Угрюмова Виктория. Некромерон

   – Вполне понятное стремление матери уберечь свое единственное дитя от превратностей судьбы заслуживает токмо уважения и сочувствия, – проникновенно сказал Иоффа. – Что же до верных слуг, то ваше высочество совершенно правы: тут их сыщется в избытке. Мы все принадлежим вам и душой, и телом. И именно как верный слуга мессира герцога я обязан предупредить вас о том, что господин Думгар – он весьма необычный… особенный, я бы сказал – неповторим есть.
   – Догадываюсь, – усмехнулся Зелг. – Судя по всему, это древний старец, если он служил еще моему прадеду.
   – Древний? Да, древний, – усмехнулся Иоффа. – А вот старец ли?
   В этот момент они достигли первого ряда укреплений, проехали под вратами, украшенными венками из прелестных цветов, лентами и зелеными миртовыми ветвями. На надвратной башне реял на ветру черный с серебром флаг кассарийских некромантов.
   Лишь только конь Зелга ступил на вымощенную звонким камнем дорогу, что – прямая, как стрела, – вела ко второму ряду укреплений и обрывалась на краю глубокого рва, воздух наполнился торжественным пением труб. Невидимые герольды надрывались от восторга, сообщая миру великую весть: мессир да Кассар снова дома, замок встречает хозяина.
   У Зелга даже слезы навернулись на глаза.
   Именно их герцог и посчитал единственной причиной, по которой ему так и не удалось обнаружить виртуозов трубачей, хотя он усердно вертел головой во все стороны.
   Потом почтительно приотстала толпа добрых поселян и поворотила обратно, в Виззл – праздновать возвращение господина и поднимать бесчисленные тосты за здоровье, процветание и упрочение рода да Кассаров.
   А потом почти бесшумно опустился подъемный мост, конь, влекомый Иоффой, бодро процокал по дубовому, окованному железом настилу, миновал трапезную, оружейную и конюшни, оставил в стороне черную громаду донжона и остановился перед самыми дверями господского дома.
   По ступенькам, словно лазурные речные воды, стекал к ногам Зелга драгоценный аздакский ковер, который его матушка непременно запрятала бы в сокровищницу и запретила выносить даже в пиршественный зал, не то что класть под ноги.
   И первый всплеск варварской гордости захлестнул герцога. Он слегка устыдился этого, но только слегка. Зелг даже не представлял себе, насколько сильна кровь кассарийских некромантов, и потому не мог понять, что творится с ним – обычно таким спокойным и уравновешенным.
   А затем распахнулась дверь, и перед ним склонился некто грандиозный, величественный и великолепный.
   Молодой герцог судорожно схватился за горло, попытался что-то просипеть, но у него ничего не получалось. Он открывал и закрывал рот, словно рыба, вытащенная на берег, и чувствовал себя приблизительно так же. В ушах грохотало. Это рушились все представления о реальном мире.
   Между тем встречавший выпрямился, и глаза Зелга невольно метнулись ввысь, пытаясь охватить взглядом господина Думгара во всем его великолепии.
   Он и впрямь был уникальным в своем роде – единственный выживший за всю историю некромантских войн грандиозный каменный голем, с чьего высокого чела давно уже стерлась от времени надпись, гарантировав ему великую силу, свободу и бессмертие.
   Впрочем, про смерть и бессмертие големов Зелг да Кассар пока что не знал, а если бы и узнал, то ровным счетом ничего бы не понял.
   – Э-ээ, – пробормотал он, соображая, что вышеупомянутое «э-ээ» никак не тянет на приветственную речь наследника, впервые вступившего под сень отчего дома. – Ну, то есть, это… Я… вот… – И он пощелкал для убедительности пальцами.
   – Добрый день, – пророкотал голем. – А столь необходимые уединение и тишину, равно как и глоток холодной освежающей воды милорд может найти на заднем дворе, если соблаговолит пройтись вот по этой тропинке. Мы же готовы ждать, сколько потребуется милорду, чтобы оценить и взвесить обстановку. Впрочем, позволю себе заметить, что горячие блюда уже готовы. И немериды под винным соусом просто исходят соком.
