Уэллс Энгус. Гнев Ашара

   — Свободной волей, — хмыкнул он, разочарованный.
   — Свободной волей, — кивнула она. — Ведь без свободной воли не может быть выбора, а без выбора не может быть истинной верности истинной цели.
   — Тепшен Лал с этим поспорил бы, — буркнул принц, недовольный, что женщина водит его кругами, снова и снова приводя к началу его смятения. — Он поспорил бы, сказав, что повиновение — это все, а как возможно повиновение без ясных наставлений и без приказов старшего?
   — Такую жизнь выбрал Тепшен Лал, — ответила Уинетт. — Я не сомневаюсь в его достоинствах. Но он с востока, а там люди, очевидно, придерживаются иных верований. Он верит в Госпожу?
   Вопрос застал Кедрина врасплох: он никогда ничего подобного не обсуждал с кьо. Но он подумал и покачал головой.
   — Вряд ли. Наверное, он уважает ее учение, но не уделяет ему большого внимания. Он верен только хозяину, которого выбрал.
   — Ты сказал: «выбрал», — подчеркнула Уинетт. — Могу я считать, что ты согласился со мной?
   Тут Кедрин не выдержал и рассмеялся, Синие глаза Сестры тоже заискрились, она опять улыбнулась. Губы у нее были полные и алые. Юноша покачал головой.
   — И ты всего лишь целительница? Ты вяжешь слова не хуже любого другого.
   — Я говорю лишь о том, что знаю. Из того, чему научилась в Эстреване. Мы все выбираем, даже если наш выбор — не выбирать. Понимаешь? Госпоже угодно, чтобы все мы стали хозяевами своей судьбы, чтобы каждая жизнь была чередой выборов. Без этого мы лишь марионетки.
   — Я буду служить Госпоже, чем могу, — подтвердил Кедрин и вновь нахмурился. — Но я был бы рад, если бы мне кое-что разъяснили.
   — Если у тебя есть вера, — пообещала ему Уинетт, — понимание придет. Ты должен делать лишь то, что считаешь правильным. Больше ничего посоветовать не могу.
   — Ты думаешь, мне надо ехать в Андурел? — спросил он напрямик. — Это выглядит почти как бегство с поля боя.
   — Не думаю, что ты принесешь больше пользы, оставшись, — Уинетт подалась вперед, и он уловил волну яблоневого аромата от ее волос. — Рикол и Фенгриф удержат крепости не хуже любого другого. Ты ведь не думаешь иначе? Опять полный оборот. Кедрин пожал плечами:
   — Я размышлял об этом, и думаю, ты права. Один-единственный воин не обеспечит победы в сражении.
   — Вот видишь? — улыбнулась она. — Ты вновь делаешь выбор. Ты мог бы остаться, Бедир тебе не воспрепятствовал бы.
   Кедрин помолчал. Она была права, его отец только советовал, оставляя окончательное решение за сыном, а сын в итоге все же склонялся к поездке на юг.
   Его осенило, что он вообще не рассматривал возможность вернуться в Твердыню Кайтина, а это опять-таки вариант свободного выбора. Юноша кивнул:
   — Похоже, что-то проясняется. — Затем добавил: — Но я все же обрадовался бы хоть какому-то намеку на то, что должен делать.
   — Увы, я не могу его тебе дать, — мимолетная печаль пробежала по ее прелестному лицу. — Возможно, ты отыщешь его в Андуреле.
   — Чем дальше, тем более очевидно, что я должен туда ехать, — признался он.
   — Верно, — согласилась Уинетт. — А на случай такого выбора я приготовила снадобья для твоего плеча. Прежде, чем доедешь, твоя рука полностью заживет.
   — Ты даже не сомневалась, что я поеду, — ахнул Кедрин, чуть негодуя, но не удержавшись от улыбки.
   — Я была уверена, что тебе это покажется самым мудрым решением, — она улыбнулась. — А учитывая, насколько у нас мало времена, я решила, что лучше подготовиться заранее. Показать, что и как?
