Страница:
— Ничего подобного, — спокойно ответил дух Палина. — Я просто хотел войти в контакт с человеком.
— Ба! — фыркнул Даламар. — А я думал, вы умнее. Ему нет до нас никакого дела. Да и всем остальным тоже. Кстати, кто он такой?
— Его зовут Герард, он Соламнийский Рыцарь. Мы встречались в Квалинести. Мы были друзьями… а может, и нет. Я мог и не понравиться ему. Вы ведь знаете, как соламнийцы относятся к магам, а я к тому же оказался не самой приятной компанией. И все же, — Палин попытался вздохнуть, — я надеялся установить с ним контакт, подобно тому как мой отец однажды установил контакт со мной.
— Ваш отец любил вас, а потом, ему действительно было необходимо передать вам важную информацию, — возразил Даламар. — К тому же Карамон был мертв в полном смысле этого слова, а мы с вами — нет. Но зачем вам понадобился соламниец?
Палин промолчал.
— Да ладно, — хмыкнул Даламар, — у нас сейчас не то положение, чтобы хранить секреты друг от друга.
«В таком случае, — подумал Палин, — где ты все время пропадаешь? Только не говори мне, что летаешь среди лесов, любуясь их красотой. Скажи лучше, куда ты действительно ходишь и с какой целью».
После того как Палина и Даламара вернули из пучин смерти, их души поначалу оставались незримо привязанными к телам, в которых они когда-то обитали. Однако вскоре деятельный Даламар сделал одно очень интересное открытие: эти узы зависели только от них самих. Видимо, потому, что Палин и Даламар не до конца расстались с жизнью, они не попали во власть Такхизис, как это происходило с душами, вливавшимися в воды реки мертвых. Эльфу удалось разрушить связь между телом и душой, и с тех пор его дух покидал пределы тюрьмы и даже уносился за черту города — так, по крайней мере, Даламар говорил Палину, хотя и не сообщал, куда именно летает. Впрочем, даже научившись разлучаться с телом, дух Даламара был вынужден неизменно возвращаться, ибо по прошествии некоторого времени его начинало тянуть обратно к своей телесной оболочке, словно скупца к сундуку с накопленными сокровищами.
Палин как-то раз тоже вышел побродить среди печальных призраков, но сразу почувствовал страх за свою оставленную без присмотра плоть и поспешил назад. Вернувшись, он впервые увидел себя со стороны — неподвижного, с отсутствующим взглядом. Какая-то часть его души обрадовалась тому, что тело никуда не исчезло за время ее отсутствия, однако другая была слишком сильно потрясена увиденным, и Палин решил никогда больше не отправляться на подобные прогулки. К тому же он все равно не мог присоединиться к остальным умершим, ибо они не видели и не слышали его. По этой же причине мага не привлекало и общество живых.
Даламар же, напротив, покидал свое тело часто, хотя и ненадолго. По мнению Палина, он летал на встречи с Миной, пытаясь выторговать для себя возвращение к жизни. Конечно, доказательств этому у Палина не было, однако он ни минуты не сомневался в правильности своего вывода.
— Если вам это так интересно, — сказал он, — то я пытался внушить Герарду мысль убить меня.
— У вас ничего не получилось бы, — возразил Даламар. — Я уже обдумывал подобный вариант.
— В моем плане нет ничего невозможного, — запротестовал Палин. — Сейчас наша плоть жива, а раны, нанесенные нам, залечены. Но если убить тела опять, то узы, привязывающие к ним наши души, будут разорваны.
— Все равно Владычица Тьмы не позволит нам умереть. Вы могли бы уже и сами об этом догадаться. Почему, как вы думаете, она заботится о нас, словно шалафи о своих Живчиках? Да потому, что мы — ее эксперимент, точно так же как они в свое время были его экспериментом. В один прекрасный день Такхизис решит, удался ей поставленный опыт или нет. Но решение будет принимать именно она, а не мы. Поверьте, я уже все просчитал.
Даламар произнес последние слова с горечью в голосе, чем окончательно подтвердил худшие подозрения Палина.
— Прежде всего, Такхизис никакая мне не владычица, — заметил маг. — Будьте любезны, говорите только за себя. А во-вторых, что вы называете экспериментом? Она просто жаждет добраться до устройства для перемещений во времени, принадлежащего Тассельхофу, да вот только не знает, как им пользоваться.
— Поначалу это было действительно так. Однако со временем у нее могли появиться и другие идеи. Зачем гноить нашу плоть в земле, если ее можно использовать? У Такхизис уже есть армия из мертвых душ. Возможно, теперь она захочет создать армию, состоящую из мертвых тел.
— Что-то вы слишком уверенно говорите о ее планах.
— А почему бы и нет? Может, мне их сорока на хвосте принесла.
— У нас появляется все больше оснований покончить с этим, — твердо сказал Палин. — Я…
Дух Даламара вдруг быстро метнулся в сторону его тела.
— Сюда идут, — предупредил он.
В помещение вошла стража, тащившая за собой нескольких кендеров, связанных общей веревкой за запястья. Стражники провели их перед камерами, чем вызвали оживление среди заключенных. И вдруг улюлюканье и выкрики прекратились. В тюрьме стало очень, очень тихо.
По коридору шла Мина. Некоторые из узников глядели на нее со страхом, другие пытались отойти подальше от решеток, а третьи протягивали к ней руки в безмолвной мольбе. Но ей ни до кого не было дела.
Остановившись перед камерой с телами двух магов, Мина схватила веревку и вытащила вперед одного из кендеров.
— Каждый из них пытается выдать себя за Тассельхофа Непоседу, — обратилась она к чародеям. — Есть ли среди них кендер, которого я ищу? Вы узнаете его?
Даламар покачал головой.
— А ты, Палин Маджере? — спросила она. — Ты узнаешь кого-нибудь из них?
Палин бросил в сторону кендеров беглый взгляд и сразу понял, что Таса среди них не было. Однако ему совсем не хотелось говорить правду — если Мина думает, что схватила Непоседу, то пусть она потеряет как можно больше времени, прежде чем обнаружит ошибку. И маг не удостоил ее ответом.
Повелительница Ночи выглядела явно задетой столь откровенным пренебрежением.
— Отвечай, — приказала она. — Видишь ли ты свет, исходящий из иных миров?
Палин видел его. Этот свет уже стал для него предметом неотвязных мечтаний и столь же постоянных мучений.
— Если ты надеешься хоть когда-нибудь уйти отсюда в лучший мир, то ответишь мне.
Палин промолчал, и Мина сжала руку на медальоне, висевшем у нее на шее.
