Он ударил ладонью по столу.
– Думай, что говоришь! Никто не просил тебя и твоего хитрожопого друга приезжать сюда и провоцировать неприятности...
– Какие неприятности? Мы немного поездили по городу и поговорили всего с одной женщиной, чей муж просил нас приехать сюда. Так о каких неприятностях вы говорите?
Но он снова взял себя в руки.
– О том промежутке времени, когда ты выходил за гамбургерами и кофе, – сказал он. – Ты сказал, во сколько ты ушел?
– Точно не знаю. Около пяти часов.
– А во сколько вернулся?
– Я полагаю, через четверть часа. Я отсутствовал не более пятнадцати минут.
– Точно ты не знаешь, сколько именно?
– Нет.
– Но в то же время ты точно знаешь, что это заняло пятнадцать минут.
– Около пятнадцати минут.
– Двадцать минут?
Я пожал плечами, не видя в этом большой разницы – пятнадцать или двадцать минут. Мое раздражение нарастало.
– Может быть.
– Может быть, полчаса?
– Нет, не так долго. Я уже вам сказал, около пятнадцати минут.
– Ты ходил пешком?
– Нет, на машине.
– Когда ты ушел, было пять часов.
– Да.
– Точно?
– Откуда я знаю? Около пяти, это все, что я знаю.
– К твоему сведению, – сказал он, – ты точно так же мог выйти и в половине шестого, вместо пяти, и не возвращаться до шести. Не так ли?
– Нет, когда я ушел, было около пяти, и около пяти пятнадцати я вернулся назад.
– М-м-м. Какой револьвер у этого Килли?
– Я вообще не знаю, есть ли у него револьвер.
– Ты никогда его не видел?
– Нет.
– Он просто говорил тебе об этом.
– Он ничего не говорил об этом.
– Тогда откуда у тебя представление о том, что он у него есть?
Я собирался ответить. Но заставил себя ухмыльнуться.
– Вы заочно изучили курс психологии, не так ли? Это вы подали мне идею, что у него есть револьвер. Вы принимаете меня за одного из ваших местных простачков.
– Все люди здесь простачки, не так ли?
– Пока я встречал только таких. На этот раз он не впал в ярость. Вместо этого он улыбнулся и сказал:
– Ты смышленый парень, образованный. Скажи мне, почему тюрьму называют “холодильник”?
– Не знаю. Ну, так почему, мистер Собеседник, тюрьму называют “холодильник”?
Но и эта моя издевка не взбесила его.
– Потому что она дает умникам возможность остыть. А тебе это как раз и требуется. – Он взглянул на Джерри. – Лучше отведи его ненадолго наверх, – сказал он.
– Я имею право на телефонный звонок! – закричал я.
– Да, я знаю, но телефон не работает.
Джерри подскочил ко мне сзади и уже протянул руку, готовясь схватить меня. Я оттолкнул его руку и встал. Он был примерно на дюйм выше и фунтов на тридцать тяжелее меня. К тому же по виду он был драчун и скандалист, а я таковым не был и никогда не буду, но я искренне верил в то, что сказал ему:
– Только дотроньтесь до меня, и вашему другу придется отцеплять меня от вас.
Джерри засмеялся в ответ, глядя сквозь меня на пожилого полицейского.
– Вспыльчив как порох, не так ли?
– Я заметил это.
Он кивнул, усмехнулся и попятился, чтобы пропустить меня к двери.
– Ладно, ваше высочество, – сказал он. – Ведите себя хорошо, и у меня не будет ни малейших причин дотрагиваться до вашей нежной белой кожи. – Он распахнул дверь и насмешливо поклонился, пропуская меня в коридор. – Сюда, – сказал он. – Будьте добры.
Глава 6
Глава 7
– Думай, что говоришь! Никто не просил тебя и твоего хитрожопого друга приезжать сюда и провоцировать неприятности...
– Какие неприятности? Мы немного поездили по городу и поговорили всего с одной женщиной, чей муж просил нас приехать сюда. Так о каких неприятностях вы говорите?
Но он снова взял себя в руки.
– О том промежутке времени, когда ты выходил за гамбургерами и кофе, – сказал он. – Ты сказал, во сколько ты ушел?
– Точно не знаю. Около пяти часов.
– А во сколько вернулся?
– Я полагаю, через четверть часа. Я отсутствовал не более пятнадцати минут.
– Точно ты не знаешь, сколько именно?
– Нет.
– Но в то же время ты точно знаешь, что это заняло пятнадцать минут.
– Около пятнадцати минут.
– Двадцать минут?
Я пожал плечами, не видя в этом большой разницы – пятнадцать или двадцать минут. Мое раздражение нарастало.
– Может быть.
– Может быть, полчаса?
– Нет, не так долго. Я уже вам сказал, около пятнадцати минут.
– Ты ходил пешком?
– Нет, на машине.
– Когда ты ушел, было пять часов.
– Да.
– Точно?
– Откуда я знаю? Около пяти, это все, что я знаю.
– К твоему сведению, – сказал он, – ты точно так же мог выйти и в половине шестого, вместо пяти, и не возвращаться до шести. Не так ли?
– Нет, когда я ушел, было около пяти, и около пяти пятнадцати я вернулся назад.
– М-м-м. Какой револьвер у этого Килли?
– Я вообще не знаю, есть ли у него револьвер.
– Ты никогда его не видел?
– Нет.
– Он просто говорил тебе об этом.
– Он ничего не говорил об этом.
– Тогда откуда у тебя представление о том, что он у него есть?
Я собирался ответить. Но заставил себя ухмыльнуться.
– Вы заочно изучили курс психологии, не так ли? Это вы подали мне идею, что у него есть револьвер. Вы принимаете меня за одного из ваших местных простачков.
– Все люди здесь простачки, не так ли?
– Пока я встречал только таких. На этот раз он не впал в ярость. Вместо этого он улыбнулся и сказал:
– Ты смышленый парень, образованный. Скажи мне, почему тюрьму называют “холодильник”?
– Не знаю. Ну, так почему, мистер Собеседник, тюрьму называют “холодильник”?
Но и эта моя издевка не взбесила его.
– Потому что она дает умникам возможность остыть. А тебе это как раз и требуется. – Он взглянул на Джерри. – Лучше отведи его ненадолго наверх, – сказал он.
– Я имею право на телефонный звонок! – закричал я.
– Да, я знаю, но телефон не работает.
Джерри подскочил ко мне сзади и уже протянул руку, готовясь схватить меня. Я оттолкнул его руку и встал. Он был примерно на дюйм выше и фунтов на тридцать тяжелее меня. К тому же по виду он был драчун и скандалист, а я таковым не был и никогда не буду, но я искренне верил в то, что сказал ему:
– Только дотроньтесь до меня, и вашему другу придется отцеплять меня от вас.