   Он кивнул, и она поднялась плавным движением голубой волны, достала с полки сумку, подняв при этом руки так, что он не мог не засмотреться на линию упругой груди под простым ниспадающим одеянием.
   — Вот, — сказала она, доставая склянку темно-бурого стекла. — Это принимай на заре и в сумерках, пока не кончится. Применяй эту мазь ближайшие четыре дня и всякий раз меняй повязку. К тому времени плоть исцелится, и ты сможешь опять пользоваться рукой. Но избегай слишком больших мышечных усилий и показывайся любой Сестре-целительнице, которую встретишь в пути.
   Она положила в сумку лекарства и вручила ему, при этом их пальцы соприкоснулись. Кедрин боролся с искушением взять ее за руку. Вместо этого взвесил в руке сумку и улыбнулся.
   — Эти снадобья также охранят меня от колдовства Посланца?
   Лоб Уинетт омрачился при упоминании о Посланце.
   — И они, и расстояние. Здесь я всецело согласна с твоим отцом. Пока твой путь не станет тебе ясен, несомненно, мудрее всего держаться подальше от порождения Ашара.
   Кедрин кивнул, затем спросил:
   — А ты? Что ты будешь делать, когда Орда встанет у ворот?
   — Заниматься своим делом, — бесхитростно сказала она. — Я Старшая целительница Высокой Крепости. У меня хлопот хватает.
   — Высокая Крепость может пасть, — произнес Кедрин, слова с трудом сошли у него с языка. — Что тогда?
   — Тогда, вероятно, варвары убьют меня, — ответила она с фатализмом, достойным Тепшена Лала.
   — Мне бы этого не хотелось, — вспыхнув, промямлил Кедрин.
   — И мне, — откликнулась Уинетт, прежде чем он сказал что-то еще. — Но я не могу уйти оттуда, где нужны мои умения, поэтому я сделала такой выбор.
   — Надеюсь, войска короля Дарра прибудут до того, как случится худшее, — пробубнил он.
   — Я тоже, — улыбнулась Уинетт. Затем махнула рукой в сторону стола с бумагами. — Но пока суд да дело, мне надо готовиться, так что нам, наверное, следует проститься.
   — Я бы хотел, — Кедрин запнулся, боясь оскорбить ее, но не смог умолчать о своих чувствах, — чтобы… о, если бы ты не носила это голубое… тогда возможно…
   — Но я его ношу. Я его выбрала, — Уинетт с теплом и пониманием заглянула в его глаза. — Но, будь все иначе… Что же, ты очень красивый мужчина, принц Кедрин. Сверху донизу.
   Он почувствовал, как жар поднимается из его горла, чтобы поглотить лицо, затем увидел ее улыбку и начал давиться смехом. И подумал, а не знак ли это наступления зрелости? Он способен наиучтивейшим образом поклониться, совершив положенное прощание так, что это, без сомнения, восхитило бы Сестру Льяссу. И еще подумал, покидая мирные больничные покои, где правили Сестры-целительницы, сколько еще раз ему потребуется попрощаться, прежде чем жизнь опять пойдет своим чередом? Если она вообще куда-то пойдет.
   Он отнес сумку к себе и сложил среди своего имущества. Лук и колчан лежали на месте, как прежде. И меч, который он еще не пускал в дело. Приготовлена чистая одежда для путешествия по Идре: нижнее белье и три рубашки. На верхней, сделанной из мягкой кожи, — герб Тамура. Штаны, сапоги с прошитыми жесткой бечевой кожаными подошвами, чтобы лучше удерживаться на палубе, а также плащ, отстиранный дочиста после ночей, проведенных на земле в Белтреване. Кедрин нашел свой пояс с кинжалом и после нескольких попыток сумел закрепить его на талии. Вынул длинный тамурский кинжал. Наточенная сталь гибельно-ярко полыхала на солнце, заполнившем теперь ущелье Идре и льющимся в высокое окно, словно бросая вызов маячившей на севере тьме. Он осматривал оружие, вспоминая уроки фехтования, полученные у Тепшена Лала: одним кинжалом или в паре с мечом. Гибельная красота оружия была предельно практична: лезвие с долой, заточенное с обеих сторон, плоская гарда, защищающая руку владельца и слегка выгнутая, чтобы можно было зацепить и выкрутить кинжал противника; рукоять крест-накрест оплетена ремнями, чтобы прочнее сидела в руке, а яблоко достаточно тяжелое, чтобы нанести оглушающий удар. Он вернул клинок в простые кожаные ножны, думая о словах Уинетт и обещая себе приложить все усилия, чтобы придерживаться ее совета: как и кинжал, он останется в ножнах, пока не поймет, что пришла пора.