   Упомянутые немериды были слабым местом молодого герцога. Немерид он был готов поглощать в неограниченном количестве, невзирая ни на настроение, ни на состояние здоровья или финансов. Несчастная либо счастливая любовь, карточный выигрыш или, напротив, проигрыш, слава либо безвестность – все это меркло в ту минуту, когда на стол ставили огромное серебряное блюдо, полное раскрытых раковин с нежнейшим розоватым мясом. Словом, грех чревоугодия – это святое дело.
   То, что невероятный домоправитель знал об этой слабости своего далекого, незнакомого хозяина, тронуло Зелга и заставило его ощутить первый, пока еще слабый укол совести.
   – Благодарю вас за теплую встречу, милейший Думгар, – молвил он не своим, каким-то скрипучим и бесцветным голосом. И, собрав всю волю в кулак, продолжил: – Я, вероятно, устал с дороги сильнее, чем предполагал. Вы угадали. Мне необходимо несколько минут тишины и уединения да глоток воды, чтобы взбодриться. Признаюсь, я взволнован.
   И неверными шагами удалился по тропинке.
   Если бы Зелга не подкосила так внезапная встреча с тем миром, реальность которого всю свою жизнь упорно отрицала Ласика и Ренигар да Кассар, он, возможно, и свихнулся бы оттого, что обычная на первый взгляд тропинка вынудила его три или четыре раза пройтись по кругу, затем сделать большую петлю и два раза продефилировать мимо знакомого уже парадного входа, чтобы потом увлечь в тенистый замковый парк. Нет, вообще-то это была приличная, нарядная, ненавязчиво извилистая тропинка, все повороты и извивы которой были продиктованы исключительно эстетическими принципами. Но новый наследник отчаянно не вписывался в окружающий пейзаж, и она решила показать ему, в каком мире отныне он пребывает. Сразу скажем: суть многих человеческих проблем ускользала от нее. Не станем приписывать заурядной тропинке какие-то невероятные свойства. Но справедливости ради – милосердие было ей не чуждо, и она вывела Зелга к заброшенному колодцу значительно раньше, чем он окончательно потерял голову, пытаясь преодолеть заколдованную геометрическую фигуру замысловатой формы, вычерчиваемую ею среди тенистых деревьев.
   Сверкающий на солнце серебряный сосуд, украшенный невероятной чеканкой, – предположительно местное ведро – стоял на мраморном постаментике в окружении четырех статуй. Зелг сбросил его вниз, в воду, дивясь красоте самого колодца, необычной форме ведра, виду здешней цепи… Разум, спасаясь от перенапряжения, придает огромное значение мелочам, отказываясь осознавать целое. И правильно делает.
   – А чтоб тебя пять раз подняло и двадцать гепнуло, лучше всего об кактус! Чтоб тебя маменька до ста лет опекала и за руку водила! Чтоб тебе мхом порасти снизу, а лишайником сверху! Чтоб тебя этим ведром буцало, чтоб тебе ни сухо, ни мокро было, личинка сухопутная!.. – раздалось из колодца и понеслось на всю округу, многократно усиленное подлым эхом.
   Затем внизу кто-то завозился, заплескался и яростно подергал ведро.
   – Чтоб тебе Думгар устроил воспитательный процесс!!! Чтоб на твоих костях Кассары сто лет изголялись… Ой-ё-алулу! С возвращением, мессир герцог, добро пожаловать домой. И позвольте сказать, что я являюсь подданным вашей благородной семьи вот уже четыреста пятьдесят лет подряд, чем постоянно горд и счастлив.
   – Спасибо, – учтиво отвечал слегка поколебленный радостной встречей Зелг.
   – Всегда пожалуйста, – донеслось снизу. – Это я вас поначалу просто не признал. Ежели что, я всегда тут, с багажом бесценного многовекового опыта, желанием посодействовать в любых начинаниях и беззаветным восхищением. Так что и советом, и деятельной помощью – в любой момент.
   – Деятельной, пожалуй, не надо, – робко попросил герцог.
   – А то могу, – настаивал утоплик.
   – Не стоит беспокоиться.
   – Это хорошо – беспокоиться я не люблю. Радикулит, знаете ли, ревматизм. Ведь все в сырости, все в сырости… А когда милорд изволил приехать? Что-то в среде водяных ходят противоречивые слухи.