Джерри засмеялся в ответ, глядя сквозь меня на пожилого полицейского.
– Вспыльчив как порох, не так ли?
– Я заметил это.
Он кивнул, усмехнулся и попятился, чтобы пропустить меня к двери.
– Ладно, ваше высочество, – сказал он. – Ведите себя хорошо, и у меня не будет ни малейших причин дотрагиваться до вашей нежной белой кожи. – Он распахнул дверь и насмешливо поклонился, пропуская меня в коридор. – Сюда, – сказал он. – Будьте добры.
Глава 6
Третий этаж этого здания попросту не поддается описанию. Представьте себе старое здание вроде этого. Если убрать на целом этаже все внутренние стены и перегородки, у вас получится огромное пространство в виде прямоугольника, замкнутое во внешних стенах. Внутри этого прямоугольника сооружается металлическая коробка, нижним и верхним основанием которой служат перекрытия здания, а стены примерно на три фута ниже внешней стены здания. Таким образом, вокруг коробки получается своеобразный коридор. Одна стена коробки сооружается из вертикальных металлических прутьев, чем обеспечивается свободный доступ туда воздуха, а в противоположной стене имеется металлическая дверь с маленьким окошком из армированного стекла на уровне глаз. Внутри коробка расчленена металлическими же перегородками на множество ячеек. Все это кое-как окрашено серой эмалью. Получилась тюрьма.
Прямо перед дверью, ведущей в эту коробку, стоял стол, и за ним сидел дежурный в униформе. Джерри сказал ему что-то скабрезное про меня, и он достал из ящика стола большой пакет из плотной бумаги и велел мне положить в него все имеющиеся при мне ценности, а также ремень и шнурки. Единственной ценностью у меня был мой бумажник. Я вернул дежурному пакет, но Джерри поспешил добавить:
– Очки тоже. Не хватало еще, чтобы он разбил их и порезался.
– Точно, – ответил дежурный.
– Мне нужны очки, – сказал я и вцепился в них правой рукой. Я почувствовал, как меня охватывает паника.
– Здесь они не понадобятся, – сказал Джерри. – Здесь нечего рассматривать.
– Давай, давай, – поторопил меня дежурный. Я снял очки и отдал их ему. Он положил их в пакет. Затем спросил мою фамилию и написал ее на клапане пакета, после чего вместе с Джерри повел меня в эту коробку. Они поместили меня во вторую камеру справа от входа и ушли.
У меня очень плохое зрение, шесть диоптрий в правом глазу и восемь в левом. Некоторое время я стоял, моргая и щурясь, около металлических прутьев, стараясь понять, куда я попал. Стены здесь были металлические, железная койка была прикована цепями к потолку. Здесь же находился маленький грязный умывальник и маленький грязный унитаз. Одна из стен камеры, решетчатая, была обращена внутрь помещения, так что мне были видны шесть камер на противоположной от меня стороне. Камера непосредственно напротив моей была пуста, но мне удалось и без очков разглядеть, хотя и не очень четко, окошко на внешней стене камеры.
Некоторое время спустя, когда я свыкся с мыслью о своем заточении, мне надоело стоять у решетки, и я сел на койку. Она была застелена тонким армейским одеялом, жестким на ощупь.
У меня никогда не было неприятностей с законом, ни дома, ни в армии, ни в колледже. По-видимому, я не попадал в неприятности не из-за боязни последствий, но из-за моей естественной нерасположенности к этому. Можете назвать это “моралью наоборот”. Я никогда не был склонен совершать поступки, чреватые арестом и заключением. И в этом отношении мои взгляды и поведение не претерпели изменений. Однако я оказался в тюремной камере, осмеянный и запуганный, лишенный даже возможности видеть, что происходит вокруг.
Неужели все это происходит наяву? Неужели злобная сила, скрывающаяся под значком полицейского, способна вырваться наружу и сокрушить любого, ни в чем не повинного человека? Оказывается, я все время жил в этом мире, но просто по счастливой случайности не сталкивался с его злом.
Почему-то, оставшись без очков, я чувствовал себя сонным и вялым. Мои нервы были напряжены от того, что со мной случилось, и от того, что еще могло случиться, но сонливость победила, и некоторое время спустя я вытянулся на железной койке и закрыл глаза.
Я не собирался спать. Но заснул и проснулся, когда кто-то начал грубо меня трясти. И услышал донесшийся как бы издалека голос Джерри.
– Осторожно, Кларенс, он не любит, когда до него дотрагиваются.
– Тем хуже для него. Давай, давай, поднимайся. Я вскочил с койки, стараясь встряхнуть онемевшее тело. Я щурился от желтого, тусклого света лампочки у меня над головой. Стоявший у решетки снаружи Джерри сказал:
– Маленький лорд Фаунтлерой, капитан Уиллик хочет опять с вами побеседовать.
Я шатаясь вышел из камеры и послушно пошел за ним.
Кларенс тащился сзади. Мой сон был тяжелым, и потная одежда липла к телу, а в голове шумело.
Мы снова спустились вниз, прошли по уже знакомому мне коридору и вошли в комнату с голубым линолеумом на полу. Уже знакомый мне пожилой полицейский – по-видимому, это и был капитан Уиллик, – как и тогда, сидел за столом, а лампочка, свисавшая с потолка, ярко горела, заливая комнату ярким светом. В комнате находились и другие люди, но, поскольку я был без очков, я не мог разглядеть их лица, я различал лишь их смутные очертания, подобные теням на фоне стены.
– Идите сюда, Стендиш, садитесь, – сказал капитан Уиллик.
Я подошел к столу, но не рассчитал и ударился коленями о стул, когда обходил его, чтобы сесть. Я сел, потирая колено, и Уиллик спросил:
– Где его очки?
– Вместе с другими ценными вещами, – ответил Джерри.
– Принесите их. – Всего два слова, но их тон и манера удивили меня. Они были произнесены нехотя и с какой-то затаенной злостью, которая, казалось, была обращена не на меня, и не Джерри, и вообще ни на кого бы то ни было, а на него самого. Впервые мне пришла мысль, что капитану Уиллику не нравится то, что он сам и его команда делают со мной, и это меня удивило. Я внимательно посмотрел на него, стараясь как можно яснее разглядеть выражение его лица. Но не смог и подумал, что это не имеет значения. Его лицо его не выдаст. Если бы на мне были очки, если бы мое зрение было таким же хорошим, как мой слух, если бы я не так сильно зависел от моей способности слышать, я, возможно, вообще не смог бы уловить малейшие нюансы в его голосе.