   Он приблизился к окну в дальней стене и выглянул посмотреть на Идре. Ропот реки по-прежнему наполнял тишину, но теперь внизу была видна вода, над ней не больше поднимался туман. Огромная сине-серебряная лента тянулась вдоль ущелья, точно артерия, пульсируя и гоня кровь к сердцу Трех Королевств. Над ней вздымались стены Высокой Крепости, там сновали солдаты, проверяя состояние катапульт и баллист, пока другие подносили к орудиям боеприпасы: большие камни и кожаные мешки с зажигательной смесью. Через ущелье он видел частые вспышки на сторожевой башне Низкой Крепости: оттуда летели послания сюда, на западный берег. Кедрин обмер при мысли, что сделали бы огромные линзы, если направить их на реку. Или, как предположил Браннок, это только прибавило бы силы огненному Посланцу?
   Ему еще так много надо узнать, а времени на поиск ответов, кажется, так мало. Он вздохнул и в нетерпении направился к отцу.
   Бедир с нахмуренным лицом сидел за грубым столом с пером в руке, склонившись над листом желтого пергамента. Когда вошел сын, он поднял глаза, измученно улыбнувшись.
   — Я пишу письмо твоей матери. Добавить что-нибудь от тебя?
   — Что она у меня в сердце, что ей не следует обо мне беспокоиться и что я исполню все, о чем бы ни попросила меня Госпожа… — он подумал немного и добавил: — Передай, что мне не хватает ее, отец.
   Бедир кивнул, и перо опять замелькало. Кедрин увидел, что отец слишком занят, и решил найти развлечение где-нибудь в другом месте. Когда он повернулся, чтобы уйти, Бедир сказал:
   — Тепшен готовится к отбытию. Ты найдешь его на конном дворе.
   Дверь захлопнулась, точно поставленная в конце предложения точка. Кедрин с перевязанной рукой неловко заспешил вдоль прохода, забыв о достоинстве принца. Это так похоже на Тепшена Лала: удалиться, не прощаясь. И вовсе не значило, что кьо черств — просто он ставил долг превыше всего остального, и теперь считал главной своей задачей попасть в Твердыню Кайтина как можно скорее.
   Кедрин с топотом пронесся вниз по винтовой лестнице, попадая то в свет, падающий из узких бойниц, то в тень между ними, и вдруг сообразил, что письмо, которое пишет отец, должно быть вручено кьо, и, стало быть, Тепшен до тех пор не уедет. И все-таки принц пожелал, чтобы ему хватило времени как следует попрощаться с учителем, ибо в голову пришла мысль, что они с Тепшеном могут не встретиться длительное время. Или вообще не увидятся больше.
   Он, запыхавшись, извинился перед капитаном стрелков, которого чуть не сбил с ног, метнувшись сквозь дверь на галерею, и поспешил вдоль длинного ряда колонн, расслышав, как капитан что-то пробурчал насчет принцев и гордости. После этого Кедрин стал несколько осторожней, пробираясь меж людей, наполнивших Высокую Крепость, точно деловитые рабочие муравьи.
   Конюшни примыкали к скальной стене, которая образовывала западную границу крепости, это были длинные строения с черепичными крышами, пахнущие сеном и добрым животным теплом. Манеж с утоптанной землей располагался перед крытыми стойлами, окруженный амбарами и жилищами конюхов. Последние соединяла галерея, позволявшая попасть во двор, и Кедрин заспешил по ней к дальним воротам. Там стоял Тепшен Лал, глядя, как тамурский конный отряд седлает скакунов. Его высокий чалый мерин уже был готов в путь. Кьо снял пестрые кожи, которые носил в лесу, и опять нарядился в тамурское платье для верховой езды, длинный меч висел на перевязи через плечо, руки в перчатках уцепились за пояс. Он обернулся, и юноша стал приближаться, замедляя шаг, ибо помнил, какое значение придает кьо правильному поведению.
   — Ты уже готов отправиться в путь, — не зная, что сказать, заметил Кедрин.
   Тепшен кивнул. Легкая улыбка тронула его губы.
   — И ты бы уехал, даже не попрощавшись? — укорил его принц.
   — Я знал, что ты придешь, — спокойно возразил кьо. — Если только этому не помещает долг.
   — Нет долга важнее, чем прощание с тобой, — отозвался Кедрин, вышучивая правила учтивости, — и молю Госпожу, чтобы она хранила тебя в пути.
   — Спасибо, — Тепшен благодарно наклонил голову. — Я тоже молю богов, в которых ты веришь, с благосклонностью следить за твоим странствием.
   Кедрин поблагодарил его за это, затем, вспомнив беседу с Уинетт, спросил:
   — Тепшен, ты веришь в Госпожу? Ты веришь в Книгу?
   Кьо всмотрелся в лицо юноши и пожал пленами.
   — Я верю, что в Книге много разумного. Я верю, что она помогает найти дорогу. И это хорошо. Что же до Госпожи, то не знаю.
   — Но если ты не веришь в Госпожу, — нахмурился Кедрин, — как ты можешь верить в Ашара?
   — А я верю в Ашара? — невинно спросил кьо.
   — А как же? — поразился принц. — Чем же еще объяснить сплочение Орды? И то, что я видел в Белтреване?
   — Я верю в волшебство, — сказал Тепшен Лал. — Я верю, что ты видел в лесу нечто, чего не распознали мои глаза. Это не подтверждает существования Ашара.
   — Но… — начал Кедрин и заставил себя умолкнуть, едва Тепшен поднял руку.
   — Кедрин, я знаю тебя с тех пор, как ты лежал в пеленках, с тех пор, когда еще не знал твоего отца. Вы оба верите в Госпожу, а поэтому и в Ашара, и я уважаю ваши верования, как должен уважать веру любого честного человека, даже если не разделяю ее. Я непреклонно верю в себя и в мой меч, оба мы в твоем распоряжении. Этого достаточно?
   — Да, — кивнул принц. — Но раз уж я избран Госпожой, мне бы помогло знание, что ты тоже ее почитаешь.
   По темному облачку, которое скользнуло через гладкий желтый лоб, он понял, что Тепшен не посвящен в его тайну, и вспыхнул в смущении при мысли, что такому человеку, для него столь же близкому, как и родной отец, все же до конца не доверяют.
   — Тебе должны были сказать! — воскликнул он.
   — Это не важно, — пробормотал Тепшен. — Будь важно, твоей отец мне бы сказал.
   Кедрин покачал головой и взахлеб выдал все, что касалось писания Алварии и его сомнений.
   — Я надеялся, что ты дашь мне совет, — заключил он.
   Тепшен Лал потянулся и сбросил с ножен ремень так, что меч скользнул к его талии: так ему было удобней в бою.
   — Меч, — сказал он, гладя правой рукой рукоять в ромбовидных узорах, точно влюбленный свою милую, — это полоса металла, которая покоится в ножнах. Если только, — клинок воина ярко вспыхнул, взлетев вверх, прочертив дугу и опустившись так скоро, что в воздухе расплылось мерцание, завершившееся тем, что острие нацелилось в живот Кедрина, — он не обнажен. Насколько он полезен, зависит от искусства меченосца. Это искусство зависит от природного дарования и от выучки меченосца. Ты стал бы кьо в моей стране.
   То была высшая похвала, какую когда-либо слышал Кедрин, и она вызвала признательную улыбку, которая медленно угасла, когда до принца дошел сокровенный смысл слов.
   — Я был твоим учителем во многих науках, — продолжал Тепшен, его клинок с той же ловкостью скользнул обратно в ножны, — но в других я не могу направлять тебя, и ты должен обращаться к своей вере.
   — Ты говоришь, что я должен ехать в Андурел, — пролепетал Кедрин, его сомнения отступили, хотя и не развеялись, — то же говорили Уинетт и мой отец.
   — Ты вполне можешь оказаться тем, о ком написано, — кивнул Тепшен, — но, как и прекрасный меч, заточенный для боя, ты нуждаешься в руках кьо, чтобы тебя хорошо применили.
   — А Община Сестер может оказаться этим кьо?
   — Может, — Тепшен улыбнулся. — Или же ты сам найдешь свой путь. Но думаю, Андурел направит твои стопы по верной тропе.
   — Спасибо тебе, учитель, — Кедрин с благодарностью поклонился, как принято на Востоке и как его учил Тепшен. — Я поеду на восток с легким сердцем, зная, что ты считаешь это разумным.
   — Я рад, что сумел облегчить твое бремя, — отозвался наставник с равной учтивостью. — И если эту ношу можно еще немного облегчить, то знай, что я буду мертв, прежде чем случится беда с Тамуром или твоей матерью.
   Кедрин кивнул, чувствуя, что вновь обретенное мужество вот-вот отступит перед детскими слезами. Он положил руку на плечо Тепшену, прижав невысокого воина к своей груди, благодарный за ответное объятие.
   — Ищи совета у своего отца, — напомнил Тепшен, когда они разомкнули руки, — и в своем сердце. Не ошибешься.
   — Хорошо, — пообещал Кедрин.
   Прерывистый кашель эхом пролетел по проходу. Оба они обернулись и увидели приближающегося Бедира с кожаным кошелем, запечатанным тамурской печатью.
   — Передашь это Ирле, — сказал он Тепшену. — В письме объясняется обстановка и подтверждаются твои полномочия говорить от моего имени. Отошли письма Сестрам в Эстреван как можно быстрее. И, старый друг, береги себя. Ты нужен Тамуру.
   Лал взял кошель и сунул за пазуху. Бедир протянул руку, кьо пожал ее, задержав раскосые глаза на лице Бедира.
   — Мы встретимся снова, — сказал он. — Где-нибудь.
   Затем повернулся кругом и велел ожидающим тамурцам садиться на коней. Сам поспешно вскочил в седло и поднял руку в прощальном жесте. Пока кавалькада с цокотом удалялась по мощеному тоннелю, Кедрин раздумывал: действительно ли он увидел в гагатовых глазах блеск влаги, или же это просто было отражение солнечного света?
   Конный двор опустел и затих.
   — Прекрасный человек, — заметил Бедир.
   — Еще бы, — согласился сын.
   Они вместе двинулись по проходу, бросив последний взгляд в спины тамурцев, выезжающих через южные ворота.
   — А как там Браннок? — спросил Кедрин, подумав, что не прочь поговорить с недавно назначенным «командиром вспомогательных сил», прежде чем бывший отщепенец ускользнет.
   — Считает деньги, — Бедир улыбнулся, добавил при виде разочарования на лице сына: — Он сказал, что, к сожалению, не все его собратья любят свою страну так, как он, и что кошелек, который я ему обещал, может пригодиться, чтобы обеспечить их верность.
   Кедрин кивнул, счастливый, что его доверие Бранноку не рухнуло, и пошел с Бедиром в сокровищницу.
   Браннок улыбался во всю пасть, следя, как угрюмый вояка, не скрывая неодобрения, сыплет монеты в увесистую суму.
   — Вот уж не думал, что мне перепадет золотишко из Высокой Крепости, — заметил Браннок, когда казначей объявил, что это все.
   — Распоряжайся деньгами с умом, — сказал Бедир, улыбаясь в ответ.
   — Обещаю, — торжественно произнес Браннок. — Как обещаю и свою верность.
   — Она дороже золота, — искренне проговорил Бедир. — Королевствам как никогда нужны надежные люди.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

 
   Борс возвращался к Большому Становищу с меньшим рвением, чем покидал его. Упоение скачкой прошло — как и из-за того, что он все больше привыкал к скакуну, так и потому, что предстоящая встреча с Тозом его тревожила. Посланник услышит, что убить жертву не удалось. Правда, воин напоминал себе, что говорил кудесник — если убить не получится, то юношу достаточно лишь ранить. Но это мало утешало Борса: Тоз и в лучшие времена был не из тех, кто легко прощает неудачи, а теперь его настроение с каждым днем становится все более странным, и воин начал бояться потерять не только свою жизнь, но и — что еще хуже — свою душу.
   Во имя Ашара! Как его сумел заметить этот отступник-проводник? Стрела Борса вылетела и помчалась к цели, но чудной узкоглазый человечек двигался быстрее, чем положено любому смертному. Хорошо, что Борсу хотя бы удалось достать стрелой юного воина. Возможно, рана принесет ему смерть… Но как поведет себя Тоз? Примет ли известие, что юноша всего лишь ранен, спокойно или рассердится?
   Борс ехал с тяжелым сердцем, не раз и не два он подумывал, не повернуть ли, чтобы затеряться в лесах. Может, Тоз его и не найдет; может, Посланец слишком занят делами Орды, чтобы беспокоиться из-за одного незадачливого дротта. Нет, Тоз не из тех, кто прощает или забывает. И Борс продолжал ехать на север, хотя и не больно торопился, а недобрые предчувствия росли по мере того, как он приближался к Становищу. Воин решил, что мало смысла придумывать отговорки: Тоз вперит в него свой кровавый взгляд и силой вытянет нужные сведения. А о том, что случится позже, и думать не хотелось. Лучше правдиво доложить обо всем и довериться удаче в надежде, что чародей не рассердится.
   Приняв такое решение, он решительно направил коня к Становищу Орды, как воин к полю битвы, с которого вряд ли удастся уйти живым.
   Становище замаячило впереди в полдень. Он предполагал добраться быстрее, ведь Орда двигалась на юг. Но оказалось, что она оставалась на прежнем месте те несколько дней, пока он отсутствовал. Борс задумался: ждали его возвращения или решения Нилока Яррума, как действовать дальше? Он придержал коня на вершине холма, хотя тот тихо ржал, почувствовав близость встречи с собратьями. Но Борс хотел прежде обозреть, что же происходит внизу, в долине.
   Главный костер все еще пылал в центре, а жилища стояли рядами, но шесты мира уже убрали. Раз он не замечает признаков распри, значит, соглашение достигнуто, и Нилок Яррум признан как хеф-Улан всей Орды.
   В небе над головой было черно от ворон, после чистоты и свежести душистого леса ему в ноздри ударила смесь тяжелых запахов из долины: дыма костров, людского пота, нечистот и отбросов, за которые дрались тысячи собак, добавляя свой смрад к общему зловонию. Казалось странным, что он не замечал этого зловония раньше. И еще более странным было то, что он не увидел помостов с жертвами, которым вырезали орла. Борс обеспокоенно пришпорил жеребца и поехал вниз по склону.
   Он приближался к шебангам, когда раздался предостерегающий крик и неожиданно прозвучало его имя. Борс видел, как глазеют на него люди, когда он проезжает мимо, но многие пытались избежать его взгляда, когда он на них смотрел. Затем некто знакомый преградил ему дорогу, сверкая доспехами на полуденном солнце.
   — Борс, — произнес Дьюан, — сойди с этого краденого коня и следуй за мной.
   Борс вытаращился на бар-Оффу, силясь что-то разглядеть за нащечниками и личиной шлема. Дьюан подал знак, и еще два гехримита выступили вперед. Один выхватил поводья из неожиданно ослабевшей руки Борса, другой занес тупой конец копья, чтобы выбить всадника из седла. Борс спешился, прежде чем удар достиг цели, и встал лицом к Дьюану.