   – Только что.
   – И сразу ко мне! Какая честь, какой восторг! Сегодня же напишу кантату для сводного хора жаб и сверчков, каковую в любой момент буду рад предоставить для светлейшего прослушивания.
   – Я потрясен, – честно сказал молодой человек.
   – То ли еще будет, – неожиданно прозорливо заметил утоплик.
   – Почему вы так думаете?
   – А, знакомое дело. – Кажется, тот, в колодце, махнул рукой. Что-то негромко плеснуло. – Я вот сам как утоп, так чуть не помер от удивления. Все необычно, все с толку сбивает. Но каких-то сто двадцать – сто тридцать лет прошло, и будто так и надо. Дело привычки.
   – Каких-то сто двадцать лет… – прошептал герцог.
   – Глазом моргнуть не успеете. Зелг помолчал.
   – Жалко вас отпускать, такая честь оказана простому, скромному труженику ведра и ворота. Но ведь нужно быть справедливым. Нужно?
   – Наверное.
   – Ну, тогда идите в замок, несите свет и сладость другим подданным. К тому же Думгар немерид припас – страшное дело.
   – А вы откуда знаете?
   – Подумаешь, велика важность. Все ундинки в окрестностях запыхатые, растрепанные – а какое там вычесывание волосьев при луне, коли сутки напролет давай грузи моллюсков корзинами? Водяные на ушах стоят: а как сорт не приглянется?! А как качество не потрафит?! Уж, кажись, нам, утопликам, хуже не будет – но и то застращал Безымянный. Идол каменный, простите на злом слове.
   – Думгар?
   – А то!
   – Так ведь он имянный. То есть имя имеет.
   – Вы, господин герцог, на чело ему взгляните. Чистое чело, каких у големов не бывает. Там стирать и исправлять нечего, вот и выходит, что Думгар – это имя от людей. А от создателя имя было, куда ж без него, но сплыло. И теперь разрушить его невозможно, ибо кто нынче знает, как нарек Думгара тот, кто его когда-то поднял из чрева земного? Я вот, почитай, четыреста лет тут кукую, а ничего подобного не слышал. Ни сплетни какой, ни байки. Каменный свои тайны хранить умеет. А уж Кассария и подавно. Она все поглощает – и тайны, и время, и смерть самую…
   – Спасибо за познавательную беседу, – несколько торопливо сказал Зелг. – Мне действительно пора в замок. До встречи.
   – До встречи, – весело откликнулся утоплик. – Можно только просьбишку одну? Вы, милорд, сделайте милость: хоть аукните, допрежь ведром по голове забумбасить, или еще как свое право заявите. А то я могу спросонья такую мысль до сознания довести, что после фиолевым делаюсь.
   – Фиолевым-то отчего? – растерянно спросил молодой герцог.
   – Так я ж по жизни зеленый, цвета надежды и обновления, – охотно пояснил булькающий собеседник. – А как засмущаюсь, то пятнами иду, по старинке, по человечьей, прижизненной памяти. Красный в смеси с зеленым дает, как известно, коричневый. Ну и какие-то свойства здешней воды, водоросли всякие голубоватые – я ими, почитай, по макушку порос – вот и выходит фиолевый. Цвет, конечно, красивый, благородный, но обчиство его не уважает. Булькают тут всякие. Так что нижайше просим…
   – Я постараюсь, – не слишком уверенно пробормотал да Кассар, полагая, что пора двигаться домой.
   Уединения и тишины он получил столько, что о глотке свежей воды даже думать не желал. Нет, в замок, решительно в замок, пока не произошла еще какая-нибудь жизнеутверждающая встреча с благодарным подданным.
   Говорят, благими намерениями дорога в ад вымощена. Может, да Кассар и не хотел сталкиваться с почитателями и поклонниками, но этого нельзя было сказать о поклонниках и почитателях.
   Он тихо плутал себе по тропинке, даже не пытаясь пройти прямиком по газону (кто знает, что думает о подобных выходках газон некромантского замка?), когда его кто-то нежно подергал за полу камзола.
   – Приветственность великую имею от всех подземелий Сэнгерая, – сообщил смешной скрипучий голосок. – С нижайшим поклоном от мастериона Зюзака Грозного и его величества Юлама Углекопа, прозванного в народе Замурзанным. Есмь Карлюза.
   Зелг не хотел поворачиваться. Он уже догадывался, что это никакой не крестьянин и не замковый слуга, посланный нетерпеливым Думгаром с призывом отведать сладчайших немерид. Но не оборачиваться было неучтиво. И он…
   …уперся взглядом в существо, более всего похожее на ящерицу в жилете и беретике, едва доходящее ему до груди. В существе он не без удивления опознал пещерного троглодита, которые, если верить специалистам, никогда не покидают пределов Сэнгерая без крайней на то нужды и уж точно не забредают так далеко на юг. Оно вежливо шаркало одной ножкой, а второй пыталось лягать не в меру предприимчивый куст, подтаскивающий троглодита поближе к каким-то хищным зарослям.
   – Прикажите ему, ваша светлость! – потребовало существо.
   – Боюсь, он меня не послушает. Ну да все равно. Эй, господин куст!
   Куст как-то сразу напрягся и вытянул ветки, будто пытался встать по стойке «смирно».
   – Так-то лучше, – улыбнулся Зелг, надеясь, что забавный троглодит не заметит, как сильно кружится у него голова.
   Куст обиженно поджал ветки, всем своим видом давая понять, что забавный ящероид в беретике ему абсолютно безразличен.
   – Прибыл, – захлебываясь от восторга, защебетал спасенный троглодит, – осваивать наук грызенье. Некромансерскую мудрость и усложненный язык людей. В войне готов стоять плечом к… – Он смерил взглядом высоченного Зелга и бойко доложил: – Локтю мессира наставника и по мере сил отправлять на бой умертвенные войска.
   – Стоп, – попросил герцог. – Давайте по пунктам. Какая война? Какие войска? Какое некромансерское грызенье, наконец? Я ученый, а не некромант. Да, согласен, все это, – и он повел рукой по замковому двору и парку, – выглядит несколько странно и навевает определенные ассоциации на непосвященных. Но уверяю вас, на самом деле ничего сверхнеобычного тут нет и никогда не было. Я никого не могу принять в ученики по одной простой причине – я вообще не верю в черную магию. Кроме того, я убежденный пацифист.
   – Газеты детально описовывают грядущую конфликтацию, – обиженно заметил Карлюза. – Зюзак имел грандиозное предвидение. И не бросовый есть я, а по рекомендовательному письму, которое глубокую воздейственность по силе имеет на читающего. Староста Иоффа покоряем был. Господин Думгар пускал в зал ожидания под лестницей на сии дни с приветственными словами: «Утопил бы тебя, ну да на все воля мессира». Мессир хочет меня утопительным видеть?
   – Конечно нет! Оставьте эти глупости, вам тут никто не желает зла. Думгар вообще, вероятно, пошутил. Но об обучении и речи быть не может, ибо я не некромант!!! Это вы можете уразуметь?
   – Доподлинно, – тонко улыбнулся троглодит. – Всенепременно таинственность блюсти будем, но я же по рекомендовательному письму. Досягал из самых подземелий через бури и пустыни и страдания от морской болезни на паршивом корабле с пьющей командой. Всемерно готов впитывать перлы ваших слов. Ну пожалуйста, – попросил он жалобно.
   – Что он говорит? – обратился Зелг к равнодушным небесам. – Что он городит? Как я могу вести войну, командуя армией скелетов? Ради чего? Сплошной абсурд.
   – Абсурд и есть! – рявкнуло у него над ухом. Звук шел откуда-то очень свысока, как если бы говорил со своим господином голем Думгар. Впрочем, голос Думгара выдавал в нем древнее существо, а этот, пока неизвестный, походил скорее на голема в ранней юности. Лет эдак в сто.
   – Какие скелеты?! Зачем?! Они только под ногами путаться будут. Да и хлипкие: дунешь – на порох рассыплются. Все, что нужно на войне, – это мощь, ярость, натиск, отвага. Ну и фамильный боевой топорик. И желательно – чуткое и гениальное руководство прирожденного полководца. Так вот вам несказанно повезло: все это вы уже имеете, мессир. Включая фамильный топорик. Аккурат к боевым действиям.
   И у ног Зелга вспахал землю боевой топор такой величины, что да Кассару стало немного дурно.