"Но если ему не нравится то, что он делает, почему бы ему не покончить с этим”, – недоумевал я, но ответа не находил. И потому решил спросить его самого:
– Зачем вы делаете то, что вам самому не нравится? Он ответил быстро и сердито:
– Замолчи! С меня достаточно всей этой самоуверенной нахальной чуши!
– Но я не собирался... Спокойный голос из угла произнес:
– Лучше помолчи, парень.
И это прозвучало как дружеский совет. Я не узнал этот голос и не мог понять, кто говорил, но я послушался совета. Этот капитан Уиллик был очень раздражительный, возможно, потому, что ему не нравилось то, что он делал, и самое лучшее для меня – помалкивать. Капитан был прав: за время, проведенное в “холодильнике”, мой пыл охладился. Я продолжал чувствовать, что со мной обращаются несправедливо, но уже не верил, что способен что-нибудь изменить крикливыми заявлениями. В конце концов все уладится; негодяи устанут от меня, отпустят и начнут охотиться за очередной жертвой.
Мы молча ждали, когда вернется Джерри с моими очками. Я надел их и некоторое время моргал, пока глаза не привыкли и стали различать лица людей и окружающие предметы. Теперь я увидел, что у стены стояли трое: тот, который ворвался тогда к нам в номер вместе с Джерри и капитаном Уилликом, и еще двое, скроенные по тому же шаблону. У всех у них были расстегнуты пиджаки и криво повязаны галстуки, и все они держали руки в карманах.
Перед капитаном Уилликом на столе лежала стопка бумаг, сколотых вместе. Он мрачно вперился в верхний листок, но тут же перевел взгляд на меня:
– Ну, теперь ты намерен отвечать на вопросы? У меня вертелся на языке грубый ответ, но я сдержался и спокойно ответил:
– Да.
– Хорошо. Тогда расскажи, как ты первый раз встретился с Чарлзом Гамильтоном.
– Я вам уже отвечал на этот вопрос. Я никогда его не видел.
– Вообще никогда?
– Да.
– М-м-м. А когда Килли впервые встретился с ним, тебе известно?
Казалось, он снова хочет довести меня до бешенства, но я решил не поддаваться и сказал:
– Он тоже никогда с ним не встречался.
– Ты в этом уверен?
– Да.
– Это он сказал тебе, что никогда не встречался с Чарлзом Гамильтоном?
– Он сказал, что мы встретимся с ним впервые.
– Так длинно?
– Я не помню точно, как именно он сказал, но смысл был именно такой.
– Ты сказал, что, когда вернулся в мотель в шесть часов, Килли был на месте?
– Я вернулся в четверть шестого, и он был на месте.
– Выходил ли он до того, как ты пошел за гамбургерами?
– Тогда это могло произойти только позже, – сказал я. Я не знал, что Уолтер вообще куда-то выходил. И тут, с опозданием, я понял, что это был один из провокационных вопросов, а Уолтер никуда не выходил и не должен был выходить, потому что ждал Гамильтона.
Но Уиллик, по всей видимости, не обратил никакого внимания на мой ответ. Он только сказал:
– И никто из вас не выходил с того момента, как ты вернулся, до того, как появились мы, верно?
– Верно.
– А когда раньше в течение дня ты был с Килли, ты не навещал никого, кроме миссис Гамильтон, верно?
– Верно.
– К кому он ходил, пока ты отлучался?
– Ни к кому.
Уиллик посмотрел на меня, притворившись удивленным:
– Тогда куда же он ходил?
– Никуда.
– Ты сказал, что он выходил, пока тебя не было.
– Нет.
– Ты этого не говорил?
– Нет.
– Я готов поклясться, что ты так сказал. – Он поглядел на типов, стоявших у стены. – Не так ли, вам ведь тоже так послышалось, парни?
Они все дружно согласились, что все именно так им и послышалось. Я указал на стенографиста, который снова работал в углу, и сказал:
– Почему вы не спрашиваете у него? Уиллик посмотрел на меня так, будто я просил его отдать мне в жены его дочь, и медленно сказал:
– Не пытаешься ли ты указывать мне, как мне делать мою работу?
– Нет, – сказал я.
– Ты просто стараешься вывести меня из терпения, – сказал он. Он поднялся из-за стола и, проходя мимо молодчиков у стены, буркнул:
– Я скоро вернусь. Попробуйте добиться от него правдивого ответа.
– Уж будьте уверены! – сказал Джерри. Он подошел и с обычной своей ухмылкой сел за стол. Трое других встали вокруг меня, глядя на меня сверху вниз.
– Ты собирался рассказать капитану Уиллику о револьвере Килли. Можешь рассказать это мне, – сказал Джерри.
– У него нет оружия, – ответил я.
Один из его подручных не преминул заметить:
– Он ведь противоречит сам себе, не так ли?
– Я прекрасно понимаю это, – продолжал Джерри и вдруг приказал мне:
– Сними очки!
– Что?
– Окуляры! – рявкнул еще один из троицы и сорвал с меня очки. – Мы хотим, чтобы ты их снял.
Меня обуял страх, как тогда в мотеле, когда впервые увидел направленное на меня оружие. Я съехал немного с сиденья стула, не в силах унять сотрясавшую меня дрожь.
– Ну, так Килли рассказал тебе, куда он отлучался, пока ты ездил за гамбургерами? – спросил Джерри.
– Он никуда не ходил.
Один из троицы ударил меня по лицу ладонью, не очень сильно, а другой заорал:
– Просто отвечай – да или нет! И снова Джерри:
– Я повторю вопрос. Рассказал ли тебе Килли, куда он отлучался, пока ты ездил за гамбургерами?
– Нет, – ответил я.
– Ты знаешь, куда он ходил?
– Нет.
– Ты знаешь, что он сделал с револьвером?
– Он не... Нет.
За моей спиной послышался ехидный смешок.
– Хорошо, – продолжал Джерри. – Почему Килли угрожал миссис Гамильтон?
– Нет.
Наступило пораженное молчание. А затем Джерри сказал:
– Что?
– Нет.
– Что означает “нет”?
– Вы же велели мне отвечать “да” или “нет”. Один из них сказал одобрительно:
– О, этот парень не промах.
И меня снова ударили по лицу, немного сильнее на этот раз.
– Ну, Пол, – сказал Джерри, – зачем ты усложняешь собственное положение? Ведь дело-то очень серьезное. Ты этого еще не понял?
– Нет. – Но когда та же рука опять ударила меня по лицу, я сказал:
– Начинаю понимать.
– Вот так-то лучше. Пол. – Джерри положил мне руку на колено и сказал:
– Знаешь, парень, ты мне нравишься. У тебя есть характер.