— Да ответьте вы ей! — зашипел Даламар. — Ваше молчание все равно ничего не изменит — стоит ей обыскать кендеров, и она сразу обнаружит, что у них нет артефакта. Приберегите свое презрение для другого случая.
Наконец Палин покачал головой, и Мина отпустила медальон. Кендеров, жаждавших быть принятыми за Тассельхофа Непоседу, увели прочь.
Наблюдая за ними, Палин не переставал гадать, каким образом настоящему Тассельхофу удается так долго скрываться. Должно быть, Мина и ее Единый Бог волновались все сильнее и сильнее. Тассельхоф стал для Владычицы Тьмы чем-то вроде постельного клопа, из-за которого она не могла спокойно спать, ибо его пребывание на свободе все время заставляло ее помнить о собственной уязвимости. Сколь бы могущественной ни была Такхизис, она не могла помешать кендеру проникнуть туда, где ему ни при каких обстоятельствах появляться не следовало. Случись с ним беда — а кто из кендеров доживал до почтенных седин? — и все планы Ее Темного Величества пошли бы прахом. Правда, вместе с ними мог погибнуть и Кринн с его многочисленными обитателями…
— Все больше причин, чтобы остаться в живых, — убежденно заявил Даламар, словно отвечая на мысли Палина. — Попавшие в воды реки мертвых обычно пребывают там вечно. У нас же еще есть немного свободной воли, и это самое уязвимое место в эксперименте Такхизис, которое она наверняка захочет исправить. Ее ведь всегда коробило от одного лишь слова «свобода» — вы и сами знаете это. Наше стремление думать и действовать самостоятельно для нее словно зубная боль. И если только она не придумает, как лишить нас столь опасной для нее способности, то мы еще сможем воспользоваться своей силой. Ведь когда-нибудь нам выпадет шанс, и тогда останется только не упустить его.
«Наш шанс или твой? — усмехнулся Палин. Слова Даламара отчасти позабавили его, отчасти рассердили. А за себя самого ему стало просто стыдно. — Все как обычно, — подумал он. — Эльф пытается хоть что-то предпринять, пусть даже исключительно ради личной выгоды. А я только сижу тут и ною, оплакивая свою несчастную жизнь. Хватит! Я стану активнее нескольких Даламаров, вместе взятых! Пусть я оказался в чужом мире и не могу повелевать собственным телом. Пусть никто здесь не может общаться со мной, словно я попал в царство слепоглухонемых. Но рано или поздно я все равно найду того, кто увидит, услышит и поймет меня. Твой эксперимент провалится, Такхизис! — поклялся Палин. — Ибо причина его краха заложена в нем самом».
12. В присутствии Бога
— Ба! — фыркнул Даламар. — А я думал, вы умнее. Ему нет до нас никакого дела. Да и всем остальным тоже. Кстати, кто он такой?
— Его зовут Герард, он Соламнийский Рыцарь. Мы встречались в Квалинести. Мы были друзьями… а может, и нет. Я мог и не понравиться ему. Вы ведь знаете, как соламнийцы относятся к магам, а я к тому же оказался не самой приятной компанией. И все же, — Палин попытался вздохнуть, — я надеялся установить с ним контакт, подобно тому как мой отец однажды установил контакт со мной.
— Ваш отец любил вас, а потом, ему действительно было необходимо передать вам важную информацию, — возразил Даламар. — К тому же Карамон был мертв в полном смысле этого слова, а мы с вами — нет. Но зачем вам понадобился соламниец?
Палин промолчал.
— Да ладно, — хмыкнул Даламар, — у нас сейчас не то положение, чтобы хранить секреты друг от друга.
«В таком случае, — подумал Палин, — где ты все время пропадаешь? Только не говори мне, что летаешь среди лесов, любуясь их красотой. Скажи лучше, куда ты действительно ходишь и с какой целью».
После того как Палина и Даламара вернули из пучин смерти, их души поначалу оставались незримо привязанными к телам, в которых они когда-то обитали. Однако вскоре деятельный Даламар сделал одно очень интересное открытие: эти узы зависели только от них самих. Видимо, потому, что Палин и Даламар не до конца расстались с жизнью, они не попали во власть Такхизис, как это происходило с душами, вливавшимися в воды реки мертвых. Эльфу удалось разрушить связь между телом и душой, и с тех пор его дух покидал пределы тюрьмы и даже уносился за черту города — так, по крайней мере, Даламар говорил Палину, хотя и не сообщал, куда именно летает. Впрочем, даже научившись разлучаться с телом, дух Даламара был вынужден неизменно возвращаться, ибо по прошествии некоторого времени его начинало тянуть обратно к своей телесной оболочке, словно скупца к сундуку с накопленными сокровищами.
Палин как-то раз тоже вышел побродить среди печальных призраков, но сразу почувствовал страх за свою оставленную без присмотра плоть и поспешил назад. Вернувшись, он впервые увидел себя со стороны — неподвижного, с отсутствующим взглядом. Какая-то часть его души обрадовалась тому, что тело никуда не исчезло за время ее отсутствия, однако другая была слишком сильно потрясена увиденным, и Палин решил никогда больше не отправляться на подобные прогулки. К тому же он все равно не мог присоединиться к остальным умершим, ибо они не видели и не слышали его. По этой же причине мага не привлекало и общество живых.
Даламар же, напротив, покидал свое тело часто, хотя и ненадолго. По мнению Палина, он летал на встречи с Миной, пытаясь выторговать для себя возвращение к жизни. Конечно, доказательств этому у Палина не было, однако он ни минуты не сомневался в правильности своего вывода.
— Если вам это так интересно, — сказал он, — то я пытался внушить Герарду мысль убить меня.
— У вас ничего не получилось бы, — возразил Даламар. — Я уже обдумывал подобный вариант.
— В моем плане нет ничего невозможного, — запротестовал Палин. — Сейчас наша плоть жива, а раны, нанесенные нам, залечены. Но если убить тела опять, то узы, привязывающие к ним наши души, будут разорваны.
— Все равно Владычица Тьмы не позволит нам умереть. Вы могли бы уже и сами об этом догадаться. Почему, как вы думаете, она заботится о нас, словно шалафи о своих Живчиках? Да потому, что мы — ее эксперимент, точно так же как они в свое время были его экспериментом. В один прекрасный день Такхизис решит, удался ей поставленный опыт или нет. Но решение будет принимать именно она, а не мы. Поверьте, я уже все просчитал.
Даламар произнес последние слова с горечью в голосе, чем окончательно подтвердил худшие подозрения Палина.
— Прежде всего, Такхизис никакая мне не владычица, — заметил маг. — Будьте любезны, говорите только за себя. А во-вторых, что вы называете экспериментом? Она просто жаждет добраться до устройства для перемещений во времени, принадлежащего Тассельхофу, да вот только не знает, как им пользоваться.
— Поначалу это было действительно так. Однако со временем у нее могли появиться и другие идеи. Зачем гноить нашу плоть в земле, если ее можно использовать? У Такхизис уже есть армия из мертвых душ. Возможно, теперь она захочет создать армию, состоящую из мертвых тел.
— Что-то вы слишком уверенно говорите о ее планах.
— А почему бы и нет? Может, мне их сорока на хвосте принесла.
— У нас появляется все больше оснований покончить с этим, — твердо сказал Палин. — Я…
Дух Даламара вдруг быстро метнулся в сторону его тела.
— Сюда идут, — предупредил он.
В помещение вошла стража, тащившая за собой нескольких кендеров, связанных общей веревкой за запястья. Стражники провели их перед камерами, чем вызвали оживление среди заключенных. И вдруг улюлюканье и выкрики прекратились. В тюрьме стало очень, очень тихо.
По коридору шла Мина. Некоторые из узников глядели на нее со страхом, другие пытались отойти подальше от решеток, а третьи протягивали к ней руки в безмолвной мольбе. Но ей ни до кого не было дела.
Остановившись перед камерой с телами двух магов, Мина схватила веревку и вытащила вперед одного из кендеров.
— Каждый из них пытается выдать себя за Тассельхофа Непоседу, — обратилась она к чародеям. — Есть ли среди них кендер, которого я ищу? Вы узнаете его?
Даламар покачал головой.
— А ты, Палин Маджере? — спросила она. — Ты узнаешь кого-нибудь из них?
Палин бросил в сторону кендеров беглый взгляд и сразу понял, что Таса среди них не было. Однако ему совсем не хотелось говорить правду — если Мина думает, что схватила Непоседу, то пусть она потеряет как можно больше времени, прежде чем обнаружит ошибку. И маг не удостоил ее ответом.
Повелительница Ночи выглядела явно задетой столь откровенным пренебрежением.
— Отвечай, — приказала она. — Видишь ли ты свет, исходящий из иных миров?
Палин видел его. Этот свет уже стал для него предметом неотвязных мечтаний и столь же постоянных мучений.
— Если ты надеешься хоть когда-нибудь уйти отсюда в лучший мир, то ответишь мне.
Палин промолчал, и Мина сжала руку на медальоне, висевшем у нее на шее.
— Да ответьте вы ей! — зашипел Даламар. — Ваше молчание все равно ничего не изменит — стоит ей обыскать кендеров, и она сразу обнаружит, что у них нет артефакта. Приберегите свое презрение для другого случая.
Наконец Палин покачал головой, и Мина отпустила медальон. Кендеров, жаждавших быть принятыми за Тассельхофа Непоседу, увели прочь.
Наблюдая за ними, Палин не переставал гадать, каким образом настоящему Тассельхофу удается так долго скрываться. Должно быть, Мина и ее Единый Бог волновались все сильнее и сильнее. Тассельхоф стал для Владычицы Тьмы чем-то вроде постельного клопа, из-за которого она не могла спокойно спать, ибо его пребывание на свободе все время заставляло ее помнить о собственной уязвимости. Сколь бы могущественной ни была Такхизис, она не могла помешать кендеру проникнуть туда, где ему ни при каких обстоятельствах появляться не следовало. Случись с ним беда — а кто из кендеров доживал до почтенных седин? — и все планы Ее Темного Величества пошли бы прахом. Правда, вместе с ними мог погибнуть и Кринн с его многочисленными обитателями…
— Все больше причин, чтобы остаться в живых, — убежденно заявил Даламар, словно отвечая на мысли Палина. — Попавшие в воды реки мертвых обычно пребывают там вечно. У нас же еще есть немного свободной воли, и это самое уязвимое место в эксперименте Такхизис, которое она наверняка захочет исправить. Ее ведь всегда коробило от одного лишь слова «свобода» — вы и сами знаете это. Наше стремление думать и действовать самостоятельно для нее словно зубная боль. И если только она не придумает, как лишить нас столь опасной для нее способности, то мы еще сможем воспользоваться своей силой. Ведь когда-нибудь нам выпадет шанс, и тогда останется только не упустить его.
«Наш шанс или твой? — усмехнулся Палин. Слова Даламара отчасти позабавили его, отчасти рассердили. А за себя самого ему стало просто стыдно. — Все как обычно, — подумал он. — Эльф пытается хоть что-то предпринять, пусть даже исключительно ради личной выгоды. А я только сижу тут и ною, оплакивая свою несчастную жизнь. Хватит! Я стану активнее нескольких Даламаров, вместе взятых! Пусть я оказался в чужом мире и не могу повелевать собственным телом. Пусть никто здесь не может общаться со мной, словно я попал в царство слепоглухонемых. Но рано или поздно я все равно найду того, кто увидит, услышит и поймет меня. Твой эксперимент провалится, Такхизис! — поклялся Палин. — Ибо причина его краха заложена в нем самом».
12. В присутствии Бога
День, проведенный в камере, стал самым кошмарным в жизни Герарда. Он надеялся постепенно привыкнуть к ужасному запаху, пропитавшему тюремный блок, однако этого не случилось, и вскоре соламниец начал задаваться вопросом: а стоило ли вообще бороться за возможность дышать таким воздухом?
Стражники принесли еду и ведра с питьевой водой, но вода имела все тот же отвратительный привкус, и Герард чуть было не подавился, пытаясь напиться. С мрачным удовольствием он отметил, что дневной надзиратель (с виду безнадежный тупица) выглядит еще более изнуренным, чем ночной.
Ближе к вечеру Герард уже начал сомневаться в успехе своего предприятия. Его план больше не казался ему беспроигрышным, а главное, теперь перед рыцарем встала вполне реальная угроза провести остаток жизни в тюрьме. Появление Мины и кендеров стало для него абсолютной неожиданностью, ибо Повелительница Ночи была последним человеком, которого он хотел бы видеть. Соламниец поспешил закрыть лицо руками и лечь на пол, где и оставался, пока Мина не ушла.
Прошло несколько часов, и надежды на то, что кто-нибудь еще зайдет в тюремный блок, почти не осталось. Герард уже готов был впасть в отчаяние, когда вдруг услышал долгожданный звук — лязг мечей.
Приближавшиеся не могли быть солдатами тюремной стражи, поскольку они не носили мечей — их единственным оружием были дубинки. Герард вскочил на ноги. В коридор вошли два Неракских Рыцаря. Забрала на их шлемах были опущены (очевидно, чтобы защитить носы рыцарей от дурных запахов). Оба были в кольчугах, надетых поверх шерстяных рубашек, в кожаных штанах и сапогах. Мечи их оставались в ножнах, но руки рыцари держали на рукоятях.
Заключенные подняли страшный галдеж — некоторые из них принялись требовать немедленного освобождения, другие умоляли дать им возможность объяснить, что они попали сюда по недоразумению, но нераканцы ни на кого не обращали внимания. Они направились к камере Палина и Даламара. Чародеи смотрели куда-то в сторону, никак не реагируя на поднявшийся шум.
Рванувшись вперед, Герард просунул руку сквозь прутья решетки и вцепился в рукав ближайшего к нему рыцаря. Тот быстро развернулся, а его товарищ схватился за меч, и соламниец наверняка лишился бы своей руки, не поспеши он ее отдернуть.
— Капитана Самоала! — крикнул Герард. — Я должен видеть капитана Самоала!
Нераканец поднял забрало и с любопытством посмотрел на него.
— Откуда ты знаешь капитана Самоала? — спросил он.
— Я один из вас! — отчаянно закричал Герард. — Меня схватили соламнийцы и бросили в тюрьму. Я пытался объяснить все болванам, отвечающим за порядок в этом месте, но никто не стал меня слушать. Просто приведите сюда капитана Самоала, и он сразу удостоверит мою личность.
В течение некоторого времени рыцарь внимательно разглядывал необычного пленника, а потом опустил забрало и продолжил свой путь. Теперь оставалось надеяться лишь на то, что он не забудет рассказать о случившемся начальству и Герарда не бросят помирать здесь от зловония.
Нераканцы вывели Палина и Даламара и куда-то потащили. Люди шарахались от решеток, стараясь держаться как можно дальше от проходивших по коридору чародеев.
Маги отсутствовали больше часа, и все это время Герард ломал себе голову над тем, сообщили ли рыцари кому-нибудь о нем или нет. Впрочем, он надеялся, что само имя капитана Самоала не позволит им забыть о странном узнике.
Вскоре лязг мечей возвестил о возвращении рыцарей. Пройдя к камере магов, они водрузили неподвижных арестантов на их скамьи. Герард начал протискиваться вперед в надежде поговорить с нераканцем еще раз, а заключенные снова заколотили по решеткам, пытаясь обратить на себя внимание, но вдруг шум прекратился так внезапно, будто пленники подавились собственными криками.
В коридоре показался минотавр. Глаза, поблескивавшие из-под густой бурой шерсти, казались необычайно умными, отчего их обладатель выглядел еще страшнее. Огромный рост заставлял его все время пригибать голову, дабы рога не задевали за низкий тюремный потолок. Одетый в кожаные доспехи, оставлявшие открытой большую часть его массивного тела, минотавр был вооружен до зубов. При нем имелся даже меч, который Герард не смог бы поднять и обеими руками. Соламниец уже догадался, к кому шел минотавр, и теперь не знал, радоваться ему или тревожиться.
Минотавр тем временем приблизился к камере Герарда, и сторонний наблюдатель мог бы подумать, что ее обитатели решили устроить импровизированное состязание — кто быстрее всех добежит до задней стены. Через пару секунд рыцарь стоял у решетки в гордом одиночестве, отчаянно пытаясь вспомнить имя неожиданного посетителя, но оно напрочь вылетело у него из головы.
— Ну наконец-то! — принужденно произнес Герард, — а то я уже начал было думать, что сгнию здесь заживо. А где же капитан Самоал?
— Там, где ему положено быть, — прорычал минотавр, сверля узника своими маленькими бычьими глазками. — Зачем он тебе понадобился?
— Я хочу попросить его поручиться за меня, — ответил Герард. — Он знает меня. Да и другие тоже. Я находился в вашем лагере перед штурмом Соланта. Со мной еще была женщина-пленница из числа Соламнийских Рыцарей.
— Помню, — сказал минотавр, прищурив глаза. — Та соламнийка бежала, причем не без посторонней помощи. И скорее всего, твоей.
— Нет, нет! — отчаянно запротестовал Герард. — Я тут ни при чем! Я понятия не имею, кто помог ей бежать. Едва лишь она исчезла, я сразу бросился в погоню. Мне даже удалось схватить ее, но это случилось слишком близко от лагеря соламнийцев. Женщина закричала, и Соламнийские Рыцари поспешили ей на помощь. Они взяли меня в плен, и с тех пор я томлюсь здесь.
— После того, как город был взят, наши люди проверяли, не попал ли в тюрьму кто-либо из рыцарей, — сообщил минотавр.
— Так ведь я пытался им все объяснить, — заявил Герард оскорбленным голосом. — Неоднократно пытался! Но мне не поверили.
Минотавр ничего не ответил. Он просто стоял и разглядывал Герарда, и соламниец мог только гадать, какие мысли рождались в его рогатой голове.
— Послушай, — сказал Герард, теряя терпение, — разве я сидел бы в вонючей тюремной клетке, не будь моя история правдой?
Минотавр еще какое-то время изучал узника внимательным взглядом, а потом повернулся и, пройдя в конец коридора, обратился к тюремщику. Герард видел, как тот посмотрел на него, покачал головой и развел руками.
— Выпусти этого человека, — рявкнул минотавр.
Надзиратель кинулся выполнять его приказание. Выбрав из связки нужный ключ, он открыл дверь камеры, и Герард вышел наружу, сопровождаемый гулом проклятий и угроз других заключенных. Правда, они его нисколько не волновали. В ту минуту он был на седьмом небе от счастья, а посему ограничился тем, что бросил несколько ответных ругательств в адрес своих бывших товарищей по несчастью и окинул гневным взглядом надзирателя.
Минотавр опустил свою тяжелую руку на плечо Герарда, и это отнюдь не было дружественным жестом — его когти вонзились в тело рыцаря, причинив ему острую боль.
— Сейчас мы отправимся к Мине, — сказал он.
— Я собираюсь засвидетельствовать свое почтение Повелительнице Ночи Мине, — заверил его Герард, — но не могу появиться перед ней в таком виде. Сначала я должен привести себя в порядок. Вели своим людям принести мне новую одежду.
— Мина примет тебя таким, какой ты есть, — отрезал минотавр и, немного помолчав, добавил: — Все равно она видит насквозь каждого из нас.
Случилось именно то, чего так боялся Герард. У него не было ни малейшего желания идти на допрос к Мине. Он просто хотел забрать из тайника доспехи Рыцаря Тьмы и раствориться среди нераканцев с целью узнать от них как можно больше всевозможных сведений, а затем улизнуть из города. Теперь же все эти надежды рассеялись как дым.
Минотавр (Герард уже вспомнил, что его звали Галдаром) повел рыцаря прочь из тюрьмы. Выходя, Герард в последний раз взглянул на Палина — тот даже не шевельнулся. Рыцарь сокрушенно покачал головой.
Он брел за минотавром по улицам Соланта и думал о том, что если кто-нибудь и знает о планах Мины, так это Галдар. Но минотавр не отличался разговорчивостью. Пару раз Герард упомянул Оплот и получил в ответ лишь холодный, недружелюбный взгляд. Тогда он оставил Галдара в покое и принялся смотреть по сторонам. В городе царила обычная суета. Его жители спешили куда-то по своим повседневным делам, однако в их поведении сквозила явная нервозность, а головы они держали низко опущенными, словно боялись, что в их глаза мог заглянуть солдат одного из многочисленных патрулей.
Рыцари Тьмы закрыли все таверны в городе и демонстративно перевязали их двери лентами из черной материи. Герарду не раз доводилось слышать поговорку о храбрости, найденной на дне бутылки «гномьей водки», и теперь он спрашивал себя, не из-за опасений ли перед этой самой храбростью нераканцы позакрывали питейные заведения. Черными лентами оказались перетянуты и двери многих магазинов, в основном торговавших магическими принадлежностями и оружием.
Дорога, которую выбрал минотавр, проходила мимо Зала Рыцарей, и здесь на соламнийца нахлынули воспоминания — главным образом об Одиле. Она была его настоящим другом, его лучшим другом, а может быть, даже единственным другом, ибо Герард трудно сходился с людьми. Теперь он горько сожалел о том, что не попрощался с Одилой и хотя бы частично не раскрыл ей свои планы.
Галдар провел его мимо здания Зала, переполненного солдатами и рыцарями, — ныне в нем располагалась казарма. Герард надеялся задержаться в этом месте, но минотавр направился в сторону старых Храмов, находившихся неподалеку. Когда-то они служили для богослужений Кири-Джолиту и Паладайну — Богам, наиболее почитаемым Соламнийскими Рыцарями. Первый Храм был древнее и гораздо крупнее, ибо соламнийцы считали Кири-Джолита своим особым покровителем. Зато Храм Паладайна, выстроенный из белого мрамора, притягивал внимание своим простым, но благородным обликом. Его фасад украшали четыре белые колонны, а мраморные ступени имели извилистую форму и со стороны казались волнами, стекавшими с крыльца.
У каждого из Храмов был свой внутренний двор и сад, где выращивали белые розы — символ Рыцарства. Даже после ухода Богов — а вместе с ними и жрецов — соламнийцы продолжали ухаживать и за садами, и за самими Храмами. Рыцари теперь использовали их для занятия науками, а местные жители считали средоточием мира и спокойствия и часто приходили сюда погулять со своими семьями.
«Неудивительно, что Единый Бог положил глаз на оба Храма, — сказал себе Герард. — Броди я по Вселенной в поисках места для жилья, я бы тоже поселился здесь».
Около парадного входа в Храм Паладайна стояла большая толпа горожан. Двери были заперты. Казалось, пришедшие чего-то ждали.
— Что тут происходит, господин? — спросил Герард. — Зачем собрались эти люди? Они ведь не собираются напасть, не правда ли?
Мимолетная улыбка скользнула по физиономии минотавра, и он чуть не хихикнул.
— Они спешат сюда услышать весть о Едином Боге. Мина рассказывает им о нем каждый день. Она исцеляет раненых и совершает другие чудеса. Многие жители Соланта теперь являются жрецами нового Бога.
Герард промолчал. Любое неосторожно произнесенное слово могло навлечь на его голову страшную беду, потому он благоразумно решил держать рот закрытым.
Когда они проходили мимо розового сада, глаза рыцаря обожгла ослепительная вспышка солнца, отраженного янтарем. Он заморгал и замер на месте, уставившись туда, откуда исходил свет. Галдар раздраженно дернул его за руку.
— Подожди! — воскликнул потрясенный Герард. — Подожди минутку. Что там сверкнуло?
— Саркофаг Золотой Луны, — ответил Галдар. — Когда-то она была главой жрецов из Цитадели Света. А еще она приходилась приемной матерью Мине, — добавил он. — Золотая Луна была очень старой женщиной, говорят, ей было за девяносто. Но взгляни на нее сейчас. Ее тело снова молодо и прекрасно. Такова награда, которую Единый Бог вручает всем, кто предан ему.
— Какое это имеет значение, если она мертва? — пробормотал Герард. Его сердце ныло от боли, когда он смотрел на тело, лежавшее в саркофаге. Соламниец очень хорошо помнил Золотую Луну. Помнил ее прекрасные золотые волосы, украшенные серебряными нитями, и лицо, в котором сила и властность удивительно гармонично сочетались с нежностью и состраданием. Однако теперь он видел совсем не ту Золотую Луну, которую знал когда-то: лицо, видневшееся сквозь крышку саркофага, было безжизненным, золотые волосы приобрели янтарный оттенок, и всегда белые одежды также стали янтарными. Умершая казалась пленницей, увязнувшей в оранжевой смоле, словно мотылек.
— Она будет возвращена к жизни, — сообщил Галдар. — Единый Бог обещал совершить это великое чудо.
Герард услышал странную нотку в голосе минотавра и изумленно взглянул на него. Он не ослышался? Галдару не нравятся планы Единого Бога? В подобное верилось с трудом. Впрочем, начав припоминать историю народа минотавров, Герард вспомнил и то, что они всегда оставались преданными слугами своего старого Бога Саргоннаса, который и сам являлся минотавром. Следовательно, отношение Галдара к новому Богу могло быть отнюдь не однозначным, и соламниец сразу отметил про себя этот факт, чтобы по возможности использовать его в будущем.
Минотавр пихнул Герарда в бок, вынуждая его двинуться дальше. Уходя, рыцарь еще раз взглянул на саркофаг. Горожане, столпившиеся вокруг янтарного гроба, смотрели на тело, которое лежало внутри, и при этом вздыхали, охали и ахали. Некоторые из них молились, стоя на коленях. Желая рассмотреть все происходившее вокруг, Герард беспрестанно крутил головой, из-за чего в итоге споткнулся и полетел на ступеньки мраморной лестницы. Галдар яростно рыкнул на него, и соламниец почувствовал, что если он не перестанет отвлекаться, раздражая минотавра, то очень скоро тоже окажется в гробу. Вот только вряд ли Единый Бог захочет оживить его.
Двери Храма открылись перед Галдаром, а пропустив их с Герардом, снова закрылись, что сильно разочаровало людей, ожидавших у входа.
— Мина! — звали они, распевая имя Повелительницы Ночи. — Мина! Мина!
Внутри Храма было сумрачно и прохладно. Бледный свет солнца с трудом пробивался сквозь цветные оконные стекла, отбрасывая на вымощенный черными плитами пол всевозможные оттенки голубого, белого, зеленого и красного. Возле алтаря, покрытого белой материей, на коленях стояла девушка. Услышав звук шагов, эхом разносившийся по пустому Храму, она подняла голову и обернулась.
— Прости, что беспокою тебя во время молитвы, Мина, — извинился Галдар приглушенным голосом, — но у меня к тебе срочное дело. Я нашел этого человека в тюремной камере. Возможно, ты помнишь его. Он…
— Герард, — узнала рыцаря Мина. Она встала с колен и спустилась по ступенькам, которые вели от алтаря к центральному проходу. — Герард Ут-Мондар. Ты как-то привел к нам молодую соламнийку по имени Одила. Она потом сбежала.
Герард собрался было изложить свою выученную наизусть историю, однако не смог даже языком пошевелить: он всегда помнил янтарные глаза Мины, но забыл про чары, которыми они околдовывали любого, кто имел неосторожность в них заглянуть. Соламнийцу вдруг показалось, что Мина знает о нем абсолютно все, включая и истинную причину его возвращения в Солант. Он боялся врать ей, ибо разоблачение при попытке обвести Повелительницу Ночи вокруг пальца закончилось бы для него плачевно. И все же он должен был попытаться.
Запинаясь, Герард повторил то, что уже рассказывал Галдару, и все это время он сравнивал себя с ребенком, лгавшим из страха перед ремнем и пребыванием в сарае.
Мина слушала очень внимательно. В заключение рыцарь выразил свою готовность служить ей — ведь его прежний командир, маршал Медан, пал в битве при Квалинести.
— Ты скорбишь о маршале Медане и о королеве-матери Лоране, — заметила Мина.
Герард уставился на нее словно громом пораженный.
Мина улыбнулась.
— Не печалься. После смерти они служат Единому Богу, подобно тому как невольно служили Ему при жизни. Все мы служим Единому Богу независимо от того, хотим этого или нет. Но высшую награду получают Его сознательные последователи. А ты хочешь служить Единому Богу, Герард?
Она приблизилась к нему, и соламниец вдруг почувствовал себя маленьким и незначительным в ее янтарных глазах. Неожиданно ему захотелось чем-нибудь угодить ей, заставить ее гордиться им и проявить к нему свою благосклонность.
Стражники принесли еду и ведра с питьевой водой, но вода имела все тот же отвратительный привкус, и Герард чуть было не подавился, пытаясь напиться. С мрачным удовольствием он отметил, что дневной надзиратель (с виду безнадежный тупица) выглядит еще более изнуренным, чем ночной.
Ближе к вечеру Герард уже начал сомневаться в успехе своего предприятия. Его план больше не казался ему беспроигрышным, а главное, теперь перед рыцарем встала вполне реальная угроза провести остаток жизни в тюрьме. Появление Мины и кендеров стало для него абсолютной неожиданностью, ибо Повелительница Ночи была последним человеком, которого он хотел бы видеть. Соламниец поспешил закрыть лицо руками и лечь на пол, где и оставался, пока Мина не ушла.
Прошло несколько часов, и надежды на то, что кто-нибудь еще зайдет в тюремный блок, почти не осталось. Герард уже готов был впасть в отчаяние, когда вдруг услышал долгожданный звук — лязг мечей.
Приближавшиеся не могли быть солдатами тюремной стражи, поскольку они не носили мечей — их единственным оружием были дубинки. Герард вскочил на ноги. В коридор вошли два Неракских Рыцаря. Забрала на их шлемах были опущены (очевидно, чтобы защитить носы рыцарей от дурных запахов). Оба были в кольчугах, надетых поверх шерстяных рубашек, в кожаных штанах и сапогах. Мечи их оставались в ножнах, но руки рыцари держали на рукоятях.
Заключенные подняли страшный галдеж — некоторые из них принялись требовать немедленного освобождения, другие умоляли дать им возможность объяснить, что они попали сюда по недоразумению, но нераканцы ни на кого не обращали внимания. Они направились к камере Палина и Даламара. Чародеи смотрели куда-то в сторону, никак не реагируя на поднявшийся шум.
Рванувшись вперед, Герард просунул руку сквозь прутья решетки и вцепился в рукав ближайшего к нему рыцаря. Тот быстро развернулся, а его товарищ схватился за меч, и соламниец наверняка лишился бы своей руки, не поспеши он ее отдернуть.
— Капитана Самоала! — крикнул Герард. — Я должен видеть капитана Самоала!
Нераканец поднял забрало и с любопытством посмотрел на него.
— Откуда ты знаешь капитана Самоала? — спросил он.
— Я один из вас! — отчаянно закричал Герард. — Меня схватили соламнийцы и бросили в тюрьму. Я пытался объяснить все болванам, отвечающим за порядок в этом месте, но никто не стал меня слушать. Просто приведите сюда капитана Самоала, и он сразу удостоверит мою личность.
В течение некоторого времени рыцарь внимательно разглядывал необычного пленника, а потом опустил забрало и продолжил свой путь. Теперь оставалось надеяться лишь на то, что он не забудет рассказать о случившемся начальству и Герарда не бросят помирать здесь от зловония.
Нераканцы вывели Палина и Даламара и куда-то потащили. Люди шарахались от решеток, стараясь держаться как можно дальше от проходивших по коридору чародеев.
Маги отсутствовали больше часа, и все это время Герард ломал себе голову над тем, сообщили ли рыцари кому-нибудь о нем или нет. Впрочем, он надеялся, что само имя капитана Самоала не позволит им забыть о странном узнике.
Вскоре лязг мечей возвестил о возвращении рыцарей. Пройдя к камере магов, они водрузили неподвижных арестантов на их скамьи. Герард начал протискиваться вперед в надежде поговорить с нераканцем еще раз, а заключенные снова заколотили по решеткам, пытаясь обратить на себя внимание, но вдруг шум прекратился так внезапно, будто пленники подавились собственными криками.
В коридоре показался минотавр. Глаза, поблескивавшие из-под густой бурой шерсти, казались необычайно умными, отчего их обладатель выглядел еще страшнее. Огромный рост заставлял его все время пригибать голову, дабы рога не задевали за низкий тюремный потолок. Одетый в кожаные доспехи, оставлявшие открытой большую часть его массивного тела, минотавр был вооружен до зубов. При нем имелся даже меч, который Герард не смог бы поднять и обеими руками. Соламниец уже догадался, к кому шел минотавр, и теперь не знал, радоваться ему или тревожиться.
Минотавр тем временем приблизился к камере Герарда, и сторонний наблюдатель мог бы подумать, что ее обитатели решили устроить импровизированное состязание — кто быстрее всех добежит до задней стены. Через пару секунд рыцарь стоял у решетки в гордом одиночестве, отчаянно пытаясь вспомнить имя неожиданного посетителя, но оно напрочь вылетело у него из головы.
— Ну наконец-то! — принужденно произнес Герард, — а то я уже начал было думать, что сгнию здесь заживо. А где же капитан Самоал?
— Там, где ему положено быть, — прорычал минотавр, сверля узника своими маленькими бычьими глазками. — Зачем он тебе понадобился?
— Я хочу попросить его поручиться за меня, — ответил Герард. — Он знает меня. Да и другие тоже. Я находился в вашем лагере перед штурмом Соланта. Со мной еще была женщина-пленница из числа Соламнийских Рыцарей.
— Помню, — сказал минотавр, прищурив глаза. — Та соламнийка бежала, причем не без посторонней помощи. И скорее всего, твоей.
— Нет, нет! — отчаянно запротестовал Герард. — Я тут ни при чем! Я понятия не имею, кто помог ей бежать. Едва лишь она исчезла, я сразу бросился в погоню. Мне даже удалось схватить ее, но это случилось слишком близко от лагеря соламнийцев. Женщина закричала, и Соламнийские Рыцари поспешили ей на помощь. Они взяли меня в плен, и с тех пор я томлюсь здесь.
— После того, как город был взят, наши люди проверяли, не попал ли в тюрьму кто-либо из рыцарей, — сообщил минотавр.
— Так ведь я пытался им все объяснить, — заявил Герард оскорбленным голосом. — Неоднократно пытался! Но мне не поверили.
Минотавр ничего не ответил. Он просто стоял и разглядывал Герарда, и соламниец мог только гадать, какие мысли рождались в его рогатой голове.
— Послушай, — сказал Герард, теряя терпение, — разве я сидел бы в вонючей тюремной клетке, не будь моя история правдой?
Минотавр еще какое-то время изучал узника внимательным взглядом, а потом повернулся и, пройдя в конец коридора, обратился к тюремщику. Герард видел, как тот посмотрел на него, покачал головой и развел руками.
— Выпусти этого человека, — рявкнул минотавр.
Надзиратель кинулся выполнять его приказание. Выбрав из связки нужный ключ, он открыл дверь камеры, и Герард вышел наружу, сопровождаемый гулом проклятий и угроз других заключенных. Правда, они его нисколько не волновали. В ту минуту он был на седьмом небе от счастья, а посему ограничился тем, что бросил несколько ответных ругательств в адрес своих бывших товарищей по несчастью и окинул гневным взглядом надзирателя.
Минотавр опустил свою тяжелую руку на плечо Герарда, и это отнюдь не было дружественным жестом — его когти вонзились в тело рыцаря, причинив ему острую боль.
— Сейчас мы отправимся к Мине, — сказал он.
— Я собираюсь засвидетельствовать свое почтение Повелительнице Ночи Мине, — заверил его Герард, — но не могу появиться перед ней в таком виде. Сначала я должен привести себя в порядок. Вели своим людям принести мне новую одежду.
— Мина примет тебя таким, какой ты есть, — отрезал минотавр и, немного помолчав, добавил: — Все равно она видит насквозь каждого из нас.
Случилось именно то, чего так боялся Герард. У него не было ни малейшего желания идти на допрос к Мине. Он просто хотел забрать из тайника доспехи Рыцаря Тьмы и раствориться среди нераканцев с целью узнать от них как можно больше всевозможных сведений, а затем улизнуть из города. Теперь же все эти надежды рассеялись как дым.
Минотавр (Герард уже вспомнил, что его звали Галдаром) повел рыцаря прочь из тюрьмы. Выходя, Герард в последний раз взглянул на Палина — тот даже не шевельнулся. Рыцарь сокрушенно покачал головой.
Он брел за минотавром по улицам Соланта и думал о том, что если кто-нибудь и знает о планах Мины, так это Галдар. Но минотавр не отличался разговорчивостью. Пару раз Герард упомянул Оплот и получил в ответ лишь холодный, недружелюбный взгляд. Тогда он оставил Галдара в покое и принялся смотреть по сторонам. В городе царила обычная суета. Его жители спешили куда-то по своим повседневным делам, однако в их поведении сквозила явная нервозность, а головы они держали низко опущенными, словно боялись, что в их глаза мог заглянуть солдат одного из многочисленных патрулей.
Рыцари Тьмы закрыли все таверны в городе и демонстративно перевязали их двери лентами из черной материи. Герарду не раз доводилось слышать поговорку о храбрости, найденной на дне бутылки «гномьей водки», и теперь он спрашивал себя, не из-за опасений ли перед этой самой храбростью нераканцы позакрывали питейные заведения. Черными лентами оказались перетянуты и двери многих магазинов, в основном торговавших магическими принадлежностями и оружием.
Дорога, которую выбрал минотавр, проходила мимо Зала Рыцарей, и здесь на соламнийца нахлынули воспоминания — главным образом об Одиле. Она была его настоящим другом, его лучшим другом, а может быть, даже единственным другом, ибо Герард трудно сходился с людьми. Теперь он горько сожалел о том, что не попрощался с Одилой и хотя бы частично не раскрыл ей свои планы.
Галдар провел его мимо здания Зала, переполненного солдатами и рыцарями, — ныне в нем располагалась казарма. Герард надеялся задержаться в этом месте, но минотавр направился в сторону старых Храмов, находившихся неподалеку. Когда-то они служили для богослужений Кири-Джолиту и Паладайну — Богам, наиболее почитаемым Соламнийскими Рыцарями. Первый Храм был древнее и гораздо крупнее, ибо соламнийцы считали Кири-Джолита своим особым покровителем. Зато Храм Паладайна, выстроенный из белого мрамора, притягивал внимание своим простым, но благородным обликом. Его фасад украшали четыре белые колонны, а мраморные ступени имели извилистую форму и со стороны казались волнами, стекавшими с крыльца.
У каждого из Храмов был свой внутренний двор и сад, где выращивали белые розы — символ Рыцарства. Даже после ухода Богов — а вместе с ними и жрецов — соламнийцы продолжали ухаживать и за садами, и за самими Храмами. Рыцари теперь использовали их для занятия науками, а местные жители считали средоточием мира и спокойствия и часто приходили сюда погулять со своими семьями.
«Неудивительно, что Единый Бог положил глаз на оба Храма, — сказал себе Герард. — Броди я по Вселенной в поисках места для жилья, я бы тоже поселился здесь».
Около парадного входа в Храм Паладайна стояла большая толпа горожан. Двери были заперты. Казалось, пришедшие чего-то ждали.
— Что тут происходит, господин? — спросил Герард. — Зачем собрались эти люди? Они ведь не собираются напасть, не правда ли?
Мимолетная улыбка скользнула по физиономии минотавра, и он чуть не хихикнул.
— Они спешат сюда услышать весть о Едином Боге. Мина рассказывает им о нем каждый день. Она исцеляет раненых и совершает другие чудеса. Многие жители Соланта теперь являются жрецами нового Бога.
Герард промолчал. Любое неосторожно произнесенное слово могло навлечь на его голову страшную беду, потому он благоразумно решил держать рот закрытым.
Когда они проходили мимо розового сада, глаза рыцаря обожгла ослепительная вспышка солнца, отраженного янтарем. Он заморгал и замер на месте, уставившись туда, откуда исходил свет. Галдар раздраженно дернул его за руку.
— Подожди! — воскликнул потрясенный Герард. — Подожди минутку. Что там сверкнуло?
— Саркофаг Золотой Луны, — ответил Галдар. — Когда-то она была главой жрецов из Цитадели Света. А еще она приходилась приемной матерью Мине, — добавил он. — Золотая Луна была очень старой женщиной, говорят, ей было за девяносто. Но взгляни на нее сейчас. Ее тело снова молодо и прекрасно. Такова награда, которую Единый Бог вручает всем, кто предан ему.
— Какое это имеет значение, если она мертва? — пробормотал Герард. Его сердце ныло от боли, когда он смотрел на тело, лежавшее в саркофаге. Соламниец очень хорошо помнил Золотую Луну. Помнил ее прекрасные золотые волосы, украшенные серебряными нитями, и лицо, в котором сила и властность удивительно гармонично сочетались с нежностью и состраданием. Однако теперь он видел совсем не ту Золотую Луну, которую знал когда-то: лицо, видневшееся сквозь крышку саркофага, было безжизненным, золотые волосы приобрели янтарный оттенок, и всегда белые одежды также стали янтарными. Умершая казалась пленницей, увязнувшей в оранжевой смоле, словно мотылек.
— Она будет возвращена к жизни, — сообщил Галдар. — Единый Бог обещал совершить это великое чудо.
Герард услышал странную нотку в голосе минотавра и изумленно взглянул на него. Он не ослышался? Галдару не нравятся планы Единого Бога? В подобное верилось с трудом. Впрочем, начав припоминать историю народа минотавров, Герард вспомнил и то, что они всегда оставались преданными слугами своего старого Бога Саргоннаса, который и сам являлся минотавром. Следовательно, отношение Галдара к новому Богу могло быть отнюдь не однозначным, и соламниец сразу отметил про себя этот факт, чтобы по возможности использовать его в будущем.
Минотавр пихнул Герарда в бок, вынуждая его двинуться дальше. Уходя, рыцарь еще раз взглянул на саркофаг. Горожане, столпившиеся вокруг янтарного гроба, смотрели на тело, которое лежало внутри, и при этом вздыхали, охали и ахали. Некоторые из них молились, стоя на коленях. Желая рассмотреть все происходившее вокруг, Герард беспрестанно крутил головой, из-за чего в итоге споткнулся и полетел на ступеньки мраморной лестницы. Галдар яростно рыкнул на него, и соламниец почувствовал, что если он не перестанет отвлекаться, раздражая минотавра, то очень скоро тоже окажется в гробу. Вот только вряд ли Единый Бог захочет оживить его.
Двери Храма открылись перед Галдаром, а пропустив их с Герардом, снова закрылись, что сильно разочаровало людей, ожидавших у входа.
— Мина! — звали они, распевая имя Повелительницы Ночи. — Мина! Мина!
Внутри Храма было сумрачно и прохладно. Бледный свет солнца с трудом пробивался сквозь цветные оконные стекла, отбрасывая на вымощенный черными плитами пол всевозможные оттенки голубого, белого, зеленого и красного. Возле алтаря, покрытого белой материей, на коленях стояла девушка. Услышав звук шагов, эхом разносившийся по пустому Храму, она подняла голову и обернулась.
— Прости, что беспокою тебя во время молитвы, Мина, — извинился Галдар приглушенным голосом, — но у меня к тебе срочное дело. Я нашел этого человека в тюремной камере. Возможно, ты помнишь его. Он…
— Герард, — узнала рыцаря Мина. Она встала с колен и спустилась по ступенькам, которые вели от алтаря к центральному проходу. — Герард Ут-Мондар. Ты как-то привел к нам молодую соламнийку по имени Одила. Она потом сбежала.
Герард собрался было изложить свою выученную наизусть историю, однако не смог даже языком пошевелить: он всегда помнил янтарные глаза Мины, но забыл про чары, которыми они околдовывали любого, кто имел неосторожность в них заглянуть. Соламнийцу вдруг показалось, что Мина знает о нем абсолютно все, включая и истинную причину его возвращения в Солант. Он боялся врать ей, ибо разоблачение при попытке обвести Повелительницу Ночи вокруг пальца закончилось бы для него плачевно. И все же он должен был попытаться.
Запинаясь, Герард повторил то, что уже рассказывал Галдару, и все это время он сравнивал себя с ребенком, лгавшим из страха перед ремнем и пребыванием в сарае.
Мина слушала очень внимательно. В заключение рыцарь выразил свою готовность служить ей — ведь его прежний командир, маршал Медан, пал в битве при Квалинести.
— Ты скорбишь о маршале Медане и о королеве-матери Лоране, — заметила Мина.
Герард уставился на нее словно громом пораженный.
Мина улыбнулась.
— Не печалься. После смерти они служат Единому Богу, подобно тому как невольно служили Ему при жизни. Все мы служим Единому Богу независимо от того, хотим этого или нет. Но высшую награду получают Его сознательные последователи. А ты хочешь служить Единому Богу, Герард?
Она приблизилась к нему, и соламниец вдруг почувствовал себя маленьким и незначительным в ее янтарных глазах. Неожиданно ему захотелось чем-нибудь угодить ей, заставить ее гордиться им и проявить к нему свою благосклонность.