   — Я ездил по делу Посланца, — вознегодовал он. — Тоз велел мне взять коня.
   — А я здесь по делу хеф-Улана, — объявил Дьюан, добавив негромко, чтоб услышал только Борс: — Прости, старый друг, но у меня нет выбора.
   Борс в смятении покачал головой, едва чувствуя, как его подталкивают в спину копьем. Дьюан повернулся кругом и пошел мимо шатров во внутренний крут, где стояли жилища Уланов. Борс тупо шел следом, не понимая, что творится, и с надеждой взирая на темную палатку Тоза. Он непрерывно твердил, что исполнял приказ Посланца и что тот, разумеется, должен был… или еще объяснит…
   Дьюан, однако, и ухом не вел, а гехримиты шагали за ним молча и бесстрастно, как живые мертвецы, ведя Борса, как вели бы к мяснику упирающегося кабана. Страх нарастал по мере приближения к жилищу Нилока Яррума, и Борс почти не сомневался, что слышит издевательский смешок, исходящий из челюстей выбеленного черепа Мерака. Дьюан задержался перед занавесом из бычьей кожи и прокричал имя хеф-Улана. Борс дико озирался, но только и видел, что глядящие со всех сторон любопытные глаза, безразличные к его участи. Он не обнаружил и признаков присутствия Тоза или подмоги. Хриплый крик изнутри шебанга велел гехримитам ввести его. Обезоружив, его пропихнули через вход в прихожую, и он растерянно заморгал, привыкая к полутьме. Нилок Яррум раскинулся посреди шатра на резном стуле из дерева и кости, он тянул темное пиво из оправленного в серебро рога. Баландир сидел слева от него, Вран — справа, Дариен Гримардский и Имрат Вистрийский — чуть дальше за столом. Воздух был тяжелым от дыма и пролитого пива, оставшиеся без присмотра факелы чадили, наполняя покой скорее тенью, чем светом, во взгляде покрасневших глаз, вперившихся в Борса, чувствовалось действие грибов, наполнявших резную деревянную чашу посреди стола.
   — Оставьте нас, — приказал Нилок, знаком веля Дьюану и его людям выйти из шатра.
   Борс ощутил, как холодный пот сбегает по его позвоночнику, страх крепкими пальцами вцепился в желудок, вызывая желание помочиться. Он сопротивлялся ему как мог, сомкнув колени, порывавшиеся задрожать. А хеф-Улан жег его взглядом, словно просматривая в его теле очертания орла.
   — Значит, ты решил взять моего коня, — голос Нилока звучал хрипло из-за воздействия пива и грибов, слова раздавались невнятно. — Ты посмел взять моего коня.
   Борс открыл пересохший рот, чтобы возразить, чтобы объяснить, но Нилок в нетерпении дернул рукой, и пиво разлилось по столу. И Борс решил, что разумнее всего молчать.
   — Воин, — сообщил Нилок Уланам. — Ничтожный воин украл коня хеф-Улана. Какое наказание он заслужил?
   — Орла, — сказал Вран так поспешно, что Борс, несмотря на страх, вспомнил, как ят смотрел на Сулью. — Не меньше.
   Баландир нетерпеливо крякнул, потянувшись через стол, выудил из чаши гриб и, шумно жуя, промямлил:
   — Мы прикончим его, если ты желаешь, но давай сделаем это побыстрее.
   — Ага, — мрачно сказал Имрат, чем-то раздосадованный и утративший терпение. — Мой народ начал волноваться.
   — И мой, — добавил Дариен, ударив для выразительности кулаком по столешнице. — Орда собралась, Яррум. Пора выступать, не задерживаясь из-за всяких мелочей.
   — Кража моего коня не мелочь, Гримард, — сердито огрызнулся Нилок, попытавшись выпрямиться. — Я хеф-Улан Орды. Как я поведу Орду без коня?
   Дариен обратил к Нилоку лицо, пылающее от ярости и действия грибов, его правая рука упала на рукоять кинжала, и на миг Борсу показалось, что тот набросится на хеф-Улана, но он вновь овладел собой и пробормотал: