Джеймс Уайт
Космический госпиталь
Часть первая
ЭСКУЛАП
Глава 1
Существо, что заняло спальный отсек в каюте О'Мары, весило с полтонны. Шесть коротких толстых щупалец служили ему то руками, то ногами, а кожный покров напоминал гибкий стальной панцирь. Для существ с планеты Худлар, где сила тяжести вчетверо, а давление всемеро больше земного, такое телосложение было обычным. Но О'Мара знал, что, несмотря на огромную силу, существо это было беспомощным, ибо имело всего лишь шесть месяцев от роду и только что оказалось свидетелем аварии, в которой погибли его родители, а понимало достаточно, чтобы это зрелище его потрясло.
– Я д-д-доставил малыша, – сообщил Уоринг, лучевой оператор, что работал на одном участке с О'Марой. Уоринг не любил О'Мару и не без оснований, но сейчас постарался подавить в себе неприязнь. – К-к-какстон меня послал. Он с-с-сказал, что с такой ногой т-ты все равно д-д-для работы не годишься, так хоть п-п-присмотришь за малышом, пока за ним не явятся с его п-п-планеты. Т-т-туда уже кого-то п-п-послали…
Он откозырял и принялся проверять клапаны скафандра, явно торопясь побыстрее исчезнуть, пока О'Мара не завел речи об аварии.
– Я тут п-п-притащил для него еду, – торопливо закончил он. – Она в шлюзе.
О'Мара молча кивнул. Это был молодой человек, которого природа одарила мощным телосложением; лицо его было таким же тяжелым, квадратным и грубо вытесанным, как и мускулистое тело. О'Мара прекрасно понимал, что не стоит показывать, как подействовала на него авария, – ведь Уоринг непременно решит, что он попросту притворяется. О'Мара давно уже понял, что от людей его комплекции менее всего ждут проявления каких-либо эмоций.
Громадное сооружение, которое постепенно вырисовывалось в космической пустоте двенадцатого галактического сектора (на полпути между нашей Галактикой и густонаселенными системами Большого Магелланова облака), предназначалось под госпиталь – госпиталь, равного которому не было во Вселенной. В нем предстояло воспроизвести условия жизни сотен различных планет – жару, холод, давление, гравитацию, радиацию, состав атмосферы, которые могут понадобиться пациентам и персоналу. Создание конструкции таких колоссальных размеров и сложности превышало возможности любой отдельно взятой планеты, и потому каждый из сотен населенных миров изготовлял свою секцию Госпиталя самостоятельно, а затем транспортировал её к месту окончательной сборки.
Монтаж этой махины был тоже делом отнюдь не легким.
У каждой планеты-участницы была своя копия генерального плана. И все же то и дело случались ошибки – возможно, потому что планы переводились на множество различных языков и систем исчисления. Секции, подлежащие стыковке, довольно часто приходилось переделывать, чтобы их можно было точно подогнать друг к другу. Для этого их неоднократно раздвигали и снова сближали с помощью концентрированных пучков лучевой энергии. Это была непростая задача, ибо, хотя вес секций в космосе и равнялся нулю, масса и инерция у них были колоссальные.
Погибшие во время недавней аварии худлариане принадлежали к классу ФРОБов. Весом около двух тонн, они обладали невероятно твердым, но гибким кожным покровом, который защищал их от громадного давления на родной планете и в то же время позволял жить и работать при любом самом пониженном давлении, даже в космическом вакууме. К тому же они были нечувствительны к радиации, и это делало их просто незаменимыми при сборке ядерных силовых установок.
Утрата двух лучших монтажников участка наверняка должна была вывести Какстона из себя. При мысли об этом О'Мара тяжело вздохнул. Вскоре, убрав распылитель, он вернулся в каюту.
Малолетнему ФРОБу процедура опрыскивания питательным раствором, похоже, понравилась. Он вылез из угла и принялся возбужденно метаться по крохотной для него спальне. Нужно было не спускать с детеныша струи и в то же время энергично маневрировать, чтобы не столкнуться с ним. От прыжков больной ноге изрядно досталось, мебели в спальне – тоже.
К тому моменту, когда появился Какстон, вся наружная поверхность теперь уже успокоившегося малыша, а также вся внутренняя поверхность спальни были покрыты толстым слоем невыносимо вонючей питательной смеси.
– Что здесь происходит?! – рявкнул начальник участка.
Сдержав гнев, О'Мара объяснил и добавил:
– Теперь я решил кормить его в открытом космосе…
– Ни в коем случае! – взорвался Какстон. – Малыш все время будет находиться здесь, с вами. Мы ещё об этом поговорим. А сейчас речь идет об аварии. Ваша доля вины – вот что меня интересует.
Всем своим видом Какстон давал понять, что готов терпеливо выслушать О'Мару, но уже заранее не верит ни единому его слову.
– Вам известно, что наш Проект находится в ведении Корпуса мониторов. Обычно они предпочитают, чтобы мы сами расхлебывали свои неприятности, но в данном случае речь идет об инопланетянах, так что мониторов придется ввести в курс дела. Предстоит расследование. – Он прикоснулся к маленькому плоскому ящичку на груди. – Считаю своим долгом предупредить вас, что я фиксирую каждое ваше слово.
Кивнув, О'Мара начал монотонно излагать ход событий. Он понимал, что его рассказ звучит весьма неубедительно, а подчеркнуть какие-то детали, которые бы говорили в его пользу, означало сделать всю историю ещё более неправдоподобной. Какстон не раз собирался что-то вставить, но, видно, передумывал. Наконец он не выдержал:
– Но хотя бы кто-то был свидетелем того, что вы действительно сделали все возможное для их спасения? А может, обоих инопланетян видели в опасной зоне, когда предостерегающие сигналы были уже включены? Вы тут сочинили занятную сказочку, которая объясняет их бессмысленное поведение, а заодно – совершенно случайно, конечно, – рисует вас прямо-таки истинным героем.