– А ваш характер мне не нравится, – сказал я ему в ответ.
Последовавший затем удар был таким сильным, что я едва удержался на стуле.
– Полегче, Бен, ты ударил свидетеля. Слушай, Пол. Я еще раз повторю свой последний вопрос. Почему Килли угрожал миссис Гамильтон?
– Бен собирается снова меня ударить, – сказал я. – Килли ей не угрожал.
Удара не последовало, что меня удивило. Джерри заглянул в лежавшие на столе бумаги. Зашуршала бумага, и Джерри сказал:
– Ничего не понимаю. Послушай-ка, Пол. Миссис Гамильтон утверждает, что Килли сказал ей, кавычки, если ваш муж не появится в мотеле к семи, вы об этом пожалеете. Лучше ему прийти, иначе, многоточие, кавычки. Ну, Пол, ты хочешь сказать, что Килли этого не говорил?
– Он говорил не в такой форме и не в таком смысле, – сказал я.
– Пол. Ты собираешься играть с нами? Килли подтвердил, что это его слова.
– Но это не его слова. Миссис Гамильтон не хотела, чтобы соседи видели, как ее муж разговаривает с людьми из профсоюза, поэтому мы сказали ей, что поговорим с ним в мотеле, но, если он не появится до семи, мы снова вернемся и поговорим с ним у него дома, только и всего.
– Это возможно, – сказал Джерри. – Должно быть, ты говоришь абсолютную правду, Пол, и мне хотелось бы думать, что это так. Но вы должны были просто и ясно объяснить это миссис Гамильтон. Вы до смерти напугали бедную женщину, неужели вы этого не понимаете? Почему вы не сказали, что работаете в профсоюзе?
– Мы сказали.
– Ну, ладно, ладно, Пол. Она сказала, что вы вдвоем ворвались к ней в дом и...
– Она лгунья!
Рука снова ударила меня по лицу, а голос произнес:
– Не прерывай!
– Теперь слушай. Пол, – сказал Джерри. – Миссис Гамильтон дала свидетельские показания под присягой, что вы постучали в ее дверь, потом вошли в дом и стали искать мистера Гамильтона. Затем потребовали сказать, когда он возвращается после работы. Она отказалась вам это сообщить, и тогда вы сказали ей, что остановились в мотеле и Гамильтон должен прийти туда к семи или вы снова за ним придете. И это все, что вы сказали ей.
– Она врет, – сказал я. – Мы первым делом сказали ей, что мы из профсоюза, и она знала о письме, которое ее муж написал нам...
– Она говорит, что ничего не слышала ни о каком письме. И ты знаешь, что мы не нашли его, когда обыскивали ваш номер.
– Оно было в портфеле.
– Я его не видел.
Я молчал, потому что, что бы я ни сказал, закончится ударом по лицу. Но меня все равно ударили, и голос грозно произнес:
– Отвечай на вопрос!
– Никакого вопроса не было! Пощечина.
– Не повышай голос!
– Ладно, Бен, – сказал Джерри и снова обратился ко мне:
– Пол, почему ты покрываешь этого парня, Килли? Мы знаем, что ты чист, почему бы тебе не проявить благоразумие и не сказать правду?
– Я не знаю, какую правду вам надо, – сказал я. Моя щека ныла, как от зубной боли.
– Правда бывает только одна, Пол, не так ли?
– Я всегда думал именно так.
– Ну хорошо. Ты же не хочешь обвинить миссис Гамильтон во лжи, не так ли?
– Я вынужден это сделать.
– Нет. Послушай, не надо нарываться на неприятности. Ты объяснил, что именно имел в виду Килли, я верю этому, но зачем все другое вранье? Килли сказал то же, что нам сказала и миссис Гамильтон, но она просто не правильно поняла его слова, только и всего. Разве это невозможно?
– Мы не врывались в ее дом силой.
– Я не об этом говорю, Пол. Я говорю о том, что было сказано. То, что я тебе процитировал. Так это было на самом деле или нет?
– Нет, не правильно.
– Хорошо, подожди секунду. – Он снова продел мне цитату и сказал:
– Разве не это говорил Килли? Может быть, не слово в слово, но, во всяком случае, очень близко к этому.
– Да или нет, – раздался угрожающий голос. Я беспомощно развел руками, но они ждали.
– Да, – сказал я.
– Ну, хорошо, – сказал Джерри. – Я рад, что ты наконец признал это, Пол. Рад, что ты начинаешь внушать доверие. И конечно же ты не хотел называть миссис Гамильтон лгуньей.
– Но она и есть лгунья.
– Ну, Пол, ты опять за свое. Ты только что признал...
– Мы не врывались силой в ее дом! Пощечина.
– Не прерывать! – Еще пощечина. – И не повышать голос!
– Ах ты, сукин сын... – Я вскочил со стула, размахнулся изо всех сил, метя в маячившую рядом со мной физиономию, но, естественно, промахнулся. Зато ответный и точно рассчитанный удар пришелся мне в живот, чуть ниже пояса. Я сложился пополам, было трудно дышать, кровь хлынула мне в голову, и кто-то толкнул меня обратно на стул. Я продолжал держаться за живот, отчаянно ловя воздух открытым ртом.
– Теперь, Пол, ты не будешь пытаться ударить офицера, не так ли? – спросил Джерри.
Но я снова попытался, хотя все еще не мог перевести дух, и на сей раз я целил в Джерри. Однако прежде чем я успел подняться, меня снова усадили на стул, а затем у меня за спиной с шумом открылась дверь и капитан Уиллик закричал:
– Что, черт подери, здесь происходит? Непривычно смущенным тоном Джерри забормотал:
– Он стал ужасно недисциплинированным, капитан.
– Мне кажется, я велел вернуть ему очки?
– Да, сэр.
Мне тотчас же сунули в руку очки, но я не пытался их надеть. Воздух постепенно проникал мне в легкие, причиняя при этом такую жгучую боль, что я того и гляди мог расплакаться, поэтому я глубоко презирал себя... за слабость.
– Вам, парни, должно быть стыдно за себя, – изрек капитан Уиллик. – Убирайтесь к черту отсюда и оставьте парня в покое.
– Да, сэр.
Послышалось шарканье ног, затем настала удивительная тишина, и, когда дверь снова закрылась, я понял, что мы остались с капитаном Уилликом одни.
Он обошел стол и сел за него, говоря:
– Надень очки, сынок. – Его голос звучал ласково и сочувственно.
И у меня вдруг потекли слезы, жгучие, соленые слезы от бессильной злобы и унижения. Я наклонил голову, закрыл лицо руками и топнул ногою об пол, пытаясь остановить слезы. Но тщетно, они лились безудержным потоком.
Уиллик по-отцовски погладил меня по голове и сказал:
– Успокойся, сынок, все не так уж плохо. Я резко отдернул голову от его руки и, по-прежнему заливаясь слезами, заорал:
– Уберите от меня свои руки! Вы думаете, я слабоумный, думаете, я не понимаю, что вы делаете? Злой и добрый, злой и добрый, думаете, я этого не знаю? Сначала меня избивают, и, если это не помогает, появляетесь вы и изображаете отца исповедника. Неужели вы не понимаете, я же знаю, что вы все это время стояли под дверью и подслушивали!
– Мне очень жаль, сынок, если у тебя сложилось такое мнение обо мне.
– Вы лицемер. Лицемер, лицемер, лицемер!
– Ну давай успокаивайся, слышишь меня?
– Лицемер, лицемер, лицемер, лице... И я снова получил пощечину.
Тогда я замолчал и постарался взять себя в руки. Я вытер лицо и надел очки.
– Хорошо, значит, будет злой и злой. Когда у вас устанет рука, они придут вам на смену. Катитесь вы все в ад!
– Хорошо, – сказал он. – Хорошо. Мы все можем покатиться в ад. Но по пути туда, парень, мы собираемся превратить твою жизнь в ад. Положение серьезное, и если ты думаешь, что твои сопляцкие шутки и...
– Что за серьезное положение? Если вы все тут считаете, что у вас есть основания для всей этой чертовщины, то почему вы не скажете об этом открыто и не прекратите обращаться со мной как с дублером Хэмфри Богарта?
Он замолчал и, брезгливо сморщив губы, смотрел на меня из-под нахмуренных бровей. Затем кивнул:
– Хорошо, парень. Я скажу прямо, без обиняков. Вы с Килли приезжаете в наш город, в этот мирный и красивый город, где никто не сделал вам ничего плохого. Вы же являетесь в дом к миссис Гамильтон и начинаете ей угрожать, а спустя четыре часа после этого мистера Гамильтона убивают на автомобильной стоянке у одного из корпусов обувной компании. Ну а теперь что ты об этом думаешь?
Прямо перед дверью, ведущей в эту коробку, стоял стол, и за ним сидел дежурный в униформе. Джерри сказал ему что-то скабрезное про меня, и он достал из ящика стола большой пакет из плотной бумаги и велел мне положить в него все имеющиеся при мне ценности, а также ремень и шнурки. Единственной ценностью у меня был мой бумажник. Я вернул дежурному пакет, но Джерри поспешил добавить:
– Очки тоже. Не хватало еще, чтобы он разбил их и порезался.
– Точно, – ответил дежурный.
– Мне нужны очки, – сказал я и вцепился в них правой рукой. Я почувствовал, как меня охватывает паника.
– Здесь они не понадобятся, – сказал Джерри. – Здесь нечего рассматривать.
– Давай, давай, – поторопил меня дежурный. Я снял очки и отдал их ему. Он положил их в пакет. Затем спросил мою фамилию и написал ее на клапане пакета, после чего вместе с Джерри повел меня в эту коробку. Они поместили меня во вторую камеру справа от входа и ушли.
У меня очень плохое зрение, шесть диоптрий в правом глазу и восемь в левом. Некоторое время я стоял, моргая и щурясь, около металлических прутьев, стараясь понять, куда я попал. Стены здесь были металлические, железная койка была прикована цепями к потолку. Здесь же находился маленький грязный умывальник и маленький грязный унитаз. Одна из стен камеры, решетчатая, была обращена внутрь помещения, так что мне были видны шесть камер на противоположной от меня стороне. Камера непосредственно напротив моей была пуста, но мне удалось и без очков разглядеть, хотя и не очень четко, окошко на внешней стене камеры.
Некоторое время спустя, когда я свыкся с мыслью о своем заточении, мне надоело стоять у решетки, и я сел на койку. Она была застелена тонким армейским одеялом, жестким на ощупь.
У меня никогда не было неприятностей с законом, ни дома, ни в армии, ни в колледже. По-видимому, я не попадал в неприятности не из-за боязни последствий, но из-за моей естественной нерасположенности к этому. Можете назвать это “моралью наоборот”. Я никогда не был склонен совершать поступки, чреватые арестом и заключением. И в этом отношении мои взгляды и поведение не претерпели изменений. Однако я оказался в тюремной камере, осмеянный и запуганный, лишенный даже возможности видеть, что происходит вокруг.
Неужели все это происходит наяву? Неужели злобная сила, скрывающаяся под значком полицейского, способна вырваться наружу и сокрушить любого, ни в чем не повинного человека? Оказывается, я все время жил в этом мире, но просто по счастливой случайности не сталкивался с его злом.
Почему-то, оставшись без очков, я чувствовал себя сонным и вялым. Мои нервы были напряжены от того, что со мной случилось, и от того, что еще могло случиться, но сонливость победила, и некоторое время спустя я вытянулся на железной койке и закрыл глаза.
Я не собирался спать. Но заснул и проснулся, когда кто-то начал грубо меня трясти. И услышал донесшийся как бы издалека голос Джерри.
– Осторожно, Кларенс, он не любит, когда до него дотрагиваются.
– Тем хуже для него. Давай, давай, поднимайся. Я вскочил с койки, стараясь встряхнуть онемевшее тело. Я щурился от желтого, тусклого света лампочки у меня над головой. Стоявший у решетки снаружи Джерри сказал:
– Маленький лорд Фаунтлерой, капитан Уиллик хочет опять с вами побеседовать.
Я шатаясь вышел из камеры и послушно пошел за ним.
Кларенс тащился сзади. Мой сон был тяжелым, и потная одежда липла к телу, а в голове шумело.
Мы снова спустились вниз, прошли по уже знакомому мне коридору и вошли в комнату с голубым линолеумом на полу. Уже знакомый мне пожилой полицейский – по-видимому, это и был капитан Уиллик, – как и тогда, сидел за столом, а лампочка, свисавшая с потолка, ярко горела, заливая комнату ярким светом. В комнате находились и другие люди, но, поскольку я был без очков, я не мог разглядеть их лица, я различал лишь их смутные очертания, подобные теням на фоне стены.
– Идите сюда, Стендиш, садитесь, – сказал капитан Уиллик.
Я подошел к столу, но не рассчитал и ударился коленями о стул, когда обходил его, чтобы сесть. Я сел, потирая колено, и Уиллик спросил:
– Где его очки?
– Вместе с другими ценными вещами, – ответил Джерри.
