единого целого, куда большего, чем погибший корабль и его единственный пассажир. Инопланетяне никогда не строят кораблей специально, чтобы привести в замешательство земных докторов, и эти противоречивые факты явно должны были что-то означать.
На какое-то мгновение Конвей решил, что нашел ответ. В его сознание промелькнул туманный нечеткий образ… Но его тут же стер взволнованный голос Гендрикса:
– Доктор, мы его нашли!
Через несколько минут Конвей обнаружил, что между отсеками уже установлен временный шлюз. Гендрикс и спасатели разговаривали, не пользуясь радио. Но тут же Конвея поразила туго натянутая мембрана: люка в отсеке было давление!
Включив радио, Гендрикс сказал:
– Входите, доктор. Оказывается, можно было просто открыть дверь, а не резать ее. – Он указал на мембрану и добавил:
– Давление в отсеке примерно двенадцать фунтов.
Не так много, подумал Конвей, если учесть, что нормальная сила тяжести здесь пять «же» и соответствующая плотность воздуха. Он надеялся, что воздуха внутри достаточно, чтобы поддерживать жизнь пациента. Скорее всего после аварии воздух постепенно уходил из отсека. Но, может быть, внутреннее давление существа смогло скомпенсировать падение наружного давления.
– Срочно передайте образец воздуха Курседд! – приказал Конвей. Как только будет известен его состав, нетрудно увеличить давление и на катере, который доставит пострадавшего в Госпиталь, подумал он. – Пусть четверо спасателей находятся у катера. Чтобы извлечь пациента из отсека нам может потребоваться специальное оборудование.
* * *
Конвей миновал люк, следом прошел Гендрикс, он проверил запоры и закрыл внешнюю дверь. Поскрипывание скафандра свидетельствовало, что давление ворвавшегося из отсека воздуха превышает наружное. Воздух был совершенно прозрачен, и отнюдь не походил на предсказанный Курседд густой ядовитый туман. Герметическая дверь открылась.– Не входите, пока я вас не позову, – тихо сказал Конвей и ступил внутрь. В наушниках послышалось, как согласно буркнул Гендрикс, а потом Курседд объявила, что включает запись.
Войдя, Конвей увидел лишь неясные очертания этой новой формы жизни.
Надо было с чем-то сопоставить представшее его взору существо, чтобы как-то определить его, а на это требовалось время.
– Конвей! – прозвучал резкий голос О'Мары. – Вы заснули там, что ли?
Конвей совсем забыл, что его сообщения ждут О'Мара, Саммерфилд и все те, кто подключен к его рации. Он коротко откашлялся и начал:
– Существо имеет кольцеобразную форму, похоже на надутую автомобильную камеру. Диаметр кольца около девяти футов, толщина – два или три фута. Масса его, очевидно, вчетверо превышает мою. Пока не заметил ни движения, ни следов физических повреждений. – Он перевел дух и продолжил:
– Его внешний покров гладкий, блестящий, серого цвета, с толстыми коричневыми прожилками и коричневыми пятнами. Пятна покрывают более половины наружного покрова, они походят на раковые образования, но могут быть естественным камуфляжем. Однако они могли возникнуть и в результате декомпрессии. На внешней стороне кольца видны два ряда коротких щупальцеобразных конечностей, в настоящий момент тесно прижатых к телу. Всего щупалец пять пар, пока о их специализации сказать ничего не могу. Не вижу и наружных органов. Придется подойти поближе.
Существо никак не отреагировало на его приближение, и Конвей уже начал беспокоиться, не опоздали ли спасатели. Он все ещё не видел ни глаз, ни рта, но разглядел нечто вроде жаберных щелей и ушных отверстий.
Протянув руку, он осторожно дотронулся до одного из щупалец.
Существо словно взорвалось.
Конвей отлетел в сторону. Правая рука онемела от удара, который, не будь на нем тяжелого скафандра, размозжил бы кисть. Он поспешно включил гравитационный пояс, чтобы не взлететь к потолку, и отступил к двери.
Из града вопросов, посыпавшихся из наушников наконец удалось выделить два: почему он вскрикнул и что за шум в отсеке?
Голос Конвея дрожал:
– Я… я установил, что пациент жив… – проговорил он.
Гендрикс, наблюдавший за происходящим через люк, поперхнулся от смеха.
– Клянусь, в жизни не видел более живого пациента! – восторженно воскликнул он.
– Можете вы объяснить, что произошло?! – взревел О'Мара.
Ответить было непросто, глядя, как пострадавший катается по отсеку.
Физический контакт с Конвеем привел пациента в паническое состояние, а теперь столкновения с полом, стенами, предметами, что плавали в воздухе, вызвали цепную реакцию. Пять пар сильных, гибких конечностей взмывали вверх на два фута, какой бы частью тела существо ни касалось предметов.
Улучив благоприятный момент, Конвей успел юркнуть в переходную камеру. Существо, беспомощно взлетев в воздух посреди отсека, медленно вертелось вокруг оси, напоминая одну из старинных космических станций. Оно постепенно приближалось к стене, и надо было принять меры, прежде чем оно снова начнет метаться по помещёнию.
– Нам нужна тонкая крепкая сеть номер пять, – быстро произнес Конвей, – пластиковый мешок, в который он может поместиться, и несколько насосов.
В настоящий момент не исключено содействие пациента. Поймав его в сеть и спрятав в мешок, мы накачаем туда насосами воздух и в таком виде доставим пострадавшего на катер. Давайте скорее сеть!
Конвей не мог понять, как существо, живущее при такой силе тяжести, могло столь бурно двигаться в разряженном воздухе.
– Курседд, есть ли результаты анализа? – неожиданно спросил он.
Сестра медлила с ответом, и Конвей уже было решил, что она не расслышала его, но тут раздался её бесцветный спокойный голос:
– Анализ закончен. Состав воздуха в отсеке позволяет вам, доктор, спокойно снять шлем и дышать полной грудью.
Вот оно, самое главное противоречие, подумал Конвей. Наверняка Курседд так же растеряна, как и он сам. И тут он рассмеялся, представив, что сейчас творится с медсестрой…
Глава 3
Несмотря на отчаянное сопротивление, спустя шесть часов пациент был доставлен в палату 310-Б, небольшое помещёние неподалеку от Главной операционной ДБЛФ. К тому времени Конвей уже не знал, чего он больше хочет: вылечить пациента или немедля прикончить его на месте. Судя по всему, спасатели и Курседд, транспортировавшая пациента, испытывали те же чувства. Конвей провел предварительный осмотр, насколько это позволяли сеть и прозрачный мешок, и взял для анализа кровь и соскреб с наружного покрытия пострадавшего. Образцы он отправил в Лабораторию патологии, наклеив на них красные этикетки «Крайне срочно». Курседд сама отнесла их в лабораторию, не доверив пневматической трубе: когда дело касалось цвета этикетки, работники лаборатории вдруг обретали удивительную слепоту.
Наконец, Конвей приказал сделать рентгеновские снимки и, оставив пациента под наблюдением Курседд, отправился к О'Маре.
Когда Конвей закончил свой рассказ, О'Мара с облегчением заключил:
– Ну, самое трудное позади. Полагаю, вам хочется довести это дело до конца? – спросил он.
– Н… н… не думаю, – отозвался старший терапевт.
О'Мара нахмурился.
– Если вы отказываетесь от пациента, так прямо и скажите. Не терплю уверток.
Конвей втянул носом воздух, а затем медленно и раздельно проговорил:
– Я хочу продолжать это дело. Мои сомнения относятся к вашему ошибочному утверждению, будто самое трудное позади. Самое трудное впереди. Я провел предварительный осмотр больного и, как только будут готовы результаты анализов, проведу более подробное исследование. Завтра при осмотре больного я хотел бы, если возможно, видеть докторов Маннона, Приликлу, Скемптона и вас.
О'Мара поднял брови.
– Странный набор талантов, – сказал он. – Не могли бы вы уточнить, доктор, зачем мы все вам понадобились?
Конвей покачал головой.
– Мне пока не хотелось бы говорить об этом.
– Хорошо, мы придем. – О'Мара явно заставлял себя быть вежливым. – И я прошу прощения, что не так истолковал ваше невнятное бормотание, когда не мог разобрать более одного слова из каждых трех. Идите, доктор, и выспитесь, прежде чем я снова наброшусь на вас.
Только тут Конвей понял, как устал. Кое-как доплелся до своей комнаты, и его походка напоминала стариковское шарканье, а вовсе не спешную, уверенную поступь старшего терапевта.
Первым появился доктор Приликла. О'Мара и Скемптон, главный инженер Госпиталя, пришли вместе. Последним появился доктор Маннон, задержавшийся в операционной ДБЛФ. Ворвавшись в палату, он притормозил, а затем медленно дважды обошел вокруг пациента.
– Похоже на баранку с маком, – сказал он.
Все поглядели на него.
– Увы, это не мак, – вздохнул Конвей. – Совсем не так просто и безвредно. – Он подкатил к пациенту рентгеновскую установку. – Парни из Лаборатории патологии считают, что это злокачественные образования. А сам пациент, если вы присмотритесь внимательней, не имеет ничего общего с баранкой. Физиология, характерная для ДБЛФ, – цилиндрическое тело со слабо выраженным скелетом и сильной мускулатурой. Ложное впечатление создается тем, что по одному ему известной причине он старается проглотить собственный хвост.
Маннон внимательно вгляделся в изображение на экране рентгеновской установки и, выпрямившись, развел руками.
– Типичный заколдованный круг, – произнес он и добавил:
– Поэтому-то вы и пригласили О'Мару? Подозреваете, что у пациента не все дома?
Конвей пропустил вопрос мимо ушей и продолжил:
– Поражение наиболее значительно там, где смыкаются рот и хвост пациента. В сущности, эти области настолько поражены, что трудно разглядеть границу между ними. Очевидно, опухоли весьма болезненны или по меньшей степени вызывают неодолимый зуд – вот почему он буквально вгрызается в свой собственный хвост. С другой стороны, такое положение тела может объясняться непроизвольным сокращением мышц, которое вызвано либо поражением, либо чем-то вроде эпилептической судороги…
– Второе мне кажется реальней, – вмешался Маннон. – Чтобы поражение успело перейти с хвоста на ротовую часть, или наоборот, нужно, чтобы челюсти были сомкнуты длительное время.
И на этот раз Конвей, казалось, не слышал замечания.
– На погибшем корабле существовала искусственная гравитация, продолжал он, – но я установил, что условия жизни пациента близки к нашим. Жаберные щели по обе стороны головы, не затянутые ещё опухолью, служат для дыхания. Отверстия меньшего размера, частично прикрытые мышечными выростами, служат ушами. Пациент может слышать и дышать, но не может есть. Надеюсь, вы согласны, что сначала следует освободить рот?
Маннон и О'Мара согласно кивнули. Приликла развел четырьмя манипуляторами, что означало примерно то же самое, а Скемптон глазел в потолок, размышляя, наверно, о том, не напрасно ли его пригласили. Однако именно к нему и обратился Конвей. Пока они с Манноном будут согласовывать код операции, Приликле и главному инженеру придется взять на себя вопросы связи. В то время как Приликла будет изучать эмоциональную реакцию пациента, Скемптон с помощниками проведут ряд звуковых опытов. Как только будет установлен слуховой барьер пациента, следует модифицировать транслятор, и сам больной поможет врачам установить диагноз, а это упростит лечение.
– Здесь и так многовато народу, – деловито сказал Скемптон. – Я и один справлюсь. – Он подошел к интеркому, чтобы заказать необходимое оборудование.
Конвей обернулся к О'Маре.
– Молчите, я хочу сам догадаться, – сказал старший психолог, прежде чем Конвей раскрыл рот. – Мне достанется самая легкая работа: как только мы найдем способ общения с пациентом, убедить его, что эти мясники – я имею в виду вас с доктором Маннон – не причинят ему вреда.
– Совершенно верно, – улыбнулся Конвей и поспешил переключить его внимание на пациента.
Конвею доводилось видеть злокачественные образования и на земных больных, и на инопланетных, а потому он понимал, что справиться с этим будет нелегко.
Словно плотная волокнистая древесная кора, поражение совершенно скрывало место соединения ротовой полости с хвостом. Ко всем трудностям кости челюсти не просматривались на рентгеновской установке, так как опухоль была почти непрозрачна для рентгеновских лучей. Под корой скрывались и глаза пациента, что также требовало особой осторожности при операции.
Указав на расплывчатый силуэт на экране, Маннон с чувством произнес:
– Пусть бы он хоть почесался. Он так стиснул зубы, что едва не лишился собственного хвоста! Совершенно очевидно – это состояние эпилептического характера. Или же умственное расстройство…
– Ну и ну! – с досадой воскликнул О'Мара.
Тут прибыло оборудование Скемптона и он с Приликлой принялся калибровать транслятор. Испытания потребовали немалых усилий, так как больной находился в бессознательном состоянии, и Конвею с Манноном пришлось перейти в Главную операционную, чтобы решить, что предпринять дальше.
О'Мара постарался внушить пациенту, что рядом с ним друзья, что пациент им симпатичен и что они сделают все, что от них зависит, чтобы ему помочь. Он тихо говорил в свой транслятор, а из аппарата, расположенного возле головы пациента, раздавались непонятные щелчки и скрипы. В паузах Приликла докладывал о моральном состоянии пострадавшего.
– Растерянность, злость и страх, – говорил ГЛНО через свой собственный транслятор.
Эмоциональные реакции пациента не менялись.
Конвей решил предпринять следующий шаг.
– Передайте, что я собираюсь войти с ним в физический контакт, сказал он О'Маре. – Возможно, ощущения будут не из приятных, но я не собираюсь причинить ему вред.
Он взял длинный заостренный щуп и осторожно дотронулся до наиболее пораженного участка тела.
Приликла сообщил, что никакой реакции не последовало. Значит, существо впадало в ярость, только когда дотрагивались до непораженных участков. Наконец-то наметился какой-то прогресс.
– Вот на это я и надеялся, выключив транслятор, – проговорил Конвей. Если пораженные участки нечувствительны к боли, нам удастся с помощью самого пациента освободить его рот, не прибегая к анестезии. Кроме того, мы не знаем, каков его обмен веществ настолько, чтобы решиться дать наркоз, не рискуя убить пациента. А вы уверены, что он слышит и понимает то, что мы говорим? – спросил он Приликлу.
– Да, доктор, – подтвердил ГЛНО, – он понимает все, когда вы говорите медленно и четко.
Конвей снова включил транслятор.
– Мы собираемся вам помочь, – раздельно сказал он. – Вначале мы хотим освободить ваш рот, а затем мы удалим злокачественные…
Внезапно сеть вздрогнула. Пять пар щупалец метнулись в разные стороны. Конвей отскочил, чертыхнувшись, в сторону. Он был зол на пациента, но ещё больше на себя – за то, что слишком поспешил.
– Страх и гнев, – констатировал Приликла и добавил:
– Существо, похоже, имеет все основания для такой реакции.
– Но почему? Я же намерен ему помочь…
Наконец, Конвей приказал сделать рентгеновские снимки и, оставив пациента под наблюдением Курседд, отправился к О'Маре.
Когда Конвей закончил свой рассказ, О'Мара с облегчением заключил:
– Ну, самое трудное позади. Полагаю, вам хочется довести это дело до конца? – спросил он.
– Н… н… не думаю, – отозвался старший терапевт.
О'Мара нахмурился.
– Если вы отказываетесь от пациента, так прямо и скажите. Не терплю уверток.
Конвей втянул носом воздух, а затем медленно и раздельно проговорил:
– Я хочу продолжать это дело. Мои сомнения относятся к вашему ошибочному утверждению, будто самое трудное позади. Самое трудное впереди. Я провел предварительный осмотр больного и, как только будут готовы результаты анализов, проведу более подробное исследование. Завтра при осмотре больного я хотел бы, если возможно, видеть докторов Маннона, Приликлу, Скемптона и вас.
О'Мара поднял брови.
– Странный набор талантов, – сказал он. – Не могли бы вы уточнить, доктор, зачем мы все вам понадобились?
Конвей покачал головой.
– Мне пока не хотелось бы говорить об этом.
– Хорошо, мы придем. – О'Мара явно заставлял себя быть вежливым. – И я прошу прощения, что не так истолковал ваше невнятное бормотание, когда не мог разобрать более одного слова из каждых трех. Идите, доктор, и выспитесь, прежде чем я снова наброшусь на вас.
Только тут Конвей понял, как устал. Кое-как доплелся до своей комнаты, и его походка напоминала стариковское шарканье, а вовсе не спешную, уверенную поступь старшего терапевта.
* * *
На следующее утро Конвей два часа провел возле своего пациента, прежде чем собрался консилиум, о котором он накануне просил О'Мару. Нового выяснить ему почти не удалось, он только лишний раз убедился, что ничего не сможет сделать без специалистов.Первым появился доктор Приликла. О'Мара и Скемптон, главный инженер Госпиталя, пришли вместе. Последним появился доктор Маннон, задержавшийся в операционной ДБЛФ. Ворвавшись в палату, он притормозил, а затем медленно дважды обошел вокруг пациента.
– Похоже на баранку с маком, – сказал он.
Все поглядели на него.
– Увы, это не мак, – вздохнул Конвей. – Совсем не так просто и безвредно. – Он подкатил к пациенту рентгеновскую установку. – Парни из Лаборатории патологии считают, что это злокачественные образования. А сам пациент, если вы присмотритесь внимательней, не имеет ничего общего с баранкой. Физиология, характерная для ДБЛФ, – цилиндрическое тело со слабо выраженным скелетом и сильной мускулатурой. Ложное впечатление создается тем, что по одному ему известной причине он старается проглотить собственный хвост.
Маннон внимательно вгляделся в изображение на экране рентгеновской установки и, выпрямившись, развел руками.
– Типичный заколдованный круг, – произнес он и добавил:
– Поэтому-то вы и пригласили О'Мару? Подозреваете, что у пациента не все дома?
Конвей пропустил вопрос мимо ушей и продолжил:
– Поражение наиболее значительно там, где смыкаются рот и хвост пациента. В сущности, эти области настолько поражены, что трудно разглядеть границу между ними. Очевидно, опухоли весьма болезненны или по меньшей степени вызывают неодолимый зуд – вот почему он буквально вгрызается в свой собственный хвост. С другой стороны, такое положение тела может объясняться непроизвольным сокращением мышц, которое вызвано либо поражением, либо чем-то вроде эпилептической судороги…
– Второе мне кажется реальней, – вмешался Маннон. – Чтобы поражение успело перейти с хвоста на ротовую часть, или наоборот, нужно, чтобы челюсти были сомкнуты длительное время.
И на этот раз Конвей, казалось, не слышал замечания.
– На погибшем корабле существовала искусственная гравитация, продолжал он, – но я установил, что условия жизни пациента близки к нашим. Жаберные щели по обе стороны головы, не затянутые ещё опухолью, служат для дыхания. Отверстия меньшего размера, частично прикрытые мышечными выростами, служат ушами. Пациент может слышать и дышать, но не может есть. Надеюсь, вы согласны, что сначала следует освободить рот?
Маннон и О'Мара согласно кивнули. Приликла развел четырьмя манипуляторами, что означало примерно то же самое, а Скемптон глазел в потолок, размышляя, наверно, о том, не напрасно ли его пригласили. Однако именно к нему и обратился Конвей. Пока они с Манноном будут согласовывать код операции, Приликле и главному инженеру придется взять на себя вопросы связи. В то время как Приликла будет изучать эмоциональную реакцию пациента, Скемптон с помощниками проведут ряд звуковых опытов. Как только будет установлен слуховой барьер пациента, следует модифицировать транслятор, и сам больной поможет врачам установить диагноз, а это упростит лечение.
– Здесь и так многовато народу, – деловито сказал Скемптон. – Я и один справлюсь. – Он подошел к интеркому, чтобы заказать необходимое оборудование.
Конвей обернулся к О'Маре.
– Молчите, я хочу сам догадаться, – сказал старший психолог, прежде чем Конвей раскрыл рот. – Мне достанется самая легкая работа: как только мы найдем способ общения с пациентом, убедить его, что эти мясники – я имею в виду вас с доктором Маннон – не причинят ему вреда.
– Совершенно верно, – улыбнулся Конвей и поспешил переключить его внимание на пациента.
Конвею доводилось видеть злокачественные образования и на земных больных, и на инопланетных, а потому он понимал, что справиться с этим будет нелегко.
Словно плотная волокнистая древесная кора, поражение совершенно скрывало место соединения ротовой полости с хвостом. Ко всем трудностям кости челюсти не просматривались на рентгеновской установке, так как опухоль была почти непрозрачна для рентгеновских лучей. Под корой скрывались и глаза пациента, что также требовало особой осторожности при операции.
Указав на расплывчатый силуэт на экране, Маннон с чувством произнес:
– Пусть бы он хоть почесался. Он так стиснул зубы, что едва не лишился собственного хвоста! Совершенно очевидно – это состояние эпилептического характера. Или же умственное расстройство…
– Ну и ну! – с досадой воскликнул О'Мара.
Тут прибыло оборудование Скемптона и он с Приликлой принялся калибровать транслятор. Испытания потребовали немалых усилий, так как больной находился в бессознательном состоянии, и Конвею с Манноном пришлось перейти в Главную операционную, чтобы решить, что предпринять дальше.
* * *
Появившийся через полчаса Приликла сказал, что уже можно поговорить с пациентом, хотя тот пока не вполне оправился. Все поспешили в палату.О'Мара постарался внушить пациенту, что рядом с ним друзья, что пациент им симпатичен и что они сделают все, что от них зависит, чтобы ему помочь. Он тихо говорил в свой транслятор, а из аппарата, расположенного возле головы пациента, раздавались непонятные щелчки и скрипы. В паузах Приликла докладывал о моральном состоянии пострадавшего.
– Растерянность, злость и страх, – говорил ГЛНО через свой собственный транслятор.
Эмоциональные реакции пациента не менялись.
Конвей решил предпринять следующий шаг.
– Передайте, что я собираюсь войти с ним в физический контакт, сказал он О'Маре. – Возможно, ощущения будут не из приятных, но я не собираюсь причинить ему вред.
Он взял длинный заостренный щуп и осторожно дотронулся до наиболее пораженного участка тела.
Приликла сообщил, что никакой реакции не последовало. Значит, существо впадало в ярость, только когда дотрагивались до непораженных участков. Наконец-то наметился какой-то прогресс.
– Вот на это я и надеялся, выключив транслятор, – проговорил Конвей. Если пораженные участки нечувствительны к боли, нам удастся с помощью самого пациента освободить его рот, не прибегая к анестезии. Кроме того, мы не знаем, каков его обмен веществ настолько, чтобы решиться дать наркоз, не рискуя убить пациента. А вы уверены, что он слышит и понимает то, что мы говорим? – спросил он Приликлу.
– Да, доктор, – подтвердил ГЛНО, – он понимает все, когда вы говорите медленно и четко.
Конвей снова включил транслятор.
– Мы собираемся вам помочь, – раздельно сказал он. – Вначале мы хотим освободить ваш рот, а затем мы удалим злокачественные…
Внезапно сеть вздрогнула. Пять пар щупалец метнулись в разные стороны. Конвей отскочил, чертыхнувшись, в сторону. Он был зол на пациента, но ещё больше на себя – за то, что слишком поспешил.
– Страх и гнев, – констатировал Приликла и добавил:
– Существо, похоже, имеет все основания для такой реакции.
– Но почему? Я же намерен ему помочь…