Но ведь могло быть и так, что сигналы вы включили уже после несчастного случая, что причиной всему послужила просто ваша небрежность, а все ваши россказни насчёт заблудившегося детеныша – ложь, чтобы отвести от себя весьма серьезное обвинение…
– Меня видел Уоринг… – прервал Какстона О'Мара.
Тот пристально посмотрел на него. Сдержанная ярость на лице начальника участка сменилась гримасой брезгливого презрения. О'Мара вдруг ощутил, что щеки у него начинают гореть.
– Ах вот как, Уоринг… – насмешливо протянул Какстон. – Ничего не скажешь – ловко придумано. Всем известно, что вы вечно издевались над беднягой Уорингом, донимали его и смеялись над его беспомощностью, так что он вас наверняка должен возненавидеть. И, разумеется, судьи подумают, что, даже если он вас и видел, то не скажет этого. А если он ничего не видел, они все равно решат, что он видел, но нарочно держит язык за зубами.
Какстон круто повернулся и направился к шлюзу. Уже переступив порог внутренней двери, он обернулся:
– И запомните, О'Мара: если малышу из-за вас станет плохо, если вообще с ним хоть что-нибудь случится, мониторам не удастся с вами даже побеседовать, понятно?
«Намек более чем ясен», – со злостью подумал О'Мара; отныне он обречен делить свою каюту с этим пятисоткилограммовым одушевленным танком. А ведь все знают, что выпустить худларианина в космос – все равно что отвязать на ночь собаку: ему это совершенно ничем не грозит. Но увы, О'Мара имел дело с простыми, бесхитростными, сверхсентиментальными и весьма решительными людьми – монтажниками космических конструкций.
Вот почему О'Мара решил заработать здесь себе дурную славу. В результате его жизнь можно было назвать какой угодно, только не скучной.
Однако сейчас он подумал, что лучше было бы не усердствовать в своих усилиях оттолкнуть от себя всех. Сейчас он больше всего нуждался в друзьях, а друзей у него тут не было.
Запах худларианской пищи – резкий и всепроникающий – заставил О'Мару оставить мысли о мрачном прошлом и обратиться к ещё менее радужному настоящему. Следовало что-то предпринять, и побыстрее. О'Мара поспешно облачился в легкий скафандр и кинулся к шлюзу.
– Я д-д-доставил малыша, – сообщил Уоринг, лучевой оператор, что работал на одном участке с О'Марой. Уоринг не любил О'Мару и не без оснований, но сейчас постарался подавить в себе неприязнь. – К-к-какстон меня послал. Он с-с-сказал, что с такой ногой т-ты все равно д-д-для работы не годишься, так хоть п-п-присмотришь за малышом, пока за ним не явятся с его п-п-планеты. Т-т-туда уже кого-то п-п-послали…
Он откозырял и принялся проверять клапаны скафандра, явно торопясь побыстрее исчезнуть, пока О'Мара не завел речи об аварии.
– Я тут п-п-притащил для него еду, – торопливо закончил он. – Она в шлюзе.
О'Мара молча кивнул. Это был молодой человек, которого природа одарила мощным телосложением; лицо его было таким же тяжелым, квадратным и грубо вытесанным, как и мускулистое тело. О'Мара прекрасно понимал, что не стоит показывать, как подействовала на него авария, – ведь Уоринг непременно решит, что он попросту притворяется. О'Мара давно уже понял, что от людей его комплекции менее всего ждут проявления каких-либо эмоций.
* * *
Как только Уоринг вышел, О'Мара направился в шлюз, чтобы взглянуть на распылитель, через который приходилось кормить худлариан вне их родной планеты. Проверяя распылитель и резервные пищевые баллоны к нему, О'Мара думал, как преподнести происшедшее Какстону. Тоскливо поглядывая в иллюминатор, за которым плавали элементы и секции гигантской ажурной головоломки, занимавшей пространство объемом в пятьдесят кубических миль, О'Мара старательно заставлял себя думать о недавней аварии. Однако мысли упорно уносили его к событиям далекого прошлого или воображаемого будущего.Громадное сооружение, которое постепенно вырисовывалось в космической пустоте двенадцатого галактического сектора (на полпути между нашей Галактикой и густонаселенными системами Большого Магелланова облака), предназначалось под госпиталь – госпиталь, равного которому не было во Вселенной. В нем предстояло воспроизвести условия жизни сотен различных планет – жару, холод, давление, гравитацию, радиацию, состав атмосферы, которые могут понадобиться пациентам и персоналу. Создание конструкции таких колоссальных размеров и сложности превышало возможности любой отдельно взятой планеты, и потому каждый из сотен населенных миров изготовлял свою секцию Госпиталя самостоятельно, а затем транспортировал её к месту окончательной сборки.
Монтаж этой махины был тоже делом отнюдь не легким.
У каждой планеты-участницы была своя копия генерального плана. И все же то и дело случались ошибки – возможно, потому что планы переводились на множество различных языков и систем исчисления. Секции, подлежащие стыковке, довольно часто приходилось переделывать, чтобы их можно было точно подогнать друг к другу. Для этого их неоднократно раздвигали и снова сближали с помощью концентрированных пучков лучевой энергии. Это была непростая задача, ибо, хотя вес секций в космосе и равнялся нулю, масса и инерция у них были колоссальные.
Погибшие во время недавней аварии худлариане принадлежали к классу ФРОБов. Весом около двух тонн, они обладали невероятно твердым, но гибким кожным покровом, который защищал их от громадного давления на родной планете и в то же время позволял жить и работать при любом самом пониженном давлении, даже в космическом вакууме. К тому же они были нечувствительны к радиации, и это делало их просто незаменимыми при сборке ядерных силовых установок.
Утрата двух лучших монтажников участка наверняка должна была вывести Какстона из себя. При мысли об этом О'Мара тяжело вздохнул. Вскоре, убрав распылитель, он вернулся в каюту.
* * *
В условиях своей планеты худлариане вбирали питательные вещёства всей поверхностью тела из густой, словно суп, атмосферы, но в условиях других планет или в космосе их приходилось время от времени опрыскивать специальным питательным концентратом. На теле малыша-инопланетянина кое-где уже виднелись обширные пролысины, да и на остальном кожном покрове корка от предыдущей кормежки заметно истончилась. Малыша явно пора было снова кормить. О'Мара приблизился настолько, чтобы не подвергать себя опасности, и осторожно включил питатель.Малолетнему ФРОБу процедура опрыскивания питательным раствором, похоже, понравилась. Он вылез из угла и принялся возбужденно метаться по крохотной для него спальне. Нужно было не спускать с детеныша струи и в то же время энергично маневрировать, чтобы не столкнуться с ним. От прыжков больной ноге изрядно досталось, мебели в спальне – тоже.
К тому моменту, когда появился Какстон, вся наружная поверхность теперь уже успокоившегося малыша, а также вся внутренняя поверхность спальни были покрыты толстым слоем невыносимо вонючей питательной смеси.
– Что здесь происходит?! – рявкнул начальник участка.
Сдержав гнев, О'Мара объяснил и добавил:
– Теперь я решил кормить его в открытом космосе…
– Ни в коем случае! – взорвался Какстон. – Малыш все время будет находиться здесь, с вами. Мы ещё об этом поговорим. А сейчас речь идет об аварии. Ваша доля вины – вот что меня интересует.
Всем своим видом Какстон давал понять, что готов терпеливо выслушать О'Мару, но уже заранее не верит ни единому его слову.
* * *
Не успел О'Мара произнести и двух фраз, как Какстон перебил его:– Вам известно, что наш Проект находится в ведении Корпуса мониторов. Обычно они предпочитают, чтобы мы сами расхлебывали свои неприятности, но в данном случае речь идет об инопланетянах, так что мониторов придется ввести в курс дела. Предстоит расследование. – Он прикоснулся к маленькому плоскому ящичку на груди. – Считаю своим долгом предупредить вас, что я фиксирую каждое ваше слово.
Кивнув, О'Мара начал монотонно излагать ход событий. Он понимал, что его рассказ звучит весьма неубедительно, а подчеркнуть какие-то детали, которые бы говорили в его пользу, означало сделать всю историю ещё более неправдоподобной. Какстон не раз собирался что-то вставить, но, видно, передумывал. Наконец он не выдержал:
– Но хотя бы кто-то был свидетелем того, что вы действительно сделали все возможное для их спасения? А может, обоих инопланетян видели в опасной зоне, когда предостерегающие сигналы были уже включены? Вы тут сочинили занятную сказочку, которая объясняет их бессмысленное поведение, а заодно – совершенно случайно, конечно, – рисует вас прямо-таки истинным героем.
Но ведь могло быть и так, что сигналы вы включили уже после несчастного случая, что причиной всему послужила просто ваша небрежность, а все ваши россказни насчёт заблудившегося детеныша – ложь, чтобы отвести от себя весьма серьезное обвинение…
– Меня видел Уоринг… – прервал Какстона О'Мара.
Тот пристально посмотрел на него. Сдержанная ярость на лице начальника участка сменилась гримасой брезгливого презрения. О'Мара вдруг ощутил, что щеки у него начинают гореть.
– Ах вот как, Уоринг… – насмешливо протянул Какстон. – Ничего не скажешь – ловко придумано. Всем известно, что вы вечно издевались над беднягой Уорингом, донимали его и смеялись над его беспомощностью, так что он вас наверняка должен возненавидеть. И, разумеется, судьи подумают, что, даже если он вас и видел, то не скажет этого. А если он ничего не видел, они все равно решат, что он видел, но нарочно держит язык за зубами.
Какстон круто повернулся и направился к шлюзу. Уже переступив порог внутренней двери, он обернулся:
– И запомните, О'Мара: если малышу из-за вас станет плохо, если вообще с ним хоть что-нибудь случится, мониторам не удастся с вами даже побеседовать, понятно?
«Намек более чем ясен», – со злостью подумал О'Мара; отныне он обречен делить свою каюту с этим пятисоткилограммовым одушевленным танком. А ведь все знают, что выпустить худларианина в космос – все равно что отвязать на ночь собаку: ему это совершенно ничем не грозит. Но увы, О'Мара имел дело с простыми, бесхитростными, сверхсентиментальными и весьма решительными людьми – монтажниками космических конструкций.
* * *
Полгода назад, уже включившись в работу над проектом, О'Мара обнаружил, что ему снова предстоит заниматься делом, которое, будучи важным само по себе, не приносит ему никакого удовлетворения – для его выполнения вовсе не требуются те знания, которыми он располагал. С самого окончания школы вся его жизнь представляла собой сплошную цепь подобных разочарований. Руководство никак не могло поверить, что молодой парень с грубым квадратным лицом и плечищами, на которых голова казалась слишком маленькой, склонен к столь тонким областям знаний, как психология или электроника. О'Мара кинулся в космос в надежде, что там его оценят, – но не тут-то было. Хотя он неизменно пытался в любом разговоре блеснуть своими на самом деле недюжинными познаниями, собеседники, как правило, бывали настолько зачарованы его атлетическим телосложением, что им и в голову не приходило ещё вслушиваться в то, что он говорил. В результате его анкеты неизменно заканчивались рекомендацией: «годен к использованию на работах, требующих продолжительных физических усилий».Вот почему О'Мара решил заработать здесь себе дурную славу. В результате его жизнь можно было назвать какой угодно, только не скучной.
Однако сейчас он подумал, что лучше было бы не усердствовать в своих усилиях оттолкнуть от себя всех. Сейчас он больше всего нуждался в друзьях, а друзей у него тут не было.
Запах худларианской пищи – резкий и всепроникающий – заставил О'Мару оставить мысли о мрачном прошлом и обратиться к ещё менее радужному настоящему. Следовало что-то предпринять, и побыстрее. О'Мара поспешно облачился в легкий скафандр и кинулся к шлюзу.
Глава 2
Каюта О'Мары находилась в небольшом отсеке, которому со временем предстояло превратиться в операционную и подсобные помещёния секции, предназначенной для существ класса МСВК, живущих в условиях низкой гравитации. Для удобства жильца две небольшие комнатки и коридорчик между ними находились под давлением и были снабжены системой искусственной гравитации; в остальных помещёниях не было ни того, ни другого. О'Мара плыл по коротким коридорам, открывавшимся прямо в космическую пустоту, обследуя по пути крохотные угловые ниши – все они были либо слишком тесными, чтобы вместить малыша, либо открывались в космос. Оттолкнувшись от одной из ребристых стен, он огляделся по сторонам.
Вверху, внизу и вокруг на добрый десяток миль плавали в пустоте не видимые во мраке части будущего Госпиталя. Только яркие голубые сигнальные огни, установленные на них, делали безопасным движение ракет в этой зоне.
Словно стоишь в самом центре шарового звездного скопления, подумал О'Мара.
Зрелище было достаточно впечатляющим для всякого, кто расположен был им любоваться. Но О'Мара не был расположен, ибо на многих из этих подсекций дежурили лучевые операторы, в обязанности которых входило разводить секции, если им грозило столкновение. Операторы могли заметить его и сообщить потом Какстону, что он выводил своего малыша наружу – хотя бы только для кормления.
Нет, видно, ничего не остается, как заткнуть нос, с отвращением подумал он и повернул назад.
В шлюзе его приветствовал рев, близкий гудку пароходной сирены.
Детеныш издавал протяжные, резкие звуки и делал это через определенные промежутки времени, достаточные для того, чтобы содрогнуться в ожидании следующего вопля. При ближайшем рассмотрении на шкуре, покрытой коркой пищи, обнаружились пролысины, которые позволяли заключить, что его дорогой питомец проголодался.
О'Мара отправился за распылителем. Когда он уже почти обработал один бок малыша, в каюту вошел доктор Пеллинг.
Сняв шлем и перчатки, главный врач Проекта размял пальцы и проворчал:
– Слышал, вы повредили ногу. Давайте-ка поглядим.
Пеллинг был предельно внимателен, но помогал не столько из дружеских побуждений, сколько из чувства долга.
– Сильные ушибы, растянуты сухожилия, вот и все – счастливо отделались. – Голос его звучал сдержанно. – Отдых, покой. Я дам вам мазь для растирания. Вы что, решили перекрасить стены?
– Как… – начал было О'Мара и тут же осекся, увидев, куда смотрит Пеллинг. – Нет, это питательная смесь. Мерзкая тварь, когда я её поливаю, мечется по каюте. Кстати, раз уж речь зашла о ней, не можете ли вы сказать…
– Нет, не могу, – прервал его Пеллинг. – У меня голова пухнет от мыслей о болезнях и лекарствах для моих соотечественников, так что мне не до мнемограмм класса ФРОБ! Впрочем, это существа выносливые – с ними вообще ничего не может случиться! – Он втянул носом воздух и скривился. – Почему бы вам не держать его снаружи?
– Кое-кто у нас слишком мягкосердечен, – с горечью ответил О'Мара. Когда котят берут за шиворот, их сердца содрогаются от столь явной жестокости.
– Угу… – почти сочувственно промычал Пеллинг. – Ну что ж, дело ваше. Я загляну к вам через пару недель.
– Постойте! – взмолился О'Мара, ковыляя за доктором в одной натянутой штанине – другая, пустая, хлопала по бедру, – А если что случится? Ведь должны же быть какие-то инструкции, как обхаживать и кормить этих ФРОБов, ну хотя бы самые простые! Не оставите же вы меня с этим… с этим…
– Понимаю вас, – Пеллинг на какое-то мгновение задумался, потом сказал: – У меня завалялась где-то книжонка, что-то вроде худларианского руководства по сказанию скорой помощи. Но она на универсальном языке…
– Я читаю на универсуме, – поспешил сообщить О'Мара.
Пеллинг, казалось, удивился:
– Молодец. Тогда я вам её и пришлю.
Он отрывисто кивнул и вышел.
Веки его сомкнулись, и теплое оцепенение разлилось по телу. Глубоко вздохнув, он свернулся калачиком и стал погружаться в сои…
Его сорвал с диванчика рев, который был таким пронзительным, властным и требовательным, будто ревели все сирены на свете, и таким мощным, что дверь спальни, казалось, вот-вот сорвет с петель. О'Мара инстинктивно метнулся к скафандру, потом, поняв, что происходит, с проклятьем швырнул его на пол и отправился за распылителем.
Дитя снова проголодалось!..
Ещё восемнадцать часов спустя О'Мара уяснял только одно – как мало он, в сущности, знал раньше о худларианских младенцах. Ему не раз доводилось беседовать по транслятору с родителями малыша, в том числе и о младенце, но почему-то они ни разу не коснулись таких животрепещущих тем, как, например, сон.
Судя по всему, полагал О'Мара, малолетние ФРОБы вообще обходятся без сна. В промежутках между очередными кормежками – к сожалению, весьма кратковременных – они мечутся по каюте, смахивая на своем пути все, что сделано не из металла и не привинчено к обшивке, но даже и это они ухитряются искорежить до неузнаваемости, приводят в полную негодность. А если они не сеют разруху, то забиваются в угол и сидят там, сплетая и расплетая свои щупальца. Возможно, родители, глядя на своего дорогого младенца, играющего щупальцами, словно ребенок пальчиками, млеют от умиления, но у О'Мары эта картина почему-то вызывала только отвращение.
И каждые два часа этого монстра нужно было кормить. Хорошо ещё, если младенец сидел спокойно; однако гораздо чаще приходилось гоняться за ним с распылителем в руках. В таком возрасте ФРОБы обычно слишком слабы, чтобы самостоятельно передвигаться, – но это на Худларе с его чудовищным давлением и гравитацией. Здесь же, где гравитация была вчетверо ниже, худларианские младенцы двигались весьма резво. И испытывали от этого удовольствие.
Однако О'Мара удовольствия не получал; собственное тело казалось ему толстой, рыхлой губкой, насквозь пропитанной усталостью. После каждой очередной кормежки он валился с ног почти в беспамятстве. И каждый раз тешил себя надеждой, что уж сейчас вымотался так основательно, что наверняка не услышит, когда проклятый монстр завопит опять. Но хриплый пронзительный звук снова и снова вырывал его из полудремы, и, шатаясь словно пьяный, он механически принимался за процедуру, которая на считанные минуты прерывала этот чудовищный, сводящий с ума рев.
А если начальник участка хитрее, чем кажется? Если отлично знает, на какую пытку обрек человека, поручив ему заботу о худларианском младенце?
О'Мара яростно затряс головой, тщетно пытаясь стряхнуть усталость, которая туманила сознание.
Какстону это даром не пройдет.
О'Мара знал, что он выносливей других, да и сил у него немало. Он упрямо твердил себе, что вся эта усталость и нервные срывы существуют только в его воображении и что день-другой без сна – сущая безделица для его могучего организма, даже после того стресса, какой он получил при аварии. Да и вообще все отчаянно плохо, так что положение вот-вот должно улучшиться. Он им ещё покажет! Какстону не по зубам сделать его психом или хотя бы заставить взмолиться о помощи.
До недавних пор он сетовал, что не нашел работы, которая бы соответствовала его знаниям и способностям. Теперь ему понадобится вся его выносливость и сообразительность. Ему поручен детеныш, и он будет заботиться о нем независимо от того, сколько это продлится – два дня или два месяца. Более того, он сделает так, что это ему поставят в заслугу, когда за малышом явятся опекуны…
И вдруг этот распорядок, который О'Мара уже научился воспринимать как должное, дал трещину. После очередного рева он, как обычно, накормил ФРОБа, однако тот отказался замолчать.
Прежде всего О'Мара пришел в недоумение и возмутился: это было против всяких правил. Обычно младенцы кричат, их кормят, и они замолкают – по крайней мере на некоторое время. ФРОБ же вел себя настолько необычно, что О'Мара пришел в замешательство.
Рев был каким-то безумным, с множеством вариаций. Протяжные, нестройные шквалы воплей. Временами высота и громкость звука изменялись самым диким и беспорядочным образом, потом рев переходил в скрежещущее дребезжание, словно голосовые связки младенца были забиты толченым стеклом. Время от времени наступали паузы от двух секунд до полуминуты, и тогда О'Мара съеживался в ожидании очередного шквала. Он держался сколько мог – минут десять, не больше, – потом, в который раз, поднял с диванчика свое налитое свинцовой тяжестью тело.
– Какого черта ты орешь? – закричал он, перекрывая рев младенца. ФРОБ был с ног до головы покрыт питательной смесью, так что не мог быть голодным.
Узрев О'Мару, младенец завопил громче и требовательней прежнего.
Похожий на кузнечные мехи мускульный клапан на спине младенца, который ФРОБы используют для подачи звуковых сигналов, вздувался и опадал с невообразимой быстротой. О'Мара зажал уши – что едва ли помогло – и пронзительно завопил:
– Заткнись!
Он прекрасно понимал, что осиротевший худларианчик скорее всего ещё растерян и напуган и одна лишь кормежка не может компенсировать его эмоциональных потребностей, а потому ощущал глубокую жалость к несчастному существу. Но это ощущение было в полном разладе с болью, усталостью и чудовищным испытанием от звуков, терзавших его тело.
– Заткнись! ЗАТКНИСЬ!!! – завопил О'Мара и, набросившись на младенца, стал пинать его ногами и молотить кулаками.
И свершилось чудо – после десяти минут избиения худларианчик неожиданно перестал вопить.
Когда О'Мара снова рухнул в кресло, его все ещё трясло. Десять минут им владел слепой звериный гнев, а теперь полнейшая бессмысленность своего поступка вызывала у него ужас и отвращение.
Лишним было уговаривать себя, что худларианчик, мол, существо толстокожее и, быть может, даже не почувствовал взбучки; ведь раз малыш перестал кричать – значит, так или иначе его проняло. Худлариане существа крепкие и выносливые, но ведь этот – младенец, а у человеческих младенцев, например, есть особо ранимое место – темечко…
Когда изнуренный О'Мара уже погружался в сон, его последней связной мыслью было, что, наверно, таких мерзавцев, как он, свет не видывал.
– Доктор П-п-пеллинг просил передать вот эту штуку. – Он швырнул О'Маре маленькую книжонку. – Это я не для тебя делаю, п-п-понял? Просто он сказал, что это нужно малышу. К-к-как он тут?
– Спит, – ответил О'Мара.
Уоринг облизнул губы:
– Я… должен проверить. Ка-ка-какстон так велел.
– Пусть Ка-ка-какстон и проверяет, – передразнил его О'Мара.
Он видел, как побагровело лицо Уоринга. Уоринг был худощав, молод, весьма обидчив и не очень силен. С первого же дня О'Мара только и слышал рассказы об этом лучевом операторе. Случилось так, что во время заполнения реактора горючим произошла авария, и Уоринг застрял в отсеке, недостаточно защищенном от радиации. Но он не потерял головы и, следуя инструкциям, что передавал ему по радио инженер, сумел предотвратить ядерный взрыв, угрожавший жизни всех, кто находился поблизости. Он отчетливо сознавал, что такого уровня радиации достаточно, чтобы убить его за считанные часы.
Защита, однако, оказалась более надежной, чем полагали, и Уоринг не погиб. Тем не менее этот случай для него не прошел бесследно. Он нередко терял сознание, стал заикаться, начала пошаливать нервная система, и вообще поговаривали, что у лучевого оператора появились кое-какие странности, О'Мару предупредили, что он сам их увидит и не ошибется, если постарается не обращать на ник внимания. Ведь в конце концов именно Уоринг спас их всех, и только за одно это заслуживает особого отношения. Вот почему перед Уорингом все расступались, куда бы он ни шел; ему поддавались во всех стычках, спорах и даже играх независимо от чего зависел их исход от умения или от слепой удачи, и вообще его старательно укутали в вату сентиментальной заботливости.
Глядя на побелевшие от злости губы Уоринга, на его сжатые кулаки, О'Мара улыбался. Он не давал оператору никаких послаблений.
– Зайди и взгляни, – предложил наконец О'Мара. – Делай, как тебе повелел Какстон.
Они вошли в каюту, мельком взглянули на вздрагивавшего во сне малыша и тут же повернули назад. Уоринг, заикаясь, объявил, что ему пора, и направился к шлюзу. Вообще-то он меньше заикался в последнее время, и О'Мара отлично это знал. Похоже, Уоринг боялся, как бы не зашел разговор о последней аварии.
– Подожди, – остановил его О'Мара. – У меня кончается питательная смесь. Ты не смог бы…
– С-с-сам доставай!
О'Мара в упор уставился на Уоринга, и тот смущенно отвел глаза. Тогда О'Мара спокойно сказал:
– Какстон не может требовать от меня всего сразу. Коль скоро с малыша нельзя спускать глаз, нельзя выводить его наружу даже для кормежки, то было бы преступлением с моей стороны оставить его на несколько часов. Ты должен это понимать. Одному Богу известно, что тут с ним случится, если его оставить одного. Я отвечаю за него, и поэтому настаиваю…
– Н-н-но нельзя же…
– Речь-то идет о часе-двух в перерыве между вахтами, да и то не каждый день, – резко сказал О'Мара. – Кончай хныкать. И перестань брызгать слюной, ты давно уже вырос из штанишек и пора тебе разговаривать нормально.
Уоринг судорожно втянул в себя воздух и так же, не разжимая челюстей, выдохнул.
– Это… займет… у меня… все мое свободное время… – проговорил он. – Секцию ФРОБов, где хранится их пища… послезавтра должны подсоединить к главному корпусу. Питательную смесь придется вывезти до этого.
– Видишь, как у тебя славно получается, когда ты следишь за своей речью, – ухмыльнулся О'Мара. – Ты делаешь успехи. Да, и вот ещё что: будешь сваливать питательные резервуары возле шлюза, постарайся не очень шуметь, чтобы не разбудить малыша.
Вверху, внизу и вокруг на добрый десяток миль плавали в пустоте не видимые во мраке части будущего Госпиталя. Только яркие голубые сигнальные огни, установленные на них, делали безопасным движение ракет в этой зоне.
Словно стоишь в самом центре шарового звездного скопления, подумал О'Мара.
Зрелище было достаточно впечатляющим для всякого, кто расположен был им любоваться. Но О'Мара не был расположен, ибо на многих из этих подсекций дежурили лучевые операторы, в обязанности которых входило разводить секции, если им грозило столкновение. Операторы могли заметить его и сообщить потом Какстону, что он выводил своего малыша наружу – хотя бы только для кормления.
Нет, видно, ничего не остается, как заткнуть нос, с отвращением подумал он и повернул назад.
В шлюзе его приветствовал рев, близкий гудку пароходной сирены.
Детеныш издавал протяжные, резкие звуки и делал это через определенные промежутки времени, достаточные для того, чтобы содрогнуться в ожидании следующего вопля. При ближайшем рассмотрении на шкуре, покрытой коркой пищи, обнаружились пролысины, которые позволяли заключить, что его дорогой питомец проголодался.
О'Мара отправился за распылителем. Когда он уже почти обработал один бок малыша, в каюту вошел доктор Пеллинг.
Сняв шлем и перчатки, главный врач Проекта размял пальцы и проворчал:
– Слышал, вы повредили ногу. Давайте-ка поглядим.
Пеллинг был предельно внимателен, но помогал не столько из дружеских побуждений, сколько из чувства долга.
– Сильные ушибы, растянуты сухожилия, вот и все – счастливо отделались. – Голос его звучал сдержанно. – Отдых, покой. Я дам вам мазь для растирания. Вы что, решили перекрасить стены?
– Как… – начал было О'Мара и тут же осекся, увидев, куда смотрит Пеллинг. – Нет, это питательная смесь. Мерзкая тварь, когда я её поливаю, мечется по каюте. Кстати, раз уж речь зашла о ней, не можете ли вы сказать…
– Нет, не могу, – прервал его Пеллинг. – У меня голова пухнет от мыслей о болезнях и лекарствах для моих соотечественников, так что мне не до мнемограмм класса ФРОБ! Впрочем, это существа выносливые – с ними вообще ничего не может случиться! – Он втянул носом воздух и скривился. – Почему бы вам не держать его снаружи?
– Кое-кто у нас слишком мягкосердечен, – с горечью ответил О'Мара. Когда котят берут за шиворот, их сердца содрогаются от столь явной жестокости.
– Угу… – почти сочувственно промычал Пеллинг. – Ну что ж, дело ваше. Я загляну к вам через пару недель.
– Постойте! – взмолился О'Мара, ковыляя за доктором в одной натянутой штанине – другая, пустая, хлопала по бедру, – А если что случится? Ведь должны же быть какие-то инструкции, как обхаживать и кормить этих ФРОБов, ну хотя бы самые простые! Не оставите же вы меня с этим… с этим…
– Понимаю вас, – Пеллинг на какое-то мгновение задумался, потом сказал: – У меня завалялась где-то книжонка, что-то вроде худларианского руководства по сказанию скорой помощи. Но она на универсальном языке…
– Я читаю на универсуме, – поспешил сообщить О'Мара.
Пеллинг, казалось, удивился:
– Молодец. Тогда я вам её и пришлю.
Он отрывисто кивнул и вышел.
* * *
Поплотнее прикрыв дверь спального отсека в надежде, что так будет хоть немного меньше вонять, О'Мара осторожно улегся на диванчике в предвкушении заслуженного, по его мнению, отдыха. Ногу он пристроил так, что боль почти не беспокоила, и принялся убеждать себя смириться с создавшимся положением.Веки его сомкнулись, и теплое оцепенение разлилось по телу. Глубоко вздохнув, он свернулся калачиком и стал погружаться в сои…
Его сорвал с диванчика рев, который был таким пронзительным, властным и требовательным, будто ревели все сирены на свете, и таким мощным, что дверь спальни, казалось, вот-вот сорвет с петель. О'Мара инстинктивно метнулся к скафандру, потом, поняв, что происходит, с проклятьем швырнул его на пол и отправился за распылителем.
Дитя снова проголодалось!..
Ещё восемнадцать часов спустя О'Мара уяснял только одно – как мало он, в сущности, знал раньше о худларианских младенцах. Ему не раз доводилось беседовать по транслятору с родителями малыша, в том числе и о младенце, но почему-то они ни разу не коснулись таких животрепещущих тем, как, например, сон.
Судя по всему, полагал О'Мара, малолетние ФРОБы вообще обходятся без сна. В промежутках между очередными кормежками – к сожалению, весьма кратковременных – они мечутся по каюте, смахивая на своем пути все, что сделано не из металла и не привинчено к обшивке, но даже и это они ухитряются искорежить до неузнаваемости, приводят в полную негодность. А если они не сеют разруху, то забиваются в угол и сидят там, сплетая и расплетая свои щупальца. Возможно, родители, глядя на своего дорогого младенца, играющего щупальцами, словно ребенок пальчиками, млеют от умиления, но у О'Мары эта картина почему-то вызывала только отвращение.
И каждые два часа этого монстра нужно было кормить. Хорошо ещё, если младенец сидел спокойно; однако гораздо чаще приходилось гоняться за ним с распылителем в руках. В таком возрасте ФРОБы обычно слишком слабы, чтобы самостоятельно передвигаться, – но это на Худларе с его чудовищным давлением и гравитацией. Здесь же, где гравитация была вчетверо ниже, худларианские младенцы двигались весьма резво. И испытывали от этого удовольствие.
Однако О'Мара удовольствия не получал; собственное тело казалось ему толстой, рыхлой губкой, насквозь пропитанной усталостью. После каждой очередной кормежки он валился с ног почти в беспамятстве. И каждый раз тешил себя надеждой, что уж сейчас вымотался так основательно, что наверняка не услышит, когда проклятый монстр завопит опять. Но хриплый пронзительный звук снова и снова вырывал его из полудремы, и, шатаясь словно пьяный, он механически принимался за процедуру, которая на считанные минуты прерывала этот чудовищный, сводящий с ума рев.
* * *
Проведя в такой круговерти тридцать часов, О'Мара понял, что больше ему не выдержать. Заберут ли младенца через два дня или через два месяца все едино: он свихнется раньше. Если, конечно, ещё до этого в минуту слабости не выбросится наружу без скафандра. Он знал, что Пеллинг никогда не позволил бы подвергнуть его подобным истязаниям, но ведь тот был несведущ во всем, что касалось форм жизни класса ФРОБ. А Какстон, хотя и более сведущий, был человеком простым и простодушным, ему такие грубые шутки доставляли удовольствие, особенно, по его мнению, жертва заслуживала того, что получала.А если начальник участка хитрее, чем кажется? Если отлично знает, на какую пытку обрек человека, поручив ему заботу о худларианском младенце?
О'Мара яростно затряс головой, тщетно пытаясь стряхнуть усталость, которая туманила сознание.
Какстону это даром не пройдет.
О'Мара знал, что он выносливей других, да и сил у него немало. Он упрямо твердил себе, что вся эта усталость и нервные срывы существуют только в его воображении и что день-другой без сна – сущая безделица для его могучего организма, даже после того стресса, какой он получил при аварии. Да и вообще все отчаянно плохо, так что положение вот-вот должно улучшиться. Он им ещё покажет! Какстону не по зубам сделать его психом или хотя бы заставить взмолиться о помощи.
До недавних пор он сетовал, что не нашел работы, которая бы соответствовала его знаниям и способностям. Теперь ему понадобится вся его выносливость и сообразительность. Ему поручен детеныш, и он будет заботиться о нем независимо от того, сколько это продлится – два дня или два месяца. Более того, он сделает так, что это ему поставят в заслугу, когда за малышом явятся опекуны…
* * *
Проведя пятьдесят семь часов без сна и отдыха, из них сорок восемь в компании младенца ФРОБа, О'Мара не находил ничего странного в этих не всегда логичных и несколько сентиментальных мыслях.И вдруг этот распорядок, который О'Мара уже научился воспринимать как должное, дал трещину. После очередного рева он, как обычно, накормил ФРОБа, однако тот отказался замолчать.
Прежде всего О'Мара пришел в недоумение и возмутился: это было против всяких правил. Обычно младенцы кричат, их кормят, и они замолкают – по крайней мере на некоторое время. ФРОБ же вел себя настолько необычно, что О'Мара пришел в замешательство.
Рев был каким-то безумным, с множеством вариаций. Протяжные, нестройные шквалы воплей. Временами высота и громкость звука изменялись самым диким и беспорядочным образом, потом рев переходил в скрежещущее дребезжание, словно голосовые связки младенца были забиты толченым стеклом. Время от времени наступали паузы от двух секунд до полуминуты, и тогда О'Мара съеживался в ожидании очередного шквала. Он держался сколько мог – минут десять, не больше, – потом, в который раз, поднял с диванчика свое налитое свинцовой тяжестью тело.
– Какого черта ты орешь? – закричал он, перекрывая рев младенца. ФРОБ был с ног до головы покрыт питательной смесью, так что не мог быть голодным.
Узрев О'Мару, младенец завопил громче и требовательней прежнего.
Похожий на кузнечные мехи мускульный клапан на спине младенца, который ФРОБы используют для подачи звуковых сигналов, вздувался и опадал с невообразимой быстротой. О'Мара зажал уши – что едва ли помогло – и пронзительно завопил:
– Заткнись!
Он прекрасно понимал, что осиротевший худларианчик скорее всего ещё растерян и напуган и одна лишь кормежка не может компенсировать его эмоциональных потребностей, а потому ощущал глубокую жалость к несчастному существу. Но это ощущение было в полном разладе с болью, усталостью и чудовищным испытанием от звуков, терзавших его тело.
– Заткнись! ЗАТКНИСЬ!!! – завопил О'Мара и, набросившись на младенца, стал пинать его ногами и молотить кулаками.
И свершилось чудо – после десяти минут избиения худларианчик неожиданно перестал вопить.
Когда О'Мара снова рухнул в кресло, его все ещё трясло. Десять минут им владел слепой звериный гнев, а теперь полнейшая бессмысленность своего поступка вызывала у него ужас и отвращение.
Лишним было уговаривать себя, что худларианчик, мол, существо толстокожее и, быть может, даже не почувствовал взбучки; ведь раз малыш перестал кричать – значит, так или иначе его проняло. Худлариане существа крепкие и выносливые, но ведь этот – младенец, а у человеческих младенцев, например, есть особо ранимое место – темечко…
Когда изнуренный О'Мара уже погружался в сон, его последней связной мыслью было, что, наверно, таких мерзавцев, как он, свет не видывал.
* * *
Он проснулся через шестнадцать часов. Неторопливый, естественный процесс пробуждения плавно вынес его из пучины беспамятства. Едва успев удивиться, что своим пробуждением обязан вовсе не малышу, он тут же снова погрузился в сон. В следующий раз он проснулся уже через пять часов, и это пробуждение вызвало появление Уоринга.– Доктор П-п-пеллинг просил передать вот эту штуку. – Он швырнул О'Маре маленькую книжонку. – Это я не для тебя делаю, п-п-понял? Просто он сказал, что это нужно малышу. К-к-как он тут?
– Спит, – ответил О'Мара.
Уоринг облизнул губы:
– Я… должен проверить. Ка-ка-какстон так велел.
– Пусть Ка-ка-какстон и проверяет, – передразнил его О'Мара.
Он видел, как побагровело лицо Уоринга. Уоринг был худощав, молод, весьма обидчив и не очень силен. С первого же дня О'Мара только и слышал рассказы об этом лучевом операторе. Случилось так, что во время заполнения реактора горючим произошла авария, и Уоринг застрял в отсеке, недостаточно защищенном от радиации. Но он не потерял головы и, следуя инструкциям, что передавал ему по радио инженер, сумел предотвратить ядерный взрыв, угрожавший жизни всех, кто находился поблизости. Он отчетливо сознавал, что такого уровня радиации достаточно, чтобы убить его за считанные часы.
Защита, однако, оказалась более надежной, чем полагали, и Уоринг не погиб. Тем не менее этот случай для него не прошел бесследно. Он нередко терял сознание, стал заикаться, начала пошаливать нервная система, и вообще поговаривали, что у лучевого оператора появились кое-какие странности, О'Мару предупредили, что он сам их увидит и не ошибется, если постарается не обращать на ник внимания. Ведь в конце концов именно Уоринг спас их всех, и только за одно это заслуживает особого отношения. Вот почему перед Уорингом все расступались, куда бы он ни шел; ему поддавались во всех стычках, спорах и даже играх независимо от чего зависел их исход от умения или от слепой удачи, и вообще его старательно укутали в вату сентиментальной заботливости.
Глядя на побелевшие от злости губы Уоринга, на его сжатые кулаки, О'Мара улыбался. Он не давал оператору никаких послаблений.
– Зайди и взгляни, – предложил наконец О'Мара. – Делай, как тебе повелел Какстон.
Они вошли в каюту, мельком взглянули на вздрагивавшего во сне малыша и тут же повернули назад. Уоринг, заикаясь, объявил, что ему пора, и направился к шлюзу. Вообще-то он меньше заикался в последнее время, и О'Мара отлично это знал. Похоже, Уоринг боялся, как бы не зашел разговор о последней аварии.
– Подожди, – остановил его О'Мара. – У меня кончается питательная смесь. Ты не смог бы…
– С-с-сам доставай!
О'Мара в упор уставился на Уоринга, и тот смущенно отвел глаза. Тогда О'Мара спокойно сказал:
– Какстон не может требовать от меня всего сразу. Коль скоро с малыша нельзя спускать глаз, нельзя выводить его наружу даже для кормежки, то было бы преступлением с моей стороны оставить его на несколько часов. Ты должен это понимать. Одному Богу известно, что тут с ним случится, если его оставить одного. Я отвечаю за него, и поэтому настаиваю…
– Н-н-но нельзя же…
– Речь-то идет о часе-двух в перерыве между вахтами, да и то не каждый день, – резко сказал О'Мара. – Кончай хныкать. И перестань брызгать слюной, ты давно уже вырос из штанишек и пора тебе разговаривать нормально.
Уоринг судорожно втянул в себя воздух и так же, не разжимая челюстей, выдохнул.
– Это… займет… у меня… все мое свободное время… – проговорил он. – Секцию ФРОБов, где хранится их пища… послезавтра должны подсоединить к главному корпусу. Питательную смесь придется вывезти до этого.
– Видишь, как у тебя славно получается, когда ты следишь за своей речью, – ухмыльнулся О'Мара. – Ты делаешь успехи. Да, и вот ещё что: будешь сваливать питательные резервуары возле шлюза, постарайся не очень шуметь, чтобы не разбудить малыша.