– Принесите их. – Всего два слова, но их тон и манера удивили меня. Они были произнесены нехотя и с какой-то затаенной злостью, которая, казалось, была обращена не на меня, и не Джерри, и вообще ни на кого бы то ни было, а на него самого. Впервые мне пришла мысль, что капитану Уиллику не нравится то, что он сам и его команда делают со мной, и это меня удивило. Я внимательно посмотрел на него, стараясь как можно яснее разглядеть выражение его лица. Но не смог и подумал, что это не имеет значения. Его лицо его не выдаст. Если бы на мне были очки, если бы мое зрение было таким же хорошим, как мой слух, если бы я не так сильно зависел от моей способности слышать, я, возможно, вообще не смог бы уловить малейшие нюансы в его голосе.
"Но если ему не нравится то, что он делает, почему бы ему не покончить с этим”, – недоумевал я, но ответа не находил. И потому решил спросить его самого:
– Зачем вы делаете то, что вам самому не нравится? Он ответил быстро и сердито:
– Замолчи! С меня достаточно всей этой самоуверенной нахальной чуши!
– Но я не собирался... Спокойный голос из угла произнес:
– Лучше помолчи, парень.
И это прозвучало как дружеский совет. Я не узнал этот голос и не мог понять, кто говорил, но я послушался совета. Этот капитан Уиллик был очень раздражительный, возможно, потому, что ему не нравилось то, что он делал, и самое лучшее для меня – помалкивать. Капитан был прав: за время, проведенное в “холодильнике”, мой пыл охладился. Я продолжал чувствовать, что со мной обращаются несправедливо, но уже не верил, что способен что-нибудь изменить крикливыми заявлениями. В конце концов все уладится; негодяи устанут от меня, отпустят и начнут охотиться за очередной жертвой.
Мы молча ждали, когда вернется Джерри с моими очками. Я надел их и некоторое время моргал, пока глаза не привыкли и стали различать лица людей и окружающие предметы. Теперь я увидел, что у стены стояли трое: тот, который ворвался тогда к нам в номер вместе с Джерри и капитаном Уилликом, и еще двое, скроенные по тому же шаблону. У всех у них были расстегнуты пиджаки и криво повязаны галстуки, и все они держали руки в карманах.
Перед капитаном Уилликом на столе лежала стопка бумаг, сколотых вместе. Он мрачно вперился в верхний листок, но тут же перевел взгляд на меня:
– Ну, теперь ты намерен отвечать на вопросы? У меня вертелся на языке грубый ответ, но я сдержался и спокойно ответил:
– Да.
– Хорошо. Тогда расскажи, как ты первый раз встретился с Чарлзом Гамильтоном.
– Я вам уже отвечал на этот вопрос. Я никогда его не видел.
– Вообще никогда?
– Да.
– М-м-м. А когда Килли впервые встретился с ним, тебе известно?
Казалось, он снова хочет довести меня до бешенства, но я решил не поддаваться и сказал:
– Он тоже никогда с ним не встречался.
– Ты в этом уверен?
– Да.
– Это он сказал тебе, что никогда не встречался с Чарлзом Гамильтоном?
– Он сказал, что мы встретимся с ним впервые.
– Так длинно?
– Я не помню точно, как именно он сказал, но смысл был именно такой.
– Ты сказал, что, когда вернулся в мотель в шесть часов, Килли был на месте?
– Я вернулся в четверть шестого, и он был на месте.
– Выходил ли он до того, как ты пошел за гамбургерами?
– Тогда это могло произойти только позже, – сказал я. Я не знал, что Уолтер вообще куда-то выходил. И тут, с опозданием, я понял, что это был один из провокационных вопросов, а Уолтер никуда не выходил и не должен был выходить, потому что ждал Гамильтона.
Но Уиллик, по всей видимости, не обратил никакого внимания на мой ответ. Он только сказал:
– И никто из вас не выходил с того момента, как ты вернулся, до того, как появились мы, верно?
– Верно.
– А когда раньше в течение дня ты был с Килли, ты не навещал никого, кроме миссис Гамильтон, верно?
– Верно.
– К кому он ходил, пока ты отлучался?
– Ни к кому.
Уиллик посмотрел на меня, притворившись удивленным:
– Тогда куда же он ходил?
– Никуда.
– Ты сказал, что он выходил, пока тебя не было.
– Нет.
– Ты этого не говорил?
– Нет.
– Я готов поклясться, что ты так сказал. – Он поглядел на типов, стоявших у стены. – Не так ли, вам ведь тоже так послышалось, парни?
Они все дружно согласились, что все именно так им и послышалось. Я указал на стенографиста, который снова работал в углу, и сказал:
– Почему вы не спрашиваете у него? Уиллик посмотрел на меня так, будто я просил его отдать мне в жены его дочь, и медленно сказал:
– Не пытаешься ли ты указывать мне, как мне делать мою работу?
– Нет, – сказал я.
– Ты просто стараешься вывести меня из терпения, – сказал он. Он поднялся из-за стола и, проходя мимо молодчиков у стены, буркнул:
– Я скоро вернусь. Попробуйте добиться от него правдивого ответа.
– Уж будьте уверены! – сказал Джерри. Он подошел и с обычной своей ухмылкой сел за стол. Трое других встали вокруг меня, глядя на меня сверху вниз.
– Ты собирался рассказать капитану Уиллику о револьвере Килли. Можешь рассказать это мне, – сказал Джерри.
– У него нет оружия, – ответил я.
Один из его подручных не преминул заметить:
– Он ведь противоречит сам себе, не так ли?
– Я прекрасно понимаю это, – продолжал Джерри и вдруг приказал мне:
– Сними очки!
– Что?
– Окуляры! – рявкнул еще один из троицы и сорвал с меня очки. – Мы хотим, чтобы ты их снял.
Меня обуял страх, как тогда в мотеле, когда впервые увидел направленное на меня оружие. Я съехал немного с сиденья стула, не в силах унять сотрясавшую меня дрожь.
– Ну, так Килли рассказал тебе, куда он отлучался, пока ты ездил за гамбургерами? – спросил Джерри.
– Он никуда не ходил.
Один из троицы ударил меня по лицу ладонью, не очень сильно, а другой заорал:
– Просто отвечай – да или нет! И снова Джерри:
– Я повторю вопрос. Рассказал ли тебе Килли, куда он отлучался, пока ты ездил за гамбургерами?
– Нет, – ответил я.
– Ты знаешь, куда он ходил?
– Нет.
– Ты знаешь, что он сделал с револьвером?
– Он не... Нет.
За моей спиной послышался ехидный смешок.
– Хорошо, – продолжал Джерри. – Почему Килли угрожал миссис Гамильтон?
– Нет.
Наступило пораженное молчание. А затем Джерри сказал:
– Что?
– Нет.
– Что означает “нет”?
– Вы же велели мне отвечать “да” или “нет”. Один из них сказал одобрительно:
– О, этот парень не промах.
И меня снова ударили по лицу, немного сильнее на этот раз.
– Ну, Пол, – сказал Джерри, – зачем ты усложняешь собственное положение? Ведь дело-то очень серьезное. Ты этого еще не понял?
– Нет. – Но когда та же рука опять ударила меня по лицу, я сказал:
– Начинаю понимать.
– Вот так-то лучше. Пол. – Джерри положил мне руку на колено и сказал:
– Знаешь, парень, ты мне нравишься. У тебя есть характер.
– А ваш характер мне не нравится, – сказал я ему в ответ.
Последовавший затем удар был таким сильным, что я едва удержался на стуле.
– Полегче, Бен, ты ударил свидетеля. Слушай, Пол. Я еще раз повторю свой последний вопрос. Почему Килли угрожал миссис Гамильтон?
– Бен собирается снова меня ударить, – сказал я. – Килли ей не угрожал.
Удара не последовало, что меня удивило. Джерри заглянул в лежавшие на столе бумаги. Зашуршала бумага, и Джерри сказал:
– Ничего не понимаю. Послушай-ка, Пол. Миссис Гамильтон утверждает, что Килли сказал ей, кавычки, если ваш муж не появится в мотеле к семи, вы об этом пожалеете. Лучше ему прийти, иначе, многоточие, кавычки. Ну, Пол, ты хочешь сказать, что Килли этого не говорил?
– Он говорил не в такой форме и не в таком смысле, – сказал я.
– Пол. Ты собираешься играть с нами? Килли подтвердил, что это его слова.
– Но это не его слова. Миссис Гамильтон не хотела, чтобы соседи видели, как ее муж разговаривает с людьми из профсоюза, поэтому мы сказали ей, что поговорим с ним в мотеле, но, если он не появится до семи, мы снова вернемся и поговорим с ним у него дома, только и всего.
– Это возможно, – сказал Джерри. – Должно быть, ты говоришь абсолютную правду, Пол, и мне хотелось бы думать, что это так. Но вы должны были просто и ясно объяснить это миссис Гамильтон. Вы до смерти напугали бедную женщину, неужели вы этого не понимаете? Почему вы не сказали, что работаете в профсоюзе?
– Мы сказали.
– Ну, ладно, ладно, Пол. Она сказала, что вы вдвоем ворвались к ней в дом и...
– Она лгунья!
Рука снова ударила меня по лицу, а голос произнес:
– Не прерывай!
– Теперь слушай. Пол, – сказал Джерри. – Миссис Гамильтон дала свидетельские показания под присягой, что вы постучали в ее дверь, потом вошли в дом и стали искать мистера Гамильтона. Затем потребовали сказать, когда он возвращается после работы. Она отказалась вам это сообщить, и тогда вы сказали ей, что остановились в мотеле и Гамильтон должен прийти туда к семи или вы снова за ним придете. И это все, что вы сказали ей.
– Она врет, – сказал я. – Мы первым делом сказали ей, что мы из профсоюза, и она знала о письме, которое ее муж написал нам...
– Она говорит, что ничего не слышала ни о каком письме. И ты знаешь, что мы не нашли его, когда обыскивали ваш номер.
– Оно было в портфеле.
– Я его не видел.
Я молчал, потому что, что бы я ни сказал, закончится ударом по лицу. Но меня все равно ударили, и голос грозно произнес:
– Отвечай на вопрос!
– Никакого вопроса не было! Пощечина.
– Не повышай голос!
– Ладно, Бен, – сказал Джерри и снова обратился ко мне:
– Пол, почему ты покрываешь этого парня, Килли? Мы знаем, что ты чист, почему бы тебе не проявить благоразумие и не сказать правду?
– Я не знаю, какую правду вам надо, – сказал я. Моя щека ныла, как от зубной боли.
– Правда бывает только одна, Пол, не так ли?
– Я всегда думал именно так.
– Ну хорошо. Ты же не хочешь обвинить миссис Гамильтон во лжи, не так ли?
– Я вынужден это сделать.
– Нет. Послушай, не надо нарываться на неприятности. Ты объяснил, что именно имел в виду Килли, я верю этому, но зачем все другое вранье? Килли сказал то же, что нам сказала и миссис Гамильтон, но она просто не правильно поняла его слова, только и всего. Разве это невозможно?
– Мы не врывались в ее дом силой.
– Я не об этом говорю, Пол. Я говорю о том, что было сказано. То, что я тебе процитировал. Так это было на самом деле или нет?
– Нет, не правильно.
– Хорошо, подожди секунду. – Он снова продел мне цитату и сказал:
– Разве не это говорил Килли? Может быть, не слово в слово, но, во всяком случае, очень близко к этому.
– Да или нет, – раздался угрожающий голос. Я беспомощно развел руками, но они ждали.
– Да, – сказал я.
– Ну, хорошо, – сказал Джерри. – Я рад, что ты наконец признал это, Пол. Рад, что ты начинаешь внушать доверие. И конечно же ты не хотел называть миссис Гамильтон лгуньей.
– Но она и есть лгунья.
– Ну, Пол, ты опять за свое. Ты только что признал...
– Мы не врывались силой в ее дом! Пощечина.
– Не прерывать! – Еще пощечина. – И не повышать голос!
– Ах ты, сукин сын... – Я вскочил со стула, размахнулся изо всех сил, метя в маячившую рядом со мной физиономию, но, естественно, промахнулся. Зато ответный и точно рассчитанный удар пришелся мне в живот, чуть ниже пояса. Я сложился пополам, было трудно дышать, кровь хлынула мне в голову, и кто-то толкнул меня обратно на стул. Я продолжал держаться за живот, отчаянно ловя воздух открытым ртом.
– Теперь, Пол, ты не будешь пытаться ударить офицера, не так ли? – спросил Джерри.
Но я снова попытался, хотя все еще не мог перевести дух, и на сей раз я целил в Джерри. Однако прежде чем я успел подняться, меня снова усадили на стул, а затем у меня за спиной с шумом открылась дверь и капитан Уиллик закричал:
– Что, черт подери, здесь происходит? Непривычно смущенным тоном Джерри забормотал:
– Он стал ужасно недисциплинированным, капитан.
– Мне кажется, я велел вернуть ему очки?
– Да, сэр.
Мне тотчас же сунули в руку очки, но я не пытался их надеть. Воздух постепенно проникал мне в легкие, причиняя при этом такую жгучую боль, что я того и гляди мог расплакаться, поэтому я глубоко презирал себя... за слабость.
– Вам, парни, должно быть стыдно за себя, – изрек капитан Уиллик. – Убирайтесь к черту отсюда и оставьте парня в покое.
– Да, сэр.
Послышалось шарканье ног, затем настала удивительная тишина, и, когда дверь снова закрылась, я понял, что мы остались с капитаном Уилликом одни.
Он обошел стол и сел за него, говоря:
– Надень очки, сынок. – Его голос звучал ласково и сочувственно.
И у меня вдруг потекли слезы, жгучие, соленые слезы от бессильной злобы и унижения. Я наклонил голову, закрыл лицо руками и топнул ногою об пол, пытаясь остановить слезы. Но тщетно, они лились безудержным потоком.
Уиллик по-отцовски погладил меня по голове и сказал:
– Успокойся, сынок, все не так уж плохо. Я резко отдернул голову от его руки и, по-прежнему заливаясь слезами, заорал:
– Уберите от меня свои руки! Вы думаете, я слабоумный, думаете, я не понимаю, что вы делаете? Злой и добрый, злой и добрый, думаете, я этого не знаю? Сначала меня избивают, и, если это не помогает, появляетесь вы и изображаете отца исповедника. Неужели вы не понимаете, я же знаю, что вы все это время стояли под дверью и подслушивали!
– Мне очень жаль, сынок, если у тебя сложилось такое мнение обо мне.
– Вы лицемер. Лицемер, лицемер, лицемер!
– Ну давай успокаивайся, слышишь меня?
– Лицемер, лицемер, лицемер, лице... И я снова получил пощечину.
Тогда я замолчал и постарался взять себя в руки. Я вытер лицо и надел очки.
– Хорошо, значит, будет злой и злой. Когда у вас устанет рука, они придут вам на смену. Катитесь вы все в ад!
– Хорошо, – сказал он. – Хорошо. Мы все можем покатиться в ад. Но по пути туда, парень, мы собираемся превратить твою жизнь в ад. Положение серьезное, и если ты думаешь, что твои сопляцкие шутки и...
– Что за серьезное положение? Если вы все тут считаете, что у вас есть основания для всей этой чертовщины, то почему вы не скажете об этом открыто и не прекратите обращаться со мной как с дублером Хэмфри Богарта?
Он замолчал и, брезгливо сморщив губы, смотрел на меня из-под нахмуренных бровей. Затем кивнул:
– Хорошо, парень. Я скажу прямо, без обиняков. Вы с Килли приезжаете в наш город, в этот мирный и красивый город, где никто не сделал вам ничего плохого. Вы же являетесь в дом к миссис Гамильтон и начинаете ей угрожать, а спустя четыре часа после этого мистера Гамильтона убивают на автомобильной стоянке у одного из корпусов обувной компании. Ну а теперь что ты об этом думаешь?
Глава 7
Думаю? Я не мог думать. Я мог только в оцепенении взирать на Уиллика в этот напряженный момент между вспышкой молнии и ударом грома.
Застрелен. Слово отдавалось эхом в моем мозгу. Застрелен. Застрелен. Застрелензастрелензастрелен...
Если достаточно долго повторять слово, оно потеряет всякий смысл. Я однажды произнес про себя “пианино”, а затем все повторял это слово до тех пор, пока правило не сработало. Был предмет, большой музыкальный инструмент, и был этот ряд звуков, пианино, и вот они перестали быть вместе. Это длилось всего несколько минут, я уже почти поверил, что пианино – это придуманное мною несуществующее слово, а для названия музыкального инструмента существует какое-то другое.
Я думаю, в этот миг мой мозг пытался проделать что-то подобное со словом “застрелен”. В моем мозгу продолжало звучать это слово, сначала медленный тихий первый слог, а затем громкий как выстрел двухсложный раскатистый конец слова. Застрелен.
Но это не всегда срабатывает. Сцены из военного фильма: вот бежит солдат и внезапно падает, камера приближается, солдат в окопе вскидывает вверх руки и валится на спину. Сцены из детективного фильма: киллер в черном костюме шатается и падает с пожарной лестницы; охранник банка оседает и тыкается лицом в тротуар. Сцены из вестерна: индеец пятится назад, падает со вставшей на дыбы лошади и быстро откатывается в сторону, а его противник в крытом фургоне сражен наповал.
Мне не приходилось видеть застреленного человека; эти образы мне понадобились, чтобы представить себе эту картину. Слово продолжало пульсировать у меня в мозгу, рождая все новые и новые образы, они набегали один на другой, а я все еще пребывал в этом мгновении между молнией и громом. И Уиллик терпеливо ждал, следя за выражением моего лица.
Мой мозг кишел какими-то странными образами и обрывками фраз. “Застрелен”. А дальше: “Убийство первой степени”. “Мы признаем обвиняемого виновным”. “После чего тебе накинут петлю на шею и ты будешь висеть, пока не наступит смерть”.
Я? Это меня повесят?
Застрелен. Слово отдавалось эхом в моем мозгу. Застрелен. Застрелен. Застрелензастрелензастрелен...
Если достаточно долго повторять слово, оно потеряет всякий смысл. Я однажды произнес про себя “пианино”, а затем все повторял это слово до тех пор, пока правило не сработало. Был предмет, большой музыкальный инструмент, и был этот ряд звуков, пианино, и вот они перестали быть вместе. Это длилось всего несколько минут, я уже почти поверил, что пианино – это придуманное мною несуществующее слово, а для названия музыкального инструмента существует какое-то другое.
Я думаю, в этот миг мой мозг пытался проделать что-то подобное со словом “застрелен”. В моем мозгу продолжало звучать это слово, сначала медленный тихий первый слог, а затем громкий как выстрел двухсложный раскатистый конец слова. Застрелен.
Но это не всегда срабатывает. Сцены из военного фильма: вот бежит солдат и внезапно падает, камера приближается, солдат в окопе вскидывает вверх руки и валится на спину. Сцены из детективного фильма: киллер в черном костюме шатается и падает с пожарной лестницы; охранник банка оседает и тыкается лицом в тротуар. Сцены из вестерна: индеец пятится назад, падает со вставшей на дыбы лошади и быстро откатывается в сторону, а его противник в крытом фургоне сражен наповал.
Мне не приходилось видеть застреленного человека; эти образы мне понадобились, чтобы представить себе эту картину. Слово продолжало пульсировать у меня в мозгу, рождая все новые и новые образы, они набегали один на другой, а я все еще пребывал в этом мгновении между молнией и громом. И Уиллик терпеливо ждал, следя за выражением моего лица.
Мой мозг кишел какими-то странными образами и обрывками фраз. “Застрелен”. А дальше: “Убийство первой степени”. “Мы признаем обвиняемого виновным”. “После чего тебе накинут петлю на шею и ты будешь висеть, пока не наступит смерть”.
Я? Это меня повесят?