   Топор настолько опасная вещь, что его следовало бы продавать по рецептам.

Рамон Гомес де ла Серна

   – Войны не будет, – слабым, но решительным голосом произнес он.
   – Это как же? – дружно грянули неизвестный и троглодит Карлюза. – Как это не будет, когда она уже идет? Хотите вы того или нет.
   – Нужно немедленно созывать армию и возглавлять ее мною, – посоветовал тот, на кого Зелг так и не мог решиться поднять глаза.
   – И поднимать скелетные соединения, попутно вкладывая в меня знания в надежде увидеть плоды просвещения в ближайшее время, – соглашался Карлюза.
   – И показать им, кто на самом деле хозяин в этом королевстве, чтобы, цитирую «Королевский паникер»:

   «…утопив все в крови и обратив нашу цветущую землю в прах и пепел, по которому будут маршировать бесчисленные и неумолимые полчища, устремить свой горящий яростью взор на иные государства – их богатства, земли, города и замки и прекрасных дев».

   – Все правильно, только прекрасных дев могут оставить себе, – гудел кто-то, поигрывая топором перед самым носом несчастного герцога.
   – Мамочка! – жалобно позвал Зелг.
   Над ним нависла симпатичная бычья морда с золотым кольцом в бархатном полуокружье ноздрей и дружелюбно задвигала ушами.

* * *

   Очнулся наследник в необъятном пиршественном зале, по которому витали искусительные запахи свежего хлеба, мяса, вина и пряностей. И, само собой, немерид.
   Сам он покоился в роскошном золотом кресле под черным балдахином, его ноги стояли на чем-то удобном, что Зелг по наивности полагал скамеечкой до тех пор, пока не взглянул вниз. А взглянув, в ужасе понял, что попирает череп циклопа-исполина. Зал был освещен сотнями голубых огней, которые висели в воздухе без всякой видимой на то причины.
   Две прозрачные тени колыхались возле молодого герцога, легко обмахивая его не то призрачными крыльями, не то полами странных одеяний. Зелг не разглядел как следует, точнее – не решился разглядывать. Он потряс головой, силясь прогнать наваждение и в то же время понимая, что это никакое не наваждение, а судьба, рок, неизбежность. И – что самое удивительное – испытывая одновременно с мистическим ужасом и обреченностью чувство триумфа и радости.
   Если бы он обратился со всеми своими переживаниями к знающим людям, они бы ответили на это, что выше радости обретения себя еще не придумал человек. Равно как и не выдерживал более серьезного испытания.
   Он прерывисто вздохнул, и тут же, откликнувшись на этот вздох, отделилась от стены черная громада и двинулась к нему, сотрясая пол, заставляя стонать стройные мраморные колонны и вспугнув призрачные огни.
   – С возвращением в отчий дом, милорд, – пророкотал Думгар. – Как прошла поездка? Желаете отобедать с дороги?
   – Вообще-то я, кажется, был голоден, – неуверенно признался Зелг.
   – Я бы посоветовал вам выпить бокал-другой доброго мугагского вина, ибо хоть я и горжусь нашими виноградниками, но при некотором помрачении рассудка ничто не отрезвляет лучше, чем мугагское желто-зеленое, урожая восемь тысяч триста двадцать первого года от рождества Тотиса, и предпочтительно с северо-западного склона. В свое время я скупил почти весь обоз, до Бебатиса доехало всего пара ящиков, а уж в Тиронгу оно вообще никогда не попадало.
   Когда-то юный Зелг мечтал попробовать хотя бы глоток упомянутого Думгаром вина, однако добрая матушка Ласика взвыла, как волк-оборотень, едва услышала цену за стакан известного всему миру напитка. Сообщение о том, что ему принадлежит не одна и не две бутылки, несколько поколебало герцога.
   Либо Зелг был плохим дипломатом и не умел скрывать свои чувства, либо Думгар был очень хорошим физиономистом, однако он молвил, отечески улыбаясь:
   – Вероятно, милорд плохо представляет себе масштабы своего богатства.
   – Вероятно, – ошарашенно покивал головой Зелг.
   – Милорд, вероятно, так же плохо представляет себе масштабы своего могущества.
   – Боюсь, что совсем не представляет.
   – Это печально, ибо нас ждут тяжкие испытания. И ваше могущество нам бы очень пригодилось.
   – Не знаю, о каких испытаниях ты еще говоришь, – мне и впечатлений сегодняшнего дня хватит с лихвой на несколько месяцев.
   Думгар покачал головой, и его каменные губы сложились в печальную улыбку.
   – У вас нет нескольких месяцев, у вас нет и нескольких недель. Я боюсь оказаться злым пророком, но что-то подсказывает мне, что у вас нет и нескольких дней в запасе.
   – Не что-то, а газетные статьи, – буркнул скрипучий голос откуда-то с потолка. – Не изображай из себя провидца, тебе для счастья с головой хватит происхождения и фигуры. Не отнимай чужой хлеб.
   Зелг задрал голову и обшарил потолок взыскующим взглядом. Надо сказать, что потолки в господском доме были высоченные, и казалось, что стены стремятся ввысь и растворяются во тьме, не достигнув цели. Только изредка, освещенная приглушенным голубоватым светом все тех же загадочных светлячков, выглядывала из тьмы какая-нибудь неописуемая морда с ощеренной пастью. «Хвала богам – скульптуры!» – подумал да Кассар.
   Справа болталось нечто похожее не то на сгусток тумана, не то на влажную сероватую тряпку – словом, невразумительное. Настораживало только, что временами в этой бесформенной клубящейся массе наблюдались две ослепительные ультрамариновые вспышки, будто две подружки – шаровые молнии подмигивали молодому наследнику. И голос, скрипучий, въедливый голос доносился явно оттуда же.

   Я не верю в привидения, но не боюсь их.

Жорж Санд

   – Что это? – тоскливо спросил Зелг, прекрасно понимая, что спрашивать не стоило, ибо ответ его все равно не устроит.
   – Не что, а кто, – сказал голос, и вспышки спустились поближе к столу. – Доктор Дотт, к вашим услугам. Некогда семейный лекарь славных герцогов да Кассар, а ныне по совместительству фамильное привидение. Впрочем, бестелесность не является синонимом профессиональной несостоятельности. Напротив, диагностические способности мои намного выросли, ибо теперь я зрю в корень, минуя внешнюю шелуху. Так что я еще могу не одного пациента…
   – …загнать в гроб, – едко сказал Думгар.
   – Не обращайте внимания, ваша светлость, – на удивление спокойно отреагировало привидение. – Мы с ним и при жизни постоянно пикировались, а уж после моей смерти только тем и занимаемся, что ведем словесные баталии. К слову, лучшего полевого врача, чем я, вам тоже не сыскать. Ибо, согласитесь, кто вернее разберется в проблемах умерших людей, чем лекарь, который и сам, мягко говоря, не пышет жизнью.

   Медицина – это высочайшее искусство делать выводы о симптомах болезни на основании причин смерти.

Эжен Ионеску

   И Дотт тихо рассмеялся, видимо весьма довольный своей шуточкой.
   Зелг ощущал себя приблизительно как грядущий пациент привидения. Ему было вовсе не до шуточек. Он чувствовал, как железные пальцы неизбежности смыкаются на его горле, как судьба, будто гигантская приливная волна, выталкивает его к новому берегу, и не понимал, есть ли какой-то смысл сопротивляться или нужно смириться и пытаться соответствовать своему предназначению.
   Вероятно, он бы надолго погрузился в философские размышления. Это была его излюбленная привычка, даром что ее на дух не переносила деятельная Ласика да Кассар. Однако углубиться в себя ему не дали.
   Завертел огромной головой Думгар, спорхнул к пиршественному столу доктор Дотт и выжидательно замер в непосредственной близости от печеного гуся с яблоками (наблюдательный Такангор сразу бы признал в яблоках злополучный Весенний Припев). В зале похолодало, и даже вездесущие огни померкли, словно на них набросили кисею. Летучая мышь метнулась за колонну и затаилась. Зелг явственно ощутил, как ползут по спине мурашки – каждая размером с упитанную улитку. Весь замок замер, притих и как-то съежился, реагируя на чужое и чуждое присутствие, хотя никого и ничего да Кассар не увидел, сколько ни присматривался. И все же он знал, что пространство вокруг него не пустое, а заполненное тем, чего ни понять, ни объяснить нельзя. Хорошо бы хоть пережить.
   – Вы ссссказали ему?
   Свистящий звук пронесся по залу и смел бесплотного доктора до грандиозной пирамиды, сложенной из экзотических фруктов.
   – Сссказали?!!
   – Еще нет, – ответил за всех Думгар.
   – О чем вы думаете, глупцы? – вопросил голос. Молодой герцог сказал бы об этом голосе, что, при всей неправильности подобного определения, его можно назвать морозным. Ибо все члены и суставы сковывало ледяным холодом от одной только вкрадчивой интонации.
   – Грядет война, – молвил Дотт, выпутываясь из фруктов, – зреет смута. Король положил глаз на фамильные сокровища – чего уж тут не понять? Юноше нужно решить хотя бы одну локальную задачу, а затем приниматься за глобальные проблемы.
   – Блудоссслов, – зашипело изо всех углов пиршественного зала. – Касссария проссснуласссь, Касссария требует крови. А вы боитесссь людей? Ссслушай меня, Галеассс! Касссария ждет… Касссария взывает, Касссария не проссстит предательссства. Я дам сссовет: Касссария не примет Зелга, но сссклонитссся перед Галеасс-сом. Ссспеши…
   И внезапно все закончилось. Загорелись светлячки-светильники, исчез жестокий холод, оцепенение потихоньку стало отступать. С диким грохотом обрушились доспехи меченосца, стоявшие в нише, и разлетелся на осколки, будто стеклянный, огромный двуручный его меч. И хотя наследник подпрыгнул от этого грохота, а все же сей звук странным образом порадовал его, ибо относился к разряду постижимых и нормальных. Зелг утер ладонью холодный пот со лба: